Вопрос, по обыкновению, заключался лишь в одном: достаточно ли красивые ноги у претендентки на фатальный незачёт, чтобы, избежав молниеносной безжалостной экзекуции, исхитриться получить заветную отметку и выползти-таки на сессию?
Естественно, авансы большей частью приходилось отрабатывать, а долгов иной раз накапливалось много, ох, много! Опять же, экзамены потом нужно было сдавать, тем же, к слову, преподавателям. Ха-ха! — ну вы поняли, да?
Неделями на съёмных квартирах зависала! Да ещё денежки требовались позарез! На приличные тряпки-то из «Берёзки» не то что мизерной студенческой стипендии — приличной зарплаты инженерской в ту пору не хватало!
Тяжеловато приходилось иногда, со счёта сбивалась, день с ночью путала. Хотя, согласитесь, спинку да коленки шлифовать — всё ж не уголёк грузить и даже не малярничать.
«Всё теперь на шарике вкривь и вкось,
Шиворот-навыворот, набекрень,
И что мы с вами думаем день — ночь!
А что мы с вами думаем ночь — день!»
— Юлечка, твоё, поверь, весьма поверхностное утверждение, да ещё высказанное со столь наглым апломбом, мягко говоря, максиме дубиус — сомнительное, если не абсурдное! Может быть, другие, более-менее разумные соображения есть? — Адольфо терпеливо, но настойчиво возвращает меня из мира светлых грёз в мутную реальность.
— А какие могут быть ещё варианты?
— Я, например, вполне обоснованно считаю, — смотрит на меня испытующе, словно прикидывая, стоит ли вообще со мной серьёзно разговаривать, — что оба спорящих — дураки! Традидит мундум диспутационибус!
Молча перевариваю абсурдное, по моему стойкому убеждению, заявление. Интересно, как он дальше выкручиваться будет?
— Почему? Объясни!
— Давай определимся с терминологией для начала. Неглубоко, на дискурсивном уровне. Будем считать, мы с тобой рядовые среднестатистические обыватели, — спокойная уверенность Адольфо вызывает во мне лёгкое замешательство. — Предлагаю рассмотреть следующие понятия: «мысль», «ум», «знание», «познавать», «думать», «выдумки», «домыслы», «предположения», «слухи», «описание», «слово». И хватит, наверное. Дифференцируй, пожалуйста, на своё усмотрение по принципу: «истина – не истина». Подумай хорошенько, не торопись!
«Слишком просто! — думаю. — Даже подозрительно!»
И в самом деле, чего тут думать-то? Выдаю сразу:
— К «истине», я считаю, относятся: «мысль», «ум», «знание», «познавать», «думать». Соответственно, к «не истине»: «выдумки», «домыслы», «предположения», «слухи», а вот «описание» и «слово» затрудняюсь пристроить.
— Гм… Прогнозируемый результат… — озадаченно чешет подбородок. — А разве «выдумки», «домыслы» и всё, отнесённое тобой ко второй категории, не являются продуктами того же ума? Без малейшего сомнения, являются, а ты их столь неразумно разделила! Давай-ка, радость моя, поправляй ситуацию!
Легко сказать — поправляй! Пытаюсь приравнять всё к «истине», полнейший абсурд получается! Какое, скажите на милость, отношение «выдумки» к «истине» имеют?! Начинаю нервничать, сердиться! Элементарная на первый взгляд задачка, а я в ступоре!
— Хочешь добрый совет, Юлечка? Попробуй из первой группы во вторую что-нибудь подобающее случаю перенести.
Умник нашёлся! Пыталась уже! Если «ум» перенести в компанию к его «продуктам», что в результате прикажете делать с оставшимися словами?
Они-то коим образом в отрыве от него существовать могут? Бред собачачий!
— Рассуждай логично, постарайся отделить то, в чём ты совершенно уверена, от всего, по твоему мнению, сомнительного! Отбрось стереотипы, попробуй взглянуть на привычные вещи с другого ракурса!
— Хватит мучить меня, Адольфо, сдаюсь! Тупая я!
