Сжав одеревеневшие от мороза пальцы в кулаки, стояла и смотрела в это молочное небо. Сердце в груди медленно останавливалось, словно по мере понимания того, что дети улетели, все внутри неотвратимо вымирало.
— Госпожа, прошу вас, — возникнув из ниоткуда, позвал Четь.
— Уже пора? — едва шевеля замерзшими губами, равнодушно переспросила я.
— Да, вы замёрзли. И господин ждёт вас.
При упоминании кошака меня всю передернуло, и я вдруг ощутила насколько действительно успела промерзнуть.
Огляделась. Впереди сверкало бесконечное поле снега, позади высились высокие кованные железные ворота.
Кинув последний взгляд в сторону небосклона, в котором потерялся фархор, нехотя отвернулась и пошла в сторону темнеющей за воротами каменной громадины замка.
Рободоспехи остались далеко позади. Рядом был только укутанный в желтое Четь.
Я повернулась к иноземцу и тихо прошептала:
— Четь, ты сообщишь мне, когда они долетят?
Тот едва заметно кивнул, и мы вошли в распахнувшиеся перед нами двери.
— А почему мне нельзя остаться в той же комнате, где я спала до этого? — спросила я, следя за тем, как один из слуг, закутанных в желтый балахон, вынырнул из-за поворота с сумкой очень похожей на мою и пошёл позади нас.
— Приказ господина, — коротко ответил идущий рядом Четь.
— Ясно. Приказ. А где теперь я буду… жить? — почти равнодушно задала я следующий вопрос, слегка передернув плечами при воспоминании о сыром подземелье замка, которое мне посчастливилось увидеть буквально прошлым вечером. Припомнив слова кошака бешеного о частной собственности и рабстве, потёрла зудящую под пластырем кожу. Может я теперь буду сидеть в одной из тёмных камер подземелья? Интересно, на Кентане есть крысы или что-то наподобие… может тараканы?
Но мои размышления прервал голос Четя, который успел остановиться и теперь вместе с другим слугой, который держал в руках все-таки мою сумку, склонившись ждал возле белой двери, украшенной витым вырезанным в дереве позолоченным рисунком.
— Госпожа, мы пришли, — не поднимая головы, сообщил желтый.
— Да? — удивлённо вопросила я.
— Теперь вы будите жить здесь, — поведал Четь.
Я прошла в услужливо открытую дверь и удивлённо присвистнула. Комната одновременно внушала трепет и ужас своими размерами и богатством обстановки.
И опять эти дорогущие вазы…
Я покосилась на чересчур хрупкое и, без сомнения, абсолютно нелепое и бессмысленное украшение интерьера. Не люблю дорогие вещи, которые так легко уничтожить. Зачем такое вообще делать? Если уж что-то стоит как все квартиры сорокаэтажного здания вместе взятые, так уж это что-то должно быть совершенно не убиваемым. Я так думаю…
— Вы точно не ошиблись? — повернувшись к Четю, осторожно поинтересовалась я, не желая обидеть желтого. — Слишком уж тут роскошно для военнопленной или кем там я являюсь. — задумавшись над определением своего статуса, промямлила я.
— Это комната господина Праутта. Он приказал разместить вас именно здесь.
Космос всемогущий… комната психа ненормального?!
Развернувшись, я выхватила свою сумку из рук растерявшегося клона желтого и вылетела в приоткрытую дверь. Точнее попыталась. Потому что, едва переступив порог, тут же уткнулась носом в грудь кого-то высокого и, зашипев, отскочила, едва рассмотрела белые локоны волос, покоящиеся на этой самой груди.
— Уже обживаешься? — усмехнувшись и как-то особенно по кошачьи прищурив свои желтые злющие глаза, поинтересовался блондин, заходя следом за мной в свою комнату.
Слуги, поклонившись, поспешили выйти. Дверь захлопнулась, и мы остались наедине. Я и этот психованный придурок, который по причине только Космосу ведомой свалился на мою рыжую голову.
— Можешь занять любой из шкафов, — прошествовав мимо, будничным тоном сообщил кентанец. — Они полупустые. Но если приглянется тот, что занят, скажи Четю, он освободит.
