— Гм... Пожалуй, права ты, подруга.
— Всегда права, пора бы уж привыкнуть! Ну... почти... По крайней мере, частенько. Кстати, справедливости ради замечу: встречались-таки мне в натуре подобные печные... хм... художества-гундожества. У князя Гвидошки, к примеру, на подворье посередь палат белокаменных нечто подобное пень пнём торчит. Или пном пень? Не уверена, однако... Дык в тамошней печи не под — подище! — на пол-Салтанова царства хлебушка зараз испечь возможно! Да-а-а-а... У Эугения же и сухарей кулёк не насушишь, ха-ха! Кроме того, князюшка челяди полный двор содержит. Халявщики, мля, дармоеды! Кликнул, скажем, пожизненно проштрафившуюся сватью бабу Бабариху, приставил к печке её хоть на сутки, хоть на неделю! — и пущай себе топит да печёт без сна без продыху. А коль заснёт — на кол сучку жирную! ...Ой, кажись, занесло меня маленько, извиняйте, коли обидела кого. То ж совсем из другой оперы! В общем, шиш в нос Эугениева жинка на подобное подпишется! Скорее, его самого ссаными тряпками топить погонит, ха-ха! Печник же тот хитрожопый втюхивает лохам-нуворишам всяки понты печные, а они, ежели глыбже призадуматься-то, на хрен никому не нужны. Максимум однажды протопят их (чаще всего при сдаче-приёмке, ха-ха!), и после стоят на улице, пылятся без толку — памятники сумасбродству и раздолбайству. Вот где-то так, крокодяш.
Феофилактовна вновь попыталась было терроризировать в носе многострадальную козу, но та заблаговременно сныкалась где-то в бездонных глубях Марусиных носовых пазух, вследствие чего тщетные поиски дикошарой козявки довольно скоро потеряли всякий смысл. Не только здравый. Андреич же между тем продолжил удивлять редким здравомыслием:
— Ему-то на фига, скажите на милость, эта одеробла? К тому же с малопонятной печкой! У него, чё, палаты белокаменные? Дворовые сватьи... эти... бабы, мужики свои имеются?
— Ага, нашёл мне ещё князя заморского! Какие там палаты, скажешь, право, — голытьба безлошадная! Халупа халупой! — с кучей бестолковых неказистых сараюшек вокруг. Мне и самой чертовски интересно, и я, естественно, интересовалась, да люди добрые тоже в недоумении. В полнейших, так сказать, непонятках. А узнать, надо понимать, толком и не у кого, коль сам заказчик сего «шедевра» с соображалкой не шибко-то в ладах (чего о хитроване-печнике никак не скажешь, ха-ха!). Кто ж кроме него? Никто! А он... Все уже, надеюсь, дотумкали, да? Колываниха всяку околесицу там-сям по сему поводу мямлить пыжилась, типа какая крутая печка! — да разве ж хоть кто-нибудь вменяемый к сей пустолайке всурьёз прислушивается? Ответ очевидно отрицательный. Вот круг-то и замкнулся, ха-ха-ха!
— Не смешно!
— Отчего ж? Местами очень даже!
— Его б энергию да в нужное русло! О-о-о-о-о-о, сила!
«...Футбол — двадцать два бугая один мяч перекатывают! А вы выдайте каждому ну это... каток! Так они, двадцать два бугая, двадцать два бугая, да на полтора часа... да на полтора часа и на двадцать два бугая... два пишем, семь на ум пошло. Они всё поле заасфальтируют!..»
А. И. Райкин, монолог «Мысли рационализатора», фильм «Люди и манекены»
— Согласная я, все проезды в СНТ давно бы заасфальтировал. А так только деньги (на ремонт, к слову, всё тех же проездов! — Прим. авт.) регулярно разворовываются, и дело с концом! При этом человеческое стадо всё платит непонятно за что, платит и платит, и, что интересно, будет дальше платить, ха-ха! Вот же лохи! Но нам ведь с тобой всё это глубоко по фигу, правда ведь? Мы ведь не лохи? Да! — лохи не мы! А посему продолжим-ка наши изыскания. Э-э-э-э... Следующая часть обсуждаемого, так сказать, триптиха значительно менее объёмна, что зело, надеюсь, облегчит восприятие материала. Но там... Там совсем уж прямо... типа гуппи. Ну прям совсем!
