авт.) по больной голове. Здоровее, ясен пень, голова от того не становится, ха-ха! А потому коммуникабельность ещё глыбже падает. Ихняя же убогая собачонка и на собаку-то вовсе не похожа, а, скорее, смахивает на разъевшегося таракана. Только лапок меньше. (Опять же, коли верить вездесрущей Колыванихе!) Это вкратце. И, чтоб все понимали, исключительно за глаза! В глаза же — любовь-морковь, чмоки-чмоки и собачонку «тараканистую» в жопу целовать норовит. Хоть брезгливое животное и не в восторге ни фига. Хм... Иногда даже гибкости хватает. В молодости, втирала как-то в ухи мне, типа гимнастикой занималась (не собачонка, Колываниха! — Прим. ред.). Глянь-ка, пригодилось умение-то гимнастическое, ха-ха-ха! Где-то так... А эти ребята из заболотья, как я поняла, ни хрена не слышат, ни хрена не видят, продолжают с ней водиться. И поделом им, не жалко, коль самим нравится в лохах ходить! Та же ситуёвина, в принципе, что и с Ларисоном. Ни фига ведь не случайно ихние насесты рядышком-то оказались! Н-н-н-нда, призадумаешься тут... Всё, так выходит, в мире неслучайно, милый друг, и сие, на мой неискушённый взгляд, очередное тому убедительнейшее подтверждение. Такой вот штришок, можно сказать — первая производная. Дифференциал, моб его ять!
— Гм... Не шибко-то, правда, коротенько... Дифференциал... Вот же дрянь!!! — в сердцах прорычал крокодил. — Ну-ка, где тут у тебя телефон, милая?!! — даже лапы задрожали. — Гнать её поганой метлой!!! До самого, до самого...!!!
Да что там лапы! — хвост вибрировал! Прям гремучник, ей-богу! Ну о-о-о-очень большой и зелёный. Тем страшнее, кто с добряком Геной-то незнаком, хе-хе! К превеликому сожалению, Селиванихи дома не оказалось. На районе, видать, ошивается, ищет, кому б подлянку сбацать. А в непогоду, согласитесь, всяка пакость куда пакостней обычного! И пакостнице, к слову, кайфа больше.
— Погоди-ка, Андреич, успокойся! Чего вскинулся-то, аки кыпятком шпаренный? Успеешь ещё дозвониться, весточку добру передать. То ж цветочки были. Дальше — интереснее! — ягодки, ёшкин хвост!
Где-то под ящиками что-то тихохонько зашуршало, заскреблось. Гена с опаской поджал лапы в шибко смахивающих на ласты галошах-переростках, настороженно глядя на Феофилактовну:
— Кто там?!
— Где?
— Там, подо мной!
— А-а-а-а! То ж отпрыски гражданочки Шушеры, самые что ни на есть ёшкины хвосты, ха-ха-ха! Да ты не бойся, любезный, кусаться не станут. Их тут и без того неплохо кормят! Просто послушать пришли. Скучно им, знаешь ли. К тому ж галоши на тебе толстенные. Их только некоторые крокодилы и едят. Хм! Кстати, всё хотелось у тебя интересоваться: ты, когда их сносишь, тоже скушаешь?
«...А потом позвонил
Крокодил
И со слезами просил:
— Мой милый, хороший,
Пришли мне калоши ,
И мне, и жене, и Тотоше.
— Постой, не тебе ли
На прошлой неделе
Я выслал две пары
Отличных калош?
— Ах, те, что ты выслал
На прошлой неделе,
Мы давно уже съели,
И ждём не дождёмся,
Когда же ты снова пришлёшь
К нашему ужину
Дюжину
Новых и сладких калош!..»
К. И. Чуковский, «Телефон»
— Я галоши не ем от твоих же волшебных слов: «ваще, нах!»! — тебе ли не знать, дорогая?! Не Тотоша вам, понимаешь! Хотя и за ней ничего подобного не замечал. Потом, как ты и сама прекрасно знаешь, я у тебя обычно столуюсь. В зоопарковом буфете галоши, будь уверена, тоже на второе не подают. И всё-таки как-то вот не шибко мне по душе соседство подобное! Нельзя ль...?
