САМАЯ ТЕМНАЯ НОЧЬ
Странные и страшные события происходят в Бранвии. Одновременно погибают герцог и его личный маг. После повторного замужества молодой вдовы исчезает юный наследник. А в крохотной северной деревушке появляется маленькая девочка с таинственным знаком на руке...
У повзрослевшей Лессы просыпается магический дар, и за девушкой начинается самая настоящая охота. Ее разыскивают и герцогиня, и претендент на трон, и таинственный Повелитель затерянного в песках древнего города. И все хотят использовать в своих целях. Все, кроме того, кто ее действительно любит.
Версия 2017 года
Деревушка вольготно раскинулась на морском берегу. Сам берег был каменистым, для купания непригодным – ноги переломать, оступившись или поскользнувшись, недолго, а то и гад какой подводный ужалит, да и вода холодная. Разве что ребятня рисковала плескаться, не боясь простудиться и захворать, но вот деревенских жителей море кормило исправно. Рыбаки уходили еще до рассвета и возвращались с закатом, а лодки их полнились уловом. Щедрость моря позволяла не умереть с голоду в неурожайные годы – а таковые нередко случались в суровом северном крае. На каменистой почве вообще мало что росло, и огороды были невелики, а урожаи скудны, но жители деревеньки под незамысловатым названием Бухта-за-Скалами не роптали на судьбу. Да и чего роптать, ежели рыба годилась не только на стол, а и на продажу: соленая, копченая, вяленая. Иной раз заезжие купцы не брезговали и свежей: видать, рассчитывали продать ее в одном из соседних городов. Тогда живую рыбу помещали в бочки с водой, прочно установленные на телегах. Эти же торговцы продавали рыбакам нехитрый скарб, хотя желающие иной раз и сами выбирались на торжище - пусть путь и долог, зато цены ниже и выбор больше.
В шторм рыбацкие лодки в море не выходили, зато потом, когда непогода стихала, вся деревня высыпала на берег. Иногда жителям Бухты-за-Скалами везло, и они находили выброшенные волнами на берег подарки: различное добро с затонувших кораблей. Когда попадалось что поплоше, когда что получше, несколько раз и вовсе выбросило сундуки. Не с сокровищами, разумеется, а с одеждой и кухонной утварью, но деревенские были благодарны Морскому Богу и за такие дары. Небогатым рыбакам любая нужная мелочь – подспорье.
А однажды они нашли на берегу меня. Я-то этого совсем не помню, поскольку была еще крохой, но историю о том, как очутилась в Бухте-за-Скалами, слыхать мне довелось неоднократно и в разных пересказах. Детали их разнились между собой, но одно оставалось неизменным: рано утром рыбаки обнаружили на берегу разбитую лодку, из которой доносился детский плач. Первыми к находке приблизились любопытные подростки: братья Гевор и Люк. И увидели на дне мертвую женщину, а рядом с ней - захлебывающуюся криком малышку.
Находка породила множество споров. С покойницей-то все понятно: похоронить на местном погосте, прочесть над могилой подобающие молитвы и помянуть неизвестную всей деревней, дабы душа ее в загробном мире возрадовалась. А вот что делать с ребенком? С одной стороны, кроха - лишний рот, а деревенские жители хоть и не голодали, но и не роскошествовали. С другой - малышку следовало приютить, принять в семью, иначе Морской Бог мог разгневаться на Бухту-за-Скалами за то, что обидели присланную им в деревню девочку, и лишить рыбаков улова. Опять же семья, взявшая найденыша к себе, могла бы рассчитывать на милость моря, а спустя годы подросший ребенок сможет помогать по хозяйству. Перебранки грозили перерасти в крупную ссору, когда вперед выступила Сузи, вдова средних лет, и предложила:
- Давайте я возьму малышку к себе. Женщина я одинокая, детей нам с покойным Бартом боги не послали, а иного мужа мне уже не сыскать. И хотела бы, да из одиноких мужиков у нас, сами знаете: кривой Стен, что каждую субботу напивается допьяна да песни горланит, а после день отсыпается да два опохмеляется, и Вортуш, только тому и вовсе не до баб после того, как пять лет назад зимой едва не утонул и пролежал чуть ли не месяц в горячке. Прочие же против меня юнцы совсем. А так у меня хоть ребеночек будет, все не одна.
