А с кого-то ведь можно и квартирку трёхкомнатную поиметь! Соображаете? Вместе с автомобилькой.
У Машеньки в отношении шкурки Геннадия Андреевича, смеем вас уверить, абсолютно никаких шкурных (каламбурчик!) интересов не имелось, от понимания чего ему было вдвойне приятно:
— Спасибо, милая девушка! Так что там за обстакановка-то такая прям вся из себя напряжённая в жабогадюкинске сложилась? Доложьте-ка нам, товарищ начальник транспортного цеха, да побыстрее!
— Экий ты скорый, Геночка! Между прочим, никакой напряжённости до Колыванихиного путча особо не наблюдалось. С чего это ты взял? Так, мелкие тёрки, пузыри болотного газа, не более того. Гм... Или пуча?
— А это смотря от какого слова вы, Машенька, словообразование ведёте: от слова «пучить» или «путч», хе-хе!
— Да вы, оказывается, прямо-таки филолог, батенька! Однако в случае с Колыванихой, по-моему, без особой разницы, поелику пахнет завсегда одинаково хреново.
— Пущай тогда будет «Колыванихин пуч», так, пожалуй, нагляднее.
— Будь по-вашему, мил крокодил! В общем, житуха в «Лужке» была, скажем так, не сахар, но протекала до поры до времени довольно спокойно без особых подвыпёрдов: клан ядовитых жаб рулил (загребали под себя потихонечку да пиво сосали), абсолютно бессовестная и столь же непрофессиональная типа бухгалтерша шила белыми нитками липовые типа отчёты, три бестолковые курицы из так называемой Высокой ревизионной комиссии всю эту шайку тупо покрывали, девственно глупая птица-секретарь плодила заказные жабьи протоколы, а вяло жующее подсовываемую оборзелой Шамеляк туфту человеческое стадо пофигистически голосовало за всякую, соответственно, фигню. Не обошлось и без местного голубого воришки — Стасика Петровича (это фамилиё у него такое балканское или отчество? — сами решайте, мы не в курсе, но мужичонко – тот ещё прохиндей! — Прим. авт.), шкурный кот Базилио бродил по округе — воздух портил, пара Дуремаров-алкашей тусовались на двоих. Некоторые вполне себе нормальные люди на редких вселенских собраниях пытались супротив сих безобразий аргументированно возражать, но их хамски закрикивали, забрасывали говном жабьи родственнички, друзья и знакомые, коим на собраниях-то по всем правилам было и вовсе не место. Но кого это волнует? Уж точно не человеческое стадо! Во-о-о-от...
«Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил на улицу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез. «Вот ловкач!» — закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой о стенку. «Эх!» — вскрикнула баба с флюсом...»
Д. И. Ювачёв (Хармс), «Начало очень хорошего летнего дня. Симфония»
Где-то так, прям «по-хармсовски», вселенские собрания в сказочном СНТ «Лужок» и проходили. Кстати, вот ещё оттуда же (и о том же):
«...Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребёнка. А молодая толстенькая мать тёрла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку. Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость...»
Настоятельно рекомендуем вышеуказанный опус товарища Даниила Ивановича найти и ознакомиться. Уверены, умеющие читать да получат огромное удовольствие! Хао! Однако внимаем Марусе внимательно:
— ...В то благословенное время, должно отметить, ещё не все приличные люди хорошо контачили, и кое у кого из них периодически даже возникали промеж себя разного рода антагонизмы. Причём более всего, по моим многолетним наблюдениям, люди нетерпимы к чужим убеждениям, заблуждениям, соседям и их домашним животным. Да, к родственникам ещё! Нередко к своим. Разногласия вроде как несистемные, но всё ж! Вместе с тем Колываниху общими усилиями продолжали дружненько опекать и с деятелями вроде Эугения поддерживали вполне себе добрососедские отношения. Пуркуа бы и нет, да, крокодяш? И даже иногда вместе слегка выпивали. Побухивали. Гм... Единственно, вышеупомянутый товарищ любым приличным напиткам предпочитал ужасно прущее сивухой пойло собственного приготовления, с коей целью всегда таскал с собой заветный пузырик. Окружающие с той косорыловки отчаянно морщили носы, но интеллигентно терпели. И то верно: мало ли что кому нравится? — где-то вон саранчу за обе щёки уплетают, опарышей, личинки всяческих жуков, прочую подобную «вкуснятину». А некоторые (и таких, говорят, немало!) уринотерапией занимаются. Перорально, мля! Фу, какая гадость!