«…Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар,
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар…»
Прикуриваю нервно, затягиваюсь, трудный кайф! Задачка в голове крутится беспокойно! Вот заноза!
— Попробую тебе помочь. Лифчик-то на самом деле легко расстёгивается!
— Что ещё за лифчик?
— Извини, имелся в виду ларчик!
— Ах, ларчик!
— Можно продолжать?
— Да, конечно. Кто ж тебе запретит-то?
— Мы с тобой точно знаем, что «мыслить», «думать», «выдумывать», «предполагать», «описывать» — функции «ума» и отдельно без него наличествовать, очевидно, не способны. Сообразно, производные этих функций: «мысли», «слухи», «домыслы», «предположения» — описания, выраженные не чем иным, как «словами», – тоже. Поскольку скопом причислить вышеозначенное к «истине» вряд ли нам удастся, а третьего в условиях задачи не дано, считаю, можно смело отнести всё к категории «не истина». Как думаешь?
— Спорное, на мой взгляд, утверждение! Но даже если согласиться с твоим посылом, всё равно остаётся совсем немного, чуть-чуть: «знание» и «познавать». Куда их запихнём?
— Никуда! «Знание» и «истина», по-моему, одного поля ягоды, можно считать — синонимы. Гармонично в компании с ними соседствует и «познавать» — получать знания.
— Постой, постой! Лукавишь, Адольфо! Чем отличаются «мыслить» или «думать» от «познавать»? Те же яйца, извини, только с другого ракурса!
— В том-то и состоит главное твоё заблуждение, Юлечка! Процессы сии сутью своей кардинально различаются, что, собственно, сказывается и на их результатах. Дабы убедиться в справедливости моих слов или, ежели желаете, их опровергнуть, давай-ка попробуем разобраться на том же, обывательском, уровне с каждым понятием по отдельности.
Мягко берёт меня за руку, заглядывает в глаза. Ох уж мне этот взгляд удавий!
— Будь добра, озадачься простым вопросом. Можешь вспомнить и рассказать мне историю какую-нибудь из своего детства золотого далёкого?
— Без проблем! Минуточку…
Детские воспоминания не забыть, не выкинуть из головы, подобно вечно пылящейся в чулане коробке со старыми открытками, письмами, пожелтевшими фотографиями, газетными вырезками, засушенными цветами, жуками, бабочками, альбомами с марками, мягкими игрушками, детскими поделками, пионерскими галстуками с росписями любимых мальчиков и другим барахлишком, годами не видящим дневного света. Милые сердцу, полинялые свидетельства событий давно прошедших дней. В них-то и поковыряемся!
Лезу на чердак, достаю короб, смахиваю паутину: «Вот и пришёл ваш черёд! Ну-ка, что у нас здесь? Чего бы наплести интересненького? О, нашла!»
— Не знаю, в курсе ты или нет, в стародавние советские времена летом старались детсадовских детишек за город вывозить. Да-а-а, не всё плохо при Совке было, друг Адольфо, поверь! — нахлынувшие реминисценции раннедопубертатного периода моей жизни подтормаживают сознание. — Дабы они, значит, могли воздухом свежим подышать, позагорать, в лесу погулять. Меня родители на месяц, а то и на два каждый год пристраивали. Либо к бабушке, либо туда. Хлопотным, видимо, я ребёночком была, раз передышка столь длительная им от меня требовалась.
О своих, завсегда сложных, отношениях с родителями распространяться без надобности. А хочется ведь в жилетку поплакаться иногда! Сдерживаюсь с трудом.
— Короче, отдыхали детки в Подушкино . Больше нет той деревни, где-то в нынешнем Алтуфьево она находилась. Или Лианозово? Боюсь соврать. Видишь, какая память у меня прекрасная, название деревеньки до сих пор помню, а ты всё со своим глицином достаёшь!
— Больше не буду, обещаю!
