Тем более, не корысти же ради… Да и, если на то пошло, правила и законы существуют именно для членов корпорации, он же — изгой — моральной ответственности за их нарушение не несёт. Как и любой непосвященный, как соня. Наказание? Вполне возможно. Если поймают. А он умеет ходить, не оставляя следов и скрывать своё присутствие в Аите искусней Митрича, так неуклюже оступившегося.
Участок встретил Рубена мрачным сумраком. Если он такой даже после того, как Диана поработала с Полиной, трудно даже представить, что тут было раньше. Ничего, теперь, когда он восстановил свои возможности, вплотную займётся учениками. Всё наладится, все будет как надо… Сейчас главное найти ребят.
— Здравствуй, Рубен.
Лев Евграфович вырисовался из сплетений линий, словно изображение на графической головоломке, в которой среди разрозненных штрихов запрятано очертание человека. Да, снопространством он управляет классно.
— Здравствуйте, Лев Евграфович, — ответил Рубен, готовясь защищаться и прикидывая, какую линию поведения избрать. Граф, оказалось, был не один. Из сумбура полутонов проявилась вдруг Диана. Она ободряюще улыбнулась, мол, не бойся, я за тебя, и помахала ему узкой ладошкой. Пожалуй, даже со слишком демонстративной дружелюбностью помахала, если исходить из серьезности момента.
— Времени у нас мало, — проворчал Граф, едва заметно усмехнувшись фрондёрству Дианы, — так что прекращай ершиться и давай займёмся делом. Ты ведь, я вижу, вернул свои способности?
Ого! Это что? Явный намек на то, что старик в курсе происшедшего? И не сам ли он крыло приложил? Впрочем, зачем ему эти сложности? Он мог решить вопрос проще. Но что значит этот почти дружеский тон? Очень похоже на предложение мира. Вместо того, чтобы вызвать риттеров или Митрича, что более вероятно, да скрутить, да…
— Не озирайся, больше тут никого нет. Думаю, сил у нас с тобой вполне хватит.
— А…
— Наш покорный слуга? Твоих пацанов ловит, там, где их нет. Пускай похлопочет впустую. Заслужил. А мы делом займемся. Ты нас здесь подожди, — обратился он потеплевшим голосом к Диане, и вновь холодным к Рубену, — пошли что ли?
Он внезапно исчез, но тут же вновь появился уже вдалеке, едва различимый в густом сумраке. Рубен переместился к нему, но получилось у него это только в два приема. Граф спрятал в бороде усмешку: остался доволен проверкой.
— Ну, чего стоишь, открывай! Ты же у нас специалист по выморочным участкам.
И тот, не совсем понимая, что делает, подчиняясь наитию, уперся мысленно в нечто неосязаемое, неосознаваемое и, скорей всего, несуществующее, и тотчас в стене мрака возникла узкая, едва заметная светлая щель, которая начала медленно расширяться, подобно той, что образуют расходящиеся на театральной сцене занавеси.
— Ладно, хватит, — остановил его Граф, словно не догадываясь, что больше ему и не раздвинуть, — небось протиснемся.
Сказал и шагнул в просвет. Уверенно шагнул. У Рубена же в этот момент зашлось сердце. Что там за чертой, которую он так долго пытался переступить? Оказалось, что ничего особенного. Сон как сон. Заброшенный парк, песчаные — неухоженные или давно нехоженые — дорожки, с пробивающейся сквозь песок щетинистой травой, пруд с беседкой на берегу и белым столиком, накрытым для легкого перекуса — фрукты, бутылка, похоже, что с коньяком, стаканчики, один из которых был почти полным. А слева и справа длинная изгородь, напоминающая ту, которой в советские времена огораживали Парки культуры и отдыха, а в более ранние, если верить фильмам, — барские усадьбы.
