Вот и сейчас она смотрела на меня с вызовом. Бросай все дела и исполняй ее просьбу.
Игнорируя насмешливую нахалку, я приказал новенькой:
— Пошли. — И, разворачиваясь, кивнул в сторону дома.
Милана подтолкнула странную девушку так не вовремя замершую на месте ко мне, и приказала:
— Когда хозяин отпустит, придешь ко мне…
— Хозяин?! Это хозяин? — Ужасу новенькой не было предела. Опять мои глаза ввели в заблуждение. Я раздраженно посмотрел на Милану, измерил новенькую недовольным взглядом, и молча пошел в дом.
Девушка явно оробела, склонила голову и, наконец, поспешила за мной.
Я шел быстро, желая поскорее покончить с приставучим приобретением. Но перевесить это бремя сейчас не на кого, как и отказать в разъяснении. Лучше затратить три минуты времени на пояснение, чем потерять вложенное в нее золото, если она по глупости выскользнет за ограду.
Мы поднялись на чердак. Там был балкончик, который, нависая, почти вплотную приближался к бетонной стене, защищавшей ферму от нападения голодающих упырей.
— Смотри… — Я приложил палец к детектору, который взял пробу моей крови, после чего дверь открылась. Вышли на балкончик: заброшенный, пыльный, с залетевшими на него листьями.
— Теперь жди. Можешь считать до десяти.
Девушка посмотрела на меня в замешательстве и вновь вернулась к разглядыванию достопримечательностей, явно не понимая, о чем я говорю.
С балкона была видна опушка леса, дорога, и частично приемная на входе в бетонные подземелья.
Девушка считать постеснялась, а может и не знала счета, так что начал я.
— Раз… два… три… — Из леса показалась кучка упырей. Их глаза жадно смотрели на девушку.
Постоянный голод настолько обострил их рецепторы, что они издалека учуяли, что она человек. Миг и они поняли, что на входе нет охраны.
— Четыре… пять… — Двое из них, самые голодные, отделись от группы и, набирая скорость, кинулись к дому.
Я покачал головой. И на что рассчитывают?
— Шесть… семь… — Остальные припустили за ними, надеясь, что им тоже хоть что-то перепадет.
Первые, добежав до забора, с необыкновенной легкостью начали карабкаться вверх. Электронные пушки, утыканные вокруг периметра, угрожающе повернулись в их сторону...
Я невозмутимо считал:
— Восемь… девять…
Первым пушки ударили самого наглого нападавшего, почти забравшегося вверх. Второй, прикрывшись телом собрата, почти достиг края стены. Пушки начали отстрел добежавших, которые упорно пробивались к вожделенной добыче.
— Десять…
Я вынул пистолет и добил самого удачливого, добравшегося почти до балкона.
Вокруг все затихло, от тел нападавших поднимался смердящий дымок. Где-то в лесу застучал дятел...
Я обернулся к онемевшей девушке.
— Рассказывать, что в месяц мы уничтожаем около сотни подобных групп я не стану, надеюсь понятно, почему выходить за ограду нельзя?
Она кивнула, но внезапно спросила:
— Они же братья по крови, вам их не жалко?
В удивлении я поднял брови. Что за дурацкий вопрос. Никогда в жизни не слышал ничего более нелепого!
— У меня есть только один брат — это я сам. Я сам себе и родня, и любовь всей жизни. И с чего такое беспокойство в отношении врагов? Или ты думаешь, что, добравшись до тебя, они преисполнятся благодарности за сочувствие и оторвут мне голову куда нежнее?
— Да, мне они враги, но вам… — Она в удивлении пожала плечами.
Я не счел нужным отвечать на столь феерические высказывания, молча дождался, когда девушка зайдет внутрь комнаты, закрыл балкон и спустился с чердака.
Она шла за мной, нервно кутаясь костлявыми пальчиками в теплый платок. Губы дрожали, похоже, ее бил озноб. Тут до меня дошло, видимо воспитанная среди адекватной охраны, она видела свободное нападение упырей впервые.