— Серьёзно? Хм... Заинтриговала, душечка! Мы весь внимание, хе-хе!
— Что ещё, экскьюз муа, за душечка, зелень ты моя бриллиантовая ходячая?! Экое, однако, противное словцо! Гм... Ладно, будем надеяться, крокодяш, ты никакую фигу противную за пазухой на меня не крутил.
— Не крутил, милая, и не думал!
— Тэ-э-э-эк-с! В таком случае поговорим об огородничестве и всяком сопутствующем. Не возражаешь? ...Хорошечно! ...Понимаю, огородничество не твой профиль, тебе животноводство по душе... по животу... но ты всё-таки послушай! Конкретно же — об огуречных теплицах. Точнее, о конкретной теплице товарища нынешнего председателя. Казалось, бы, чего проще-то? — всё (ну практически всё!) о небольших теплицах известно почти что каждому огороднику: как и куда предпочтительнее устанавливать, как организовывать полив, прочие всякие премудрости. Казалось бы, да? — не тут-то было! Оригинальность — наше второе я! Вернее, его. Начнём, пожалуй, с того, что разместил он её в зарослях великорослых соседских туй (первую букву не перепутали! — Прим. ред.). Ну то бишь в самом тенистом месте на всём огороде. Уже интересно, правда, Ген? Свежо! Быть может, Эугений некий новый сорт супертенелюбивых хладостойких огурцов взращивает? И, наверное, именно по этой самой уважительной причине установил с южной (сиречь единственно в наших не шибко-то комплиментарных климатических условиях солнечной!) стороны теплицы большущую бочку для полива на высоком постаменте, напрочь перекрыв остатки поступающего в нея света. Хм... Возможно, возможно! Хоть нам ни о чём подобном в современном огурцеведении и неизвестно. Да никому неизвестно, ять это самое огурцеведение етить! К тому ж вышеуказанный горе-овощевод по каким-то своим, никому неведомым измышлизмам все теплицы не по правилам — фронтально, а именно торцами к югу соорудил. Не знаешь, случаем, исходя из какой такой высшей целесообразности? Вот и никто не знает, ха-ха! Я отчего-то уверена: он и сам сию целесообразность вряд ли пояснит. Ежели только особенностями национального выращивания супертенелюбивых хладостойких огурцов. Одного, ха-ха-ха! Оттого-то, смею предположить, он и один. И помидоров столько же.
— Кто один, Эугений? Или... у него?
— Именно у него! Солёный огурец у него один, вот что! Ну, может, парочка-троечка на донышке нашкребётся. От силы.
— Да? Не понял я чегой-то смысла сей огуречной части вашего триптиха, миледи.
— Не ищи смысла, где не надобно, Ген. Где не просят. Голова распухнет! Может ведь и лопнуть ненароком.
Сей же момент дверь в магазин с ужасающим грохотом распахнулась, снаружи пахнуло осенним дождём, автомобильным выхлопом, немытым мужским телом вкупе со зверчайшим перегаром. Да-а-а-а, потрясающее амбре! Даже соления Марусины перестоявшие чуток перешибло.
Такое впечатление, всё смешалось в доме... Тьфу ты! — там, конечно же, покамест ещё за дверью: водка, пиво, портвейн, и даже чувствовались тонкие нотки «Тройного» с «Огуречной». О как!
Малость погодя нетвёрдой царственной походкой ввалился и источник сих ароматных безобразий — крупный, недобритый, красномордый, неопределённого возраста мужчина с плохо запоминающимся лицом (увы, совсем плохо!), в резиновых сапогах, безразмерном кожаном плаще, насквозь промокшей дорогущей шляпе. Штанов и исподнего, уж извините, товарищи дотошные читатели, не разглядели.
Равно как абсолютно ничего не можем вам сообщить о реденьких слипшихся алкоголических волосьях под шляпой.
— Что за (пи-и-ип) ?! — взревел он с порога. — На всём микрорайоне водки не найти! Спасай, Феофилактовна! Спасай, родненькая (Пи-и-ип! Пи-и-ип! Пи-и-ип!)!!! Давай самую дорогую!
— Дык где ж её дорогую взять-то, гражданин начальник барин? Осталась только «Столичная». Остальную раскупили.
— Истопник сказал, что «Столичная» очень хороша от стронция! Грузи всё, что есть!
— Галича шарашите, уважаемый? — одобрям-с! Осталось где-то с пол-ящика.