К Сузи в деревне относились с уважением. Барт-покойник некогда привез жену из города. Поначалу деревенские дичились ее: слишком уж она от них отличалась. Потом привыкли. Нрав у Сузи был веселый, а рука легкая. У нее единственной не гиб урожай в ненастный год. Все, что бы она ни посадила, росло быстро, а родило обильно. Дом Барта и Сузи всегда отличался чистотой и уютом, а гостей встречали румяными пирогами да сладкими наливками, готовить которые хозяйка была великая мастерица. А еще знала она немало интересных историй и разных песен, веселых и грустных, и долгими зимними вечерами развлекала всю деревню.
Потому жители деревни и решили отдать ребенка вдове. Рассудили, что бездетная женщина даст сироте заботу и ласку, а уж прокормить всей деревней помогут - и тогда милость Морского Бога осенит всех рыбаков, ведь каждая семья сможет сделать для малышки что-нибудь полезное: кто – смастерить колыбель, кто – принести пеленки, кто – отдать одежду, из которой давно выросли собственные дети.
Девочку Сузи забрала с собой, покойницу тоже принесли в ее дом – ведь своего жилья у бедолаги в деревне, само собой, не имелось, а вдова, удочерив ребенка, стала для несчастной как бы родственницей. В последний же путь на погост надлежало отправляться из родного дома. Женщину обмыли, расчесали спутанные волосы и заплели в косы, перевязав их синими лентами. Платье из темно-зеленого бархата высушили и почистили, а местами и подлатали. Но вот украшения: изящные серьги-подвески, неширокий браслет, усыпанный каменьями и сложного плетения цепочку с кулоном - с покойницы сняли. Вещи эти отдали Сузи, и вдова спрятала их на дно сундука.
И платье мертвой женщины, и ее драгоценности, и рубашонка малышки из тонкого полотна заставляли предполагать, что жертвы стихии не были простолюдинками. А когда Сузи впервые купала названную дочь, то обнаружила еще одну странность. На крохотной ручке чуть пониже локтя девочки темнела небольшая отметина в виде крылатой ящерицы. Но об открытии своем вдова никому не сказала.
ЛЕССА
Матушка Сузи назвала меня Алессой - именем своей давней подруги, которая навсегда осталась для бывшей горожанки в прошлой жизни. От меня никто и не думал скрывать, что я найденыш, и я с малых лет знала, что матушка Сузи мне неродная, но знание это не мешало мне любить и почитать ее. На старом погосте я и с закрытыми глазами могла найти могильный камень, на котором были начертаны только слова молитвы, а место для имени оставалось пустым. Иной раз я долго сидела у камня и разговаривала с лежащей под ним незнакомкой. Более всего интересовало меня, была ли та моей матерью.
- Вот уж не знаю, Лесса, - сказала матушка Сузи, когда я задала ей этот вопрос. - Нашли-то вас в одной лодке, да только ничего это не значит. Покойница могла тебе и матерью, и сестрой, и дальней родней приходиться, а то и вовсе никем не быть.
- А я похожа на нее? - упрямо спрашивала я в надежде уловить хоть какой-то намек.
- Да разве ж теперь определишь, - вздыхала матушка. - У тебя вон волосы светлые, в рыжину отдают, да глаза золотисто-карие. А у нее, уж прости, но цвета глаз я не разглядела. Волосы... вроде бы русые были, да только потемнели они и слиплись от морской воды. Хоть наши бабы и привели покойницу в должный вид, только все равно не понять, как она при жизни выглядела. Смерть меняет, искажает черты лица. Ну, вот что роста небольшого да худощавая - это я сказать тебе могу, но для этаких примет ты сама покамест маловата будешь. Одно еще отмечу: такой отметины, как у тебя, у нее не было.