— Нельзя ль! Живут сиротки здесь. Галоши он, видите ли, не ест! У нас это называется: вы слишком много кушать, милый крок! Зажрались, батенька! ...Ты бы это... лапки опустил, Андреич! Иначе жопная нагрузка неправильно распределяется. Как бы не звезданулся, родной, с верхотуры-то! Лечи потом тебя тут, синяки да шишки зелёнкой мажь. Оно нам надо? ...То-то же, пупа! И потом, какой прок зелёному... с зелёнки? Решено! — только йод! М-м-м-м... А начнём-ка мы с небольшого уточнения. Готов?
— Очередной штрих? Вторая производная, что ль?! Доколе...?!
Совсем было пригорюнился Геннадий Андреевич, да делать нечего. Маруся Феофилактовна, уж ежели чего замыслила, всё старалась доводить до некоего логического завершения. Пущай и не всегда предсказуемого, хе-хе!
Может ли непредсказуемое в таком случае быть хоть сколь-нибудь логическим? В случае Феофилактовны — однозначно может, уж будьте покойны!
Не всякому, согласитесь, удаётся в столь нежном возрасте стать главторграбом аж всея микрорайона! А была ведь круглая отличница, медалистка, во все университеты в математики зазывали. Где формальная логика? — в правде жизни, во где! Всасываете, граждане?
— Уточнение, крокодяш, всего лишь кратенькое уточнение! Дело в том, что наши глубокоуважаемые авторы чуточку облажались.
— Да ну-у-у-у?!
— Ну да-а-а-а! Представь себе! Власть-то в сказочном СНТ «Лужок» давно сменилась! Номинально, но всё ж. Там теперь вовсе не эта... как её... Э-э-э-э... Не припомнишь, случаем, что за персонаж (чисто вымышленный! — Прим. ред.) там рулила?
— Какая-то Шамелячка, кажись.
— Спасибо за подсказку, но даже вымышленное фамилиё искажать некрасиво! Шамеляк нарекли авторы её. Будь добр, постарайся боле ничьи персонифицированные данные не коверкать. И вообще, веди себя прилично!
— Прилично? Хм... Просто подзабыл чутка, так же, как, кстати, и ты! Позвольте-ка, Машенька: что за данные-то столь мудрёные?
— Пре-со-ни-фи-ци-ро-ван-ны-е, дремучесть вы наша, ха-ха! По пачпорту типа того. ...Не обижайся, дружок! Во-о-о-от... И теперь у руля в злосчастном садоводном сотовариществе тусуется некий деклассированный элемент. Рулить не может ни фига, зато тусуется с ого-го каким сурьёзным видом, ха-ха! Прям вачажный олень на выпасе!
Пришлось и Геннадию свет-Андреевичу кукундер слегка поднапрячь. Должно отметить, небезуспешно. А вы, дорогие читатели, хоть что-нибудь помните? Хорошо, коли так!
— А-а-а-а, тот самый люмпен? Гм... Припоминаю, припоминаю... Авторы что-то такое вскользь бубнили. Олень — олень и есть.
— Он самый! Наречём его-о-о-о... ну, скажем... Эугений. Сойдёт? Имени такого днём даже с мощным фонариком (да что там с фонариком — с прожектором!) не сыскать, посему никому и не в обидку. Все согласны?
— Сойдёт, сойдёт. Но, прошу пардонить, сударыня, выходит, и вы чуточку облажались? Хе-хе-хе!
В кои-то веки раз крокодил позволил себе хихикнуть!
— С какого такого переляку, Андреич?!
— Ну как же-с, как же-с! Кто тут надысь с пеной у рта верещал: «Клан ядовитых жаб форева! Жабогадюкинск состоялся!» — не вы ли, Машенька? На деле же всё, судя по всему, несколько переменилось.
— Ха-ха-ха! Ну ты, зелёный, ныряешь, я балдю! Будь спок, родной, воз и доныне там: и жабья тусовка, и гадюка при них. Ничегошеньки в корне не поменялось! Подумаешь, одно... недоразумение, мягко говоря, на другое... оно... заменили.
— Как же так? А что ж новый рулевой?!
— Никакой он не новый, тем паче ни разу не рулевой, и жена его — жирная сучка — всё из того же пресловутого жабьего клана.