— Хоть бы сколько! Насыпай!
— Кто этот матерщинник? — тихохонько, можно сказать, почти шёпотом осведомился чутка опешивший Геннадий Андреевич.
— Начальник! — столь же тихохонько отозвалась Маруся Феофилактовна.
— Какой ещё начальник? Завмагом женщина же какая-то, кажись, у вас.
— Просто: Очень Большой начальник — Очебон! Иван Иванович! Забыл, что ли? — с коими словами и метнулась обслуживать важнецкого покупателя.
То бишь насыпать.
— Что ещё, к ядрёне Матрёне, за Иван Иванович? — бурчал себе под нос изрядно озадаченный крокодил. — Не помню такого... Не помню... А-а-а-а-а, Иван Иваныч! Кажись, припоминаю! Как же-с, как же-с! Кажись, «Дом дружбы» типа помогал нам когда-то строить. Гм... А может, и нет, не помогал вовсе... Может, только мешал... Постарел, постарел-то как, мил человек! Да-а-а-а, водка никого не щадит. Даже Очень Больших начальников.
— Генька, старикашка! Ты ли это?! — крокодиловы размышления бесцеремонно прерваны.
В следующее мгновение Геннадий уже в удушливых медвежьих объятиях. Удушливых с перегара, надо понимать.
— Водка никого не щадит — эт ты точно подметил, Гендос! Эт я по себе знаю (пи-и-ип!)! Но люблю беленькую, так люблю-у-у-у (пи-и-ип!)! — иной раз больше, чем курить, даже больше баб! (Пи-и-ип!) Хм... Уж точно больше (пи-и-ип!) жены постылой!
— Иван Иваныч?! Сколько лет, сколько зим! — вовремя нашёлся Андреич. — Какими судьбами?!
— Сабонан с рабочим визитом прибыли-с, а у нас водка, как назло, закончилась. Кошмар! ...Так вы достроили тогда дом свой... этой... терпимости? Хе-хе-хе! — хоть дядечка и шибко пьяный, гляньте-ка, соображает неплохо, опять же память хоть куда. — А то я землю вашу хотел уж было тогда (пи-и-ип!) под винный магазин отдать. Не помню, честно говоря, как всё вышло. Ну... уж что вышло, то вышло.
— Достроили, достроили, уважаемый! Вашими молитвами! «Дом дружбы».
— Да какая ж там к бебеням дружба с голыми тёлками после второго стакана?! Скажешь тоже! ...Нашими молитвами? Гм... Пожалуй... Мы с Сабонаном за весь Соловецкий район ежечасно молимся. Да что там район, понимаешь, — за всё (пи-и-ип!) царство! Каков результат? Хрен его знает! Грядущие поколения рассудят... Ну, бывай, дружище! (Пи-и-ип!) Даст бог, свидимся! — с чем спешно удалился восвояси всё той же нетвёрдой царственной походкой. — Куда (пи-и-ип!) грёбаный водила запропастился?!! — орал дурниной уже в дверях. — (Пи-и-ип! Пи-и-ип! Пи-и-ип!)
Безукоризненно чистый, сверкающий белизной фартук главторграба всея микрорайона окончательно деморализовал и без того еле трепыхающегося рептилоида. Никаких вам сальных пятен, понимаешь, никаких следов прошлогоднего рассола и уж тем паче разбосяковавшихся галопирующих козявок — ничегошеньки-го-го!!!
— Когда ж сподобилась-то, родная?! — удивление крокодила в натуре безмерно.
— Жизнь заставит, дружок, и трусы, из-под колготок шерстяных, в прыжке переоденешь, не то что переобуешься!
— Не снимая?! Как это? Через голову, что ль?!
— Припрёт — узнаешь! Однако вся эта огурцовая шняга покамест всего лишь прелюдия оргазма. Теперь по сути, слухай сюда: забрёл как-то ко мне за пивком один весьма примечательный персонаж — главред местного издательства «Садовое огородничество». Редкий гость, но о-о-о-очень уважаемый! В прескверном, должно отметить, расположении духа. Вижу, плохо человеку, ох плохо-о-о-о! Пивка срочно требовалось. Я ему тогда в знак особого уважения ещё и воблы астраханской пару хвостов за просто так отгрузила. Он бутылочку тут же засосал, пока других покупателей не было, воблой по прилавку постучал, отпустило его, ну и разоткровенничался маленько, сердяга. Во-о-о-от, значится... Выяснилось: спит товарищ дорогой нынче отвратительно, с женой так вовсе не спит, детей почти не видит, кушает из рук вон плохо. Исхудал-с! А всё из-за чего? — ну спроси меня, спроси!