Пройдя вглубь комнаты, кошак с нескрываемым удовольствием на лице опустился в одно из кресел, стоящих возле, как оказалось, накрытого стола и, потянувшись за чайником, предложил:
— Садись. Пообедаем.
Сказать, что я растерялась — не сказать ничего. Происходящее напоминало театр абсурда. Враг, строящий из себя, если не друга, то по крайней мере хорошего знакомого…
Было бы лучше, если бы меня закрыли в одну из камер подземелья? Определенно. Может устроить истерику? А если переборщу, и псих ненормальный случайно прибьёт… Это в мои планы не входило. Я ещё верила, что мне удастся вернуться к детям. Ещё верила.
Опустив сумку там, где стояла, ещё раз кинула обречённый взгляд на закрытую теперь дверь. До чего же хотелось сейчас оказаться по ту сторону.
Взяв себя в руки и твёрдо решив не трусить, с огромным трудом сделала первый шаг в сторону пристально следящего за каждым моим движением блондина.
Дохлый и тухлый гоби… как же мне тошно смотреть на эту желтоглазую морду…
Ну, это мне тошно, а вот кентанцу, судя по выражению морды лица, было ничего так. Кошак зевнул, а едва я опустилась в кресло, совсем расслабился и, чему-то улыбнувшись, принялся наливать чай в приготовленные чашки.
Не глядя, взяла одни из многочисленных бутербродов, сложённых пирамидкой на большой плоской тарелке, и засунула его целиком в рот, дабы по возможности лишить себя возможности отвечать, если вдруг психу приспичит поболтать.
Псих же взял чашку, отхлебнул глоток горячего ароматного чая и будничным тоном сообщил:
— Твои шалопаи уже долетели.
От неожиданности бутерброд пошёл не в то горло, и я закашлялась. Через несколько минут надрывного кашля, сквозь слезы, выступившие на глазах, пыталась рассмотреть лицо сидящего напротив кентанца, чтобы понять издевается он или правду говорит.
— Фархор уже летит обратно. Капитан доложил, что посадка прошла успешно. Дети переданы в руки рыдающей бабули. Только вот гебронцу на подлёте к Лордоку поплохело. Но, думаю, ему окажут своевременную помощь. Тем более, что его тадакам где-то там, — говоря все это, кентанец достал платок и протянул его мне.
Я почти неосознанно взяла протянутую мне ткань и, вытерев глаза, высморкалась и вернула его кентанцу.
Иноземец сощурился, но платок забрал, засунув его обратно в карман.
Все хорошо…
С ними все хорошо…
Но, чтобы окончательно успокоиться, мне самой нужно услышать это от мамы… я должна это услышать…
— Можно мне позвонить? — почти не надеясь на положительный ответ, спросила я, повернувшись к блондину.
— Нет. Не сейчас. Ешь давай, — раздраженно ответил тот и, поднявшись, нервно заходил по комнате.
Хорошо, подождем. Мы вообще терпеливые… очень.
Я взяла очередной бутерброд и на этот раз, осторожно откусив кусок, запила его чаем. На удивление было вкусно. Это, наверное, первый раз за несколько последних дней, когда я действительно почувствовала вкус пищи.
Так я поглощала бутерброд за бутербродом, а кентанец все продолжал метаться по комнате.
К концу третьей чашки чая, когда я с тихим стоном откинулась в кресле, кошак более-менее успокоился и теперь стоял у окна, что-то рассматривая в щель между приоткрытыми плотными занавесями.
Вспомнила про его ноги и вообще про то, как мы впервые встретились. Стало грустно. Но жалости к этому полоумному наследнику трона не было. Просто непонимание того, как так все могло получиться и почему мы вдруг оказались по разные стороны баррикад войны, о которой я и малейшего представления не имела всего пару дней назад.
— А когда можно будет? — услышала я свой собственный и голос и удивилась, наверное, даже больше дёрнувшегося кошака.
— Не успокоишься? — нахмурив брови, переспросил кентанец.
— Нет, — не отводя глаз, почти по буквам произнесла я.
Фыркнув, блондин задернул штору. Молча пересёк комнату. Остановился у дверей и оттуда, не оборачиваясь, раздраженно бросил:
— Ходи, где хочешь, но в десять вечера чтобы была в комнате. Ни минутой позднее.
