Праздновали успешный запуск новой линии товаров, производимых на предприятиях корпорации Ли Гон.
Виктор раздраженно поморщился, когда тишину наползающих сумерек вскрыл очередной всплеск ликования.
Но хуже, чем пьяный ор, был другой едва различимый звук, который родился там, в глубине залитой светом залы, и теперь неумолимо приближался. И вот совершенно отчетливо - цоканье шпилек по гранитной плитке, которое затихло в нескольких метрах от президента.
Девушка - высокая, стройная, выбеленная до прозрачности блондинка, одетая в длинное блестящее серебром облегающее платье, замерла в нескольких шагах от объекта своих нескромных желаний. Она бы хотела заговорить, но язык не поворачивался, да и все тело словно онемело. Ужасный Виктор Ли Гон. Насколько он был красив, настолько же и страшен. Любой, кому хоть раз выпал шанс привлечь внимание президента, знал, что источником этого страха были его глаза, темные и настолько внимательные, что, казалось, будто видят тебя насквозь - все твои тайны, все мысли, абсолютно все. Поэтому девушка так и осталась стоять и мять в руках хрупкое стекло бокала, наполненного искрящимся шампанским, надеясь на то, что президент сам обернется и тем самым закончит эту её мучительную пытку.
Но мужчина не повернулся, только облегченно выдохнул и, достав из кармана портсигар, затянувшись, закурил сигарету. Горячий дым обжег горло и смешался со слюной, расплывшись во рту едва уловимым ароматом жасмина.
Виктор сглотнул слюну, поморщился от горечи и, зажав в зубах сигару, устало облокотился на перила.
Женщины его не интересовали. Нет, он время от времени удовлетворял возникающее естественное желание, но только это и никак не больше. Не было ни чувств, ни потребности в оных. Но это его не волновало. Намного больше Виктора расстраивало то, что запах жасмина на его ладонях становится все менее заметным. Первые несколько лет выброшенному из родного дома мальчишке еще удавалось поймать этот запах и вспомнить хруст мелких камней, которыми были усыпаны тропинки в таинственном саду. Но, чем больше проходило времени, тем меньше оставалось картинок в его памяти, все съедала пустота и желание вернуться.
Хотя, он мог вернуться. Ли Гон младший давно уже обзавелся контрольным пакетом акций и людей на него работало больше, чем на его отца. Но это бы спровоцировало войну между кланами, из которой, Виктор не сомневался, он бы вышел победителем, а вот отец бы проиграл.
И эти мысли останавливали президента. Уверенный и непоколебимый днем, ночью Ли Гон младший метался по своей квартире, словно запертый в клетке зверь. Взбешенный своей мягкотелостью, Виктор рычал в голос, чем немало беспокоил весьма состоятельных соседей снизу. Но их состояние не шло ни в какое сравнение с состоянием владельца пентхауса, расположенного на последнем этаже элитной высотки. Так что они молчали и продолжали приветливо улыбаться при встрече.
Виктор в очередной раз неспешно втянул горьковатый дым. Сигары, скрученные на заказ из жасминовых листьев, едва ли могли удовлетворить его почти физическую потребность в этом запахе, но все же.
Блондинка за его спиной судорожно вздохнула и попыталась еще на шаг сократить расстояние. Но ее опередил молодой мужчина, так же, как и президент, одетый в черный костюм. Он был на голову ниже Ли Гона, но шире в плечах и, кажется, моложе на пару лет. Блондинка обиженно уставилась в спину парню, разрушившему её планы. На удивление, этот обернулся и, сверкнув синими глазами, вдруг с просил, но обращался он не к ней:
- Президент, я помешал?
- Не думаю, что здесь было что-то, чему можно было помешать. - лениво отозвался Ли Гон. И да, он, наконец, посмотрел на девушку, от чего та еще больше побледнела и, развернувшись на негнущихся ногах, потрусила в сторону распахнутых дверей. Там её растерянную подхватил какой-то мгновенно покрасневший от смущения мужчина, и они скрылись за легкими белыми занавесями, укрывающими отдыхающих от прохлады ночи.