— Из-за чего?
— Оказывается, крокодяш, незадолго до того стали ему в издательство поступать какие-то дурацкие идеи. В письменном виде, надо понимать, с подробными фотоотчётами. Разумеется, фотки эти он мне показал. С кем-то же надо поделиться? Я, конечно же, не шибко продвинутая огородница, но даже меня кое-что малость... э-э-э-э... скажем мягко, удивило. «Охренительная» же идея (в натуре абсолютно дурацкая! — Прим. авт.) заключалась примерно в следующем: автор сего подвыпёрда закопал на самое дно грядок в огуречной теплице трубы, которые вдоль задней стенки теплицы вывел под самый ея потолок. Где (под самой крышей. — Прим. ред.) установил вентилятор, предназначенный, по задумке автора, подавать «страшно нагретый» воздух в те самые трубы. Пока всё понятно?
— Непонятно только зачем?
— Ща всосёшь! Туда же в грядки рядом с трубами он закопал пятилитровые пластиковые баклажки с водой. Смысл, ну или там принцип работы сей конструкции, согласно воспалённому воображению рационализатора-огородника, заключался в следующем: вентилятор гонит «раскалённый под крышей теплицы» (стоящей, напомним, в густой тени соседских туй! — Прим. ред.) воздух в трубы, от которых зело нагреваются баклажки с водой, и оттого огурцам завсегда тепло: ранней весной, летом, поздней осенью, днём и ночью. И даже студёной зимой. Теперь всосал?
Совсем немного времени понадобилось Геннадию, дабы всосать. Что, в общем-то, не мудрено и ни чуточки не сложно для любого гражданина, окончившего среднюю школу с мало-мальски приличными оценками в аттестате.
— М-м-м-м... Насколько мне известно по личному опыту, вентилятор должен гнать охлаждённый воздух, не так ли? Для чего, как мне кажется, его и выдумали. Вен-ти-ли-ро-вать! То бишь охлаждать. В противном случае, совершенно очевидно, хрена лысого кто бы эти вентиляторы в натуре покупал!
— В корень зришь, зеленушечка моя дорогая!
— Кроме того, — продолжил подбодрённый крокодил, — даже ежели хоть сколько-нибудь тёплый воздух когда-нибудь доберётся до закопанных баклажек, они, баклажки, ни фига ведь не нагреются, ибо всё тепло тут же рассеется в несравнимо большей массе всегда относительно холодного грунта. Земля же, в свою очередь, тоже шиша с два хоть сколь-нибудь потеплеет! (ввиду всё той же охренительной массивности, см. курс физики средней школы. — Прим. ред.) Самое же интересное, на мой неискушённый крокодильский взгляд, заключается, пожалуй, в том, что зимой вышеуказанные баклажки уж точно напрочь замёрзнут к бебеням! Вопрос лишь в том, когда они оттают: к маю, июню или августу? Особливо в тени кудрявых туй в условиях нашего не шибко-то, как ты говоришь, комплиментарного климата. Самое то, наверное, как ты опять же говоришь, для «взращивания супертенелюбивых хладостойких огурцов». Они, судя по всему, густым мехом покрыты? Хе-хе-хе! Все уже читатели, поди, дотумкали, что речь об Эугении? Да уж! Гм... Воистину гуппи!