— Ты об урине или о косорыловке?
— И о том и о другом. Невелика разница. Я бы сказала: равнозначно!
— А при чём тут..?
— При чём тут рыбка гуппи? Угадала? Ха-ха-ха-ха! ...Скоро поймёшь, дружок! Прямо вот сейчас же и поймёшь! Дело в том, мил крокодил, что означенный гражданин (Эугений. — Прим. ред.) очень любил работать руками. Прям как Пушкин камнями кидаться...
«Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начинает ими кидаться. Иногда так разойдётся, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!»
Д. И. Ювачёв (Хармс), «Анекдоты из жизни Пушкина»
...И делал он это, по свидетельствам очевидцев (сама не видела, но тем людям доверяю!), очень хорошо. Нет, не Пушкин, — Эугений! Вот уж у кого руки точно из правильного места растут, не то что у некоторых! И всё бы хорошо, коль не было б столь... мягко говоря... гм... странновато.
— Не понял! Ты же сама сказывала, что у странноватого гражданина руки — откуда надо руки!
— Всё правильно, зеленушечка! А знаешь ли ты, о высокочтимая рептилия, что происходит, когда к рукам голова не прилагается? Совсем! От любимого уже всеми нашими читателями: «ваще, нах»!
— Такое вообще возможно?
— О том-то как раз и наша третья картинка. Слухай сюда!
— Надеюсь, это уже та самая крайняя картинка? И сразу домой?
— Ну... да... Триптих, ха-ха!
— Триптих?!
Хитро ухмыльнувшись, Феофилактовна исчезла под прилавком, откуда сей же секунд вынырнула с засаленной школьной тетрадкой и огрызком карандаша:
— Запишу-ка я, пожалуй, тебе в крeдит, милый друг, да-а-а-а... Или гони монету! Быр-р-ро!
— Да? Гм... Ну... Триптих так триптих. Не надо в крeдит. Лучше давай, рисуй поскорей! — уж больно Геннадий наш Андреевич с заветной «красненькой» сроднился, хрена лысого их теперь разлучишь!
— Рисую, как ты говоришь, зелёный, всасывай: сварганил Эугений на досуге себе беседку. Сколько товарищ ценных материалов и сил в неё вложил — знать не знаю, ведать не ведаю, только габаритами она случилась с приличный домик. Не один год, к слову, возводилось сие монументальное сооружение и, по-моему, даже не два. Весьма творчески, должно отметить, гражданин к процессу подошёл, качественно, в результате вышло дороже, нежели иной топтыгинский... хм... особняк. Где-то с пол-«Москвичонка» по цене уж точно, мля буду! И всё бы ничего, всё бы здорово, вот только с юга, где солнышко по небосводу ходит, тельце дряблое стариковское греет, закрыл он её наглухо, а со стороны злющих северных ветров, так выходит, — гуляй себе, рванина, от рубля и выше! То бишь ветродуй, ежели кто не дотумкал.
— Зачем же так?
— Кто бы знал! Спроси его нынче, уверена, и сам не вспомнит, ха-ха! Слушай, слушай, — это только присказка! М-м-м-м... Ну построил и построил, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не философствовало. С философством у них, знаешь ли, ну полный отстой! Всякие там пузаковские «Анастасии», гипербореи потешные, прочее... оно... короче, жопа жопная! Во-о-о-от, значится... И вздумалось дяденьке на той веранде печь соорудить.
— Прямо-таки печь? Не мангал, не тандыр, не гриль?
— Прямо-таки печь! Плохо слышишь?!
— Слышу тебя хорошо! Аппаратура при нём-м-м-м! Приём, приём-м-м-м...
— Не паясничай, дядь Ген. В общем, целую неделю некий супер-пупер печник жил на полном пансионе у него, трудился. Представляешь себе? — неделю!!!
