ДРАКОНЬИ ЧАРЫ
Древняя легенда гласит: раз в несколько десятилетий рождается в мире людей Избранница. Отличают ее от прочих дочерей человеческих алые пряди в волосах да особая метка на теле. И когда знаки Бездны проявляются, за девушкой приходит зверь. Не спрятаться от него, не сбежать, не укрыться. Монстр найдет свою добычу и утянет в иной мир, мир колдовства и огромных крылатых огнедышащих тварей, мир, из которого нет возврата.
Огонек светильника в моей руке дрожал, будто вот-вот собирался погаснуть. На влажных стенах вырастали причудливые тени, по ногам тянуло холодом, чувствовавшимся даже сквозь колючие шерстяные чулки. Я спускалась осторожно, нащупывала ступней в грубом башмаке следующую ступеньку, боялась оскользнуться, запутаться в подоле серого домотканого платья и полететь вниз. Все ниже и ниже в подземелье уводила меня узкая крутая лестница, все сильнее и сильнее колотилось сердце. Развернуться бы, броситься наверх, к шуму пира, к праздничным огням, подсмотреть из коридора за разыгрывающими представление актерами, послушать сладкоголосых менестрелей, но страх наказания перевешивал. Вот и решетка, у которой горит на стене чадящий факел и дремлет грузный бородатый стражник. Услышав мои шаги, он вскочил, протер глаза, вытянулся и схватился за алебарду.
- Джок, это я, Кара, принесла тебе ужин, - робко позвала я, и в глухой тишине подземелья собственный голос показался мне неуместно громким.
Заросший черной бородой Джок ухмыльнулся и поманил меня рукой.
- Кара? Составишь мне компанию?
Я покачала головой.
- Нет, Джок. Мне велено отнести пироги и пиво тебе, и похлебку… ему.
Последнее слово я прошептала едва слышно. Об узнике, запертом на самом нижнем уровне подземелья, не решались говорить вслух даже самые болтливые служанки. У решетки несли караул попеременно Джок и Рикард, но ни один из них не кормил пленника, да что там – даже не видел его. Еду проклятому колдуну относил сам льер Верион, но сегодня он никак не мог отлучиться – не покинешь же пиршество в честь собственной помолвки.
- Ну, тогда неси.
Загремела связка ключей, бесшумно отодвинулся засов. Я неверяще замерла на ступенях.
- Ты что, хочешь, чтобы похлебку отнесла я?
Джок приоткрыл дверь и прижался к стене.
- А кто – я, что ли? Кому велено накормить узника? Тебе? Вот ты и ступай?
Я поставила корзинку с едой на холодный серый каменный пол и сложила руки перед грудью в умоляющем жесте.
- Джок, пожалуйста. Я боюсь.
Но стражник не дрогнул.
- И не проси. Ни за что не сунусь к проклятому колдуну. Впрочем, можешь оставить похлебку здесь, я тебя не выдам, скажу льеру Вериону, что пленника покормили. Уверен, что проверять и переспрашивать льер не станет.
- Но ведь тогда узник останется голодным! Ему и без того достается совсем небольшой горшочек похлебки раз в день, а ты предлагаешь лишить его даже столь скудной пищи.
Джок расхохотался.
- Ну и что? Какое кому дело то того, сыт ли колдун или голоден?
- Мне! – с неожиданной даже для самой себя твердостью ответила я.
- А раз тебя так печалит судьба узника, то и корми его сама, - заявил стражник и без разрешения полез в корзинку. – Так, что мне прислала толстуха Берта? О, пирог с мясом! Замечательно! М-м, как пахнет! И пиво, говоришь? Да, расщедрился льер в честь праздника-то!
Я рванула корзинку из его рук.
- Отдай!
- Еще чего! Там мой ужин.
- Вот я сама его тебе и вручу.
Я мстительно выдала ему не все, что приготовила Берта, оставив на дне один пирог с сыром и зеленью. Подумала, что лучше уж пусть пленник получит чуть большую порцию, нежели обычно.
