Честно говоря, не могла просто сидеть и ждать, пока меня довезут до дома. Казалось, что бегом будет определенно быстрее.
Крой не сопротивлялся. Вылез со мной под усилившийся дождь и, отправив транспорт доставить сумку до пункта назначения, остался стоять чуть поодаль, с невозмутимым видом озираясь по сторонам. Конечно, было не привычно существовать с охраной, но в свете последних событий я вовсе была не против. Все же страх возможности повторения покушения остался.
Я огляделась, рассматривая знакомые здания, широкие каменные ступени, спускающиеся на уровень ниже, и тротуар, уходящий дальше в Нижний район. Улыбнувшись, спустилась на ступеньку, затем еще на одну и уже с восторженно колотящимся сердцем, подпрыгивающим к горлу, побежала вниз.
Вдоль стены разбухших от дождя древесных исполинов. Сквозь дождь по родному разбитому асфальту к сорокаэтажному Ступенчатому зданию, в котором был мой дом и моя семья.
Несмотря на то, что, как мне казалось, прошла целая вечность, десятки и десятки лет, а замок все также, пусть и не с первой попытки, распознал отпечаток моего прислоненного пальца. С характерным пим-пилим дверь открылась, пропуская меня в знакомый до последней трещины на потолке подъезд. А дальше лифт. И наконец родная старенькая дверь нашей квартирки.
На мгновение замерла, пытаясь успокоить в край обезумевшее сердце. Медленно выдохнула и постучала. Там за дверью из глубины квартиры, приближаясь, прошаркали тапки, а затем секунда тишины и осторожное:
— Кто?
— Мам, это я, — неожиданно севшим голосом прошептала я.
Еще мгновение тишины, а затем щелчок поспешно отпирающегося замка, распахнутая дверь и мамины не верящие, медленно наполняющиеся счастьем глаза.
— Матильда, — выдохнув и, кажется, наконец поверив в то, что это действительно я, побелевшими губами прошептала Камэла. Шагнула через порог, обняла меня. — Это ты.
— Я, мамуль, — улыбаясь сквозь слезы, отозвалась я.
А там за маминой спиной в коридоре вдруг показался и застыл мелкий светловолосый карапуз — Поль. Темные огромные глазища медленно округлились и стали еще больше. Малыш открыл ротик, с усилием втянул воздух, а потом завизжал во весь голос:
— Мама! Мама приехала! — сорвавшись с места, рванул в мою сторону и, обогнув бабу, обнял своими теплыми пухлыми ручонками мою ногу и прижался с такой силой, что я от умиления едва не расплакалась причем в голос.
Из соседней комнаты вылетели взволнованные Кэти и Ифа. Они в точности повторили за братом — остановились в изумлении, округлили глазища, пораскрывали рты и, втянув воздух, радостно завопили:
— Мама!
И вот мы уже полным составом обнимаемся за порогом нашей квартирки. Разве это не счастье?!
Вскоре заплаканная Камэла уступила натиску мелких и отошла в сторону, умиленно наблюдая, как меня берут в плен радостно голосящие малыши.
Меня за две минуты зацеловали и заобнимали, наверное, сразу за все эти несколько дней разлуки, и бонусом еще успели рассказать, кажется, все, абсолютно все, что успело произойти в жизни детей пока мамы с ними не было.
Ладно хоть мама более-менее пришла в себя и вовремя сообразила, что все-таки стоит зайти в квартиру и не голосить на этаже.
Я вспомнила про своего охранника, но, оглянувшись, только и увидела оставленную у стены сумку. Видимо решил не мешать. Это хорошо. Посторонние нам сейчас совсем ни к чему.
Не без помощи малышей затащила сумку внутрь. Захлопнула дверь. Дети продолжили прыгать вокруг.
Присела на корточки и еще раз обняла всех и сразу, целуя в раскрасневшиеся щеки, взлохмаченные макушки, вкусно пахнущие шейки. Малыши визжали от восторга и пытались уворачиваться, но не убегали, позволяя мне натискаться вдоволь.
— Дети, давайте дадим маме отдышаться. Наверняка устала с дороги. А что нужно делать, когда кто-то возвращается домой?
