- Но я живой.
- Да, - согласилось чудовище.
Рейналь попытался понять. Поверить в то, что узнал. Знание мешало вере.
- Я мёртв, - эту правду бард произнес вслух, чтобы послушать, как звучит. Звучало фальшиво. Пришлось поправиться: - Я был мертв, теперь снова жив. Почему?
- Есть много возможных ответов, - отозвалась арахна, хотя он спрашивал не её. – Твое время еще не пришло. У тебя нет судьбы в этом мире, нет жизни, значит и смерти нет. Или это – такой вид смерти. Или ты не нуждаешься ни в смерти, ни в судьбе.
И ничего. После таких слов – ни отчаяния, ни ужаса.
Рейналь попробовал вызвать в себе чувство. В комнате было много золотых вещей. Алчность. Он может уйти отсюда богатым… Практичность тут же повернула его голову в сторону вещи, которую можно будет легко продать – дырчатого золотого подноса без вензелей и монограмм. Алчности так и не возникло. Тогда, может, злость? За то что его бросили в колодец умирать. Тоже нет. Проснулось только любопытство, но осталось без ответа, если не считать снова возникший перед глазами безграничной тьмы и чувства – все, что было, лишь сон. Даже смерть.
«Я хочу проснуться. Хочу стать живым. Как?» Он обращался к тому, что сияло навстречу из тьмы яркими огнями безымянных звезд или к логадо, но ответа не было. Кроме одного. Он чувствует себя живым, когда впитывает чужую память.
Рейналь потянулся и на ощупь нашел какую-то вещь, кажется, кубок. Вспышка: бегущая по лугу девушка, чувство весны, радости, опьянения от ощущения жизни и всего, что еще только предстоит, яркого, звонкого, неожиданного. Еще одна вещь, когда первая исчерпала себя - новая вспышка, чувство печали от разлуки, горько-шершавое, но почему-то все равно прекрасное. И новая вещь – он не старался понять, какая, просто хватал одну за другой, ради того, что они давали ему. Пробуждение, настоящесть. Азарт, усталое удовлетворение, злость, ревность, боль от укуса пчелы - кому и зачем надо было такое запоминать, да еще и записывать, чтоб не потерялось? – уныние, нетерпение…
- Осторожнее, - вмешалась арахна. – Ты можешь стать чудовищем.
Тьма разбилась об эти слова и о воспоминание – кто-то кому-то сказал: «Быть чудовищем – значит не иметь выбора». Как у него. Даже нечего записать ханнатом, чтобы оставить другим.
Перед глазами снова была комната, полки, столы, шкафы, предоставляющие большой выбор… даже если второй раз одна и та же вещь не могла дать ничего. Внутри зашевелилась странная тоска. Кроме прежнего чувства – отчаянного желания проснуться, там было что-то еще, мучительно настоящее. Как стеклянные осколки, которые надо сложить в витраж. Но как сложить, если не знаешь рисунка, а все, что можешь – задавать вопросы чудовищу?
- Почему не уйдешь? - спросил Рейналь. – Ты родилась, я тебе больше ничего не должен.
- Нет. Но это хорошая история. Я хочу знать, чем она закончится.
Он прислушался. Голос. Звуки. Они рождали отклик того, что внутри… Так может то, внутри – тоже звуки? Новая песня? Вариации… Варианты.
- Есть много вариантов финала, - слова вырвались сами и от них стало легче, словно часть стекляшек внутри улеглась в правильный узор.
- Да, - согласилась ткачиха. – Одни сплетают себя сами, другие надо выплетать, нить за нитью. Некоторые наоборот, расплести. Или разрезать.
Разрезать… Он вспомнил про странный клинок. Достал из ножен «Три желания», посмотрел на матовое лезвие. «Смерть – тоже хороший конец».
Внутри звякнула вставшая на свое место стекляшка. Рейналь наконец увидел всю картину. Сильхе – все в той же темнице с цепью на ноге. Вспыхнуло остро и четко простое желание: увидеть, поговорить… Сделать что-то.
Сделать всё. Это уже не будет сном, миражем, обманом, это он сможет записать значками, похожими на взлетающих птиц.
Он собрал стекляшки-звуки и запел, вкладывая чувство – жажду настоящего, желание проснуться. И снова это была песня Сильхе – «Романс сумерек».