На лестнице я остановился. Сам повел ее в комнату для прислуги, открыл дверь и сказал:
— Вот здесь ты будешь жить. Чуть позже тебя осмотрит врач, пока отдыхай. Через час я пришлю Милану, она покажет, где у нас едят.
Двадцать первая быстро кивнула. Голодная, значит. Ругая про себя нерасторопность Миланы, я вышел. Кормежка рабов — первейшая обязанность хозяина, старой ворчунье надо было заняться этим в первую очередь.
Ивета
С момента появления на ферме прибываю в непонятном состоянии. Впервые в жизни я вижу такую старую женщину, причем меня удивил не только ее возраст, но и вид: одета она была не в балахон, как все знакомые мне люди, а в теплые брюки из грубой ткани, лохматую жилетку и светлую рубашку. И на ногах настоящая обувь, как у упырей! Ее волосы, длинные и седые, не острижены под корень, а красиво связаны и прикреплены к голове небольшим холмом.
Мужчина, которого я посчитала главным человеческим надсмотрщиком, оказался упырем и, самое ужасное, — хозяином этой фермы!
Второе, что привело меня в ступор — он не отправил меня на порку из-за того, что подала голос и обратилась к нему без его позволения. Не ударил за дерзкий взгляд, а когда в шоке от увиденного я вслух ляпнула глупость, которую вроде произнесла про себя, не убил на месте, а отвел в какую-то комнату и приказал дожидаться Миланы.
Здесь было тепло и сухо, но меня все равно бил озноб.
Чего теперь ожидать, не знаю… Эта неопределенность и пугала больше всего. Но то, что он не расправился со мной на месте, немного утешало. Словно у меня появилась надежда. Конечно, возможно он отправит меня на откачку, а может... пожалеет и прикажет только сильно избить. В любом случае, никто ведь не упустит столь благоприятный момент для воспитания новоявленной скотины.
Но все это было мелочью по сравнению с тем, что впервые с шести лет я гуляла на природе. Все, что видела в детстве, казалось мне странным сном, и вот, вновь в лесу и здесь все не так, как я помнила и представляла себе. А уж атака упырей и вовсе произвела на меня самое жуткое впечатление, напомнив пережитое в детстве. Привычно высокомерные и вечно раздраженные сегодня они показались мне просто дикими животными.
Я обняла плечи руками, чтобы хоть как-то унять дрожь... Зачем я об этом вспомнила!
Раскрытые в оскале пасти, слюна, бешеная алчба… и все это на фоне потрясающей воображение картины леса. Стена из высоких сосен, а запах… Впервые за много лет я вдыхала чудесный аромат сосен, пока не появились упыри, мне казалось, что вот-вот потеряю сознание от удовольствия.
Осмотревшись в новой комнате, я не сразу осознала, что здесь одна кровать. Как это? Остальные слуги будут спать со мной? Или придется ложиться на полу? Но пока здесь никого не было, я устало присела на край кровати. Мягко. Вдруг захотелось плюхнуться на нее так, чтобы сетка пружинила и подкидывала меня как можно выше…
Что за странные мысли. Схожу с ума?
Мне сказали, что на фермах люди живут в загонах, спят по тридцать человек в комнате, как в нашем питомнике, а тут… Тут кто-то спит на отдельной кровати, интересно, что этот раб делает на ферме, что его так ценят? Вот бы и мне…
Я поднялась с кровати, подошла к двери на свой страх и риск выглянула наружу. По лестнице поднималась запыхавшаяся Милана.
— Ох, девка, задала ты мне дел! — проворчала она, преодолев последние ступени. — Хозяин выругал, что сперва не покормила. Да откуда я знала, что ты голодная! Мы впервые купили человека из питомника!
— Третий день… — спокойно пояснила я, не понимая причин для ее волнения.
— Ох ты, бедняжечка! — Старица внезапно остановилась, словно испугалась. — Что же ты молчала! Да я бы…
Я с интересом разглядывала ее морщинистую кожу, представляя себе, как это, иметь возможность дожить до столь преклонного возраста.
Пока старушка громко сокрушалась о своей недогадливости, я пришла к выводу, что старые люди очень интересны и даже не лишены своеобразной привлекательности. Это же чудо, увидеть такого старого человека!
