—Тьфу на тебя, Рубен Михайлович! Этого нам только не хватало. — зло шикнул Митрич.
— Посмотреть на участок надо, изучить его со всей тщательностью. — согласился Граф. И заговорил уже другим, обезличенно-официальным тоном, — Изучением участка займётся группа из трёх человек: Рубен Михайлович, Дмитрий Дмитриевич и Виктор... Официальным координатором группы, во избежание всякого рода... недоразумений назначаю Виктора.
— Ну, Лёва! Это уже…
— Есть возражения по существу, Дмитрий Дмитриевич?
— Ну, с его опытом… Как можно?
— Опыт хождения по иномирью у него намного богаче твоего. А если не хватит теоретических знаний, то ты же не откажешься проконсультировать молодого сноходца?
Рубен довольно улыбнулся и подмигнул Виктору.
— Спасибо за доверие, Лев Евграфович, — чуть замявшись ответил Виктор, — но я не совсем понимаю, о чём идёт речь. Что именно нам надо искать?
— Видите ли, Виктор, — при этих словах Граф повернулся к молодому человеку, — у наших коллег возникло подозрение, что силы, которые в просторечье принято называть «потусторонними», постепенно превращают участок Полины в нуль-сомнус. Вы уже сталкивались с персонификациями этих сил, не так ли?
— Сталкивался, — Виктор попытался улыбнуться, но улыбка при воспоминании о приключениях вышла кривоватой. — А что будет с самой Полиной?
— Я эвакуирую девочку и лично проконтролирую её сны. А заодно приставлю к делу. Есть одно подходящее местечко, где до неё никто не доберётся.
— Лёва, ты хочешь ... Это же нереально! А как же допуск? — ошарашено спросил Митрич.
— Допуск ей сделаю. И помогу ей выгородить участочек рядом со стеллажом попроще.
— Личный участочек в Библионарии? — с удивлением и лёгкой толикой зависти спросила Диана.
— Да, у девочки явный талант к работе с текстами. Вырастим из неё архивариуса. Старый Феофил давно мечтает о преемнике, а архивариусы — не риттеры, желающие в очереди не стоят. Что скажешь, Рубен?
— Должно сработать.
— Вот и ладно. Вопрос решили. И, Рубен, не казнись особенно. Все мы в этом, ну, разве только, кроме молодежи, — он кивнул в сторону Дианы и Виктора, — замешаны. Кто перестарался, кто недосмотрел… Все вместе и выправлять будем. А пока неплохо бы и чайку попить. Виктор, помогите, пожалуйста, Дмитрию Дмитриевичу. Самовар у нас тяжёленек, вылитый купец третьей гильдии.
— Налитый, — поправил его Митрич. — Неудобно, конечно, начальника заставлять работать, но если начальник, который главней, распорядился, тогда, конечно…
Самовар, действительно, напоминал купца, какими их изображают в пьесах Островского — пузатый, дородный и даже с медалями, оттиснутыми на округлом туловище. Виктору вспомнилась картинка из энциклопедии, где похожие медали украшали такие же округлые фигуры российских негоциантов середины девятнадцатого века. Назывались те медали «За усердие» и «За полезное». Очень даже в тему к пышущему паром агрегату. Виктор подхватил его под белы ручки — в брюхе у этого титана плескалось никак не меньше ведра кипятка — и потащил в столовую. Митрич с большой двухэтажной корзиной, нагруженной выпечкой, вареньем, сливками и с заварником, чуть меньшим своего родственника, в другой руке, пошёл впереди, придерживая двери.
Есть в российском чаепитии нечто умиротворяющее. Возможно, чуть остуженный кипяток, разогревая тело, передает тепло душе, размягчая её. Или сахар, который называют гормоном счастья, проникая в мозг, стимулирует ведомые только специалистам рецепторы, ответственные за дружелюбие и радушие.