- Как в янтаре застыл последний час
На перепутье ночи и рассвета.
Пусть кто-то верит и в таких вот нас,
Способных просто пережить всё это.
Но есть мы или нет, а будет жизнь
Здесь и сейчас вернейшим из пророчеств:
Никто не верит днём вечерней лжи
А все дневное – ложь по меркам ночи.
Петь было хорошо. Тут же пришла гордость. «Смотри, Птаха, я исполняю твою песню лучше тебя!»
Вспышка и волна воздуха – в комнате появилась Сильхе. Не как он – не упала с высоты на колени, но возникла вместе с куском стены, частью деревянной скамейки и цепью на ноге.
- Твою ж песню через пять ненастроенных инструментов!
Бард улыбнулся, услышав ее забавную ругань.
- Наль?
- Привет, Птаха. – Он смотрел на нее и понимал, что не ошибся, но выразить это смог лишь одним словом: - Ты настоящая.
Она глянула удивленно.
- Ты вроде тоже не нарисованный… – осмотрелась и сделала верный вывод: – Королевская сокровищница второго уровня, надо же. Ой.
Наконец увидела арахну. Шагнула к ней, явно забыв о цепи. Чуть не упала. Наклонилась, пропела что-то, подергала кольцо на лодыжке.
- Не работает…
- Помочь? – спросил он.
- Помоги. Разрежь эту дрянь, как в балладе, «где сердце тронула печаль там сталь легко ломает сталь» - согласилась она.
На миг перед глазами барда снова встала темная бесконечность с точками звезд. Одна сияла ярче. Рейналь протянул руку и взял. Когда тьма ушла он уже стоял над перерубленной цепью. Ладони ныли, словно пришлось бить острым по тупому ни один раз.
- Что с тобой случилось? – медленно, каким-то не своим голосом спросила Сильхе. – Твоя песня изменилась.
Рейналь рассеянно осмотрел клинок. Ни зазубрины... Вложил его в ножны. Мягкий шелест стали по дереву наложился на ответ:
- Я умер.
Увидев по ее лицу, что следующим будет «Но ты жив», Рейналь поторопился объяснить:
- Да, я жив. Даже больше. Ты видишь… на что я теперь способен.
Надо было произнести это вслух чтобы быстрее привыкнуть и принять. И сразу он вспомнил, то во первых она тоже кое-что может, во-вторых он все-таки находится в чужой сокровищнице, куда в любой момент могут зайти, хотя бы проверить кто это тут разговаривает. Он бросил остаток силы на то, чтоб отделить эту комнату от всего остального. В ушах зашумело.
Пока он возился, Сильхе обошла его и села на корточки перед арахной.
- Здравствуй. Ты Шангис?
- Пока только Шан. - Арахна расплела решетку скрещенных лап. – Другая судьба – другое имя.
- Но ты помнишь меня?
- Конечно…
- Эй! – негромко окликнул Рейналь. – Вы здесь не одни.
Никто не ответил. Только Сильхе спросила у паучихи:
- Хочешь, отведу тебя куда-нибудь? В ту таверну, где ты раньше жила, или в пещеру возле реки?
- Нет. Я хочу остаться. Узнать конец истории…
Рейналь пнул валявшийся на полу кубок, тот прокатился, звеня, заставил чудовище замолчать.
- Никто никуда отсюда не уйдет, пока я не захочу.
Вот это вышло как надо – властно и уверенно. Как вовремя он поставил барьер!
Сильхе помедлила – пыталась «дернуть» отсюда своим способом, понял он, - потом обернулась к нему.
- Наверное и правда придется остаться. Что ж… скажи, чего хочешь. От меня, от неё.
- От неё? Ничего. От тебя… Чтоб ты проснулась. Тогда сможешь меня понимать.
- А что по-твоему значит проснуться? – в ее голосе не было настоящего любопытства.
- Стать как я, свободным. Человеком… без судьбы. Который никому и ничего не должен. Ни завершать чужие истории… ни исправлять чужие ошибки.
По ее лицу Рейналь понял, что задел, нашел нужные слова, хотя и не искал. Что-то подсказывало… Хаос, логадо, его новая сила – неважно. Главное он чувствовал себя все увереннее.
