читатели тут дюже интересуются: как же со взбалмошной Хильдур до сих пор уживается (пущай и эпизодически!) в меру упитанный, в самом расцвете сил, довольно молодой ещё душка Карлсон? (Не Такер!) Вы это серьёзно?!
Дык всё ж просто, аки сосиска молочная (только ГОСТ!) с горошком консервным! — он-то (Карлсон, не горошек!) большей частью на крыше ошивается, зато она (Бок) ни в одно чердачное (и даже мансардное!) окошко не пролазит! Соображаете? Короче, не надоедают оне друг дружке.
При этом, справедливости ради заметим, вышеуказанных леди, несмотря на пышность форм, бесформенными коровами, уж простите за алогизм, никакой язык не повернётся назвать! Даже суахили. Аппетитными — да, в самый раз!
И мордоличия ихние, хоть и имели некоторые признаки возрастной раскормленности, глаз не отвращали. Ввиду чего и та и другая пользовались вполне заслуженной (у некоторых категорий граждан даже повышенной!) популярностью. Причём, что интересно, у представителей обоих полов .
Пусть и хабалки. Есть в том, как многие считают, свой неповторимый секс-шарм! Их право, спорить не станем.
Потому-то, кстати, и Карлсон. И ещё мэни, мэни пипл, хе-хе!
Встречаются, бывает, у фрекен иногда вечерком за чайком с плюшками. Случается, и с продолжением. Интимным, да-с. Чего уж греха-то таить? Ну так ежели не часто, то и плюшки, согласитесь, не приедаются, и интимчик завсегда в кайф, хе-хе-хе! Процесс-то вельми дискретный: каждый раз — аки первый, понимать надобно.
Что в том такого? Не с Малышом же варакаться в кушерях? Тем паче ныне он и не малыш вовсе, а реально (в отличие от наших фрекен!) разожравшийся ещё с детства на высококалорийных Бокиных же харчах скандинав-русофоб. Он и дома-то теперь почти с женой не живёт, всё где-то в районе Северных потоков с аквалангом ошивается.
Опять же у гражданина Карлсона-который-живёт-на-крыше моторчик волшебный с передним ВОМ имеется. У него, вполне вероятно, и задний ВОМ есть, но об этом в другой раз в другом месте. Поелику тут и привлечь запросто могут. За пропаганду.
Нажал кнопочку козырную, обороты нужные настроил — и никаких проблем! Гуляй, рванина, от рубля и выше! Жужжит себе: туда-сюда, туда-сюда, и напрягаться-то особо без надобности. Даже не вспотеешь.
При этом главное ведь что?
«Главное — чтобы костюмчик сидел,
Непринуждённо, легко и вальяжно.
Всё остальное, поверьте, не важно,
Нет и не будет серьёзнее дел.
Главное — чтобы, главное — чтобы,
Главное — чтобы костюмчик сидел».
Л. Дербенёв, «Главное, чтобы костюмчик сидел»
Правильно! Главное — горючим вовремя дозаправиться, дабы оное в процессе не иссякло. Ибо так ведь и с подоконника звездануться недолго! Смекаете? Или в лестничный пролёт как бы невзначай упорхнуть. Раздосадованная дама в лёгком раже твёрдою рукою (иногда не менее твёрдою ногою!), уж поверьте, запросто может тому поспособствовать, хе-хе-хе!
А с заглохшим-то моторчиком, сами понимаете, и курица не птица! Особо долго не полетаешь. Крылышки дохловаты! Само собой разумеется, тот же костюмчик — отнюдь не последнее дело.
— Ой! — смущённо прикрутила громкость продавщица. — Никак помер кто? Неужто бедолага Чебуран уши склеил?!! Прости меня, Геночка, дуру грешную! Не дотумкала! ...Может, Карлсон на крыше откувыркался? Вернее, кувыркнулся. ...Малыш? ...Шапокляк?!