А что ещё, если не усадьба? Сквозь серо-зеленую листву столетних кленов хорошо просматривался особняк, какие можно видеть в изданиях о дворянском быте двухсотлетней давности. Возле ограды, шагах в пятидесяти от них маячили, словно пребывающие в оцепенении, две неподвижные фигуры. Одна, если судить по одежде, барышня, вполне соответствующая той эпохе. В ней Рубен с удивлением узнал Верочку. Рядом с ней, ухватившись за прутья ограды, стоял Лахов. И снова Граф оказался проворней и сообразительней: он уже был рядом с ними. А те словно пребывали под наркозом. Чистые зомби. Лахов бессмысленно пялился куда-то в пространство, Верочка стояла, откинув голову и прикрыв глаза, будто очарованная… Чем там в девятнадцатом веке зачаровывались до дури экзальтированные барышни? Звуками клавесина? Как бы там ни было, оба никак не отреагировали на их появление.
— Держи проход, — вдруг крикнул Граф, и Рубен, почувствовав, что занавес между мирами пришел в движение, снова, как недавно, уперся в невидимые сходящиеся створки. И напрягаясь, чтобы сдержать их, крикнул Графу, — это не все, ещё один!
— Этих бы вывести, — буркнул Граф.
Но участок не хотел их выпускать, словно уже считал своей добычей. Створки медленно сходились, и Рубен понял, что ему их не удержать. В какой-то момент паническое чувство овладело им, и он уже совсем было собрался выскочить в сомнус Полины, инстинктивно спасаясь от надвигающейся страшной опасности, но увидел вдруг там Диану, глядевшую на происходящее широко раскрытыми от испуга глазами. И опомнился. Остался на выморочном.
Граф смотрел хмуро, сердито. Но Рубен понял, что не по его адресу это недовольство. Просто таким образом он скрывал свою растерянность.
— Э, да у нас гости, — раздалось за спиной.
Странный субъект маячил на дорожке парка. Был он в старинном военном одеянии — времен наполеоновских войн, с саблей на боку и повязкой, на которой проступала свежая кровь, почему-то показавшаяся Рубену бутафорской. Вид у него был такой, будто бы он только что вышел из боя. Вернее, он своим видом словно демонстрировал это. Рубен подумал, что это, напоминающее театральное, действо вполне логичное дополнение к занавесу.
— Куда же вы? Неужели даже лафиту не выпьете? И зачем уводите наших дорогих гостей? Так у нас не принято.
Вояка положил руку на эфес. Жест был откровенно демонстративным. Ну что ж. Рубен, нащупав в кармане дэнз, выступил было вперед, но Граф, освободившись от бесчувственных тел Лахова и Верочки, впрочем, вполне устойчивых вдруг рявкнул, да так, что Рубен вздрогнул:
— Извольте представиться, сударь!
— Сначала вы себя назовите, коли пожаловали незвано. — Отвечал тот, кого назвали сударем, однако в голосе его пропала глумливая ирония и появилась настороженность.
— Граф Бестужев, — отвечал уверенно и с достоинством Лев Евграфович. И почему-то Рубену это не показалось ни самозванством, ни, тем более, попыткой блефовать.
— Сегодняшний день подарил нам много неожиданных и приятных визитов. — пробормотал явно сконфуженный их собеседник. И закончил уже почти почтительно, — Нет, так просто мы вас не отпустим, гости дорогие. Попрошу в дом. Княгиня вся в ожидании, — попытался он вновь свернуть на дурашливый речитатив. Но Граф оборвал его.
— Ваше имя, сударь.
Тот немного помялся, а потом выдавил из себя:
— Портупей-прапорщик Лубенского полка Фаддей Гарбуз-Бордзиловский.
— Почему в нарушении устава в форме подпоручика?
Рубен только хмыкнул: надо же, какие тонкости… Вот это Граф! А Фаддей, словно ожидал спрошенного и словно боялся, что будет об этом спрошен, вдруг замялся и отвечал чуть смущённо, как уличенный в карточном шулерстве, и хоть не в настоящей игре, а лишь шуточной — на какие-нибудь фанты, принялся оправдываться:
— Ваша светлость, смею доложить, что, имея право на производство в подпоручики при условии длительной беспорочной службы и успешной сдачи экзаменов, а также пройдя оные испытания, не был зачислен на должность лишь потому, что выбыл из списков живых по причине неудачной дуэли.