— Однажды погожим летним деньком гуляем мы с остальными детишками в молодом соснячке, и вдруг я замечаю прелестную такую, симпатичную шишечку! Висит себе на веточке, хорошенькая, сил нет! Очень захотелось любознательной девочке глянуть: что же это за чудо такое? Кто там живёт? Главное, невысоко — руку только протянуть. М-м-м-м… Злобных обитателей «шишечки» видно не было, отдыхали, вероятно, или специально затаились, сволочи! — сигаретный дым выписывает плавные круги и восьмёрки в такт моему неторопливому изложению. — Мне бы понаблюдать чуточку, присмотреться. Куда там! Молодо — зелено! Ну и, недолго думая, хвать её, родимую! Н-н-н-нда, погорячилась девочка. Оказалось, вовсе никакая это не шишечка, а осиное гнездо! И осы, сам понимаешь, не какие-то там домашние, балованные, вялые, а самые настоящие лесные боевые! Ох, и досталось же мне тогда-а-а! Мама не горюй!
Сколь ни старалась я придать трагичности рассказу, острота ощущений стёрлась безвозвратно, и отголоски давно случившегося воспринимаются скорее чьей-то историей, быть может, близкой, но чужой.
Маловато искренности, мы оба это чувствуем.
— Ладно бы мне одной! Все вместе же гуляли, и дети, и воспитатели! Жёлто-полосатые агрессоры атаковали звеньями молниеносно, безжалостно! — пытаюсь спасти картину, нагнетаю напряжение. — Когда сразу три впиявились, я, естественно, завизжала от боли, точно поросёнок! Дети, знамо дело, создания любопытные, а уж о взрослых-то и говорить нечего! Все они, разумеется, моментально на мой визг и слетелись, как мухи сам знаешь на что. Вот тут-то основная баталия и приключилась! Перл-Харбор, мля!
— Бедненькая, сколько же тебе годков тогда было?
— Лет пять, наверное.
— Взрослая уже девочка! Могла бы и соображать малость. А раньше? Раньше что-нибудь помнишь? Только покороче, ладно? Без этих твоих экивоков вокруг да около.
Вновь перебираю выцветшие потёртые корешки дневников моей памяти, открываю наугад поближе к началу:
— Ну-у-у-у… Помню черепаху ещё… Да-а-а-а... У нас жила. Кажется, Машкой звали. Это на старой квартире случилось. На проспекте Мира в доме с надписью «Гастроном». Мне в ту пору и трёх лет не было. Под жильё Машке определили картонную коробку, в стенки которой она, когда не харчилась, упёрто без остановки скреблась ногтями. И так жалостливо несчастное животное это делало, за душу брало! Короче, то ли мне скрёб надоел монотонный, то ли жалко стало Тортилу неприкаянную — не суть важно. В общем, одним погожим деньком выпустила я её из коробки погулять. А она, дурандасина, возьми да свались с балкона! Крик стоял — стены дрожали!
— Пока летела? Впервые слышу про крикливую черепаху! Может, с вороной спутала?
— Ха-ха-ха! Оч. смешно, сейчас упущусь! Она-то по-тихому свалила, зато родственнички орали словно ненормальные! — меня начинают слегка заедать его подковырки. — Дяденька, вы с какой целью интересуетесь? Над девушкой постебаться? И имело смысл в нашу Тмутаракань за сим тащиться?!
— Нет, нет! Что ты! Просто спросил! Вдруг в натуре уникальная черепаха была! А ты её...
— Издеваешься, да?
— Если серьёзно, следующая итерация будет посложнее предыдущих. Напряги память получше и припомни хоть что-то из того далёкого прошлого, когда ты ещё не умела говорить. Ну-ка?
Казалось бы, нет ничего проще! Но как я ни тужилась, выходил один пшик! Самой за себя обидно! Несправедливость вопиющая: все могут, а я — нет!
Заметив мое бедственное положение, Адольфо спешит на выручку:
— Зря расстраиваешься, Юлечка! Подавляющее большинство людей ничегошеньки из детства далёкого не помнят. Физически нельзя этого сделать. Попросту нечего вспомнить! Чему есть, на мой взгляд, вполне логичное объяснение. Местами путаное, правда, но при желании разобраться можно. Ты как?
— Даже нужно! — сама не заметила, как ножкой топнула. — Думаешь, на слово поверю? Чушь какая-то!
— Потребуется немало времени. В двух словах не объяснишь.