И вышел, громко хлопнув дверью.
Я осталась сидеть в кресле. Соображая, где я хочу ходить и какие последствия могут наступить, если я не вернусь оттуда вовремя.
Минут через пять, когда я наконец отважилась на осмотр спальни, в дверь постучали. Мучительно икнув в очередной раз и помянув недобрым словом съеденные бутерброды и третью явно лишнюю чашку чая, замерла, ожидая повторный стук.
И действительно постучали ещё раз.
— Войдите, — неуверенно разрешила я, наконец сообразив, что именно этого и ждёт тот, кто сейчас стоит за дверью.
В комнату вошёл Четь.
Иноземец уже привычно поклонился и, подойдя ко мне, протянул коннектор. Не тот простенький и чёрный, по которому я разговаривала с Камэлой. Этот был блестящий, металлический. С позолотой по ободку темнеющего экрана. Я неуверенно протянула руку и взяла устройство.
— Господин Праутт приказал отдать его вам.
— То есть на совсем? — не до конца понимая смысл происходящего, уточнила я.
— Да, — кивнул желтый.
— Отдавать не надо? — ещё раз переспросила я.
— Нет, насколько я знаю, — с сомнением ответил Четь.
— И говорить по нему я могу с кем и когда захочу?
— Видимо, — окончательно растерявшись, протянул иноземец.
— Ладно, — кивнула я, включая коннектор.
— Ладно, — повторил Четь и, поняв свою оплошность, смутился и хотел уже уйти.
— Спасибо, Четь, — кинула я в вдогонку открывшему дверь иноземцу.
Тот остановился на мгновение и, оглянувшись, несколько секунд удивленно смотрел на меня, а затем, в очередной раз поклонившись, все-таки скрылся за дверью.
Эх, замашки такого недавнего прошлого, это вечное ощущение нехватки денег и страх того, что по глупости или невнимательности задолжаю кому-то…
Вынырнув из накативших воспоминаний, набрала мамин номер. Трубка отозвалась протяжным гудком, и на том конце раздался мамин взволнованный напряжённый голос:
— Кто это?
— Мам, это я, — выдохнула я.
И тут же облегчение и шёпотом о главном:
— Матильда! Малыши здесь. Кушают. Рассказывают мне про васпогов и про длинноволосого злого дядьку… Милая, с тобой все хорошо?
— Все замечательно, — чувствуя безграничное облегчение за малявок, прошептала я.
— А почему шёпотом? Тебе нельзя говорить? Над тобой… издеваются? — совсем понизив голос и всхлипнув на последнем слове, прошелестела Камэла.
— Мам, за тобой повторяю, — повысив голос и постаравшись придать ему хоть каплю уверенности, ответила я. — Со мной все в порядке. Кормят. И не издеваются.
Почти…
— Доченька… — выдохнула мама и опять замолчала.
— Мамуль, не раскисай — карапузы почувствуют неладное, — проглотив неожиданно набежавшие слезы, попыталась подбодрить разволновавшуюся женщину.
— Как же тут… Да, я все понимаю. Сейчас соберусь, — улыбнувшись, прошептала мама. Я услышала эту ее улыбку сквозь слезы в голосе, и сама улыбнулась. Ну, действительно, где наша не пропадала?
— Мам, — произнесла я и застыла, решаясь на один очень мучительный вопрос, и закрыв глаза, сжала пальцы в кулак и, словно в ледяную воду нырнула, выпалила: — Ты ничего не знаешь о Даре?
В трубке повисла тишина, и я уже тогда поняла ответ, но все ещё продолжала надеяться. А потом мамин тихий голос, которым она с крайней осторожностью произносила с трудом подобранные слова:
— Милая, Дарклай пропал. Но его ищут. Его обязательно найдут. Слышишь?
— Да, — отозвалась я, понимая, что слишком бесцветно прозвучал мой голос.
Честно говоря, я думала, что, возможно, он уже вернулся… возможно…
— Мам, мне пора, — пытаясь не показать своей потерянности, произнесла я.
— Конечно, доченька. Ты ещё позвонишь?
— Да, мамуль. Позвоню. Завтра.
— Хорошо.