- А свои? – спросила Сильхе вместо того, чтоб согласиться. – Свои ты исправишь? А то, знаешь ли, не очень-то верится, что ты проснулся… человек, зависимый от «желтой травки».
- Травка не была ошибкой, - возразил он, - как и все, что привело сюда. Даже проиграть тебе…
- Жаль, - перебила она, объяснила раньше, чем он дал волю возникшему в нем бешенству: - Жаль, что так темно и я не вижу твоего лица. Может, прервешь лекцию о пробуждении и сделаешь тут свет?
Бешенство мгновенно погасло – когда вспыхнул огонь – несколько ламп, развешанных по стенам. В голове возникла звонкая пустота, на миг выбившая его из колеи. Уже второй раз - она просит, он делает, причем не успевая согласиться и отказаться.
- Еще что-нибудь? – холодно спросил Рейналь, скрывая замешательство.
- Да. Верни «Третье желание».
Рука сама дернулась к клинку, бард сумел ее остановить, но скрыть движения не смог – Сильхе сощурилась, увидев и поняв.
- Верну, - он решил спрятать неловкость за решительностью и все же положил ладонь на рукоять. – Но сначала убью дракона. Сделаю его свободным.
- Дракона? – она подошла и встала в шаге от него. Как раз чтобы мог достать. - А почему не меня?
- Ты не просила…
- Так «пробуждения» тоже не просила. Не бойся Я умерла три раза за последний месяц. Одним больше… Зато может ты что-то поймёшь.
Он застыл.
- Три… раза? Как?
- Кровопускание. Яд. Удушение.
- Я не об этом, - он злился и сам не понимал, на что. – Кого ты так разозлила?
- Королеву. Так что? Сделаешь это?
- Нет. – Рейналь убрал руку с клинка. - Если ты уже умирал, то должна была измениться. Тогда какого пса все еще ведешь себя как капризная девчонка и не признаешь очевидного?
Рукам чего что не хватало так странно, что они дрожали. Или не только руки, а он сам. Сильхе заметила.
- Ты бард, а не убийца. Вот очевидное.
Очевидность была даже слишком… материальной. Он ощутил под пальцами струны и зло рванул, вымещая злость на некстати явившемся Черном Сокровище. Но стало легче. Музыка - оружие барда, музыка – смысл жизни барда, музыка – сила баржа. Может, только так и надо было с Сильхе… Не говорить. Петь.
- Да, спой для меня, - попросила она.
Вспышка тьмы…
- Не хочу уже спорить, с тобой бесполезно спорить,
Ты смешное дитя на дороге неверной, странной…
Все истории в мире – лишь начала других историй,
Где-то ниточкой тонкой, а где-то открытой раной.
Но идут от начала к концу, говоришь? Смешная.
Каждый раз, как решила – закончилось! - ошибешься.
Мне хотелось бы верить, но я слишком много знаю,
Ты желаешь забыть, но от памяти не спасёшься.
Все чужие слова, все мелодии без итога -
Их вручили тебе, словно нитки – плети что хочешь.
Все что сказано мной – это дар мой, ножницы бога,
Чтоб разрезать запутанный узел полупророчеств…
Обещаю…
- Не надо. Цена обещаньям каждым, - перебила Птаха.
Тоже рана, и нить, и судьба – колеёй дорога.
Дар беру и отвечу своим однажды,
Ведь не мне же одной нужно лезвие ножниц бога.
Он и не заметил, когда рядом возникла арахна, когда столько наплела… Связала их с Сильхе двумя ажурными паутинными лентами, а Птаху вообще окружила чуть не сотней нитей лучей, уходящих куда-то в стены.
Рейналь не хотел разбираться, что это и зачем. Выхватил клинок, замахнулся.
- Нет, - сказала Сильхе. – Не трогай.
И он застыл.
- Тебе что… нравится, когда чудовище выбирает за тебя? – прошипел Рейналь.
Он все еще тянулся резать и рвать, но не мог пошевелить в сторону путины и пальцем.
- Это не он. Это мы. Шан только показала.
- Что показала?!
- Работу, - мягким, словно уговаривающим и кажется довольным голосом сказала арахна. – Все в мире – истории. Мешают. Помогают. Награждают. Это красиво.