В спёртой магазинской атмосфере, пронизанной миазмами перестоявшей бочковой квашеной капусты, ароматами иных залежалых солений и подгнивших овощей, воцарилось тягостное безмолвие. Лишь припозднившаяся (и оттого зело оборзелая!) осенняя муха, яростно жужжа, пыталась отгрызть, видимо впрок, изрядный кусман варёной, неопределённого цвета, возраста и происхождения, весьма уважаемой всеми гражданами Великой Страны «Докторской» колбасы.
Ясный пень, сей же момент кто-то где-то на планете Земля заупокоился. Вне всяческих сомнений. Без базара! (Допускаем, от той же подтухшей колбасы, не вопрос!) Что ж, земля пухом, как говорится, светлая память.
Но уж точно не опухший Чебуран! И вообще, какого хрена?!
— Да не помер у нас никто, типун тебе на язык! Тьфу, тьфу, тьфу!!! — Андреич трижды сплюнул через левое плечо, топнул лапой и зачем-то воровато перекрестился. — С чего такие мерехлюндии?! День рождения у нас, понимать надобно!
— Фу-у-у-у! — с облегчением выдохнула Маруся. — У кого? Чебуранчик, что ль, любезный народился? ...Реанимировали?! Передай мои наилучшие...!
— У меня днюха, радость моя, у меня-а-а-а! Я-то грешным делом думал, ты ещё помнишь.
Некоторое время глубокий мыслительный процесс бороздил складками ума озадаченное чело гражданочки Феофилактовны — там, внутре ея, всяки-разны противоположности боролись с весьма призрачной надеждой на хоть какое-то единство. Однако не всегда, оказывается, безнадёга столь очевидна. Случаются и, так сказать, довольно вариативные эксклюзии, как это ни странно!
— Н-н-н-нда? Гм... Разумеется, помню, дядь Ген! Просто запамятовала малость. ...Ну-ка лапищи убери свои шаловливые от продуктов! — дурниной взревела она на кого-то позади Гены, да так, знаете ли, хм... брутально рыкнула, по-львиному! — не побоимся этого слова, крокодил аж пригнулся опасливо, вдруг срикошетит?! — Хлеб — позавчерашний, и неча тут ш-ш-шупальцами своими грязными мацать его! Покудова этот не сожрёте, другого не будет! ...Жалобную книгу?! (Пип) тебе!!! ...Вот и вали отседова, старый хрен, походи по району, полазай в говне, поищи, где свежее, стручок ты задроченный!.. Гм... Ты... это... того... вот что, дорогой мой Андреич... Поди-ка погуляй минуточек несколько, покури. ...Авоську-то оставь, милый друг! Куда ж я харчи праздничные слаживать буду?
Курить Андреич не стал. Просто погулял. Что называется, сам, мля, без ансамбля! Да и как, скажите на милость, господа хорошие, благородную трубку в дождь на ветру набивать и курить? Тем паче на ходу. Ну или, скажем, на плаву.
Чай не капитан вам шнявы какой-нибудь, понимаешь, одноногий Джон Сильвер — отважный морской волк с прокуренной штормами, просоленной бурными морями-океянами, извечной «носогрейкой» в зубах, а всего лишь обычный пресноводный крокодил. Опять же обе ноги (лапы) в наличии — какой же это на хрен сорвиголовый капитан-то, кар-р-рамба?!
К тому ж родом оне с самого верховья речушки Лимпопо, весьма, должно отметить, в тех местах обмелевшей. Короче, глубины боится бедолага наш, ха-ха-ха! Виданное ли дело? Посему, к слову, и зимнюю рыбалку недолюбливает. Хм... Да что там недолюбливает! — ссытся попросту на лёд выползть!
И валенок на лапищи великоразмерные его днём со свечкой не сыскать. ...На работу? На работу Гена зимой поверх двух шерстяных носков галоши разношенные натягивает. Резиновые же!
Сии монументальные говноступы когда-то на легендарном «Красном богатыре» по спецзаказу зроблены. Ему и дяде Стёпе. Да-да, тому самому Стёпе. Милиционеру. У которого фуражка гвоздиком пришпилена.
Пропал нынче легендарный «Богатырь» со всей своей весьма любимой пиплами продукцией, как и всё в натуре скрепно-традиционное. Канул в лету. А галошам-то сносу нет. Внуков переживут!