Всё так же хитро ухмыльнувшись, главторграб всея микрорайона вновь исчезла под прилавком, откуда вынырнула уже без засаленной школьной тетрадки. И уж тем паче без всякого огрызка карандаша. У Гены окончательно отлегло от сердца.
— Что ж там за печь-то такая? Русская, что ль, на два этажа?! — сорвался крокодил в радостный фальцет. — Это ж каких бабок стоит?!
— Успокойся, милый! Нет повода верещать. Русская или там китайская (что по сути одно и то же. — Прим. авт.), я не шарю ни фига, но вышло огромно и чертовски красиво! Внушаеть, однако! Только что изразцами не покрыто, а так всё при нём. Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нём — при нём-м-м! Ха-ха-ха! И бабла влил огромно. Печник взаправду классный разводило оказался. Ему бы пчёл разводить для пользы дела, но лохов-то куда проще! Единственно, функционал у той печки, как многим (включая и меня) показалось, малость невнятный.
— Какой у печки может быть функционал? Грей, жарь да пироги пеки! Всего и делов!
— Вот именно, пупа, делов! В той же печке, чтоб все понимали, небольшая варочная поверхность имеется, мангал на несколько шампуров, небольшая духовка и ещё какая-то несущественная фигня. (Может, коптильня? Тоже, небось, на одну небольшую рыбёшку. — Прим. авт.) В тамошнюю духовку, кстати, даже приличных размеров чугунок не влазит! На хрен, спрашивается, такой функционал? Соображаешь?
— Позвольте-с, миледи! Что я, собственно говоря, должен соображать-то?
— А вот что: начну, пожалуй, с того, что, по свидетельствам очевидцев, на хороший мангал примерно вдвое больше шампуров зараз вместится, нежели на сие чудо печного искусства. Это во-первых. Во-вторых, нормальные люди духовки со всякими там различными температурными режимами, обдувами, теми же грилями, прочей полезной чешуёй благоразумно в домах держат. Как в сём кирпичном монстре, к примеру, нужный температурный режим поддерживать? — хрен его маму знает! Да и готовить на обычной плите: хошь газовой, хошь лекстрической — согласись, уж куда удобнее!
— Чем на печке-то? Однозначно! Её ведь, между прочим, ещё истопить надобно! Для чего, кстати, как минимум истопник трэба.
«...Чувствуем с напарником: ну и ну!
Ноги прямо ватные, всё в дыму.
Чувствуем — нуждаемся в отдыхе,
Чтой-то нехорошее в воздухе.
Взяли «Жигулёвское» и «Дубняка» ,
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили ещё разa, —
Тут нам истопник и открыл глаза
На ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари,
Ихним физикам пари!..»
А. Галич, «Про маляров, истопника и теорию относительности»
— Сообразил наконец? Это на улице-то!
— Блин корявый! И то верно! Особливо зимой! Да-а-а-а, умелец, нечего сказать.
— Таким образом, улицу греть — наиважнецкое, судя по бестолковой реализации Эугения, ея предназначение. Ибо готовить жёнушка евонная на обычной-то плите ни фига не сподобна, чего уж там о дровяной печи всуе трындеть!
Тут-то Геннадий Андреевич реально начал кое-что потихоньку всасывать. До полной ясности покамест ещё, разумеется, далековато, но процесс пошёл. Внутре кукундера всё зашевелилось, нагрелось, нейроны, ускоряясь, зело напряглись, крокодильи уши жарко вспотели.
— Дровишек не жалко? Некисло, небось, расходуются!
— Не спрашивала, поелику воочию свидеться как-то вот покамест не довелось (с Эугением, не с дровами! — Прим. ред.). Да и, честно говоря, не горю хоть каким-либо желаньицем. Однако чего дрова-то жалеть? Ежели Колываниха не врёт (а в данном случае имею все основания ей доверять!), он дрова не покупает — из леса втихарца тырит. Всё лето и осень из ближайшего орешника на горбу тягает. Хм... Как-нибудь на лесников нарвётся, глаз на жопу как пить дать натянут несуну! И пукать заставят.