- Да, - согласилась Птаха и он с удивлением видел, что она плачет. – Даже слишком. Но еще немного и я не могу нести на себе весь груз этих историй. Мне правда нужны… ножницы бога. Разрезать так, чтоб никому не было больно.
- Это просто еще одна история, - тем же бархатно-воркующим голосом сказала арахна. – Одна для всех. Попроси его. Попроси помочь.
Безжалостное логадо или что-то еще сказало, что сейчас будет. Меньше всего он хотел быть инструментом в чьих-то руках, со всей своей силой… Зачем, ради чего?
- Помоги, - сказала Сильхе. – Помоги сделать Красиво.
Он хотел крикнуть «нет», но не мог так же как порвать хоть одну нить чужой паутины. Но попытался сопротивляться. Мир снова затопила тьма с россыпями звезд. Можно было потянуться и взять любую, сделать из неё силу, возможность… Но кристальная ясность пробуждения подсказала – они нужны совсем не для этого, как и запись ханнатом, как осколки песен богов, черновики, раскиданные по миру тут и там, которыми он кормился. Рейналь еще успел почувствовать сожаление – как много потеряно просто из-за того, что кто-то был голоден, или слаб, или малодушен, а потом стало легко и прозрачно. Сильхе права, в конце концов все ради красоты. И все нити-истории не опутывают тебя, не делают несвободным – они ведут за пределы тебя, давая вырасти. Как вырос он, чтобы вместить тьму возможностей. И все ответы на свете.
- Ты должна петь, - сказал он. – Песня это люди. Любая песня. Драконья тоже. Только так можно исправить.
Пришлось замолчать. Он тут не для того, чтобы давать советы. Надо действовать.
Рейналь начал действовать. Запел, уже не следя за последствиями, но до того, как полностью погрузился в песню успел увидеть, что в комнате появились еще два человека. Два новых звука к песне, которая обязательно должна прозвучать.
Мэннар держал за шкирку Прая Фира, а перед этим явно как следует встряхнул – маг был растрепан, одежда перекосилась, но со всем этим ухитрился сохранять вид спокойного достоинства.
- А сразу не мог? – со свирепым выражением лица спросил муж, отпустил мага, быстро подошел к Сильхе, взял за плечи, тревожно пробежался взглядом по всей фигуре: - В порядке?
Она кивнула.
Муж обнял ее, отпустил, скользнул взглядом по арахне, по Ренайлю.
- Не обижал?
Сильхе остро чувствовала, что времени на объяснения немного. Ее затягивало куда-то внутрь и вглубь… Настолько сильно, что уже гасли внешние звуки а взгляд обращался на что-то на иное, вне этой комнаты. Странное чувство, знать, что муж тут, рядом, но не видеть его.
Маг отошел к столу и рассматривал вещи на нем.
- Никто меня не обижал. Послушайте, - она попыталась ответить сразу на всё и обращалась ко всем: - Сейчас начнется что-то… Вы не должны мешать. Пожалуйста, что бы это ни было. Я буду петь… Люди это песня, Мэннар. Недостающие звуки…
Он нахмурился.
- Не скажу, что понял… Но буду рядом и помогу, если надо. Постараюсь не мешать. И другим не позволю, - он бросил взгляд на мага.
Тот мягко не ответил, он как-то странно покачивался, словно в трансе.
Сильхе шатнуло. С каждой минутой ей на плечи словно наваливалась все большая тяжесть. Прежде чем заметил муж, что-то поняла арахна. Поднялась по стене, повисла на потолке, суставчатые лапы замелькали так быстро, что Сильхе перестала различать отдельные движения. Когда она остановилась, с потолка свисала сетка гамака.
- Присядь.
- Спасибо, - Сильхе с облегчением опустилась в гамак. Нити скрипнули, но выдержали. Было мягко и удобно.
Арахна Шан спустилась, замерла рядом, словно ожидая приказа. Мэннар бросил сел на пол у её ног. Сильхе задержала на нем перестающий видеть внешнее взгляд, пока не почувствовала, что Мэннар взял ее за руку, поцеловал ладонь.
- Я его чуть не убил, - признался он. – За молчание… Не сказал, что песня, которой ты открыла замок, в конце концов вернет тебя на то же место и в то же состояние. Коллин остановил… И Рюн. Я опять перестал тебя слышать и не смог как в прошлый раз…
- Да, - согласилось чудовище.
