– Да я была тут, в последний раз, году в шестидесятом, с тех пор больше и не заглядывала.
– Ну, не хочешь так идти, пойдём дальней дорогой, поле обойдём и мимо оврага. А там мимо бывшего дома Серафимы, ну, этой, ведьмы-то? Не помнишь, что ли?
– Нет уж, лучше через поле. Ничего, пошли, дойду как-нибудь.
Всю дорогу, пока не прошли поле, она шла оглядываясь. Ей казалось, что позади неё кто-то идёт, ей даже казалось, что она слышит шаги, слышит чьё-то дыхание. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она уже покаялась, что вообще послушалась Любу и приехала сюда. Ну, если даже и завёл кого Алексей? Что может быть в этом удивительного? Она знала, что он её не любил, и никогда уже не полюбит, знала, что сама женила его на себе. Только когда они прошли всё поле, она оглянулась — на тропинке, кроме её и Любы никого не было. Передохнув немного и успокоившись, они пошли в село.
– Здорово, Алёхи, — крикнул сидевшем на крыше, занимаясь её ремонтом, шедший мимо местный тракторист Иван. — Всё возитесь с домом?
– Так время-то какое, только успей. Август уж на носу, — крикнул Алексей Вальков. — Помог бы лучше, чем от дела отвлекать.
– Ну, это вы сами. У меня отдых, у меня ещё впереди работы не початый край, дай мне хоть сейчас-то отдохнуть. Моя вон проходу не даёт, то покоси, то прибей, надоела, а тут вы ещё. Нет уж.
– Здрасьте, дядя Вань, — крикнула вышедшая на крыльцо Маша. — А вы чего это за калиткой? К нам бы зашли.
– Здорово, красавица, — с улыбкой ответил он. — Да я так, мимо проходил.
Вальков слез с крыши, и, закурив, подошёл к Ивану.
– Вот смотрю я на вас с Лёхой, не знал бы, подумал, что отец с сыном, прям под себя ученика подобрал.
– Не я, Яков подобрал, у Вениамина в городе работал, теперь вот к нам устроился.
– А он тебе точно не родня? Похож чем-то на тебя? Такой же крепкий.
– Крепкий. Так наш, земляк, в селе здешнем родился, будешь крепким.
– Что да, то да. Манька — дочь — уехала в город, замуж вышла там, — начал Иван. — Муж инженер какой-то, а дохлый — кожа да кости, ну, и сынок родился такой же. Я ей и говорю, мол, давай к нам, быстро щёки наест, а она не в какую, еле уговорил. Ну, лето провёл у нас, зад в штаны не влазит, пришлось новые покупать, так дочь приехал и давай орать, до чего, мол, ребёнка довели. Увезла обратно и опять — это ешь, это не ешь, и снова кожа да кости. Это не наша деревня, — вздохнув закончил он.
– Да, — задумавшись о чём-то, вздохнул Вальков.
– Смотри-ка, не твоя ли суженая сюда топает? — Иван кивнул головой в сторону идущих к их дому двух женщин.
– Чего ей здесь делать-то? Она же в эти края и дорогу уж забыла. С шестидесятых сюда нос не кажет.
– Да нет, сам посмотри, с Любкой вместе топают, чего я твою от других что ли не отличу? Она.
Алексей поглядел в ту сторону, куда показал Иван. Недовольно поморщившись, увидев жену, он, выругавшись, швырнул окурок за забор и пошёл обратно к дому.
– Здорово, бабы! Чего это вас вдруг сюда-то потянуло? Ты ж, Люба, вроде здесь и родни-то не имеешь, а смотрю прёшься?
– Так по тебе соскучилась, вот, смотрю, стоишь, один, без Алёны. Не уж-то не скучал? — с хитрой улыбкой ответила Люба.
– Ну, поздно уж мне любовь-то крутить, да и ты смотрю, не та уж, в ширь пошла, раньше-то можно было спокойно руками обхватить, а сейчас и рук-то не хватит.
– Когда это ты меня обхватывал-то? — удивлённо посмотрев на Ивана спросила она.
– Не уж-то забыл? Молодость-то, бурную, — хитро улыбнувшись спросил он.
– Тоже мне вспомнил, когда это было-то? — недовольно ответила Люба.
– Вот вишь, и с памятью уже не то, старость видать подкатила, а ты — любовь. Поздно уж. Любовь уходит, маразм приходит.
