Устать от прогулки до кабинета и разглядывания снимков? Смешно! Но о подлинной причине внезапного головокружения рассказывать не собиралась.
– Оставайтесь в постели до вечера, – изрек сей эскулап. – Ужин по возможности легкий, бульон, сухарики, слабый травяной настой. И сон – вот что вам необходимо!
Я могла бы поспорить. Заявить, что мне необходимо разобраться с тем, что происходит вокруг. При попытке вспомнить прошлое виски снова заломило, и я сообразила, что пока что лучше не заглядывать глубже в черную дыру памяти. Но понять, что случилось с Мариссой, необходимо. Хотя бы в общих чертах, чтобы получить представление, чего можно ждать от лорда. У меня имелась зацепка: Красная пустыня и Таар. Вот с них я и решила начать.
Увы, придумать подобие плана было куда легче, нежели исполнить. Китти, выслушав мою просьбу, изумленно округлила глаза:
– Справочник по географии? Но, миледи, неужели вам не нравятся все те замечательные романы, что отбирает для вас мистрис Дженкинс?
Я скрипнула зубами. Так и знала, что без этой карги ничего в замке не обходится!
– Просто принеси то, что я сказала, Китти.
Расстроенная горничная удалилась – и вернулась с томиком стихов.
– Что это?
– Мистрис Дженкинс распорядилась…
Я начала закипать. А не много ли дражайшая мистрис на себя берет?
– Китти, мне нужны географические справочники, – отчеканила я. – Вот их и принеси! Впрочем, нет! Передай мистрис Дженкинс, что я хочу ее видеть.
Не то, чтобы горела желанием, разумеется, но прекрасно понимала, что спуску давать нельзя. Если спустить с рук саботаж прямых указаний один раз, потом поставить прислугу на место будет ой как непросто. Но я вовсе не ожидала, что мистрис Дженкинс сдастся без боя, так что подготовилась к сражению.
Она заставила себя ждать, явилась не сразу, а едва ли не полчаса спустя. К этому моменту я уже успела накрутить себя до предела, и мне стоило немалых трудов изображать отстраненную холодность. Пришлось вызвать в памяти облик лже-папочки и взять с него пример. Смотреть надменно, свысока, ронять слова так, словно каждое из них стоило целое состояние. Расправить плечи, задрать подбородок. Трости вот у меня не имелось, так что руки я скрестила на груди.
– Звали, миледи?
Всем своим видом мистрис Дженкинс выражала один сплошной укор и взывала к моей совести. Мне следовало устыдиться, что я из-за пустяков отрываю от важных дел такую занятую женщину, вот только ни малейшей капли стыда я не испытывала. Только раздражение и гнев.
– Мистрис Дженкинс, что вы себе позволяете?
– Простите, миледи?
Я взяла томик стихов и потрясла им перед ее носом.
– Это что такое?
– Поэзия, – с абсолютно серьезным видом ответствовала она. – Сентиментальная. Диего ал дель Круз.
Она не позволила себе добавить ехидности в голос или насмешливо посмотреть, но у меня не возникло ни малейшего сомнения в издевке.
– А я что просила? Или этот ваш Диего ал дель Круз под видом стихов издал географический справочник?
– Миледи, юной особе вашего происхождения полагается…
– Быть дремучей и необразованной? – а вот я скрывать язвительность и не думала. – Увлекаться стихами и романами о любви? Не иметь ни о чем собственного мнения? Сидеть взаперти и не трепыхаться?
Под моим напором она немного растерялась.
– Но это для вашего же блага!
– Вот это? – еще один энергичный взмах книгой в опасной близости от лица мистрис Дженкинс, так, чтобы она была вынуждена отшатнуться. – Вот это – для моего блага?
Я наугад раскрыла томик и заунывным голосом зачитала первые попавшиеся строки:
– Луна, подобно полукругу сыра,
Средь звезд уныло мертвенно светила…
Кхм, и кто только издал этакие стишата? Да такой, с позволения сказать, поэзией разве что пытать особо опасных преступников. Применять в качестве методов допроса: глядишь, через часок прослушивания опусов Диего ал дель Круза сами захотят чистосердечно признаться. И в том, что сделали, и даже в том, чего не делали.
