Оптимизм — это жать на опцию «Найти больше», когда «Поиск завершён без результатов».
Часть первая
Она, зовущая, прекрасная…
Somebody hurts you so you’re hurting me.1
The 69 Eyes — Sleeping with lions
-1-
Люся всё в своей жизни делала не так. Не так ходила, не так думала, не так красила ногти — всё не так.
Люся Лысюк. Звучало почти как Грета Гарбо, Мэрилин Монро и Брижит Бардо. С детства она стоически терпела насмешки одноклассников. Самыми необидными прозвищами были Очковая змея, Лысая стропила и Лысый фонарь — «Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы чёрный чулок…»2
Люся не любила точные науки, а они не любили её. Она чувствовала себя лишней на всяком торжестве цифр, поэтому после школы поступила на feelfuck, где ей пришлось заново полюбить Маяковского.
В одной группе с ней учились принцессы — не все красивые, но все с достатком. Дружба с ними изрядно добавила Люсе комплексов, зато надолго увлекла в мир призрачно-роскошной жизни. Из скромной забитой девочки она стала превращаться в интересную девушку. Первая любовь и близость раскрыли Люсю сполна, и, беспорядочно нахватавшись знаний о моде и красоте, она начала перерождаться.
Толстые очки сменились линзами. Густые светлые волосы теперь всегда были распущены и выпрямлены. Люся заметно похорошела — и её перестали узнавать.
Ей понадобились годы, чтобы понять преимущество своего роста, длинных ног и худобы. Оставалось исправить немногое — лицо. Она с неистовой страстью начала пробовать себя в искусстве макияжа. Правда, не всегда удачно. Люся была тем случаем, когда «высокая стройная блондинка с зелёными глазами» — это ещё ничего не значит. Объективно говоря, она не была красавицей и не обещала ею когда-нибудь стать.
Люся снимала квартиру в пентхаусе — на пятом этаже хрущёвки. Родители жили на другом конце города, и она ездила к ним, в основном, за материальной помощью. Если до студенчества бoльшую часть денег девушка тратила на книги, то теперь в приоритете стояла одежда. Но чего нет, того нет. Поэтому её библиотека была подобрана явно с бoльшим вкусом, чем гардероб.
Как-то раз, вынося мусор, Люся встретила свою судьбу. Судьба выспрашивала у прохожих, где дом номер три, и не сразу заметила Люсю, ибо та была в старой пехоре и не накрашена. Тогда девушка робко вступила в диалог сама:
— Извините, вы, кажется, искали третий дом?
— Ну допустим. — Судьба окинула Люсю насмешливым взглядом, заставив её до красноты устыдиться своей пехоры.
— Вам нужно пройти до того кирпичного дома, потом свернуть налево, а потом…
— Подождите! Я так не запомню. — Судьба извлекла из кармана мобильный. — Можно я запишу ваше объяснение на диктофон?
Люся испуганно попятилась.
— Не стоит. Я могу вас проводить. Вы не торопитесь? Я только ведро домой занесу и быстро покажу вам, где находится этот дом… — Мысленно Люся прикидывала, за сколько секунд она успеет подкрасить белёсые ресницы.
Судьба изобразила на лице что-то пограничное между улыбкой и усмешкой.
— Меня, кстати, Денис зовут.
— Людмила, — ещё больше покраснела девушка.
Так Люся познакомилась с бедой всей своей жизни Денисом.
Денис был в меру высок, не в меру смазлив и вообще хорош собой со всех сторон в силу того, что работал тренером по фитнесу. Именно это обстоятельство не давало Люсе расслабиться и подавляло все её желания — она панически боялась перед ним раздеваться.
Люся поняла это на свидании в кафе «Трепанг».
— Ешь, а то ты такая худая — тебя в постели не найдёшь, — улыбчиво заметил Денис, подкладывая девушке из своей тарелки.
У Люси мгновенно пропал аппетит. Она с девятого класса носила лифчики на вырост, но её надежды всё никак не оправдывались.
Дабы отдалить момент «X», Люся устроила Денису культмассовое мероприятие — повела его в театр. Тот едва скрывал разочарование, ибо ожидал более заманчивых приглашений, но деваться было некуда. Это был его дебют — в театры он прежде никогда не захаживал.