- Вашему отцу стало хуже, - проводив девушку глазами, сообщил подошедший. Его звали Джон Хёк. Он являлся начальником охраны президента и по совместительству другом, если это так можно было назвать. Виктор особо ни с кем не сближался, а Джон и сам отчетливо видел границы между работодателем и подчиненным и старался их не переступать. Так, разговоры за чашкой кофе и иногда бокал виски в баре, но это в самые худшие вечера президента. Но, возможно, плохие времена скоро закончатся, ведь глава клана Ли Гон старший совсем плох.
- Сколько? - отвернувшись, глухо спросил Виктор. Его сердце гулко ухнуло и, кажется, замолчало.
- Врачи дают эту ночь, не больше. Он зовет вас. - сухо произнес Джон Хёк. - Самолет уже готов к отлету.
Ветер дул с востока. Президент сбил пальцами пепел. Тот красными искрами закружился на ветру, потух и потерялся в темноте. Виктора охватило странное чувство. Хотелось кричать и в тоже время в груди было нестерпимо пусто. Он возвращается домой…
Он умер. Человек, который был его отцом. Они не виделись долгих двадцать лет, но всё, что Ли Гон старший нашел сказать сыну - это: «Ты принадлежишь корпорации. Поэтому береги эту тварь, иначе корпорация сожрет тебя». И больше ничего. Старик просто закрыл глаза и покинул этот бренный мир, а Виктор остался стоять в дверях темной душной комнаты, разглядывая бездвижное тело, которое мгновение назад было его отцом.
Но Ли Гон приходил в себя не долго. Спустя пару минут он уже шел по тропинке через внутренний дворик. У Виктора было дело - освободить того, кто заперт. Он отказывался быть причастным к этому кошмару, что творился в его семье на протяжении многих поколений.
Ночь подходила к своему завершению и вокруг звенела предрассветная почти прозрачная тьма. Тропинка, петляя между деревьями, услужливо вела к заветной двери, и все так же, как и двадцать лет назад, похрустывали под ногами гладкие, привезенные бог знает с какого морского побережья, камушки.
Замедлив шаг, Виктор втянул пропитанный ароматом жасмина прохладный ночной воздух. Тяжесть, все эти два десятилетия давившая на мужские плечи, истаяла, испарилась, оставив лишь трепет от близости момента, который был ожидаем все эти годы. Детство, перечеркнутое одной нелепой ошибкой, казалось, вдруг вернулось и наполнило Виктора, как теплый воздух наполняет воздушный шар, и тот преодолевает земное притяжение и стремиться в небо. Помысли Ли Гона были сейчас чисты и непорочны, насколько вообще бывает непорочен взрослый человек, почти вплотную подошедший к исполнению мечты, возникшей еще в детстве и с той поры пульсирующей в самом центре сознания.
Сейчас, когда ошибки прошлого, казалось, были, ни то что исправлены, они исчезли вместе с уходом отца, будущее представлялось простым и светлым. Осталось лишь открыть дверь в тайную комнату и освободить томившегося за ней пленника.
Что бы ни говорил отец, но жизнь Виктора не может быть связана с насилием над живым существом. Эти глупые суеверия его предков, воля кланов, правила и законы… Таинственное существо, которое являлось залогом благосостояния семьи, столетиями томящееся в тайной комнате… Все это больше походило на массовый психоз, и Виктор ничему из того, что смог узнать за эти годы, решительно не верил. Это маразм и с ним будет покончено. Теперь уж никто не помешает. Виктор это знал.
За ним бесшумно, словно тень, следовал верный Джон Хёк. Остальная охрана проверяла комнаты особняка. Глава рода сменился, нужно было убедиться, что в одном из темных углов не притаился кто-то из тех, кто желал занять это место.