Джок тут же вгрызся крепкими желтоватыми зубами в пирог, запил его пивом из фляги и лишь после того, как утолил первый голод, посторонился, давая проход.
- Иди до самой дальней камеры, - поучал он меня, - там просунешь под решетку горшочек – и сразу же дуй обратно, да не вздумай глядеть колдуну в глаза! Поняла?
Я поежилась. Смотреть колдуну в глаза – чего придумал! Кому охота ходить зачарованной да имени своего не помнить?
- Ну, ступай!
Вся дрожа не то от царившего в подземелье могильного холода, не то от страха, я медленно пошла по узкому низкому коридору вдоль зарешеченных клетушек. И чего льеру Вериону вздумалось запирать пленника в самой дальней камере, если все остальные пусты? Чтобы не смог колдовством своими дотянуться до стражей? Не зря ведь льер сам и кормил узника, и допрашивал его, даже писаря с собой не брал. Опасался, значит, за разум охранников. Наведет проклятый на них чары, заставит отпереть узилище – и поминай как звали. Не зря, ох, не зря Джок отказался идти со мной.
Ступать я старалась как можно более неслышно, но пленник все равно каким-то образом умудрился учуять мое присутствие. А вот я не удержалась от испуганного возгласа, неожиданно увидев возле решетки темную фигуру. Отшатнулась в страхе и едва не выронила светильник.
- Не бойся, - низким хрипловатым голосом произнес узник. – Я тебя не обижу. Подойди поближе.
Я вжалась спиной в ледяную стену. Хотела отвести взгляд в сторону, но отчего-то не смогла, так и разглядывала колдуна. Слабый огонек выхватывал из темноты полуобнаженную мужскую фигуру, и я невольно отметила, что колдун высок и прекрасно сложен. Длинные черные волосы спутались, но лицо почему-то щетиной не заросло. Мускулистые плечи и грудь покрывали многочисленные багровые рубцы и кровоподтеки. Осознав, что я беззастенчиво рассматриваю незнакомца, смутилась и прикусила губу.
- Подойди, - снова позвал он.
Я помотала головой и выдавила из себя единственное слово:
- Н-нет.
- Не бойся.
Золотистые глаза с вертикальными зрачками горели во мраке, манили, и я не находила в себе сил отвернуться.
- Я… я принесла поесть, - пробормотала, запинаясь.
Он усмехнулся.
- Почему ты пришла? Услышала мой зов?
Да он безумен! Неудивительно, что льер Верион держит его подальше от всех, и не в чарах вовсе дело. Какой еще зов?
- Толстая Берта велела мне принести похлебку. Берта – это повариха в замке, - невесть зачем пояснила я, будто бы ему могло быть дело до толстухи.
- Подойди.
На подгибающихся ногах я сделала шаг вперед.
- Распусти волосы.
Я решила, будто ослышалась.
- Что? Зачем?
- Я сказал – распусти волосы! – нетерпеливо повторил он приказ. – Хочу убедиться.
Я говорила, что мне было страшно до этого момента? О, как же я ошибалась. Потому что настоящий ужас пронзил меня только теперь, заставив похолодеть и затаить дыхание. Колдун знал. Знал! Но как? Откуда?
***
Давным-давно, больше десяти лет назад, в моих темно-русых прядях появился первый алый волосок. К счастью, матушка углядела отметину Бездны еще до того, как ее успел заметить кто-либо еще. Она вырвала предательский волос, а потом отхлестала меня розгой, приговаривая себе под нос: «Ведьминское отродье! Пробилась-таки порода!» Ее слова звучали для меня загадкой, и до сих пор объяснения им я не нашла. Расспрашивать же матушку не решилась: стоило мне по наивности завести разговор, как слова мои оборвала хлесткая пощечина, наполнившая рот металлическим привкусом крови.
Покончив с поркой, матушка отчего-то заперла меня в подполе, где я и просидела до вечера, давясь слезами и дрожа от холода, прижав к груди колени и пониже натянув подол коротенького детского платьица, чтобы хоть чуть-чуть согреть озябшие ноги. К ужину матушка выпустила меня, молча сунула краюху хлеба и отправила в постель. А на следующий день ни словом не обмолвилась о том, что произошло. Ничего пояснять она не стала. Вот только после того дня стала она сурова ко мне, куда суровее, нежели обычно, хотя и до того добрым нравом не отличалась, а еще я частенько ловила на себе ее взгляд, тяжелый, полный непонятного страха.