— Это ж сколько ж нужно натырить?! Горб-то, чай, не железный, враз поломаться может!
— Чтоб что-то понять, хотя бы спинной мозг требуется, а там... Учитывая же, что он и баню сутками топит, и дом зимой (в доме, к слову, печь дырявая, не то что на улице! — Прим. ред.), у любого железного изделия усталость металла раньше или позже наступит. Причём скорее раньше, нежели позже. Но мне лично его горб по фигу. А тебе?
— Мне-то что? Мне тем более!
— Таким образом, подытоживая, констатируем факт на лице: сама по себе беседка — вполне, допускаю, строение достойное, хоть и расположено зело криво, и печь тоже, наверное, в чём-то даже произведение искусства, — в приличном бунгало, возможно, неплохо смотрелась бы, но вот всё вместе... Гм... Просто убожище какое-то, ять их всех етить!!!
— Н-н-н-нда, соглашусь, пожалуй!
— А уж по цене, так и вовсе, простите за тавтологию, абсурд абсурдный! Абсурдище!!! Мне-то, честно говоря, чужое бабло по фигу, своё б не упустить, но знающие люди поговаривают, на те затраты вполне возможно было б и мангалом (лучшим из лучших, хоть титановым!) прибарахлиться, и грилем профессиональным, и тандыром, и плитой с шикарной духовкой, и, кроме всего прочего, приличный ремонт квартиры после небольшого пожара замутить. Во-о-о-от... Да ещё на оставшиеся пол-«Москвичонка» вполне хватило б! Как вам зарисовочка в натуре? Сообразил окончательно? Печник неделю пахал, охренеть можно!
— Жесть!
— Вот и я о том же.
Глубокий мыслительный процесс рельефной рябью пробежал по кожистому Гай-Лимпоповскому лбу. Или лбе? Поправьте нас, коль дюже грамотные. Задумчиво пошевелив пальцами задних лап внутре галош, крокодил осторожно предположил:
— Ну-у-у-у... Быть может, вы к этому... как его... к Эугению слишком требовательны, милая девушка? Может, собирает он традиционно под Новый год у себя на фазенде многочисленных родственников, друзей и знакомых (не кролика! — Прим. ред.), закрывает шкурами добытых в Гиперборее, вечно мёрзлых мамонтов окна, прочие зияющие прорехи чудесной беседки, пару суток беспрерывно топит замечательную печь, и сидят они там потом в относительном тепле и комфорте (и кто-то даже уши на ушанках не опускает! — Прим. авт.), кушают дешёвую водочку, ржавую селёдочку, закусывают недожаренным шашлычком из страуса, черноватыми сухариками из духовки, единственным и неповторимым в привычно неурожайном сезоне солёным огурцом, поют душевные песни, до хрипоты обсуждают политику Партии, Правительства и неизменную «Анастасию», а после засыпают вповалку, сладко грезя утренним рассолом.
— Ага! Из-под того самого единственного огурца, да? — ха-ха-ха-ха! На всех?! Ну, уморил зелёный, я балдю! А как же дрова? Как же горб?! Ха-ха-ха-ха!
— Да никак!
— Я отчего-то так и подумала. Вместе с тем, чтоб все понимали, упомянутые тобой многочисленные родственники, друзья и знакомые как-то вот не шибко балуют нынешнего председателя массовыми посещениями ни зимой, ни летом. Разве что разок-другой по-тёплому кто-нибудь заглянет, да поблёвыши из жабьего клана иногда побухать припрутся. Не более того. Поблёвышами же, чтоб ты знал, милый друг, сам товарищ Эугений всяческих Шамеляков с сокамерничками как-то опосля очередной угарной попойки в сердцах нарёк. ...И не спрашивай! – всё та же болтливая сорока на хвосте принесла, ха-ха-ха! Дык, дабы нажраться в хлам, согласись, ни беседка не нужна, ни тем паче какая-то там печка дурацкая. Вообще всё без надобности, окромя стаканов-то залапанных, смекаешь? Даже жена его при любой возможности филонит, старается сказочный «Лужок» без крайней на то надобности не посещать. Хоть накиряться с теми же Шамеляками ей, без сомнения, и в кайф!