- Значит, я не ее дочь? – мне стало отчего-то грустно.
- Быть может, что и ее. Отметина ведь и знаком отцовского рода оказаться может.
О странном пятнышке на руке матушка Сузи настрого приказала мне никому не говорить. И пусть я не понимала причины запрета, но ослушаться приказа не смела.
Изредка, после долгих уговоров, матушка доставала из сундука оставшиеся после незнакомки драгоценности и позволяла мне ими полюбоваться. Играть украшениями мне и голову не могло прийти: для игры имелись незамысловатые куклы, сработанные местным умельцем, одноногим Томасом. Ноги он лишился, по его словам, в жестокой схватке с акулой, оставшейся после встречи с отважным рыбаком одноглазой.
- Я без ноги, она без глаза, - балагурил он по праздникам, опрокинув стаканчик-другой. - Справедливость, она есть на этом свете.
Прочие рыбаки, правда, шептались за его спиной, что нет никакой справедливости в море, как не было и самой схватки, обраставшей в пересказе Томаса все новыми подробностями с каждым последующим стаканом. Якобы удалось бедолаге спастись от верной смерти по чистой случайности, и он, лишившись только ноги, дешево отделался. Как бы то ни было, но первый месяц после произошедшего с ним несчастья Томас пил крепко, а затем взялся за ум и принялся мастерить разные безделицы. Нехитрыми игрушками играла вся деревенская ребятня, а у мастера всегда имелась еда на столе, дрова в поленнице и одежда в сундуке. Да и монеты водились на то, чтобы по праздникам выпивать в единственной на всю деревню корчме.
Так что играла я грубо сделанными игрушками, а вот украшения готова была рассматривать часами, изредка поворачивая их так и эдак, осторожно прикасаясь самыми кончиками пальцев. И дело было не столько в изысканной красоте изделий, но и в том, что только они тонкой ниточкой связывали меня с моим прошлым, с моим настоящим именем и моей настоящей семьей. Мне мечталось, что однажды я разгадаю тайну своего рождения, найду своего отца (в то, что незнакомка, лежащая на погосте - моя мать, я в глубине души была твердо уверена), который, конечно же, окажется человеком богатым и уважаемым. Отец, разумеется, обрадуется вновь обретенной дочери, которую он давно и безуспешно искал, и заберет нас с матушкой Сузи в свой дом, огромный, просторный и светлый. Потом они с Сузи полюбят друг друга - а как же иначе? ведь Сузи такая замечательная! - и поженятся. И даже, быть может, родят мне братика или сестричку. Такие мечтания посещали меня всякий раз, как я любовалась переливами драгоценных камней на скатерти из беленого полотна в небольшой горнице.
Серьги были длинные, витые, с крупным камнем зеленого цвета в форме слезинки на конце. Браслет усыпали такие же зеленые камни, но меньшего размера, а еще прозрачные, отражающие солнечные лучи и рассыпающие их разноцветными бликами - эти камешки казались крохотными, зато стоили, по словам приемной родительницы, очень дорого. Матушка Сузи пояснила мне, что зеленые камешки называются изумрудами, а прозрачные - бриллиантами.
- Какие они красивые! - восхищалась я, рассматривая драгоценные вещицы. - Гораздо красивее, нежели твой браслет с кораллами. Почему ты их не носишь? Таких нет ни у кого в Бухте-за-Скалами. Даже у жены старосты.
- Потому и не ношу, что ни у кого нет ничего подобного, - грустно улыбалась Сузи. - И ты носить не будешь. В нашей деревне такие вещи могут вызвать лишь черную зависть, ведь никогда никто из рыбаков не наловит достаточно рыбы, чтобы купить хоть один такой камень. Да что рыба - продать всю нашу деревню, с домами и козами, со всем добром - все равно не хватит на эту пару серег.
- Они такие дорогие? - изумлялась я, а матушка кивала.
- Очень дорогие.
- И если бы мы их продали...
Но тут матушка обыкновенно обрывала меня.
- И в мыслях такого не держи, Лесса! В деревне ни у кого не достанет монет купить эти вещи, а в городе никто не поверит, что таким богатством может обладать простая деревенская жительница. Обвинят в том, что украла, отнимут драгоценности да еще и высекут плетьми, как воровку. И думать забудь о том, что украшения можно продать!
Я, как правило, соглашалась. На самом деле мне вовсе не хотелось расставаться с драгоценностями покойной незнакомки, обрывать призрачную ниточку надежды хоть когда-нибудь разузнать сведения о своей настоящей семье.
Серьги и браслет я рассматривала первыми, оставляя напоследок кулон. Изящная вещица на витой цепочке завораживала меня. Изображала она морскую звезду, густо усеянную небольшими прозрачными камешками - бриллиантами. Стоило на кулон упасть лучу света, и мне начинало казаться, что лучики-щупальца шевелятся, подрагивают. О том, что такое дивное чудо можно примерить, надеть на шею, я и помыслить не могла. Вещица казалась живой, и я иной раз воображала, что моя настоящая мать сумела каким-то немыслимым образом заключить в нее частицу своей души, дабы присматривать за мной и после смерти.
Хоть драгоценности и лежали себе свободно на дне сундука, но без спроса я их не трогала. Того, что их могут украсть, матушка Сузи не опасалась - воров в Бухте-за-Скалами отродясь не бывало. Ребятишки могли еще залезть в чужой двор да оборвать яблоню или грушу, а то и куст смородины, чернильно-темной, кисловато-сладкой, за что бывали нещадно драны за уши, ежели хозяева заставали их на месте преступления. Да еще по сей день рассказывали в деревне историю о том, как Люк, тот самый, что некогда обнаружил меня в разбитой лодке, будучи совсем мальцом, стащил со стола у жены старосты сладкий пирог. Почтенная женщина отошла к печи за новой порцией сдобной выпечки, а когда вернулась к столу, то пирога уж и след простыл. Выглянув в окно, она заметила только мелькнувшую за забором черную вихрастую макушку. Да вот только на свою беду Люк, удирая с добычей по улице, имел несчастье столкнуться с самим старостой, возвращавшимся домой с общего схода. Мужик мигом сообразил, где именно мальчонка поживился пирогом, и отшлепал сорванца так, что тот еще день сидеть не мог. И пусть Люк давно уже вырос в высокого плечистого парня, вовсю заглядывавшегося на девиц, а историю эту ему нет-нет, да и припоминали при случае. Обычно он пожимал плечами и улыбался - дело давнее, мол, все в детстве шалили, но вряд ли напоминания о крепкой длани старосты радовали его.
Помимо небольшого огородика, к работе на котором и я привлекалась с детского возраста, да двух коз, имелась у матушки Сузи еще одна забота: обучение деревенских ребятишек грамоте. Из рыбаков мало кто мог написать свое имя без ошибок, разве что староста слыл человеком образованным. А Сузи, как овдовела, покручинилась немного да и предложила организовать в Бухте-за-Скалами некое подобие той городской школы, в которой некогда училась сама. Дом для общих сходов в деревне имелся, крепкий, просторный, светлый, совсем не старый - вот в нем и можно было собирать ребятню для учебы. Многие жители деревни поддержали Сузи потому, что любили ее, а в учебе вреда для своих отпрысков не видели - впрочем, как и особой пользы. Некоторые рыбаки (таких было поменьше) даже обрадовались, полагая, что какое-никакое образование детям необходимо.
- Человека ученого надурить труднее, - говорили они. – Моим наука пригодится.
В самом же меньшинстве оставались те, кто полагал затею вдовы "дурью да блажью".
- Ни к чему моим оболтусам учеба, - резко высказался Хаврон, обремененный семью отпрысками. - Пусть лучше матери помогают. Кому им письма писать? Рыбам морским аль русалкам?
АННОТАЦИЯ:
Странные и страшные события происходят в Бранвии. Одновременно погибают герцог и его личный маг. После повторного замужества молодой вдовы исчезает юный наследник. А в крохотной северной деревушке появляется маленькая девочка с таинственным знаком на руке...
У повзрослевшей Лессы просыпается магический дар, и за девушкой начинается самая настоящая охота. Ее разыскивают и герцогиня, и претендент на трон, и таинственный Повелитель затерянного в песках древнего города. И все хотят использовать в своих целях. Все, кроме того, кто ее действительно любит.
Версия 2017 года
ПРОЛОГ
Деревушка вольготно раскинулась на морском берегу. Сам берег был каменистым, для купания непригодным – ноги переломать, оступившись или поскользнувшись, недолго, а то и гад какой подводный ужалит, да и вода холодная. Разве что ребятня рисковала плескаться, не боясь простудиться и захворать, но вот деревенских жителей море кормило исправно. Рыбаки уходили еще до рассвета и возвращались с закатом, а лодки их полнились уловом. Щедрость моря позволяла не умереть с голоду в неурожайные годы – а таковые нередко случались в суровом северном крае. На каменистой почве вообще мало что росло, и огороды были невелики, а урожаи скудны, но жители деревеньки под незамысловатым названием Бухта-за-Скалами не роптали на судьбу. Да и чего роптать, ежели рыба годилась не только на стол, а и на продажу: соленая, копченая, вяленая. Иной раз заезжие купцы не брезговали и свежей: видать, рассчитывали продать ее в одном из соседних городов. Тогда живую рыбу помещали в бочки с водой, прочно установленные на телегах. Эти же торговцы продавали рыбакам нехитрый скарб, хотя желающие иной раз и сами выбирались на торжище - пусть путь и долог, зато цены ниже и выбор больше.
В шторм рыбацкие лодки в море не выходили, зато потом, когда непогода стихала, вся деревня высыпала на берег. Иногда жителям Бухты-за-Скалами везло, и они находили выброшенные волнами на берег подарки: различное добро с затонувших кораблей. Когда попадалось что поплоше, когда что получше, несколько раз и вовсе выбросило сундуки. Не с сокровищами, разумеется, а с одеждой и кухонной утварью, но деревенские были благодарны Морскому Богу и за такие дары. Небогатым рыбакам любая нужная мелочь – подспорье.
А однажды они нашли на берегу меня. Я-то этого совсем не помню, поскольку была еще крохой, но историю о том, как очутилась в Бухте-за-Скалами, слыхать мне довелось неоднократно и в разных пересказах. Детали их разнились между собой, но одно оставалось неизменным: рано утром рыбаки обнаружили на берегу разбитую лодку, из которой доносился детский плач. Первыми к находке приблизились любопытные подростки: братья Гевор и Люк. И увидели на дне мертвую женщину, а рядом с ней - захлебывающуюся криком малышку.
Находка породила множество споров. С покойницей-то все понятно: похоронить на местном погосте, прочесть над могилой подобающие молитвы и помянуть неизвестную всей деревней, дабы душа ее в загробном мире возрадовалась. А вот что делать с ребенком? С одной стороны, кроха - лишний рот, а деревенские жители хоть и не голодали, но и не роскошествовали. С другой - малышку следовало приютить, принять в семью, иначе Морской Бог мог разгневаться на Бухту-за-Скалами за то, что обидели присланную им в деревню девочку, и лишить рыбаков улова. Опять же семья, взявшая найденыша к себе, могла бы рассчитывать на милость моря, а спустя годы подросший ребенок сможет помогать по хозяйству. Перебранки грозили перерасти в крупную ссору, когда вперед выступила Сузи, вдова средних лет, и предложила:
- Давайте я возьму малышку к себе. Женщина я одинокая, детей нам с покойным Бартом боги не послали, а иного мужа мне уже не сыскать. И хотела бы, да из одиноких мужиков у нас, сами знаете: кривой Стен, что каждую субботу напивается допьяна да песни горланит, а после день отсыпается да два опохмеляется, и Вортуш, только тому и вовсе не до баб после того, как пять лет назад зимой едва не утонул и пролежал чуть ли не месяц в горячке. Прочие же против меня юнцы совсем. А так у меня хоть ребеночек будет, все не одна.
К Сузи в деревне относились с уважением. Барт-покойник некогда привез жену из города. Поначалу деревенские дичились ее: слишком уж она от них отличалась. Потом привыкли. Нрав у Сузи был веселый, а рука легкая. У нее единственной не гиб урожай в ненастный год. Все, что бы она ни посадила, росло быстро, а родило обильно. Дом Барта и Сузи всегда отличался чистотой и уютом, а гостей встречали румяными пирогами да сладкими наливками, готовить которые хозяйка была великая мастерица. А еще знала она немало интересных историй и разных песен, веселых и грустных, и долгими зимними вечерами развлекала всю деревню.
Потому жители деревни и решили отдать ребенка вдове. Рассудили, что бездетная женщина даст сироте заботу и ласку, а уж прокормить всей деревней помогут - и тогда милость Морского Бога осенит всех рыбаков, ведь каждая семья сможет сделать для малышки что-нибудь полезное: кто – смастерить колыбель, кто – принести пеленки, кто – отдать одежду, из которой давно выросли собственные дети.
Девочку Сузи забрала с собой, покойницу тоже принесли в ее дом – ведь своего жилья у бедолаги в деревне, само собой, не имелось, а вдова, удочерив ребенка, стала для несчастной как бы родственницей. В последний же путь на погост надлежало отправляться из родного дома. Женщину обмыли, расчесали спутанные волосы и заплели в косы, перевязав их синими лентами. Платье из темно-зеленого бархата высушили и почистили, а местами и подлатали. Но вот украшения: изящные серьги-подвески, неширокий браслет, усыпанный каменьями и сложного плетения цепочку с кулоном - с покойницы сняли. Вещи эти отдали Сузи, и вдова спрятала их на дно сундука.
И платье мертвой женщины, и ее драгоценности, и рубашонка малышки из тонкого полотна заставляли предполагать, что жертвы стихии не были простолюдинками. А когда Сузи впервые купала названную дочь, то обнаружила еще одну странность. На крохотной ручке чуть пониже локтя девочки темнела небольшая отметина в виде крылатой ящерицы. Но об открытии своем вдова никому не сказала.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛЕССА
Матушка Сузи назвала меня Алессой - именем своей давней подруги, которая навсегда осталась для бывшей горожанки в прошлой жизни. От меня никто и не думал скрывать, что я найденыш, и я с малых лет знала, что матушка Сузи мне неродная, но знание это не мешало мне любить и почитать ее. На старом погосте я и с закрытыми глазами могла найти могильный камень, на котором были начертаны только слова молитвы, а место для имени оставалось пустым. Иной раз я долго сидела у камня и разговаривала с лежащей под ним незнакомкой. Более всего интересовало меня, была ли та моей матерью.
- Вот уж не знаю, Лесса, - сказала матушка Сузи, когда я задала ей этот вопрос. - Нашли-то вас в одной лодке, да только ничего это не значит. Покойница могла тебе и матерью, и сестрой, и дальней родней приходиться, а то и вовсе никем не быть.
- А я похожа на нее? - упрямо спрашивала я в надежде уловить хоть какой-то намек.
- Да разве ж теперь определишь, - вздыхала матушка. - У тебя вон волосы светлые, в рыжину отдают, да глаза золотисто-карие. А у нее, уж прости, но цвета глаз я не разглядела. Волосы... вроде бы русые были, да только потемнели они и слиплись от морской воды. Хоть наши бабы и привели покойницу в должный вид, только все равно не понять, как она при жизни выглядела. Смерть меняет, искажает черты лица. Ну, вот что роста небольшого да худощавая - это я сказать тебе могу, но для этаких примет ты сама покамест маловата будешь. Одно еще отмечу: такой отметины, как у тебя, у нее не было.
- Значит, я не ее дочь? – мне стало отчего-то грустно.
- Быть может, что и ее. Отметина ведь и знаком отцовского рода оказаться может.
О странном пятнышке на руке матушка Сузи настрого приказала мне никому не говорить. И пусть я не понимала причины запрета, но ослушаться приказа не смела.
Изредка, после долгих уговоров, матушка доставала из сундука оставшиеся после незнакомки драгоценности и позволяла мне ими полюбоваться. Играть украшениями мне и голову не могло прийти: для игры имелись незамысловатые куклы, сработанные местным умельцем, одноногим Томасом. Ноги он лишился, по его словам, в жестокой схватке с акулой, оставшейся после встречи с отважным рыбаком одноглазой.
- Я без ноги, она без глаза, - балагурил он по праздникам, опрокинув стаканчик-другой. - Справедливость, она есть на этом свете.
Прочие рыбаки, правда, шептались за его спиной, что нет никакой справедливости в море, как не было и самой схватки, обраставшей в пересказе Томаса все новыми подробностями с каждым последующим стаканом. Якобы удалось бедолаге спастись от верной смерти по чистой случайности, и он, лишившись только ноги, дешево отделался. Как бы то ни было, но первый месяц после произошедшего с ним несчастья Томас пил крепко, а затем взялся за ум и принялся мастерить разные безделицы. Нехитрыми игрушками играла вся деревенская ребятня, а у мастера всегда имелась еда на столе, дрова в поленнице и одежда в сундуке. Да и монеты водились на то, чтобы по праздникам выпивать в единственной на всю деревню корчме.
Так что играла я грубо сделанными игрушками, а вот украшения готова была рассматривать часами, изредка поворачивая их так и эдак, осторожно прикасаясь самыми кончиками пальцев. И дело было не столько в изысканной красоте изделий, но и в том, что только они тонкой ниточкой связывали меня с моим прошлым, с моим настоящим именем и моей настоящей семьей. Мне мечталось, что однажды я разгадаю тайну своего рождения, найду своего отца (в то, что незнакомка, лежащая на погосте - моя мать, я в глубине души была твердо уверена), который, конечно же, окажется человеком богатым и уважаемым. Отец, разумеется, обрадуется вновь обретенной дочери, которую он давно и безуспешно искал, и заберет нас с матушкой Сузи в свой дом, огромный, просторный и светлый. Потом они с Сузи полюбят друг друга - а как же иначе? ведь Сузи такая замечательная! - и поженятся. И даже, быть может, родят мне братика или сестричку. Такие мечтания посещали меня всякий раз, как я любовалась переливами драгоценных камней на скатерти из беленого полотна в небольшой горнице.
Серьги были длинные, витые, с крупным камнем зеленого цвета в форме слезинки на конце. Браслет усыпали такие же зеленые камни, но меньшего размера, а еще прозрачные, отражающие солнечные лучи и рассыпающие их разноцветными бликами - эти камешки казались крохотными, зато стоили, по словам приемной родительницы, очень дорого. Матушка Сузи пояснила мне, что зеленые камешки называются изумрудами, а прозрачные - бриллиантами.
- Какие они красивые! - восхищалась я, рассматривая драгоценные вещицы. - Гораздо красивее, нежели твой браслет с кораллами. Почему ты их не носишь? Таких нет ни у кого в Бухте-за-Скалами. Даже у жены старосты.
- Потому и не ношу, что ни у кого нет ничего подобного, - грустно улыбалась Сузи. - И ты носить не будешь. В нашей деревне такие вещи могут вызвать лишь черную зависть, ведь никогда никто из рыбаков не наловит достаточно рыбы, чтобы купить хоть один такой камень. Да что рыба - продать всю нашу деревню, с домами и козами, со всем добром - все равно не хватит на эту пару серег.
- Они такие дорогие? - изумлялась я, а матушка кивала.