— До вечера хватит? На крайняк схимичишь, как обычно, что-нибудь!
— Хорошо, коли так, — ненадолго замолкает, подбирает нужные слова. — Видишь ли, мозг человека в увязке с нервной системой и органами чувств работает по принципу компьютера. Или наоборот. Думай, как тебе больше нравится, не суть важно. В обоих случаях можно выделить процессор, периферийные устройства, каналы связи и память. Для чего нужен компьютер? …Правильно! Дабы обрабатывать, хранить информацию и при необходимости в соответствии с загруженными в него программами на основании поступающих извне данных выдавать рекомендации к действиям...
«Да ему информатику впору школьникам преподавать! — в который раз дивлюсь умению Адольфо здраво рассуждать на любые темы. — Разносторонний малый, нечего сказать!»
Удовлетворённо кивает:
— Для чего человеку нужен мозг? Для того же самого! Что есть информация? Это, собственно, интерпретация внешних воздействий, поступающих в процессор — мозг по каналам связи — нейронам от периферийных источников — органов чувств. Ты математик, прекрасно знаешь о возможности представления формализованных данных, к примеру, в двоичном коде, последовательностью комбинаций нулей и единичек, из которых в дальнейшем складываются машинные слова. Буквы складываются в слова печатные, звуки — в разговорные. По существу, на бытовом уровне слово в любой его ипостаси и есть информация. Таким образом, мыслительный процесс — думанье, грубо выражаясь, заключается в оперировании людьми комбинациями слов — описаниями или понятиями с целью идентификации «внешних» воздействий и, сообразно внутренним устремлениям, побуждениям, выработке соответствующих поведенческих алгоритмов. Человек постоянно сам с собой разговаривает, ведёт внутренний диалог.
Останавливается на секундочку, спохватывается:
— Да, вот ещё что! Думаю, тебе либо встречались, либо встретятся ещё лукавые сентенции вроде: «…мышление есть движение понятий — моделирование реальности в понятиях…» Сразу хочу тебя предостеречь: не ведись! Весьма распространённое заблуждение. Отождествлять простецкое «движение понятий» со сложнейшим «моделированием реальности», мягко говоря, безответственно. Скорее — «моделирование домыслов». К пониманию этого мы с тобой обязательно придём. Попрошу относиться к подобным философическим чудачествам спокойно. Можно с юмором. А можно и сразу на три буквы посылать. Ни у кого не убудет.
Замолкает, даёт возможность переварить услышанное. По сути, ничего сложного. Киваю головой в знак согласия.
— Представь себе, что ты новорождённый ребёночек и твоя хорошенькая кучерявая головка свободна от словесных конструкций. Память чиста, словно белый лист бумаги. В то же время, согласись, ничто не мешает младенцу познавать окружающий мир. Глазёнки открыты, всё кругом внове, мироощущение удивительно обострено, рецепторы работают на полную катушку. Происходит чистое, истинное познание, будем говорить, не замутнённое условностями мышления.
— Постой, что ещё за условности? — тревога шевелится где-то в глубинах левого полушария и без того изрядно уже озадаченного мозга. – И что значит: «не замутнённое»?
— Юлечка, зайка, будь внимательнее! Минуты не прошло, как мы с тобой однозначно увязали мышление с внутренним диалогом.
Беспокойство нарастает. Столь смятенно бывает напряжение перед грозой. Судорожно оглядываюсь в поисках какого-нибудь укрытия.
Тщетно. Пытаюсь заболтать тему:
— Мне всегда казалось, друг мой, для диалога необходимы хотя бы двое.
— Хорошо, пускай будет монолог, — Адольфо с упоением ковыряется в носу. — Нет, правильнее будет всё же диалог… с самим собой, хе-хе!
— Один мой знакомый, ну о-о-очень хороший врач-мозговед любит поговаривать, что когда с самим собой — это уже клинические признаки.
— Не путай, пожалуйста! Ежели вслух, соглашусь, пожалуй — клинические, да-а-а-а… Про себя же... М-м-м-м... Так, размышлизмы у парадного подъезда. Не более.
