- А мне то что с того? - я скрестила руки на груди и с вызовом вздёрнула голову. - Разбирайтесь в этих ваших политических играх самостоятельно, меня вмешивать не надо! Как вы будете объяснять это общественности, которая, наконец, спустя почти девятнадцать лет, узнает, кого же предпочла юная сиятельная герцогиня Истомина кронпринцу? Я не желаю общения ни с отцом, ни с матерью, ни с какой-либо роднёй вообще!
- Вся жизнь - политика, а мы её участники, хочешь ты того или нет, Нора. Тебе бы не помешало немного трезвости во взглядах, как у твоей родственницы.
Вот зря он это.
- Моя родственница, - я выплюнула эти слова, - росла в окружении любви и заботы, она не была разменной монетой своих родителей в борьбу за утопические мечты занять престол Россонтии, её холили и лелеяли. Я же выросла в другой, чуждой культуре, более свободной. Россонтия никогда не станет мне домом, как бы вы не пытались убедить меня в обратном.
- Ты никогда не простишь меня, да? - выдохнул Максимилиан.
- Ты не оставляешь мне выбора, - хрипло ответила я.
Поджав губы, он молча кивнул - видать, наконец, дошло - и, развернувшись, покинул купальню, громко хлопнув дверью, заставив меня вздрогнуть. Шумно выдохнув, я прислонилась горячим лбом к прохладной поверхности двери, закрыла глаза и закрылась от всего мира. Остаток дня провела в гордом одиночестве, и никто не нарушил моего уединения.
Только вечером, перед самым сном, услышала, как кто-то едва слышно скребётся со стороны лоджии. Встала с кровати и, ничуть не стесняясь того, что была облачена в одну ночную рубашку, видом своим больше напоминающую тонкий кружевной пеньюар, одёрнула штору и поражённо застыла, глядя на возвышающегося передо мной Кирилла.
- Можно? - он тепло улыбнулся, заглядывая мне за спину.
- Как ты?.. - я нахмурилась, но всё же отступила, пропуская его внутрь покоев.
Кирилл прошёл, оглянулся так, будто давече не был здесь и констатировал:
- Неплохо устроилась, сестрёнка.
От непривычного “сестрёнка” защемило в сердце. В ответ фыркнула и изрекла:
- Мне дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы.
Отсылку Кирилл, конечно же, не понял, да и не мог он её понять, выросший в чуждой для меня культуре.
- Как давно его величество рассказал, кем мы с отцом приходимся тебе? Ты не выглядела удивлённой, я бы сказал, напротив, раздосадованной…
- О том, кто мой настоящий отец и что у меня есть сводный брат рассказал мне не его величество, - хрипло ответила я, и на этот раз Кирилл всё понял.
- Знаешь, мне не хватает его. Не хватает их двоих.
И так сказал он это горько, что я судорожно вздохнула, вдруг обнаружив, что перестало хватать воздуха в груди. Мы не произносили имён, но сказанного было достаточно, чтобы разбередить ещё не зажившие раны.
- Ты так изменилась, принцесса. Хотя, - мягко улыбнулся Кирилл, - уже без пяти минут императрица.
- Я не желаю этой участи, - сухо ответила я. - Как и всегда, за меня всё решили.
- Да, сестрёнка, наша жизнь нам с тобой не принадлежит.
Я часто заморгала, пытаясь сфокусироваться на обретённом свободном брате, и вот одна слеза упала на щеку, скатилась по ней на губу, а за ней и вторая, третья, и в груди невозможно щемило, и что-то жалостливо скулило внутри об утраченном навсегда.
- Он не обижает тебя, не делает больно? - посерьёзнев, спрашивает Кирилл.
А я, хмыкнув сквозь слёзы, отвечаю:
- Скорее, наоборот, это я обижаю его.
- Наша порода! - с гордостью произносит… брат и не выдерживает, подходит, прижимает к своей тёплой груди, обнимает крепко, по-родственному, поддерживающе, утешающе.