Рейналь попытался понять. Поверить в то, что узнал. Знание мешало вере.
- Я мёртв, - эту правду бард произнес вслух, чтобы послушать, как звучит. Звучало фальшиво. Пришлось поправиться: - Я был мертв, теперь снова жив. Почему?
- Есть много возможных ответов, - отозвалась арахна, хотя он спрашивал не её. – Твое время еще не пришло. У тебя нет судьбы в этом мире, нет жизни, значит и смерти нет. Или это – такой вид смерти. Или ты не нуждаешься ни в смерти, ни в судьбе.
И ничего. После таких слов – ни отчаяния, ни ужаса.
Рейналь попробовал вызвать в себе чувство. В комнате было много золотых вещей. Алчность. Он может уйти отсюда богатым… Практичность тут же повернула его голову в сторону вещи, которую можно будет легко продать – дырчатого золотого подноса без вензелей и монограмм. Алчности так и не возникло. Тогда, может, злость? За то что его бросили в колодец умирать. Тоже нет. Проснулось только любопытство, но осталось без ответа, если не считать снова возникший перед глазами безграничной тьмы и чувства – все, что было, лишь сон. Даже смерть.
«Я хочу проснуться. Хочу стать живым. Как?» Он обращался к тому, что сияло навстречу из тьмы яркими огнями безымянных звезд или к логадо, но ответа не было. Кроме одного. Он чувствует себя живым, когда впитывает чужую память.
Рейналь потянулся и на ощупь нашел какую-то вещь, кажется, кубок. Вспышка: бегущая по лугу девушка, чувство весны, радости, опьянения от ощущения жизни и всего, что еще только предстоит, яркого, звонкого, неожиданного. Еще одна вещь, когда первая исчерпала себя - новая вспышка, чувство печали от разлуки, горько-шершавое, но почему-то все равно прекрасное. И новая вещь – он не старался понять, какая, просто хватал одну за другой, ради того, что они давали ему. Пробуждение, настоящесть. Азарт, усталое удовлетворение, злость, ревность, боль от укуса пчелы - кому и зачем надо было такое запоминать, да еще и записывать, чтоб не потерялось? – уныние, нетерпение…
- Осторожнее, - вмешалась арахна. – Ты можешь стать чудовищем.
Тьма разбилась об эти слова и о воспоминание – кто-то кому-то сказал: «Быть чудовищем – значит не иметь выбора». Как у него. Даже нечего записать ханнатом, чтобы оставить другим.
Перед глазами снова была комната, полки, столы, шкафы, предоставляющие большой выбор… даже если второй раз одна и та же вещь не могла дать ничего. Внутри зашевелилась странная тоска. Кроме прежнего чувства – отчаянного желания проснуться, там было что-то еще, мучительно настоящее. Как стеклянные осколки, которые надо сложить в витраж. Но как сложить, если не знаешь рисунка, а все, что можешь – задавать вопросы чудовищу?
- Почему не уйдешь? - спросил Рейналь. – Ты родилась, я тебе больше ничего не должен.
- Нет. Но это хорошая история. Я хочу знать, чем она закончится.
Он прислушался. Голос. Звуки. Они рождали отклик того, что внутри… Так может то, внутри – тоже звуки? Новая песня? Вариации… Варианты.
- Есть много вариантов финала, - слова вырвались сами и от них стало легче, словно часть стекляшек внутри улеглась в правильный узор.
- Да, - согласилась ткачиха. – Одни сплетают себя сами, другие надо выплетать, нить за нитью. Некоторые наоборот, расплести. Или разрезать.
Разрезать… Он вспомнил про странный клинок. Достал из ножен «Три желания», посмотрел на матовое лезвие. «Смерть – тоже хороший конец».
Внутри звякнула вставшая на свое место стекляшка. Рейналь наконец увидел всю картину. Сильхе – все в той же темнице с цепью на ноге. Вспыхнуло остро и четко простое желание: увидеть, поговорить… Сделать что-то.
Сделать всё. Это уже не будет сном, миражем, обманом, это он сможет записать значками, похожими на взлетающих птиц.
Он собрал стекляшки-звуки и запел, вкладывая чувство – жажду настоящего, желание проснуться. И снова это была песня Сильхе – «Романс сумерек».