Но Виктора все происходящее вокруг мало интересовало. Мужчина, не останавливаясь, распахнул ту тяжелую затянутую кованым железом дверь, чтобы, наконец, шагнуть в пространство скрытой комнаты.
Сердце дернулось и сорвалось в пропасть.
Черные горящие почти лихорадочным возбуждением глаза мазнули по бесхитростной обстановке, чтобы впиться в тонкую фигуру девушки, сидящей в кресле и спокойно читающей книгу…
Он смотрел и не мог поверить. Секунду, другую, но время шло, а видение и не думало исчезать.
Виктор тяжело сглотнул и поморщился. Это действительно была Ки. Та девочка из его детства. Только вот за эти двадцать лет она повзрослела может всего года на три и выглядела как шестнадцатилетний подросток. Но это действительно была она. Как такое возможно? Виктор запутался.
Да, тот Виктор, который был президентом корпорации, который управлял финансами, заключал многомиллионные сделки, который вершил судьбами многих тысяч людей, этот Виктор растерялся, не зная, что можно сказать в этой ситуации. В его мозгу сейчас крутился только один идиотский вопрос - «Я и Ки, мы все еще друзья?» И «На что дает право однодневная дружба? Могу ли я называть ее по имени?»
Виктор так и с стоял, не смея произнести ни слова, и рассматривал вполне реальную девушку, которую за долгие годы самоубеждений записал в ряды снов, видений и фантазий…
А Ки сидела на кресле, поджав под себя ноги. Синий полупрозрачный шелк, из которого была сшита туника, что служила одеждой для Ки, ниспадал волнами на пол, и после нескольких минут молчаливого созерцания уже начинало казаться, что это не шелк вовсе, а вода.
Длинные золотые волосы девушки, часть которых была собранна от висков в хвостик, торчащий на затылке, мягкими локонами ложились на плечи. Ярко зеленые глаза, скользящие по блеклым выцветшим от времени страницам, медленно, крайне нехотя оставили свое увлекательное занятие и недовольно обратились к застывшему посреди комнаты мужчине. Несколько тягучих секунд - глаза в глаза - зеленое и черное, словно застывшее пламя огня, заточенное в янтаре.
Наконец тонкая темно-золотая бровь изогнулась, выражая некое подобие удивления, а затем девушка поморщила носик и молча вернулась к прерванному занятию, явно доставляющему ей большее удовольствие, чем внезапное вторжение незнакомца.
Виктор побледнел. И без того черные глаза почернели настолько, что стали походить на два бездонных колодца. Длинные пальцы сжались в кулаки, Ли Гон, не младший и не старший, но теперь уже единственный, развернулся и вышел в ночь. Джон Хёк остался стоять у распахнутой двери.
- Не выпускать. Следить, чтобы не выходила, и никого к ней не впускать. Кормить буду сам. - донеслось от стремительно удаляющегося президента.
Начальник охраны поспешно закрыл дверь. Задвинул засов. Задумчиво посмотрел вслед скрывшемуся в темноте другу, затем на тяжелую деревянную дверь, силясь понять, что же здесь произошло.
Утро застало Виктора, взъерошенным и потерянным, сидящим на детской кроватке, когда-то принадлежащей ему, в комнате, которая была его детской спальней.
Президент обнимал подушку и немигающими черными глазами, под которыми по прошествию бессонной ночи залегли темные круги, пялился в стену, обклеенную темно-зелеными обоями с медведями и деревянными паровозиками на них нарисованными. Он не понимал, а что черт возьми вообще произошло?
И ведь правда… Десятилетия ожидания, раздумий и уже почти нерушимой уверенности в том, что, кого бы он ни нашел в этой комнате, он освободит его. Это по-детски чистое, искреннее, почти рыцарское желание, зародившееся в сердце маленького ребенка, росло и крепло вместе с ним. И ощущалось непоколебимым и единственно правильным. Освободить пленника - казалось естественным, как желать дышать ради того, чтобы жить. Но…
Но стоило открыть эту проклятую дверь и перешагнуть через порог, мир словно перевернулся с ног на голову, меняя южный полюс на северный.