Огромный самовар, установленный в центре круглого, видно, специально и подобранного с ним в пару, стола на слоноподобных ногах-подпорках, словно бы вдруг стал не только центром всего действа, но и сам превратился в действующее лицо. Его блестящие бока отражали одновременно всю компанию, при этом в шутливо-шаржевой манере, очень располагающей к благодушию и расслабленности. Виктор, глядя на то, как смягчились лица, как весёлость вытеснила беспокойство и тревожность, подумал, что надо будет и у себя на сомнусе завести подобный генератор хорошего настроения. После того как самовар занял главенствующее место за столом, Граф словно сдвинулся в сторону, перестал возвышаться над всеми, заполнять собой всё пространство, от чего каждый, высказываясь, словно бы косил глазом в его сторону, сверяя свои слова с его реакцией. А вот Митрич, наоборот, словно вырос. Может быть, потому, что даже, когда все уселись, продолжал возвышаться над столом, уверенно распоряжаясь, налаживая порядок застолья, распределяя столовую утварь и угощения.
— Да угомонись уж ты, Дим, — прикрикнул на него наконец, впрочем, весьма добродушно, Лев Евграфович, — да что они, маленькие? Сами всё достанут.
— Самовар знатный, — чуть расстегнулся душевно Рубен, — заслуженный орденоносец. Помню его ещё курящим…
— Это Дмитрий Дмитриевич… Купил то ли на барахолке, то ли в комиссионке этот артефакт. Я у него спрашиваю, ну куда он нам? Как мы его топить будем? Где дрова брать? Куда дым девать? Ну, первое время мы его на даче пользовали. Но сколько мы на той даче бывали? Так он нашёл мастера, и они его в электрический переделали.
— Что в принципе невозможно! — вставил Митрич с гордостью. — Трубу пришлось вырезать, дно заваривать, но, в конце концов, получилось то, что получилось.
— Ведро нам, пожалуй, не выпить, — печально проговорил Виктор, и все заулыбались, словно этими улыбками принимая его в своё общество.
— Это здесь не выпить, а у тебя в гостях можно попробовать, — отозвался Митрич.
— Ну что ж, вполне натурально, крепенько так на вид, — Митрич, сощурив глаз с интересом оглядывал Витькину усадьбу, делая вид, будто впервые её видел.
Интересно для кого позировал — Виктора или Графа? И не умолкал ни на секунду. Граф не мешал ему балаболить. Он тоже осматривался, но совсем по-другому. Внешний антураж его волновал мало, он оценивал всё здесь возведённое по какой-то другой, доступной только ему шкале. Наконец кивнул, словно соглашаясь с кем-то невидимым, проговорил:
— Ну что ж, добротно всё сработано. Неплохо для неофита. Это тот случай, когда выражение «из-под топора» произносится относительно Кижей. А, Дима?
— Ну, насчёт Кижей – это слишком. А вот деревенская банька – вполне. И надёжно, и функционально, и полезно. А не проверить ли юношу по шкале «Три П»?
— Я думаю, не стоит. И так всё ясно.
— А что за шкала? — заинтересовался Виктор.
— Так очень даже замечательная шкала. — оживился было потускневший после оценки Графа Митрич. — На устойчивость. По трёхбалльной системе. Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф… Ну что, доверишься?
— Вот ветрогон, — буркнул Граф, но видно было, что ему и самому стало интересно. Однако посчитал необходимым предупредить, — лучше его к этому делу не допускать.
— Ну почему? — возразил Виктор. — Пускай попробует. Как я понял, вы, Дмитрий Дмитриевич, играете за Волка, а я за Наф-Нафа?
— Сообразительный! — засмеялся Митрич. — Ну что, попробуем твои творения на прочность? Посоревнуемся?
— Ох, продуете вы, Дмитрий Дмитриевич.
— Продую. Всю твою архитектуру продую. Как в аэродинамической трубе. Ну что, готов? Можешь противодействовать, подпирать, придерживать, — черты лица его вдруг обострилось, в глазах заискрились злые колючие огоньки.
Вопреки ожиданиям он не стал дуть, а поднял руки и провёл ими, словно рисуя большие круги на поверхности воды. И тотчас участок «поплыл»: все предметы, строения вдруг заколебались, словно отражения на слегка тронутой водной глади.
— Ниф-Ниф, - сказал Митрич, — пока стоит. А теперь Наф-Наф… — он задвигал руками более энергично. Искажение усилилось. Картинка стала терять узнаваемость.
— А где же ветер? — спросил Виктор, стараясь придать голосу насмешливость.