Великая сила искусства пробрала даже невозмутимую мистрис Дженкинс. Она судорожно сглотнула и непроизвольно сжала кулаки. Намерена отстаивать любимого поэта при помощи физической силы?
– Полагаете, мой отец, – а вот эти два слова выделить голосом, – обрадуется, если я примусь цитировать сии вирши при нашей следующей встрече?
Мистрис Дженкинс побледнела. Та-ак, кажется, подбор чтения для юной наследницы лорда был ее личной инициативой, Карл ал Грайхен вряд ли отдавал ей подобное распоряжение.
Я перелистнула несколько страниц, пробежала глазами по строчкам и хмыкнула. Однако же Диего ал дель Круз – тот еще поклонник кулинарии! Причем не изысканной высокой кухни, а пищи простой, сытной и питательной.
«Ты мне мила, любезная подруга,
Сильней, чем колбасы два круга».
Или вот еще, тоже чудесное:
«Твои губы слаще джема
Что поутру на тост мажу…»
Я не сдержалась и хихикнула, но тут же вновь состроила наисерьезнейшее выражение лица:
– Так мне порадовать милорда отца сей изысканнейшей поэзией?
По бледным щекам мистрис Дженкинс начал разливаться румянец.
– Миледи, вы не обязаны…
– Должна же о чем-то беседовать с милордом! – повысила я голос. – А о чем, скажите, мне с ним разговаривать, если мои дни вовсе не наполнены событиями? Разве что о прочитанных книгах. Впрочем, могу еще обсудить с ним ваши полномочия.
– М-м-мои п-п-полн-н-номочия? – прозаикалась мистрис.
– Да, это ведь с его позволения вы лично отбираете для меня литературу? Не даете Китти приносить те книги, что я заказываю, подменяете их другими? Я попробую донести до отца, что способна самостоятельно справиться с выбором. Но, конечно, если это он рекомендовал мне для чтения вирши Диего, то я, как почтительная дочь…
– Нет-нет, миледи, вы не так поняли! Мне бы и в голову не пришло, что вы не способны… что вы не можете… Нет, я просто хотела оградить вас от переживаний!
Да-да, я вот всерьез поверю, что стала бы переживать из-за географического атласа. Это ведь такое нервное чтиво! Или как правильно – нервное разглядывание картинок? Но угроза нажаловаться лорду на самоуправство подействовала. Насколько я успела понять, Карл ал Грайхен не относился к людям, что одобряют инициативность у служащих.
– Не думаю, что атлас или географический справочник заставят меня волноваться, – холодно сообщила я. – А вот данная поэзия вполне способна вызвать несварение желудка. Или вы того и добивались? Надолго приковать меня к постели?
Физиономия мистрис Дженкинс пошла некрасивыми багровыми пятнами. Кажется, о таких последствиях она не задумывалась.
– Я… простите, миледи… я вовсе… я не…
Я оборвала ее бормотание взмахом руки.
– Полагаю, наше небольшое недопонимание улажено?
– Да, миледи! – обрадовалась она. – Если пожелаете, я лично принесу вам все те книги, что вы укажете.
Спасибо, но нет.
– Нет, благодарю вас. С этим вполне справится Китти. А когда мне станет получше, я и сама смогу отобрать себе чтиво по вкусу.
Спорить она не решилась. Сухо кивнула и попросила разрешения удалиться, а я не стала ее задерживать. Отправила Китти в библиотеку еще раз, поменять томик незабвенного Диего на атлас и справочники, а сама упала в кресло, потерла лоб и сжала пальцами виски.
Странно, что прежде мне в голову не приходил простой вопрос: а знает ли мистрис Дженкинс о том, что никакая я не Марисса ал Грайхен? Или же искренне считает меня дочерью хозяина? Увы, ответа от нее мне не получить.