Догадываюсь: очередные глобальные разрушения моих пошатнувшихся жизненных устоев неизбежны, и нет особой нужды их оттягивать. Адольфо пока не уверен:
Естественно, авансы большей частью приходилось отрабатывать, а долгов иной раз накапливалось много, ох, много! Опять же, экзамены потом нужно было сдавать, тем же, к слову, преподавателям. Ха-ха! — ну вы поняли, да?
Неделями на съёмных квартирах зависала! Да ещё денежки требовались позарез! На приличные тряпки-то из «Берёзки» не то что мизерной студенческой стипендии — приличной зарплаты инженерской в ту пору не хватало!
Тяжеловато приходилось иногда, со счёта сбивалась, день с ночью путала. Хотя, согласитесь, спинку да коленки шлифовать — всё ж не уголёк грузить и даже не малярничать.
«Всё теперь на шарике вкривь и вкось,
Шиворот-навыворот, набекрень,
И что мы с вами думаем день — ночь!
А что мы с вами думаем ночь — день!»
— Юлечка, твоё, поверь, весьма поверхностное утверждение, да ещё высказанное со столь наглым апломбом, мягко говоря, максиме дубиус — сомнительное, если не абсурдное! Может быть, другие, более-менее разумные соображения есть? — Адольфо терпеливо, но настойчиво возвращает меня из мира светлых грёз в мутную реальность.
— А какие могут быть ещё варианты?
— Я, например, вполне обоснованно считаю, — смотрит на меня испытующе, словно прикидывая, стоит ли вообще со мной серьёзно разговаривать, — что оба спорящих — дураки! Традидит мундум диспутационибус!
Молча перевариваю абсурдное, по моему стойкому убеждению, заявление. Интересно, как он дальше выкручиваться будет?
— Почему? Объясни!
— Давай определимся с терминологией для начала. Неглубоко, на дискурсивном уровне. Будем считать, мы с тобой рядовые среднестатистические обыватели, — спокойная уверенность Адольфо вызывает во мне лёгкое замешательство. — Предлагаю рассмотреть следующие понятия: «мысль», «ум», «знание», «познавать», «думать», «выдумки», «домыслы», «предположения», «слухи», «описание», «слово». И хватит, наверное. Дифференцируй, пожалуйста, на своё усмотрение по принципу: «истина – не истина». Подумай хорошенько, не торопись!
«Слишком просто! — думаю. — Даже подозрительно!»
И в самом деле, чего тут думать-то? Выдаю сразу:
— К «истине», я считаю, относятся: «мысль», «ум», «знание», «познавать», «думать». Соответственно, к «не истине»: «выдумки», «домыслы», «предположения», «слухи», а вот «описание» и «слово» затрудняюсь пристроить.
— Гм… Прогнозируемый результат… — озадаченно чешет подбородок. — А разве «выдумки», «домыслы» и всё, отнесённое тобой ко второй категории, не являются продуктами того же ума? Без малейшего сомнения, являются, а ты их столь неразумно разделила! Давай-ка, радость моя, поправляй ситуацию!
Легко сказать — поправляй! Пытаюсь приравнять всё к «истине», полнейший абсурд получается! Какое, скажите на милость, отношение «выдумки» к «истине» имеют?! Начинаю нервничать, сердиться! Элементарная на первый взгляд задачка, а я в ступоре!
— Хочешь добрый совет, Юлечка? Попробуй из первой группы во вторую что-нибудь подобающее случаю перенести.
Умник нашёлся! Пыталась уже! Если «ум» перенести в компанию к его «продуктам», что в результате прикажете делать с оставшимися словами?
Они-то коим образом в отрыве от него существовать могут? Бред собачачий!
— Рассуждай логично, постарайся отделить то, в чём ты совершенно уверена, от всего, по твоему мнению, сомнительного! Отбрось стереотипы, попробуй взглянуть на привычные вещи с другого ракурса!
— Хватит мучить меня, Адольфо, сдаюсь! Тупая я!
«…Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар,
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар…»
Прикуриваю нервно, затягиваюсь, трудный кайф! Задачка в голове крутится беспокойно! Вот заноза!