— Ветер — это примитивно. В Аите есть явления посерьёзней, — отвечал Митрич.
Голос его звучал напряжённо, видно было, что манипуляции с пространством даются ему нелегко.
— Ну и наконец Нуф-Нуф, — провозгласил он.
Картинка сломалась. Но Виктор чувствовал, что затронуло воздействие Митрича только видимости, только отражение сути.
Наконец Митрич угомонился. Волнение улеглось и сомнус принял былой вид. Впрочем, не совсем былой. Дом не пострадал, а вот плетень, которым был обнесён огород, повалило, двор был засыпан сорванной листвой, флюгер перекосило.
— Наигрались? — спросил насмешливо Граф.
Вопрос вроде бы касался обоих, но спросил Лев Евграфович именно Митрича.:
— Ну что, выдержал молодой коллега испытание?
— Вполне, — откликнулся Митрич. — Пойдёмте что ли чаи гонять? У меня и с чем имеется.
И вынул откуда-то коробку знакомых Виктору конфет с яркой осенней этикеткой.
________
Уже совсем было собравшись пригласить гостей в дом, Виктор вдруг понял, что Митрича пускать в самое-самое — в логово и цитадель — не стоит. Да и Граф не так ему близок, чтобы быть допущенным к потаённому, к тому, что хранило в себе следы пребывания Дианы, их тайных разговоров и нежных объятий. И что делать в доме жаркой полуденной порой? Веранда, наполненная светом и воздухом — самое то!
Тем более, что с неё можно было открыть живописный вид на поля и далёкий лес, чем дополнительно продемонстрировать свои …способности. С обстановкой долго не мудрил, поставив большой круглый стол, в центр которого взгромоздил самовар — близнеца того, из которого пили чай у Графа. Не без умысла именно такого купчину воспроизвёл. Пускай оценят и умение, и наблюдательность. К самовару же придавались основательные чашки из бабушкиного сервиза. Очень хорошее соответствие!
— Отменный чаёк,— проговорил Митрич, блаженно щурясь. По всему видно было, что он и на самом деле получал удовольствие от чаепития. — Надо будет как-нибудь твоё искусство явить нашей дорогой Бэлле. А, Лёва? Хватит ей своими рыцарскими турнирами выпендриваться. Мы ей наше русское чаепитие устроим. Можно и баньку… — хмыкнул он. — Ты, Витя, ведро воды нагреть сможешь?
— Не знаю. Не пробовал. Наверное, смогу…
— Раньше надо было со своими идеями обозначаться.
— Да, не подумал. Сегодня бы и угостили. Как раз было бы в тему… — и пояснил, обращаясь к Виктору, — была она сегодня у Полины на участке.
— И что сказала?
— Да всё то же, что и мы говорили, — Граф аккуратно откусил от конфеты, посмаковал, удовлетворённо кивнул, — омертвляется участок. Не спасти. Диана ей свою историю рассказала. И с тобой она тоже поговорить хочет.
Виктор, не зная, что на это ответить, пожал плечами, мол, ну, ладно, поговорим. Спросил осторожно:
— А про Диану она что сказала?
— Сказала, что понаблюдает. И своих лекарей подключит. Есть у них неплохие. Но наша-то Диана покруче будет. Лев Евграфович сразу её оценил. У него глаз-алмаз. Жалко, что она сама себя диагностировать не может.
— Зачем диагностировать? — забеспокоился Виктор.
— На всякий случай. Какая у них там экология, кто ж их знает.
— А. Тогда конечно.
— Будем надеяться. Хорошо, Лёва, что мы ей про Полину и Княгиню рассказали, и то, что Диану к обследованию участка подключили. И, вообще, Диана на неё благотворно влияет. Никогда я такой эту мадам не видел. Даже взгляд потеплел. Теперь уже и не очень Снежная королева-то.
— Подожди выводы делать. Посмотрим, что она за отчёт напишет. Случай неординарный. Хотя и не уникальный. Были в прошлые годы прецеденты. Я Полине поручил покопаться в теме. Вроде бы увлеклась. Глазки ожили. Пускай обзорчик составит, а мы его Белле передадим. Глядишь, она для Библиария сделает материал.