Вильгельм ал-тер Астен расслабленно откинулся на спинку кресла. Глубокое, мягкое, оно было изготовлено по особому заказу и оплачено едва ли не по весу серебром. Здесь, в Тааре, креслами не пользовались, усаживались прямо на пол или на специальные небольшие подушки – дикие люди! Даже в кабинетах стояли стулья, подешевле и подороже, попроще и поизысканнее, простой формы или с витыми ножками, но стулья! Имелись также диваны разнообразных форм и размеров, разной степени мягкости, кушетки и кровати, а вот купить кресло было решительно негде, пришлось искать мастера, готового взяться за необычный заказ. Заодно Вильгельм обзавелся еще кое-какими предметами мебели, привычными по прежней жизни. Какой же далекой она теперь казалась!
Бежать из Эрдинеи пришлось наспех, собраться времени не хватило. Он наскоро покидал в дорожные баулы самое необходимое, прихватил с собой нескольких надежных людей. Не без сожаления распростился с очаровательной Мими, скрашивающей ему последние месяцы жизни в столице. Да, Мими была чудесна, просто чудесна, но тащить ее за собой в неизвестность? Нет, на такую обузу Вильгельм не согласен.
Удружил же ему папаша, ничего не скажешь! Женился на сушеной вобле, не способной даже разродиться: законная женушка померла, производя на свет ребенка. Младенец тоже не выжил. И нет бы взять в жены ту, что уже подарила ему сына, не-ет, напыщенный индюк принялся присматривать себе новую супругу, благородных кровей. Не подходила ему полукровка, подумать только! Мать рано рассказала Вильгельму о его таарском деде, о том, что именно он унаследовал по той линии. А в будущем, обещала, мечтательно прикрыв глаза и водя пальцами по расписным картинкам, он сможет занять и трон Эрдинеи.
Опасные речи, очень опасные. Куда опаснее, чем гадания на картинках и рунах, за которые жрицы Матери прилюдно секли попавшихся за этим небогоугодным делом плетьми. Но гадания сочли бы невинной забавой: многие придворные дамы тайком баловались подобными развлечениями. Даже папашина женушка приходила к матери, закутанная с головы до ног, прикрывая лицо полумаской. Знала бы она, кого навещает! Мать напророчила ей тогда скорую тягость и рождение долгожданного мальчика, и та ушла, счастливая, крепко сжимая в ладони темную склянку с узким горлышком. Что же, гадание сбылось, а что некоторые детали остались неозвученными – так то мелочи, пустое!
Второй раз вступить в брак папаша не успел: упал неудачно во время охоты, повредил себе внутренности, напоровшись на острый сук. Сгорел быстро, спасти лучшие лекари не сумели. На смертном одре признал-таки сына, дал ему свое имя, правда, с приставкой «тер», незаконнорожденный, значит. И жизнь у Вильгельма потекла совсем иная.
Он и до того учился в приличной закрытой школе для мальчиков, но теперь его перевели в заведение рангом повыше. Не в то, где обучались наследные принцы и щенок Даниэль, само собой, ведь бастард должен знать свое место. Но отпрыски знатных семей в его новой школе учились, и Вильгельм, не будь дураком, свел дружбу с людьми нужными и полезными. Вернее, с теми, кто в скором будущем должен был в этих самых полезных и нужных вырасти. Пусть не самая верхушка, не цвет королевства, но где-то около. Для начала сойдет.