– Ой, Ванька! Как был дурак, так и остался. Умеешь ты комплименты разбрасывать, — слегка обиженно ответила Люба. — Мы и не к тебе шли-то. Нужен ты кому, такой старый хрыщ, мы вон, — она кивнула на сидящего на лавочке у крыльца Валькова. — К кому помоложе.
Они подошли к калитке. Алексей слез с крыши.
– Ну, проходите, раз пришли. Чего вы все за калиткой-то стоите. Не удобно как-то, гости всё-таки, — он посмотрел на жену наставника.
Она, разглядев, наконец-то, его ближе, побледнев, попятилась, чуть не упав на Ивана.
– Валентина, ты чего это? Чегой-то тебя ноги-то на держат? — придержал он её.
– Да что-то голова вдруг закружилась, — с беспокойством ещё раз поглядев на Алексея, ответила Валентина.
– Вы проходите, и вы, дядя Вань, давайте, — с улыбкой сказала подошедшая Маша. Прядь волос выбилась у неё из косынки, и она, поправляя, подняла руку с перстнем, так, что он заиграл на солнце.
Валентина с ужасом посмотрела на перстень, побледнев ещё больше.
– Ой, мы лучше пойдём. Нам ещё к тётке Любиной зайти надо. Мы же к ней и приехали. Так, пришла проведать, да сказать мужу, чтобы зашёл, когда домой-то соберётся. Спасибо, но мы пойдём, — с бешено колотящимся сердцем, смотря то на Машу, то на Алексея, с трудом подбирая слова, ответила Валентина. И дёрнув за рукав Любу, пошла к дороге.
Немного отойдя Люба с подозрением посмотрела на Валентину.
– Валь, что с тобой? Ты как парня увидела, прям сама не своя. Ты знаешь, что ли, его? Что хоть с тобой?
– Да не знаю. Просто так, напомнил одного человека. Слушай, пошли лучше домой. Не могу, не хорошо мне что-то.
– А если Лёшка придёт к тётке?
– Ну, объясню ему дома. Пошли. Я тебя очень прошу. Только не спрашивай ничего.
– Опять давление, что ли? Хорошо, пошли обратно.
Уже подходя к полю, Валентина с ужасом отпрянув назад, дёрнула за рукав Любу.
– Люб, что это? Там кто-то стоит, вроде? — показывая рукой на противоположную сторону, спросила она.
– Валь, да ты чего? — посмотрев с удивлением и одновременно беспокойством на подругу, ответила Люба. — Нет там никого. Там берёза.
– Да нет же, смотри, девушка какая-то. Что я не вижу, что ли. Стоит около берёзы.
Валентина действительно видела девушку в белом платке, одиноко стоявшую к ним спиной, около такой же одинокой берёзы. Только сейчас, приглядевшись, она поняла, кто стоял там. В ужасе, чтобы не закричать, она закрыла ладонью рот.
– Валь, Валя! Ты слышишь меня! — кричала, тормоша её Люба. — Валь! Да что с тобой! Валя!
Валентина, казалось, совсем не слышала криков подруги. Она была так поражена зрелищем, которое предстало перед ней. Внезапно девушка обернулась, посмотрев на неё, как ей показалось, с упрёком, и исчезла совсем, так же неожиданно, как и появилась.
– Валя! Ну, ты что! Валя! — продолжала тормошить её Люба.
– Ничего. Всё прошло, — тихо, еле слышно, наконец-то ответила Валентина. — Поехали домой, не могу я здесь больше оставаться. Только ты иди рядом, я сама не дойду.
Всю дорогу, Валентина шла, вцепившись в руку Любы, боясь посмотреть в сторону берёзы, росшей чуть в стороне от тропинки. Девушка, то появлялась, смотря на неё, то пропадала снова. Валентина чувствовала, как ноги подкашиваются, но, держась из последних сил, всё же прошла поле. Она боялась выдать себя, боялась расспросов подруги. Что она могла ей сказать? Страх снова, как и тогда, в ту ночь накрыл её с головой, но, слыша, как наяву, слова Серафимы: «…Кто узнает… Молчи до самой смерти. Поняла?»
– Ну, и чего ты боялась? Вот берёза, — показав на дерево рукой сказала Люба. — И нет тут никого.
– Вижу, — тихо ответила Валентина.