— Про что хоть там? — скучающим тоном спросил Денис.
— Про одного античного поэта и его любовь к прекрасной куртизанке, — сказала Люся.
— А как называется?
— «Секст Проперций»3.
— Про что секс?
После спектакля некуда деваться стало Люсе: отринув страх и робость, она решилась — позвала Дениса к себе.
— Ты, наверное, голодный?
— Смотря, в каком смысле.
— Мне кажется, или ваши помыслы пошлы? — спросила Люся, продолжая плохо изображать невинность.
Денис сомкнул на её талии свои большие руки, и она задрожала. В голове торпедой пролетела мысль, что трусы, надетые перед театром, были «непарадные». Но страсть была так сильна, что трусы, не подходящие ни к бюстгальтеру, ни к случаю, Люсю больше не волновали.
Лучшей подругой Люси была Катя Хетцер. Дома, где они выросли, стояли параллельно друг другу, потом они учились в параллельных классах, а теперь ещё и в параллельных группах на одном факультете Института русского языка и литературы. Их жизни шли параллельно, но всё равно пересеклись, потому что Катя дружила с Люсиной тёткой Машей.
Катя любила скейтбординг и поэтов-футуристов. Она даже диплом по футуризму писала — «Новаторство поэтической мысли в “Танго с коровами”4».
Люсю же влекла этимология. Темой её диплома был «Парадокс родственных связей в лексическом составе русского языка». В ходе работы Люся обнаружила, что родственниками являются такие слова, как «грех» и «греть», «конопатый» и «конопля», «либидо» и «любовь», «мебель» и «мобильный», «майор» и «мажор», «убогий» и «богатый», «врать» и «оратор».
Пообщавшись с Денисом менее получаса, Катя Хетцер была беспощадна:
— Решительно недалёк. Абсолютный примитивизм — как в мышлении, так и в выражении этого мышления. Люсь, я не спрашиваю, где были твои глаза. Я спрашиваю, где был твой мозг?
— Мозг в отпуске.
— Я вижу, и это пугает меня больше всего.
— Зато я влюбилась.
Катя недовольно цокнула языком.
— Слово «любовь» звучит как архаизм. Секс был?
— Вчера. Сразу после «Секста».
— Недолго он штурмовал бастион твоей невинности, — с усмешкой отметила Катя.
— Меня только одно смущает. Его идеал женщины — Электра.
— Которая из пьесы Софокла?
— Которая Кармен.
— А, ну тогда прими мои соболезнования, до Кармен Электры тебе чуть-чуть, как до луны.
— Катя! — вознегодовала Люся.
— Кто, как не друг, скажет тебе правду?
— Лучше, как друг скажи, что мне делать?
— Плевать. Либо на него, либо на его идеалы.
— Плевать… на него?
— А пуркуа бы па?5 — Катя ходила на курсы французского языка и никогда не упускала случая это продемонстрировать.
Люся писала доклад «Искусство слова в прозе Пушкина», чтобы выступить в мае на Кирилло-Мефодиевских чтениях. Денис в это время блудил в Интернете.
— Страница сорок пять, — увлечённо бормотала Люся. — Пункт шестой… Кибальник6…
— Ты чё материшься?
— Это литературовед, я использую его статьи о Пушкине. Ещё я опираюсь на Балли.
— На остров Бали?
— На Шарля Балли7. В своём докладе я ссылаюсь на многих учёных — Потебня, де Соссюр, Травничек, Трнка и Скаличка, Педерсен…8
— И Педерсен — друг Кибальника?
— Педерсен давно умер. Свои исследования они проводили, мягко говоря, сепаратно…
— Как?!
— Всё, не мешай мне.
Денис жил с родителями, но часто ночевал и обедал у Люси. В скором времени он очень по-свойски обосновался в Люсиной жизни и стал в ней буквально незаменим. Хотя особой пользы в дом он не приносил, зато много пользы приносил в постели. После первого же раза Люся с восторгом поняла, что он лучший любовник, который у неё был. К двадцати одному году у неё насчитывалось уже пять партнёров, двое из которых были одноактными. Обычно Люся не встречалась с парнем больше месяца — дольше её не выдерживали.