Между тем второй свой козырно-запасный «Данхилл» Геныч втихарца от дружка детства — Чандра — таки набил, сучок малосольный! Не избегнул искуса, бессовестная рептилия! Да и не больно-то, положа руку на сердце, совесть его терзала, ручонки загребущие тормозила!
А вас бы терзала, дорогие читатели / читательницы наши? В большинстве случаев не шибко, отчего-то сдаётся нам. Хотелось бы, конечно, по сему поводу маненько заблуждаться, однако, к превеликому нашему сожалению, по жизни именно так. Не шибко, и всё тут!
Совесть нынче вообще штука довольно замшелая и немодная. Туда же и стыд. К Нах-Наху.
Он бы и в карман изрядно курева сгрёб себе, кабы Львович весьма своевременно табачок с глаз завидущих долой не сныкал! Теперь вот хоть и малюсенький, а минус в карму. На ровном месте. Аки прыщ. Э-э-э-эх, зря!
«...Да, мир и любовь — это вам не хухры-мухры.
Вот сам Джордж Харрисон то ж самое говорил.
А ну-ка все хором затянули: «Харе Кришна!»
И взлюбили друг дружку со всех сил!
Харе Кришна, харя Кришны,
Кришны-Кришны харя-харя…»
М. Науменко, «Зоопарк», «Песня гуру»
Вернувшись в магазин, Гена вновь (что, собственно, и ожидалось!) застал Марусю Феофилактовну кручинящейся в гордом одиночестве. Редкие покупатели разбрелись по району, надо полагать, в поисках свежего мягкого вкусного пшеничного хлеба (оксюморон советско-соловецкого времени, не правда ли?).
Или же чутка подальше. Куда их, судя по всему, императивненько так, скажем мягко, отослала не шибко-то куртуазная продавщица.
Простим же милой безыскусной Машеньке лёгкую маргинально-классовую делинквентность в поведенциях, да будет так! Возможно, врождённую (как нынче модно умоблудствовать — генетическую. — Прим. ред.), а посему вполне себе привычную, даже в чём-то непредосудительную.
И не такие ведь опорожнения, согласитесь, вечерами (даже воскресными вечерами спасу от него, охальника, нет!) на шоу главного зомбоящикового Гуимплена случаются! Берегите себя, не пачкайтесь. А главное, берегите детей!
Уау! Геннадий-то наш, гляньте-ка, до сих пор под мухой, от же фрукт экзотский! — бодрячка, однако, словил опосля изрядной паечки «Готье». Да уж, словил так словил, ему нынче всё в кайф! Вот и не заткнёт никак фонтан, не даёт продыху ему. А стоило б хоть изредка!
— Чего такая грустная, радость моя? Хорошо ль Димон (Владимирович На. — Прим. авт.) поживает? Здоров ли, бодр? Ноги-руки-голова целы? Как новые татушки?
— Почём мне знать, дядь Ген? Эхе-хе-хе-хе-е-е-е! Выгнала я его... — весёлости при этом в Феофилактовне не наблюдалось совсем уже вот ну нисколечко! — Вместе с татушками похабными его да потаскушками!
Андреич вдруг сообразил, что сморозил виктимнейшую бестактность! И теперь надо бы хоть как-нибудь сложившуюся аховую ситуасьён спешно разруливать:
— Дык как же ж это ж?! Столько лет вместе! Столько лет! Ай-яй-яй-яй-яй! — запричитал он, словно дьячок, гундяво. — Ты уж извини, Машуль, не знал-с! Бес попутал-с!
Должно отметить, вопреки вполне презумптивным опасениям, удивительным образом никакой агрессии в обратку не последовало. Скорее, напротив — ещё большее уныние девушку обуяло. Прямо-таки затужило и пригорюнило!