— Умница! Я же говорила, всосёшь! Воистину о нём! Вот и злосчастный главред «Садового огородничества» шибко приуныл, ибо неуёмный наш огурцевод-председатель настырно требовал срочного опубликования всей этой своей пурги на первых страницах вышеупомянутого высокорейтингового глянцевого журнала (по соседству с голыми тёлками и рекламой рассады бананов), с автоматически вытекающими оттель кучей авторских свидетельств, прав, гонораров и нехилых пожизненных процентов с повсеместного внедрения. Особливо в условиях вечной мерзлоты. Там закопанные баклажки с водой, по его офигительно авторитетному мнению, проявили б себя с наилучшей стороны! Ну... Кто бы спорил, ха-ха! Главред, разумеется, всячески отбивался, замыливал тему, месяцами не отвечал
— Всегда права, пора бы уж привыкнуть! Ну... почти... По крайней мере, частенько. Кстати, справедливости ради замечу: встречались-таки мне в натуре подобные печные... хм... художества-гундожества. У князя Гвидошки, к примеру, на подворье посередь палат белокаменных нечто подобное пень пнём торчит. Или пном пень? Не уверена, однако... Дык в тамошней печи не под — подище! — на пол-Салтанова царства хлебушка зараз испечь возможно! Да-а-а-а... У Эугения же и сухарей кулёк не насушишь, ха-ха! Кроме того, князюшка челяди полный двор содержит. Халявщики, мля, дармоеды! Кликнул, скажем, пожизненно проштрафившуюся сватью бабу Бабариху, приставил к печке её хоть на сутки, хоть на неделю! — и пущай себе топит да печёт без сна без продыху. А коль заснёт — на кол сучку жирную! ...Ой, кажись, занесло меня маленько, извиняйте, коли обидела кого. То ж совсем из другой оперы! В общем, шиш в нос Эугениева жинка на подобное подпишется! Скорее, его самого ссаными тряпками топить погонит, ха-ха! Печник же тот хитрожопый втюхивает лохам-нуворишам всяки понты печные, а они, ежели глыбже призадуматься-то, на хрен никому не нужны. Максимум однажды протопят их (чаще всего при сдаче-приёмке, ха-ха!), и после стоят на улице, пылятся без толку — памятники сумасбродству и раздолбайству. Вот где-то так, крокодяш.
Феофилактовна вновь попыталась было терроризировать в носе многострадальную козу, но та заблаговременно сныкалась где-то в бездонных глубях Марусиных носовых пазух, вследствие чего тщетные поиски дикошарой козявки довольно скоро потеряли всякий смысл. Не только здравый. Андреич же между тем продолжил удивлять редким здравомыслием:
— Ему-то на фига, скажите на милость, эта одеробла? К тому же с малопонятной печкой! У него, чё, палаты белокаменные? Дворовые сватьи... эти... бабы, мужики свои имеются?
— Ага, нашёл мне ещё князя заморского! Какие там палаты, скажешь, право, — голытьба безлошадная! Халупа халупой! — с кучей бестолковых неказистых сараюшек вокруг. Мне и самой чертовски интересно, и я, естественно, интересовалась, да люди добрые тоже в недоумении. В полнейших, так сказать, непонятках. А узнать, надо понимать, толком и не у кого, коль сам заказчик сего «шедевра» с соображалкой не шибко-то в ладах (чего о хитроване-печнике никак не скажешь, ха-ха!). Кто ж кроме него? Никто! А он... Все уже, надеюсь, дотумкали, да? Колываниха всяку околесицу там-сям по сему поводу мямлить пыжилась, типа какая крутая печка! — да разве ж хоть кто-нибудь вменяемый к сей пустолайке всурьёз прислушивается? Ответ очевидно отрицательный. Вот круг-то и замкнулся, ха-ха-ха!
— Не смешно!
— Отчего ж? Местами очень даже!
— Его б энергию да в нужное русло! О-о-о-о-о-о, сила!
«...Футбол — двадцать два бугая один мяч перекатывают! А вы выдайте каждому ну это... каток! Так они, двадцать два бугая, двадцать два бугая, да на полтора часа... да на полтора часа и на двадцать два бугая... два пишем, семь на ум пошло. Они всё поле заасфальтируют!..»
А. И. Райкин, монолог «Мысли рационализатора», фильм «Люди и манекены»
— Согласная я, все проезды в СНТ давно бы заасфальтировал. А так только деньги (на ремонт, к слову, всё тех же проездов! — Прим. авт.) регулярно разворовываются, и дело с концом! При этом человеческое стадо всё платит непонятно за что, платит и платит, и, что интересно, будет дальше платить, ха-ха! Вот же лохи! Но нам ведь с тобой всё это глубоко по фигу, правда ведь? Мы ведь не лохи? Да! — лохи не мы! А посему продолжим-ка наши изыскания. Э-э-э-э... Следующая часть обсуждаемого, так сказать, триптиха значительно менее объёмна, что зело, надеюсь, облегчит восприятие материала. Но там... Там совсем уж прямо... типа гуппи. Ну прям совсем!
— Серьёзно? Хм... Заинтриговала, душечка! Мы весь внимание, хе-хе!
— Что ещё, экскьюз муа, за душечка, зелень ты моя бриллиантовая ходячая?! Экое, однако, противное словцо! Гм... Ладно, будем надеяться, крокодяш, ты никакую фигу противную за пазухой на меня не крутил.
— Не крутил, милая, и не думал!
— Тэ-э-э-эк-с! В таком случае поговорим об огородничестве и всяком сопутствующем. Не возражаешь? ...Хорошечно! ...Понимаю, огородничество не твой профиль, тебе животноводство по душе... по животу... но ты всё-таки послушай! Конкретно же — об огуречных теплицах. Точнее, о конкретной теплице товарища нынешнего председателя. Казалось, бы, чего проще-то? — всё (ну практически всё!) о небольших теплицах известно почти что каждому огороднику: как и куда предпочтительнее устанавливать, как организовывать полив, прочие всякие премудрости. Казалось бы, да? — не тут-то было! Оригинальность — наше второе я! Вернее, его. Начнём, пожалуй, с того, что разместил он её в зарослях великорослых соседских туй (первую букву не перепутали! — Прим. ред.). Ну то бишь в самом тенистом месте на всём огороде. Уже интересно, правда, Ген? Свежо! Быть может, Эугений некий новый сорт супертенелюбивых хладостойких огурцов взращивает? И, наверное, именно по этой самой уважительной причине установил с южной (сиречь единственно в наших не шибко-то комплиментарных климатических условиях солнечной!) стороны теплицы большущую бочку для полива на высоком постаменте, напрочь перекрыв остатки поступающего в нея света. Хм... Возможно, возможно! Хоть нам ни о чём подобном в современном огурцеведении и неизвестно. Да никому неизвестно, ять это самое огурцеведение етить! К тому ж вышеуказанный горе-овощевод по каким-то своим, никому неведомым измышлизмам все теплицы не по правилам — фронтально, а именно торцами к югу соорудил. Не знаешь, случаем, исходя из какой такой высшей целесообразности? Вот и никто не знает, ха-ха! Я отчего-то уверена: он и сам сию целесообразность вряд ли пояснит. Ежели только особенностями национального выращивания супертенелюбивых хладостойких огурцов. Одного, ха-ха-ха! Оттого-то, смею предположить, он и один. И помидоров столько же.
— Кто один, Эугений? Или... у него?
— Именно у него! Солёный огурец у него один, вот что! Ну, может, парочка-троечка на донышке нашкребётся. От силы.
— Да? Не понял я чегой-то смысла сей огуречной части вашего триптиха, миледи.
— Не ищи смысла, где не надобно, Ген. Где не просят. Голова распухнет! Может ведь и лопнуть ненароком.
Сей же момент дверь в магазин с ужасающим грохотом распахнулась, снаружи пахнуло осенним дождём, автомобильным выхлопом, немытым мужским телом вкупе со зверчайшим перегаром. Да-а-а-а, потрясающее амбре! Даже соления Марусины перестоявшие чуток перешибло.
Такое впечатление, всё смешалось в доме... Тьфу ты! — там, конечно же, покамест ещё за дверью: водка, пиво, портвейн, и даже чувствовались тонкие нотки «Тройного» с «Огуречной». О как!
Малость погодя нетвёрдой царственной походкой ввалился и источник сих ароматных безобразий — крупный, недобритый, красномордый, неопределённого возраста мужчина с плохо запоминающимся лицом (увы, совсем плохо!), в резиновых сапогах, безразмерном кожаном плаще, насквозь промокшей дорогущей шляпе. Штанов и исподнего, уж извините, товарищи дотошные читатели, не разглядели.
Равно как абсолютно ничего не можем вам сообщить о реденьких слипшихся алкоголических волосьях под шляпой.
— Что за (пи-и-ип) ?! — взревел он с порога. — На всём микрорайоне водки не найти! Спасай, Феофилактовна! Спасай, родненькая (Пи-и-ип! Пи-и-ип! Пи-и-ип!)!!! Давай самую дорогую!
— Дык где ж её дорогую взять-то, гражданин начальник барин? Осталась только «Столичная». Остальную раскупили.
— Истопник сказал, что «Столичная» очень хороша от стронция! Грузи всё, что есть!
— Галича шарашите, уважаемый? — одобрям-с! Осталось где-то с пол-ящика.