— О чём она вообще, твоя этимология? — спросил Денис.
— «Этимон» по-гречески означает «истина». Её-то я и ищу.
— Понятно, правду ищешь.
— Только представь, за каждым словом — даже в одну букву — стоит целая история: происхождение, родственные связи, эволюция значения… — вдохновенно сказала Люся. — Возьмём слово «быдло». Изначально так называли крупный рогатый скот, потом — чернорабочих, а сейчас под этим словом подразумеваются… люди полукультуры. Наглядный пример семантической эволюции.
— Прикольно.
— Или «вокзал» — раньше это было «увеселительное заведение», а теперь…
— В принципе, то же самое.
Люся жила на стипендию ровно три дня, после чего от морального упадка, к которому могло привести её нищенское положение, девушку спасали родители. И в самый разгар очередного безденежья явилась Катя.
— Извини, я такой бомж, что даже к чаю ничего не принесла.
— Извини, я такой бомж, что у меня даже чая нет. Проходи.
— Настроение — критический реализм, — проворчала Катя. — Мне сегодня снилось, что я чистила унитаз, а это вроде бы к деньгам. Но стипухи по-прежнему нет. Надо будет на мэрскую стипендию документы подать.
— На какую? Мерзкую?
— Мэрскую, от мэра. Хотя, судя по её мизерности, она и впрямь не слишком утешительна.
Катя села за стол переписывать лекцию по языкознанию. Люся же рвалась на свидание к Денису.
— Хетцер, может, ты дома перепишешь? — не выдержала девушка.
— Ты что! Как я без тебя твои каракули разберу? Вот тут что написано? Буржуйский… университет?
— Буржский!
— Лысюк, с твоим почерком никакой шифровки не надо. Это же не буквы, это «пляшущие человечки» Конан-Дойла. — Катя вновь склонилась над тетрадью. — Джек Лондон. Скверные рассказы… Что, так честно и назвал?
— Не скверные, а северные.
— А это что за «стерва»?
— Сперва!
— «…Была оказана постель…»
— Почесть!
— «Губко-простотечный…»
— Грубо-просторечный!
— Ты чё, линзы надела?
— Ага.
— Видно. Сразу взгляд более осмысленный. — Катя снова изогнулась над тетрадью.
— Кать, — нетерпеливо начала Люся, — меня вообще-то Денис ждёт.
— Ничего, ему полезно. Ой, Люсь, а это что за «массовая оргия»?
— Где? «Организация»! «Орг-ия» — сокращённо.
— О Господи.
— Катька, включи мозг, хватит переписывать бездумно.
— Я могу делать и говорить одновременно, но чтобы при этом ещё и думать? Нет, это мне уже не под силу.
— Кать, давай скорей!
— Погоди, ещё литература. — Катя открыла другую тетрадь. — Бонд… В смысле, Джеймс Бонд?
— Это сокращённо Бондарев. — Люся закономерно выходила из себя.
— Гум?
— Гумилёв.
— Люсь, а вот это я уж точно понимать отказываюсь. Кто это такой — «остр, наг и лих»?
— Островский, Нагибин и Лиходеев — могла бы догадаться.
— Ради меня могла бы и не сокращать.
— Ты тоже не образец каллиграфии! Кто мне бобра подкинул?
— Не нуди, Лысюк. Пошли.
Однажды, пропустив лекцию по русской литературе, Люся взяла у подруги конспект. В теме по «Преступлению и наказанию» попалось странное предложение: «Раскольников по натуре бобр». Она отняла от тетради ручку и глубоко задумалась: «С чего это Раскольников бобр? Может, это потому что он был трудолюбив и за счастье своё был готов бороться с топором?»
Люся задумалась ещё глубже: «Ну раз Биссектриса считает его бобром, значит, у неё на то серьёзные основания». И она смело переписала диковинную фразу.
Позже на экзамене ей попался билет про нравственные искания Раскольникова. Люся отвечала без подготовки и в завершение своего мрачного монолога сказала:
— Как религиозный моралист Достоевский вдоволь поиздевался над своим героем и в конце покарал его. А вообще Раскольников по натуре… бобр.
Беатрису Геннадьевну взяла оторопь. Потом призывно задёргался глаз. Биссектриса Геннадьевна не любила свою работу — очевидно, поэтому у неё развился нервный тик, больше похожий на задорное подмигивание.
— КТО он?
— Бобр, — сконфуженно повторила Люся.
— Но почему? — едва не бушевала Биссектриса.
Тошнотворная Люсина робость смешалась с ярким осознанием момента: «Я попала».
— Потому что вы так сказали на лекции.
— На которой вас, очевидно, не было?
— Но я переписала…
— Я вижу, как вы переписали. — Биссектриса Геннадьевна презрительно дёрнула веком и вместо намечавшегося «отл.» черканула оскорбительное для Люси «хор.». А в заключение добавила: — Раскольников был по натуре… добр.
Готовила Люся неважно, но мириться с этим не желала. Как-то вечером она затеяла мороженое. Купить его было бы проще, но хоть Люся и не застала эпохи пионеров, лёгких путей она не искала.
Денис пришёл, когда она уже полчаса насиловала миксером ядерную массу из сливочного масла, молока и сахара.
— И что это будет? — спросил Денис.
— Контекстуальный суррогат мороженого, — хмуро отозвалась Люся.
— Кто?
— Как бы его переосмысленный эрзац.
— Ну то, что это эрзац, я вижу. Только на мороженое он мало похож.
— В крайнем случае, можно фрактально конвертировать его в тесто и испечь пирог. Квинтэссенция теста у нас уже имеется.
— Люсь, хватит говорить со мной на каком-то жаргоне! — оскорбился Денис.
— Нормальный филологический социолект, — пожала плечами Люся.
— По-моему, ты тупо умничаешь.
— Неправда, я всегда так изъясняюсь, когда готовлю. Обычная попытка компенсировать недостаток навыков знаниями.
— Женщине полезней уметь стряпать, чем болтать мудрёные слова, я так считаю.
— А мужчине полезней рубить дрова, чем пить пиво, — и что? Каждый делает то, что умеет. Ничего не поделаешь, если болтать мудрёные слова всегда выходило у меня лучше, чем стряпать.
Тогда Денис впервые посмотрел на свою девушку с подозрением. Мороженое не состоялось, зато состоялся крайне маслянистый пирог.
Восьмого апреля Денис позвал Люсю на свой двадцать третий день рождения.
Среди гостей были три его друга, а также по неясным причинам зачисленная в друзья бывшая девушка Надя, весь вечер старательно смотревшая на Люсю с притворной небрежностью. Та рассеянно отметила, что бывшая Дениса недурна собой и тоже блондинка, только, в отличие от Люси, крашеная — последнее обстоятельство порадовало её особенно.
Люся вручила имениннику дартс и самодельную открытку, на которую были употреблены разноцветный бисер, перья из подушки и засохшая акварель. Денис долго изучал её рукотворный шедевр.
— «Аз тебе жалею». Ты чё, со мной из жалости?
— Это «я тебя люблю» по-старославянски. Глагол «любити» означал тогда плотскую любовь, а «жалити» — настоящую.
— «Эго се филео», — напряжённо прочитал Денис.
— А это то же самое, только по-древнегречески.
— А нормально написать нельзя было?
— Ну я же всё-таки филолог, — смутилась Люся. — Из филфака вообще нормальными не выходят.
— А тут вообще по-английски. Чё это такое — «дже таим»?
— Je t’aime, «я тебя люблю» по-французски. Это мне Катя подсказала.
«Ты где?» — тут же написала помянутая Катя.
«Я на дне», — быстро отрапортовала Люся.
«Лысюк, тебя куда занесло?!»
«Я на дне рождения Дениса».
«А-а. Ты там, небось, скучаешь среди его “высокоинтеллектуальных” друзей?»
«Неправда, мне тут очень нравится!»
Десятого апреля была дата — месяц со дня знакомства. Денис позвонил, когда в предвкушении его прихода Люся ответственно натирала себя йогуртовым кремом.