— Детей поцелуй от меня, — уже на пределе своей выдержки прошептала я и, услышав «да, милая», нажала на кнопку отбоя.
В глазах потемнело, и я, где стояла, там и опустилась на пол. Уткнувшись лицом в ковёр, разрыдалась. Сначала тихо, а потом и в голос, вздрагивая всем телом.
Он ещё не вернулся…
Он вернётся…
Я очнулась от резкого звука и попыталась сообразить, где я. Нащупав руками что-то мягкое, приподнялась, озираясь. Вокруг царил полумрак. Но в этом мраке кто-то был. И он смотрел на меня. Я почему-то это знала.
Память медленно возвращалась, прокручивая события прошедшего дня.
Дети в безопасности…
Я в очередной раз облегченно выдохнула, но боль в сердце заставила подумать ещё.
Ах, да… Дарклай…
Что-то щёлкнуло, и зажегся тусклый свет. Он не рассеивал тени, скопившиеся возле стен, но этого света было достаточно, чтобы понять, что лежу на полу в той самой комнате кошака. Видимо, так и уснула измотанная рыданиями и болью, которая, казалось, навсегда поселилась в моем измученном теле.
— Ты здесь, — неожиданно заговорила темнота голосом кошака, и я сначала дёрнулась, чтобы вскочить, но, вспомнив подробности своего положения, так и осталась лежать на полу. Куда спешить? Границы моей тюрьмы чётко очерчены. Тюремщик на месте. План побега пока не готов. Поэтому можно и отдохнуть. Тем более, что за последние дни изрядно вымоталась. Подсунув руки под щеку, закрыла глаза, пожалев, что так легко проснулась.
— Есть хочешь? — уже из глубины комнаты спросил кентанец. Передвигается беззвучно. Хотя тут ковёр мягкий… По такому и лоджи-му, таноиский трёххвостый звероящер, весящий как пассажирский фархор, сможет пройти и не привлечь особого внимания.
— Нет, — отозвалась я, удивляясь своей невозмутимости. Наверное, нервы закончились. Просто не осталось, чем нервничать.
— Тогда душ, — донеслось откуда-то слева.
— Нет, — буркнула я.
— Ты не поняла, — раздалось неожиданно близко, и вот тут я уже вскочила, встретившись с мерцающими в темноте желтыми глазами кошака. — Я приму душ, а ты мне поможешь. Набери ванну. Дверь слева. Я включил свет. Не заблудишься.
Я кинула взгляд на светящийся в противоположной стене дверной проем.
Видимо, это теперь входит в мои обязанности. Что-то подобное я уже проходила…
— Полагаю, ты мне за это не заплатишь? — съязвила я, отправившись в сторону ванной комнаты. Мыть кошака — противно конечно, но не смертельно. А это сейчас главное.
— Иль, ты моя вещь. Ты видела, чтобы кто-нибудь платил вещам за что-либо.
Долетевшие до меня слова, заставили сбиться с шага. Дрожащими пальцами прикоснулась к пластырю, под которым должна была быть метка. Но возмущение быстро сменилось безразличием. Чтобы ты сейчас ни говорил, это не будет иметь никакого значения, когда я наконец вырвусь отсюда.
Ванная комната оказалась более чем просторной. Здесь стояла большая ванна, и с лёгкостью могли поместиться ещё несколько таких же, а еще раковина и шкаф. Все светлое. С позолоченным витым рисунком. Стена, напротив двери, была полностью зеркальной, и я смогла разглядеть свою тщедушную фигурку с опущенными острыми плечами, спутанными волосами и мятой висящей на мне одеждой. Черты лица заострились, под глазами проявились ненадолго позабытые синие тени. На правой щеке красовался белый пластырь. Я ещё не видела, что же там под ним. Но посмотреть как-то и не тянуло.
Отвернувшись от своего отражения, склонилась над ванной. В принципе технологии на развитых планетах особо не отличались. Те, кто имел деньги, могли себе позволить самое лучшее. Кто нет — пользовались вещами попроще. С лучшим я уже была знакома.
Пытаясь не думать, села на борт ванной и, потянувшись, подставила руку под некое подобие крана. Устройство еле уловимо зашипело, оживая, и через несколько мгновений полилась вода. Привычно подержала под пенящейся струей пальцы, давая умному крану настроить специально под меня температуру льющейся воды.