Выпалив все это, портупей-прапорщик уставился на Графа, ожидая его ответа. И вид у него был такой, будто он готов, если поступит указание, тут же снять с себя самочинно надетый мундир и даже рейтузы, оставшись в исподнем.
Рубен зачарованно наблюдал за этой сценой, не веря в её реальность. Сон, да и только! Никакой логики, никакого здравого смысла. А он в этом сне — просто пассивный соня.
— Оставьте его, Граф, — вдруг раздался от дома женский голос — низкий, властный. — Я ему разрешила. Пускай себе тешится. Каждому хочется достичь высот, при обычных условиях недостижимых. Думаю, этого объяснения достаточно. А ты, голубчик, иди к себе. Дважды на день быть битым — это слишком даже для тебя.
— Ваше сиятельство? Рад вас видеть,— проговорил Лев Евграфович, кажется, нисколько не удивившись внезапному появлению дородной дамы в чёрном.
От одного взгляда на её белое, безжизненное, испещрённое рунами морщин лицо по спине Рубена побежали мурашки.
— А вы, милостивый государь, не рады? — дама с лёгкой усмешкой взглянула на Рубена, — так стремились сюда попасть, так настаивали на встрече... Ну да то дело прошлое.
— Рад, ваше сиятельство, — выдавил из себя Рубен.
— Вот и мы рады, — любезно проговорила дама. — гостям званым и незваным. Добро пожаловать в мои владения! Прошу в дом.
— Премного благодарны за приглашение, Ваше сиятельство, — любезно улыбнулся Граф. — И обязательно воспользуемся им… в другой раз.
— Проходите в дом господа, я настаиваю, проходите! — потребовала дама, разом постарев ещё больше.
— В другой раз, ваше сиятельство, — любезно, но твёрдо ответил Граф, словно не замечая перемен, произошедших с дамой. И добавил невпопад:
— Кириос Филасеос велел кланяться вам и передать, что думает о вас денно и нощно…
— Денно и нощно? — деланно умилилась старуха. — Какая честь для меня!
И тут же посуровела, отчего в воздухе, кажется, похолодало:
— Здесь моё место. Моё и только моё! Пернатому сюда хода нет!
Лев Евграфович чуть склонил голову:
— Как скажете, ваше сиятельство, как скажете. Нет так нет.
Он провёл рукой по рукаву, стряхнув на землю откуда-то взявшееся серое пёрышко.
Старуха с неприязнью поджала губы, глядя на перо, медленно кружащееся в воздухе.
— Заберите это отсюда, Граф! — потребовала она.
— Непременно заберу, ваше сиятельство, — с подчёркнутой почтительностью ответил Лев Евграфович. — Заберу вместе с вашими незваными гостями.
Он повёл рукой, показывая на Верочку с Лаховым. Затем огляделся по сторонам и спросил:
— Простите, Княгиня. Не соблаговолите ли сообщить о судьбе вашего третьего гостя?
Княгиня неласково усмехнулась, ещё раз взглянула на перо и кивнула в сторону портупей-прапорщика:
— У него спросите, он его видел последним, чему есть свидетельство.
Портупей-прапорщик, потеребив бинты, отвечал сконфуженно:
— Та персона изволила отбыть в неопределенном направлении и в настоящее время место его пребывания неизвестно, — и запутавшись в родах, умолк.
— Да уж, Граф, не взыщите, — пришла ему на выручку Княгиня. — Где-то сей кавалер пребывает сейчас в наших пределах, но где… Доподлинно неизвестно. Гостеприимством нашим он пренебрег, и оттого остается только полагаться на благоприятный случай. Если не сыщется, то уж и не извольте беспокоиться по его поводу. Мы его определим по художественной части. Не без таланта юноша.
— Честь имеем кланяться, — отвечал Граф, резко прекращая разговор, словно и не требовалось ему иных объяснений. Взяв под руку Верочку, негромко велел Рубену, — бери второго и пошли, пока отпускают. — И увидев, что тот мнется, велел властно, — пошли, говорю!
Затем повёл рукой, подхватывая пёрышко, и двинулся к выходу на участок Полины.
Сквозь проём в занавесе они прошли без затруднения. И тут же завеса сомкнулась за их спинами, отрезая сон Полины от потустороннего — во всех смыслах этого слова — участка.