И при дворе старался появиться при каждом удобном случае, пользовался любой возможностью. Из кожи вон лез, чтобы произвести наилучшее впечатление на венценосного дядюшку, даром что терпеть его не мог. Выбивался в любимчики. Повезло, что заполошная клуша, вдова второго дяди, своего сыночка в «этот террариум», как она выражалась, не пускала, на все каникулы забирала в какую-то глушь. Так что Даниэля Вильгельм в расчет не принимал, за что и поплатился. А мамаша-то кузена не такой и дурой оказалась, как выяснилось. Ее щенок, во всяком случае, остался в живых, не свалился, как наследные принцы, от черной лихорадки. Поветрие пришло из ниоткуда, началось внезапно и охватило только столицу, а через три месяца отступило и исчезло, словно его и не было, унеся сотни жизней. Чем была вызвана эпидемия, до сих пор точно не установили. Король – и тот выздоровел не иначе, как чудом. Говорили, что спасли его молитвы горожан, денно и нощно просящих о здравии правителя Мать. Не угасали лампады и свечи в храмах, рекой лилось жертвенное благоуханное масло, и не успевали жрицы опустошать чаши для пожертвований, как они наполнялись снова. Тем монарх и спасся, силою молитвы. Так говорили жрицы, и кто Вильгельм такой, чтобы с ними спорить?
У его собственной матери имелось на то свое мнение, но она, как и сын, крепко держала язык за зубами. Ко двору ее не звали – много чести для таарской полукровки, пусть даже и матери королевского племянника! Но дом в столице оставили, и содержание выделили неплохое, и нужды она, на первый взгляд, ни в чем не знала. А что в обществе не принимали – так зачем оно ей, это общество?
К ней все еще приходили, скрываясь в сумерках, кутаясь в плащи, скрывая лица под полями низко надвинутых шляп или под густыми вуалями, под полумасками и за намотанными до самых глаз шарфами, безымянные посетители. Проскальзывали безмолвными тенями с черного хода и уходили незаметно для соседей. И не все расплачивались с таарской ведьмой деньгами. Нет, были и те, от кого она требовала ответных услуг.
Это мать сказала, что они должны бежать. Покинуть столицу немедленно, потому что скоро в город торжественно въедет Даниэль. Весь город высыплет встречать будущего короля, и в суматохе получится ускользнуть незамеченными.
И они ускользнули. А потом шли через красные пески пустыни, и путь этот Вильгельм предпочел бы забыть и никогда-никогда-никогда не видеть даже во сне. Но как раз во снах они ему и являлись, бесконечные алые барханы, блестящие под ослепительным белым солнцем, раскаленные от зноя днем и пробирающие до костей ледяным холодом ночами. Он просыпался от собственных воплей и жадно приникал губами прямо к кувшину с водой, что всегда стоял у изголовья кровати. За тем, чтобы тот всегда был полон, следил специально приставленный слуга, он же и пробовал воду каждый вечер, чтобы убедиться, что та не отравлена.
– Обычай, – пожав плечами, пояснила мать. – Здесь нам ничего не грозит.
И слова ее были правдой.
Вильгельм помнил свое изумление по прибытию в Таар. Их приняли с таким почтением, словно он уже надел на голову корону. В каком-то смысле, это не слишком отличалось от истины.
– Принцесса? – переспросил он, когда утерянный на мгновение от шока дар речи вернулся к нему. – Ты – принцесса Таара?
Мать усмехнулась, повела изящным плечом. Несмотря на возраст, она сохранила в полной мере красоту юной женщины. Смуглая, черноглазая, рыжеволосая – ни одного седого волоска, ни единой морщинки! Ее тонкой талии и высокой пышной груди позавидовала бы любая молоденькая девушка. Ее голос зачаровывал бархатистыми нотками, а смех звенел колокольчиком, ее движения оставались плавными и легкими, а улыбка – беззаботной. О да, Вильгельм прекрасно понимал, отчего ее так не любили придворные дамы Эрдинеи! Отчего перешептывались осуждающе, награждали обидными прозвищами и не желали принимать в своих роскошных особняках.
– В Тааре нет принцев и принцесс, – пояснила мать и погладила его по щеке. – Во всяком случае, таких, к каким ты привык в северном мире, Ваам.
Здесь она стала звать его на местный манер и ни разу не произнесла имени, данного ему в храме той, другой, Матери. Здесь он впервые услышал ее настоящее имя – Шайна. Шайна, повелевающая тьмой.
Здесь их поселили во дворце, в роскошных покоях. Приставили слуг. Прислали гибких юных девушек с длинными черными косами и застенчивыми смуглыми лицами – он мог выбрать любую или оставить их всех. Ваам поразмыслил немного – и оставил.