– Слушай, Валь, что хоть с тобой в последнее время? Из-за Лёшки, что ли, так переживаешь? Или Ксенька чего опять набедокурила? Может вам съездить куда, отдохнуть малость? Того гляди долбанёт давление-то, так нервничать-то.
– Да ничего, отойду. Устала просто. Полежу дома, успокоюсь.
– Ну, смотри. Может мне остаться с тобой-то, пока девчонки и Алексей не вернутся?
– Нет, не надо. Мне лучше одной. Посплю немного и пройдёт.
Иван, поглядев в след Любе с Валентиной, повернулся к Алексею.
– Чего это с Валентиной-то? Стоят вон с Любкой у поля, руками машут, спорят, что ли, о чём?
– Да кто её знает? Понапридумает себе головной боли, а потом сама и мучается. Небось приходила меня высматривать, не верит всё, думает, у бабы какой. А может с девкой опять чего, с дочкой младшей. Сама воспитала, теперь вот получает. Мне же слова не давала сказать, начну ругать за провинность, так нет, влезет и рот затыкает, ну, и чего теперь удивляется? Вот только Катя, старшая, одна радость для меня. Хорошая девка выросла.
Вальков подошёл к забору, посмотрев в ту же сторону. Валентина стоя у подсолнухов, казалось о чём-то спорила с Любой, показывая рукой на тропинку, и что-то оживлённо ей говоря.
– Мож к ним пойти, случилось чего, что ли? — смотря на них предложил Иван.
– Да чего там у них случиться может? Валька не была тут уже больше двадцати лет, чего-то боится поля этого. Спрашивал — молчит. Напридумала себе страхов. Сама сюда дошла, вот также пусть и обратно, ничего с ней не будет. А мне заняться больше нечем? Делать мне больше нечего, буду ещё её через поле туда–сюда водить. Дурная баба, и есть дурная баба.
– Ты чего это сегодня, как увидела Алексея, так прям побелела вся, как будто не человека, а самого нечистого увидела? Знаешь его, что ли? — спросил вечером Алексей, приехав, вскоре после Валентины, домой.
– С чего ты взял-то? — стоя перед плитой, боясь посмотреть на него ответила Валентина. — Так просто, воздух видать такой, цветёт может чего, вот голова и закружилась. Мало ли чего может быть с человеком.
– Да? Со стороны другое казалось, — подозрительно посмотрев на неё ответил Алексей. — Чего приезжала-то? К тётке Любкиной не пошли, а сразу домой. Меня, что ли, подозреваешь? Ну, теперь-то убедилась, где я бываю. Спокойна теперь?
– Есть будешь или там поел? Ужинать скоро готовить не на кого будет. Мотаетесь все, кто где.
– Кто где, — недовольно повторил Алексей. — Я на работе, да вон парню помогаю, у Кати работа, а вот где твоя любимица мотается, это уже сама себе вопросы задавай.
Валентина на этот раз промолчала, не стала, как всегда, защищать дочь. Да и не до того ей было. То, что хотела забыть всю жизнь, то, от чего пряталась двадцать лет, вдруг всплыло наружу. Как теперь дальше жить с этим, зная, кто этот парень, которому её муж помогает, чей он сын? Давний грех, взятый на душу, стал с новой силой давить на сердце. Жить, как прежде ей уже не получится, она это чувствовала, но что делать, как быть, она не знала. Мысли одолевали, не давая сосредоточиться.
«Сказать ему всё? — думала она, когда муж ушёл в комнату. — Убьёт ведь. Как себя поведёт, узнай правду? Страшно, но и так тяжело. Думала всё, прошло. Забыла всё, не возвращалась туда, а нет, всё, как и прежде, вернулось. Не даст она мне жить, не даст».
Всю ночь Валентине снилась Серафима, грозя пальце, снова и снова напоминала ей о той давней тайне, что скрепила их двоих. Давно уже не было Серафимы, но так и не отпускала она её, казалось, что даже оттуда крепко держала в своей власти. Валентина просыпалась, крича и толкая мужа. Он, не выдержав, перебрался спать в коридор, на раскладушку.
– Тебе, Валь, нервы бы полечит надо. Совсем с ума сходишь. Орёшь всю ночь, вчера вот представление устроила. Обратилась бы тогда куда, что ли, чем так и самой, и других мучать, — в сердцах бросил он ей, беря подушку.
Она и сама понимала, что так долго продолжаться не может. Ей и самой казалось, что она сходит с ума от этих воспоминаний, но что она могла поделать? Страх навсегда сковала её, то давнее обещание, нарушить которое она не могла, боялась, зная, чем может это обернуться.