— Ты только не падай, милая! Я покажу, где надо брать еду. Если не успеешь днем, приходи туда ночью. Только в свою комнату не неси, хозяин заругает. Боится, что мыши в доме заведутся.
Упырь — и мышей боится, забавно. Но он вообще странный. Даже внешне. Глаза с обычными белками, как у нормального человека. Даже намека на упыринную серость нет.
— А сколько человек со мной живут? — спросила я, шагая за Миланой, так как хотела узнать, сколько соседок будет спать в той чудесной спальне с одной кроватью, но, кажется, старушка меня не поняла:
— В доме вас будет трое. Хозяин, Красотка и ты. Я позже покажу тебе, что будешь делать. Тебе надо поесть, пока наша доктор освободится. Потом она тебя осмотрит. Запишет… Да не дрожи ты так! Доктор у нас добрая, хотя на вид и строгая.
Я кивнула. Тело дрожало само по себе, я словно в этом не участвовала. Вышли из дома.
Ступеньки, ведущие на крыльцо перед домом, потрескались от времени, как и давно некрашеный фасад.
Мы спустились и прошли немного по выложенной камнями дорожке и попали в небольшой домик, в котором горел живой огонь. Я остановилась, чтобы рассмотреть, но Милана утянула меня к длинному столу, уставленному посудой:
— Смотри, вот теплое молочко, сметана, козий сыр, не любишь?
Я равнодушно покачала головой, жадно изучая новые для себя продукты.
— Коли три дня не ела, попей чаек с плюшками и пока все, а то заболеешь. А меня его господство опять ругать будет. — Последние слова она сказала с насмешкой.
Я удивленно повернулась к ней, за валом новых событий и вещей я упустила тот факт, что Милана не опасалась, что ее утилизируют, как делают со всеми людьми отжившими свой век. Она боялась, что ее поругают. ПОРУГАЮТ! И как «боялась»… не «боялась», а была этим ФАКТОМ ЯВНО НЕДОВОЛЬНА.
Что за место такое?! Насколько я слышала, везде за малейшее ослушание наказание одно — смерть.
— Милана, я привыкла по несколько дней не есть. Не переживайте за меня, я лишнего не съем.
Внимательно глядя на меня, она задумчиво пошамкала полупустым ртом.
— Ладна, девка, слушай дальше! Вот пирожки, кисель, соленья, картошечка… — Старушка показала на какой-то железный сосуд, укрытый толстым покрывалом. — Это, чтоб не остыла. Вон там рыбка, кролик, жаренный в сметане… если не любишь крольчатину, там говяжьи котлетки… Ну, сама выбирай, что любишь.
Как ей пояснить, что я никогда ничего подобного не ела. Нас всегда кормили субстратом из жареной муки и жира в равной пропорции. Сладкие питательные кубики и горсть витаминов. Милана продолжала:
— Смотри, здесь выпечка. Попробуй вон те пирожки, я их с вишневым вареньем сделала. Внуки их очень любят.
Я заторможено кивнула, оглядывая кусочки чего-то. Запоминая, что вот это «пирожки», но кажется, вишня — это ягода, тогда как она попала в пирожки?
Милана налила воду в большой железный сосуд, затем поставила его на огонь.
— Сейчас чаек поспеет. А ты чего ждешь? Надо быстрее перекусить, а то к доктору опоздаешь.
Я кивнула и тут же спросила о своем:
— А кто здесь ест? Для кого все это стоит?
— Ест? Те, кто до ночи работает. Это наш господин придумал. Папка, мамка в поле, — дети-то голодные. Он приказал накрывать здесь столы. Сначала ели только дети, чья родня работала ночью, потом и родителей стали кормить. А я слежу, чтобы был порядок, чтобы ничего зря не пропало, а то детвора набегут ватагой, пирожки покрошат, намусорят, а мне убирать.
— То есть, вы строго следите за тем, чтобы они не пытались воспользоваться лишним…
Милана, не дослушав вопрос, рассмеялась:
— Лишним? Я слежу, чтобы еда не переводилась, была горячей и свежей. А кто и сколько будет есть, не важно. Господин запрещает голодать, — раздраженно сообщила старушка и поставила передо мной стакан молока:
— Пока чай закипит, перекуси.