- Как в янтаре застыл последний час
На перепутье ночи и рассвета.
Пусть кто-то верит и в таких вот нас,
Способных просто пережить всё это.
Но есть мы или нет, а будет жизнь
Здесь и сейчас вернейшим из пророчеств:
Никто не верит днём вечерней лжи
А все дневное – ложь по меркам ночи.
Петь было хорошо. Тут же пришла гордость. «Смотри, Птаха, я исполняю твою песню лучше тебя!»
Вспышка и волна воздуха – в комнате появилась Сильхе. Не как он – не упала с высоты на колени, но возникла вместе с куском стены, частью деревянной скамейки и цепью на ноге.
- Твою ж песню через пять ненастроенных инструментов!
Бард улыбнулся, услышав ее забавную ругань.
- Наль?
- Привет, Птаха. – Он смотрел на нее и понимал, что не ошибся, но выразить это смог лишь одним словом: - Ты настоящая.
Она глянула удивленно.
- Ты вроде тоже не нарисованный… – осмотрелась и сделала верный вывод: – Королевская сокровищница второго уровня, надо же. Ой.
Наконец увидела арахну. Шагнула к ней, явно забыв о цепи. Чуть не упала. Наклонилась, пропела что-то, подергала кольцо на лодыжке.
- Не работает…
- Помочь? – спросил он.
- Помоги. Разрежь эту дрянь, как в балладе, «где сердце тронула печаль там сталь легко ломает сталь» - согласилась она.
На миг перед глазами барда снова встала темная бесконечность с точками звезд. Одна сияла ярче. Рейналь протянул руку и взял. Когда тьма ушла он уже стоял над перерубленной цепью. Ладони ныли, словно пришлось бить острым по тупому ни один раз.
- Что с тобой случилось? – медленно, каким-то не своим голосом спросила Сильхе. – Твоя песня изменилась.
Рейналь рассеянно осмотрел клинок. Ни зазубрины... Вложил его в ножны. Мягкий шелест стали по дереву наложился на ответ:
- Я умер.
Увидев по ее лицу, что следующим будет «Но ты жив», Рейналь поторопился объяснить:
- Да, я жив. Даже больше. Ты видишь… на что я теперь способен.
Надо было произнести это вслух чтобы быстрее привыкнуть и принять. И сразу он вспомнил, то во первых она тоже кое-что может, во-вторых он все-таки находится в чужой сокровищнице, куда в любой момент могут зайти, хотя бы проверить кто это тут разговаривает. Он бросил остаток силы на то, чтоб отделить эту комнату от всего остального. В ушах зашумело.
Пока он возился, Сильхе обошла его и села на корточки перед арахной.
- Здравствуй. Ты Шангис?
- Пока только Шан. - Арахна расплела решетку скрещенных лап. – Другая судьба – другое имя.
- Но ты помнишь меня?
- Конечно…
- Эй! – негромко окликнул Рейналь. – Вы здесь не одни.
Никто не ответил. Только Сильхе спросила у паучихи:
- Хочешь, отведу тебя куда-нибудь? В ту таверну, где ты раньше жила, или в пещеру возле реки?
- Нет. Я хочу остаться. Узнать конец истории…
Рейналь пнул валявшийся на полу кубок, тот прокатился, звеня, заставил чудовище замолчать.
- Никто никуда отсюда не уйдет, пока я не захочу.
Вот это вышло как надо – властно и уверенно. Как вовремя он поставил барьер!
Сильхе помедлила – пыталась «дернуть» отсюда своим способом, понял он, - потом обернулась к нему.
- Наверное и правда придется остаться. Что ж… скажи, чего хочешь. От меня, от неё.
- От неё? Ничего. От тебя… Чтоб ты проснулась. Тогда сможешь меня понимать.
- А что по-твоему значит проснуться? – в ее голосе не было настоящего любопытства.
- Стать как я, свободным. Человеком… без судьбы. Который никому и ничего не должен. Ни завершать чужие истории… ни исправлять чужие ошибки.
По ее лицу Рейналь понял, что задел, нашел нужные слова, хотя и не искал. Что-то подсказывало… Хаос, логадо, его новая сила – неважно. Главное он чувствовал себя все увереннее.
- А свои? – спросила Сильхе вместо того, чтоб согласиться. – Свои ты исправишь? А то, знаешь ли, не очень-то верится, что ты проснулся… человек, зависимый от «желтой травки».