Здесь Геночка-то наш дар речи враз и потерял! Совсем-совсем! Да и кто, скажите на милость, какой-нибудь дар на его бы месте не потерял? И даже закашлялся с возмущения:
— Грхм, грхм, грхм!!! Ну как же ж можно ж, Машенька?! Не стыдно-с вам несчастную женщину столь грязными словесами-то поносить?! А ещё меня правилам хорошего тона науськиваете! Ай-яй-яй-яй-яй, милая девушка, как некрасиво!
— Смею, смею! Чего мне стыдиться-то? То ж не я её так... хм... поношу. Ты, что ль, недотумкал, зелёный? — ха-ха-ха! — то ж муженёк любимый ейный, собственной персоной!
— Да-а-а-а? Гм... Интересненько, интересненько... А что жена его, очень хотелось бы понять, догадывается ли о том?
— Дык он же прилюдно её хает! — причём громогласно, не стесняясь. Все в округе слышат. Вот и Колываниха услыхала, даже локаторы особо не настраивая. Думаешь, он ей на ушко шептал? — ага, нежненько покусывая при этом, ха-ха-ха-ха! Кого б угодно стошнило тут же... Ну ты, зелёный, ныряешь! Бестолковка!
— И что же она?! — ещё раз спрашиваю!
— М-м-м-м... Знаешь, похоже, ей нравится! Местами, видимо, очень.
— Нравится?! Ты сурьёзно? ...Да-а-а-а уж, высокие отношения!
— Выше лишь звёзды! И, соответственно, яиц круче в мире нет. Ну-у-у-у... разве что у Шамеляков с их пивными мордобитиями и поблёвышками, ха-ха! При всём том рулить он, как я уже обмолвилась, и правда ни фига не может, ибо соображения в ём чуть больше, нежели у рыбки гуппи.
— Серьёзно? Любопытно было бы глянуть на индивида. Гуппи, хе-хе!
— Хм! Люмпен как люмпен, ничего любопытного, поверь. Самое же забавное заключается в том, что очередной «дворцовый переворот» в сказочном «Лужке» инициировала, ты не поверишь, всё та же... Колываниха, да! Представляешь себе?! Уржаться можно, ха-ха-ха-ха! Гм... Как, между прочим, и предыдущий, вознёсший прежнее вороватое, мягко говоря, руководство на вершину болотной кочки. Интересно, а Шамеляки о том догадываются, или у них даже на это мозгов не хватает? Судя по всему, не хватает. Хм! Ввиду безнадёжного отсутствия оных. Видать, остатки разумения с пивком через почки вытекли.
— Нет, не представляю! А как же жабогадюкинск? Там же, как ты утверждаешь, симбиоз! По крайней мере пока.
Феофилактовна вновь принялась было самозабвенно пачкать уши шариковой ручкой, что, как мы уже знаем, свидетельствовало о некоей степени ея задумчивости, но на удивление быстро взяла себя в руки и продолжила:
— Дык всё началось, покуда никакого симбиоза и в помине-то не было! Смекаешь, пупа? Тогда Колываниха на шею Ларисону, иным недотёпам покамест не забралась, ножки не свесила, а всемерно помогали сучке другие весьма достойные люди: возили её (и дочку ейную! — Прим. ред.) туда-сюда, помогали, кормили, поили, чего-то там ремонтировали и прочее, прочее, прочее. Причём, заметь, несколько лет сия... хм... идиллия-то длилась, не пару недель. И всё, естественно, на халяву! Аки сыр в масле каталась! И, к слову, никакой благодарности в ответ. От моих, как ты говоришь, любимых слов: «ваще, нах!». Вот ну нисколечко!
— Вкрай долбанутая, что ль, понять никак не могу?! Жила бы себе припеваючи, ещё б и на похороны приличные ей скинулись!
— Я же говорила — клиника! Ты, дяденька, опять ни хрена меня не слушал?!
— Слушал я, слушал! А эти... ну... кормильцы-поильцы ейные тоже, судя по всему, лохи малабарские?
— Да нет же! Просто люди добрые, хорошие. А у них, у хороших людей, всегда с избытком внутре эдаких маленьких... э-э-э-э... назовём их так, заморочек. Глупых зачастую, на мой взгляд, чертовски непрактичных, но, по крайней мере, кармы не портят. Один из таких... хм... закидонов — опекать и помогать разного рода убогим / юродивым. Им (хорошим людям. — Прим. ред.) даже лизать не нужно ничего такого. У них, уж простите за выспренний слог, — души высокие порывы! Сам посуди: кому нужна никчёмная облезлая старуха, которую собственная (столь же облезлая и никчёмная! — Прим. авт.) дочурка ни в грош не ставит и при любом случае (удобном, неудобном — без разницы!) нах Шванц громогласно посылает? Опять же, приличное наследство от богатенького родственника просрала исключительно по собственному скудоумию и мерзостности характера, притом что жадина-то похлеще Раджи из сказки «Золотая антилопа»! Представляешь, кака трагедия бедной родственницы была?! Непонятно ещё, как не удавилась с горя! И где-то даже немножечко жаль... Да-а-а-а, жаль...