— Госпожа, прошу вас, — возникнув из ниоткуда, позвал Четь.
— Уже пора? — едва шевеля замерзшими губами, равнодушно переспросила я.
— Да, вы замёрзли. И господин ждёт вас.
При упоминании кошака меня всю передернуло, и я вдруг ощутила насколько действительно успела промерзнуть.
Огляделась. Впереди сверкало бесконечное поле снега, позади высились высокие кованные железные ворота.
Кинув последний взгляд в сторону небосклона, в котором потерялся фархор, нехотя отвернулась и пошла в сторону темнеющей за воротами каменной громадины замка.
Рободоспехи остались далеко позади. Рядом был только укутанный в желтое Четь.
Я повернулась к иноземцу и тихо прошептала:
— Четь, ты сообщишь мне, когда они долетят?
Тот едва заметно кивнул, и мы вошли в распахнувшиеся перед нами двери.
— А почему мне нельзя остаться в той же комнате, где я спала до этого? — спросила я, следя за тем, как один из слуг, закутанных в желтый балахон, вынырнул из-за поворота с сумкой очень похожей на мою и пошёл позади нас.
— Приказ господина, — коротко ответил идущий рядом Четь.
— Ясно. Приказ. А где теперь я буду… жить? — почти равнодушно задала я следующий вопрос, слегка передернув плечами при воспоминании о сыром подземелье замка, которое мне посчастливилось увидеть буквально прошлым вечером. Припомнив слова кошака бешеного о частной собственности и рабстве, потёрла зудящую под пластырем кожу. Может я теперь буду сидеть в одной из тёмных камер подземелья? Интересно, на Кентане есть крысы или что-то наподобие… может тараканы?
Но мои размышления прервал голос Четя, который успел остановиться и теперь вместе с другим слугой, который держал в руках все-таки мою сумку, склонившись ждал возле белой двери, украшенной витым вырезанным в дереве позолоченным рисунком.
— Госпожа, мы пришли, — не поднимая головы, сообщил желтый.
— Да? — удивлённо вопросила я.
— Теперь вы будите жить здесь, — поведал Четь.
Я прошла в услужливо открытую дверь и удивлённо присвистнула. Комната одновременно внушала трепет и ужас своими размерами и богатством обстановки.
И опять эти дорогущие вазы…
Я покосилась на чересчур хрупкое и, без сомнения, абсолютно нелепое и бессмысленное украшение интерьера. Не люблю дорогие вещи, которые так легко уничтожить. Зачем такое вообще делать? Если уж что-то стоит как все квартиры сорокаэтажного здания вместе взятые, так уж это что-то должно быть совершенно не убиваемым. Я так думаю…
— Вы точно не ошиблись? — повернувшись к Четю, осторожно поинтересовалась я, не желая обидеть желтого. — Слишком уж тут роскошно для военнопленной или кем там я являюсь. — задумавшись над определением своего статуса, промямлила я.
— Это комната господина Праутта. Он приказал разместить вас именно здесь.
Космос всемогущий… комната психа ненормального?!
Развернувшись, я выхватила свою сумку из рук растерявшегося клона желтого и вылетела в приоткрытую дверь. Точнее попыталась. Потому что, едва переступив порог, тут же уткнулась носом в грудь кого-то высокого и, зашипев, отскочила, едва рассмотрела белые локоны волос, покоящиеся на этой самой груди.
— Уже обживаешься? — усмехнувшись и как-то особенно по кошачьи прищурив свои желтые злющие глаза, поинтересовался блондин, заходя следом за мной в свою комнату.
Слуги, поклонившись, поспешили выйти. Дверь захлопнулась, и мы остались наедине. Я и этот психованный придурок, который по причине только Космосу ведомой свалился на мою рыжую голову.
— Можешь занять любой из шкафов, — прошествовав мимо, будничным тоном сообщил кентанец. — Они полупустые. Но если приглянется тот, что занят, скажи Четю, он освободит.
Пройдя вглубь комнаты, кошак с нескрываемым удовольствием на лице опустился в одно из кресел, стоящих возле, как оказалось, накрытого стола и, потянувшись за чайником, предложил:
— Садись. Пообедаем.