Хватило одного взгляда, краткого мгновения, за которым последовало моментальное узнавание, и он пропал, все это напускное притянутое разумом благородство, как ветром сдуло, оставив голую какую-то звериную чудовищную жадность и страх потерять.
Это было не по человечески. Чувствовать такое относительно живого существа. Живого человека. Но тогда она вдруг стала не более, чем вещью, самой дорогой вещью. Просто мужчина не мог позволить этой девушке быть человеком, существом, имеющим свои права на свободную жизнь.
Виктор вдруг осознал, что должен любой ценой оставить её у себя. Закрыть, запереть. Мужчину словно подменили. Внутренняя перемена была настолько разительной, что Виктор потерялся в отвращении к себе самому, неожиданно низкому и алчному, совершенно чужому. Но хуже всего было то, что она, девушка, Ки Рин смотрела так, что сразу стало понятно, что она видит его насквозь, все его мысли… всё его перекореженное жадностью нутро, и это совершенно не удивляет её, это так ей привычно, что не стоит ни секунды её внимания.
И Виктор сбежал, позорно так, что сейчас вспоминая это, кривился от отвращения. Закрывал глаза, пытаясь не видеть перед собой бледное лицо с нечеловеческими зелеными глазами, скрипел зубами. И в этом во всем безмерно радовало только одно - он не приказал заковать её в наручники или вообще приковать к батарее огромной тяжелой цепью, хотя, желание это было почти нестерпимо. Одна только мысль, что девушка вдруг сможет убежать, сводила с ума.
Так что план действий был не ясен, будущее туманно. Единственное, в чем президент был сейчас абсолютно уверен, - это то, что пора завтракать, и он должен идти кормить Ки Рин.
Но, если внутренний мир Ли Гона был разрушен до основания, и теперь на дымящихся развалинах поспешно возводилось что-то новое и пугающее, то внешний мир вовсе не менялся, время продолжало свой неспешный ход, и дела, о которых Виктор совершенно забыл, настигли его буквально по выходу из детской спальни, в которой он провел мучительно бессонную ночь.
Секретарь в сером пиджаке и круглых отсвечивающих в полутьме коридора очках уважительно склонил голову, приветствуя нового главу клана. За его спиной толпились еще несколько человек в таких же безлико-серых пиджаках и с бесчисленными папками в руках. Чуть в стороне от стены отделилась тень, медленно приняв знакомые черты Джона Хёка.
Виктор раздраженно поморщился, вспоминая реальность и все свои обязанности владельца корпорации. Отец оставил огромное, просто неисчислимое наследство. Уйдет как минимум неделя, чтобы подписать все необходимые бумаги, узаконивающие передачу имущества, понять, как обстоят дела корпорации, и решить судьбу людей, что работали непосредственно на отца, а потом еще много чего…
- В кабинет. - направляясь в сторону лестницы, приказал Ли Гон. Сам он должен был принять душ, может это приведет его в чувства. Его раздражало чувствовать себя побитым, потерянным щенком, а он себя сейчас именно так и ощущал, застигнутый врасплох обязательствами и не имеющий возможности иди туда, куда идти очень хотелось.
Секретари послушно отправились в тот самый кабинет, на ходу обсуждая предстоящий фронт работы. Только Джон Хёк следовал за президентом, и когда они поднялись на второй этаж, Ли Гон остановился, чтобы тяжко выдохнуть, и после непродолжительного гнетущего молчания, в котором читалось много чего, не поворачиваясь, как-то обреченно спросил:
- Как она?
Джон не сразу нашёлся, что ответить. Он, конечно, понял, о ком идет речь, он просто правда не знал, что ответить. С того момента, как президент покинул тайную комнату, девушка не вставала и не отрывала глаз от книги, только изредка перелистывала страницы.