Часть первая
Она, зовущая, прекрасная…
Somebody hurts you so you’re hurting me.1
The 69 Eyes — Sleeping with lions
-1-
Люся всё в своей жизни делала не так. Не так ходила, не так думала, не так красила ногти — всё не так.
Люся Лысюк. Звучало почти как Грета Гарбо, Мэрилин Монро и Брижит Бардо. С детства она стоически терпела насмешки одноклассников. Самыми необидными прозвищами были Очковая змея, Лысая стропила и Лысый фонарь — «Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы чёрный чулок…»2
Люся не любила точные науки, а они не любили её. Она чувствовала себя лишней на всяком торжестве цифр, поэтому после школы поступила на feelfuck, где ей пришлось заново полюбить Маяковского.
В одной группе с ней учились принцессы — не все красивые, но все с достатком. Дружба с ними изрядно добавила Люсе комплексов, зато надолго увлекла в мир призрачно-роскошной жизни. Из скромной забитой девочки она стала превращаться в интересную девушку. Первая любовь и близость раскрыли Люсю сполна, и, беспорядочно нахватавшись знаний о моде и красоте, она начала перерождаться.
Толстые очки сменились линзами. Густые светлые волосы теперь всегда были распущены и выпрямлены. Люся заметно похорошела — и её перестали узнавать.
Ей понадобились годы, чтобы понять преимущество своего роста, длинных ног и худобы. Оставалось исправить немногое — лицо. Она с неистовой страстью начала пробовать себя в искусстве макияжа. Правда, не всегда удачно. Люся была тем случаем, когда «высокая стройная блондинка с зелёными глазами» — это ещё ничего не значит. Объективно говоря, она не была красавицей и не обещала ею когда-нибудь стать.
Люся снимала квартиру в пентхаусе — на пятом этаже хрущёвки. Родители жили на другом конце города, и она ездила к ним, в основном, за материальной помощью. Если до студенчества бoльшую часть денег девушка тратила на книги, то теперь в приоритете стояла одежда. Но чего нет, того нет. Поэтому её библиотека была подобрана явно с бoльшим вкусом, чем гардероб.
Как-то раз, вынося мусор, Люся встретила свою судьбу. Судьба выспрашивала у прохожих, где дом номер три, и не сразу заметила Люсю, ибо та была в старой пехоре и не накрашена. Тогда девушка робко вступила в диалог сама:
— Извините, вы, кажется, искали третий дом?
— Ну допустим. — Судьба окинула Люсю насмешливым взглядом, заставив её до красноты устыдиться своей пехоры.
— Вам нужно пройти до того кирпичного дома, потом свернуть налево, а потом…
— Подождите! Я так не запомню. — Судьба извлекла из кармана мобильный. — Можно я запишу ваше объяснение на диктофон?
Люся испуганно попятилась.
— Не стоит. Я могу вас проводить. Вы не торопитесь? Я только ведро домой занесу и быстро покажу вам, где находится этот дом… — Мысленно Люся прикидывала, за сколько секунд она успеет подкрасить белёсые ресницы.
Судьба изобразила на лице что-то пограничное между улыбкой и усмешкой.
— Меня, кстати, Денис зовут.
— Людмила, — ещё больше покраснела девушка.
Так Люся познакомилась с бедой всей своей жизни Денисом.
Денис был в меру высок, не в меру смазлив и вообще хорош собой со всех сторон в силу того, что работал тренером по фитнесу. Именно это обстоятельство не давало Люсе расслабиться и подавляло все её желания — она панически боялась перед ним раздеваться.
Люся поняла это на свидании в кафе «Трепанг».
— Ешь, а то ты такая худая — тебя в постели не найдёшь, — улыбчиво заметил Денис, подкладывая девушке из своей тарелки.
У Люси мгновенно пропал аппетит. Она с девятого класса носила лифчики на вырост, но её надежды всё никак не оправдывались.
Дабы отдалить момент «X», Люся устроила Денису культмассовое мероприятие — повела его в театр. Тот едва скрывал разочарование, ибо ожидал более заманчивых приглашений, но деваться было некуда. Это был его дебют — в театры он прежде никогда не захаживал.
— Про что хоть там? — скучающим тоном спросил Денис.
— Про одного античного поэта и его любовь к прекрасной куртизанке, — сказала Люся.
— А как называется?
— «Секст Проперций»3.
— Про что секс?
После спектакля некуда деваться стало Люсе: отринув страх и робость, она решилась — позвала Дениса к себе.
— Ты, наверное, голодный?
— Смотря, в каком смысле.
— Мне кажется, или ваши помыслы пошлы? — спросила Люся, продолжая плохо изображать невинность.
Денис сомкнул на её талии свои большие руки, и она задрожала. В голове торпедой пролетела мысль, что трусы, надетые перед театром, были «непарадные». Но страсть была так сильна, что трусы, не подходящие ни к бюстгальтеру, ни к случаю, Люсю больше не волновали.
Лучшей подругой Люси была Катя Хетцер. Дома, где они выросли, стояли параллельно друг другу, потом они учились в параллельных классах, а теперь ещё и в параллельных группах на одном факультете Института русского языка и литературы. Их жизни шли параллельно, но всё равно пересеклись, потому что Катя дружила с Люсиной тёткой Машей.
Катя любила скейтбординг и поэтов-футуристов. Она даже диплом по футуризму писала — «Новаторство поэтической мысли в “Танго с коровами”4».
Люсю же влекла этимология. Темой её диплома был «Парадокс родственных связей в лексическом составе русского языка». В ходе работы Люся обнаружила, что родственниками являются такие слова, как «грех» и «греть», «конопатый» и «конопля», «либидо» и «любовь», «мебель» и «мобильный», «майор» и «мажор», «убогий» и «богатый», «врать» и «оратор».
Пообщавшись с Денисом менее получаса, Катя Хетцер была беспощадна:
— Решительно недалёк. Абсолютный примитивизм — как в мышлении, так и в выражении этого мышления. Люсь, я не спрашиваю, где были твои глаза. Я спрашиваю, где был твой мозг?
— Мозг в отпуске.
— Я вижу, и это пугает меня больше всего.
— Зато я влюбилась.
Катя недовольно цокнула языком.
— Слово «любовь» звучит как архаизм. Секс был?
— Вчера. Сразу после «Секста».
— Недолго он штурмовал бастион твоей невинности, — с усмешкой отметила Катя.
— Меня только одно смущает. Его идеал женщины — Электра.
— Которая из пьесы Софокла?
— Которая Кармен.
— А, ну тогда прими мои соболезнования, до Кармен Электры тебе чуть-чуть, как до луны.
— Катя! — вознегодовала Люся.
— Кто, как не друг, скажет тебе правду?
— Лучше, как друг скажи, что мне делать?
— Плевать. Либо на него, либо на его идеалы.
— Плевать… на него?
— А пуркуа бы па?5 — Катя ходила на курсы французского языка и никогда не упускала случая это продемонстрировать.
Люся писала доклад «Искусство слова в прозе Пушкина», чтобы выступить в мае на Кирилло-Мефодиевских чтениях. Денис в это время блудил в Интернете.
— Страница сорок пять, — увлечённо бормотала Люся. — Пункт шестой… Кибальник6…
— Ты чё материшься?
— Это литературовед, я использую его статьи о Пушкине. Ещё я опираюсь на Балли.
— На остров Бали?
— На Шарля Балли7. В своём докладе я ссылаюсь на многих учёных — Потебня, де Соссюр, Травничек, Трнка и Скаличка, Педерсен…8
— И Педерсен — друг Кибальника?
— Педерсен давно умер. Свои исследования они проводили, мягко говоря, сепаратно…
— Как?!
— Всё, не мешай мне.
Денис жил с родителями, но часто ночевал и обедал у Люси. В скором времени он очень по-свойски обосновался в Люсиной жизни и стал в ней буквально незаменим. Хотя особой пользы в дом он не приносил, зато много пользы приносил в постели. После первого же раза Люся с восторгом поняла, что он лучший любовник, который у неё был. К двадцати одному году у неё насчитывалось уже пять партнёров, двое из которых были одноактными. Обычно Люся не встречалась с парнем больше месяца — дольше её не выдерживали.