Сказать, что я растерялась — не сказать ничего. Происходящее напоминало театр абсурда. Враг, строящий из себя, если не друга, то по крайней мере хорошего знакомого…
Было бы лучше, если бы меня закрыли в одну из камер подземелья? Определенно. Может устроить истерику? А если переборщу, и псих ненормальный случайно прибьёт… Это в мои планы не входило. Я ещё верила, что мне удастся вернуться к детям. Ещё верила.
Опустив сумку там, где стояла, ещё раз кинула обречённый взгляд на закрытую теперь дверь. До чего же хотелось сейчас оказаться по ту сторону.
Взяв себя в руки и твёрдо решив не трусить, с огромным трудом сделала первый шаг в сторону пристально следящего за каждым моим движением блондина.
Дохлый и тухлый гоби… как же мне тошно смотреть на эту желтоглазую морду…
Ну, это мне тошно, а вот кентанцу, судя по выражению морды лица, было ничего так. Кошак зевнул, а едва я опустилась в кресло, совсем расслабился и, чему-то улыбнувшись, принялся наливать чай в приготовленные чашки.
Не глядя, взяла одни из многочисленных бутербродов, сложённых пирамидкой на большой плоской тарелке, и засунула его целиком в рот, дабы по возможности лишить себя возможности отвечать, если вдруг психу приспичит поболтать.
Псих же взял чашку, отхлебнул глоток горячего ароматного чая и будничным тоном сообщил:
— Твои шалопаи уже долетели.
От неожиданности бутерброд пошёл не в то горло, и я закашлялась. Через несколько минут надрывного кашля, сквозь слезы, выступившие на глазах, пыталась рассмотреть лицо сидящего напротив кентанца, чтобы понять издевается он или правду говорит.
— Фархор уже летит обратно. Капитан доложил, что посадка прошла успешно. Дети переданы в руки рыдающей бабули. Только вот гебронцу на подлёте к Лордоку поплохело. Но, думаю, ему окажут своевременную помощь. Тем более, что его тадакам где-то там, — говоря все это, кентанец достал платок и протянул его мне.
Я почти неосознанно взяла протянутую мне ткань и, вытерев глаза, высморкалась и вернула его кентанцу.
Иноземец сощурился, но платок забрал, засунув его обратно в карман.
Все хорошо…
С ними все хорошо…
Но, чтобы окончательно успокоиться, мне самой нужно услышать это от мамы… я должна это услышать…
— Можно мне позвонить? — почти не надеясь на положительный ответ, спросила я, повернувшись к блондину.
— Нет. Не сейчас. Ешь давай, — раздраженно ответил тот и, поднявшись, нервно заходил по комнате.
Хорошо, подождем. Мы вообще терпеливые… очень.
Я взяла очередной бутерброд и на этот раз, осторожно откусив кусок, запила его чаем. На удивление было вкусно. Это, наверное, первый раз за несколько последних дней, когда я действительно почувствовала вкус пищи.
Так я поглощала бутерброд за бутербродом, а кентанец все продолжал метаться по комнате.
К концу третьей чашки чая, когда я с тихим стоном откинулась в кресле, кошак более-менее успокоился и теперь стоял у окна, что-то рассматривая в щель между приоткрытыми плотными занавесями.
Вспомнила про его ноги и вообще про то, как мы впервые встретились. Стало грустно. Но жалости к этому полоумному наследнику трона не было. Просто непонимание того, как так все могло получиться и почему мы вдруг оказались по разные стороны баррикад войны, о которой я и малейшего представления не имела всего пару дней назад.
— А когда можно будет? — услышала я свой собственный и голос и удивилась, наверное, даже больше дёрнувшегося кошака.
— Не успокоишься? — нахмурив брови, переспросил кентанец.
— Нет, — не отводя глаз, почти по буквам произнесла я.
Фыркнув, блондин задернул штору. Молча пересёк комнату. Остановился у дверей и оттуда, не оборачиваясь, раздраженно бросил:
— Ходи, где хочешь, но в десять вечера чтобы была в комнате. Ни минутой позднее.
И вышел, громко хлопнув дверью.