Виктор раздраженно поморщился, когда тишину наползающих сумерек вскрыл очередной всплеск ликования.
Но хуже, чем пьяный ор, был другой едва различимый звук, который родился там, в глубине залитой светом залы, и теперь неумолимо приближался. И вот совершенно отчетливо - цоканье шпилек по гранитной плитке, которое затихло в нескольких метрах от президента.
Девушка - высокая, стройная, выбеленная до прозрачности блондинка, одетая в длинное блестящее серебром облегающее платье, замерла в нескольких шагах от объекта своих нескромных желаний. Она бы хотела заговорить, но язык не поворачивался, да и все тело словно онемело. Ужасный Виктор Ли Гон. Насколько он был красив, настолько же и страшен. Любой, кому хоть раз выпал шанс привлечь внимание президента, знал, что источником этого страха были его глаза, темные и настолько внимательные, что, казалось, будто видят тебя насквозь - все твои тайны, все мысли, абсолютно все. Поэтому девушка так и осталась стоять и мять в руках хрупкое стекло бокала, наполненного искрящимся шампанским, надеясь на то, что президент сам обернется и тем самым закончит эту её мучительную пытку.
Но мужчина не повернулся, только облегченно выдохнул и, достав из кармана портсигар, затянувшись, закурил сигарету. Горячий дым обжег горло и смешался со слюной, расплывшись во рту едва уловимым ароматом жасмина.
Виктор сглотнул слюну, поморщился от горечи и, зажав в зубах сигару, устало облокотился на перила.
Женщины его не интересовали. Нет, он время от времени удовлетворял возникающее естественное желание, но только это и никак не больше. Не было ни чувств, ни потребности в оных. Но это его не волновало. Намного больше Виктора расстраивало то, что запах жасмина на его ладонях становится все менее заметным. Первые несколько лет выброшенному из родного дома мальчишке еще удавалось поймать этот запах и вспомнить хруст мелких камней, которыми были усыпаны тропинки в таинственном саду. Но, чем больше проходило времени, тем меньше оставалось картинок в его памяти, все съедала пустота и желание вернуться.
Хотя, он мог вернуться. Ли Гон младший давно уже обзавелся контрольным пакетом акций и людей на него работало больше, чем на его отца. Но это бы спровоцировало войну между кланами, из которой, Виктор не сомневался, он бы вышел победителем, а вот отец бы проиграл.
И эти мысли останавливали президента. Уверенный и непоколебимый днем, ночью Ли Гон младший метался по своей квартире, словно запертый в клетке зверь. Взбешенный своей мягкотелостью, Виктор рычал в голос, чем немало беспокоил весьма состоятельных соседей снизу. Но их состояние не шло ни в какое сравнение с состоянием владельца пентхауса, расположенного на последнем этаже элитной высотки. Так что они молчали и продолжали приветливо улыбаться при встрече.
Виктор в очередной раз неспешно втянул горьковатый дым. Сигары, скрученные на заказ из жасминовых листьев, едва ли могли удовлетворить его почти физическую потребность в этом запахе, но все же.
Блондинка за его спиной судорожно вздохнула и попыталась еще на шаг сократить расстояние. Но ее опередил молодой мужчина, так же, как и президент, одетый в черный костюм. Он был на голову ниже Ли Гона, но шире в плечах и, кажется, моложе на пару лет. Блондинка обиженно уставилась в спину парню, разрушившему её планы. На удивление, этот обернулся и, сверкнув синими глазами, вдруг с просил, но обращался он не к ней:
- Президент, я помешал?
- Не думаю, что здесь было что-то, чему можно было помешать. - лениво отозвался Ли Гон. И да, он, наконец, посмотрел на девушку, от чего та еще больше побледнела и, развернувшись на негнущихся ногах, потрусила в сторону распахнутых дверей. Там её растерянную подхватил какой-то мгновенно покрасневший от смущения мужчина, и они скрылись за легкими белыми занавесями, укрывающими отдыхающих от прохлады ночи.