- Очень дорогие.
- И если бы мы их продали...
Но тут матушка обыкновенно обрывала меня.
- И в мыслях такого не держи, Лесса! В деревне ни у кого не достанет монет купить эти вещи, а в городе никто не поверит, что таким богатством может обладать простая деревенская жительница. Обвинят в том, что украла, отнимут драгоценности да еще и высекут плетьми, как воровку. И думать забудь о том, что украшения можно продать!
Я, как правило, соглашалась. На самом деле мне вовсе не хотелось расставаться с драгоценностями покойной незнакомки, обрывать призрачную ниточку надежды хоть когда-нибудь разузнать сведения о своей настоящей семье.
Серьги и браслет я рассматривала первыми, оставляя напоследок кулон. Изящная вещица на витой цепочке завораживала меня. Изображала она морскую звезду, густо усеянную небольшими прозрачными камешками - бриллиантами. Стоило на кулон упасть лучу света, и мне начинало казаться, что лучики-щупальца шевелятся, подрагивают. О том, что такое дивное чудо можно примерить, надеть на шею, я и помыслить не могла. Вещица казалась живой, и я иной раз воображала, что моя настоящая мать сумела каким-то немыслимым образом заключить в нее частицу своей души, дабы присматривать за мной и после смерти.
Хоть драгоценности и лежали себе свободно на дне сундука, но без спроса я их не трогала. Того, что их могут украсть, матушка Сузи не опасалась - воров в Бухте-за-Скалами отродясь не бывало. Ребятишки могли еще залезть в чужой двор да оборвать яблоню или грушу, а то и куст смородины, чернильно-темной, кисловато-сладкой, за что бывали нещадно драны за уши, ежели хозяева заставали их на месте преступления. Да еще по сей день рассказывали в деревне историю о том, как Люк, тот самый, что некогда обнаружил меня в разбитой лодке, будучи совсем мальцом, стащил со стола у жены старосты сладкий пирог. Почтенная женщина отошла к печи за новой порцией сдобной выпечки, а когда вернулась к столу, то пирога уж и след простыл. Выглянув в окно, она заметила только мелькнувшую за забором черную вихрастую макушку. Да вот только на свою беду Люк, удирая с добычей по улице, имел несчастье столкнуться с самим старостой, возвращавшимся домой с общего схода. Мужик мигом сообразил, где именно мальчонка поживился пирогом, и отшлепал сорванца так, что тот еще день сидеть не мог. И пусть Люк давно уже вырос в высокого плечистого парня, вовсю заглядывавшегося на девиц, а историю эту ему нет-нет, да и припоминали при случае. Обычно он пожимал плечами и улыбался - дело давнее, мол, все в детстве шалили, но вряд ли напоминания о крепкой длани старосты радовали его.
Помимо небольшого огородика, к работе на котором и я привлекалась с детского возраста, да двух коз, имелась у матушки Сузи еще одна забота: обучение деревенских ребятишек грамоте. Из рыбаков мало кто мог написать свое имя без ошибок, разве что староста слыл человеком образованным. А Сузи, как овдовела, покручинилась немного да и предложила организовать в Бухте-за-Скалами некое подобие той городской школы, в которой некогда училась сама. Дом для общих сходов в деревне имелся, крепкий, просторный, светлый, совсем не старый - вот в нем и можно было собирать ребятню для учебы. Многие жители деревни поддержали Сузи потому, что любили ее, а в учебе вреда для своих отпрысков не видели - впрочем, как и особой пользы. Некоторые рыбаки (таких было поменьше) даже обрадовались, полагая, что какое-никакое образование детям необходимо.
- Человека ученого надурить труднее, - говорили они. – Моим наука пригодится.
В самом же меньшинстве оставались те, кто полагал затею вдовы "дурью да блажью".
- Ни к чему моим оболтусам учеба, - резко высказался Хаврон, обремененный семью отпрысками. - Пусть лучше матери помогают. Кому им письма писать? Рыбам морским аль русалкам?