— Хоть бы сколько! Насыпай!
— Кто этот матерщинник? — тихохонько, можно сказать, почти шёпотом осведомился чутка опешивший Геннадий Андреевич.
— Начальник! — столь же тихохонько отозвалась Маруся Феофилактовна.
— Какой ещё начальник? Завмагом женщина же какая-то, кажись, у вас.
— Просто: Очень Большой начальник — Очебон! Иван Иванович! Забыл, что ли? — с коими словами и метнулась обслуживать важнецкого покупателя.
То бишь насыпать.
— Что ещё, к ядрёне Матрёне, за Иван Иванович? — бурчал себе под нос изрядно озадаченный крокодил. — Не помню такого... Не помню... А-а-а-а-а, Иван Иваныч! Кажись, припоминаю! Как же-с, как же-с! Кажись, «Дом дружбы» типа помогал нам когда-то строить. Гм... А может, и нет, не помогал вовсе... Может, только мешал... Постарел, постарел-то как, мил человек! Да-а-а-а, водка никого не щадит. Даже Очень Больших начальников.
— Генька, старикашка! Ты ли это?! — крокодиловы размышления бесцеремонно прерваны.
В следующее мгновение Геннадий уже в удушливых медвежьих объятиях. Удушливых с перегара, надо понимать.
— Водка никого не щадит — эт ты точно подметил, Гендос! Эт я по себе знаю (пи-и-ип!)! Но люблю беленькую, так люблю-у-у-у (пи-и-ип!)! — иной раз больше, чем курить, даже больше баб! (Пи-и-ип!) Хм... Уж точно больше (пи-и-ип!) жены постылой!
— Иван Иваныч?! Сколько лет, сколько зим! — вовремя нашёлся Андреич. — Какими судьбами?!
— Сабонан с рабочим визитом прибыли-с, а у нас водка, как назло, закончилась. Кошмар! ...Так вы достроили тогда дом свой... этой... терпимости? Хе-хе-хе! — хоть дядечка и шибко пьяный, гляньте-ка, соображает неплохо, опять же память хоть куда. — А то я землю вашу хотел уж было тогда (пи-и-ип!) под винный магазин отдать. Не помню, честно говоря, как всё вышло. Ну... уж что вышло, то вышло.
— Достроили, достроили, уважаемый! Вашими молитвами! «Дом дружбы».
— Да какая ж там к бебеням дружба с голыми тёлками после второго стакана?! Скажешь тоже! ...Нашими молитвами? Гм... Пожалуй... Мы с Сабонаном за весь Соловецкий район ежечасно молимся. Да что там район, понимаешь, — за всё (пи-и-ип!) царство! Каков результат? Хрен его знает! Грядущие поколения рассудят... Ну, бывай, дружище! (Пи-и-ип!) Даст бог, свидимся! — с чем спешно удалился восвояси всё той же нетвёрдой царственной походкой. — Куда (пи-и-ип!) грёбаный водила запропастился?!! — орал дурниной уже в дверях. — (Пи-и-ип! Пи-и-ип! Пи-и-ип!)
Безукоризненно чистый, сверкающий белизной фартук главторграба всея микрорайона окончательно деморализовал и без того еле трепыхающегося рептилоида. Никаких вам сальных пятен, понимаешь, никаких следов прошлогоднего рассола и уж тем паче разбосяковавшихся галопирующих козявок — ничегошеньки-го-го!!!
— Когда ж сподобилась-то, родная?! — удивление крокодила в натуре безмерно.
— Жизнь заставит, дружок, и трусы, из-под колготок шерстяных, в прыжке переоденешь, не то что переобуешься!
— Не снимая?! Как это? Через голову, что ль?!
— Припрёт — узнаешь! Однако вся эта огурцовая шняга покамест всего лишь прелюдия оргазма. Теперь по сути, слухай сюда: забрёл как-то ко мне за пивком один весьма примечательный персонаж — главред местного издательства «Садовое огородничество». Редкий гость, но о-о-о-очень уважаемый! В прескверном, должно отметить, расположении духа. Вижу, плохо человеку, ох плохо-о-о-о! Пивка срочно требовалось. Я ему тогда в знак особого уважения ещё и воблы астраханской пару хвостов за просто так отгрузила. Он бутылочку тут же засосал, пока других покупателей не было, воблой по прилавку постучал, отпустило его, ну и разоткровенничался маленько, сердяга. Во-о-о-от, значится... Выяснилось: спит товарищ дорогой нынче отвратительно, с женой так вовсе не спит, детей почти не видит, кушает из рук вон плохо. Исхудал-с! А всё из-за чего? — ну спроси меня, спроси!