- Вашему отцу стало хуже, - проводив девушку глазами, сообщил подошедший. Его звали Джон Хёк. Он являлся начальником охраны президента и по совместительству другом, если это так можно было назвать. Виктор особо ни с кем не сближался, а Джон и сам отчетливо видел границы между работодателем и подчиненным и старался их не переступать. Так, разговоры за чашкой кофе и иногда бокал виски в баре, но это в самые худшие вечера президента. Но, возможно, плохие времена скоро закончатся, ведь глава клана Ли Гон старший совсем плох.
- Сколько? - отвернувшись, глухо спросил Виктор. Его сердце гулко ухнуло и, кажется, замолчало.
- Врачи дают эту ночь, не больше. Он зовет вас. - сухо произнес Джон Хёк. - Самолет уже готов к отлету.
Ветер дул с востока. Президент сбил пальцами пепел. Тот красными искрами закружился на ветру, потух и потерялся в темноте. Виктора охватило странное чувство. Хотелось кричать и в тоже время в груди было нестерпимо пусто. Он возвращается домой…
Глава 2
Он умер. Человек, который был его отцом. Они не виделись долгих двадцать лет, но всё, что Ли Гон старший нашел сказать сыну - это: «Ты принадлежишь корпорации. Поэтому береги эту тварь, иначе корпорация сожрет тебя». И больше ничего. Старик просто закрыл глаза и покинул этот бренный мир, а Виктор остался стоять в дверях темной душной комнаты, разглядывая бездвижное тело, которое мгновение назад было его отцом.
Но Ли Гон приходил в себя не долго. Спустя пару минут он уже шел по тропинке через внутренний дворик. У Виктора было дело - освободить того, кто заперт. Он отказывался быть причастным к этому кошмару, что творился в его семье на протяжении многих поколений.
Ночь подходила к своему завершению и вокруг звенела предрассветная почти прозрачная тьма. Тропинка, петляя между деревьями, услужливо вела к заветной двери, и все так же, как и двадцать лет назад, похрустывали под ногами гладкие, привезенные бог знает с какого морского побережья, камушки.
Замедлив шаг, Виктор втянул пропитанный ароматом жасмина прохладный ночной воздух. Тяжесть, все эти два десятилетия давившая на мужские плечи, истаяла, испарилась, оставив лишь трепет от близости момента, который был ожидаем все эти годы. Детство, перечеркнутое одной нелепой ошибкой, казалось, вдруг вернулось и наполнило Виктора, как теплый воздух наполняет воздушный шар, и тот преодолевает земное притяжение и стремиться в небо. Помысли Ли Гона были сейчас чисты и непорочны, насколько вообще бывает непорочен взрослый человек, почти вплотную подошедший к исполнению мечты, возникшей еще в детстве и с той поры пульсирующей в самом центре сознания.
Сейчас, когда ошибки прошлого, казалось, были, ни то что исправлены, они исчезли вместе с уходом отца, будущее представлялось простым и светлым. Осталось лишь открыть дверь в тайную комнату и освободить томившегося за ней пленника.
Что бы ни говорил отец, но жизнь Виктора не может быть связана с насилием над живым существом. Эти глупые суеверия его предков, воля кланов, правила и законы… Таинственное существо, которое являлось залогом благосостояния семьи, столетиями томящееся в тайной комнате… Все это больше походило на массовый психоз, и Виктор ничему из того, что смог узнать за эти годы, решительно не верил. Это маразм и с ним будет покончено. Теперь уж никто не помешает. Виктор это знал.
За ним бесшумно, словно тень, следовал верный Джон Хёк. Остальная охрана проверяла комнаты особняка. Глава рода сменился, нужно было убедиться, что в одном из темных углов не притаился кто-то из тех, кто желал занять это место.