— Напоить чаем! Помыть руки! Уложить спать! — вразнобой ответили карапузы.
— Вот именно, — подтвердила мама. — Поэтому пойдемте накрывать на стол. А мама умоется, переоденется и придет к нам. Согласны?
Малыши дружно закивали и, прижавшись ко мне еще по одному разочку, скрылись в соседней комнате.
Вспомнила про присоединенную квартиру Дарклая, в которой мы теперь жили, и как-то разом почувствовала насколько устала. От осознания того сколько еще придется расхлебывать то, что наворотилось, руки опускались.
— Иль, — позвала мама.
Я вынырнула из своих скорбных мыслей и посмотрела на маму. Та стояла, прислонившись к стене. Взгляд был бесконечно усталым и очень печальным. В уголках губ залегли морщинки.
Почувствовав свою вину за все переживания, что пришлось перенести этой женщине, хотела что-то сказать. Что-нибудь такое, чтобы подменило радостью эту печаль, поселившуюся в добрых глазах мамы.
Но на ум ничего не пришло, кроме древнего как мир:
— Мам, прости.
— Глупая, — вздохнув, сообщила Камэла. — Это только моя дочь, пережив очередную катастрофу, может чувствовать себя виноватой и извиняться за доставленные неудобства. Давай уже, иди, умывайся. Ждем на кухне, — и возмущено качая головой, но все же не в силах сдержать улыбку, женщина проследовала в соседнюю квартиру.
А я опустила голову, чувствуя, как что-то, наконец, отпускает внутри. Стащила с ног сапоги. Прошлась по короткому коридору на маленькую тесную кухню и, прислонившись лбом к прохладному стеклу, расслабленно выдохнула:
— Я дома.
В общем поели. На кухне… у Дарклая.
Несмотря на все мои невнятные протесты. Мама особо не сопротивлялась, но и переезжать в скором порядке тоже отказалась, уверив что ничего плохого не случиться, если мы еще раз здесь поедим. Тем более что хозяина нет дома.
Мама ни о чем не спрашивала. А я не знала, как начать мучающий меня разговор. Так и просидела весь обед, пережевывая безвкусную пищу и рассеянно отвечая на вопросы перебивающих друг друга малышей.
После, уложив карапузов по кроваткам, спустилась вниз.
То, что нужно переехать, было понятно. Было непонятно куда. Хотя у меня остались кое-какие накопления. Да и зарплату, полученную за работу тренером на Стадионе, я так и не потратила. Так что вполне можем позволить себе снять квартиру и даже оплатить первые несколько месяцев. А дальше… а дальше я пока представить себе не могла.
Судя по всему, со Стадиона придется уволится. Потому что от мысли, что я могу увидеть Дарклая, меня начинало мутить. Короче, я такого не переживу. Насколько бы терпеливой я не была, но любому терпению в итоге приходит конец. И тут даже волшебное слововыражение «ради детей» не поможет. Потому что подсознание знает, что с голоду мы без этой работы не умрем. Я по любому найду деньги на еду, одежду, жилье и садик. Даже если придется одновременно работать на трех, четырех работах. Тело привычное, оно выдержит. А вот психика может сдать, если ей вдруг придется общаться… с лорди.
Пробежав огромную гостиную, вышла в прорубленный недавно дверной проем и оказалась в нашей нереально крошечной квартирке. Сейчас она реально смотрится как чуланчик, такой маленький придаток огромного полноценного жилища.
Нужно заделать пробитую стену. Это на первое время. А там и переедем.
— Но для начала нужно перетащить вещи, — пробурчала я себе под нос.
— Я соберу, — предложила появившаяся из коридора Камэла. Снова грустная и чересчур серьезная, с рассеянным взглядом и морщинками у опущенных уголков губ.
— Да я сама, мам. Ты не против, если мы переедим? — потерев зудящую щеку, неуверенно спросила я.
— Не думаю, что я имею право быть против, — отвернувшись и пряча заблестевшие от слез глаза, отозвалась мама.
— Ну, ты чего? — спросила я, моментально растерявшись. Не могу видеть, как мама плачет, сразу теряюсь и начинаю судорожно соображать, что же я такого натворила. Да и просто это очень больно, когда мама плачет. Желая успокоить, подошла и обняла. — Мама, ну чего ты?