— Библиарий? — переспросил Виктор. — Это снотека так называется?
— Не вся, — пояснил Граф. — Её закрытый раздел с потенциально опасными материалами.
— Не каждому гельти доводится оставить в ней свой след. Но почему Белле, Лёва? Я думал, ты сам… — огорчился Митрич, — ты что? Отдавать такой кус!
— Кус… Думай, что говоришь. Не до трапезы тут, Дима. Нам бы из-под удара выйти. Надо сейчас поработать плотненько. Вы уж ребятки там покопайтесь. Должна, должна информация проявиться. Я посмотрел, там уже с той стороны хорошо примято. Почти как у Княгини…
Митрич и Виктор переглянулись. Поняли, о чём Граф. Это не то, что приказать, на это и намекнуть можно только вот так. Чтобы те, кому намекнули, могли сделать вид, что не поняли намёка.
Митрич подобрал Рубена на Речном вокзале, рядом с автобусной остановкой. Тот уселся не рядом с водителем, а на заднем сидении. Митрич по этому поводу только хмыкнул, но ничего не сказал. Некоторое время ехали молча — разговор не завязывался, хотя оба и тяготились молчанием. Наконец, Рубен нашёл тему:
— А что на Форде, а не на Победе, Дмитрий Дмитриевич?
— А снова угонят? Лёва не переживёт…
— Надо её тогда на постамент, как памятник. И резина гнить меньше будет.
Они заулыбались, сблизившись вдруг благодаря общему воспоминанию.
— Да, — подбросил словцо в начинавший затухать разговор Митрич, - заставила она нас тогда поволноваться… Ну ты сам представь, выходим мы с Лёвой из лесу. Солнышко, благодать, птички поют. Май-месяц! Располагаю я любителя лесных прогулок на полянке неподалёку от шоссе. Мол, попей, друг дорогой, чайку из термоса, отдышись малость, а сам собираюсь по шоссе за машиной вернуться. Мы от неё километра на три отошли, не больше. Как вдруг она сама катит! И не останавливаясь, пилит мимо нас к Москве. Мы переглянулись и обомлели.
— Представляю картину!
— На дорогу выскочили, тормозим попутки, а они не останавливаются. Лёва в милицию звонить. Мол, угон. А те — приезжайте, будем оформлять… Добрались до поста ГАИ на рейсовом автобусе. Нам говорят: да, проезжала зелёная Победа. Стали звонить на посты по трассе — как в воду канула.
— А что ж вы, Дмитрий Дмитриевич, в машине не остались? Подождали бы Льва Евграфовича...
— Так разве ж его можно одного в лес пускать? Он же в трёх соснах заблудится! Да и мне пройтись хотелось. Что ж я в весенний лес приехал, чтобы в машине отсиживаться?
— Видите, как без меня всё у вас не ладится? А если бы осенью меня рядом не оказалось?
— Как к тебе ни относись, но в этом деле заслуга твоя неоспорима. Глаз, как говорится, алмаз.
— И неправда, что от пьянок одни неприятности. Тут как раз наоборот. Если бы нам не надо было банкет организовывать, да непременно на свежем воздухе, не пришлось бы ехать договариваться в пансионат.
— Вся жизнь состоит из случайностей, — охотно подтвердил Митрич.
— А не скажи вы тогда: «Вот здесь, в кустиках мы её и оставили», и не посмотри я на те кустики — не увидел бы, что стоит Победа на том самом месте, где её припарковали.
— А я-то, старый дурак, тебе не поверил сначала! Думал — розыгрыш. Мы ж тогда с тобой уже не очень ладили. Останавливать не хотел... А как подошли, гляжу — стоит наша Победа в кустиках, точно там, где мы её полгода назад оставили. Двери закрыты, окна целы, только колесо одно приспустилось. Накаталась и на место вернулась? Не сразу сообразили, что другая Победа мимо нас тогда проскочила. Мы ведь и предположить не могли, что ещё у кого-то такое чудо водится.
— А Лёва как обрадовался!
— Понятно, память об отце… И хорошо мы тогда выпили за Победу!
И снова оба заулыбались. Тогда Митрич остановил машину.
— Садись рядом, что ты там затаился? У меня уже шейный радикулит образовался к тебе голову ворочать.