Через несколько лет алые волоски заметила уже я сама. Их было немного, меньше десятка. Испугавшись, я сама выдрала их безжалостной рукой, пока не увидела матушка. Что знаменовал собой странный знак, я понятия не имела, но по реакции матушки в прошлый раз догадалась, что это нечто дурное. Вместе со страхом во мне поселилось и любопытство, и я возжелала узнать, что же за отметина у меня появилась и чем она мне грозит. Вот только выяснить это оказалось не столь просто.
Сейчас же две алые пряди приходилось тщательно прятать, заплетая косы так, чтобы ни один красный волос не выглядывал. Несколько раз я пыталась закрасить их ореховым настоем, но ничего не получалось. С тех пор, как старый льер Раннон, которому отдали меня в услужение, потехи ради обучил деревенскую девчонку чтению, я частенько пробиралась тайком в библиотеку и пыталась найти в книгах или старинных рукописных свитках хоть какое-то упоминание о знаке Бездны. Если бы меня застали за этим неподобающим прислуге занятием, то поркой я бы уже не отделалась, заперли бы в подземелье на хлебе и воде. Но мне везло, никто ни разу не зашел после полуночи в библиотеку и не заметил скрючившуюся в дальнем углу фигурку, пытавшуюся читать при слабом свете сального огарка.
После нескольких месяцев безуспешных поисков я набралась смелости и спросила у льера Раннона, известно ли ему что-нибудь о девушках с алыми волосами. Старик всегда был добр ко мне, и я понадеялась, что он не разозлится и не накажет меня за дерзость. Льер Раннон пожевал тонкими губами, рассеянно накрутил на морщинистый узловатый палец жидкую прядку седых волос и осведомился:
- А почему тебя интересует этот вопрос, дитя?
Так он всегда ко мне обращался. Должно быть, я действительно напоминала ему давно погибшую дочь, о чем судачила толстуха Берта с ключницей Густой. Юная льери умерла задолго до моего рождения, так что узнать, правдивы ли их слова, у меня возможности не имелось. А все ее портреты велел уничтожить льер Верион, чтобы отец не расстраивался, видя изображения своей любимицы.
Мне же несказанно повезло, что льер Раннон заметил меня в храме. В тот же день, как его взгляд упал на меня, в нашу с матушкой хибару заявились стражники и передали повеление хозяина: мне надлежало немедленно собрать вещи и отправляться в замок. Поначалу я испугалась, но вскоре выяснилось, что бояться нечего. Поселили меня в крохотном чуланчике рядом с покоями льера и велели прислуживать ему: перестилать постель, приносить еду (ел старик в своей комнате, в общую трапезную выходил лишь по редким случаям), прибирать, а также выслушивать его долгие рассказы о молодых годах. Пожалуй, ради последнего я ему и понадобилась.
- Девы с алыми волосами, - повторил он. – Да-да, я слышал о них. Но ты-то почему спрашиваешь?
Я замялась. Не хотелось признаваться, что вот уже несколько лет, как и у меня появился этот странный знак.
- Услышала случайно, - попыталась выкрутиться я. – Так, один разговор. Якобы это плохой знак.
Покрытые темными старческими пятнами морщинистые руки задрожали. Льер Раннон попытался поправить укутывавший его ноги плед, но не смог даже ухватить ткань.
- Позвольте мне, льер.
Я присела у ног старика, споро разгладила ткань. Хозяин явно разволновался – отчего бы?
- А я-то думал, что в замке давно уже не ведут подобных разговоров, - нетвердым голосом выговорил льер. – Верион запретил, постарался. После того, как тварь утащила Эжени.
Эжени звали дочь старого хозяина и сестру льера Вериона. Но разве она не умерла? Льер Раннон задумчиво уставился в окно и долго молчал. Так долго, что я уж решила, будто он позабыл о моем вопросе, уйдя в воспоминания о дочери, и вздрогнула, когда он снова заговорил.