- Травка не была ошибкой, - возразил он, - как и все, что привело сюда. Даже проиграть тебе…
- Жаль, - перебила она, объяснила раньше, чем он дал волю возникшему в нем бешенству: - Жаль, что так темно и я не вижу твоего лица. Может, прервешь лекцию о пробуждении и сделаешь тут свет?
Бешенство мгновенно погасло – когда вспыхнул огонь – несколько ламп, развешанных по стенам. В голове возникла звонкая пустота, на миг выбившая его из колеи. Уже второй раз - она просит, он делает, причем не успевая согласиться и отказаться.
- Еще что-нибудь? – холодно спросил Рейналь, скрывая замешательство.
- Да. Верни «Третье желание».
Рука сама дернулась к клинку, бард сумел ее остановить, но скрыть движения не смог – Сильхе сощурилась, увидев и поняв.
- Верну, - он решил спрятать неловкость за решительностью и все же положил ладонь на рукоять. – Но сначала убью дракона. Сделаю его свободным.
- Дракона? – она подошла и встала в шаге от него. Как раз чтобы мог достать. - А почему не меня?
- Ты не просила…
- Так «пробуждения» тоже не просила. Не бойся Я умерла три раза за последний месяц. Одним больше… Зато может ты что-то поймёшь.
Он застыл.
- Три… раза? Как?
- Кровопускание. Яд. Удушение.
- Я не об этом, - он злился и сам не понимал, на что. – Кого ты так разозлила?
- Королеву. Так что? Сделаешь это?
- Нет. – Рейналь убрал руку с клинка. - Если ты уже умирал, то должна была измениться. Тогда какого пса все еще ведешь себя как капризная девчонка и не признаешь очевидного?
Рукам чего что не хватало так странно, что они дрожали. Или не только руки, а он сам. Сильхе заметила.
- Ты бард, а не убийца. Вот очевидное.
Очевидность была даже слишком… материальной. Он ощутил под пальцами струны и зло рванул, вымещая злость на некстати явившемся Черном Сокровище. Но стало легче. Музыка - оружие барда, музыка – смысл жизни барда, музыка – сила баржа. Может, только так и надо было с Сильхе… Не говорить. Петь.
- Да, спой для меня, - попросила она.
Вспышка тьмы…
- Не хочу уже спорить, с тобой бесполезно спорить,
Ты смешное дитя на дороге неверной, странной…
Все истории в мире – лишь начала других историй,
Где-то ниточкой тонкой, а где-то открытой раной.
Но идут от начала к концу, говоришь? Смешная.
Каждый раз, как решила – закончилось! - ошибешься.
Мне хотелось бы верить, но я слишком много знаю,
Ты желаешь забыть, но от памяти не спасёшься.
Все чужие слова, все мелодии без итога -
Их вручили тебе, словно нитки – плети что хочешь.
Все что сказано мной – это дар мой, ножницы бога,
Чтоб разрезать запутанный узел полупророчеств…
Обещаю…
- Не надо. Цена обещаньям каждым, - перебила Птаха.
Тоже рана, и нить, и судьба – колеёй дорога.
Дар беру и отвечу своим однажды,
Ведь не мне же одной нужно лезвие ножниц бога.
Он и не заметил, когда рядом возникла арахна, когда столько наплела… Связала их с Сильхе двумя ажурными паутинными лентами, а Птаху вообще окружила чуть не сотней нитей лучей, уходящих куда-то в стены.
Рейналь не хотел разбираться, что это и зачем. Выхватил клинок, замахнулся.
- Нет, - сказала Сильхе. – Не трогай.
И он застыл.
- Тебе что… нравится, когда чудовище выбирает за тебя? – прошипел Рейналь.
Он все еще тянулся резать и рвать, но не мог пошевелить в сторону путины и пальцем.
- Это не он. Это мы. Шан только показала.
- Что показала?!
- Работу, - мягким, словно уговаривающим и кажется довольным голосом сказала арахна. – Все в мире – истории. Мешают. Помогают. Награждают. Это красиво.
- Да, - согласилась Птаха и он с удивлением видел, что она плачет. – Даже слишком. Но еще немного и я не могу нести на себе весь груз этих историй. Мне правда нужны… ножницы бога. Разрезать так, чтоб никому не было больно.