— Попробую тебе помочь. Лифчик-то на самом деле легко расстёгивается!
— Что ещё за лифчик?
— Извини, имелся в виду ларчик!
— Ах, ларчик!
— Можно продолжать?
— Да, конечно. Кто ж тебе запретит-то?
— Мы с тобой точно знаем, что «мыслить», «думать», «выдумывать», «предполагать», «описывать» — функции «ума» и отдельно без него наличествовать, очевидно, не способны. Сообразно, производные этих функций: «мысли», «слухи», «домыслы», «предположения» — описания, выраженные не чем иным, как «словами», – тоже. Поскольку скопом причислить вышеозначенное к «истине» вряд ли нам удастся, а третьего в условиях задачи не дано, считаю, можно смело отнести всё к категории «не истина». Как думаешь?
— Спорное, на мой взгляд, утверждение! Но даже если согласиться с твоим посылом, всё равно остаётся совсем немного, чуть-чуть: «знание» и «познавать». Куда их запихнём?
— Никуда! «Знание» и «истина», по-моему, одного поля ягоды, можно считать — синонимы. Гармонично в компании с ними соседствует и «познавать» — получать знания.
— Постой, постой! Лукавишь, Адольфо! Чем отличаются «мыслить» или «думать» от «познавать»? Те же яйца, извини, только с другого ракурса!
— В том-то и состоит главное твоё заблуждение, Юлечка! Процессы сии сутью своей кардинально различаются, что, собственно, сказывается и на их результатах. Дабы убедиться в справедливости моих слов или, ежели желаете, их опровергнуть, давай-ка попробуем разобраться на том же, обывательском, уровне с каждым понятием по отдельности.
Мягко берёт меня за руку, заглядывает в глаза. Ох уж мне этот взгляд удавий!
— Будь добра, озадачься простым вопросом. Можешь вспомнить и рассказать мне историю какую-нибудь из своего детства золотого далёкого?
— Без проблем! Минуточку…
Детские воспоминания не забыть, не выкинуть из головы, подобно вечно пылящейся в чулане коробке со старыми открытками, письмами, пожелтевшими фотографиями, газетными вырезками, засушенными цветами, жуками, бабочками, альбомами с марками, мягкими игрушками, детскими поделками, пионерскими галстуками с росписями любимых мальчиков и другим барахлишком, годами не видящим дневного света. Милые сердцу, полинялые свидетельства событий давно прошедших дней. В них-то и поковыряемся!
Лезу на чердак, достаю короб, смахиваю паутину: «Вот и пришёл ваш черёд! Ну-ка, что у нас здесь? Чего бы наплести интересненького? О, нашла!»
— Не знаю, в курсе ты или нет, в стародавние советские времена летом старались детсадовских детишек за город вывозить. Да-а-а, не всё плохо при Совке было, друг Адольфо, поверь! — нахлынувшие реминисценции раннедопубертатного периода моей жизни подтормаживают сознание. — Дабы они, значит, могли воздухом свежим подышать, позагорать, в лесу погулять. Меня родители на месяц, а то и на два каждый год пристраивали. Либо к бабушке, либо туда. Хлопотным, видимо, я ребёночком была, раз передышка столь длительная им от меня требовалась.
О своих, завсегда сложных, отношениях с родителями распространяться без надобности. А хочется ведь в жилетку поплакаться иногда! Сдерживаюсь с трудом.
— Короче, отдыхали детки в Подушкино . Больше нет той деревни, где-то в нынешнем Алтуфьево она находилась. Или Лианозово? Боюсь соврать. Видишь, какая память у меня прекрасная, название деревеньки до сих пор помню, а ты всё со своим глицином достаёшь!
— Больше не буду, обещаю!