— Посмотреть на участок надо, изучить его со всей тщательностью. — согласился Граф. И заговорил уже другим, обезличенно-официальным тоном, — Изучением участка займётся группа из трёх человек: Рубен Михайлович, Дмитрий Дмитриевич и Виктор... Официальным координатором группы, во избежание всякого рода... недоразумений назначаю Виктора.
— Ну, Лёва! Это уже…
— Есть возражения по существу, Дмитрий Дмитриевич?
— Ну, с его опытом… Как можно?
— Опыт хождения по иномирью у него намного богаче твоего. А если не хватит теоретических знаний, то ты же не откажешься проконсультировать молодого сноходца?
Рубен довольно улыбнулся и подмигнул Виктору.
— Спасибо за доверие, Лев Евграфович, — чуть замявшись ответил Виктор, — но я не совсем понимаю, о чём идёт речь. Что именно нам надо искать?
— Видите ли, Виктор, — при этих словах Граф повернулся к молодому человеку, — у наших коллег возникло подозрение, что силы, которые в просторечье принято называть «потусторонними», постепенно превращают участок Полины в нуль-сомнус. Вы уже сталкивались с персонификациями этих сил, не так ли?
— Сталкивался, — Виктор попытался улыбнуться, но улыбка при воспоминании о приключениях вышла кривоватой. — А что будет с самой Полиной?
— Я эвакуирую девочку и лично проконтролирую её сны. А заодно приставлю к делу. Есть одно подходящее местечко, где до неё никто не доберётся.
— Лёва, ты хочешь ... Это же нереально! А как же допуск? — ошарашено спросил Митрич.
— Допуск ей сделаю. И помогу ей выгородить участочек рядом со стеллажом попроще.
— Личный участочек в Библионарии? — с удивлением и лёгкой толикой зависти спросила Диана.
— Да, у девочки явный талант к работе с текстами. Вырастим из неё архивариуса. Старый Феофил давно мечтает о преемнике, а архивариусы — не риттеры, желающие в очереди не стоят. Что скажешь, Рубен?
— Должно сработать.
— Вот и ладно. Вопрос решили. И, Рубен, не казнись особенно. Все мы в этом, ну, разве только, кроме молодежи, — он кивнул в сторону Дианы и Виктора, — замешаны. Кто перестарался, кто недосмотрел… Все вместе и выправлять будем. А пока неплохо бы и чайку попить. Виктор, помогите, пожалуйста, Дмитрию Дмитриевичу. Самовар у нас тяжёленек, вылитый купец третьей гильдии.
— Налитый, — поправил его Митрич. — Неудобно, конечно, начальника заставлять работать, но если начальник, который главней, распорядился, тогда, конечно…
Самовар, действительно, напоминал купца, какими их изображают в пьесах Островского — пузатый, дородный и даже с медалями, оттиснутыми на округлом туловище. Виктору вспомнилась картинка из энциклопедии, где похожие медали украшали такие же округлые фигуры российских негоциантов середины девятнадцатого века. Назывались те медали «За усердие» и «За полезное». Очень даже в тему к пышущему паром агрегату. Виктор подхватил его под белы ручки — в брюхе у этого титана плескалось никак не меньше ведра кипятка — и потащил в столовую. Митрич с большой двухэтажной корзиной, нагруженной выпечкой, вареньем, сливками и с заварником, чуть меньшим своего родственника, в другой руке, пошёл впереди, придерживая двери.
Есть в российском чаепитии нечто умиротворяющее. Возможно, чуть остуженный кипяток, разогревая тело, передает тепло душе, размягчая её. Или сахар, который называют гормоном счастья, проникая в мозг, стимулирует ведомые только специалистам рецепторы, ответственные за дружелюбие и радушие.