— Матильда, я, наверное, самая плохая мать во всей Вселенной, — выдохнула женщина, а я на секунду замерла, а потом уже было открыла рот, чтобы уверить в обратном, но мама продолжила, — Мне всегда было стыдно, что я не могу тебе рассказать про твоего отца. Да и рассказывать то собственно было нечего. Мы встретились с ним на прошлых Играх. Уж не знаю, что я в нем нашла, — скривившись и сглотнув сдерживаемые слезы, выдохнула мама, — Страшный. Как сейчас помню этот его въедливый прожигающий взгляд, пробирающий до самых костей и способный, казалось, разглядеть саму душу. Но… я тогда мало думала вообще. Молодость. Казалось, что она навечно, и все, что бы ни произошло, можно будет исправить, переделать, переписать. Да и то время объединения миров было с привкусом вседозволенности и могущества. Самый расцвет хиппи — свободной любви, мира во всем мире. И в этой общей вакханалии радости и безрассудства твой отец….
— Ты это о Саркорае? — осторожно поинтересовалась я.
Мама кивнула.
— Но тогда он был просто Саром. Фамилию… если он и сказал, то я не слушала. Тогда мне это было не интересно. Главное — это страсть, влечение. Всего одна ночь. А потом он пропал. Да я и не искала. Все, что осталось в моей памяти от этого лорди — это цвет глаз. Иль… — мама снова тяжело выдохнула и задрожала, а по щеке покатилась одинокая слеза. — У Дарклая были синие глаза. Я не могла подумать, что он его сын. У лорди цвет глаз является одним из основных признаков родства. И я даже не подумала… Нужно было раньше рассказать тебе.
Мама не плакала. То есть слезы текли. Медленно одна за другой. Но женщина не плакала, словно не могла себе этого позволить. Просто смотрела в окно. Даже не на меня.
А я молчала, пытаясь понять, что чувствую. И надеясь найти слова, для этого самого дорогого в моей жизни человека, который не мог сейчас взглянуть на меня из-за чувства вины.
Да хоть сто раз повтори это: не говори, ошибайся. Но ты никогда не станешь виновата. Никогда не будешь виновата ни в чем. Ты моя мама. Мамы не бывают виноваты.
— Отвратительно, — вздохнув, согласилась я.
Мама вздрогнула, а я повторила:
— Отвратительно. Прям ужасно.
Женщина, наконец, обернулась. В огромных темно-карих глазах плескался неподдельный ужас. А я, пытаясь сдержать рвущуюся наружу улыбку, возмущенно воскликнула:
— Отвратительно нестерпимый ужасный ужас! Столько лет я умоляла тебя рассказать об отце, и все, чего добилась — это скупого «его сожрал горуан». Я даже пожертвования делала в фонд борьбы с водными драконами, а, оказывается, бедные животные абсолютно не причастны… И тысяча кровно заработанных доунов потрачены впустую. — И после короткой верно выдержанной драматической паузы, округлив глаза, добавила: — Это же сколько гречки?!
— Иль, — прошептала мама, выдыхая.
— Да, мамуль, — уже не сдерживая улыбку, отозвалась я.
— Ты у меня такое чудо, — протянув руку и погладив по волосам, прошептала мама.
— Да, мамуль, — соглашаясь, протянула, закрывая глаза и прижимаясь к маме точно также, как в детстве, как всегда.
На самом деле это все глупости, шелуха. Разберусь. А мама одна. Маму надо беречь.
— Иль, а на щеке… Это что такое? — почти шепотом спросила Камэла, не переставая гладить по волосам.
Вспомнила про метку. Опять почувствовала неприятный зуд и, почесав ногтями, выпрямилась, отстраняясь от снова разволновавшейся женщины.
Вот хлебом не корми, дай поволноваться… Хорошо, что мысли читать не умеет, иначе жуть бы была, страшная. Никто бы не выжил… А так и приврать можно. Лишь бы актерское мастерство не подкачало.