— Однажды погожим летним деньком гуляем мы с остальными детишками в молодом соснячке, и вдруг я замечаю прелестную такую, симпатичную шишечку! Висит себе на веточке, хорошенькая, сил нет! Очень захотелось любознательной девочке глянуть: что же это за чудо такое? Кто там живёт? Главное, невысоко — руку только протянуть. М-м-м-м… Злобных обитателей «шишечки» видно не было, отдыхали, вероятно, или специально затаились, сволочи! — сигаретный дым выписывает плавные круги и восьмёрки в такт моему неторопливому изложению. — Мне бы понаблюдать чуточку, присмотреться. Куда там! Молодо — зелено! Ну и, недолго думая, хвать её, родимую! Н-н-н-нда, погорячилась девочка. Оказалось, вовсе никакая это не шишечка, а осиное гнездо! И осы, сам понимаешь, не какие-то там домашние, балованные, вялые, а самые настоящие лесные боевые! Ох, и досталось же мне тогда-а-а! Мама не горюй!
Сколь ни старалась я придать трагичности рассказу, острота ощущений стёрлась безвозвратно, и отголоски давно случившегося воспринимаются скорее чьей-то историей, быть может, близкой, но чужой.
Маловато искренности, мы оба это чувствуем.
— Ладно бы мне одной! Все вместе же гуляли, и дети, и воспитатели! Жёлто-полосатые агрессоры атаковали звеньями молниеносно, безжалостно! — пытаюсь спасти картину, нагнетаю напряжение. — Когда сразу три впиявились, я, естественно, завизжала от боли, точно поросёнок! Дети, знамо дело, создания любопытные, а уж о взрослых-то и говорить нечего! Все они, разумеется, моментально на мой визг и слетелись, как мухи сам знаешь на что. Вот тут-то основная баталия и приключилась! Перл-Харбор, мля!
— Бедненькая, сколько же тебе годков тогда было?
— Лет пять, наверное.
— Взрослая уже девочка! Могла бы и соображать малость. А раньше? Раньше что-нибудь помнишь? Только покороче, ладно? Без этих твоих экивоков вокруг да около.
Вновь перебираю выцветшие потёртые корешки дневников моей памяти, открываю наугад поближе к началу:
— Ну-у-у-у… Помню черепаху ещё… Да-а-а-а... У нас жила. Кажется, Машкой звали. Это на старой квартире случилось. На проспекте Мира в доме с надписью «Гастроном». Мне в ту пору и трёх лет не было. Под жильё Машке определили картонную коробку, в стенки которой она, когда не харчилась, упёрто без остановки скреблась ногтями. И так жалостливо несчастное животное это делало, за душу брало! Короче, то ли мне скрёб надоел монотонный, то ли жалко стало Тортилу неприкаянную — не суть важно. В общем, одним погожим деньком выпустила я её из коробки погулять. А она, дурандасина, возьми да свались с балкона! Крик стоял — стены дрожали!
— Пока летела? Впервые слышу про крикливую черепаху! Может, с вороной спутала?
— Ха-ха-ха! Оч. смешно, сейчас упущусь! Она-то по-тихому свалила, зато родственнички орали словно ненормальные! — меня начинают слегка заедать его подковырки. — Дяденька, вы с какой целью интересуетесь? Над девушкой постебаться? И имело смысл в нашу Тмутаракань за сим тащиться?!
— Нет, нет! Что ты! Просто спросил! Вдруг в натуре уникальная черепаха была! А ты её...
— Издеваешься, да?
— Если серьёзно, следующая итерация будет посложнее предыдущих. Напряги память получше и припомни хоть что-то из того далёкого прошлого, когда ты ещё не умела говорить. Ну-ка?
Казалось бы, нет ничего проще! Но как я ни тужилась, выходил один пшик! Самой за себя обидно! Несправедливость вопиющая: все могут, а я — нет!
Заметив мое бедственное положение, Адольфо спешит на выручку:
— Зря расстраиваешься, Юлечка! Подавляющее большинство людей ничегошеньки из детства далёкого не помнят. Физически нельзя этого сделать. Попросту нечего вспомнить! Чему есть, на мой взгляд, вполне логичное объяснение. Местами путаное, правда, но при желании разобраться можно. Ты как?
— Даже нужно! — сама не заметила, как ножкой топнула. — Думаешь, на слово поверю? Чушь какая-то!
— Потребуется немало времени. В двух словах не объяснишь.
— До вечера хватит? На крайняк схимичишь, как обычно, что-нибудь!