— Ага! Выходит, не всё ещё потеряно, раз жалеешь старушку. Хоть изредка.
Облачко мечтательной задумчивости, словно бы ветром мая шаловливым принесённое (см. выше. — Прим. ред.), светом нетленным осветившее на мгновение мрачноватое Марусино чело, столь же стремительно сдулось нах, сменившись выражением привычной брутальной решительности:
— Жаль, не удавилась! ...Короче, сидит нынче лахудра в своей дырявой халупе, гадит в ведро, окрысившись на весь окружающий мир, ни хрена не растёт в огороде у неё, поелику бездельница конченая, жрёт всякую дрянь, ибо даже с умением готовить там полный швах! (За столько лет уж могла бы хоть чему-то да научиться, бестолочь!) Она-то, ясный пень, убеждена на все сто, что хавчик готовит превосходно, да-а-а-а... Только вот смею тебя уверить, крокодяш, попробовав однажды её... гм... варево / крошево, рисковать своим дражайшим крокодильским здоровьем более нипочём не возжелаешь! Ежели, конечно, с первого раза счастливо оклемаешься, ха-ха-ха-ха! Что не факт! ...Ну как такое чмо не пожалеть, сам посуди? Ты бы точно пожалел, дружок, мля буду! ...Ларисон? А что Ларисон? — совсем иное дело, никаких душевных порывов, будь спок! Марочка почтовая в натуре! Это ты, надеюсь, усвоил? — чтобы спереди погладить... ну и так далее и тому подобное. Она-то на халяву, как, впрочем, и её «недоехавшая» соседка, подкармливать стопудов никого не станут, не говоря уже о помощи какой-то типа мелкого ремонта, поелику для того надобно, чтобы хоть одна рука не из жопы росла, хоть бы пальчик! Такая вот ситуёвина, понимаешь. И тут Колываниха умудрилась лафу себе испоганить. Представляешь? Дура дурой! Рассказываю же я тебе всё это с целью лучшего усвоения следующей картинки, ибо, надеюсь, станет понятен механизм Колыванихиного наушничества. Да и вообще всякого подобного дерьма. И здесь без упоминания нынешнего... хм... смотрящего, так сказать, в СНТ «Лужок» не обойтись, без Эугения-то. Я же ягодки обещала? — значит, будут!
Под ящиками шуршать и скрестись перестали. То ли заслушались, то ли надоело, то ли время ужина приспело. Гена осторожно водрузил галоши обратно на пол.
— Так-то оно лучше, Андреич, благонадёжнее.
— Ну и где же ваши ягодки, миледи?
— Не телебоньте писю, милейший! Для начала в совсем уж общих чертах рассмотрим-ка экономико-политическую ситуацию, сложившуюся на тот момент по адресу: Соловецкий район, деревня Ссычи, СНТ «Лужок». Не возражаешь?
— О господи! Опять пустая говорильня?!
— Вот только всуе упоминать всякие недоступные тебе вещи не нужно! — договорились, крокодяш?
— Что, деревня и правда так называется — Ссычи — с двумя «с» в начале?
— Истинно так, сам можешь на карте глянуть. От Соловца километров тридцать на запад будет. Дорожка, правда, кривоватая малешко, иной раз через Муромское замошье приходится добираться. Неделю. Может, и две. Ну это уж как старички-лешачки заведут.
— Неприятные ребята.
— Тебе-то почём знать, милый друг?
— Дык как в зоопарк всем хутором припрутся, обязательно вольер гадостью какой-нибудь закидают: кислющими яблоками-дичкой, мухоморами, прочей лесной фигнёй, орехами незрелыми! Хоть бы кто колбаски любительской батончик-другой подкинул для разнообразия. Всегда одна и та же фигня. Вот!
— Ага! Размечтался, зелёный! За, как ты говоришь, «батончик-другой любительской» тебя нынче и более цивильные ребята на портмоне пустят, не то что там какие-то лешачки мухосранские, ха-ха!
— Обидеть норовишь?
— Что ты, что ты! И в мыслях не держала! Всё о шкурке твоей... хм... драгоценной пекусь, дружок!
Всякому крокодилу (и не только!) приятно, согласитесь, осознавать, что о его шкурке кто-нибудь да печётся. Хоть зачастую и с искусно скрываемым, далеко идущим, откровенно меркантильным интересом.
О портмоне мы здесь уже всуе упоминали, однако из чего-то можно ведь и барабан сгондобить, абажур, крутую кожаную шляпу, перчатки или, скажем, сапоги стачать.
— Гм... Не шибко-то, правда, коротенько... Дифференциал... Вот же дрянь!!! — в сердцах прорычал крокодил. — Ну-ка, где тут у тебя телефон, милая?!! — даже лапы задрожали. — Гнать её поганой метлой!!! До самого, до самого...!!!
Да что там лапы! — хвост вибрировал! Прям гремучник, ей-богу! Ну о-о-о-очень большой и зелёный. Тем страшнее, кто с добряком Геной-то незнаком, хе-хе! К превеликому сожалению, Селиванихи дома не оказалось. На районе, видать, ошивается, ищет, кому б подлянку сбацать. А в непогоду, согласитесь, всяка пакость куда пакостней обычного! И пакостнице, к слову, кайфа больше.
— Погоди-ка, Андреич, успокойся! Чего вскинулся-то, аки кыпятком шпаренный? Успеешь ещё дозвониться, весточку добру передать. То ж цветочки были. Дальше — интереснее! — ягодки, ёшкин хвост!
Где-то под ящиками что-то тихохонько зашуршало, заскреблось. Гена с опаской поджал лапы в шибко смахивающих на ласты галошах-переростках, настороженно глядя на Феофилактовну:
— Кто там?!
— Где?
— Там, подо мной!
— А-а-а-а! То ж отпрыски гражданочки Шушеры, самые что ни на есть ёшкины хвосты, ха-ха-ха! Да ты не бойся, любезный, кусаться не станут. Их тут и без того неплохо кормят! Просто послушать пришли. Скучно им, знаешь ли. К тому ж галоши на тебе толстенные. Их только некоторые крокодилы и едят. Хм! Кстати, всё хотелось у тебя интересоваться: ты, когда их сносишь, тоже скушаешь?
«...А потом позвонил
Крокодил
И со слезами просил:
— Мой милый, хороший,
Пришли мне калоши ,
И мне, и жене, и Тотоше.
— Постой, не тебе ли
На прошлой неделе
Я выслал две пары
Отличных калош?
— Ах, те, что ты выслал
На прошлой неделе,
Мы давно уже съели,
И ждём не дождёмся,
Когда же ты снова пришлёшь
К нашему ужину
Дюжину
Новых и сладких калош!..»
К. И. Чуковский, «Телефон»
— Я галоши не ем от твоих же волшебных слов: «ваще, нах!»! — тебе ли не знать, дорогая?! Не Тотоша вам, понимаешь! Хотя и за ней ничего подобного не замечал. Потом, как ты и сама прекрасно знаешь, я у тебя обычно столуюсь. В зоопарковом буфете галоши, будь уверена, тоже на второе не подают. И всё-таки как-то вот не шибко мне по душе соседство подобное! Нельзя ль...?
— Нельзя ль! Живут сиротки здесь. Галоши он, видите ли, не ест! У нас это называется: вы слишком много кушать, милый крок! Зажрались, батенька! ...Ты бы это... лапки опустил, Андреич! Иначе жопная нагрузка неправильно распределяется. Как бы не звезданулся, родной, с верхотуры-то! Лечи потом тебя тут, синяки да шишки зелёнкой мажь. Оно нам надо? ...То-то же, пупа! И потом, какой прок зелёному... с зелёнки? Решено! — только йод! М-м-м-м... А начнём-ка мы с небольшого уточнения. Готов?
— Очередной штрих? Вторая производная, что ль?! Доколе...?!
Совсем было пригорюнился Геннадий Андреевич, да делать нечего. Маруся Феофилактовна, уж ежели чего замыслила, всё старалась доводить до некоего логического завершения. Пущай и не всегда предсказуемого, хе-хе!