— О чём она вообще, твоя этимология? — спросил Денис.
— «Этимон» по-гречески означает «истина». Её-то я и ищу.
— Понятно, правду ищешь.
— Только представь, за каждым словом — даже в одну букву — стоит целая история: происхождение, родственные связи, эволюция значения… — вдохновенно сказала Люся. — Возьмём слово «быдло». Изначально так называли крупный рогатый скот, потом — чернорабочих, а сейчас под этим словом подразумеваются… люди полукультуры. Наглядный пример семантической эволюции.
— Прикольно.
— Или «вокзал» — раньше это было «увеселительное заведение», а теперь…
— В принципе, то же самое.
Люся жила на стипендию ровно три дня, после чего от морального упадка, к которому могло привести её нищенское положение, девушку спасали родители. И в самый разгар очередного безденежья явилась Катя.
— Извини, я такой бомж, что даже к чаю ничего не принесла.
— Извини, я такой бомж, что у меня даже чая нет. Проходи.
— Настроение — критический реализм, — проворчала Катя. — Мне сегодня снилось, что я чистила унитаз, а это вроде бы к деньгам. Но стипухи по-прежнему нет. Надо будет на мэрскую стипендию документы подать.
— На какую? Мерзкую?
— Мэрскую, от мэра. Хотя, судя по её мизерности, она и впрямь не слишком утешительна.
Катя села за стол переписывать лекцию по языкознанию. Люся же рвалась на свидание к Денису.
— Хетцер, может, ты дома перепишешь? — не выдержала девушка.
— Ты что! Как я без тебя твои каракули разберу? Вот тут что написано? Буржуйский… университет?
— Буржский!
— Лысюк, с твоим почерком никакой шифровки не надо. Это же не буквы, это «пляшущие человечки» Конан-Дойла. — Катя вновь склонилась над тетрадью. — Джек Лондон. Скверные рассказы… Что, так честно и назвал?
— Не скверные, а северные.
— А это что за «стерва»?
— Сперва!
— «…Была оказана постель…»
— Почесть!
— «Губко-простотечный…»
— Грубо-просторечный!
— Ты чё, линзы надела?
— Ага.
— Видно. Сразу взгляд более осмысленный. — Катя снова изогнулась над тетрадью.
— Кать, — нетерпеливо начала Люся, — меня вообще-то Денис ждёт.
— Ничего, ему полезно. Ой, Люсь, а это что за «массовая оргия»?
— Где? «Организация»! «Орг-ия» — сокращённо.
— О Господи.
— Катька, включи мозг, хватит переписывать бездумно.
— Я могу делать и говорить одновременно, но чтобы при этом ещё и думать? Нет, это мне уже не под силу.
— Кать, давай скорей!
— Погоди, ещё литература. — Катя открыла другую тетрадь. — Бонд… В смысле, Джеймс Бонд?
— Это сокращённо Бондарев. — Люся закономерно выходила из себя.
— Гум?
— Гумилёв.
— Люсь, а вот это я уж точно понимать отказываюсь. Кто это такой — «остр, наг и лих»?
— Островский, Нагибин и Лиходеев — могла бы догадаться.
— Ради меня могла бы и не сокращать.
— Ты тоже не образец каллиграфии! Кто мне бобра подкинул?
— Не нуди, Лысюк. Пошли.
Однажды, пропустив лекцию по русской литературе, Люся взяла у подруги конспект. В теме по «Преступлению и наказанию» попалось странное предложение: «Раскольников по натуре бобр». Она отняла от тетради ручку и глубоко задумалась: «С чего это Раскольников бобр? Может, это потому что он был трудолюбив и за счастье своё был готов бороться с топором?»
Люся задумалась ещё глубже: «Ну раз Биссектриса считает его бобром, значит, у неё на то серьёзные основания». И она смело переписала диковинную фразу.
Позже на экзамене ей попался билет про нравственные искания Раскольникова. Люся отвечала без подготовки и в завершение своего мрачного монолога сказала:
— Как религиозный моралист Достоевский вдоволь поиздевался над своим героем и в конце покарал его. А вообще Раскольников по натуре… бобр.