— Хорошо, коли так, — ненадолго замолкает, подбирает нужные слова. — Видишь ли, мозг человека в увязке с нервной системой и органами чувств работает по принципу компьютера. Или наоборот. Думай, как тебе больше нравится, не суть важно. В обоих случаях можно выделить процессор, периферийные устройства, каналы связи и память. Для чего нужен компьютер? …Правильно! Дабы обрабатывать, хранить информацию и при необходимости в соответствии с загруженными в него программами на основании поступающих извне данных выдавать рекомендации к действиям...
«Да ему информатику впору школьникам преподавать! — в который раз дивлюсь умению Адольфо здраво рассуждать на любые темы. — Разносторонний малый, нечего сказать!»
Удовлетворённо кивает:
— Для чего человеку нужен мозг? Для того же самого! Что есть информация? Это, собственно, интерпретация внешних воздействий, поступающих в процессор — мозг по каналам связи — нейронам от периферийных источников — органов чувств. Ты математик, прекрасно знаешь о возможности представления формализованных данных, к примеру, в двоичном коде, последовательностью комбинаций нулей и единичек, из которых в дальнейшем складываются машинные слова. Буквы складываются в слова печатные, звуки — в разговорные. По существу, на бытовом уровне слово в любой его ипостаси и есть информация. Таким образом, мыслительный процесс — думанье, грубо выражаясь, заключается в оперировании людьми комбинациями слов — описаниями или понятиями с целью идентификации «внешних» воздействий и, сообразно внутренним устремлениям, побуждениям, выработке соответствующих поведенческих алгоритмов. Человек постоянно сам с собой разговаривает, ведёт внутренний диалог.
Останавливается на секундочку, спохватывается:
— Да, вот ещё что! Думаю, тебе либо встречались, либо встретятся ещё лукавые сентенции вроде: «…мышление есть движение понятий — моделирование реальности в понятиях…» Сразу хочу тебя предостеречь: не ведись! Весьма распространённое заблуждение. Отождествлять простецкое «движение понятий» со сложнейшим «моделированием реальности», мягко говоря, безответственно. Скорее — «моделирование домыслов». К пониманию этого мы с тобой обязательно придём. Попрошу относиться к подобным философическим чудачествам спокойно. Можно с юмором. А можно и сразу на три буквы посылать. Ни у кого не убудет.
Замолкает, даёт возможность переварить услышанное. По сути, ничего сложного. Киваю головой в знак согласия.
— Представь себе, что ты новорождённый ребёночек и твоя хорошенькая кучерявая головка свободна от словесных конструкций. Память чиста, словно белый лист бумаги. В то же время, согласись, ничто не мешает младенцу познавать окружающий мир. Глазёнки открыты, всё кругом внове, мироощущение удивительно обострено, рецепторы работают на полную катушку. Происходит чистое, истинное познание, будем говорить, не замутнённое условностями мышления.
— Постой, что ещё за условности? — тревога шевелится где-то в глубинах левого полушария и без того изрядно уже озадаченного мозга. – И что значит: «не замутнённое»?
— Юлечка, зайка, будь внимательнее! Минуты не прошло, как мы с тобой однозначно увязали мышление с внутренним диалогом.
Беспокойство нарастает. Столь смятенно бывает напряжение перед грозой. Судорожно оглядываюсь в поисках какого-нибудь укрытия.
Тщетно. Пытаюсь заболтать тему:
— Мне всегда казалось, друг мой, для диалога необходимы хотя бы двое.
— Хорошо, пускай будет монолог, — Адольфо с упоением ковыряется в носу. — Нет, правильнее будет всё же диалог… с самим собой, хе-хе!
— Один мой знакомый, ну о-о-очень хороший врач-мозговед любит поговаривать, что когда с самим собой — это уже клинические признаки.
— Не путай, пожалуйста! Ежели вслух, соглашусь, пожалуй — клинические, да-а-а-а… Про себя же... М-м-м-м... Так, размышлизмы у парадного подъезда. Не более.
Догадываюсь: очередные глобальные разрушения моих пошатнувшихся жизненных устоев неизбежны, и нет особой нужды их оттягивать. Адольфо пока не уверен:
