Я робко кивнула. Именно воровством книг из библиотеки на чердаке я промышляла всю свою сознательную жизнь. Меня три раза ловили, наказывали, но под конец махнули рукой, так как ничего кроме этого я не нарушала, а читая где-то в углу, часто забывала явиться на ужин, этим более всего радовала вечно голодную воспитательницу.
Новенькая кивнула и спокойно продолжила свою мысль:
— Хоть какую книгу открой и там одно и то же — жизнь не сахар. Я, знаешь, столько всего повидала в жизни? Не пересказать, но одно скажу точно, как бы оно не выходило, страдали все и всегда. Без этого никак. Вот я и страдала. А теперь рада, что недолго осталось, хочу наконец отдохнуть…
Я испугалась, что это полоумная адепта какой-нибудь новой религии, коих после Развала развелось как червей под кадкой, я уже таких встречала, но ничего хорошего о них сказать не могла.
Неугомонная женщина тут же спросила:
— Вас-то куда везут?
— Сорок Седьмую, Восемнадцатую и меня везут на Стронтавскую ферму.
Дама покачала головой:
— Плохо дело… никогда не слышала, что оттуда кто-то убежал. Нравы там, видимо, страшные. Сама увидишь, а заборы какие, ни во всякой тюрьме сыщешь!
Смутно догадываясь, что такое тюрьма, я поежилась…Сколько страхов ожило в моей душе после ее слов! Весь путь уговаривала себя заранее не бояться, утешая, что если выжила в питомнике, то никакая ферма мне не страшна, однако после ее слов, все во мне будто упало, кажется, это была последняя надежда…
Я с отчаяньем в голосе спросила:
— А вы и вправду умеете сделать так, чтобы из вас не пили? — Процедуру откачки крови я проходила не раз и ничего страшного в ней не видела.
— Да! Чтобы кровь не брали — пей разбавленную соду, очень они щелочь не любят. Единственная попытка и больше не сунутся! — горделиво закончила она.
— Вам это очень помогло? — плохо представляя, о чем она говорит, упавшим голосом спросила я.
— Еще как… — бодро ответила женщина. — Правда, сода дорогая и не везде есть, но…
Нашей беседе помешали, за стенами раздались крики, хлопки от взрывов, бешеная ругань охранников — кто-то напал на караван грузовых броневиков.
Незнакомка тут же переключилась на другую тему:
— В этих местах вечно маются толпы голодных отбросов. Сколько не путешествовала, ни разу не обошлось без нападения в этом месте. Эти упыри еще нас тупыми считают, давно бы передвинули пути чуть на запад.
Сжавшись от страха, я не выдержала:
— Вы еще им это посоветуйте...
Она многозначительно заметила:
— Девочка моя, они давно до нас добрались. И мгновенная смерть не самая страшная перспектива этой жизни.
— А как же ваше: «радуюсь новым лицам и каждому дню»? — не сдержав сарказма, поинтересовалась я.
— Так я давно свое отбоялась, теперь вот только радуюсь… — Она глубокомысленно покачала головой, столь снисходительным жестом продемонстрировав мне свою «мудрость». Я знала, что подобные суждения в книгах называются демагогией, но высказывать выводы не стала, укрывшись в своих мыслях.
— Людей мало осталось, лет пять назад говорили, что меньше процента. Если мы окончательно загнемся им конец, и они это знают. Ты не застала времена, когда нас и за скотов не считали, и обращались, словно мы так… мусор под ногами.
Не знаю, сколько себя помню именно за скотину нас и держат. Выводят, разводят, выдаивают, остатки пускают на удобрение. Говорливая спутница что-то еще болтала, но ничего нового и полезного от нее так и не услышала.
Я не могла передать это чувство словами, но мне показалось, что ее говорливость и скрытая нервозность вызваны тем, что ей предстояло возвращение к бывшему хозяину, которого упыри из конвоя вычислили по невидимому номерку на ее руке.
В любом случае ничего хорошего ее не ждало, ценность женщины определялась только возможностью иметь потомство.
— … Скоро ваша ферма. — Рассказывая о хороших и плохих хозяевах, между делом сообщила она.
Я кивнула, полезла в свой сундучок и вынула завернутую в блестящую бумагу конфету, которые из высохших апельсиновых корок, добытых непонятно где, сделала наша человеческая нянечка. Она, видимо зная, что при перевозке не кормят, сунула нам по одной на прощание в качестве утешения. Девочки моей группы съели угощение сразу. Я оставила лакомство для подходящего случая. Кажется, он мне представился.
Эту конфету я протянула женщине:
— Вы наверно давно не ели?
— Я… Да, не ела! — Она приняла угощение, не понимая, зачем я это делаю, все еще механически вертела конвертик со сладостью в руках.
Больше ничего для нее я сделать не могла, так что села на свое место, закрыла глаза и откинулась на холодные панели. Будь что будет.
Когда мы остановились, по приказу бровастого охранника девушки выбрались из отсека на осмотр нового хозяина, а у меня даже на свой номер отозваться сил не было.
Закрыла глаза и осталась сидеть. Пусть это будет мое первое непослушание новому хозяину.
Я не представляла, что за жизнь будет здесь. Но одно знала точно — ничего хорошего никого из нас не ждет.
Георг
Упырь, упыри… Они называют нас упырями. Хотя мои соплеменники предпочитают более возвышенные названия, типа: «Элита мира, слуги архонта», меня меньше всего волнует презрение, изначально заложенное в названии кровососущих существ. Возможно от того, что я не особенно часто думаю на эту тему или давно не причисляю себя к кому-либо вообще. Я отложил сводки и откинулся в кресле. Но отдохнуть мне не дали.
В комнату заглянул мой помощник:
— Эй, пора! Пошли к выходу. Они приехали… стоят у ворот.
Давно ждал доставку с заказом. Я кивнул и вышел следом, минуя бетонные переходы, вышел к приемной. К этому моменту Корбан уже окружил площадку для грузовиков охраной.
Я подошел к указанному отсеку и оглядел двух прибывших с караваном девушек. Жалкое зрелище: скверный запах, торчащие кости, старые тряпки, голодные взгляды… Итак, пробный шар закупок в правительственном питомнике оказался неудачным.
Видимо первый заказ станет и последним.
Я еще раз критически осмотрел поставку. Всех отправить обратно не получится, перевозчики мне заказы больше возить перестанут. Придется забрать хоть парочку.
Еще раз вгляделся в лица. У рабынь пустота в глазах. Нет, мне умственно отсталые здесь не нужны, черт с ней, с доставкой…
Внутри отсека кто-то вздохнул, я подошел к грузовику и заглянул внутрь. Внутри осталась одна девушка, словно приказа выходить и не было.
Она повернулась в мою сторону. Заметила.
Сильно истощена, из-за выступающих скул взгляд напряженный, но страха в нем нет. Темный волос окорнан кое-как и задиристо торчит по всей макушке так, что голова похожа на перевернутый репей. Под убогим балахоном тела не видно, кисти рук плотно обтянуты кожей… Мелковата ростом, конечно, но это временно, подкормить — и подрастет.
Я покачал головой. Кроме этой крохотной девчонки подходящего товара в доставке не нашлось. Дал знак слуге, выбранную девушку ссадили из грузовика на землю, ненужных загнали обратно в грузовой отсек. Новенькая, дрожа как лист на ветру, с ужасом оглядела высокий бетонный забор, обнесенный колючей проволокой и обвешанный пушками, и совсем приуныла.
С досадой посчитывая в уме потерянную прибыль, — даже двух новеньких взять не получилось, — я прошел в приемную на входе за воротами и пригласил за собой главного конвоира — надо заплатить за товар и подписать бумаги на отказ от остального товара.
Краем глаза наблюдая за проверкой только что купленного человека, бегло просмотрел документы. Когда осталось вынуть золото, чтобы рассчитаться за доставку и выплатить неустойку, обнаружил, что стою и смотрю в изумлении на новое приобретение.
Ей как любому рабу приказали открыть пластиковый контейнер с пожитками. Девушка покорно открыла крышку и выложила на стол — книги! Три книги в побитых временем и бумажным жучком обложках, на которых от ветхости и названий не было видно.
Читающий скот, это что-то странное. Зачем понадобилось кому-то в питомнике учить ее грамоте? Возможно, это будущий специалист из тех, что готовят для архонта? Тогда, что она делала среди низшего сорта, тех, кого продают на развод?
Под впечатлением от столь неожиданной картины, я повернулся к ней и спросил:
— Имя?
— Двадцать первая…
— Что еще у тебя с собой?
Она послушно продемонстрировала запасную рубашку и железную расческу.
— И все?
Она кивнула, аккуратно сложила все обратно и замерла. Угу, «сама покорность и ожидание хозяйских приказов». Знаем мы вас! Я мысленно хмыкнул, и вернулся к делам.
С формальностями было покончено. Конвойный получил золото, вручил мне документы на покупку и отбыл вместе с караваном.
Двадцать первую провели по бетонным переходам на территорию фермы. Едва они с охранником вышли из переходов на улицу, она распахнула глаза, удивленно всматриваясь в пейзажи, и вдруг остановилась…
Кнут кое-как протолкнул ее в дверь и вернулся на пост, а новенькая осталась стоять словно завороженная у высокой калитки, ведущей на ферму.
Я огляделся, пытаясь увидеть все ее глазами, но ничего особенного не обнаружил: парк с беседками, дорожки посыпанные песком, клумбы с разноцветными осенними цветами, позади убранные поля, и лес — привычная картина жизни на природе.
Милана, которая давно должна была стоять здесь, но только появилась, запыхавшись, поклонилась, ожидая моего приказа.
Я кивнул в сторону новенькой:
— Накорми, одень, покажи ей все… Особенно проследи за обувью, — на девушке были носки, грубо слепленные из пластика и тряпки.
— Куда ее определить? — Поинтересовалась старушка, одним взглядом определив фронт работ. — Казимиру в доме девка нужна. Всех разобрали. Невесту выбрать не из кого.
Я спокойно выслушал намек Миланы насчет семьи младшего сына, но решил иначе:
— Нет, она для помощи по дому. Откормим, посмотрим, как себя ведет, может, тогда и к Казимиру отправим.
Милана критически осмотрела покупку и согласно добавила:
— Ну да, ну да…
Мне надо понять, что может дать мне новенькая, прежде чем отправлять ее на работу. Я кивнул Милане:
— Иди!
Старушка безропотно кивнула и поспешила выполнять приказ. Торопливо махнула двадцать первой следовать за ней, понеслась к трапезному дому, который оборудовала под себя.
Провожая довольным взглядом удаляющуюся фигурку Миланы, еще раз похвалил себя за сообразительность. На других фермах, чтобы не тратить корма, отживший материал досуха скачивали и отправляли на удобрение. Сейчас все больше ценилось человеческая кровь, соответственно, корма, лекарства и одежда, для успешного разведения людей, стоили с каждым годом все дороже.
Наблюдая за разнообразными и зачастую бессмысленными попытками фермеров оздоровить рабов, в большинстве своем граничившими между глупостью и издевательством, решил сделать все по-своему.
Мои люди работали в поле как в древние времена, и платили мне оброк, но не золотом, а кровью. Так что ничего нового мне создавать не понадобилось. Они самостоятельно добывали себе пропитание, сняв с моих плеч финансовое бремя кормежки трех сотен рабов. И старики, типа Миланы, жили за свой счет, никого не обременяя.
Также выяснилось, что старики еще и отличные воспитатели. Оказывается, они прекрасно помогали усмирять глупый молодняк, у которого играла кровь. В других хозяйствах постоянно сталкивались с бунтами, у меня же такого лет двадцать не было. Так что перспектива полноценного развития сотни человек приплода не стоила жалких литров крови старика или старушки.
Я вернулся в дом, чтобы дописать расчеты, над которыми работал весь день, пока меня не позвали на осмотр товара. Сел за стол, осталось подвести итоги в подсчетах… Но работа застопорилась.
Конечно, и у меня не все шло гладко. Были неприятности в виде неурожайных годов, но тут уж куда деваться, тогда я закупал всю провизию сам. Зато в урожайные, продукты, что производили мои люди, я скупал у них по дешевке и выгодно продавал на соседние фермы, получая немалую прибыль. Кроме людей на моей ферме имелось несколько сотен голов крупного рогатого скота и около пятидесяти лошадей.
Никто из знакомых не знал, а узнав, не поверил, но скот на ферме полностью принадлежал моим людям. Да, это для всех звучало глупо и абсурдно, однако, мне от коров нужна была только кровь. Рабы не только бесплатно ухаживали за скотиной, отдавали мне ее кровь, но еще и заготавливали для себя ее мясо. Сами обрабатывали кожу, из которой шили одежду и обувь, которые я за бесценок скупал у них или менял на ткани, украшения и все, что они считали необходимым, но сами сделать и достать не могли.
С производством в мире с каждым годом становилось все хуже. Все, что мы могли купить, лежало на старых складах, оставшихся еще со времен до развала, но чем меньше там оставалось товаров, тем дороже все стоило. Так что мои, довольно большие партии товара для людей, в момент, когда крупное производство на планете более ста лет как остановлено — хороший источник дохода.
Но все это мелочи по сравнению с главным товаром — кровью, которую мне сдавали все, кроме детей, стариков и самок, ждущих приплод. За рабами следила специалист из людей, в свое время стоившая мне при выкупе круглую сумму золотом.
Она и определяла, кто, когда и сколько может сдать, чтобы это не нанесло вреда здоровью. Я на нее сильно не давил. Кровь дорожала с каждым часом, и, несмотря на все меры безопасности, людей становилось все меньше, а упырей все больше, и запросы к количеству провианта поминутно росли.
Крови не хватало повсеместно, так что моей самой большой головной болью была охрана насельников фермы от разграбления голодными ордами упырей, бродящих в окрестных лесах. Я не экономил на оружии, средствах слежения, и личной армии, жительствующей в бетонных переходах на входе в ферму.
Я подвел итог, убрал счет в сейф и поднялся, всматриваясь в окно. Почти стемнело, надо идти скорее.
Довольный тем, как идут дела, я вышел из дома и вновь наткнулся на Двадцать первую. Милана выдала ей теплый платок, носки, кожаные тапочки, и вывела во двор. Нелепый вид девушки прекрасно сочетался с таким же странным поведением. Новенькая вновь застопорилась у входа, в восторге оглядывая мои владения.
— Пойдем скорее, завтра погуляешь… — буркнула недовольная задержкой Милана.
— Погуляю?! — удивлению Двадцать первой не было предела. Она заметила меня и, обращаясь лично, недоверчиво переспросила:
— А тут можно гулять?
Я проигнорировал ее вопрос и, минуя женщин, уже собрался идти к скорнякам решать, стоило ли продавать готовые кожи или нет, так как наши цеха загружены до предела, а излишки шкур лежат на складе без дела.
Милана, сурово взяла новенькую за руку и, уводя, торопливо пояснила:
— Гулять-то? Можно, конечно. Дела свои сделаешь и иди, гуляй. Здесь везде можно ходить…
— И за ограду? — уже с явным сарказмом в мою сторону, вопросила двадцать первая. Угу, вот и коготки, они все такие, дай только освоиться, надолго покорности не хватает.
Милана отпустила руку новенькой, и поклонилась, обращаясь ко мне:
— Покажи ей, почему нельзя за ограду… — голос Миланы звучал недовольно почему-то именно по отношению ко мне.
Я остановился.
Милана выросла на моих глазах — одна из первых детей, родившихся на ферме. Сызмальства она знала мое к ней снисходительное отношение, чем всегда крупно злоупотребляла, и ни грамма этого не стеснялась.
Новенькая кивнула и спокойно продолжила свою мысль:
— Хоть какую книгу открой и там одно и то же — жизнь не сахар. Я, знаешь, столько всего повидала в жизни? Не пересказать, но одно скажу точно, как бы оно не выходило, страдали все и всегда. Без этого никак. Вот я и страдала. А теперь рада, что недолго осталось, хочу наконец отдохнуть…
Я испугалась, что это полоумная адепта какой-нибудь новой религии, коих после Развала развелось как червей под кадкой, я уже таких встречала, но ничего хорошего о них сказать не могла.
Неугомонная женщина тут же спросила:
— Вас-то куда везут?
— Сорок Седьмую, Восемнадцатую и меня везут на Стронтавскую ферму.
Дама покачала головой:
— Плохо дело… никогда не слышала, что оттуда кто-то убежал. Нравы там, видимо, страшные. Сама увидишь, а заборы какие, ни во всякой тюрьме сыщешь!
Смутно догадываясь, что такое тюрьма, я поежилась…Сколько страхов ожило в моей душе после ее слов! Весь путь уговаривала себя заранее не бояться, утешая, что если выжила в питомнике, то никакая ферма мне не страшна, однако после ее слов, все во мне будто упало, кажется, это была последняя надежда…
Я с отчаяньем в голосе спросила:
— А вы и вправду умеете сделать так, чтобы из вас не пили? — Процедуру откачки крови я проходила не раз и ничего страшного в ней не видела.
— Да! Чтобы кровь не брали — пей разбавленную соду, очень они щелочь не любят. Единственная попытка и больше не сунутся! — горделиво закончила она.
— Вам это очень помогло? — плохо представляя, о чем она говорит, упавшим голосом спросила я.
— Еще как… — бодро ответила женщина. — Правда, сода дорогая и не везде есть, но…
Нашей беседе помешали, за стенами раздались крики, хлопки от взрывов, бешеная ругань охранников — кто-то напал на караван грузовых броневиков.
Незнакомка тут же переключилась на другую тему:
— В этих местах вечно маются толпы голодных отбросов. Сколько не путешествовала, ни разу не обошлось без нападения в этом месте. Эти упыри еще нас тупыми считают, давно бы передвинули пути чуть на запад.
Сжавшись от страха, я не выдержала:
— Вы еще им это посоветуйте...
Она многозначительно заметила:
— Девочка моя, они давно до нас добрались. И мгновенная смерть не самая страшная перспектива этой жизни.
— А как же ваше: «радуюсь новым лицам и каждому дню»? — не сдержав сарказма, поинтересовалась я.
— Так я давно свое отбоялась, теперь вот только радуюсь… — Она глубокомысленно покачала головой, столь снисходительным жестом продемонстрировав мне свою «мудрость». Я знала, что подобные суждения в книгах называются демагогией, но высказывать выводы не стала, укрывшись в своих мыслях.
— Людей мало осталось, лет пять назад говорили, что меньше процента. Если мы окончательно загнемся им конец, и они это знают. Ты не застала времена, когда нас и за скотов не считали, и обращались, словно мы так… мусор под ногами.
Не знаю, сколько себя помню именно за скотину нас и держат. Выводят, разводят, выдаивают, остатки пускают на удобрение. Говорливая спутница что-то еще болтала, но ничего нового и полезного от нее так и не услышала.
Я не могла передать это чувство словами, но мне показалось, что ее говорливость и скрытая нервозность вызваны тем, что ей предстояло возвращение к бывшему хозяину, которого упыри из конвоя вычислили по невидимому номерку на ее руке.
В любом случае ничего хорошего ее не ждало, ценность женщины определялась только возможностью иметь потомство.
— … Скоро ваша ферма. — Рассказывая о хороших и плохих хозяевах, между делом сообщила она.
Я кивнула, полезла в свой сундучок и вынула завернутую в блестящую бумагу конфету, которые из высохших апельсиновых корок, добытых непонятно где, сделала наша человеческая нянечка. Она, видимо зная, что при перевозке не кормят, сунула нам по одной на прощание в качестве утешения. Девочки моей группы съели угощение сразу. Я оставила лакомство для подходящего случая. Кажется, он мне представился.
Эту конфету я протянула женщине:
— Вы наверно давно не ели?
— Я… Да, не ела! — Она приняла угощение, не понимая, зачем я это делаю, все еще механически вертела конвертик со сладостью в руках.
Больше ничего для нее я сделать не могла, так что села на свое место, закрыла глаза и откинулась на холодные панели. Будь что будет.
Когда мы остановились, по приказу бровастого охранника девушки выбрались из отсека на осмотр нового хозяина, а у меня даже на свой номер отозваться сил не было.
Закрыла глаза и осталась сидеть. Пусть это будет мое первое непослушание новому хозяину.
Я не представляла, что за жизнь будет здесь. Но одно знала точно — ничего хорошего никого из нас не ждет.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Георг
Упырь, упыри… Они называют нас упырями. Хотя мои соплеменники предпочитают более возвышенные названия, типа: «Элита мира, слуги архонта», меня меньше всего волнует презрение, изначально заложенное в названии кровососущих существ. Возможно от того, что я не особенно часто думаю на эту тему или давно не причисляю себя к кому-либо вообще. Я отложил сводки и откинулся в кресле. Но отдохнуть мне не дали.
В комнату заглянул мой помощник:
— Эй, пора! Пошли к выходу. Они приехали… стоят у ворот.
Давно ждал доставку с заказом. Я кивнул и вышел следом, минуя бетонные переходы, вышел к приемной. К этому моменту Корбан уже окружил площадку для грузовиков охраной.
Я подошел к указанному отсеку и оглядел двух прибывших с караваном девушек. Жалкое зрелище: скверный запах, торчащие кости, старые тряпки, голодные взгляды… Итак, пробный шар закупок в правительственном питомнике оказался неудачным.
Видимо первый заказ станет и последним.
Я еще раз критически осмотрел поставку. Всех отправить обратно не получится, перевозчики мне заказы больше возить перестанут. Придется забрать хоть парочку.
Еще раз вгляделся в лица. У рабынь пустота в глазах. Нет, мне умственно отсталые здесь не нужны, черт с ней, с доставкой…
Внутри отсека кто-то вздохнул, я подошел к грузовику и заглянул внутрь. Внутри осталась одна девушка, словно приказа выходить и не было.
Она повернулась в мою сторону. Заметила.
Сильно истощена, из-за выступающих скул взгляд напряженный, но страха в нем нет. Темный волос окорнан кое-как и задиристо торчит по всей макушке так, что голова похожа на перевернутый репей. Под убогим балахоном тела не видно, кисти рук плотно обтянуты кожей… Мелковата ростом, конечно, но это временно, подкормить — и подрастет.
Я покачал головой. Кроме этой крохотной девчонки подходящего товара в доставке не нашлось. Дал знак слуге, выбранную девушку ссадили из грузовика на землю, ненужных загнали обратно в грузовой отсек. Новенькая, дрожа как лист на ветру, с ужасом оглядела высокий бетонный забор, обнесенный колючей проволокой и обвешанный пушками, и совсем приуныла.
С досадой посчитывая в уме потерянную прибыль, — даже двух новеньких взять не получилось, — я прошел в приемную на входе за воротами и пригласил за собой главного конвоира — надо заплатить за товар и подписать бумаги на отказ от остального товара.
Краем глаза наблюдая за проверкой только что купленного человека, бегло просмотрел документы. Когда осталось вынуть золото, чтобы рассчитаться за доставку и выплатить неустойку, обнаружил, что стою и смотрю в изумлении на новое приобретение.
Ей как любому рабу приказали открыть пластиковый контейнер с пожитками. Девушка покорно открыла крышку и выложила на стол — книги! Три книги в побитых временем и бумажным жучком обложках, на которых от ветхости и названий не было видно.
Читающий скот, это что-то странное. Зачем понадобилось кому-то в питомнике учить ее грамоте? Возможно, это будущий специалист из тех, что готовят для архонта? Тогда, что она делала среди низшего сорта, тех, кого продают на развод?
Под впечатлением от столь неожиданной картины, я повернулся к ней и спросил:
— Имя?
— Двадцать первая…
— Что еще у тебя с собой?
Она послушно продемонстрировала запасную рубашку и железную расческу.
— И все?
Она кивнула, аккуратно сложила все обратно и замерла. Угу, «сама покорность и ожидание хозяйских приказов». Знаем мы вас! Я мысленно хмыкнул, и вернулся к делам.
С формальностями было покончено. Конвойный получил золото, вручил мне документы на покупку и отбыл вместе с караваном.
Двадцать первую провели по бетонным переходам на территорию фермы. Едва они с охранником вышли из переходов на улицу, она распахнула глаза, удивленно всматриваясь в пейзажи, и вдруг остановилась…
Кнут кое-как протолкнул ее в дверь и вернулся на пост, а новенькая осталась стоять словно завороженная у высокой калитки, ведущей на ферму.
Я огляделся, пытаясь увидеть все ее глазами, но ничего особенного не обнаружил: парк с беседками, дорожки посыпанные песком, клумбы с разноцветными осенними цветами, позади убранные поля, и лес — привычная картина жизни на природе.
Милана, которая давно должна была стоять здесь, но только появилась, запыхавшись, поклонилась, ожидая моего приказа.
Я кивнул в сторону новенькой:
— Накорми, одень, покажи ей все… Особенно проследи за обувью, — на девушке были носки, грубо слепленные из пластика и тряпки.
— Куда ее определить? — Поинтересовалась старушка, одним взглядом определив фронт работ. — Казимиру в доме девка нужна. Всех разобрали. Невесту выбрать не из кого.
Я спокойно выслушал намек Миланы насчет семьи младшего сына, но решил иначе:
— Нет, она для помощи по дому. Откормим, посмотрим, как себя ведет, может, тогда и к Казимиру отправим.
Милана критически осмотрела покупку и согласно добавила:
— Ну да, ну да…
Мне надо понять, что может дать мне новенькая, прежде чем отправлять ее на работу. Я кивнул Милане:
— Иди!
Старушка безропотно кивнула и поспешила выполнять приказ. Торопливо махнула двадцать первой следовать за ней, понеслась к трапезному дому, который оборудовала под себя.
Провожая довольным взглядом удаляющуюся фигурку Миланы, еще раз похвалил себя за сообразительность. На других фермах, чтобы не тратить корма, отживший материал досуха скачивали и отправляли на удобрение. Сейчас все больше ценилось человеческая кровь, соответственно, корма, лекарства и одежда, для успешного разведения людей, стоили с каждым годом все дороже.
Наблюдая за разнообразными и зачастую бессмысленными попытками фермеров оздоровить рабов, в большинстве своем граничившими между глупостью и издевательством, решил сделать все по-своему.
Мои люди работали в поле как в древние времена, и платили мне оброк, но не золотом, а кровью. Так что ничего нового мне создавать не понадобилось. Они самостоятельно добывали себе пропитание, сняв с моих плеч финансовое бремя кормежки трех сотен рабов. И старики, типа Миланы, жили за свой счет, никого не обременяя.
Также выяснилось, что старики еще и отличные воспитатели. Оказывается, они прекрасно помогали усмирять глупый молодняк, у которого играла кровь. В других хозяйствах постоянно сталкивались с бунтами, у меня же такого лет двадцать не было. Так что перспектива полноценного развития сотни человек приплода не стоила жалких литров крови старика или старушки.
Я вернулся в дом, чтобы дописать расчеты, над которыми работал весь день, пока меня не позвали на осмотр товара. Сел за стол, осталось подвести итоги в подсчетах… Но работа застопорилась.
Конечно, и у меня не все шло гладко. Были неприятности в виде неурожайных годов, но тут уж куда деваться, тогда я закупал всю провизию сам. Зато в урожайные, продукты, что производили мои люди, я скупал у них по дешевке и выгодно продавал на соседние фермы, получая немалую прибыль. Кроме людей на моей ферме имелось несколько сотен голов крупного рогатого скота и около пятидесяти лошадей.
Никто из знакомых не знал, а узнав, не поверил, но скот на ферме полностью принадлежал моим людям. Да, это для всех звучало глупо и абсурдно, однако, мне от коров нужна была только кровь. Рабы не только бесплатно ухаживали за скотиной, отдавали мне ее кровь, но еще и заготавливали для себя ее мясо. Сами обрабатывали кожу, из которой шили одежду и обувь, которые я за бесценок скупал у них или менял на ткани, украшения и все, что они считали необходимым, но сами сделать и достать не могли.
С производством в мире с каждым годом становилось все хуже. Все, что мы могли купить, лежало на старых складах, оставшихся еще со времен до развала, но чем меньше там оставалось товаров, тем дороже все стоило. Так что мои, довольно большие партии товара для людей, в момент, когда крупное производство на планете более ста лет как остановлено — хороший источник дохода.
Но все это мелочи по сравнению с главным товаром — кровью, которую мне сдавали все, кроме детей, стариков и самок, ждущих приплод. За рабами следила специалист из людей, в свое время стоившая мне при выкупе круглую сумму золотом.
Она и определяла, кто, когда и сколько может сдать, чтобы это не нанесло вреда здоровью. Я на нее сильно не давил. Кровь дорожала с каждым часом, и, несмотря на все меры безопасности, людей становилось все меньше, а упырей все больше, и запросы к количеству провианта поминутно росли.
Крови не хватало повсеместно, так что моей самой большой головной болью была охрана насельников фермы от разграбления голодными ордами упырей, бродящих в окрестных лесах. Я не экономил на оружии, средствах слежения, и личной армии, жительствующей в бетонных переходах на входе в ферму.
Я подвел итог, убрал счет в сейф и поднялся, всматриваясь в окно. Почти стемнело, надо идти скорее.
Довольный тем, как идут дела, я вышел из дома и вновь наткнулся на Двадцать первую. Милана выдала ей теплый платок, носки, кожаные тапочки, и вывела во двор. Нелепый вид девушки прекрасно сочетался с таким же странным поведением. Новенькая вновь застопорилась у входа, в восторге оглядывая мои владения.
— Пойдем скорее, завтра погуляешь… — буркнула недовольная задержкой Милана.
— Погуляю?! — удивлению Двадцать первой не было предела. Она заметила меня и, обращаясь лично, недоверчиво переспросила:
— А тут можно гулять?
Я проигнорировал ее вопрос и, минуя женщин, уже собрался идти к скорнякам решать, стоило ли продавать готовые кожи или нет, так как наши цеха загружены до предела, а излишки шкур лежат на складе без дела.
Милана, сурово взяла новенькую за руку и, уводя, торопливо пояснила:
— Гулять-то? Можно, конечно. Дела свои сделаешь и иди, гуляй. Здесь везде можно ходить…
— И за ограду? — уже с явным сарказмом в мою сторону, вопросила двадцать первая. Угу, вот и коготки, они все такие, дай только освоиться, надолго покорности не хватает.
Милана отпустила руку новенькой, и поклонилась, обращаясь ко мне:
— Покажи ей, почему нельзя за ограду… — голос Миланы звучал недовольно почему-то именно по отношению ко мне.
Я остановился.
Милана выросла на моих глазах — одна из первых детей, родившихся на ферме. Сызмальства она знала мое к ней снисходительное отношение, чем всегда крупно злоупотребляла, и ни грамма этого не стеснялась.