— Номер, — уверенно произнесла я. А женщина вопросительно подняла бровь, ожидая объяснения. — Буду участвовать в играх. От Кентана.
Почти и не соврала.
— Почему от Кентана? — удивилась Камэла, а я попыталась не ковырять ногтями пальцы, иначе можно и не стараться, сразу поймет, что вру.
— Крис попросил.
— Крис? — задала очередной вопрос мама, а потом прищурилась, всматриваясь в мое лицо. — У тебя шрам?! — бледнея, прошептала женщина.
— Ничего серьезного. С васпога упала, — не моргнув глазом, соврала я. А что, вполне могла. Стоит только вспомнить этот эпичный спуск с горы, прям сердце останавливается.
Мама ничего не ответила, рассматривая меня своим взглядом а-ля дрон-сканер.
А потом, словно решив согласится с этой моей ложью, кивнула и уточнила:
— Так значит переезжаем?
— Да, — обрадовавшись маминой неожиданной капитуляции, отозвалась я.
— У Санти как раз освободились комнаты на верхнем этаже. Может стоит позвонить, — предложила Камэла, а я даже подпрыгнула от радости.
— Было бы чудесно! Надеюсь, их еще не заняли. Только мой коннектор, — я вспомнила о том, что его уже давно со мной нет, потерялся, когда началась вся эта заварушка. Достала из кармана коннектор кошака. — Мама, скинь номер?
Женщина достала свой коннектор и, не задавая лишних вопросов, нашла номер телефона Санти и перекинула мне.
— Ладно, пойду проверю внучат и начну собирать вещи, — сообщила мама и, похлопав меня по спине, скрылась в соседней квартире.
Облегченно выдохнув, протопала на кухню, а там, уселась на подоконник, поскольку мебель отсутствовала напрочь. Дарклай хотел заменить. Старую вывезли, а новую привезти еще не успели.
Вспомнив про лорди, нервно передернула плечами, желая стряхнуть с себя это, невидимое и невесомое, но вполне себе осязаемое ощущение нависшей опасности.
Решила не думать. В очередной раз.
Просто нужно перетерпеть. Какое-то время…
Забив в память коннектора номер Санти Кохейно, почти уже нажала на кнопку вызова, когда устройство в руке завибрировало, а на мониторе отобразился входящий. Номер был незнакомым. Сердце ухнуло, падая сразу куда-то на нижние этажи здания.
Вот как отвечать? Звонить мог кто угодно. И наверняка это был кто-то из них…
Наверное, вредно для организма, ну, по крайней мере для психики точно, сразу радоваться и пугаться, желать ответить и не хотеть этого одинаково сильно.
Может это Крис, а может и Дарклай…
Ватным пальцем ткнула по монитору, приняв звонок. И, пытаясь заставить себя дышать, приложила коннектор к уху.
В трубке дышала самая страшная тишина, которую я когда-либо слышала, а потом басовитое:
— Матильда?
Сердце в который уже раз изобразило что-то вроде клинической смерти и прекратило биться. Пока я сквозь всю эту пелену страха и отупения пыталась сообразить чей это голос, трубка растерянно повторила:
— Матильда?
А потом куда-то в сторону и уже злобно:
— Это точно ее номер?! Ненавижу звонить. Кто вообще придумал эти… — дальше последовало что-то непереводимое на человеческий язык, а я услышала еще чей-то неуверенный голос, смутно напомнивший мне кого-то… Пиксли?!
— С этого номера Матильда Свон звонила матери… я не уверен….
Я прям живо представила, как гебронец стремительно желтеет. Бедняга. И, собравшись с силами, наконец, ответила:
— Да. Слушаю.
Трубка как-то облегченно переспросила:
— Матильда?
— Да, это я, — призналась я.
— Это папа. То есть Саркорай… — снова какой-то бубнеж и восклицания гебронца, уверяющие, что все нормально, а потом: — Матильда, я понимаю, что ты в шоке. Я сам очень удивился, когда узнал, что у меня есть дочь… Я бы, конечно, хотел поговорить с глазу на глаз. Не по этой космической хрени. Извини. — думгорат замолчал. А потом продолжил. — Но не знаю, насколько оно тебе надо. А я не хочу навязываться. Так что просто хотел сообщить, что я тебя признал.