Но Виктора все происходящее вокруг мало интересовало. Мужчина, не останавливаясь, распахнул ту тяжелую затянутую кованым железом дверь, чтобы, наконец, шагнуть в пространство скрытой комнаты.
Сердце дернулось и сорвалось в пропасть.
Черные горящие почти лихорадочным возбуждением глаза мазнули по бесхитростной обстановке, чтобы впиться в тонкую фигуру девушки, сидящей в кресле и спокойно читающей книгу…
Он смотрел и не мог поверить. Секунду, другую, но время шло, а видение и не думало исчезать.
Виктор тяжело сглотнул и поморщился. Это действительно была Ки. Та девочка из его детства. Только вот за эти двадцать лет она повзрослела может всего года на три и выглядела как шестнадцатилетний подросток. Но это действительно была она. Как такое возможно? Виктор запутался.
Да, тот Виктор, который был президентом корпорации, который управлял финансами, заключал многомиллионные сделки, который вершил судьбами многих тысяч людей, этот Виктор растерялся, не зная, что можно сказать в этой ситуации. В его мозгу сейчас крутился только один идиотский вопрос - «Я и Ки, мы все еще друзья?» И «На что дает право однодневная дружба? Могу ли я называть ее по имени?»
Виктор так и с стоял, не смея произнести ни слова, и рассматривал вполне реальную девушку, которую за долгие годы самоубеждений записал в ряды снов, видений и фантазий…
А Ки сидела на кресле, поджав под себя ноги. Синий полупрозрачный шелк, из которого была сшита туника, что служила одеждой для Ки, ниспадал волнами на пол, и после нескольких минут молчаливого созерцания уже начинало казаться, что это не шелк вовсе, а вода.
Длинные золотые волосы девушки, часть которых была собранна от висков в хвостик, торчащий на затылке, мягкими локонами ложились на плечи. Ярко зеленые глаза, скользящие по блеклым выцветшим от времени страницам, медленно, крайне нехотя оставили свое увлекательное занятие и недовольно обратились к застывшему посреди комнаты мужчине. Несколько тягучих секунд - глаза в глаза - зеленое и черное, словно застывшее пламя огня, заточенное в янтаре.
Наконец тонкая темно-золотая бровь изогнулась, выражая некое подобие удивления, а затем девушка поморщила носик и молча вернулась к прерванному занятию, явно доставляющему ей большее удовольствие, чем внезапное вторжение незнакомца.
Виктор побледнел. И без того черные глаза почернели настолько, что стали походить на два бездонных колодца. Длинные пальцы сжались в кулаки, Ли Гон, не младший и не старший, но теперь уже единственный, развернулся и вышел в ночь. Джон Хёк остался стоять у распахнутой двери.
- Не выпускать. Следить, чтобы не выходила, и никого к ней не впускать. Кормить буду сам. - донеслось от стремительно удаляющегося президента.
Начальник охраны поспешно закрыл дверь. Задвинул засов. Задумчиво посмотрел вслед скрывшемуся в темноте другу, затем на тяжелую деревянную дверь, силясь понять, что же здесь произошло.
Глава 3
Утро застало Виктора, взъерошенным и потерянным, сидящим на детской кроватке, когда-то принадлежащей ему, в комнате, которая была его детской спальней.
Президент обнимал подушку и немигающими черными глазами, под которыми по прошествию бессонной ночи залегли темные круги, пялился в стену, обклеенную темно-зелеными обоями с медведями и деревянными паровозиками на них нарисованными. Он не понимал, а что черт возьми вообще произошло?
И ведь правда… Десятилетия ожидания, раздумий и уже почти нерушимой уверенности в том, что, кого бы он ни нашел в этой комнате, он освободит его. Это по-детски чистое, искреннее, почти рыцарское желание, зародившееся в сердце маленького ребенка, росло и крепло вместе с ним. И ощущалось непоколебимым и единственно правильным. Освободить пленника - казалось естественным, как желать дышать ради того, чтобы жить. Но…
Но стоило открыть эту проклятую дверь и перешагнуть через порог, мир словно перевернулся с ног на голову, меняя южный полюс на северный.
