Они стояли на ухоженной аллее. Вокруг шумели липы, меж них на равном удалении друг от друга белели скамейки, а кое-где сквозь ажур листвы маячили статуи, не разобрать, кого изображавшие. Это был уже не условный, бутафорский ландшафт, а вполне реальный. Все ожило, обрело смысл. Впрочем, смысл настолько специфический, что Виктор постичь его пока не мог.
— Честь имею представиться, — загрохотал офицер одновременно голосом, саблей и шпорами, — портупей-прапорщик Лубенского полка Фаддей Гарбуз-Бордзиловский. Участник трех войн и 12 дуэлей. И во всех, надо отметить, был победителем. Кроме последней, но исключительно в силу непреодолимых обстоятельств…
Фраза вышла довольно туманной. Впрочем, в любом случае должна была свидетельствовать о доблести бравого прапорщика, обладавшего к тому же и неизвестно что обозначающей приставкой «портупей». А соотношение коллективных и индивидуальных боевых действий как-то объясняло его невысокий чин при столь богатом военном прошлом. Виктор задумался, что сказать в ответ. Но прапорщик, кажется, и не ожидал ответа.
— Прошу в дом, милостивый государь. Специально послан обществом, дабы пригласить столь достойную уважения особу для приятной беседы. Прошу заметить, — тут он доверительно снизил тон, — сама Княгиня проявила интерес! Очень просят почтить визитом!
— Вот тебе и избегайте встречи с хозяином сна, — подумал Виктор. — Откажусь — под конвоем же приведёт!
— Милостивый государь, — стараясь попадать в предложенную стилистику речи, отвечал Виктор, — я польщён и глубоко тронут Вашим любезным приглашением. И, поверьте, для меня нет более высокой чести, чем предстать пред изысканным обществом, которое, если судить по тем отменным качествам, которые являете собой Вы, как его полноправный и, без сомнения, полномочный представитель, состоит из особ в высшей степени достойных и высоко порядочных, однако... — Здесь он сделал небольшую паузу, чтобы передохнуть. — Однако, сударь, вы должны принять во внимание, что, будучи в ваших местах проездом, я в данный момент просто не готов к подобному визиту. Судите сами, не могу же я предстать перед Княгиней в таком виде! — Он провел рукой по своему костюму, который тут же принял отчётливо небрежный вид — словно покрылся пылью и оброс собачками репейника. — Мне надобно некоторое время для того, чтобы привести себя в порядок. Не соблаговолите ли вы, сударь, передать Княгине слова, выражающие мою самую искреннюю благодарность, присовокупив к ним обещание явиться пред её взором, как только я приведу себя в порядок.
— Браво, — отвечал портупей-прапорщик, — покручивая ус. — Браво! — Это «браво», если проследить его восхищённый взгляд, несомненно, относилось к метаморфозам, происшедшим с костюмом. — Однако отложить визит никак невозможно, — продолжал он, кладя руку на эфес сабли. — Княгиня послала меня за вами. Ей любопытно было узнать, кто изволит совершать моционы по её владениям, как по своим собственным. Она будет считать себя глубоко уязвленной, если не воспользуется дарованной ей возможностью достойно встретить такого заслуживающего всяческого восхищения гостя. Так что, сударь, милости прошу. Ибо мне велено привести вас живым или мертвым. Да, впрочем, и какая разница... — с этими словами портупей-прапорщик чуть вытянул из ножен саблю.
Ситуация становилась интересной. А почему бы и нет? — подумал Виктор. — Не всё же с фантомами сражаться. Посмотрим, чему научили меня мастера исторического фехтования.
Было ещё одно обстоятельство, подтолкнувшее Виктора к действию. Очень уж пристально всматривался портупей-прапорщик в нечто за его спиной. Во время разговора Виктор, смущённый догадкой, оглянулся, чтобы проследить направление взгляда своего собеседника. Неясная тень маячила в том месте, где оставил он Верочку. Так она выглядела для перешагнувшего черту миров. Не хватало только, чтобы этот господин попытался затащить в дом и её!