На следующий день, вскоре после того, как Алексей снова уехал в село помогать своему тёзке, к ней снова пришла Люба.
– Ну, как ты тут, подруга? Алексей-то где? Там же, что ли?
– А где ему быть-то? Днюет и ночует там. Мёдом там, что ли, намазано, так и летит туда. Всю жизнь сына хотел, а я всё никак, не могла родить, теперь вот к парню и привязался. Слушай, Люб, я чего тебя хотела спросить-то, — она вопросительно посмотрела на подругу. — Ты не знаешь, что хоть за Рязанцевы-то такие?
– Почему не знаю? Знаю. Степан этот, ну, Рязанцев, отец этому парню, как его зовут-то забыла?
– Алексей.
– Тёзка значит. Так вот Степан с моим Валентином одно время работал, а Тамара — мать Алексея, там у нас в сельпо недолго работала. Он — Степан — уехал куда-то, сын ещё маленький был, развёлся с ней и уехал. Куда, зачем, никто не знает, как в воду канул, а она на Север, говорят, подалась.
– А сын? Ну, он-то чего не с ней-то?
– Его сестра Тамары к себе забрала. У ней самой сын, чуть постарше, ну, она и их сына к себе, как родного вырастила. Она же тоже соседкой моей была, ну, когда мы там ещё жили, на том конце, пока квартиру новую не получили. Говорили, что сын, мол, у них не родной, а откуда, не знаю. Тамару-то уважали все, баба-то она хорошая, вот и молчали все. Да он и не похож на них. Степану даже одно время говорить начали, что, мол, сын-то не твой, кто уж ляпнул, я не знаю, но он с тех пор, говорят, и начал пить, а потом и совсем ушёл. Но это всё слухи, а как там на самом дела, кто знает? Чужая жизнь потёмки, да и я там уже не жила, редко бывала, так что не знаю, что и как.
Валентина задумалась.
«Значит, правда. Как теперь узнать-то? Да и ему сказать… Только надо ли?»
– А он где же теперь, всё у тётки живёт, что ли?
– Да нет, вроде, она с сыном, по-моему, так и живёт. Я и не видела её уж лет десять. Ой, нет, вру. Как-то года четыре назад, приезжала туда, ну, помнишь, я тебе рассказывала про Людмилу-то, у ней ещё пальто я перешивала? Ну, вот, зашла от неё в магазин, а она — Сима-то — там, поговорить, правда, не успели, кивнули друг другу, а больше и не видала.
– Она здешняя, что ли? Или тоже землячка? Ну, Тамара и сестра-то эта?
– Нет, они откуда-то подальше, деревня какая-то, я и не знаю. Их оттуда мужья взяли. Вначале Сима вышла замуж за нашего деревенского, это потом они сюда переехали, вскоре, а потом и Тамара за Степана вышла.
– А Серафима эта, за кого хоть?
– Да за Ивана Степного, ну, бабки Серафимы сына младшего.
Валентина побледнела, услышав знакомое имя.
«Опять она. Как будто преследует», — подумала Валентина, снова вспомнив во всех подробностях ту давнюю историю.
– Валь, чего опять, давление что ли? Может врача? — с беспокойством посмотрев на неё спросила Люба.
– Да нет, сейчас пройдёт. Ничего. Просто бабку эту вспомнила. Все ж говорили-то, сама знаешь, чего про неё.
– Говорили, помню. Ведьма говорили, мол, а там, кто его знает. Помню, как боялись её. До чего ж неприятная бабка была, — покачав головой ответила Люба, вспомнив бабку Серафиму. — Говорили, не одного человека сгубила она, правда, нет, не знаю, но говорили.
Валентина повернулась к окну, сердце снова бешено забилось, опять вспомнились слова бабки Серафимы.
«Везде она, прямо преследует, дышать уже не даёт. Действительно, знать, ведьма. Сведёт она меня с ума, либо в могилу», — думала, тяжело дыша, Валентина.
– Валь, может остаться мне? Вдруг чего, ну, давление или сердце прихватит, а рядом никого? — беспокойно посмотрев на неё, спросила Люба.
– Да нет, Люб, не беспокойся. Просто вспомнилась бабка эта, Серафима. Сколько же про неё слухов ходила. Сама её, как огня боялась всегда, — повернувшись к Любе ответила Валентина.
– Ну, не хочешь так идти, пойдём дальней дорогой, поле обойдём и мимо оврага. А там мимо бывшего дома Серафимы, ну, этой, ведьмы-то? Не помнишь, что ли?
– Нет уж, лучше через поле. Ничего, пошли, дойду как-нибудь.
Всю дорогу, пока не прошли поле, она шла оглядываясь. Ей казалось, что позади неё кто-то идёт, ей даже казалось, что она слышит шаги, слышит чьё-то дыхание. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Она уже покаялась, что вообще послушалась Любу и приехала сюда. Ну, если даже и завёл кого Алексей? Что может быть в этом удивительного? Она знала, что он её не любил, и никогда уже не полюбит, знала, что сама женила его на себе. Только когда они прошли всё поле, она оглянулась — на тропинке, кроме её и Любы никого не было. Передохнув немного и успокоившись, они пошли в село.
***
– Здорово, Алёхи, — крикнул сидевшем на крыше, занимаясь её ремонтом, шедший мимо местный тракторист Иван. — Всё возитесь с домом?
– Так время-то какое, только успей. Август уж на носу, — крикнул Алексей Вальков. — Помог бы лучше, чем от дела отвлекать.
– Ну, это вы сами. У меня отдых, у меня ещё впереди работы не початый край, дай мне хоть сейчас-то отдохнуть. Моя вон проходу не даёт, то покоси, то прибей, надоела, а тут вы ещё. Нет уж.
– Здрасьте, дядя Вань, — крикнула вышедшая на крыльцо Маша. — А вы чего это за калиткой? К нам бы зашли.
– Здорово, красавица, — с улыбкой ответил он. — Да я так, мимо проходил.
Вальков слез с крыши, и, закурив, подошёл к Ивану.
– Вот смотрю я на вас с Лёхой, не знал бы, подумал, что отец с сыном, прям под себя ученика подобрал.
– Не я, Яков подобрал, у Вениамина в городе работал, теперь вот к нам устроился.
– А он тебе точно не родня? Похож чем-то на тебя? Такой же крепкий.
– Крепкий. Так наш, земляк, в селе здешнем родился, будешь крепким.
– Что да, то да. Манька — дочь — уехала в город, замуж вышла там, — начал Иван. — Муж инженер какой-то, а дохлый — кожа да кости, ну, и сынок родился такой же. Я ей и говорю, мол, давай к нам, быстро щёки наест, а она не в какую, еле уговорил. Ну, лето провёл у нас, зад в штаны не влазит, пришлось новые покупать, так дочь приехал и давай орать, до чего, мол, ребёнка довели. Увезла обратно и опять — это ешь, это не ешь, и снова кожа да кости. Это не наша деревня, — вздохнув закончил он.
– Да, — задумавшись о чём-то, вздохнул Вальков.
– Смотри-ка, не твоя ли суженая сюда топает? — Иван кивнул головой в сторону идущих к их дому двух женщин.
– Чего ей здесь делать-то? Она же в эти края и дорогу уж забыла. С шестидесятых сюда нос не кажет.
– Да нет, сам посмотри, с Любкой вместе топают, чего я твою от других что ли не отличу? Она.
Алексей поглядел в ту сторону, куда показал Иван. Недовольно поморщившись, увидев жену, он, выругавшись, швырнул окурок за забор и пошёл обратно к дому.
– Здорово, бабы! Чего это вас вдруг сюда-то потянуло? Ты ж, Люба, вроде здесь и родни-то не имеешь, а смотрю прёшься?
– Так по тебе соскучилась, вот, смотрю, стоишь, один, без Алёны. Не уж-то не скучал? — с хитрой улыбкой ответила Люба.
– Ну, поздно уж мне любовь-то крутить, да и ты смотрю, не та уж, в ширь пошла, раньше-то можно было спокойно руками обхватить, а сейчас и рук-то не хватит.
– Когда это ты меня обхватывал-то? — удивлённо посмотрев на Ивана спросила она.
– Не уж-то забыл? Молодость-то, бурную, — хитро улыбнувшись спросил он.
– Тоже мне вспомнил, когда это было-то? — недовольно ответила Люба.
– Вот вишь, и с памятью уже не то, старость видать подкатила, а ты — любовь. Поздно уж. Любовь уходит, маразм приходит.
– Ой, Ванька! Как был дурак, так и остался. Умеешь ты комплименты разбрасывать, — слегка обиженно ответила Люба. — Мы и не к тебе шли-то. Нужен ты кому, такой старый хрыщ, мы вон, — она кивнула на сидящего на лавочке у крыльца Валькова. — К кому помоложе.
Они подошли к калитке. Алексей слез с крыши.
– Ну, проходите, раз пришли. Чего вы все за калиткой-то стоите. Не удобно как-то, гости всё-таки, — он посмотрел на жену наставника.
Она, разглядев, наконец-то, его ближе, побледнев, попятилась, чуть не упав на Ивана.
– Валентина, ты чего это? Чегой-то тебя ноги-то на держат? — придержал он её.
– Да что-то голова вдруг закружилась, — с беспокойством ещё раз поглядев на Алексея, ответила Валентина.
– Вы проходите, и вы, дядя Вань, давайте, — с улыбкой сказала подошедшая Маша. Прядь волос выбилась у неё из косынки, и она, поправляя, подняла руку с перстнем, так, что он заиграл на солнце.
Валентина с ужасом посмотрела на перстень, побледнев ещё больше.
– Ой, мы лучше пойдём. Нам ещё к тётке Любиной зайти надо. Мы же к ней и приехали. Так, пришла проведать, да сказать мужу, чтобы зашёл, когда домой-то соберётся. Спасибо, но мы пойдём, — с бешено колотящимся сердцем, смотря то на Машу, то на Алексея, с трудом подбирая слова, ответила Валентина. И дёрнув за рукав Любу, пошла к дороге.
Немного отойдя Люба с подозрением посмотрела на Валентину.
– Валь, что с тобой? Ты как парня увидела, прям сама не своя. Ты знаешь, что ли, его? Что хоть с тобой?
– Да не знаю. Просто так, напомнил одного человека. Слушай, пошли лучше домой. Не могу, не хорошо мне что-то.
– А если Лёшка придёт к тётке?
– Ну, объясню ему дома. Пошли. Я тебя очень прошу. Только не спрашивай ничего.
– Опять давление, что ли? Хорошо, пошли обратно.
Уже подходя к полю, Валентина с ужасом отпрянув назад, дёрнула за рукав Любу.
– Люб, что это? Там кто-то стоит, вроде? — показывая рукой на противоположную сторону, спросила она.
– Валь, да ты чего? — посмотрев с удивлением и одновременно беспокойством на подругу, ответила Люба. — Нет там никого. Там берёза.
– Да нет же, смотри, девушка какая-то. Что я не вижу, что ли. Стоит около берёзы.
Валентина действительно видела девушку в белом платке, одиноко стоявшую к ним спиной, около такой же одинокой берёзы. Только сейчас, приглядевшись, она поняла, кто стоял там. В ужасе, чтобы не закричать, она закрыла ладонью рот.
– Валь, Валя! Ты слышишь меня! — кричала, тормоша её Люба. — Валь! Да что с тобой! Валя!
Валентина, казалось, совсем не слышала криков подруги. Она была так поражена зрелищем, которое предстало перед ней. Внезапно девушка обернулась, посмотрев на неё, как ей показалось, с упрёком, и исчезла совсем, так же неожиданно, как и появилась.
– Валя! Ну, ты что! Валя! — продолжала тормошить её Люба.
– Ничего. Всё прошло, — тихо, еле слышно, наконец-то ответила Валентина. — Поехали домой, не могу я здесь больше оставаться. Только ты иди рядом, я сама не дойду.
Всю дорогу, Валентина шла, вцепившись в руку Любы, боясь посмотреть в сторону берёзы, росшей чуть в стороне от тропинки. Девушка, то появлялась, смотря на неё, то пропадала снова. Валентина чувствовала, как ноги подкашиваются, но, держась из последних сил, всё же прошла поле. Она боялась выдать себя, боялась расспросов подруги. Что она могла ей сказать? Страх снова, как и тогда, в ту ночь накрыл её с головой, но, слыша, как наяву, слова Серафимы: «…Кто узнает… Молчи до самой смерти. Поняла?»
– Ну, и чего ты боялась? Вот берёза, — показав на дерево рукой сказала Люба. — И нет тут никого.
– Вижу, — тихо ответила Валентина.
– Слушай, Валь, что хоть с тобой в последнее время? Из-за Лёшки, что ли, так переживаешь? Или Ксенька чего опять набедокурила? Может вам съездить куда, отдохнуть малость? Того гляди долбанёт давление-то, так нервничать-то.
– Да ничего, отойду. Устала просто. Полежу дома, успокоюсь.
– Ну, смотри. Может мне остаться с тобой-то, пока девчонки и Алексей не вернутся?
– Нет, не надо. Мне лучше одной. Посплю немного и пройдёт.
***
Иван, поглядев в след Любе с Валентиной, повернулся к Алексею.
– Чего это с Валентиной-то? Стоят вон с Любкой у поля, руками машут, спорят, что ли, о чём?
– Да кто её знает? Понапридумает себе головной боли, а потом сама и мучается. Небось приходила меня высматривать, не верит всё, думает, у бабы какой. А может с девкой опять чего, с дочкой младшей. Сама воспитала, теперь вот получает. Мне же слова не давала сказать, начну ругать за провинность, так нет, влезет и рот затыкает, ну, и чего теперь удивляется? Вот только Катя, старшая, одна радость для меня. Хорошая девка выросла.
Вальков подошёл к забору, посмотрев в ту же сторону. Валентина стоя у подсолнухов, казалось о чём-то спорила с Любой, показывая рукой на тропинку, и что-то оживлённо ей говоря.
– Мож к ним пойти, случилось чего, что ли? — смотря на них предложил Иван.
– Да чего там у них случиться может? Валька не была тут уже больше двадцати лет, чего-то боится поля этого. Спрашивал — молчит. Напридумала себе страхов. Сама сюда дошла, вот также пусть и обратно, ничего с ней не будет. А мне заняться больше нечем? Делать мне больше нечего, буду ещё её через поле туда–сюда водить. Дурная баба, и есть дурная баба.
***
– Ты чего это сегодня, как увидела Алексея, так прям побелела вся, как будто не человека, а самого нечистого увидела? Знаешь его, что ли? — спросил вечером Алексей, приехав, вскоре после Валентины, домой.
– С чего ты взял-то? — стоя перед плитой, боясь посмотреть на него ответила Валентина. — Так просто, воздух видать такой, цветёт может чего, вот голова и закружилась. Мало ли чего может быть с человеком.
– Да? Со стороны другое казалось, — подозрительно посмотрев на неё ответил Алексей. — Чего приезжала-то? К тётке Любкиной не пошли, а сразу домой. Меня, что ли, подозреваешь? Ну, теперь-то убедилась, где я бываю. Спокойна теперь?
– Есть будешь или там поел? Ужинать скоро готовить не на кого будет. Мотаетесь все, кто где.
– Кто где, — недовольно повторил Алексей. — Я на работе, да вон парню помогаю, у Кати работа, а вот где твоя любимица мотается, это уже сама себе вопросы задавай.
Валентина на этот раз промолчала, не стала, как всегда, защищать дочь. Да и не до того ей было. То, что хотела забыть всю жизнь, то, от чего пряталась двадцать лет, вдруг всплыло наружу. Как теперь дальше жить с этим, зная, кто этот парень, которому её муж помогает, чей он сын? Давний грех, взятый на душу, стал с новой силой давить на сердце. Жить, как прежде ей уже не получится, она это чувствовала, но что делать, как быть, она не знала. Мысли одолевали, не давая сосредоточиться.
«Сказать ему всё? — думала она, когда муж ушёл в комнату. — Убьёт ведь. Как себя поведёт, узнай правду? Страшно, но и так тяжело. Думала всё, прошло. Забыла всё, не возвращалась туда, а нет, всё, как и прежде, вернулось. Не даст она мне жить, не даст».
Всю ночь Валентине снилась Серафима, грозя пальце, снова и снова напоминала ей о той давней тайне, что скрепила их двоих. Давно уже не было Серафимы, но так и не отпускала она её, казалось, что даже оттуда крепко держала в своей власти. Валентина просыпалась, крича и толкая мужа. Он, не выдержав, перебрался спать в коридор, на раскладушку.
– Тебе, Валь, нервы бы полечит надо. Совсем с ума сходишь. Орёшь всю ночь, вчера вот представление устроила. Обратилась бы тогда куда, что ли, чем так и самой, и других мучать, — в сердцах бросил он ей, беря подушку.
Она и сама понимала, что так долго продолжаться не может. Ей и самой казалось, что она сходит с ума от этих воспоминаний, но что она могла поделать? Страх навсегда сковала её, то давнее обещание, нарушить которое она не могла, боялась, зная, чем может это обернуться.
На следующий день, вскоре после того, как Алексей снова уехал в село помогать своему тёзке, к ней снова пришла Люба.
– Ну, как ты тут, подруга? Алексей-то где? Там же, что ли?
– А где ему быть-то? Днюет и ночует там. Мёдом там, что ли, намазано, так и летит туда. Всю жизнь сына хотел, а я всё никак, не могла родить, теперь вот к парню и привязался. Слушай, Люб, я чего тебя хотела спросить-то, — она вопросительно посмотрела на подругу. — Ты не знаешь, что хоть за Рязанцевы-то такие?
– Почему не знаю? Знаю. Степан этот, ну, Рязанцев, отец этому парню, как его зовут-то забыла?
– Алексей.
– Тёзка значит. Так вот Степан с моим Валентином одно время работал, а Тамара — мать Алексея, там у нас в сельпо недолго работала. Он — Степан — уехал куда-то, сын ещё маленький был, развёлся с ней и уехал. Куда, зачем, никто не знает, как в воду канул, а она на Север, говорят, подалась.
– А сын? Ну, он-то чего не с ней-то?
– Его сестра Тамары к себе забрала. У ней самой сын, чуть постарше, ну, она и их сына к себе, как родного вырастила. Она же тоже соседкой моей была, ну, когда мы там ещё жили, на том конце, пока квартиру новую не получили. Говорили, что сын, мол, у них не родной, а откуда, не знаю. Тамару-то уважали все, баба-то она хорошая, вот и молчали все. Да он и не похож на них. Степану даже одно время говорить начали, что, мол, сын-то не твой, кто уж ляпнул, я не знаю, но он с тех пор, говорят, и начал пить, а потом и совсем ушёл. Но это всё слухи, а как там на самом дела, кто знает? Чужая жизнь потёмки, да и я там уже не жила, редко бывала, так что не знаю, что и как.
Валентина задумалась.
«Значит, правда. Как теперь узнать-то? Да и ему сказать… Только надо ли?»
– А он где же теперь, всё у тётки живёт, что ли?
– Да нет, вроде, она с сыном, по-моему, так и живёт. Я и не видела её уж лет десять. Ой, нет, вру. Как-то года четыре назад, приезжала туда, ну, помнишь, я тебе рассказывала про Людмилу-то, у ней ещё пальто я перешивала? Ну, вот, зашла от неё в магазин, а она — Сима-то — там, поговорить, правда, не успели, кивнули друг другу, а больше и не видала.
– Она здешняя, что ли? Или тоже землячка? Ну, Тамара и сестра-то эта?
– Нет, они откуда-то подальше, деревня какая-то, я и не знаю. Их оттуда мужья взяли. Вначале Сима вышла замуж за нашего деревенского, это потом они сюда переехали, вскоре, а потом и Тамара за Степана вышла.
– А Серафима эта, за кого хоть?
– Да за Ивана Степного, ну, бабки Серафимы сына младшего.
Валентина побледнела, услышав знакомое имя.
«Опять она. Как будто преследует», — подумала Валентина, снова вспомнив во всех подробностях ту давнюю историю.
– Валь, чего опять, давление что ли? Может врача? — с беспокойством посмотрев на неё спросила Люба.
– Да нет, сейчас пройдёт. Ничего. Просто бабку эту вспомнила. Все ж говорили-то, сама знаешь, чего про неё.
– Говорили, помню. Ведьма говорили, мол, а там, кто его знает. Помню, как боялись её. До чего ж неприятная бабка была, — покачав головой ответила Люба, вспомнив бабку Серафиму. — Говорили, не одного человека сгубила она, правда, нет, не знаю, но говорили.
Валентина повернулась к окну, сердце снова бешено забилось, опять вспомнились слова бабки Серафимы.
«Везде она, прямо преследует, дышать уже не даёт. Действительно, знать, ведьма. Сведёт она меня с ума, либо в могилу», — думала, тяжело дыша, Валентина.
– Валь, может остаться мне? Вдруг чего, ну, давление или сердце прихватит, а рядом никого? — беспокойно посмотрев на неё, спросила Люба.
– Да нет, Люб, не беспокойся. Просто вспомнилась бабка эта, Серафима. Сколько же про неё слухов ходила. Сама её, как огня боялась всегда, — повернувшись к Любе ответила Валентина.