– Оставайтесь в постели до вечера, – изрек сей эскулап. – Ужин по возможности легкий, бульон, сухарики, слабый травяной настой. И сон – вот что вам необходимо!
Я могла бы поспорить. Заявить, что мне необходимо разобраться с тем, что происходит вокруг. При попытке вспомнить прошлое виски снова заломило, и я сообразила, что пока что лучше не заглядывать глубже в черную дыру памяти. Но понять, что случилось с Мариссой, необходимо. Хотя бы в общих чертах, чтобы получить представление, чего можно ждать от лорда. У меня имелась зацепка: Красная пустыня и Таар. Вот с них я и решила начать.
Увы, придумать подобие плана было куда легче, нежели исполнить. Китти, выслушав мою просьбу, изумленно округлила глаза:
– Справочник по географии? Но, миледи, неужели вам не нравятся все те замечательные романы, что отбирает для вас мистрис Дженкинс?
Я скрипнула зубами. Так и знала, что без этой карги ничего в замке не обходится!
– Просто принеси то, что я сказала, Китти.
Расстроенная горничная удалилась – и вернулась с томиком стихов.
– Что это?
– Мистрис Дженкинс распорядилась…
Я начала закипать. А не много ли дражайшая мистрис на себя берет?
– Китти, мне нужны географические справочники, – отчеканила я. – Вот их и принеси! Впрочем, нет! Передай мистрис Дженкинс, что я хочу ее видеть.
Не то, чтобы горела желанием, разумеется, но прекрасно понимала, что спуску давать нельзя. Если спустить с рук саботаж прямых указаний один раз, потом поставить прислугу на место будет ой как непросто. Но я вовсе не ожидала, что мистрис Дженкинс сдастся без боя, так что подготовилась к сражению.
Она заставила себя ждать, явилась не сразу, а едва ли не полчаса спустя. К этому моменту я уже успела накрутить себя до предела, и мне стоило немалых трудов изображать отстраненную холодность. Пришлось вызвать в памяти облик лже-папочки и взять с него пример. Смотреть надменно, свысока, ронять слова так, словно каждое из них стоило целое состояние. Расправить плечи, задрать подбородок. Трости вот у меня не имелось, так что руки я скрестила на груди.
– Звали, миледи?
Всем своим видом мистрис Дженкинс выражала один сплошной укор и взывала к моей совести. Мне следовало устыдиться, что я из-за пустяков отрываю от важных дел такую занятую женщину, вот только ни малейшей капли стыда я не испытывала. Только раздражение и гнев.
– Мистрис Дженкинс, что вы себе позволяете?
– Простите, миледи?
Я взяла томик стихов и потрясла им перед ее носом.
– Это что такое?
– Поэзия, – с абсолютно серьезным видом ответствовала она. – Сентиментальная. Диего ал дель Круз.
Она не позволила себе добавить ехидности в голос или насмешливо посмотреть, но у меня не возникло ни малейшего сомнения в издевке.
– А я что просила? Или этот ваш Диего ал дель Круз под видом стихов издал географический справочник?
– Миледи, юной особе вашего происхождения полагается…
– Быть дремучей и необразованной? – а вот я скрывать язвительность и не думала. – Увлекаться стихами и романами о любви? Не иметь ни о чем собственного мнения? Сидеть взаперти и не трепыхаться?
Под моим напором она немного растерялась.
– Но это для вашего же блага!
– Вот это? – еще один энергичный взмах книгой в опасной близости от лица мистрис Дженкинс, так, чтобы она была вынуждена отшатнуться. – Вот это – для моего блага?
Я наугад раскрыла томик и заунывным голосом зачитала первые попавшиеся строки:
– Луна, подобно полукругу сыра,
Средь звезд уныло мертвенно светила…
Кхм, и кто только издал этакие стишата? Да такой, с позволения сказать, поэзией разве что пытать особо опасных преступников. Применять в качестве методов допроса: глядишь, через часок прослушивания опусов Диего ал дель Круза сами захотят чистосердечно признаться. И в том, что сделали, и даже в том, чего не делали.