— Сударь, — поинтересовался он, вложив в свой вопрос всю сыскавшуюся в нем светскость, — зная о вашем беспримерном мужестве, пребываю в недоумении по поводу того, почему столь храбрый кавалер дослужился до столь невысокого чина? Козни врагов, помешавшие проявить вам присущие от природы мужество и бесстрашие?
Портупей-прпорщик рявкнул в ответ и разом выхватил из ножен саблю.
— Княгиня сказала живого или мертвого! Защищайтесь, сударь!
— О! А говорят, что игроки и бретеры суеверны! Тринадцатая дуэль, все-таки.
Виктор встал в боевую позицию, выставив вперед вызванный из пустоты палаш — своё излюбленное оружие. Оружие пригодное и к рубке, и к колющему удару. Кстати, куда более удобное для пешего поединка, нежели сабля... Противники сошлись и вновь разошлись, и звон металла сопровождал их движения. Не то, чтобы Виктор был более искусным фехтовальщиком. Кто знает, как сложился бы поединок, доведись им встретиться наяву. Но как онирет он мог двигаться со скоростью мысли. И потому без труда после двух выпадов выбил из рук портупей-прапорщика оружие, а самого его прижал к дереву, утвердив острие палаша у него на горле.
— Сударь, — прохрипел тот, корчась и не в силах совладать с лицом, на котором отразились боль и страдания, — признаю себя побежденным. Извольте убрать оружие. Невыносимо прикосновение сути иного мира.
Виктор опустил клинок. Портупей-прапорщик, утратив былую браваду, привёл себя в порядок и обратился к Виктору уже без былого позёрства.
— Мне велено привести вас в дом. И я не могу не исполнить этого повеления. И вам следует покориться обстоятельствам, поскольку отсюда вам уже нет ходу никуда более. Идёмте же! Это не моя воля, это закон Мироздания, и потому, подчиняясь мне, вы не теряете достоинства.
— Извольте... — Отвечал Виктор. — Что же вы сразу-то не сказали?! Я только приведу себя в порядок. Неразумно противиться непреодолимым обстоятельствам. Не будете ли вы так любезны отвернуться на минуту, дабы я мог сменить мое платье?
Прапорщик отвернулся и принялся раскуривать трубку. Тут же у него за спиной из воздуха образовался человек в нарядном камзоле, пожалуй, времен Людовика XIV, со шпагой в парадных ножнах, в густо напудренном парике. Клон дружески улыбнулся Виктору, а тот, помахав ему рукой, отпрянул через полянку и слился с зарослями. Портупей-прапорщик повернулся и с видимым любопытством принялся разглядывать подсунутый ему фантом, который выглядел очень естественно и даже, пожалуй, излишне правдоподобно. Поговорив немного, они, уступая друг другу дорогу и всяческими иными способами соревнуясь в любезности, двинулись к дому.
Виктор же, вздохнув с облегчением, направился к беседке. Он выбрал самое крупное яблоко и откусил от него с румяного боку. Откусил и будто очнулся. Он был на том же месте, где остановился, пойдя навстречу призраку. Но призрака перед ним уже не было.
— Чудесной ночи, Лев Евграфович, — пожелала Диана, вступив в сон.
— И тебе, милая, — откликнулся гельти, внимательно взглянув на вошедшую. — Хотя, судя по твоему наряду, чудеса этой ночью тебе уже встретились.
— Не без того, — улыбнулась целительница.
— Любопытно, — произнёс Лев Евграфович, протягивая руку за трубкой. — Поделишься со стариком чудесами? Что ты сегодня видела? Где была?
— На балу у леди Исабеллы.
— А позволено ли будет спросить, — поинтересовался старый гельти, неспешно набивая трубку. — Каким это ветром тебя туда занесло?
— Не ветром, — ответила целительница, — а приглашением сэра Эндрю.
— А, ну если самого сэра Эндрю, — с ироничной улыбкой сказал Лев Евграфович, выделяя интонацией слово «сэра» — тогда конечно. И как? Тебе там понравилось?
— Потрясающе. — Сухо ответила Диана, недовольная иронией шефа. — Фантастическая работа команды крафтеров. Жаль, что вы меня так рано оттуда выдернули. Я не успела как следует рассмотреть...
— Декорации?
— Хозяйку, — всё так же сухо ответила целительница. — Диагноз до конца неясен. Пока очевидно только безответственное отношение к собственному здоровью.
Гельти рассмеялся.
— Ох, Ди, — сказал он, — ты почти как кошка.
— Какая кошка? — с недоумением и чуть обиженно спросила она.
— «Где ты была сегодня, киска?» — напел старик английскую народную песенку. — «У королевы...»
Он сделал паузу и продолжил:
— Правда, не английской, а риттеров. Но, как и киска, углядела там только мышку на ковре.
— Я не только углядела, — сказала Диана с легким смешком. — Я её ещё и почти поймала.
— А вот отсюда поподробнее, — велел гельти, отложивший в сторону и трубку, и смешки.
— Да тут и рассказывать особо нечего, — ответила целительница. — Леди Исабелла перед сном приняла сильное обезболивающее, но оно мало помогало. Зато помогла я. И предложила ей провести курс лечения.
— И она согласилась? — спросил Лев Евграфович.
— Да. Детали мы должны согласовать завтра, — сказала девушка, переходя на официальный тон. — Лев Евграфович, прошу разрешения на проведения курса лечения гельти риттеров леди Исабеллы.
— Разрешаю, — подтвердил Лев Евграфович, — приоритет — высокий.
И добавил с усмешкой, скорее для себя, чем для собеседницы:
— У Беллы найдётся, чем оплатить курс лечения.
Диана вздохнула с облегчением. Видимо, она до сих пор подсознательно боялась, что влезла на чужую территорию, что Исабеллу должны лечить свои целители.
Словно отвечая на её невысказанный вопрос, наставник продолжал:
— Ты умница, девочка. Леди Исабелла до сих пор на пушечный выстрел не подпускала к себе целителей. Не доверяет...
— Так она меня не как целительницу подпустила, — усмехнулась девушка. — А потом уже было поздно.
— Ди, ты — страшная женщина, — воскликнул Лев Евграфович.
Она польщённо улыбнулась.
— Но я позвал тебя, чтобы обсудить совсем другой вопрос, — продолжил гельти. — Скажи мне, как обстоят дела с той девочкой, Полиной?
— Что-то нехорошее там. — помрачнела целительница. — Она восстанавливается медленнее, чем должно было бы с учётом моих усилий. Но почерневшие разрывы въедаются в ауру всё сильнее.
— Нехорошее... — задумчиво протянул Лев Евграфович. — Боюсь, ты права, милая моя. Нехорошее. И с этим надо решать. Пойдём, посмотрим, что там творится.
Портупей-прапорщик и фантом-щёголь в парадном камзоле, галантно беседуя и время от времени раскланиваясь друг перед другом, исчезли за шпалерами кустарника, а Виктор, порадовавшись своей находчивости, уже было совсем собрался вернуться к Верочке, как вдруг смутное беспокойство заставило его повременить с этим: он вдруг явственно ощутил чей-то взгляд. Взгляд из неоткуда. Ощущение было таким, будто кто-то чужой внимательно присматривается, пытаясь разглядеть его. Это было как предупреждение. Появилось и тут же исчезло. Но пока он разбирался со своими ощущениями, совсем потерял ориентацию. Не было больше перед ним ни заброшенного парка, ни пруда, возле которого ожидали его Верочка и Лахов.
Виктор осмотрелся, стараясь разглядеть что-нибудь знакомое, какой-нибудь ориентир, который позволил бы ему вернуться к своим, но тщетно, а вместо усыпанной песком дорожки под ногами пробивалась сквозь пожухлую траву едва заметная тропинка. Тропинка — это указатель направления. Тем более, когда никаких других указателей нет. Он двинулся по ней и через колючий хмызник вышел к невысокому пригорку, накрытому густыми купами темных крон. Из зелени выглянули каменные прямоугольники. Присмотревшись, различил и кресты. Погост! Возле крайней могилки, у обелиска с пятиконечной звездой, спиной к нему сидел костистый широкоплечий парень в майке-тельняшке. Справа от него на узкой скамейке поверх аккуратно сложенной камуфляжной куртки лежал краповый берет, слева — один в другом — стояли два пластмассовых стаканчика, у ног приткнулась неоткупоренная бутылка водки. Виктору стиснуло сердце: потому что понял, когда парень повернется, увидит он то же лицо, что и на овальном фото, вмонтированном в надгробный камень. Парень обернулся и... Конечно, это был Колька. Друг детства. Тот Колька, тело которого в закрытом цинковом гробу два года назад было опущено в могилу на городском кладбище.
Колька смотрел весело, явно наслаждаясь произведенным эффектом. И Виктор догадался, что весь этот кладбищенский антураж он устроил специально. Розыгрыши всегда были его любимым занятием.
— Да я это, я! Покойничек в чистом виде. Чего ты засомневался? Думаешь, подстава?
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а потом порывисто обнялись. И Виктор понял, как он соскучился.
— Колька... — Пробормотал он, — Вот не ожидал. Как ты здесь?
— Хотел бы я сам знать — как. Как-то так... Но ты тяжёл на подъём. Я уж тебя заждался.
— Что значит «заждался»? — насторожился Виктор. Нехороший отклик вызвали в душе эти слова.
— Да не в том смысле, — усмехнулся Николай. — Не боись. Если бы я к тебе в сон пришел, да ещё со злым умыслом. А у нас наоборот... Это, наверное, хороший знак, когда живой к мёртвому в сон приходит.
— Это не твой сон, — буркнул первое, что пришло в голову, Виктор.
— Не мой, — охотно согласился Николай, — потому нам отсюда надо выбираться. Но сначала…
Он убрал стаканы, переставив их на ту сторону, где лежал берет. Кивнул Виктору на освободившееся место. Виктор присел на краешек скамейки. Колька был такой же, как при жизни: веселый, озорной. Никакой загробной унылости. Он уже сноровисто разливал водку. Сунул стаканчик Виктору. Улыбнулся ободряюще.
— Да садись ты нормально... Чего жмешься? Покойников что ли не видел?
— Видел, но разговаривать с ними не приходилось.
— Так пользуйся случаем. Под водочку самое то поговорить. Я нормальный, жизнерадостный жмур.
— Никогда не думал, что вот так придётся. С тобой пить рядом с твоей могилкой.
— Могилка-то не моя, — ответил Колька и погрустнел. Покрутил задумчиво в руках стаканчик. — Ошиблись покойником. Да и как узнать, где чьё, когда мина прямым попаданием накрыла. У меня и могилки-то нет. Потому мы сейчас с тобой и беседуем. Ладно, не будем о грустном. Давай-ка за встречу.
Виктор поднял стаканчик, на мгновенье только замешкавшись, не зная, следует ли чокаться, когда пьёшь с покойником, но Колька уверенно повёл свой стаканчик на сближение, давая понять, что следует.
Чокнулись и выпили... Водка была, как и положено ей быть во сне, без вкуса и запаха. Однако чувство легкого опьянения возникло. Закусить, правда, было нечем, да вроде бы и не требовалось.
— Захорошело? — Поинтересовался Колька, наливая по второй.
— Да. Странно как-то. С ничего.
— Стереотип реакции. Мне однажды, при жизни ещё, конечно, пришлось сидеть за праздничным столом, а пить было нельзя. Так вот, я не пил, но забалдел после третьей вместе со всеми.
Над головами их шумели кладбищенские деревья, отбрасывая густые тени на могильные памятники. Где-то надсадно каркала ворона, солнечный луч, отражаясь от сверкающей поверхности обелиска, бил по глазам, заставляя щуриться. Всё было так реально и убедительно, что иной раз казалось, будто и не сон это вовсе.
— Ну, давай ещё по одной, и поговорим о деле. Времени у нас с тобой в обрез, Витек. Вернее, у тебя. У меня-то вечность. Будь она...
— Что за дело? — Спросил Виктор, уже приноровившийся к обстановке: сон он и есть сон. Не важно поту- или поэтусторонний.
— Я тебя зачем позвал? Помощь мне твоя нужна.
— Честь имею представиться, — загрохотал офицер одновременно голосом, саблей и шпорами, — портупей-прапорщик Лубенского полка Фаддей Гарбуз-Бордзиловский. Участник трех войн и 12 дуэлей. И во всех, надо отметить, был победителем. Кроме последней, но исключительно в силу непреодолимых обстоятельств…
Фраза вышла довольно туманной. Впрочем, в любом случае должна была свидетельствовать о доблести бравого прапорщика, обладавшего к тому же и неизвестно что обозначающей приставкой «портупей». А соотношение коллективных и индивидуальных боевых действий как-то объясняло его невысокий чин при столь богатом военном прошлом. Виктор задумался, что сказать в ответ. Но прапорщик, кажется, и не ожидал ответа.
— Прошу в дом, милостивый государь. Специально послан обществом, дабы пригласить столь достойную уважения особу для приятной беседы. Прошу заметить, — тут он доверительно снизил тон, — сама Княгиня проявила интерес! Очень просят почтить визитом!
— Вот тебе и избегайте встречи с хозяином сна, — подумал Виктор. — Откажусь — под конвоем же приведёт!
— Милостивый государь, — стараясь попадать в предложенную стилистику речи, отвечал Виктор, — я польщён и глубоко тронут Вашим любезным приглашением. И, поверьте, для меня нет более высокой чести, чем предстать пред изысканным обществом, которое, если судить по тем отменным качествам, которые являете собой Вы, как его полноправный и, без сомнения, полномочный представитель, состоит из особ в высшей степени достойных и высоко порядочных, однако... — Здесь он сделал небольшую паузу, чтобы передохнуть. — Однако, сударь, вы должны принять во внимание, что, будучи в ваших местах проездом, я в данный момент просто не готов к подобному визиту. Судите сами, не могу же я предстать перед Княгиней в таком виде! — Он провел рукой по своему костюму, который тут же принял отчётливо небрежный вид — словно покрылся пылью и оброс собачками репейника. — Мне надобно некоторое время для того, чтобы привести себя в порядок. Не соблаговолите ли вы, сударь, передать Княгине слова, выражающие мою самую искреннюю благодарность, присовокупив к ним обещание явиться пред её взором, как только я приведу себя в порядок.
— Браво, — отвечал портупей-прапорщик, — покручивая ус. — Браво! — Это «браво», если проследить его восхищённый взгляд, несомненно, относилось к метаморфозам, происшедшим с костюмом. — Однако отложить визит никак невозможно, — продолжал он, кладя руку на эфес сабли. — Княгиня послала меня за вами. Ей любопытно было узнать, кто изволит совершать моционы по её владениям, как по своим собственным. Она будет считать себя глубоко уязвленной, если не воспользуется дарованной ей возможностью достойно встретить такого заслуживающего всяческого восхищения гостя. Так что, сударь, милости прошу. Ибо мне велено привести вас живым или мертвым. Да, впрочем, и какая разница... — с этими словами портупей-прапорщик чуть вытянул из ножен саблю.
Ситуация становилась интересной. А почему бы и нет? — подумал Виктор. — Не всё же с фантомами сражаться. Посмотрим, чему научили меня мастера исторического фехтования.
Было ещё одно обстоятельство, подтолкнувшее Виктора к действию. Очень уж пристально всматривался портупей-прапорщик в нечто за его спиной. Во время разговора Виктор, смущённый догадкой, оглянулся, чтобы проследить направление взгляда своего собеседника. Неясная тень маячила в том месте, где оставил он Верочку. Так она выглядела для перешагнувшего черту миров. Не хватало только, чтобы этот господин попытался затащить в дом и её!
— Сударь, — поинтересовался он, вложив в свой вопрос всю сыскавшуюся в нем светскость, — зная о вашем беспримерном мужестве, пребываю в недоумении по поводу того, почему столь храбрый кавалер дослужился до столь невысокого чина? Козни врагов, помешавшие проявить вам присущие от природы мужество и бесстрашие?
Портупей-прпорщик рявкнул в ответ и разом выхватил из ножен саблю.
— Княгиня сказала живого или мертвого! Защищайтесь, сударь!
— О! А говорят, что игроки и бретеры суеверны! Тринадцатая дуэль, все-таки.
Виктор встал в боевую позицию, выставив вперед вызванный из пустоты палаш — своё излюбленное оружие. Оружие пригодное и к рубке, и к колющему удару. Кстати, куда более удобное для пешего поединка, нежели сабля... Противники сошлись и вновь разошлись, и звон металла сопровождал их движения. Не то, чтобы Виктор был более искусным фехтовальщиком. Кто знает, как сложился бы поединок, доведись им встретиться наяву. Но как онирет он мог двигаться со скоростью мысли. И потому без труда после двух выпадов выбил из рук портупей-прапорщика оружие, а самого его прижал к дереву, утвердив острие палаша у него на горле.
— Сударь, — прохрипел тот, корчась и не в силах совладать с лицом, на котором отразились боль и страдания, — признаю себя побежденным. Извольте убрать оружие. Невыносимо прикосновение сути иного мира.
Виктор опустил клинок. Портупей-прапорщик, утратив былую браваду, привёл себя в порядок и обратился к Виктору уже без былого позёрства.
— Мне велено привести вас в дом. И я не могу не исполнить этого повеления. И вам следует покориться обстоятельствам, поскольку отсюда вам уже нет ходу никуда более. Идёмте же! Это не моя воля, это закон Мироздания, и потому, подчиняясь мне, вы не теряете достоинства.
— Извольте... — Отвечал Виктор. — Что же вы сразу-то не сказали?! Я только приведу себя в порядок. Неразумно противиться непреодолимым обстоятельствам. Не будете ли вы так любезны отвернуться на минуту, дабы я мог сменить мое платье?
Прапорщик отвернулся и принялся раскуривать трубку. Тут же у него за спиной из воздуха образовался человек в нарядном камзоле, пожалуй, времен Людовика XIV, со шпагой в парадных ножнах, в густо напудренном парике. Клон дружески улыбнулся Виктору, а тот, помахав ему рукой, отпрянул через полянку и слился с зарослями. Портупей-прапорщик повернулся и с видимым любопытством принялся разглядывать подсунутый ему фантом, который выглядел очень естественно и даже, пожалуй, излишне правдоподобно. Поговорив немного, они, уступая друг другу дорогу и всяческими иными способами соревнуясь в любезности, двинулись к дому.
Виктор же, вздохнув с облегчением, направился к беседке. Он выбрал самое крупное яблоко и откусил от него с румяного боку. Откусил и будто очнулся. Он был на том же месте, где остановился, пойдя навстречу призраку. Но призрака перед ним уже не было.
Глава 6
— Чудесной ночи, Лев Евграфович, — пожелала Диана, вступив в сон.
— И тебе, милая, — откликнулся гельти, внимательно взглянув на вошедшую. — Хотя, судя по твоему наряду, чудеса этой ночью тебе уже встретились.
— Не без того, — улыбнулась целительница.
— Любопытно, — произнёс Лев Евграфович, протягивая руку за трубкой. — Поделишься со стариком чудесами? Что ты сегодня видела? Где была?
— На балу у леди Исабеллы.
— А позволено ли будет спросить, — поинтересовался старый гельти, неспешно набивая трубку. — Каким это ветром тебя туда занесло?
— Не ветром, — ответила целительница, — а приглашением сэра Эндрю.
— А, ну если самого сэра Эндрю, — с ироничной улыбкой сказал Лев Евграфович, выделяя интонацией слово «сэра» — тогда конечно. И как? Тебе там понравилось?
— Потрясающе. — Сухо ответила Диана, недовольная иронией шефа. — Фантастическая работа команды крафтеров. Жаль, что вы меня так рано оттуда выдернули. Я не успела как следует рассмотреть...
— Декорации?
— Хозяйку, — всё так же сухо ответила целительница. — Диагноз до конца неясен. Пока очевидно только безответственное отношение к собственному здоровью.
Гельти рассмеялся.
— Ох, Ди, — сказал он, — ты почти как кошка.
— Какая кошка? — с недоумением и чуть обиженно спросила она.
— «Где ты была сегодня, киска?» — напел старик английскую народную песенку. — «У королевы...»
Он сделал паузу и продолжил:
— Правда, не английской, а риттеров. Но, как и киска, углядела там только мышку на ковре.
— Я не только углядела, — сказала Диана с легким смешком. — Я её ещё и почти поймала.
— А вот отсюда поподробнее, — велел гельти, отложивший в сторону и трубку, и смешки.
— Да тут и рассказывать особо нечего, — ответила целительница. — Леди Исабелла перед сном приняла сильное обезболивающее, но оно мало помогало. Зато помогла я. И предложила ей провести курс лечения.
— И она согласилась? — спросил Лев Евграфович.
— Да. Детали мы должны согласовать завтра, — сказала девушка, переходя на официальный тон. — Лев Евграфович, прошу разрешения на проведения курса лечения гельти риттеров леди Исабеллы.
— Разрешаю, — подтвердил Лев Евграфович, — приоритет — высокий.
И добавил с усмешкой, скорее для себя, чем для собеседницы:
— У Беллы найдётся, чем оплатить курс лечения.
Диана вздохнула с облегчением. Видимо, она до сих пор подсознательно боялась, что влезла на чужую территорию, что Исабеллу должны лечить свои целители.
Словно отвечая на её невысказанный вопрос, наставник продолжал:
— Ты умница, девочка. Леди Исабелла до сих пор на пушечный выстрел не подпускала к себе целителей. Не доверяет...
— Так она меня не как целительницу подпустила, — усмехнулась девушка. — А потом уже было поздно.
— Ди, ты — страшная женщина, — воскликнул Лев Евграфович.
Она польщённо улыбнулась.
— Но я позвал тебя, чтобы обсудить совсем другой вопрос, — продолжил гельти. — Скажи мне, как обстоят дела с той девочкой, Полиной?
— Что-то нехорошее там. — помрачнела целительница. — Она восстанавливается медленнее, чем должно было бы с учётом моих усилий. Но почерневшие разрывы въедаются в ауру всё сильнее.
— Нехорошее... — задумчиво протянул Лев Евграфович. — Боюсь, ты права, милая моя. Нехорошее. И с этим надо решать. Пойдём, посмотрим, что там творится.
Глава 7
Портупей-прапорщик и фантом-щёголь в парадном камзоле, галантно беседуя и время от времени раскланиваясь друг перед другом, исчезли за шпалерами кустарника, а Виктор, порадовавшись своей находчивости, уже было совсем собрался вернуться к Верочке, как вдруг смутное беспокойство заставило его повременить с этим: он вдруг явственно ощутил чей-то взгляд. Взгляд из неоткуда. Ощущение было таким, будто кто-то чужой внимательно присматривается, пытаясь разглядеть его. Это было как предупреждение. Появилось и тут же исчезло. Но пока он разбирался со своими ощущениями, совсем потерял ориентацию. Не было больше перед ним ни заброшенного парка, ни пруда, возле которого ожидали его Верочка и Лахов.
Виктор осмотрелся, стараясь разглядеть что-нибудь знакомое, какой-нибудь ориентир, который позволил бы ему вернуться к своим, но тщетно, а вместо усыпанной песком дорожки под ногами пробивалась сквозь пожухлую траву едва заметная тропинка. Тропинка — это указатель направления. Тем более, когда никаких других указателей нет. Он двинулся по ней и через колючий хмызник вышел к невысокому пригорку, накрытому густыми купами темных крон. Из зелени выглянули каменные прямоугольники. Присмотревшись, различил и кресты. Погост! Возле крайней могилки, у обелиска с пятиконечной звездой, спиной к нему сидел костистый широкоплечий парень в майке-тельняшке. Справа от него на узкой скамейке поверх аккуратно сложенной камуфляжной куртки лежал краповый берет, слева — один в другом — стояли два пластмассовых стаканчика, у ног приткнулась неоткупоренная бутылка водки. Виктору стиснуло сердце: потому что понял, когда парень повернется, увидит он то же лицо, что и на овальном фото, вмонтированном в надгробный камень. Парень обернулся и... Конечно, это был Колька. Друг детства. Тот Колька, тело которого в закрытом цинковом гробу два года назад было опущено в могилу на городском кладбище.
Колька смотрел весело, явно наслаждаясь произведенным эффектом. И Виктор догадался, что весь этот кладбищенский антураж он устроил специально. Розыгрыши всегда были его любимым занятием.
— Да я это, я! Покойничек в чистом виде. Чего ты засомневался? Думаешь, подстава?
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а потом порывисто обнялись. И Виктор понял, как он соскучился.
— Колька... — Пробормотал он, — Вот не ожидал. Как ты здесь?
— Хотел бы я сам знать — как. Как-то так... Но ты тяжёл на подъём. Я уж тебя заждался.
— Что значит «заждался»? — насторожился Виктор. Нехороший отклик вызвали в душе эти слова.
— Да не в том смысле, — усмехнулся Николай. — Не боись. Если бы я к тебе в сон пришел, да ещё со злым умыслом. А у нас наоборот... Это, наверное, хороший знак, когда живой к мёртвому в сон приходит.
— Это не твой сон, — буркнул первое, что пришло в голову, Виктор.
— Не мой, — охотно согласился Николай, — потому нам отсюда надо выбираться. Но сначала…
Он убрал стаканы, переставив их на ту сторону, где лежал берет. Кивнул Виктору на освободившееся место. Виктор присел на краешек скамейки. Колька был такой же, как при жизни: веселый, озорной. Никакой загробной унылости. Он уже сноровисто разливал водку. Сунул стаканчик Виктору. Улыбнулся ободряюще.
— Да садись ты нормально... Чего жмешься? Покойников что ли не видел?
— Видел, но разговаривать с ними не приходилось.
— Так пользуйся случаем. Под водочку самое то поговорить. Я нормальный, жизнерадостный жмур.
— Никогда не думал, что вот так придётся. С тобой пить рядом с твоей могилкой.
— Могилка-то не моя, — ответил Колька и погрустнел. Покрутил задумчиво в руках стаканчик. — Ошиблись покойником. Да и как узнать, где чьё, когда мина прямым попаданием накрыла. У меня и могилки-то нет. Потому мы сейчас с тобой и беседуем. Ладно, не будем о грустном. Давай-ка за встречу.
Виктор поднял стаканчик, на мгновенье только замешкавшись, не зная, следует ли чокаться, когда пьёшь с покойником, но Колька уверенно повёл свой стаканчик на сближение, давая понять, что следует.
Чокнулись и выпили... Водка была, как и положено ей быть во сне, без вкуса и запаха. Однако чувство легкого опьянения возникло. Закусить, правда, было нечем, да вроде бы и не требовалось.
— Захорошело? — Поинтересовался Колька, наливая по второй.
— Да. Странно как-то. С ничего.
— Стереотип реакции. Мне однажды, при жизни ещё, конечно, пришлось сидеть за праздничным столом, а пить было нельзя. Так вот, я не пил, но забалдел после третьей вместе со всеми.
Над головами их шумели кладбищенские деревья, отбрасывая густые тени на могильные памятники. Где-то надсадно каркала ворона, солнечный луч, отражаясь от сверкающей поверхности обелиска, бил по глазам, заставляя щуриться. Всё было так реально и убедительно, что иной раз казалось, будто и не сон это вовсе.
— Ну, давай ещё по одной, и поговорим о деле. Времени у нас с тобой в обрез, Витек. Вернее, у тебя. У меня-то вечность. Будь она...
— Что за дело? — Спросил Виктор, уже приноровившийся к обстановке: сон он и есть сон. Не важно поту- или поэтусторонний.
— Я тебя зачем позвал? Помощь мне твоя нужна.