Огромный самовар, установленный в центре круглого, видно, специально и подобранного с ним в пару, стола на слоноподобных ногах-подпорках, словно бы вдруг стал не только центром всего действа, но и сам превратился в действующее лицо. Его блестящие бока отражали одновременно всю компанию, при этом в шутливо-шаржевой манере, очень располагающей к благодушию и расслабленности. Виктор, глядя на то, как смягчились лица, как весёлость вытеснила беспокойство и тревожность, подумал, что надо будет и у себя на сомнусе завести подобный генератор хорошего настроения. После того как самовар занял главенствующее место за столом, Граф словно сдвинулся в сторону, перестал возвышаться над всеми, заполнять собой всё пространство, от чего каждый, высказываясь, словно бы косил глазом в его сторону, сверяя свои слова с его реакцией. А вот Митрич, наоборот, словно вырос. Может быть, потому, что даже, когда все уселись, продолжал возвышаться над столом, уверенно распоряжаясь, налаживая порядок застолья, распределяя столовую утварь и угощения.
— Да угомонись уж ты, Дим, — прикрикнул на него наконец, впрочем, весьма добродушно, Лев Евграфович, — да что они, маленькие? Сами всё достанут.
— Самовар знатный, — чуть расстегнулся душевно Рубен, — заслуженный орденоносец. Помню его ещё курящим…
— Это Дмитрий Дмитриевич… Купил то ли на барахолке, то ли в комиссионке этот артефакт. Я у него спрашиваю, ну куда он нам? Как мы его топить будем? Где дрова брать? Куда дым девать? Ну, первое время мы его на даче пользовали. Но сколько мы на той даче бывали? Так он нашёл мастера, и они его в электрический переделали.
— Что в принципе невозможно! — вставил Митрич с гордостью. — Трубу пришлось вырезать, дно заваривать, но, в конце концов, получилось то, что получилось.
— Ведро нам, пожалуй, не выпить, — печально проговорил Виктор, и все заулыбались, словно этими улыбками принимая его в своё общество.
— Это здесь не выпить, а у тебя в гостях можно попробовать, — отозвался Митрич.
Глава 8
— Ну что ж, вполне натурально, крепенько так на вид, — Митрич, сощурив глаз с интересом оглядывал Витькину усадьбу, делая вид, будто впервые её видел.
Интересно для кого позировал — Виктора или Графа? И не умолкал ни на секунду. Граф не мешал ему балаболить. Он тоже осматривался, но совсем по-другому. Внешний антураж его волновал мало, он оценивал всё здесь возведённое по какой-то другой, доступной только ему шкале. Наконец кивнул, словно соглашаясь с кем-то невидимым, проговорил:
— Ну что ж, добротно всё сработано. Неплохо для неофита. Это тот случай, когда выражение «из-под топора» произносится относительно Кижей. А, Дима?
— Ну, насчёт Кижей – это слишком. А вот деревенская банька – вполне. И надёжно, и функционально, и полезно. А не проверить ли юношу по шкале «Три П»?
— Я думаю, не стоит. И так всё ясно.
— А что за шкала? — заинтересовался Виктор.
— Так очень даже замечательная шкала. — оживился было потускневший после оценки Графа Митрич. — На устойчивость. По трёхбалльной системе. Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф… Ну что, доверишься?
— Вот ветрогон, — буркнул Граф, но видно было, что ему и самому стало интересно. Однако посчитал необходимым предупредить, — лучше его к этому делу не допускать.
— Ну почему? — возразил Виктор. — Пускай попробует. Как я понял, вы, Дмитрий Дмитриевич, играете за Волка, а я за Наф-Нафа?
— Сообразительный! — засмеялся Митрич. — Ну что, попробуем твои творения на прочность? Посоревнуемся?
— Ох, продуете вы, Дмитрий Дмитриевич.
— Продую. Всю твою архитектуру продую. Как в аэродинамической трубе. Ну что, готов? Можешь противодействовать, подпирать, придерживать, — черты лица его вдруг обострилось, в глазах заискрились злые колючие огоньки.
Вопреки ожиданиям он не стал дуть, а поднял руки и провёл ими, словно рисуя большие круги на поверхности воды. И тотчас участок «поплыл»: все предметы, строения вдруг заколебались, словно отражения на слегка тронутой водной глади.
— Ниф-Ниф, - сказал Митрич, — пока стоит. А теперь Наф-Наф… — он задвигал руками более энергично. Искажение усилилось. Картинка стала терять узнаваемость.
— А где же ветер? — спросил Виктор, стараясь придать голосу насмешливость.