У Машеньки в отношении шкурки Геннадия Андреевича, смеем вас уверить, абсолютно никаких шкурных (каламбурчик!) интересов не имелось, от понимания чего ему было вдвойне приятно:
— Спасибо, милая девушка! Так что там за обстакановка-то такая прям вся из себя напряжённая в жабогадюкинске сложилась? Доложьте-ка нам, товарищ начальник транспортного цеха, да побыстрее!
— Экий ты скорый, Геночка! Между прочим, никакой напряжённости до Колыванихиного путча особо не наблюдалось. С чего это ты взял? Так, мелкие тёрки, пузыри болотного газа, не более того. Гм... Или пуча?
— А это смотря от какого слова вы, Машенька, словообразование ведёте: от слова «пучить» или «путч», хе-хе!
— Да вы, оказывается, прямо-таки филолог, батенька! Однако в случае с Колыванихой, по-моему, без особой разницы, поелику пахнет завсегда одинаково хреново.
— Пущай тогда будет «Колыванихин пуч», так, пожалуй, нагляднее.
— Будь по-вашему, мил крокодил! В общем, житуха в «Лужке» была, скажем так, не сахар, но протекала до поры до времени довольно спокойно без особых подвыпёрдов: клан ядовитых жаб рулил (загребали под себя потихонечку да пиво сосали), абсолютно бессовестная и столь же непрофессиональная типа бухгалтерша шила белыми нитками липовые типа отчёты, три бестолковые курицы из так называемой Высокой ревизионной комиссии всю эту шайку тупо покрывали, девственно глупая птица-секретарь плодила заказные жабьи протоколы, а вяло жующее подсовываемую оборзелой Шамеляк туфту человеческое стадо пофигистически голосовало за всякую, соответственно, фигню. Не обошлось и без местного голубого воришки — Стасика Петровича (это фамилиё у него такое балканское или отчество? — сами решайте, мы не в курсе, но мужичонко – тот ещё прохиндей! — Прим. авт.), шкурный кот Базилио бродил по округе — воздух портил, пара Дуремаров-алкашей тусовались на двоих. Некоторые вполне себе нормальные люди на редких вселенских собраниях пытались супротив сих безобразий аргументированно возражать, но их хамски закрикивали, забрасывали говном жабьи родственнички, друзья и знакомые, коим на собраниях-то по всем правилам было и вовсе не место. Но кого это волнует? Уж точно не человеческое стадо! Во-о-о-от...
«Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил на улицу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез. «Вот ловкач!» — закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой о стенку. «Эх!» — вскрикнула баба с флюсом...»
Д. И. Ювачёв (Хармс), «Начало очень хорошего летнего дня. Симфония»
Где-то так, прям «по-хармсовски», вселенские собрания в сказочном СНТ «Лужок» и проходили. Кстати, вот ещё оттуда же (и о том же):
«...Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребёнка. А молодая толстенькая мать тёрла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку. Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость...»
Настоятельно рекомендуем вышеуказанный опус товарища Даниила Ивановича найти и ознакомиться. Уверены, умеющие читать да получат огромное удовольствие! Хао! Однако внимаем Марусе внимательно:
— ...В то благословенное время, должно отметить, ещё не все приличные люди хорошо контачили, и кое у кого из них периодически даже возникали промеж себя разного рода антагонизмы. Причём более всего, по моим многолетним наблюдениям, люди нетерпимы к чужим убеждениям, заблуждениям, соседям и их домашним животным. Да, к родственникам ещё! Нередко к своим. Разногласия вроде как несистемные, но всё ж! Вместе с тем Колываниху общими усилиями продолжали дружненько опекать и с деятелями вроде Эугения поддерживали вполне себе добрососедские отношения. Пуркуа бы и нет, да, крокодяш? И даже иногда вместе слегка выпивали. Побухивали. Гм... Единственно, вышеупомянутый товарищ любым приличным напиткам предпочитал ужасно прущее сивухой пойло собственного приготовления, с коей целью всегда таскал с собой заветный пузырик. Окружающие с той косорыловки отчаянно морщили носы, но интеллигентно терпели. И то верно: мало ли что кому нравится? — где-то вон саранчу за обе щёки уплетают, опарышей, личинки всяческих жуков, прочую подобную «вкуснятину». А некоторые (и таких, говорят, немало!) уринотерапией занимаются. Перорально, мля! Фу, какая гадость!
— Ты об урине или о косорыловке?
— И о том и о другом. Невелика разница. Я бы сказала: равнозначно!
— А при чём тут..?
— При чём тут рыбка гуппи? Угадала? Ха-ха-ха-ха! ...Скоро поймёшь, дружок! Прямо вот сейчас же и поймёшь! Дело в том, мил крокодил, что означенный гражданин (Эугений. — Прим. ред.) очень любил работать руками. Прям как Пушкин камнями кидаться...
«Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начинает ими кидаться. Иногда так разойдётся, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас!»
Д. И. Ювачёв (Хармс), «Анекдоты из жизни Пушкина»
...И делал он это, по свидетельствам очевидцев (сама не видела, но тем людям доверяю!), очень хорошо. Нет, не Пушкин, — Эугений! Вот уж у кого руки точно из правильного места растут, не то что у некоторых! И всё бы хорошо, коль не было б столь... мягко говоря... гм... странновато.
— Не понял! Ты же сама сказывала, что у странноватого гражданина руки — откуда надо руки!
— Всё правильно, зеленушечка! А знаешь ли ты, о высокочтимая рептилия, что происходит, когда к рукам голова не прилагается? Совсем! От любимого уже всеми нашими читателями: «ваще, нах»!
— Такое вообще возможно?
— О том-то как раз и наша третья картинка. Слухай сюда!
— Надеюсь, это уже та самая крайняя картинка? И сразу домой?
— Ну... да... Триптих, ха-ха!
— Триптих?!
Хитро ухмыльнувшись, Феофилактовна исчезла под прилавком, откуда сей же секунд вынырнула с засаленной школьной тетрадкой и огрызком карандаша:
— Запишу-ка я, пожалуй, тебе в крeдит, милый друг, да-а-а-а... Или гони монету! Быр-р-ро!
— Да? Гм... Ну... Триптих так триптих. Не надо в крeдит. Лучше давай, рисуй поскорей! — уж больно Геннадий наш Андреевич с заветной «красненькой» сроднился, хрена лысого их теперь разлучишь!
— Рисую, как ты говоришь, зелёный, всасывай: сварганил Эугений на досуге себе беседку. Сколько товарищ ценных материалов и сил в неё вложил — знать не знаю, ведать не ведаю, только габаритами она случилась с приличный домик. Не один год, к слову, возводилось сие монументальное сооружение и, по-моему, даже не два. Весьма творчески, должно отметить, гражданин к процессу подошёл, качественно, в результате вышло дороже, нежели иной топтыгинский... хм... особняк. Где-то с пол-«Москвичонка» по цене уж точно, мля буду! И всё бы ничего, всё бы здорово, вот только с юга, где солнышко по небосводу ходит, тельце дряблое стариковское греет, закрыл он её наглухо, а со стороны злющих северных ветров, так выходит, — гуляй себе, рванина, от рубля и выше! То бишь ветродуй, ежели кто не дотумкал.
— Зачем же так?
— Кто бы знал! Спроси его нынче, уверена, и сам не вспомнит, ха-ха! Слушай, слушай, — это только присказка! М-м-м-м... Ну построил и построил, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не философствовало. С философством у них, знаешь ли, ну полный отстой! Всякие там пузаковские «Анастасии», гипербореи потешные, прочее... оно... короче, жопа жопная! Во-о-о-от, значится... И вздумалось дяденьке на той веранде печь соорудить.
— Прямо-таки печь? Не мангал, не тандыр, не гриль?
— Прямо-таки печь! Плохо слышишь?!
— Слышу тебя хорошо! Аппаратура при нём-м-м-м! Приём, приём-м-м-м...
— Не паясничай, дядь Ген. В общем, целую неделю некий супер-пупер печник жил на полном пансионе у него, трудился. Представляешь себе? — неделю!!!
Всё так же хитро ухмыльнувшись, главторграб всея микрорайона вновь исчезла под прилавком, откуда вынырнула уже без засаленной школьной тетрадки. И уж тем паче без всякого огрызка карандаша. У Гены окончательно отлегло от сердца.
— Что ж там за печь-то такая? Русская, что ль, на два этажа?! — сорвался крокодил в радостный фальцет. — Это ж каких бабок стоит?!
— Успокойся, милый! Нет повода верещать. Русская или там китайская (что по сути одно и то же. — Прим. авт.), я не шарю ни фига, но вышло огромно и чертовски красиво! Внушаеть, однако! Только что изразцами не покрыто, а так всё при нём. Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нём — при нём-м-м! Ха-ха-ха! И бабла влил огромно. Печник взаправду классный разводило оказался. Ему бы пчёл разводить для пользы дела, но лохов-то куда проще! Единственно, функционал у той печки, как многим (включая и меня) показалось, малость невнятный.
— Какой у печки может быть функционал? Грей, жарь да пироги пеки! Всего и делов!
— Вот именно, пупа, делов! В той же печке, чтоб все понимали, небольшая варочная поверхность имеется, мангал на несколько шампуров, небольшая духовка и ещё какая-то несущественная фигня. (Может, коптильня? Тоже, небось, на одну небольшую рыбёшку. — Прим. авт.) В тамошнюю духовку, кстати, даже приличных размеров чугунок не влазит! На хрен, спрашивается, такой функционал? Соображаешь?
— Позвольте-с, миледи! Что я, собственно говоря, должен соображать-то?
— А вот что: начну, пожалуй, с того, что, по свидетельствам очевидцев, на хороший мангал примерно вдвое больше шампуров зараз вместится, нежели на сие чудо печного искусства. Это во-первых. Во-вторых, нормальные люди духовки со всякими там различными температурными режимами, обдувами, теми же грилями, прочей полезной чешуёй благоразумно в домах держат. Как в сём кирпичном монстре, к примеру, нужный температурный режим поддерживать? — хрен его маму знает! Да и готовить на обычной плите: хошь газовой, хошь лекстрической — согласись, уж куда удобнее!
— Чем на печке-то? Однозначно! Её ведь, между прочим, ещё истопить надобно! Для чего, кстати, как минимум истопник трэба.
«...Чувствуем с напарником: ну и ну!
Ноги прямо ватные, всё в дыму.
Чувствуем — нуждаемся в отдыхе,
Чтой-то нехорошее в воздухе.
Взяли «Жигулёвское» и «Дубняка» ,
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили ещё разa, —
Тут нам истопник и открыл глаза
На ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари,
Ихним физикам пари!..»
А. Галич, «Про маляров, истопника и теорию относительности»
— Сообразил наконец? Это на улице-то!
— Блин корявый! И то верно! Особливо зимой! Да-а-а-а, умелец, нечего сказать.
— Таким образом, улицу греть — наиважнецкое, судя по бестолковой реализации Эугения, ея предназначение. Ибо готовить жёнушка евонная на обычной-то плите ни фига не сподобна, чего уж там о дровяной печи всуе трындеть!
Тут-то Геннадий Андреевич реально начал кое-что потихоньку всасывать. До полной ясности покамест ещё, разумеется, далековато, но процесс пошёл. Внутре кукундера всё зашевелилось, нагрелось, нейроны, ускоряясь, зело напряглись, крокодильи уши жарко вспотели.
— Дровишек не жалко? Некисло, небось, расходуются!
— Не спрашивала, поелику воочию свидеться как-то вот покамест не довелось (с Эугением, не с дровами! — Прим. ред.). Да и, честно говоря, не горю хоть каким-либо желаньицем. Однако чего дрова-то жалеть? Ежели Колываниха не врёт (а в данном случае имею все основания ей доверять!), он дрова не покупает — из леса втихарца тырит. Всё лето и осень из ближайшего орешника на горбу тягает. Хм... Как-нибудь на лесников нарвётся, глаз на жопу как пить дать натянут несуну! И пукать заставят.
— Это ж сколько ж нужно натырить?! Горб-то, чай, не железный, враз поломаться может!
— Чтоб что-то понять, хотя бы спинной мозг требуется, а там... Учитывая же, что он и баню сутками топит, и дом зимой (в доме, к слову, печь дырявая, не то что на улице! — Прим. ред.), у любого железного изделия усталость металла раньше или позже наступит. Причём скорее раньше, нежели позже. Но мне лично его горб по фигу. А тебе?
— Мне-то что? Мне тем более!
— Таким образом, подытоживая, констатируем факт на лице: сама по себе беседка — вполне, допускаю, строение достойное, хоть и расположено зело криво, и печь тоже, наверное, в чём-то даже произведение искусства, — в приличном бунгало, возможно, неплохо смотрелась бы, но вот всё вместе... Гм... Просто убожище какое-то, ять их всех етить!!!
— Н-н-н-нда, соглашусь, пожалуй!
— А уж по цене, так и вовсе, простите за тавтологию, абсурд абсурдный! Абсурдище!!! Мне-то, честно говоря, чужое бабло по фигу, своё б не упустить, но знающие люди поговаривают, на те затраты вполне возможно было б и мангалом (лучшим из лучших, хоть титановым!) прибарахлиться, и грилем профессиональным, и тандыром, и плитой с шикарной духовкой, и, кроме всего прочего, приличный ремонт квартиры после небольшого пожара замутить. Во-о-о-от... Да ещё на оставшиеся пол-«Москвичонка» вполне хватило б! Как вам зарисовочка в натуре? Сообразил окончательно? Печник неделю пахал, охренеть можно!
— Жесть!
— Вот и я о том же.
Глубокий мыслительный процесс рельефной рябью пробежал по кожистому Гай-Лимпоповскому лбу. Или лбе? Поправьте нас, коль дюже грамотные. Задумчиво пошевелив пальцами задних лап внутре галош, крокодил осторожно предположил:
— Ну-у-у-у... Быть может, вы к этому... как его... к Эугению слишком требовательны, милая девушка? Может, собирает он традиционно под Новый год у себя на фазенде многочисленных родственников, друзей и знакомых (не кролика! — Прим. ред.), закрывает шкурами добытых в Гиперборее, вечно мёрзлых мамонтов окна, прочие зияющие прорехи чудесной беседки, пару суток беспрерывно топит замечательную печь, и сидят они там потом в относительном тепле и комфорте (и кто-то даже уши на ушанках не опускает! — Прим. авт.), кушают дешёвую водочку, ржавую селёдочку, закусывают недожаренным шашлычком из страуса, черноватыми сухариками из духовки, единственным и неповторимым в привычно неурожайном сезоне солёным огурцом, поют душевные песни, до хрипоты обсуждают политику Партии, Правительства и неизменную «Анастасию», а после засыпают вповалку, сладко грезя утренним рассолом.
— Ага! Из-под того самого единственного огурца, да? — ха-ха-ха-ха! На всех?! Ну, уморил зелёный, я балдю! А как же дрова? Как же горб?! Ха-ха-ха-ха!
— Да никак!
— Я отчего-то так и подумала. Вместе с тем, чтоб все понимали, упомянутые тобой многочисленные родственники, друзья и знакомые как-то вот не шибко балуют нынешнего председателя массовыми посещениями ни зимой, ни летом. Разве что разок-другой по-тёплому кто-нибудь заглянет, да поблёвыши из жабьего клана иногда побухать припрутся. Не более того. Поблёвышами же, чтоб ты знал, милый друг, сам товарищ Эугений всяческих Шамеляков с сокамерничками как-то опосля очередной угарной попойки в сердцах нарёк. ...И не спрашивай! – всё та же болтливая сорока на хвосте принесла, ха-ха-ха! Дык, дабы нажраться в хлам, согласись, ни беседка не нужна, ни тем паче какая-то там печка дурацкая. Вообще всё без надобности, окромя стаканов-то залапанных, смекаешь? Даже жена его при любой возможности филонит, старается сказочный «Лужок» без крайней на то надобности не посещать. Хоть накиряться с теми же Шамеляками ей, без сомнения, и в кайф!