Великая сила искусства пробрала даже невозмутимую мистрис Дженкинс. Она судорожно сглотнула и непроизвольно сжала кулаки. Намерена отстаивать любимого поэта при помощи физической силы?
– Полагаете, мой отец, – а вот эти два слова выделить голосом, – обрадуется, если я примусь цитировать сии вирши при нашей следующей встрече?
Мистрис Дженкинс побледнела. Та-ак, кажется, подбор чтения для юной наследницы лорда был ее личной инициативой, Карл ал Грайхен вряд ли отдавал ей подобное распоряжение.
Я перелистнула несколько страниц, пробежала глазами по строчкам и хмыкнула. Однако же Диего ал дель Круз – тот еще поклонник кулинарии! Причем не изысканной высокой кухни, а пищи простой, сытной и питательной.
«Ты мне мила, любезная подруга,
Сильней, чем колбасы два круга».
Или вот еще, тоже чудесное:
«Твои губы слаще джема
Что поутру на тост мажу…»
Я не сдержалась и хихикнула, но тут же вновь состроила наисерьезнейшее выражение лица:
– Так мне порадовать милорда отца сей изысканнейшей поэзией?
По бледным щекам мистрис Дженкинс начал разливаться румянец.
– Миледи, вы не обязаны…
– Должна же о чем-то беседовать с милордом! – повысила я голос. – А о чем, скажите, мне с ним разговаривать, если мои дни вовсе не наполнены событиями? Разве что о прочитанных книгах. Впрочем, могу еще обсудить с ним ваши полномочия.
– М-м-мои п-п-полн-н-номочия? – прозаикалась мистрис.
– Да, это ведь с его позволения вы лично отбираете для меня литературу? Не даете Китти приносить те книги, что я заказываю, подменяете их другими? Я попробую донести до отца, что способна самостоятельно справиться с выбором. Но, конечно, если это он рекомендовал мне для чтения вирши Диего, то я, как почтительная дочь…
– Нет-нет, миледи, вы не так поняли! Мне бы и в голову не пришло, что вы не способны… что вы не можете… Нет, я просто хотела оградить вас от переживаний!
Да-да, я вот всерьез поверю, что стала бы переживать из-за географического атласа. Это ведь такое нервное чтиво! Или как правильно – нервное разглядывание картинок? Но угроза нажаловаться лорду на самоуправство подействовала. Насколько я успела понять, Карл ал Грайхен не относился к людям, что одобряют инициативность у служащих.
– Не думаю, что атлас или географический справочник заставят меня волноваться, – холодно сообщила я. – А вот данная поэзия вполне способна вызвать несварение желудка. Или вы того и добивались? Надолго приковать меня к постели?
Физиономия мистрис Дженкинс пошла некрасивыми багровыми пятнами. Кажется, о таких последствиях она не задумывалась.
– Я… простите, миледи… я вовсе… я не…
Я оборвала ее бормотание взмахом руки.
– Полагаю, наше небольшое недопонимание улажено?
– Да, миледи! – обрадовалась она. – Если пожелаете, я лично принесу вам все те книги, что вы укажете.
Спасибо, но нет.
– Нет, благодарю вас. С этим вполне справится Китти. А когда мне станет получше, я и сама смогу отобрать себе чтиво по вкусу.
Спорить она не решилась. Сухо кивнула и попросила разрешения удалиться, а я не стала ее задерживать. Отправила Китти в библиотеку еще раз, поменять томик незабвенного Диего на атлас и справочники, а сама упала в кресло, потерла лоб и сжала пальцами виски.