- Есть легенда, древняя, давно уж позабытая. О зверях, которым люди приносили в жертву невинных дев. За это монстры не нападали на человеческие поселения. Но потом люди взбунтовались и прекратили отдавать своих дочерей.
Я затаила дыхание. Никогда не слышала этой легенды. Впрочем, неудивительно, раз она давно позабыта. Льер Раннон, должно быть, вычитал ее в каком-нибудь древнем манускрипте.
- Но звери не угомонились, - продолжал льер дребезжащим голосом. – Поняв, что жертв им больше добровольно не отдадут, они сами принялись похищать несчастных. До сих пор в нашем мире рождаются Избранницы.
- Избранницы? – переспросила я.
Хозяин кивнул.
- Так их называли в старину. У этих девушек появлялись особые метки: сначала – алые пряди в волосах, а следом – знак на теле. И зверь всегда приходил за своей жертвой. Не спрятать, не запереть. Вот и Эжени…
- Отец! – донеслось от двери.
Льер Верион неслышно вошел в комнату и сверлил меня подозрительным взглядом. Я тут же вскочила и низко поклонилась. Пусть хозяином замка пока и называли старого льера, все прекрасно знали, в чьих именно крепких руках сосредоточена настоящая власть. Хотя молодой Верион очень любил отца, здесь ничего не скажешь. Почитал, окружал заботой, исполнял все капризы – а с годами Раннон сделался, по словам Берты, придирчив и невыносим. Мне-то ни разу не досталось от старого хозяина, а вот прочим слугам частенько влетало, особенно если попадали под горячую руку.
- О чем вы разговариваете с этой девкой, отец?
Верион смерил меня презрительным взглядом, и я втянула голову в плечи. Что, если льер решит, будто я надокучаю его отцу и отошлет меня обратно в деревню? К жизни в замке я уже успела привыкнуть. Работа несложная, вскакивать чуть свет не нужно, кормят хорошо, свою комнату выделили, пусть совсем крохотную, зато личную, мыться можно горячей водой, кормят сытно и вкусно. И грамоте обучили, и книги брать позволяют, пусть те, что требуется читать хозяину вслух, но все одно: устроилась я просто замечательно и лишиться новой жизни не хотела. Матушку навещала раз в десять дней – чаще не отпускали, но сильно не тосковала. Не было между нами и намека на ту любовь, что связывала хозяев, отца и сына. Матушка моя – женщина строгая, неласковая, от нее оплеухи скорее дождешься, чем доброго слова. Так что любить-то я ее любила, а вот скучать – не скучала.
- Рассказываю девочке старинные легенды, - кротко пояснил льер Раннон.
Верион посмотрел подозрительно.
- Легенды?
- Да, о золотой птице с алмазными перьями, - невесть зачем соврал старый хозяин.
- Ну, ладно, - бросил льер Верион, – развлекайся.
И вышел. Льер Раннон долго смотрел на закрывшуюся дверь, а потом повернулся ко мне.
- Итак, дитя, птица та золотая жила в саду великана…
Я не осмелилась перебить хозяина и сказать, что рассказывал-то он мне легенду, вот только совсем не ту. И чудилось, что вовсе не позабыл льер нашего разговора, вот только возвращаться к нему не пожелал.
Не стану скрывать, легенда произвела на меня гнетущее впечатление. Некие звери, похищавшие девушек – зачем? Что они делали с несчастными? Съедали? Или жертвы были нужны им для жутких ритуалов, о которых и подумать-то страшно? Я бы отнеслась к словам льера Раннона как к стариковским россказням, если бы не два но. Первое: алые прядки в моих собственных волосах. И второе: запутанная история с юной Эжени. Судя по обмолвке старого хозяина, его дочь вовсе не погибла. И он так резко замолчал и сменил тему, когда появился сын. Во всем этом следовало разобраться.
Ночью, когда меня отпустили спать, я разделась в своей каморке донага и осмотрела себя в поисках знака.
АННОТАЦИЯ
Древняя легенда гласит: раз в несколько десятилетий рождается в мире людей Избранница. Отличают ее от прочих дочерей человеческих алые пряди в волосах да особая метка на теле. И когда знаки Бездны проявляются, за девушкой приходит зверь. Не спрятаться от него, не сбежать, не укрыться. Монстр найдет свою добычу и утянет в иной мир, мир колдовства и огромных крылатых огнедышащих тварей, мир, из которого нет возврата.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Огонек светильника в моей руке дрожал, будто вот-вот собирался погаснуть. На влажных стенах вырастали причудливые тени, по ногам тянуло холодом, чувствовавшимся даже сквозь колючие шерстяные чулки. Я спускалась осторожно, нащупывала ступней в грубом башмаке следующую ступеньку, боялась оскользнуться, запутаться в подоле серого домотканого платья и полететь вниз. Все ниже и ниже в подземелье уводила меня узкая крутая лестница, все сильнее и сильнее колотилось сердце. Развернуться бы, броситься наверх, к шуму пира, к праздничным огням, подсмотреть из коридора за разыгрывающими представление актерами, послушать сладкоголосых менестрелей, но страх наказания перевешивал. Вот и решетка, у которой горит на стене чадящий факел и дремлет грузный бородатый стражник. Услышав мои шаги, он вскочил, протер глаза, вытянулся и схватился за алебарду.
- Джок, это я, Кара, принесла тебе ужин, - робко позвала я, и в глухой тишине подземелья собственный голос показался мне неуместно громким.
Заросший черной бородой Джок ухмыльнулся и поманил меня рукой.
- Кара? Составишь мне компанию?
Я покачала головой.
- Нет, Джок. Мне велено отнести пироги и пиво тебе, и похлебку… ему.
Последнее слово я прошептала едва слышно. Об узнике, запертом на самом нижнем уровне подземелья, не решались говорить вслух даже самые болтливые служанки. У решетки несли караул попеременно Джок и Рикард, но ни один из них не кормил пленника, да что там – даже не видел его. Еду проклятому колдуну относил сам льер Верион, но сегодня он никак не мог отлучиться – не покинешь же пиршество в честь собственной помолвки.
- Ну, тогда неси.
Загремела связка ключей, бесшумно отодвинулся засов. Я неверяще замерла на ступенях.
- Ты что, хочешь, чтобы похлебку отнесла я?
Джок приоткрыл дверь и прижался к стене.
- А кто – я, что ли? Кому велено накормить узника? Тебе? Вот ты и ступай?
Я поставила корзинку с едой на холодный серый каменный пол и сложила руки перед грудью в умоляющем жесте.
- Джок, пожалуйста. Я боюсь.
Но стражник не дрогнул.
- И не проси. Ни за что не сунусь к проклятому колдуну. Впрочем, можешь оставить похлебку здесь, я тебя не выдам, скажу льеру Вериону, что пленника покормили. Уверен, что проверять и переспрашивать льер не станет.
- Но ведь тогда узник останется голодным! Ему и без того достается совсем небольшой горшочек похлебки раз в день, а ты предлагаешь лишить его даже столь скудной пищи.
Джок расхохотался.
- Ну и что? Какое кому дело то того, сыт ли колдун или голоден?
- Мне! – с неожиданной даже для самой себя твердостью ответила я.
- А раз тебя так печалит судьба узника, то и корми его сама, - заявил стражник и без разрешения полез в корзинку. – Так, что мне прислала толстуха Берта? О, пирог с мясом! Замечательно! М-м, как пахнет! И пиво, говоришь? Да, расщедрился льер в честь праздника-то!
Я рванула корзинку из его рук.
- Отдай!
- Еще чего! Там мой ужин.
- Вот я сама его тебе и вручу.
Я мстительно выдала ему не все, что приготовила Берта, оставив на дне один пирог с сыром и зеленью. Подумала, что лучше уж пусть пленник получит чуть большую порцию, нежели обычно.
Джок тут же вгрызся крепкими желтоватыми зубами в пирог, запил его пивом из фляги и лишь после того, как утолил первый голод, посторонился, давая проход.
- Иди до самой дальней камеры, - поучал он меня, - там просунешь под решетку горшочек – и сразу же дуй обратно, да не вздумай глядеть колдуну в глаза! Поняла?
Я поежилась. Смотреть колдуну в глаза – чего придумал! Кому охота ходить зачарованной да имени своего не помнить?
- Ну, ступай!
Вся дрожа не то от царившего в подземелье могильного холода, не то от страха, я медленно пошла по узкому низкому коридору вдоль зарешеченных клетушек. И чего льеру Вериону вздумалось запирать пленника в самой дальней камере, если все остальные пусты? Чтобы не смог колдовством своими дотянуться до стражей? Не зря ведь льер сам и кормил узника, и допрашивал его, даже писаря с собой не брал. Опасался, значит, за разум охранников. Наведет проклятый на них чары, заставит отпереть узилище – и поминай как звали. Не зря, ох, не зря Джок отказался идти со мной.
Ступать я старалась как можно более неслышно, но пленник все равно каким-то образом умудрился учуять мое присутствие. А вот я не удержалась от испуганного возгласа, неожиданно увидев возле решетки темную фигуру. Отшатнулась в страхе и едва не выронила светильник.
- Не бойся, - низким хрипловатым голосом произнес узник. – Я тебя не обижу. Подойди поближе.
Я вжалась спиной в ледяную стену. Хотела отвести взгляд в сторону, но отчего-то не смогла, так и разглядывала колдуна. Слабый огонек выхватывал из темноты полуобнаженную мужскую фигуру, и я невольно отметила, что колдун высок и прекрасно сложен. Длинные черные волосы спутались, но лицо почему-то щетиной не заросло. Мускулистые плечи и грудь покрывали многочисленные багровые рубцы и кровоподтеки. Осознав, что я беззастенчиво рассматриваю незнакомца, смутилась и прикусила губу.
- Подойди, - снова позвал он.
Я помотала головой и выдавила из себя единственное слово:
- Н-нет.
- Не бойся.
Золотистые глаза с вертикальными зрачками горели во мраке, манили, и я не находила в себе сил отвернуться.
- Я… я принесла поесть, - пробормотала, запинаясь.
Он усмехнулся.
- Почему ты пришла? Услышала мой зов?
Да он безумен! Неудивительно, что льер Верион держит его подальше от всех, и не в чарах вовсе дело. Какой еще зов?
- Толстая Берта велела мне принести похлебку. Берта – это повариха в замке, - невесть зачем пояснила я, будто бы ему могло быть дело до толстухи.
- Подойди.
На подгибающихся ногах я сделала шаг вперед.
- Распусти волосы.
Я решила, будто ослышалась.
- Что? Зачем?
- Я сказал – распусти волосы! – нетерпеливо повторил он приказ. – Хочу убедиться.
Я говорила, что мне было страшно до этого момента? О, как же я ошибалась. Потому что настоящий ужас пронзил меня только теперь, заставив похолодеть и затаить дыхание. Колдун знал. Знал! Но как? Откуда?
***
Давным-давно, больше десяти лет назад, в моих темно-русых прядях появился первый алый волосок. К счастью, матушка углядела отметину Бездны еще до того, как ее успел заметить кто-либо еще. Она вырвала предательский волос, а потом отхлестала меня розгой, приговаривая себе под нос: «Ведьминское отродье! Пробилась-таки порода!» Ее слова звучали для меня загадкой, и до сих пор объяснения им я не нашла. Расспрашивать же матушку не решилась: стоило мне по наивности завести разговор, как слова мои оборвала хлесткая пощечина, наполнившая рот металлическим привкусом крови.
Покончив с поркой, матушка отчего-то заперла меня в подполе, где я и просидела до вечера, давясь слезами и дрожа от холода, прижав к груди колени и пониже натянув подол коротенького детского платьица, чтобы хоть чуть-чуть согреть озябшие ноги. К ужину матушка выпустила меня, молча сунула краюху хлеба и отправила в постель. А на следующий день ни словом не обмолвилась о том, что произошло. Ничего пояснять она не стала. Вот только после того дня стала она сурова ко мне, куда суровее, нежели обычно, хотя и до того добрым нравом не отличалась, а еще я частенько ловила на себе ее взгляд, тяжелый, полный непонятного страха.
Через несколько лет алые волоски заметила уже я сама. Их было немного, меньше десятка. Испугавшись, я сама выдрала их безжалостной рукой, пока не увидела матушка. Что знаменовал собой странный знак, я понятия не имела, но по реакции матушки в прошлый раз догадалась, что это нечто дурное. Вместе со страхом во мне поселилось и любопытство, и я возжелала узнать, что же за отметина у меня появилась и чем она мне грозит. Вот только выяснить это оказалось не столь просто.
Сейчас же две алые пряди приходилось тщательно прятать, заплетая косы так, чтобы ни один красный волос не выглядывал. Несколько раз я пыталась закрасить их ореховым настоем, но ничего не получалось. С тех пор, как старый льер Раннон, которому отдали меня в услужение, потехи ради обучил деревенскую девчонку чтению, я частенько пробиралась тайком в библиотеку и пыталась найти в книгах или старинных рукописных свитках хоть какое-то упоминание о знаке Бездны. Если бы меня застали за этим неподобающим прислуге занятием, то поркой я бы уже не отделалась, заперли бы в подземелье на хлебе и воде. Но мне везло, никто ни разу не зашел после полуночи в библиотеку и не заметил скрючившуюся в дальнем углу фигурку, пытавшуюся читать при слабом свете сального огарка.
После нескольких месяцев безуспешных поисков я набралась смелости и спросила у льера Раннона, известно ли ему что-нибудь о девушках с алыми волосами. Старик всегда был добр ко мне, и я понадеялась, что он не разозлится и не накажет меня за дерзость. Льер Раннон пожевал тонкими губами, рассеянно накрутил на морщинистый узловатый палец жидкую прядку седых волос и осведомился:
- А почему тебя интересует этот вопрос, дитя?
Так он всегда ко мне обращался. Должно быть, я действительно напоминала ему давно погибшую дочь, о чем судачила толстуха Берта с ключницей Густой. Юная льери умерла задолго до моего рождения, так что узнать, правдивы ли их слова, у меня возможности не имелось. А все ее портреты велел уничтожить льер Верион, чтобы отец не расстраивался, видя изображения своей любимицы.
Мне же несказанно повезло, что льер Раннон заметил меня в храме. В тот же день, как его взгляд упал на меня, в нашу с матушкой хибару заявились стражники и передали повеление хозяина: мне надлежало немедленно собрать вещи и отправляться в замок. Поначалу я испугалась, но вскоре выяснилось, что бояться нечего. Поселили меня в крохотном чуланчике рядом с покоями льера и велели прислуживать ему: перестилать постель, приносить еду (ел старик в своей комнате, в общую трапезную выходил лишь по редким случаям), прибирать, а также выслушивать его долгие рассказы о молодых годах. Пожалуй, ради последнего я ему и понадобилась.
- Девы с алыми волосами, - повторил он. – Да-да, я слышал о них. Но ты-то почему спрашиваешь?
Я замялась. Не хотелось признаваться, что вот уже несколько лет, как и у меня появился этот странный знак.
- Услышала случайно, - попыталась выкрутиться я. – Так, один разговор. Якобы это плохой знак.
Покрытые темными старческими пятнами морщинистые руки задрожали. Льер Раннон попытался поправить укутывавший его ноги плед, но не смог даже ухватить ткань.
- Позвольте мне, льер.
Я присела у ног старика, споро разгладила ткань. Хозяин явно разволновался – отчего бы?
- А я-то думал, что в замке давно уже не ведут подобных разговоров, - нетвердым голосом выговорил льер. – Верион запретил, постарался. После того, как тварь утащила Эжени.
Эжени звали дочь старого хозяина и сестру льера Вериона. Но разве она не умерла? Льер Раннон задумчиво уставился в окно и долго молчал. Так долго, что я уж решила, будто он позабыл о моем вопросе, уйдя в воспоминания о дочери, и вздрогнула, когда он снова заговорил.
- Есть легенда, древняя, давно уж позабытая. О зверях, которым люди приносили в жертву невинных дев. За это монстры не нападали на человеческие поселения. Но потом люди взбунтовались и прекратили отдавать своих дочерей.
Я затаила дыхание. Никогда не слышала этой легенды. Впрочем, неудивительно, раз она давно позабыта. Льер Раннон, должно быть, вычитал ее в каком-нибудь древнем манускрипте.
- Но звери не угомонились, - продолжал льер дребезжащим голосом. – Поняв, что жертв им больше добровольно не отдадут, они сами принялись похищать несчастных. До сих пор в нашем мире рождаются Избранницы.
- Избранницы? – переспросила я.
Хозяин кивнул.
- Так их называли в старину. У этих девушек появлялись особые метки: сначала – алые пряди в волосах, а следом – знак на теле. И зверь всегда приходил за своей жертвой. Не спрятать, не запереть. Вот и Эжени…
- Отец! – донеслось от двери.
Льер Верион неслышно вошел в комнату и сверлил меня подозрительным взглядом. Я тут же вскочила и низко поклонилась. Пусть хозяином замка пока и называли старого льера, все прекрасно знали, в чьих именно крепких руках сосредоточена настоящая власть. Хотя молодой Верион очень любил отца, здесь ничего не скажешь. Почитал, окружал заботой, исполнял все капризы – а с годами Раннон сделался, по словам Берты, придирчив и невыносим. Мне-то ни разу не досталось от старого хозяина, а вот прочим слугам частенько влетало, особенно если попадали под горячую руку.
- О чем вы разговариваете с этой девкой, отец?
Верион смерил меня презрительным взглядом, и я втянула голову в плечи. Что, если льер решит, будто я надокучаю его отцу и отошлет меня обратно в деревню? К жизни в замке я уже успела привыкнуть. Работа несложная, вскакивать чуть свет не нужно, кормят хорошо, свою комнату выделили, пусть совсем крохотную, зато личную, мыться можно горячей водой, кормят сытно и вкусно. И грамоте обучили, и книги брать позволяют, пусть те, что требуется читать хозяину вслух, но все одно: устроилась я просто замечательно и лишиться новой жизни не хотела. Матушку навещала раз в десять дней – чаще не отпускали, но сильно не тосковала. Не было между нами и намека на ту любовь, что связывала хозяев, отца и сына. Матушка моя – женщина строгая, неласковая, от нее оплеухи скорее дождешься, чем доброго слова. Так что любить-то я ее любила, а вот скучать – не скучала.
- Рассказываю девочке старинные легенды, - кротко пояснил льер Раннон.
Верион посмотрел подозрительно.
- Легенды?
- Да, о золотой птице с алмазными перьями, - невесть зачем соврал старый хозяин.
- Ну, ладно, - бросил льер Верион, – развлекайся.
И вышел. Льер Раннон долго смотрел на закрывшуюся дверь, а потом повернулся ко мне.
- Итак, дитя, птица та золотая жила в саду великана…
Я не осмелилась перебить хозяина и сказать, что рассказывал-то он мне легенду, вот только совсем не ту. И чудилось, что вовсе не позабыл льер нашего разговора, вот только возвращаться к нему не пожелал.
Не стану скрывать, легенда произвела на меня гнетущее впечатление. Некие звери, похищавшие девушек – зачем? Что они делали с несчастными? Съедали? Или жертвы были нужны им для жутких ритуалов, о которых и подумать-то страшно? Я бы отнеслась к словам льера Раннона как к стариковским россказням, если бы не два но. Первое: алые прядки в моих собственных волосах. И второе: запутанная история с юной Эжени. Судя по обмолвке старого хозяина, его дочь вовсе не погибла. И он так резко замолчал и сменил тему, когда появился сын. Во всем этом следовало разобраться.
Ночью, когда меня отпустили спать, я разделась в своей каморке донага и осмотрела себя в поисках знака.