- Это просто еще одна история, - тем же бархатно-воркующим голосом сказала арахна. – Одна для всех. Попроси его. Попроси помочь.
Безжалостное логадо или что-то еще сказало, что сейчас будет. Меньше всего он хотел быть инструментом в чьих-то руках, со всей своей силой… Зачем, ради чего?
- Помоги, - сказала Сильхе. – Помоги сделать Красиво.
Он хотел крикнуть «нет», но не мог так же как порвать хоть одну нить чужой паутины. Но попытался сопротивляться. Мир снова затопила тьма с россыпями звезд. Можно было потянуться и взять любую, сделать из неё силу, возможность… Но кристальная ясность пробуждения подсказала – они нужны совсем не для этого, как и запись ханнатом, как осколки песен богов, черновики, раскиданные по миру тут и там, которыми он кормился. Рейналь еще успел почувствовать сожаление – как много потеряно просто из-за того, что кто-то был голоден, или слаб, или малодушен, а потом стало легко и прозрачно. Сильхе права, в конце концов все ради красоты. И все нити-истории не опутывают тебя, не делают несвободным – они ведут за пределы тебя, давая вырасти. Как вырос он, чтобы вместить тьму возможностей. И все ответы на свете.
- Ты должна петь, - сказал он. – Песня это люди. Любая песня. Драконья тоже. Только так можно исправить.
Пришлось замолчать. Он тут не для того, чтобы давать советы. Надо действовать.
Рейналь начал действовать. Запел, уже не следя за последствиями, но до того, как полностью погрузился в песню успел увидеть, что в комнате появились еще два человека. Два новых звука к песне, которая обязательно должна прозвучать.
Глава сороковая. Песни, встречи, расставания. В рамках своей истории. Возвращение
Мэннар держал за шкирку Прая Фира, а перед этим явно как следует встряхнул – маг был растрепан, одежда перекосилась, но со всем этим ухитрился сохранять вид спокойного достоинства.
- А сразу не мог? – со свирепым выражением лица спросил муж, отпустил мага, быстро подошел к Сильхе, взял за плечи, тревожно пробежался взглядом по всей фигуре: - В порядке?
Она кивнула.
Муж обнял ее, отпустил, скользнул взглядом по арахне, по Ренайлю.
- Не обижал?
Сильхе остро чувствовала, что времени на объяснения немного. Ее затягивало куда-то внутрь и вглубь… Настолько сильно, что уже гасли внешние звуки а взгляд обращался на что-то на иное, вне этой комнаты. Странное чувство, знать, что муж тут, рядом, но не видеть его.
Маг отошел к столу и рассматривал вещи на нем.
- Никто меня не обижал. Послушайте, - она попыталась ответить сразу на всё и обращалась ко всем: - Сейчас начнется что-то… Вы не должны мешать. Пожалуйста, что бы это ни было. Я буду петь… Люди это песня, Мэннар. Недостающие звуки…
Он нахмурился.
- Не скажу, что понял… Но буду рядом и помогу, если надо. Постараюсь не мешать. И другим не позволю, - он бросил взгляд на мага.
Тот мягко не ответил, он как-то странно покачивался, словно в трансе.
Сильхе шатнуло. С каждой минутой ей на плечи словно наваливалась все большая тяжесть. Прежде чем заметил муж, что-то поняла арахна. Поднялась по стене, повисла на потолке, суставчатые лапы замелькали так быстро, что Сильхе перестала различать отдельные движения. Когда она остановилась, с потолка свисала сетка гамака.
- Присядь.
- Спасибо, - Сильхе с облегчением опустилась в гамак. Нити скрипнули, но выдержали. Было мягко и удобно.
Арахна Шан спустилась, замерла рядом, словно ожидая приказа. Мэннар бросил сел на пол у её ног. Сильхе задержала на нем перестающий видеть внешнее взгляд, пока не почувствовала, что Мэннар взял ее за руку, поцеловал ладонь.
- Я его чуть не убил, - признался он. – За молчание… Не сказал, что песня, которой ты открыла замок, в конце концов вернет тебя на то же место и в то же состояние. Коллин остановил… И Рюн. Я опять перестал тебя слышать и не смог как в прошлый раз…