Я осталась сидеть в кресле. Соображая, где я хочу ходить и какие последствия могут наступить, если я не вернусь оттуда вовремя.
Минут через пять, когда я наконец отважилась на осмотр спальни, в дверь постучали. Мучительно икнув в очередной раз и помянув недобрым словом съеденные бутерброды и третью явно лишнюю чашку чая, замерла, ожидая повторный стук.
И действительно постучали ещё раз.
— Войдите, — неуверенно разрешила я, наконец сообразив, что именно этого и ждёт тот, кто сейчас стоит за дверью.
В комнату вошёл Четь.
Иноземец уже привычно поклонился и, подойдя ко мне, протянул коннектор. Не тот простенький и чёрный, по которому я разговаривала с Камэлой. Этот был блестящий, металлический. С позолотой по ободку темнеющего экрана. Я неуверенно протянула руку и взяла устройство.
— Господин Праутт приказал отдать его вам.
— То есть на совсем? — не до конца понимая смысл происходящего, уточнила я.
— Да, — кивнул желтый.
— Отдавать не надо? — ещё раз переспросила я.
— Нет, насколько я знаю, — с сомнением ответил Четь.
— И говорить по нему я могу с кем и когда захочу?
— Видимо, — окончательно растерявшись, протянул иноземец.
— Ладно, — кивнула я, включая коннектор.
— Ладно, — повторил Четь и, поняв свою оплошность, смутился и хотел уже уйти.
— Спасибо, Четь, — кинула я в вдогонку открывшему дверь иноземцу.
Тот остановился на мгновение и, оглянувшись, несколько секунд удивленно смотрел на меня, а затем, в очередной раз поклонившись, все-таки скрылся за дверью.
Эх, замашки такого недавнего прошлого, это вечное ощущение нехватки денег и страх того, что по глупости или невнимательности задолжаю кому-то…
Вынырнув из накативших воспоминаний, набрала мамин номер. Трубка отозвалась протяжным гудком, и на том конце раздался мамин взволнованный напряжённый голос:
— Кто это?
— Мам, это я, — выдохнула я.
И тут же облегчение и шёпотом о главном:
— Матильда! Малыши здесь. Кушают. Рассказывают мне про васпогов и про длинноволосого злого дядьку… Милая, с тобой все хорошо?
— Все замечательно, — чувствуя безграничное облегчение за малявок, прошептала я.
— А почему шёпотом? Тебе нельзя говорить? Над тобой… издеваются? — совсем понизив голос и всхлипнув на последнем слове, прошелестела Камэла.
— Мам, за тобой повторяю, — повысив голос и постаравшись придать ему хоть каплю уверенности, ответила я. — Со мной все в порядке. Кормят. И не издеваются.
Почти…
— Доченька… — выдохнула мама и опять замолчала.
— Мамуль, не раскисай — карапузы почувствуют неладное, — проглотив неожиданно набежавшие слезы, попыталась подбодрить разволновавшуюся женщину.
— Как же тут… Да, я все понимаю. Сейчас соберусь, — улыбнувшись, прошептала мама. Я услышала эту ее улыбку сквозь слезы в голосе, и сама улыбнулась. Ну, действительно, где наша не пропадала?
— Мам, — произнесла я и застыла, решаясь на один очень мучительный вопрос, и закрыв глаза, сжала пальцы в кулак и, словно в ледяную воду нырнула, выпалила: — Ты ничего не знаешь о Даре?
В трубке повисла тишина, и я уже тогда поняла ответ, но все ещё продолжала надеяться. А потом мамин тихий голос, которым она с крайней осторожностью произносила с трудом подобранные слова:
— Милая, Дарклай пропал. Но его ищут. Его обязательно найдут. Слышишь?
— Да, — отозвалась я, понимая, что слишком бесцветно прозвучал мой голос.
Честно говоря, я думала, что, возможно, он уже вернулся… возможно…
— Мам, мне пора, — пытаясь не показать своей потерянности, произнесла я.
— Конечно, доченька. Ты ещё позвонишь?
— Да, мамуль. Позвоню. Завтра.
— Хорошо.
— Детей поцелуй от меня, — уже на пределе своей выдержки прошептала я и, услышав «да, милая», нажала на кнопку отбоя.