Странно, что прежде мне в голову не приходил простой вопрос: а знает ли мистрис Дженкинс о том, что никакая я не Марисса ал Грайхен? Или же искренне считает меня дочерью хозяина? Увы, ответа от нее мне не получить.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вильгельм ал-тер Астен расслабленно откинулся на спинку кресла. Глубокое, мягкое, оно было изготовлено по особому заказу и оплачено едва ли не по весу серебром. Здесь, в Тааре, креслами не пользовались, усаживались прямо на пол или на специальные небольшие подушки – дикие люди! Даже в кабинетах стояли стулья, подешевле и подороже, попроще и поизысканнее, простой формы или с витыми ножками, но стулья! Имелись также диваны разнообразных форм и размеров, разной степени мягкости, кушетки и кровати, а вот купить кресло было решительно негде, пришлось искать мастера, готового взяться за необычный заказ. Заодно Вильгельм обзавелся еще кое-какими предметами мебели, привычными по прежней жизни. Какой же далекой она теперь казалась!
Бежать из Эрдинеи пришлось наспех, собраться времени не хватило. Он наскоро покидал в дорожные баулы самое необходимое, прихватил с собой нескольких надежных людей. Не без сожаления распростился с очаровательной Мими, скрашивающей ему последние месяцы жизни в столице. Да, Мими была чудесна, просто чудесна, но тащить ее за собой в неизвестность? Нет, на такую обузу Вильгельм не согласен.
Удружил же ему папаша, ничего не скажешь! Женился на сушеной вобле, не способной даже разродиться: законная женушка померла, производя на свет ребенка. Младенец тоже не выжил. И нет бы взять в жены ту, что уже подарила ему сына, не-ет, напыщенный индюк принялся присматривать себе новую супругу, благородных кровей. Не подходила ему полукровка, подумать только! Мать рано рассказала Вильгельму о его таарском деде, о том, что именно он унаследовал по той линии. А в будущем, обещала, мечтательно прикрыв глаза и водя пальцами по расписным картинкам, он сможет занять и трон Эрдинеи.
Опасные речи, очень опасные. Куда опаснее, чем гадания на картинках и рунах, за которые жрицы Матери прилюдно секли попавшихся за этим небогоугодным делом плетьми. Но гадания сочли бы невинной забавой: многие придворные дамы тайком баловались подобными развлечениями. Даже папашина женушка приходила к матери, закутанная с головы до ног, прикрывая лицо полумаской. Знала бы она, кого навещает! Мать напророчила ей тогда скорую тягость и рождение долгожданного мальчика, и та ушла, счастливая, крепко сжимая в ладони темную склянку с узким горлышком. Что же, гадание сбылось, а что некоторые детали остались неозвученными – так то мелочи, пустое!
Второй раз вступить в брак папаша не успел: упал неудачно во время охоты, повредил себе внутренности, напоровшись на острый сук. Сгорел быстро, спасти лучшие лекари не сумели. На смертном одре признал-таки сына, дал ему свое имя, правда, с приставкой «тер», незаконнорожденный, значит. И жизнь у Вильгельма потекла совсем иная.
Он и до того учился в приличной закрытой школе для мальчиков, но теперь его перевели в заведение рангом повыше. Не в то, где обучались наследные принцы и щенок Даниэль, само собой, ведь бастард должен знать свое место. Но отпрыски знатных семей в его новой школе учились, и Вильгельм, не будь дураком, свел дружбу с людьми нужными и полезными. Вернее, с теми, кто в скором будущем должен был в этих самых полезных и нужных вырасти. Пусть не самая верхушка, не цвет королевства, но где-то около. Для начала сойдет.
И при дворе старался появиться при каждом удобном случае, пользовался любой возможностью. Из кожи вон лез, чтобы произвести наилучшее впечатление на венценосного дядюшку, даром что терпеть его не мог. Выбивался в любимчики. Повезло, что заполошная клуша, вдова второго дяди, своего сыночка в «этот террариум», как она выражалась, не пускала, на все каникулы забирала в какую-то глушь. Так что Даниэля Вильгельм в расчет не принимал, за что и поплатился. А мамаша-то кузена не такой и дурой оказалась, как выяснилось. Ее щенок, во всяком случае, остался в живых, не свалился, как наследные принцы, от черной лихорадки. Поветрие пришло из ниоткуда, началось внезапно и охватило только столицу, а через три месяца отступило и исчезло, словно его и не было, унеся сотни жизней. Чем была вызвана эпидемия, до сих пор точно не установили. Король – и тот выздоровел не иначе, как чудом. Говорили, что спасли его молитвы горожан, денно и нощно просящих о здравии правителя Мать. Не угасали лампады и свечи в храмах, рекой лилось жертвенное благоуханное масло, и не успевали жрицы опустошать чаши для пожертвований, как они наполнялись снова. Тем монарх и спасся, силою молитвы. Так говорили жрицы, и кто Вильгельм такой, чтобы с ними спорить?