— Принимай пациентов, Ди. — скомандовал Граф. И повернулся к Рубену. — Как только она приведёт ребят в чувство, просыпайтесь.
— А..., — начал Рубен, собираясь спросить о Вике, но Лев Евграфович договорить ему не дал.
— «А», — ответил он, покосившись на Диану, — будем ждать. Если спасти его не удастся, у тебя будут неприятные объяснения в полиции. Но не думаю, что долгие. Причину смерти установить врачам не удастся. Такие причины не в их компетенции, — тут он поджал губы, словно недоумевая по поводу халатной неосведомленности медицинских работников о существовании подобных причин, — но и криминала они не обнаружат.
Рубен вскинулся, но Граф снова отмахнулся от него и добавил мягче:
— Это в крайнем случае. При фатальном исходе. — И вдруг, отбросив фирменную графскую вальяжность, процедил:
— А ты что думал, умник, что это всё шуточки? Что твою гениальную инициативу престарелый ренегат из зависти душит?
— Думал, — сознался Рубен сконфуженно. — Но княгиня эта. И прапорщик. Как вы с ними! Мне показалось, что вы знакомы…
— Точнее сказать, — хмыкнул Граф, – у нас есть очень влиятельный общий знакомый. А то бы мы ушли, как же…
Рубену вдруг остро захотелось вновь работать с Графом. И тот словно понял это. Потому что сказал:
— Ладно, как это все закончится, возвращайся. А закончится оно удачно, раз княгиня обещала.
Когда такое обещала княгиня, Рубен не помнил, больше того, был уверен, что не прозвучало на эту тему ни слова, однако Граф произнес фразу уверенно, значит, знал что-то им не услышанное, что-то ему недоступное.
— Тогда и будем решать, куда тебя пристроить, — продолжил гельти. — Есть у меня свободный золотой браслет. Тебе этот браслет, вижу я, по статусу полагается. Подрос ты ощутимо. Было бы несправедливо этого не замечать. И, кстати, серебро срочно требуется. Есть достойные претенденты, — и он, улыбнувшись, кивнул в сторону Дианы.
Виктор взглянул на плещущиеся волны, и спросил без особой надежды услышать ответ:
— Это что, море?
— Река. Стикс. Слыхал о такой?
Он сразу поверил. То ли потому, что уже принял как должное осведомлённость Николая, доверившись его опыту «местного», то ли потому, что было это в каком-то внутреннем соответствии с происходящем. Спросил с волнением:
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Видишь огонек? Это Харон. Его лодка.
—- Значит, Стикс, — сказал Виктор зло, пытаясь продемонстрировать ехидный скептицизм, — Харон...
— Харон. Я уже с ним разок побеседовал. На загрузке.
— И что ты от него узнал?
— Что мне в лодке места нет. И тебе, кстати, тоже нет.
— Он и про меня сказал?
— Нет, не про тебя, а про таких… Как ты и я.
— Каких таких? Почему нет места?
— Потому что Харон не берет незахороненных. А уж живых и подавно. Придётся вплавь.
— Куда вплавь? В мир теней? Зачем нам туда?
— Нам не туда, нам обратно. К другому берегу. К живому.
— К едва живому…
Сзади, в туннеле ухнуло. Николай оглянулся, сказал решительно:
— Надо прыгать… Другого пути нет.
— А как же... забвение? Наглотаемся же…
— Я сказал: «Стикс», а не «Лета». Река забвения — Лета.
И решительно подошёл к краю плато. Сделав приглашающий жест, приказал:
— Прыгнем вместе. Вдруг кто-нибудь сдрейфит. Давай руку.
Виктор, уязвлённые этим «кто-то», хотел огрызнуться, но взглянул в тёмную бездну, и горло у него стиснуло так, что он не сумел выдавить из себя ни слова. Да и не до того уже было. И подобно самоубийце, стремящемуся избавиться от непреодолимого отчаянья, шагнул в бездну.
Вода была водой. Она, как и положено ей, сомкнулась над головой, а потом вытолкнула на поверхность. Вокруг в сумрачном мареве, слабо отсвечивая, плескались мелкие волны. И ни скалы, ни насыпи поблизости, словно и не прыгал он с огромной высоты. Но ведь должно что-то быть, на чём размещался коридор, плато! Нет, только вода.
Участок встретил Рубена мрачным сумраком. Если он такой даже после того, как Диана поработала с Полиной, трудно даже представить, что тут было раньше. Ничего, теперь, когда он восстановил свои возможности, вплотную займётся учениками. Всё наладится, все будет как надо… Сейчас главное найти ребят.
— Здравствуй, Рубен.
Лев Евграфович вырисовался из сплетений линий, словно изображение на графической головоломке, в которой среди разрозненных штрихов запрятано очертание человека. Да, снопространством он управляет классно.
— Здравствуйте, Лев Евграфович, — ответил Рубен, готовясь защищаться и прикидывая, какую линию поведения избрать. Граф, оказалось, был не один. Из сумбура полутонов проявилась вдруг Диана. Она ободряюще улыбнулась, мол, не бойся, я за тебя, и помахала ему узкой ладошкой. Пожалуй, даже со слишком демонстративной дружелюбностью помахала, если исходить из серьезности момента.
— Времени у нас мало, — проворчал Граф, едва заметно усмехнувшись фрондёрству Дианы, — так что прекращай ершиться и давай займёмся делом. Ты ведь, я вижу, вернул свои способности?
Ого! Это что? Явный намек на то, что старик в курсе происшедшего? И не сам ли он крыло приложил? Впрочем, зачем ему эти сложности? Он мог решить вопрос проще. Но что значит этот почти дружеский тон? Очень похоже на предложение мира. Вместо того, чтобы вызвать риттеров или Митрича, что более вероятно, да скрутить, да…
— Не озирайся, больше тут никого нет. Думаю, сил у нас с тобой вполне хватит.
— А…
— Наш покорный слуга? Твоих пацанов ловит, там, где их нет. Пускай похлопочет впустую. Заслужил. А мы делом займемся. Ты нас здесь подожди, — обратился он потеплевшим голосом к Диане, и вновь холодным к Рубену, — пошли что ли?
Он внезапно исчез, но тут же вновь появился уже вдалеке, едва различимый в густом сумраке. Рубен переместился к нему, но получилось у него это только в два приема. Граф спрятал в бороде усмешку: остался доволен проверкой.
— Ну, чего стоишь, открывай! Ты же у нас специалист по выморочным участкам.
И тот, не совсем понимая, что делает, подчиняясь наитию, уперся мысленно в нечто неосязаемое, неосознаваемое и, скорей всего, несуществующее, и тотчас в стене мрака возникла узкая, едва заметная светлая щель, которая начала медленно расширяться, подобно той, что образуют расходящиеся на театральной сцене занавеси.
— Ладно, хватит, — остановил его Граф, словно не догадываясь, что больше ему и не раздвинуть, — небось протиснемся.
Сказал и шагнул в просвет. Уверенно шагнул. У Рубена же в этот момент зашлось сердце. Что там за чертой, которую он так долго пытался переступить? Оказалось, что ничего особенного. Сон как сон. Заброшенный парк, песчаные — неухоженные или давно нехоженые — дорожки, с пробивающейся сквозь песок щетинистой травой, пруд с беседкой на берегу и белым столиком, накрытым для легкого перекуса — фрукты, бутылка, похоже, что с коньяком, стаканчики, один из которых был почти полным. А слева и справа длинная изгородь, напоминающая ту, которой в советские времена огораживали Парки культуры и отдыха, а в более ранние, если верить фильмам, — барские усадьбы.
А что ещё, если не усадьба? Сквозь серо-зеленую листву столетних кленов хорошо просматривался особняк, какие можно видеть в изданиях о дворянском быте двухсотлетней давности. Возле ограды, шагах в пятидесяти от них маячили, словно пребывающие в оцепенении, две неподвижные фигуры. Одна, если судить по одежде, барышня, вполне соответствующая той эпохе. В ней Рубен с удивлением узнал Верочку. Рядом с ней, ухватившись за прутья ограды, стоял Лахов. И снова Граф оказался проворней и сообразительней: он уже был рядом с ними. А те словно пребывали под наркозом. Чистые зомби. Лахов бессмысленно пялился куда-то в пространство, Верочка стояла, откинув голову и прикрыв глаза, будто очарованная… Чем там в девятнадцатом веке зачаровывались до дури экзальтированные барышни? Звуками клавесина? Как бы там ни было, оба никак не отреагировали на их появление.
— Держи проход, — вдруг крикнул Граф, и Рубен, почувствовав, что занавес между мирами пришел в движение, снова, как недавно, уперся в невидимые сходящиеся створки. И напрягаясь, чтобы сдержать их, крикнул Графу, — это не все, ещё один!
— Этих бы вывести, — буркнул Граф.
Но участок не хотел их выпускать, словно уже считал своей добычей. Створки медленно сходились, и Рубен понял, что ему их не удержать. В какой-то момент паническое чувство овладело им, и он уже совсем было собрался выскочить в сомнус Полины, инстинктивно спасаясь от надвигающейся страшной опасности, но увидел вдруг там Диану, глядевшую на происходящее широко раскрытыми от испуга глазами. И опомнился. Остался на выморочном.
Граф смотрел хмуро, сердито. Но Рубен понял, что не по его адресу это недовольство. Просто таким образом он скрывал свою растерянность.
— Э, да у нас гости, — раздалось за спиной.
Странный субъект маячил на дорожке парка. Был он в старинном военном одеянии — времен наполеоновских войн, с саблей на боку и повязкой, на которой проступала свежая кровь, почему-то показавшаяся Рубену бутафорской. Вид у него был такой, будто бы он только что вышел из боя. Вернее, он своим видом словно демонстрировал это. Рубен подумал, что это, напоминающее театральное, действо вполне логичное дополнение к занавесу.
— Куда же вы? Неужели даже лафиту не выпьете? И зачем уводите наших дорогих гостей? Так у нас не принято.
Вояка положил руку на эфес. Жест был откровенно демонстративным. Ну что ж. Рубен, нащупав в кармане дэнз, выступил было вперед, но Граф, освободившись от бесчувственных тел Лахова и Верочки, впрочем, вполне устойчивых вдруг рявкнул, да так, что Рубен вздрогнул:
— Извольте представиться, сударь!
— Сначала вы себя назовите, коли пожаловали незвано. — Отвечал тот, кого назвали сударем, однако в голосе его пропала глумливая ирония и появилась настороженность.
— Граф Бестужев, — отвечал уверенно и с достоинством Лев Евграфович. И почему-то Рубену это не показалось ни самозванством, ни, тем более, попыткой блефовать.
— Сегодняшний день подарил нам много неожиданных и приятных визитов. — пробормотал явно сконфуженный их собеседник. И закончил уже почти почтительно, — Нет, так просто мы вас не отпустим, гости дорогие. Попрошу в дом. Княгиня вся в ожидании, — попытался он вновь свернуть на дурашливый речитатив. Но Граф оборвал его.
— Ваше имя, сударь.
Тот немного помялся, а потом выдавил из себя:
— Портупей-прапорщик Лубенского полка Фаддей Гарбуз-Бордзиловский.
— Почему в нарушении устава в форме подпоручика?
Рубен только хмыкнул: надо же, какие тонкости… Вот это Граф! А Фаддей, словно ожидал спрошенного и словно боялся, что будет об этом спрошен, вдруг замялся и отвечал чуть смущённо, как уличенный в карточном шулерстве, и хоть не в настоящей игре, а лишь шуточной — на какие-нибудь фанты, принялся оправдываться:
— Ваша светлость, смею доложить, что, имея право на производство в подпоручики при условии длительной беспорочной службы и успешной сдачи экзаменов, а также пройдя оные испытания, не был зачислен на должность лишь потому, что выбыл из списков живых по причине неудачной дуэли.
Выпалив все это, портупей-прапорщик уставился на Графа, ожидая его ответа. И вид у него был такой, будто он готов, если поступит указание, тут же снять с себя самочинно надетый мундир и даже рейтузы, оставшись в исподнем.
Рубен зачарованно наблюдал за этой сценой, не веря в её реальность. Сон, да и только! Никакой логики, никакого здравого смысла. А он в этом сне — просто пассивный соня.
— Оставьте его, Граф, — вдруг раздался от дома женский голос — низкий, властный. — Я ему разрешила. Пускай себе тешится. Каждому хочется достичь высот, при обычных условиях недостижимых. Думаю, этого объяснения достаточно. А ты, голубчик, иди к себе. Дважды на день быть битым — это слишком даже для тебя.
— Ваше сиятельство? Рад вас видеть,— проговорил Лев Евграфович, кажется, нисколько не удивившись внезапному появлению дородной дамы в чёрном.
От одного взгляда на её белое, безжизненное, испещрённое рунами морщин лицо по спине Рубена побежали мурашки.
— А вы, милостивый государь, не рады? — дама с лёгкой усмешкой взглянула на Рубена, — так стремились сюда попасть, так настаивали на встрече... Ну да то дело прошлое.
— Рад, ваше сиятельство, — выдавил из себя Рубен.
— Вот и мы рады, — любезно проговорила дама. — гостям званым и незваным. Добро пожаловать в мои владения! Прошу в дом.
— Премного благодарны за приглашение, Ваше сиятельство, — любезно улыбнулся Граф. — И обязательно воспользуемся им… в другой раз.
— Проходите в дом господа, я настаиваю, проходите! — потребовала дама, разом постарев ещё больше.
— В другой раз, ваше сиятельство, — любезно, но твёрдо ответил Граф, словно не замечая перемен, произошедших с дамой. И добавил невпопад:
— Кириос Филасеос велел кланяться вам и передать, что думает о вас денно и нощно…
— Денно и нощно? — деланно умилилась старуха. — Какая честь для меня!
И тут же посуровела, отчего в воздухе, кажется, похолодало:
— Здесь моё место. Моё и только моё! Пернатому сюда хода нет!
Лев Евграфович чуть склонил голову:
— Как скажете, ваше сиятельство, как скажете. Нет так нет.
Он провёл рукой по рукаву, стряхнув на землю откуда-то взявшееся серое пёрышко.
Старуха с неприязнью поджала губы, глядя на перо, медленно кружащееся в воздухе.
— Заберите это отсюда, Граф! — потребовала она.
— Непременно заберу, ваше сиятельство, — с подчёркнутой почтительностью ответил Лев Евграфович. — Заберу вместе с вашими незваными гостями.
Он повёл рукой, показывая на Верочку с Лаховым. Затем огляделся по сторонам и спросил:
— Простите, Княгиня. Не соблаговолите ли сообщить о судьбе вашего третьего гостя?
Княгиня неласково усмехнулась, ещё раз взглянула на перо и кивнула в сторону портупей-прапорщика:
— У него спросите, он его видел последним, чему есть свидетельство.
Портупей-прапорщик, потеребив бинты, отвечал сконфуженно:
— Та персона изволила отбыть в неопределенном направлении и в настоящее время место его пребывания неизвестно, — и запутавшись в родах, умолк.
— Да уж, Граф, не взыщите, — пришла ему на выручку Княгиня. — Где-то сей кавалер пребывает сейчас в наших пределах, но где… Доподлинно неизвестно. Гостеприимством нашим он пренебрег, и оттого остается только полагаться на благоприятный случай. Если не сыщется, то уж и не извольте беспокоиться по его поводу. Мы его определим по художественной части. Не без таланта юноша.
— Честь имеем кланяться, — отвечал Граф, резко прекращая разговор, словно и не требовалось ему иных объяснений. Взяв под руку Верочку, негромко велел Рубену, — бери второго и пошли, пока отпускают. — И увидев, что тот мнется, велел властно, — пошли, говорю!
Затем повёл рукой, подхватывая пёрышко, и двинулся к выходу на участок Полины.
Сквозь проём в занавесе они прошли без затруднения. И тут же завеса сомкнулась за их спинами, отрезая сон Полины от потустороннего — во всех смыслах этого слова — участка.
— Принимай пациентов, Ди. — скомандовал Граф. И повернулся к Рубену. — Как только она приведёт ребят в чувство, просыпайтесь.