Может ли непредсказуемое в таком случае быть хоть сколь-нибудь логическим? В случае Феофилактовны — однозначно может, уж будьте покойны!
Не всякому, согласитесь, удаётся в столь нежном возрасте стать главторграбом аж всея микрорайона! А была ведь круглая отличница, медалистка, во все университеты в математики зазывали. Где формальная логика? — в правде жизни, во где! Всасываете, граждане?
— Уточнение, крокодяш, всего лишь кратенькое уточнение! Дело в том, что наши глубокоуважаемые авторы чуточку облажались.
— Да ну-у-у-у?!
— Ну да-а-а-а! Представь себе! Власть-то в сказочном СНТ «Лужок» давно сменилась! Номинально, но всё ж. Там теперь вовсе не эта... как её... Э-э-э-э... Не припомнишь, случаем, что за персонаж (чисто вымышленный! — Прим. ред.) там рулила?
— Какая-то Шамелячка, кажись.
— Спасибо за подсказку, но даже вымышленное фамилиё искажать некрасиво! Шамеляк нарекли авторы её. Будь добр, постарайся боле ничьи персонифицированные данные не коверкать. И вообще, веди себя прилично!
— Прилично? Хм... Просто подзабыл чутка, так же, как, кстати, и ты! Позвольте-ка, Машенька: что за данные-то столь мудрёные?
— Пре-со-ни-фи-ци-ро-ван-ны-е, дремучесть вы наша, ха-ха! По пачпорту типа того. ...Не обижайся, дружок! Во-о-о-от... И теперь у руля в злосчастном садоводном сотовариществе тусуется некий деклассированный элемент. Рулить не может ни фига, зато тусуется с ого-го каким сурьёзным видом, ха-ха! Прям вачажный олень на выпасе!
Пришлось и Геннадию свет-Андреевичу кукундер слегка поднапрячь. Должно отметить, небезуспешно. А вы, дорогие читатели, хоть что-нибудь помните? Хорошо, коли так!
— А-а-а-а, тот самый люмпен? Гм... Припоминаю, припоминаю... Авторы что-то такое вскользь бубнили. Олень — олень и есть.
— Он самый! Наречём его-о-о-о... ну, скажем... Эугений. Сойдёт? Имени такого днём даже с мощным фонариком (да что там с фонариком — с прожектором!) не сыскать, посему никому и не в обидку. Все согласны?
— Сойдёт, сойдёт. Но, прошу пардонить, сударыня, выходит, и вы чуточку облажались? Хе-хе-хе!
В кои-то веки раз крокодил позволил себе хихикнуть!
— С какого такого переляку, Андреич?!
— Ну как же-с, как же-с! Кто тут надысь с пеной у рта верещал: «Клан ядовитых жаб форева! Жабогадюкинск состоялся!» — не вы ли, Машенька? На деле же всё, судя по всему, несколько переменилось.
— Ха-ха-ха! Ну ты, зелёный, ныряешь, я балдю! Будь спок, родной, воз и доныне там: и жабья тусовка, и гадюка при них. Ничегошеньки в корне не поменялось! Подумаешь, одно... недоразумение, мягко говоря, на другое... оно... заменили.
— Как же так? А что ж новый рулевой?!
— Никакой он не новый, тем паче ни разу не рулевой, и жена его — жирная сучка — всё из того же пресловутого жабьего клана.
Здесь Геночка-то наш дар речи враз и потерял! Совсем-совсем! Да и кто, скажите на милость, какой-нибудь дар на его бы месте не потерял? И даже закашлялся с возмущения:
— Грхм, грхм, грхм!!! Ну как же ж можно ж, Машенька?! Не стыдно-с вам несчастную женщину столь грязными словесами-то поносить?! А ещё меня правилам хорошего тона науськиваете! Ай-яй-яй-яй-яй, милая девушка, как некрасиво!
— Смею, смею! Чего мне стыдиться-то? То ж не я её так... хм... поношу. Ты, что ль, недотумкал, зелёный? — ха-ха-ха! — то ж муженёк любимый ейный, собственной персоной!
— Да-а-а-а? Гм... Интересненько, интересненько... А что жена его, очень хотелось бы понять, догадывается ли о том?
— Дык он же прилюдно её хает! — причём громогласно, не стесняясь. Все в округе слышат. Вот и Колываниха услыхала, даже локаторы особо не настраивая. Думаешь, он ей на ушко шептал? — ага, нежненько покусывая при этом, ха-ха-ха-ха! Кого б угодно стошнило тут же... Ну ты, зелёный, ныряешь! Бестолковка!
— И что же она?! — ещё раз спрашиваю!
— М-м-м-м... Знаешь, похоже, ей нравится! Местами, видимо, очень.
— Нравится?! Ты сурьёзно? ...Да-а-а-а уж, высокие отношения!
— Выше лишь звёзды! И, соответственно, яиц круче в мире нет. Ну-у-у-у... разве что у Шамеляков с их пивными мордобитиями и поблёвышками, ха-ха! При всём том рулить он, как я уже обмолвилась, и правда ни фига не может, ибо соображения в ём чуть больше, нежели у рыбки гуппи.
— Серьёзно? Любопытно было бы глянуть на индивида. Гуппи, хе-хе!
— Хм! Люмпен как люмпен, ничего любопытного, поверь. Самое же забавное заключается в том, что очередной «дворцовый переворот» в сказочном «Лужке» инициировала, ты не поверишь, всё та же... Колываниха, да! Представляешь себе?! Уржаться можно, ха-ха-ха-ха! Гм... Как, между прочим, и предыдущий, вознёсший прежнее вороватое, мягко говоря, руководство на вершину болотной кочки. Интересно, а Шамеляки о том догадываются, или у них даже на это мозгов не хватает? Судя по всему, не хватает. Хм! Ввиду безнадёжного отсутствия оных. Видать, остатки разумения с пивком через почки вытекли.
— Нет, не представляю! А как же жабогадюкинск? Там же, как ты утверждаешь, симбиоз! По крайней мере пока.
Феофилактовна вновь принялась было самозабвенно пачкать уши шариковой ручкой, что, как мы уже знаем, свидетельствовало о некоей степени ея задумчивости, но на удивление быстро взяла себя в руки и продолжила:
— Дык всё началось, покуда никакого симбиоза и в помине-то не было! Смекаешь, пупа? Тогда Колываниха на шею Ларисону, иным недотёпам покамест не забралась, ножки не свесила, а всемерно помогали сучке другие весьма достойные люди: возили её (и дочку ейную! — Прим. ред.) туда-сюда, помогали, кормили, поили, чего-то там ремонтировали и прочее, прочее, прочее. Причём, заметь, несколько лет сия... хм... идиллия-то длилась, не пару недель. И всё, естественно, на халяву! Аки сыр в масле каталась! И, к слову, никакой благодарности в ответ. От моих, как ты говоришь, любимых слов: «ваще, нах!». Вот ну нисколечко!
— Вкрай долбанутая, что ль, понять никак не могу?! Жила бы себе припеваючи, ещё б и на похороны приличные ей скинулись!
— Я же говорила — клиника! Ты, дяденька, опять ни хрена меня не слушал?!
— Слушал я, слушал! А эти... ну... кормильцы-поильцы ейные тоже, судя по всему, лохи малабарские?
— Да нет же! Просто люди добрые, хорошие. А у них, у хороших людей, всегда с избытком внутре эдаких маленьких... э-э-э-э... назовём их так, заморочек. Глупых зачастую, на мой взгляд, чертовски непрактичных, но, по крайней мере, кармы не портят. Один из таких... хм... закидонов — опекать и помогать разного рода убогим / юродивым. Им (хорошим людям. — Прим. ред.) даже лизать не нужно ничего такого. У них, уж простите за выспренний слог, — души высокие порывы! Сам посуди: кому нужна никчёмная облезлая старуха, которую собственная (столь же облезлая и никчёмная! — Прим. авт.) дочурка ни в грош не ставит и при любом случае (удобном, неудобном — без разницы!) нах Шванц громогласно посылает? Опять же, приличное наследство от богатенького родственника просрала исключительно по собственному скудоумию и мерзостности характера, притом что жадина-то похлеще Раджи из сказки «Золотая антилопа»! Представляешь, кака трагедия бедной родственницы была?! Непонятно ещё, как не удавилась с горя! И где-то даже немножечко жаль... Да-а-а-а, жаль...
— Ага! Выходит, не всё ещё потеряно, раз жалеешь старушку. Хоть изредка.