— Ветер — это примитивно. В Аите есть явления посерьёзней, — отвечал Митрич.
Голос его звучал напряжённо, видно было, что манипуляции с пространством даются ему нелегко.
— Ну и наконец Нуф-Нуф, — провозгласил он.
Картинка сломалась. Но Виктор чувствовал, что затронуло воздействие Митрича только видимости, только отражение сути.
Наконец Митрич угомонился. Волнение улеглось и сомнус принял былой вид. Впрочем, не совсем былой. Дом не пострадал, а вот плетень, которым был обнесён огород, повалило, двор был засыпан сорванной листвой, флюгер перекосило.
— Наигрались? — спросил насмешливо Граф.
Вопрос вроде бы касался обоих, но спросил Лев Евграфович именно Митрича.:
— Ну что, выдержал молодой коллега испытание?
— Вполне, — откликнулся Митрич. — Пойдёмте что ли чаи гонять? У меня и с чем имеется.
И вынул откуда-то коробку знакомых Виктору конфет с яркой осенней этикеткой.
________
Уже совсем было собравшись пригласить гостей в дом, Виктор вдруг понял, что Митрича пускать в самое-самое — в логово и цитадель — не стоит. Да и Граф не так ему близок, чтобы быть допущенным к потаённому, к тому, что хранило в себе следы пребывания Дианы, их тайных разговоров и нежных объятий. И что делать в доме жаркой полуденной порой? Веранда, наполненная светом и воздухом — самое то!
Тем более, что с неё можно было открыть живописный вид на поля и далёкий лес, чем дополнительно продемонстрировать свои …способности. С обстановкой долго не мудрил, поставив большой круглый стол, в центр которого взгромоздил самовар — близнеца того, из которого пили чай у Графа. Не без умысла именно такого купчину воспроизвёл. Пускай оценят и умение, и наблюдательность. К самовару же придавались основательные чашки из бабушкиного сервиза. Очень хорошее соответствие!
— Отменный чаёк,— проговорил Митрич, блаженно щурясь. По всему видно было, что он и на самом деле получал удовольствие от чаепития. — Надо будет как-нибудь твоё искусство явить нашей дорогой Бэлле. А, Лёва? Хватит ей своими рыцарскими турнирами выпендриваться. Мы ей наше русское чаепитие устроим. Можно и баньку… — хмыкнул он. — Ты, Витя, ведро воды нагреть сможешь?
— Не знаю. Не пробовал. Наверное, смогу…
— Раньше надо было со своими идеями обозначаться.
— Да, не подумал. Сегодня бы и угостили. Как раз было бы в тему… — и пояснил, обращаясь к Виктору, — была она сегодня у Полины на участке.
— И что сказала?
— Да всё то же, что и мы говорили, — Граф аккуратно откусил от конфеты, посмаковал, удовлетворённо кивнул, — омертвляется участок. Не спасти. Диана ей свою историю рассказала. И с тобой она тоже поговорить хочет.
Виктор, не зная, что на это ответить, пожал плечами, мол, ну, ладно, поговорим. Спросил осторожно:
— А про Диану она что сказала?
— Сказала, что понаблюдает. И своих лекарей подключит. Есть у них неплохие. Но наша-то Диана покруче будет. Лев Евграфович сразу её оценил. У него глаз-алмаз. Жалко, что она сама себя диагностировать не может.
— Зачем диагностировать? — забеспокоился Виктор.
— На всякий случай. Какая у них там экология, кто ж их знает.
— А. Тогда конечно.
— Будем надеяться. Хорошо, Лёва, что мы ей про Полину и Княгиню рассказали, и то, что Диану к обследованию участка подключили. И, вообще, Диана на неё благотворно влияет. Никогда я такой эту мадам не видел. Даже взгляд потеплел. Теперь уже и не очень Снежная королева-то.
— Подожди выводы делать. Посмотрим, что она за отчёт напишет. Случай неординарный. Хотя и не уникальный. Были в прошлые годы прецеденты. Я Полине поручил покопаться в теме. Вроде бы увлеклась. Глазки ожили. Пускай обзорчик составит, а мы его Белле передадим. Глядишь, она для Библиария сделает материал.
— Библиарий? — переспросил Виктор. — Это снотека так называется?