Крой не сопротивлялся. Вылез со мной под усилившийся дождь и, отправив транспорт доставить сумку до пункта назначения, остался стоять чуть поодаль, с невозмутимым видом озираясь по сторонам. Конечно, было не привычно существовать с охраной, но в свете последних событий я вовсе была не против. Все же страх возможности повторения покушения остался.
Я огляделась, рассматривая знакомые здания, широкие каменные ступени, спускающиеся на уровень ниже, и тротуар, уходящий дальше в Нижний район. Улыбнувшись, спустилась на ступеньку, затем еще на одну и уже с восторженно колотящимся сердцем, подпрыгивающим к горлу, побежала вниз.
Вдоль стены разбухших от дождя древесных исполинов. Сквозь дождь по родному разбитому асфальту к сорокаэтажному Ступенчатому зданию, в котором был мой дом и моя семья.
Несмотря на то, что, как мне казалось, прошла целая вечность, десятки и десятки лет, а замок все также, пусть и не с первой попытки, распознал отпечаток моего прислоненного пальца. С характерным пим-пилим дверь открылась, пропуская меня в знакомый до последней трещины на потолке подъезд. А дальше лифт. И наконец родная старенькая дверь нашей квартирки.
На мгновение замерла, пытаясь успокоить в край обезумевшее сердце. Медленно выдохнула и постучала. Там за дверью из глубины квартиры, приближаясь, прошаркали тапки, а затем секунда тишины и осторожное:
— Кто?
— Мам, это я, — неожиданно севшим голосом прошептала я.
Еще мгновение тишины, а затем щелчок поспешно отпирающегося замка, распахнутая дверь и мамины не верящие, медленно наполняющиеся счастьем глаза.
— Матильда, — выдохнув и, кажется, наконец поверив в то, что это действительно я, побелевшими губами прошептала Камэла. Шагнула через порог, обняла меня. — Это ты.
— Я, мамуль, — улыбаясь сквозь слезы, отозвалась я.
А там за маминой спиной в коридоре вдруг показался и застыл мелкий светловолосый карапуз — Поль. Темные огромные глазища медленно округлились и стали еще больше. Малыш открыл ротик, с усилием втянул воздух, а потом завизжал во весь голос:
— Мама! Мама приехала! — сорвавшись с места, рванул в мою сторону и, обогнув бабу, обнял своими теплыми пухлыми ручонками мою ногу и прижался с такой силой, что я от умиления едва не расплакалась причем в голос.
Из соседней комнаты вылетели взволнованные Кэти и Ифа. Они в точности повторили за братом — остановились в изумлении, округлили глазища, пораскрывали рты и, втянув воздух, радостно завопили:
— Мама!
И вот мы уже полным составом обнимаемся за порогом нашей квартирки. Разве это не счастье?!
Вскоре заплаканная Камэла уступила натиску мелких и отошла в сторону, умиленно наблюдая, как меня берут в плен радостно голосящие малыши.
Меня за две минуты зацеловали и заобнимали, наверное, сразу за все эти несколько дней разлуки, и бонусом еще успели рассказать, кажется, все, абсолютно все, что успело произойти в жизни детей пока мамы с ними не было.
Ладно хоть мама более-менее пришла в себя и вовремя сообразила, что все-таки стоит зайти в квартиру и не голосить на этаже.
Я вспомнила про своего охранника, но, оглянувшись, только и увидела оставленную у стены сумку. Видимо решил не мешать. Это хорошо. Посторонние нам сейчас совсем ни к чему.
Не без помощи малышей затащила сумку внутрь. Захлопнула дверь. Дети продолжили прыгать вокруг.
Присела на корточки и еще раз обняла всех и сразу, целуя в раскрасневшиеся щеки, взлохмаченные макушки, вкусно пахнущие шейки. Малыши визжали от восторга и пытались уворачиваться, но не убегали, позволяя мне натискаться вдоволь.
— Дети, давайте дадим маме отдышаться. Наверняка устала с дороги. А что нужно делать, когда кто-то возвращается домой?
— Напоить чаем! Помыть руки! Уложить спать! — вразнобой ответили карапузы.
— Вот именно, — подтвердила мама. — Поэтому пойдемте накрывать на стол. А мама умоется, переоденется и придет к нам. Согласны?
Малыши дружно закивали и, прижавшись ко мне еще по одному разочку, скрылись в соседней комнате.
Вспомнила про присоединенную квартиру Дарклая, в которой мы теперь жили, и как-то разом почувствовала насколько устала. От осознания того сколько еще придется расхлебывать то, что наворотилось, руки опускались.
— Иль, — позвала мама.
Я вынырнула из своих скорбных мыслей и посмотрела на маму. Та стояла, прислонившись к стене. Взгляд был бесконечно усталым и очень печальным. В уголках губ залегли морщинки.
Почувствовав свою вину за все переживания, что пришлось перенести этой женщине, хотела что-то сказать. Что-нибудь такое, чтобы подменило радостью эту печаль, поселившуюся в добрых глазах мамы.
Но на ум ничего не пришло, кроме древнего как мир:
— Мам, прости.
— Глупая, — вздохнув, сообщила Камэла. — Это только моя дочь, пережив очередную катастрофу, может чувствовать себя виноватой и извиняться за доставленные неудобства. Давай уже, иди, умывайся. Ждем на кухне, — и возмущено качая головой, но все же не в силах сдержать улыбку, женщина проследовала в соседнюю квартиру.
А я опустила голову, чувствуя, как что-то, наконец, отпускает внутри. Стащила с ног сапоги. Прошлась по короткому коридору на маленькую тесную кухню и, прислонившись лбом к прохладному стеклу, расслабленно выдохнула:
— Я дома.
Глава 27
В общем поели. На кухне… у Дарклая.
Несмотря на все мои невнятные протесты. Мама особо не сопротивлялась, но и переезжать в скором порядке тоже отказалась, уверив что ничего плохого не случиться, если мы еще раз здесь поедим. Тем более что хозяина нет дома.
Мама ни о чем не спрашивала. А я не знала, как начать мучающий меня разговор. Так и просидела весь обед, пережевывая безвкусную пищу и рассеянно отвечая на вопросы перебивающих друг друга малышей.
После, уложив карапузов по кроваткам, спустилась вниз.
То, что нужно переехать, было понятно. Было непонятно куда. Хотя у меня остались кое-какие накопления. Да и зарплату, полученную за работу тренером на Стадионе, я так и не потратила. Так что вполне можем позволить себе снять квартиру и даже оплатить первые несколько месяцев. А дальше… а дальше я пока представить себе не могла.
Судя по всему, со Стадиона придется уволится. Потому что от мысли, что я могу увидеть Дарклая, меня начинало мутить. Короче, я такого не переживу. Насколько бы терпеливой я не была, но любому терпению в итоге приходит конец. И тут даже волшебное слововыражение «ради детей» не поможет. Потому что подсознание знает, что с голоду мы без этой работы не умрем. Я по любому найду деньги на еду, одежду, жилье и садик. Даже если придется одновременно работать на трех, четырех работах. Тело привычное, оно выдержит. А вот психика может сдать, если ей вдруг придется общаться… с лорди.
Пробежав огромную гостиную, вышла в прорубленный недавно дверной проем и оказалась в нашей нереально крошечной квартирке. Сейчас она реально смотрится как чуланчик, такой маленький придаток огромного полноценного жилища.
Нужно заделать пробитую стену. Это на первое время. А там и переедем.
— Но для начала нужно перетащить вещи, — пробурчала я себе под нос.
— Я соберу, — предложила появившаяся из коридора Камэла. Снова грустная и чересчур серьезная, с рассеянным взглядом и морщинками у опущенных уголков губ.
— Да я сама, мам. Ты не против, если мы переедим? — потерев зудящую щеку, неуверенно спросила я.
— Не думаю, что я имею право быть против, — отвернувшись и пряча заблестевшие от слез глаза, отозвалась мама.
— Ну, ты чего? — спросила я, моментально растерявшись. Не могу видеть, как мама плачет, сразу теряюсь и начинаю судорожно соображать, что же я такого натворила. Да и просто это очень больно, когда мама плачет. Желая успокоить, подошла и обняла. — Мама, ну чего ты?
— Матильда, я, наверное, самая плохая мать во всей Вселенной, — выдохнула женщина, а я на секунду замерла, а потом уже было открыла рот, чтобы уверить в обратном, но мама продолжила, — Мне всегда было стыдно, что я не могу тебе рассказать про твоего отца. Да и рассказывать то собственно было нечего. Мы встретились с ним на прошлых Играх. Уж не знаю, что я в нем нашла, — скривившись и сглотнув сдерживаемые слезы, выдохнула мама, — Страшный. Как сейчас помню этот его въедливый прожигающий взгляд, пробирающий до самых костей и способный, казалось, разглядеть саму душу. Но… я тогда мало думала вообще. Молодость. Казалось, что она навечно, и все, что бы ни произошло, можно будет исправить, переделать, переписать. Да и то время объединения миров было с привкусом вседозволенности и могущества. Самый расцвет хиппи — свободной любви, мира во всем мире. И в этой общей вакханалии радости и безрассудства твой отец….
— Ты это о Саркорае? — осторожно поинтересовалась я.
Мама кивнула.
— Но тогда он был просто Саром. Фамилию… если он и сказал, то я не слушала. Тогда мне это было не интересно. Главное — это страсть, влечение. Всего одна ночь. А потом он пропал. Да я и не искала. Все, что осталось в моей памяти от этого лорди — это цвет глаз. Иль… — мама снова тяжело выдохнула и задрожала, а по щеке покатилась одинокая слеза. — У Дарклая были синие глаза. Я не могла подумать, что он его сын. У лорди цвет глаз является одним из основных признаков родства. И я даже не подумала… Нужно было раньше рассказать тебе.
Мама не плакала. То есть слезы текли. Медленно одна за другой. Но женщина не плакала, словно не могла себе этого позволить. Просто смотрела в окно. Даже не на меня.
А я молчала, пытаясь понять, что чувствую. И надеясь найти слова, для этого самого дорогого в моей жизни человека, который не мог сейчас взглянуть на меня из-за чувства вины.
Да хоть сто раз повтори это: не говори, ошибайся. Но ты никогда не станешь виновата. Никогда не будешь виновата ни в чем. Ты моя мама. Мамы не бывают виноваты.
— Отвратительно, — вздохнув, согласилась я.
Мама вздрогнула, а я повторила:
— Отвратительно. Прям ужасно.
Женщина, наконец, обернулась. В огромных темно-карих глазах плескался неподдельный ужас. А я, пытаясь сдержать рвущуюся наружу улыбку, возмущенно воскликнула:
— Отвратительно нестерпимый ужасный ужас! Столько лет я умоляла тебя рассказать об отце, и все, чего добилась — это скупого «его сожрал горуан». Я даже пожертвования делала в фонд борьбы с водными драконами, а, оказывается, бедные животные абсолютно не причастны… И тысяча кровно заработанных доунов потрачены впустую. — И после короткой верно выдержанной драматической паузы, округлив глаза, добавила: — Это же сколько гречки?!
— Иль, — прошептала мама, выдыхая.
— Да, мамуль, — уже не сдерживая улыбку, отозвалась я.
— Ты у меня такое чудо, — протянув руку и погладив по волосам, прошептала мама.
— Да, мамуль, — соглашаясь, протянула, закрывая глаза и прижимаясь к маме точно также, как в детстве, как всегда.
На самом деле это все глупости, шелуха. Разберусь. А мама одна. Маму надо беречь.
— Иль, а на щеке… Это что такое? — почти шепотом спросила Камэла, не переставая гладить по волосам.
Вспомнила про метку. Опять почувствовала неприятный зуд и, почесав ногтями, выпрямилась, отстраняясь от снова разволновавшейся женщины.
Вот хлебом не корми, дай поволноваться… Хорошо, что мысли читать не умеет, иначе жуть бы была, страшная. Никто бы не выжил… А так и приврать можно. Лишь бы актерское мастерство не подкачало.
— Номер, — уверенно произнесла я. А женщина вопросительно подняла бровь, ожидая объяснения. — Буду участвовать в играх. От Кентана.
Почти и не соврала.
— Почему от Кентана? — удивилась Камэла, а я попыталась не ковырять ногтями пальцы, иначе можно и не стараться, сразу поймет, что вру.
— Крис попросил.
— Крис? — задала очередной вопрос мама, а потом прищурилась, всматриваясь в мое лицо. — У тебя шрам?! — бледнея, прошептала женщина.
— Ничего серьезного. С васпога упала, — не моргнув глазом, соврала я. А что, вполне могла. Стоит только вспомнить этот эпичный спуск с горы, прям сердце останавливается.
Мама ничего не ответила, рассматривая меня своим взглядом а-ля дрон-сканер.
А потом, словно решив согласится с этой моей ложью, кивнула и уточнила:
— Так значит переезжаем?
— Да, — обрадовавшись маминой неожиданной капитуляции, отозвалась я.
— У Санти как раз освободились комнаты на верхнем этаже. Может стоит позвонить, — предложила Камэла, а я даже подпрыгнула от радости.
— Было бы чудесно! Надеюсь, их еще не заняли. Только мой коннектор, — я вспомнила о том, что его уже давно со мной нет, потерялся, когда началась вся эта заварушка. Достала из кармана коннектор кошака. — Мама, скинь номер?
Женщина достала свой коннектор и, не задавая лишних вопросов, нашла номер телефона Санти и перекинула мне.
— Ладно, пойду проверю внучат и начну собирать вещи, — сообщила мама и, похлопав меня по спине, скрылась в соседней квартире.
Облегченно выдохнув, протопала на кухню, а там, уселась на подоконник, поскольку мебель отсутствовала напрочь. Дарклай хотел заменить. Старую вывезли, а новую привезти еще не успели.
Вспомнив про лорди, нервно передернула плечами, желая стряхнуть с себя это, невидимое и невесомое, но вполне себе осязаемое ощущение нависшей опасности.
Решила не думать. В очередной раз.
Просто нужно перетерпеть. Какое-то время…
Забив в память коннектора номер Санти Кохейно, почти уже нажала на кнопку вызова, когда устройство в руке завибрировало, а на мониторе отобразился входящий. Номер был незнакомым. Сердце ухнуло, падая сразу куда-то на нижние этажи здания.
Вот как отвечать? Звонить мог кто угодно. И наверняка это был кто-то из них…
Наверное, вредно для организма, ну, по крайней мере для психики точно, сразу радоваться и пугаться, желать ответить и не хотеть этого одинаково сильно.
Может это Крис, а может и Дарклай…
Ватным пальцем ткнула по монитору, приняв звонок. И, пытаясь заставить себя дышать, приложила коннектор к уху.
В трубке дышала самая страшная тишина, которую я когда-либо слышала, а потом басовитое:
— Матильда?
Сердце в который уже раз изобразило что-то вроде клинической смерти и прекратило биться. Пока я сквозь всю эту пелену страха и отупения пыталась сообразить чей это голос, трубка растерянно повторила:
— Матильда?
А потом куда-то в сторону и уже злобно:
— Это точно ее номер?! Ненавижу звонить. Кто вообще придумал эти… — дальше последовало что-то непереводимое на человеческий язык, а я услышала еще чей-то неуверенный голос, смутно напомнивший мне кого-то… Пиксли?!
— С этого номера Матильда Свон звонила матери… я не уверен….
Я прям живо представила, как гебронец стремительно желтеет. Бедняга. И, собравшись с силами, наконец, ответила:
— Да. Слушаю.
Трубка как-то облегченно переспросила:
— Матильда?
— Да, это я, — призналась я.
— Это папа. То есть Саркорай… — снова какой-то бубнеж и восклицания гебронца, уверяющие, что все нормально, а потом: — Матильда, я понимаю, что ты в шоке. Я сам очень удивился, когда узнал, что у меня есть дочь… Я бы, конечно, хотел поговорить с глазу на глаз. Не по этой космической хрени. Извини. — думгорат замолчал. А потом продолжил. — Но не знаю, насколько оно тебе надо. А я не хочу навязываться. Так что просто хотел сообщить, что я тебя признал.