Облачко мечтательной задумчивости, словно бы ветром мая шаловливым принесённое (см. выше. — Прим. ред.), светом нетленным осветившее на мгновение мрачноватое Марусино чело, столь же стремительно сдулось нах, сменившись выражением привычной брутальной решительности:
— Жаль, не удавилась! ...Короче, сидит нынче лахудра в своей дырявой халупе, гадит в ведро, окрысившись на весь окружающий мир, ни хрена не растёт в огороде у неё, поелику бездельница конченая, жрёт всякую дрянь, ибо даже с умением готовить там полный швах! (За столько лет уж могла бы хоть чему-то да научиться, бестолочь!) Она-то, ясный пень, убеждена на все сто, что хавчик готовит превосходно, да-а-а-а... Только вот смею тебя уверить, крокодяш, попробовав однажды её... гм... варево / крошево, рисковать своим дражайшим крокодильским здоровьем более нипочём не возжелаешь! Ежели, конечно, с первого раза счастливо оклемаешься, ха-ха-ха-ха! Что не факт! ...Ну как такое чмо не пожалеть, сам посуди? Ты бы точно пожалел, дружок, мля буду! ...Ларисон? А что Ларисон? — совсем иное дело, никаких душевных порывов, будь спок! Марочка почтовая в натуре! Это ты, надеюсь, усвоил? — чтобы спереди погладить... ну и так далее и тому подобное. Она-то на халяву, как, впрочем, и её «недоехавшая» соседка, подкармливать стопудов никого не станут, не говоря уже о помощи какой-то типа мелкого ремонта, поелику для того надобно, чтобы хоть одна рука не из жопы росла, хоть бы пальчик! Такая вот ситуёвина, понимаешь. И тут Колываниха умудрилась лафу себе испоганить. Представляешь? Дура дурой! Рассказываю же я тебе всё это с целью лучшего усвоения следующей картинки, ибо, надеюсь, станет понятен механизм Колыванихиного наушничества. Да и вообще всякого подобного дерьма. И здесь без упоминания нынешнего... хм... смотрящего, так сказать, в СНТ «Лужок» не обойтись, без Эугения-то. Я же ягодки обещала? — значит, будут!
Под ящиками шуршать и скрестись перестали. То ли заслушались, то ли надоело, то ли время ужина приспело. Гена осторожно водрузил галоши обратно на пол.
— Так-то оно лучше, Андреич, благонадёжнее.
— Ну и где же ваши ягодки, миледи?
— Не телебоньте писю, милейший! Для начала в совсем уж общих чертах рассмотрим-ка экономико-политическую ситуацию, сложившуюся на тот момент по адресу: Соловецкий район, деревня Ссычи, СНТ «Лужок». Не возражаешь?
— О господи! Опять пустая говорильня?!
— Вот только всуе упоминать всякие недоступные тебе вещи не нужно! — договорились, крокодяш?
— Что, деревня и правда так называется — Ссычи — с двумя «с» в начале?
— Истинно так, сам можешь на карте глянуть. От Соловца километров тридцать на запад будет. Дорожка, правда, кривоватая малешко, иной раз через Муромское замошье приходится добираться. Неделю. Может, и две. Ну это уж как старички-лешачки заведут.
— Неприятные ребята.
— Тебе-то почём знать, милый друг?
— Дык как в зоопарк всем хутором припрутся, обязательно вольер гадостью какой-нибудь закидают: кислющими яблоками-дичкой, мухоморами, прочей лесной фигнёй, орехами незрелыми! Хоть бы кто колбаски любительской батончик-другой подкинул для разнообразия. Всегда одна и та же фигня. Вот!
— Ага! Размечтался, зелёный! За, как ты говоришь, «батончик-другой любительской» тебя нынче и более цивильные ребята на портмоне пустят, не то что там какие-то лешачки мухосранские, ха-ха!
— Обидеть норовишь?
— Что ты, что ты! И в мыслях не держала! Всё о шкурке твоей... хм... драгоценной пекусь, дружок!
Всякому крокодилу (и не только!) приятно, согласитесь, осознавать, что о его шкурке кто-нибудь да печётся. Хоть зачастую и с искусно скрываемым, далеко идущим, откровенно меркантильным интересом.
О портмоне мы здесь уже всуе упоминали, однако из чего-то можно ведь и барабан сгондобить, абажур, крутую кожаную шляпу, перчатки или, скажем, сапоги стачать.