— А..., — начал Рубен, собираясь спросить о Вике, но Лев Евграфович договорить ему не дал.
— «А», — ответил он, покосившись на Диану, — будем ждать. Если спасти его не удастся, у тебя будут неприятные объяснения в полиции. Но не думаю, что долгие. Причину смерти установить врачам не удастся. Такие причины не в их компетенции, — тут он поджал губы, словно недоумевая по поводу халатной неосведомленности медицинских работников о существовании подобных причин, — но и криминала они не обнаружат.
Рубен вскинулся, но Граф снова отмахнулся от него и добавил мягче:
— Это в крайнем случае. При фатальном исходе. — И вдруг, отбросив фирменную графскую вальяжность, процедил:
— А ты что думал, умник, что это всё шуточки? Что твою гениальную инициативу престарелый ренегат из зависти душит?
— Думал, — сознался Рубен сконфуженно. — Но княгиня эта. И прапорщик. Как вы с ними! Мне показалось, что вы знакомы…
— Точнее сказать, — хмыкнул Граф, – у нас есть очень влиятельный общий знакомый. А то бы мы ушли, как же…
Рубену вдруг остро захотелось вновь работать с Графом. И тот словно понял это. Потому что сказал:
— Ладно, как это все закончится, возвращайся. А закончится оно удачно, раз княгиня обещала.
Когда такое обещала княгиня, Рубен не помнил, больше того, был уверен, что не прозвучало на эту тему ни слова, однако Граф произнес фразу уверенно, значит, знал что-то им не услышанное, что-то ему недоступное.
— Тогда и будем решать, куда тебя пристроить, — продолжил гельти. — Есть у меня свободный золотой браслет. Тебе этот браслет, вижу я, по статусу полагается. Подрос ты ощутимо. Было бы несправедливо этого не замечать. И, кстати, серебро срочно требуется. Есть достойные претенденты, — и он, улыбнувшись, кивнул в сторону Дианы.
Глава 9
Виктор взглянул на плещущиеся волны, и спросил без особой надежды услышать ответ:
— Это что, море?
— Река. Стикс. Слыхал о такой?
Он сразу поверил. То ли потому, что уже принял как должное осведомлённость Николая, доверившись его опыту «местного», то ли потому, что было это в каком-то внутреннем соответствии с происходящем. Спросил с волнением:
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Видишь огонек? Это Харон. Его лодка.
—- Значит, Стикс, — сказал Виктор зло, пытаясь продемонстрировать ехидный скептицизм, — Харон...
— Харон. Я уже с ним разок побеседовал. На загрузке.
— И что ты от него узнал?
— Что мне в лодке места нет. И тебе, кстати, тоже нет.
— Он и про меня сказал?
— Нет, не про тебя, а про таких… Как ты и я.
— Каких таких? Почему нет места?
— Потому что Харон не берет незахороненных. А уж живых и подавно. Придётся вплавь.
— Куда вплавь? В мир теней? Зачем нам туда?
— Нам не туда, нам обратно. К другому берегу. К живому.
— К едва живому…
Сзади, в туннеле ухнуло. Николай оглянулся, сказал решительно:
— Надо прыгать… Другого пути нет.
— А как же... забвение? Наглотаемся же…
— Я сказал: «Стикс», а не «Лета». Река забвения — Лета.
И решительно подошёл к краю плато. Сделав приглашающий жест, приказал:
— Прыгнем вместе. Вдруг кто-нибудь сдрейфит. Давай руку.
Виктор, уязвлённые этим «кто-то», хотел огрызнуться, но взглянул в тёмную бездну, и горло у него стиснуло так, что он не сумел выдавить из себя ни слова. Да и не до того уже было. И подобно самоубийце, стремящемуся избавиться от непреодолимого отчаянья, шагнул в бездну.
Вода была водой. Она, как и положено ей, сомкнулась над головой, а потом вытолкнула на поверхность. Вокруг в сумрачном мареве, слабо отсвечивая, плескались мелкие волны. И ни скалы, ни насыпи поблизости, словно и не прыгал он с огромной высоты. Но ведь должно что-то быть, на чём размещался коридор, плато! Нет, только вода.