Я пристроилась сбоку длинного стола, накрытого грубой серой скатертью, и притянула стакан с молоком к себе. Аккуратно лизнув, обомлела. Нежный вкус ласкал гортань.
— Молодец, не заглатываешь сразу. Наши-то, коль полночи не перекусят, — двумя руками запихиваются.
— Таким вкусным молоком, не грех и двумя руками, — улыбнулась я.
Милана как-то сразу расплылась в улыбке и внешне подобрела:
— Твоя правда, девка. Я беру только сладкое молочко. Прихожу, пробую прямо от коровок. Девки-то наши мне уж оставляют от самых лучших. Их детвора тут кормится, а матерям-то хорошо. Вернутся домой, а дите накормленное, спит. Хорошо, если умытое… — хриплым смехом рассеялась Милана. — Такие чюньки по дворам носятся, хоть траву на мордашках сажай. Господин ругается, что заболеют от грязи. А им хоть бы хны…
Я слушала сказки о местном житье и не знала чему верить. Еда для людей — первое, на чем экономили упыри. Второе — предоставленная людям свобода, равнодушно описанная Миланой, не укладывалась в голове. И третье, заботливый упырь — это и вовсе ни в какие рамки не лезло. Зато слова хозяина, что он брат только себе и его никто больше не волнует, полностью соответствовали его образу, но совершенно не согласовалось с рассказами старушки.
Милана выбрала из кучи и подсунула мне пирожок поджаристей:
— Ешь, тощая, как жердь.
Я аккуратно надкусила угощение — вкусно.
— Я уже наелась, а он такой вкусный…
— Уже наелась? — поразилась старушка. — Мышонок и то больше ест. Я скажу хозяину, он разрешит тебе есть в доме.
Я вернула свое внимание расставленным по столу блюдам. Я могу их все попробовать… Подобная возможность никак не укладывалось у меня в голове.
— Что притихла, девка? Чтобы съела пирожок-то! Вот не люблю, когда надкусят и бросят.
Мне пришлось через силу послушно сжевать вкусное, но, увы, явно излишнее угощение.
Милана покосилась на меня и проворчала:
— Ты ешь, не стесняйся, а я побегу доктора разыскивать. Она вечно занята, а господин приказал тебя осмотреть.
Я кивнула.
Милана скрылась за деревянными дверями. Я подошла к ним ближе. Ни грамма железа и полное отсутствие замка подтверждало рассказ старушки. Затем осмотрела окна — легкие защелки, никаких решеток и сигнализаций. Из охранных устройств лишь датчик крови на потолке — необходимая защита хозяйской скотины, — он срабатывает при первых признаках нападения упыря на человека.
Взглянув на датчик, с омерзением вспомнила, как недавно он среагировал на меня. Не так давно в питомнике всем выдали балахоны с пятнами плохо отстиранной крови. Я ненавидела эту тряпку, всеми силами пыталась отстирать, испытывая жуткое чувство, словно это сделали со мной. Женщина, что за нами присматривала, дала мне какую-то едкую жидкость, которую я якобы случайно пролила на себя. Конечно, был ожог, но от балахона я избавилась. Вот тогда и узнала об этих датчиках. Они сработали, когда в местах ожогов, при обработке, выступила кровь.
Интересно, подобное тут часто происходит? Надзиратели-то, наверно, все упыри, и врач, тоже.
Повторно осмотрев домик изнутри, я подошла к огню. Он ласково плясал, согревая. Не удержавшись, я протянула руку… Даже зная, что меня может опалить, не могла устоять от искушения. Это же Живой огонь!
Рядом лежали дрова. Таких предметов при нас не использовали, так что все, что я знала, черпала из книг и детских воспоминаний. В детстве я долго припоминала значение вроде знакомого слова «дрова», которое нередко встречала в рассказах. Безрезультатно. Пока не нашла книгу с картинками, и вспомнила, что это части разрубленного сухого дерева, которые кладут в костер.