В глазах потемнело, и я, где стояла, там и опустилась на пол. Уткнувшись лицом в ковёр, разрыдалась. Сначала тихо, а потом и в голос, вздрагивая всем телом.
Он ещё не вернулся…
Он вернётся…
Глава 8
Я очнулась от резкого звука и попыталась сообразить, где я. Нащупав руками что-то мягкое, приподнялась, озираясь. Вокруг царил полумрак. Но в этом мраке кто-то был. И он смотрел на меня. Я почему-то это знала.
Память медленно возвращалась, прокручивая события прошедшего дня.
Дети в безопасности…
Я в очередной раз облегченно выдохнула, но боль в сердце заставила подумать ещё.
Ах, да… Дарклай…
Что-то щёлкнуло, и зажегся тусклый свет. Он не рассеивал тени, скопившиеся возле стен, но этого света было достаточно, чтобы понять, что лежу на полу в той самой комнате кошака. Видимо, так и уснула измотанная рыданиями и болью, которая, казалось, навсегда поселилась в моем измученном теле.
— Ты здесь, — неожиданно заговорила темнота голосом кошака, и я сначала дёрнулась, чтобы вскочить, но, вспомнив подробности своего положения, так и осталась лежать на полу. Куда спешить? Границы моей тюрьмы чётко очерчены. Тюремщик на месте. План побега пока не готов. Поэтому можно и отдохнуть. Тем более, что за последние дни изрядно вымоталась. Подсунув руки под щеку, закрыла глаза, пожалев, что так легко проснулась.
— Есть хочешь? — уже из глубины комнаты спросил кентанец. Передвигается беззвучно. Хотя тут ковёр мягкий… По такому и лоджи-му, таноиский трёххвостый звероящер, весящий как пассажирский фархор, сможет пройти и не привлечь особого внимания.
— Нет, — отозвалась я, удивляясь своей невозмутимости. Наверное, нервы закончились. Просто не осталось, чем нервничать.
— Тогда душ, — донеслось откуда-то слева.
— Нет, — буркнула я.
— Ты не поняла, — раздалось неожиданно близко, и вот тут я уже вскочила, встретившись с мерцающими в темноте желтыми глазами кошака. — Я приму душ, а ты мне поможешь. Набери ванну. Дверь слева. Я включил свет. Не заблудишься.
Я кинула взгляд на светящийся в противоположной стене дверной проем.
Видимо, это теперь входит в мои обязанности. Что-то подобное я уже проходила…
— Полагаю, ты мне за это не заплатишь? — съязвила я, отправившись в сторону ванной комнаты. Мыть кошака — противно конечно, но не смертельно. А это сейчас главное.
— Иль, ты моя вещь. Ты видела, чтобы кто-нибудь платил вещам за что-либо.
Долетевшие до меня слова, заставили сбиться с шага. Дрожащими пальцами прикоснулась к пластырю, под которым должна была быть метка. Но возмущение быстро сменилось безразличием. Чтобы ты сейчас ни говорил, это не будет иметь никакого значения, когда я наконец вырвусь отсюда.
Ванная комната оказалась более чем просторной. Здесь стояла большая ванна, и с лёгкостью могли поместиться ещё несколько таких же, а еще раковина и шкаф. Все светлое. С позолоченным витым рисунком. Стена, напротив двери, была полностью зеркальной, и я смогла разглядеть свою тщедушную фигурку с опущенными острыми плечами, спутанными волосами и мятой висящей на мне одеждой. Черты лица заострились, под глазами проявились ненадолго позабытые синие тени. На правой щеке красовался белый пластырь. Я ещё не видела, что же там под ним. Но посмотреть как-то и не тянуло.
Отвернувшись от своего отражения, склонилась над ванной. В принципе технологии на развитых планетах особо не отличались. Те, кто имел деньги, могли себе позволить самое лучшее. Кто нет — пользовались вещами попроще. С лучшим я уже была знакома.
Пытаясь не думать, села на борт ванной и, потянувшись, подставила руку под некое подобие крана. Устройство еле уловимо зашипело, оживая, и через несколько мгновений полилась вода. Привычно подержала под пенящейся струей пальцы, давая умному крану настроить специально под меня температуру льющейся воды.