Хватило одного взгляда, краткого мгновения, за которым последовало моментальное узнавание, и он пропал, все это напускное притянутое разумом благородство, как ветром сдуло, оставив голую какую-то звериную чудовищную жадность и страх потерять.
Это было не по человечески. Чувствовать такое относительно живого существа. Живого человека. Но тогда она вдруг стала не более, чем вещью, самой дорогой вещью. Просто мужчина не мог позволить этой девушке быть человеком, существом, имеющим свои права на свободную жизнь.
Виктор вдруг осознал, что должен любой ценой оставить её у себя. Закрыть, запереть. Мужчину словно подменили. Внутренняя перемена была настолько разительной, что Виктор потерялся в отвращении к себе самому, неожиданно низкому и алчному, совершенно чужому. Но хуже всего было то, что она, девушка, Ки Рин смотрела так, что сразу стало понятно, что она видит его насквозь, все его мысли… всё его перекореженное жадностью нутро, и это совершенно не удивляет её, это так ей привычно, что не стоит ни секунды её внимания.
И Виктор сбежал, позорно так, что сейчас вспоминая это, кривился от отвращения. Закрывал глаза, пытаясь не видеть перед собой бледное лицо с нечеловеческими зелеными глазами, скрипел зубами. И в этом во всем безмерно радовало только одно - он не приказал заковать её в наручники или вообще приковать к батарее огромной тяжелой цепью, хотя, желание это было почти нестерпимо. Одна только мысль, что девушка вдруг сможет убежать, сводила с ума.
Так что план действий был не ясен, будущее туманно. Единственное, в чем президент был сейчас абсолютно уверен, - это то, что пора завтракать, и он должен идти кормить Ки Рин.
Но, если внутренний мир Ли Гона был разрушен до основания, и теперь на дымящихся развалинах поспешно возводилось что-то новое и пугающее, то внешний мир вовсе не менялся, время продолжало свой неспешный ход, и дела, о которых Виктор совершенно забыл, настигли его буквально по выходу из детской спальни, в которой он провел мучительно бессонную ночь.
Секретарь в сером пиджаке и круглых отсвечивающих в полутьме коридора очках уважительно склонил голову, приветствуя нового главу клана. За его спиной толпились еще несколько человек в таких же безлико-серых пиджаках и с бесчисленными папками в руках. Чуть в стороне от стены отделилась тень, медленно приняв знакомые черты Джона Хёка.
Виктор раздраженно поморщился, вспоминая реальность и все свои обязанности владельца корпорации. Отец оставил огромное, просто неисчислимое наследство. Уйдет как минимум неделя, чтобы подписать все необходимые бумаги, узаконивающие передачу имущества, понять, как обстоят дела корпорации, и решить судьбу людей, что работали непосредственно на отца, а потом еще много чего…
- В кабинет. - направляясь в сторону лестницы, приказал Ли Гон. Сам он должен был принять душ, может это приведет его в чувства. Его раздражало чувствовать себя побитым, потерянным щенком, а он себя сейчас именно так и ощущал, застигнутый врасплох обязательствами и не имеющий возможности иди туда, куда идти очень хотелось.
Секретари послушно отправились в тот самый кабинет, на ходу обсуждая предстоящий фронт работы. Только Джон Хёк следовал за президентом, и когда они поднялись на второй этаж, Ли Гон остановился, чтобы тяжко выдохнуть, и после непродолжительного гнетущего молчания, в котором читалось много чего, не поворачиваясь, как-то обреченно спросил:
- Как она?
Джон не сразу нашёлся, что ответить. Он, конечно, понял, о ком идет речь, он просто правда не знал, что ответить. С того момента, как президент покинул тайную комнату, девушка не вставала и не отрывала глаз от книги, только изредка перелистывала страницы.