Не удержавшись, подкормила огонек поленом, потом еще одним. Благодарные языки облизали добычу.
Игнорируя насмешливую нахалку, я приказал новенькой:
— Пошли. — И, разворачиваясь, кивнул в сторону дома.
Милана подтолкнула странную девушку так не вовремя замершую на месте ко мне, и приказала:
— Когда хозяин отпустит, придешь ко мне…
— Хозяин?! Это хозяин? — Ужасу новенькой не было предела. Опять мои глаза ввели в заблуждение. Я раздраженно посмотрел на Милану, измерил новенькую недовольным взглядом, и молча пошел в дом.
Девушка явно оробела, склонила голову и, наконец, поспешила за мной.
Я шел быстро, желая поскорее покончить с приставучим приобретением. Но перевесить это бремя сейчас не на кого, как и отказать в разъяснении. Лучше затратить три минуты времени на пояснение, чем потерять вложенное в нее золото, если она по глупости выскользнет за ограду.
Мы поднялись на чердак. Там был балкончик, который, нависая, почти вплотную приближался к бетонной стене, защищавшей ферму от нападения голодающих упырей.
— Смотри… — Я приложил палец к детектору, который взял пробу моей крови, после чего дверь открылась. Вышли на балкончик: заброшенный, пыльный, с залетевшими на него листьями.
— Теперь жди. Можешь считать до десяти.
Девушка посмотрела на меня в замешательстве и вновь вернулась к разглядыванию достопримечательностей, явно не понимая, о чем я говорю.
С балкона была видна опушка леса, дорога, и частично приемная на входе в бетонные подземелья.
Девушка считать постеснялась, а может и не знала счета, так что начал я.
— Раз… два… три… — Из леса показалась кучка упырей. Их глаза жадно смотрели на девушку.
Постоянный голод настолько обострил их рецепторы, что они издалека учуяли, что она человек. Миг и они поняли, что на входе нет охраны.
— Четыре… пять… — Двое из них, самые голодные, отделись от группы и, набирая скорость, кинулись к дому.
Я покачал головой. И на что рассчитывают?
— Шесть… семь… — Остальные припустили за ними, надеясь, что им тоже хоть что-то перепадет.
Первые, добежав до забора, с необыкновенной легкостью начали карабкаться вверх. Электронные пушки, утыканные вокруг периметра, угрожающе повернулись в их сторону...
Я невозмутимо считал:
— Восемь… девять…
Первым пушки ударили самого наглого нападавшего, почти забравшегося вверх. Второй, прикрывшись телом собрата, почти достиг края стены. Пушки начали отстрел добежавших, которые упорно пробивались к вожделенной добыче.
— Десять…
Я вынул пистолет и добил самого удачливого, добравшегося почти до балкона.
Вокруг все затихло, от тел нападавших поднимался смердящий дымок. Где-то в лесу застучал дятел...
Я обернулся к онемевшей девушке.
— Рассказывать, что в месяц мы уничтожаем около сотни подобных групп я не стану, надеюсь понятно, почему выходить за ограду нельзя?
Она кивнула, но внезапно спросила:
— Они же братья по крови, вам их не жалко?
В удивлении я поднял брови. Что за дурацкий вопрос. Никогда в жизни не слышал ничего более нелепого!
— У меня есть только один брат — это я сам. Я сам себе и родня, и любовь всей жизни. И с чего такое беспокойство в отношении врагов? Или ты думаешь, что, добравшись до тебя, они преисполнятся благодарности за сочувствие и оторвут мне голову куда нежнее?
— Да, мне они враги, но вам… — Она в удивлении пожала плечами.
Я не счел нужным отвечать на столь феерические высказывания, молча дождался, когда девушка зайдет внутрь комнаты, закрыл балкон и спустился с чердака.
Она шла за мной, нервно кутаясь костлявыми пальчиками в теплый платок. Губы дрожали, похоже, ее бил озноб. Тут до меня дошло, видимо воспитанная среди адекватной охраны, она видела свободное нападение упырей впервые.
На лестнице я остановился. Сам повел ее в комнату для прислуги, открыл дверь и сказал:
— Вот здесь ты будешь жить. Чуть позже тебя осмотрит врач, пока отдыхай. Через час я пришлю Милану, она покажет, где у нас едят.