У его собственной матери имелось на то свое мнение, но она, как и сын, крепко держала язык за зубами. Ко двору ее не звали – много чести для таарской полукровки, пусть даже и матери королевского племянника! Но дом в столице оставили, и содержание выделили неплохое, и нужды она, на первый взгляд, ни в чем не знала. А что в обществе не принимали – так зачем оно ей, это общество?
К ней все еще приходили, скрываясь в сумерках, кутаясь в плащи, скрывая лица под полями низко надвинутых шляп или под густыми вуалями, под полумасками и за намотанными до самых глаз шарфами, безымянные посетители. Проскальзывали безмолвными тенями с черного хода и уходили незаметно для соседей. И не все расплачивались с таарской ведьмой деньгами. Нет, были и те, от кого она требовала ответных услуг.
Это мать сказала, что они должны бежать. Покинуть столицу немедленно, потому что скоро в город торжественно въедет Даниэль. Весь город высыплет встречать будущего короля, и в суматохе получится ускользнуть незамеченными.
И они ускользнули. А потом шли через красные пески пустыни, и путь этот Вильгельм предпочел бы забыть и никогда-никогда-никогда не видеть даже во сне. Но как раз во снах они ему и являлись, бесконечные алые барханы, блестящие под ослепительным белым солнцем, раскаленные от зноя днем и пробирающие до костей ледяным холодом ночами. Он просыпался от собственных воплей и жадно приникал губами прямо к кувшину с водой, что всегда стоял у изголовья кровати. За тем, чтобы тот всегда был полон, следил специально приставленный слуга, он же и пробовал воду каждый вечер, чтобы убедиться, что та не отравлена.
– Обычай, – пожав плечами, пояснила мать. – Здесь нам ничего не грозит.
И слова ее были правдой.
Вильгельм помнил свое изумление по прибытию в Таар. Их приняли с таким почтением, словно он уже надел на голову корону. В каком-то смысле, это не слишком отличалось от истины.
– Принцесса? – переспросил он, когда утерянный на мгновение от шока дар речи вернулся к нему. – Ты – принцесса Таара?
Мать усмехнулась, повела изящным плечом. Несмотря на возраст, она сохранила в полной мере красоту юной женщины. Смуглая, черноглазая, рыжеволосая – ни одного седого волоска, ни единой морщинки! Ее тонкой талии и высокой пышной груди позавидовала бы любая молоденькая девушка. Ее голос зачаровывал бархатистыми нотками, а смех звенел колокольчиком, ее движения оставались плавными и легкими, а улыбка – беззаботной. О да, Вильгельм прекрасно понимал, отчего ее так не любили придворные дамы Эрдинеи! Отчего перешептывались осуждающе, награждали обидными прозвищами и не желали принимать в своих роскошных особняках.
– В Тааре нет принцев и принцесс, – пояснила мать и погладила его по щеке. – Во всяком случае, таких, к каким ты привык в северном мире, Ваам.
Здесь она стала звать его на местный манер и ни разу не произнесла имени, данного ему в храме той, другой, Матери. Здесь он впервые услышал ее настоящее имя – Шайна. Шайна, повелевающая тьмой.
Здесь их поселили во дворце, в роскошных покоях. Приставили слуг. Прислали гибких юных девушек с длинными черными косами и застенчивыми смуглыми лицами – он мог выбрать любую или оставить их всех. Ваам поразмыслил немного – и оставил.