Беатрису Геннадьевну взяла оторопь. Потом призывно задёргался глаз. Биссектриса Геннадьевна не любила свою работу — очевидно, поэтому у неё развился нервный тик, больше похожий на задорное подмигивание.
— КТО он?
— Бобр, — сконфуженно повторила Люся.
— Но почему? — едва не бушевала Биссектриса.
Тошнотворная Люсина робость смешалась с ярким осознанием момента: «Я попала».
— Потому что вы так сказали на лекции.
— На которой вас, очевидно, не было?
— Но я переписала…
— Я вижу, как вы переписали. — Биссектриса Геннадьевна презрительно дёрнула веком и вместо намечавшегося «отл.» черканула оскорбительное для Люси «хор.». А в заключение добавила: — Раскольников был по натуре… добр.
Готовила Люся неважно, но мириться с этим не желала. Как-то вечером она затеяла мороженое. Купить его было бы проще, но хоть Люся и не застала эпохи пионеров, лёгких путей она не искала.
Денис пришёл, когда она уже полчаса насиловала миксером ядерную массу из сливочного масла, молока и сахара.
— И что это будет? — спросил Денис.
— Контекстуальный суррогат мороженого, — хмуро отозвалась Люся.
— Кто?
— Как бы его переосмысленный эрзац.
— Ну то, что это эрзац, я вижу. Только на мороженое он мало похож.
— В крайнем случае, можно фрактально конвертировать его в тесто и испечь пирог. Квинтэссенция теста у нас уже имеется.
— Люсь, хватит говорить со мной на каком-то жаргоне! — оскорбился Денис.
— Нормальный филологический социолект, — пожала плечами Люся.
— По-моему, ты тупо умничаешь.
— Неправда, я всегда так изъясняюсь, когда готовлю. Обычная попытка компенсировать недостаток навыков знаниями.
— Женщине полезней уметь стряпать, чем болтать мудрёные слова, я так считаю.
— А мужчине полезней рубить дрова, чем пить пиво, — и что? Каждый делает то, что умеет. Ничего не поделаешь, если болтать мудрёные слова всегда выходило у меня лучше, чем стряпать.
Тогда Денис впервые посмотрел на свою девушку с подозрением. Мороженое не состоялось, зато состоялся крайне маслянистый пирог.
Восьмого апреля Денис позвал Люсю на свой двадцать третий день рождения.
Среди гостей были три его друга, а также по неясным причинам зачисленная в друзья бывшая девушка Надя, весь вечер старательно смотревшая на Люсю с притворной небрежностью. Та рассеянно отметила, что бывшая Дениса недурна собой и тоже блондинка, только, в отличие от Люси, крашеная — последнее обстоятельство порадовало её особенно.
Люся вручила имениннику дартс и самодельную открытку, на которую были употреблены разноцветный бисер, перья из подушки и засохшая акварель. Денис долго изучал её рукотворный шедевр.
— «Аз тебе жалею». Ты чё, со мной из жалости?
— Это «я тебя люблю» по-старославянски. Глагол «любити» означал тогда плотскую любовь, а «жалити» — настоящую.
— «Эго се филео», — напряжённо прочитал Денис.
— А это то же самое, только по-древнегречески.
— А нормально написать нельзя было?
— Ну я же всё-таки филолог, — смутилась Люся. — Из филфака вообще нормальными не выходят.
— А тут вообще по-английски. Чё это такое — «дже таим»?
— Je t’aime, «я тебя люблю» по-французски. Это мне Катя подсказала.
«Ты где?» — тут же написала помянутая Катя.
«Я на дне», — быстро отрапортовала Люся.
«Лысюк, тебя куда занесло?!»
«Я на дне рождения Дениса».
«А-а. Ты там, небось, скучаешь среди его “высокоинтеллектуальных” друзей?»
«Неправда, мне тут очень нравится!»
Десятого апреля была дата — месяц со дня знакомства. Денис позвонил, когда в предвкушении его прихода Люся ответственно натирала себя йогуртовым кремом.