Двадцать первая быстро кивнула. Голодная, значит. Ругая про себя нерасторопность Миланы, я вышел. Кормежка рабов — первейшая обязанность хозяина, старой ворчунье надо было заняться этим в первую очередь.
Ивета
С момента появления на ферме прибываю в непонятном состоянии. Впервые в жизни я вижу такую старую женщину, причем меня удивил не только ее возраст, но и вид: одета она была не в балахон, как все знакомые мне люди, а в теплые брюки из грубой ткани, лохматую жилетку и светлую рубашку. И на ногах настоящая обувь, как у упырей! Ее волосы, длинные и седые, не острижены под корень, а красиво связаны и прикреплены к голове небольшим холмом.
Мужчина, которого я посчитала главным человеческим надсмотрщиком, оказался упырем и, самое ужасное, — хозяином этой фермы!
Второе, что привело меня в ступор — он не отправил меня на порку из-за того, что подала голос и обратилась к нему без его позволения. Не ударил за дерзкий взгляд, а когда в шоке от увиденного я вслух ляпнула глупость, которую вроде произнесла про себя, не убил на месте, а отвел в какую-то комнату и приказал дожидаться Миланы.
Здесь было тепло и сухо, но меня все равно бил озноб.
Чего теперь ожидать, не знаю… Эта неопределенность и пугала больше всего. Но то, что он не расправился со мной на месте, немного утешало. Словно у меня появилась надежда. Конечно, возможно он отправит меня на откачку, а может... пожалеет и прикажет только сильно избить. В любом случае, никто ведь не упустит столь благоприятный момент для воспитания новоявленной скотины.
Но все это было мелочью по сравнению с тем, что впервые с шести лет я гуляла на природе. Все, что видела в детстве, казалось мне странным сном, и вот, вновь в лесу и здесь все не так, как я помнила и представляла себе. А уж атака упырей и вовсе произвела на меня самое жуткое впечатление, напомнив пережитое в детстве. Привычно высокомерные и вечно раздраженные сегодня они показались мне просто дикими животными.
Я обняла плечи руками, чтобы хоть как-то унять дрожь... Зачем я об этом вспомнила!
Раскрытые в оскале пасти, слюна, бешеная алчба… и все это на фоне потрясающей воображение картины леса. Стена из высоких сосен, а запах… Впервые за много лет я вдыхала чудесный аромат сосен, пока не появились упыри, мне казалось, что вот-вот потеряю сознание от удовольствия.
Осмотревшись в новой комнате, я не сразу осознала, что здесь одна кровать. Как это? Остальные слуги будут спать со мной? Или придется ложиться на полу? Но пока здесь никого не было, я устало присела на край кровати. Мягко. Вдруг захотелось плюхнуться на нее так, чтобы сетка пружинила и подкидывала меня как можно выше…
Что за странные мысли. Схожу с ума?
Мне сказали, что на фермах люди живут в загонах, спят по тридцать человек в комнате, как в нашем питомнике, а тут… Тут кто-то спит на отдельной кровати, интересно, что этот раб делает на ферме, что его так ценят? Вот бы и мне…
Я поднялась с кровати, подошла к двери на свой страх и риск выглянула наружу. По лестнице поднималась запыхавшаяся Милана.
— Ох, девка, задала ты мне дел! — проворчала она, преодолев последние ступени. — Хозяин выругал, что сперва не покормила. Да откуда я знала, что ты голодная! Мы впервые купили человека из питомника!
— Третий день… — спокойно пояснила я, не понимая причин для ее волнения.
— Ох ты, бедняжечка! — Старица внезапно остановилась, словно испугалась. — Что же ты молчала! Да я бы…
Я с интересом разглядывала ее морщинистую кожу, представляя себе, как это, иметь возможность дожить до столь преклонного возраста.
Пока старушка громко сокрушалась о своей недогадливости, я пришла к выводу, что старые люди очень интересны и даже не лишены своеобразной привлекательности. Это же чудо, увидеть такого старого человека!