— Из-за чего?
— Оказывается, крокодяш, незадолго до того стали ему в издательство поступать какие-то дурацкие идеи. В письменном виде, надо понимать, с подробными фотоотчётами. Разумеется, фотки эти он мне показал. С кем-то же надо поделиться? Я, конечно же, не шибко продвинутая огородница, но даже меня кое-что малость... э-э-э-э... скажем мягко, удивило. «Охренительная» же идея (в натуре абсолютно дурацкая! — Прим. авт.) заключалась примерно в следующем: автор сего подвыпёрда закопал на самое дно грядок в огуречной теплице трубы, которые вдоль задней стенки теплицы вывел под самый ея потолок. Где (под самой крышей. — Прим. ред.) установил вентилятор, предназначенный, по задумке автора, подавать «страшно нагретый» воздух в те самые трубы. Пока всё понятно?
— Непонятно только зачем?
— Ща всосёшь! Туда же в грядки рядом с трубами он закопал пятилитровые пластиковые баклажки с водой. Смысл, ну или там принцип работы сей конструкции, согласно воспалённому воображению рационализатора-огородника, заключался в следующем: вентилятор гонит «раскалённый под крышей теплицы» (стоящей, напомним, в густой тени соседских туй! — Прим. ред.) воздух в трубы, от которых зело нагреваются баклажки с водой, и оттого огурцам завсегда тепло: ранней весной, летом, поздней осенью, днём и ночью. И даже студёной зимой. Теперь всосал?
Совсем немного времени понадобилось Геннадию, дабы всосать. Что, в общем-то, не мудрено и ни чуточки не сложно для любого гражданина, окончившего среднюю школу с мало-мальски приличными оценками в аттестате.
— М-м-м-м... Насколько мне известно по личному опыту, вентилятор должен гнать охлаждённый воздух, не так ли? Для чего, как мне кажется, его и выдумали. Вен-ти-ли-ро-вать! То бишь охлаждать. В противном случае, совершенно очевидно, хрена лысого кто бы эти вентиляторы в натуре покупал!
— В корень зришь, зеленушечка моя дорогая!
— Кроме того, — продолжил подбодрённый крокодил, — даже ежели хоть сколько-нибудь тёплый воздух когда-нибудь доберётся до закопанных баклажек, они, баклажки, ни фига ведь не нагреются, ибо всё тепло тут же рассеется в несравнимо большей массе всегда относительно холодного грунта. Земля же, в свою очередь, тоже шиша с два хоть сколь-нибудь потеплеет! (ввиду всё той же охренительной массивности, см. курс физики средней школы. — Прим. ред.) Самое же интересное, на мой неискушённый крокодильский взгляд, заключается, пожалуй, в том, что зимой вышеуказанные баклажки уж точно напрочь замёрзнут к бебеням! Вопрос лишь в том, когда они оттают: к маю, июню или августу? Особливо в тени кудрявых туй в условиях нашего не шибко-то, как ты говоришь, комплиментарного климата. Самое то, наверное, как ты опять же говоришь, для «взращивания супертенелюбивых хладостойких огурцов». Они, судя по всему, густым мехом покрыты? Хе-хе-хе! Все уже читатели, поди, дотумкали, что речь об Эугении? Да уж! Гм... Воистину гуппи!
— Умница! Я же говорила, всосёшь! Воистину о нём! Вот и злосчастный главред «Садового огородничества» шибко приуныл, ибо неуёмный наш огурцевод-председатель настырно требовал срочного опубликования всей этой своей пурги на первых страницах вышеупомянутого высокорейтингового глянцевого журнала (по соседству с голыми тёлками и рекламой рассады бананов), с автоматически вытекающими оттель кучей авторских свидетельств, прав, гонораров и нехилых пожизненных процентов с повсеместного внедрения. Особливо в условиях вечной мерзлоты. Там закопанные баклажки с водой, по его офигительно авторитетному мнению, проявили б себя с наилучшей стороны! Ну... Кто бы спорил, ха-ха! Главред, разумеется, всячески отбивался, замыливал тему, месяцами не отвечал