И всю ночь, не смыкая глаз, мы шепотом разговариваем, делим боль на двоих, просим прощения и прощаем друг друга за всё, вспоминаем детство, тихонько смеёмся и горько плачем, мечтаем и смиряемся, продумываем план побега и сами себя от него же отговорили. Мы держимся за руки и запоминаем друга друга такими, как сейчас, обнажившими души в первый и последний раз. А на рассвете он уходит, бросает взгляд через плечо, освещаемый утренними лучами солнца. Я щурюсь, глядя на брата. Силуэт его расплывается в единый столп света и растворяется в пространстве, будто его и не было здесь. А, может, он был лишь бредом обезумевшего сознания?
Предсвадебный завтрак очень лёгкий, на серебряном подносе подают пару кусочков ветчины, варёное яйцо, сливочное масло, хрустящий багет и травяной, успокаивающий чай. Я клюю без особого аппетита, и по окончанию трапезы начинаются сборы. Слышу, как постепенно придворцовая площадь заполняется людьми, как оживает и сам дворец. Я безропотно позволяю нарядить себя в роскошное платье красного цвета, обшитое драгоценными камнями, и оттого тяжелое. Волосы мои собирают в высокую причёску, а вместо фаты одевают на голову тиару с рубинами, инкрустированную бриллиантами из королевской сокровищницы.
Это мог бы быть самый счастливый день в моей жизни, мог бы… Если бы я выходила замуж за любимого человека. Если бы перед алтарём стояла высокая, облачённая в черные и зелёные, родовые цвета дома Полозовых, фигура Демьяна Неволина. Но Демьян, усопший, сейчас лежал в гранитных стенах усыпальницы, а мне предстояло стать императрицей Россонтийской. Если судьба существует - она несправедлива.
Незадолго до выхода меня посетила герцогиня Истомина. Бабушка. По-хозяйски зашла в покои, опираясь на трость с наконечником из драгоценного, отполированного камня, сухощавая, с поджатыми губами и с рыжими с проседью волосами.
- Рада, наконец, познакомиться с тобой, внучка, - первой нарушила неловкую тишину герцогиня. Впрочем, радости её лицо не выражало. - Надеюсь, ты окажешься не столь бездумной, коей является твоя мать и прославишь имя нашего рода.
- Ваше воспитание дало плоды, - я расплылась в фальшивой улыбке.
- Я не считаю, что была строга с ней, - герцогиня укоризненно покачала головой. - Следовало пороть её, дабы выбить из головы всю юношескую дурь.
- Как она сейчас? - сменила я тему.
- Хочет увидеть тебя, но его величество ограничил любой контакт до свадьбы, сказал то было твоё пожелание.
- Его величество вам не солгал, - подтвердила я. - У меня больше нет матери.
- Но отца ты приняла, - вскинула она брови.
- Ваши сведения не верны, герцогиня.
Она вдруг усмехнулась.
- Ты больше похожа на меня, нежели Лариса, ты так же не прощаешь нанесенное тебе оскорбление и обиды.
- Каждый из нас делает выбор. Она сделала свой, и я сделала свой.
- И всё же отрадно, что в конечном итоге императрицей Россонтийской станет женщина из дома Истоминых, - хмыкнула герцогиня. - Ты сделала то, чего не смогла сделать моя дочь.
- Она всё ещё может занять моё место, мне не жалко, - язвительно произнесла я.
- Мне донесли, что Мария Федоровна сокрушается о том, что её сын нашёл в тебе.
- Я задаюсь тем же вопросом, герцогиня.
- А вот у меня выбор его величества вопросов не вызывает. Мужчин дома Россонтийских, сколько себя помню, всегда пленило то, что получить они были не в силах. Настоящие хищники. Я бы на твоём месте радовалась, ведь тебе крупно повезло, милочка, Максимилиан Россонтийский бросит весь мир к твоим ногам. Одна провидица сказала мне однажды, что женщина из моего рода будет царствовать. Я тогда подумала на свою дочь. Но как причудливо распорядилась судьба.
Засим, после её ухода, я ещё какое-то время пробыла в своих покоях, выходить никуда не хотелось, тем паче на придворцовой площади гудела толпа. По протоколу мне надлежало сесть в карету и не высовываться, пока оная не остановится перед дорожкой, ведущей к храму, на входе в который меня будет ждать его величество.
Я не чувствовала волнения, присущего каждой невесте, скорее досаду от того, что невидимые брачные оковы вскоре навсегда отрежут мне путь к свободе. Посему, решила я коварно, отчего бы не устроить перфоманс, и когда вошла прислуга, проверить, готова ли я к выходу, я попросила её об одном маленьком одолжении. Попросила. А надо было приказать.
- Не положено, госпожа, - ответили мне с потупившимся видом.
- Я - твоя будущая императрица и ежели головы не хочешь лишиться, будь так добра и принеси незаметно бутылку вина или игристого, - разгневанная, тем не менее, я проговорила это с милой улыбкой.
- Но, госпожа…
- Ты пререкаться со мной вздумала? - оскалилась я и схватила её за горло.
- Никак нет, госпожа, простите… - пролепетала раскрасневшаяся девушка и выскочила из покоев, надеюсь, исполнять мою просьбу.
Когда бутылка была подана, я велела сообщить всем, что невеста немного задерживается, выставила её вон и заперлась изнутри. Чтобы быстрее опьянеть, села на кровать и принялась потягивать красное сухое, чуть поморщилась, не привыкшая с утра к употреблению спиртного.
Что же ты делаешь, девочка…
Что же ты делаешь, Нора…
Перед глазами всё ещё стоял солнечный силуэт брата, растворившийся на рассвете точно мираж.
Я ничего не хочу. Не хочу чувствовать. Не хочу думать.
Я часто задышала, схватилась за горло и резко встала с кровати, отчего закружилась голова, подкосились коленки, и я упала. Чтобы горько расплакаться, а затем заливисто рассмеяться, выплёскивая наружу панический страх за будущее и несогласие.
Опираясь, встаю на ноги и, пошатываясь, иду к зеркалу. Оттуда на меня смотрит несчастная красавица, глаза которой заволокло тьмой, а губы её искривились в усмешке. Я кладу ладонь на холодную зеркальную поверхность, соединяя наши с ней руки, становясь единым целым, и закрываю глаза.
«Проснись»! – слышу голос в голове.
«Не хочу», – хрипло отвечаю в ответ.
«Проснись! Проснись! Проснись»… –-звучит в голове набатом.
Виски и затылок раскалываются от давления, я открываю глаза и вижу, как из носа на губы стекает алая струйка крови. Слизываю её и улыбаюсь, ибо смотрит на меня высокая стройная девушка. Статная, как лебедь, величественная, как царица, облачённая в роскошное, переливающееся золотом, чёрного цвета платье, подчёркивающее тонкую талию, аккуратную грудь и длинную ножку, что сексуально выглядывает из глубокого выреза. Волосы больше не сковывало многочисленными заколками и шпильками, они ниспадали мягкими волнами до поясницы, а на голове красовалась не выданная из королевской сокровищницы тиара и фата, но целая корона на вид из белого золота, инкрустированная тёмными камнями, грани которых переливались фиолетовым цветом.
Была ли эта иллюзия или нет, но, глядя на себя такую, я больше не чувствовала, что принадлежу династии Россонтийских.
Усмехнувшись, я распахнула двери покоев и, глядя на ошеломлённые лица гвардейцев и прислуги, сообщила:
– Я готова.
***
На главной площади возле храма Созидающего толпа взбудоражено ожидала карету с невестой. Ни больше, ни меньше сегодня был национальный праздник, сплотивший всех, как–никак император женится!
Мария Фёдоровна нетерпеливо поглядывала на стоящего перед храмовыми вратами сына и сетовала на невестку за опоздание. «Надо было остаться во дворце и лично проконтролировать, а не доверять приготовление невесты прислуге», – думала она.
Чета Истоминых, состоящая из вдовствующей герцогини Элен и дочери её Ларисы, стояли напротив Аверьяна Саварского и сына его, Кирилла. Капитан не сводил своих холодных голубых глаз с бывшей супруги, а с него не сводила гневного взгляда Элен Истомина. Их разделили, но всякий, кто проходил мимо, чувствовал это напряжение, которое, казалось, электризовало воздух.
Наумовы–Эзантийские стояли подле государевых матери и отца, как особо приближенные. Василиса, любимица народа, с короной династии Эзантийских стояла и с нескрываемым любопытством поглядывала на родственников. Встретившись взглядом с Кириллом, отвела свой, смущённая и пойманная за подглядыванием.
Присутствовали на главной площади и друзья невесты, и ректор МагИнститута. Их пригласили в ближний круг, обозначили особый их статус, отчего Василий чувствовал себя особенно неловко, сжимая руку своей девушки, Виринеи Спасской, чьи родители также стояли рядом и отношения дочери одобрили, хоть и не без семейного скандала, разумеется.
– Кто бы мог подумать… – хмыкнула тихонько Дженнифер. Её мужчина, Резин Игнат Георгиевич, как близкий друг императора стоял рядом с князем Феликсом, давеча титулованным, и оттого был не рядом с ней.
– Ты это о чём? – нахмурилась Виринея.
– О том, что мы будем присутствовать на коронации и на свадьбе нашей подруги.
– Мне так её не хватало, знаешь, – расчувствовалась знахарка. – И я сожалею, что не была рядом, когда нужна была ей больше всего. Вряд ли она будет рада видеть меня.
– Не говори глупостей, – Дженнифер поджала губы. – Она через многое прошла, в том числе и по вине, – девушка перешла на едва слышный шепот, кивком головы указав в сторону императора, – его…
Игнат рассказал ей всё, Дженнифер выудила из него эту информацию, так как она считала, что имела право знать, что происходило с её подругой, и информация эта повергла её в шок в своё время. Как и пришли в шок и Вася с Виринеей. Особенно Нея от осознания того, что делила ложе с кронпринцем.
Внезапно наступила благоговейная тишина, поскольку все заметили подъезжающую с невестой внутри карету. Усилился ветер, заставляя ёжиться и зябко обхватывать себя руками. Небо стремительно заволокло надвигающимися настолько тёмными тучами, что пространство вокруг погрузилось в сумерки, хотя часы только полдень отмерили.
Его величество нахмурился, предчувствуя неладное, но стараясь сохранять показное внешнее спокойствие.
Когда невеста показалась из кареты и ступила на ведущую к императору дорожку – толпа ахнула. Государева мать, судорожно вздохнув, от увиденного едва за сердце не схватилась. Все осознали, что невеста попрала традиции Россонтийских, отдав предпочтение не красному подвенечному платью и вместо того, чтобы почтительно опустить глаза, она не улыбалась – скалилась, шла с гордо поднятой головой, расправленными плечами, аки царица. И глядела на всех, особенно на его величество, свысока, будто снизошла до простых смертных богиня и одарила милостью своей одним своим присутствием.
Очи её чёрные вызывали не трепет – ужас, глядишь в них, и затягивает тебя в бездну, и холод от неё исходил, когда она проходила мимо, и дыхание перехватывало, и сдавливало виски от давления её силы невиданной. Камни на короне династии Эзантийских вдруг замерцали, и артефакт, как прежде, обрёл подобие сознания, признавая сильнейшую представительницу династии, и Василиса ощутила это. Но не двинулась корона с головы её и не потому, что Василиса держала, а потому что будущая императрица мысленно отмахнулась, не приняла.
Коснулись изменения и Максимилиана Россонтийского. Лицо его осунулось, приняв более хищное выражение, глаза заполонило беснующее пламя, и губы растянулись в ухмылке.
Стоящий рядом с ним жрец храма Созидающего на всякий случай отступил на шаг назад. Всякое он видел, но чтоб такое…
Наконец, невеста встала напротив жениха, не отводя от него взгляда.
– Ты пожалеешь об этом, любимая, – наклонившись, прошептал Максимилиан.
Нисколько не страшась, Нора ответила:
– Вы угрожаете мне, ваше величество?
– Скорее,