— Не вся, — пояснил Граф. — Её закрытый раздел с потенциально опасными материалами.
— Не каждому гельти доводится оставить в ней свой след. Но почему Белле, Лёва? Я думал, ты сам… — огорчился Митрич, — ты что? Отдавать такой кус!
— Кус… Думай, что говоришь. Не до трапезы тут, Дима. Нам бы из-под удара выйти. Надо сейчас поработать плотненько. Вы уж ребятки там покопайтесь. Должна, должна информация проявиться. Я посмотрел, там уже с той стороны хорошо примято. Почти как у Княгини…
Митрич и Виктор переглянулись. Поняли, о чём Граф. Это не то, что приказать, на это и намекнуть можно только вот так. Чтобы те, кому намекнули, могли сделать вид, что не поняли намёка.
Глава 9
Митрич подобрал Рубена на Речном вокзале, рядом с автобусной остановкой. Тот уселся не рядом с водителем, а на заднем сидении. Митрич по этому поводу только хмыкнул, но ничего не сказал. Некоторое время ехали молча — разговор не завязывался, хотя оба и тяготились молчанием. Наконец, Рубен нашёл тему:
— А что на Форде, а не на Победе, Дмитрий Дмитриевич?
— А снова угонят? Лёва не переживёт…
— Надо её тогда на постамент, как памятник. И резина гнить меньше будет.
Они заулыбались, сблизившись вдруг благодаря общему воспоминанию.
— Да, — подбросил словцо в начинавший затухать разговор Митрич, - заставила она нас тогда поволноваться… Ну ты сам представь, выходим мы с Лёвой из лесу. Солнышко, благодать, птички поют. Май-месяц! Располагаю я любителя лесных прогулок на полянке неподалёку от шоссе. Мол, попей, друг дорогой, чайку из термоса, отдышись малость, а сам собираюсь по шоссе за машиной вернуться. Мы от неё километра на три отошли, не больше. Как вдруг она сама катит! И не останавливаясь, пилит мимо нас к Москве. Мы переглянулись и обомлели.
— Представляю картину!
— На дорогу выскочили, тормозим попутки, а они не останавливаются. Лёва в милицию звонить. Мол, угон. А те — приезжайте, будем оформлять… Добрались до поста ГАИ на рейсовом автобусе. Нам говорят: да, проезжала зелёная Победа. Стали звонить на посты по трассе — как в воду канула.
— А что ж вы, Дмитрий Дмитриевич, в машине не остались? Подождали бы Льва Евграфовича...
— Так разве ж его можно одного в лес пускать? Он же в трёх соснах заблудится! Да и мне пройтись хотелось. Что ж я в весенний лес приехал, чтобы в машине отсиживаться?
— Видите, как без меня всё у вас не ладится? А если бы осенью меня рядом не оказалось?
— Как к тебе ни относись, но в этом деле заслуга твоя неоспорима. Глаз, как говорится, алмаз.
— И неправда, что от пьянок одни неприятности. Тут как раз наоборот. Если бы нам не надо было банкет организовывать, да непременно на свежем воздухе, не пришлось бы ехать договариваться в пансионат.
— Вся жизнь состоит из случайностей, — охотно подтвердил Митрич.
— А не скажи вы тогда: «Вот здесь, в кустиках мы её и оставили», и не посмотри я на те кустики — не увидел бы, что стоит Победа на том самом месте, где её припарковали.
— А я-то, старый дурак, тебе не поверил сначала! Думал — розыгрыш. Мы ж тогда с тобой уже не очень ладили. Останавливать не хотел... А как подошли, гляжу — стоит наша Победа в кустиках, точно там, где мы её полгода назад оставили. Двери закрыты, окна целы, только колесо одно приспустилось. Накаталась и на место вернулась? Не сразу сообразили, что другая Победа мимо нас тогда проскочила. Мы ведь и предположить не могли, что ещё у кого-то такое чудо водится.
— А Лёва как обрадовался!
— Понятно, память об отце… И хорошо мы тогда выпили за Победу!
И снова оба заулыбались. Тогда Митрич остановил машину.
— Садись рядом, что ты там затаился? У меня уже шейный радикулит образовался к тебе голову ворочать.