— Ты только не падай, милая! Я покажу, где надо брать еду. Если не успеешь днем, приходи туда ночью. Только в свою комнату не неси, хозяин заругает. Боится, что мыши в доме заведутся.
Упырь — и мышей боится, забавно. Но он вообще странный. Даже внешне. Глаза с обычными белками, как у нормального человека. Даже намека на упыринную серость нет.
— А сколько человек со мной живут? — спросила я, шагая за Миланой, так как хотела узнать, сколько соседок будет спать в той чудесной спальне с одной кроватью, но, кажется, старушка меня не поняла:
— В доме вас будет трое. Хозяин, Красотка и ты. Я позже покажу тебе, что будешь делать. Тебе надо поесть, пока наша доктор освободится. Потом она тебя осмотрит. Запишет… Да не дрожи ты так! Доктор у нас добрая, хотя на вид и строгая.
Я кивнула. Тело дрожало само по себе, я словно в этом не участвовала. Вышли из дома.
Ступеньки, ведущие на крыльцо перед домом, потрескались от времени, как и давно некрашеный фасад.
Мы спустились и прошли немного по выложенной камнями дорожке и попали в небольшой домик, в котором горел живой огонь. Я остановилась, чтобы рассмотреть, но Милана утянула меня к длинному столу, уставленному посудой:
— Смотри, вот теплое молочко, сметана, козий сыр, не любишь?
Я равнодушно покачала головой, жадно изучая новые для себя продукты.
— Коли три дня не ела, попей чаек с плюшками и пока все, а то заболеешь. А меня его господство опять ругать будет. — Последние слова она сказала с насмешкой.
Я удивленно повернулась к ней, за валом новых событий и вещей я упустила тот факт, что Милана не опасалась, что ее утилизируют, как делают со всеми людьми отжившими свой век. Она боялась, что ее поругают. ПОРУГАЮТ! И как «боялась»… не «боялась», а была этим ФАКТОМ ЯВНО НЕДОВОЛЬНА.
Что за место такое?! Насколько я слышала, везде за малейшее ослушание наказание одно — смерть.
— Милана, я привыкла по несколько дней не есть. Не переживайте за меня, я лишнего не съем.
Внимательно глядя на меня, она задумчиво пошамкала полупустым ртом.
— Ладна, девка, слушай дальше! Вот пирожки, кисель, соленья, картошечка… — Старушка показала на какой-то железный сосуд, укрытый толстым покрывалом. — Это, чтоб не остыла. Вон там рыбка, кролик, жаренный в сметане… если не любишь крольчатину, там говяжьи котлетки… Ну, сама выбирай, что любишь.
Как ей пояснить, что я никогда ничего подобного не ела. Нас всегда кормили субстратом из жареной муки и жира в равной пропорции. Сладкие питательные кубики и горсть витаминов. Милана продолжала:
— Смотри, здесь выпечка. Попробуй вон те пирожки, я их с вишневым вареньем сделала. Внуки их очень любят.
Я заторможено кивнула, оглядывая кусочки чего-то. Запоминая, что вот это «пирожки», но кажется, вишня — это ягода, тогда как она попала в пирожки?
Милана налила воду в большой железный сосуд, затем поставила его на огонь.
— Сейчас чаек поспеет. А ты чего ждешь? Надо быстрее перекусить, а то к доктору опоздаешь.
Я кивнула и тут же спросила о своем:
— А кто здесь ест? Для кого все это стоит?
— Ест? Те, кто до ночи работает. Это наш господин придумал. Папка, мамка в поле, — дети-то голодные. Он приказал накрывать здесь столы. Сначала ели только дети, чья родня работала ночью, потом и родителей стали кормить. А я слежу, чтобы был порядок, чтобы ничего зря не пропало, а то детвора набегут ватагой, пирожки покрошат, намусорят, а мне убирать.
— То есть, вы строго следите за тем, чтобы они не пытались воспользоваться лишним…
Милана, не дослушав вопрос, рассмеялась:
— Лишним? Я слежу, чтобы еда не переводилась, была горячей и свежей. А кто и сколько будет есть, не важно. Господин запрещает голодать, — раздраженно сообщила старушка и поставила передо мной стакан молока:
— Пока чай закипит, перекуси.
Я пристроилась сбоку длинного стола, накрытого грубой серой скатертью, и притянула стакан с молоком к себе. Аккуратно лизнув, обомлела. Нежный вкус ласкал гортань.
— Молодец, не заглатываешь сразу. Наши-то, коль полночи не перекусят, — двумя руками запихиваются.
— Таким вкусным молоком, не грех и двумя руками, — улыбнулась я.
Милана как-то сразу расплылась в улыбке и внешне подобрела:
— Твоя правда, девка. Я беру только сладкое молочко. Прихожу, пробую прямо от коровок. Девки-то наши мне уж оставляют от самых лучших. Их детвора тут кормится, а матерям-то хорошо. Вернутся домой, а дите накормленное, спит. Хорошо, если умытое… — хриплым смехом рассеялась Милана. — Такие чюньки по дворам носятся, хоть траву на мордашках сажай. Господин ругается, что заболеют от грязи. А им хоть бы хны…
Я слушала сказки о местном житье и не знала чему верить. Еда для людей — первое, на чем экономили упыри. Второе — предоставленная людям свобода, равнодушно описанная Миланой, не укладывалась в голове. И третье, заботливый упырь — это и вовсе ни в какие рамки не лезло. Зато слова хозяина, что он брат только себе и его никто больше не волнует, полностью соответствовали его образу, но совершенно не согласовалось с рассказами старушки.
Милана выбрала из кучи и подсунула мне пирожок поджаристей:
— Ешь, тощая, как жердь.
Я аккуратно надкусила угощение — вкусно.
— Я уже наелась, а он такой вкусный…
— Уже наелась? — поразилась старушка. — Мышонок и то больше ест. Я скажу хозяину, он разрешит тебе есть в доме.
Я вернула свое внимание расставленным по столу блюдам. Я могу их все попробовать… Подобная возможность никак не укладывалось у меня в голове.
— Что притихла, девка? Чтобы съела пирожок-то! Вот не люблю, когда надкусят и бросят.
Мне пришлось через силу послушно сжевать вкусное, но, увы, явно излишнее угощение.
Милана покосилась на меня и проворчала:
— Ты ешь, не стесняйся, а я побегу доктора разыскивать. Она вечно занята, а господин приказал тебя осмотреть.
Я кивнула.
Милана скрылась за деревянными дверями. Я подошла к ним ближе. Ни грамма железа и полное отсутствие замка подтверждало рассказ старушки. Затем осмотрела окна — легкие защелки, никаких решеток и сигнализаций. Из охранных устройств лишь датчик крови на потолке — необходимая защита хозяйской скотины, — он срабатывает при первых признаках нападения упыря на человека.
Взглянув на датчик, с омерзением вспомнила, как недавно он среагировал на меня. Не так давно в питомнике всем выдали балахоны с пятнами плохо отстиранной крови. Я ненавидела эту тряпку, всеми силами пыталась отстирать, испытывая жуткое чувство, словно это сделали со мной. Женщина, что за нами присматривала, дала мне какую-то едкую жидкость, которую я якобы случайно пролила на себя. Конечно, был ожог, но от балахона я избавилась. Вот тогда и узнала об этих датчиках. Они сработали, когда в местах ожогов, при обработке, выступила кровь.
Интересно, подобное тут часто происходит? Надзиратели-то, наверно, все упыри, и врач, тоже.
Повторно осмотрев домик изнутри, я подошла к огню. Он ласково плясал, согревая. Не удержавшись, я протянула руку… Даже зная, что меня может опалить, не могла устоять от искушения. Это же Живой огонь!
Рядом лежали дрова. Таких предметов при нас не использовали, так что все, что я знала, черпала из книг и детских воспоминаний. В детстве я долго припоминала значение вроде знакомого слова «дрова», которое нередко встречала в рассказах. Безрезультатно. Пока не нашла книгу с картинками, и вспомнила, что это части разрубленного сухого дерева, которые кладут в костер.
Не удержавшись, подкормила огонек поленом, потом еще одним. Благодарные языки облизали добычу.