— Ладноте, дружок, откуда ж Вам знать-то? — опечаленная Маруся сосредоточенно ковырялась в ухе стержнем от шариковой ручки (а Гена-то всё никак в толк взять не мог: с чего у неё ухи завсегда чёрные? Думал-думал, гадал-гадал — не нагадал. Ларчик-то, оказывается, вона как запросто открывается! — Прим. авт.). — Хотя, честно говоря, кое-кому не мешало б чаще появляться. (А кое-кому — ухи мыть! — Прим. ред.) Всё за хлебушком изредка да за хлебушком! Ну... Иногда за пивком. За водочкой, да... Цветочек бы хоть какой занюханный на праздник пролетарский поднёс! Поболтали б за жизнь, о том о сём. Глядишь, был бы в курсе. Но всем плевать. А-а-а-а, кстати, послушать не желаете? — я расскажу. Нет повести печальнее на свете...
Частенько, уверяем вас, так бывает: чем внешне разухабистей особа, тем тоньше ея душевные построения. Мимикрия в натуре рулит, ёж ихнюю хамелеоновую медь! Или хамелеоновскую?
Геннадий же свет наш Андреевич, как и большинство уважающих себя рептилоидов, зело, знаете ли, был охоч до всякого рода-племени мелодраматизмов. Так охоч — кушать иной раз без этих самых «-измов» не садился! Кусок парной буйволиной печени в пасть не лез! Представляете себе?!
И даже рёбрышки только что законно добытой на водопое молодой косули совершенно не тревожили изголодавшееся по свежатинке обоняние. Мазафака! О как охоч, прифигеть можно!
Однако заинтересованность почти что болезненную эту свою старался в подобных случаях особо не выпячивать, дабы, значится, чьи-либо душевные излияния по неосторожности на полуслове не прервать. Ибо чертовски, смеем вас уверить, иной раз хочется послушать, поелику себе-то завсегда бальзам на душу, коли другим хреново!
Посему товарищ Гай-Лимпоповский состроил ужасно чувствительное выражение обширной зелёной своей крокодильей морды, утёр засморканным платочком крокодильи же слезу с соплёй, напялил для пущей убедительности очки и эдак проникновенно-вкрадчиво осведомился как бы нехотя, как бы невзначай:
— Хочешь со мной об этом поговорить? Ты выговорись, выговорись, Машенька, душа моя! Поплачь дяденьке в жилетку, авось полегчает!
Никого ещё не тошнит, дорогие читатели? А нас уже! От одной лишь фразы: «Хочешь со мной об этом поговорить?» Тьфу ты, ёшкин зверь, пакость-то кака слюнявая!
Согласитесь, все эти доморощенные сеансы типа психотерапии особой пользы в большинстве случаев не приносят, зато интимно-персонифицированные данные, прочий задушевный компромат тут же всенепременно сливаются в окружающий макрокосм, и тогда, как поётся:
«...словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
Их разносят по умам!..»
В. Высоцкий, «Песенка о слухах»
Машенька, разумеется, в жилетку плакаться никаковским дяденькам, тем паче пресмыкающимся, никоим образом не подписывалась, даже Гене. Хоть и испытывала к последнему с детства смутное безотчётное влечение.
Стоп! Никакой зоофилии, дорогие товарищи! И не мечтайте! Здесь вам не тут, ять вашу етить! Не Эуропы, понимаешь, мегатолерантные, где ёжики с курочками почём зря совокупляются на досуге! Холодновато у нас, осмелимся предположить, как-то вот не до межвидовых девиаций с перверсиями.
Попросту характер золотой у крокодяши. В хомах сапиенсах ничего подобного и металлодетектором не обнаружить! Оттого и влечение у всех к рептилиям. Однако потрындеть мадаме иногда очень даже охота. Особливо со скуки зверчайшей.
— А чё тут говорить-то, выговариваться?
«Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с Нинулькою гулял с тёти Пашиной,
И в «Пекин» её водил, и в Сокольники...»
А. Галич, «Красный треугольник»
— Гм... Я, вне всяческих сумлений, Александра Аркадиевича (Галича! — не Кувшинова! — Прим. ред.) очень даже люблю и уважаю, — сумеречно продолжила Маруся Феофилактовна, — но то скорее не обо мне, то скорее об нём, о Дмитрии Владимирыче, да-а-а-а... И не с Нинулькой... м-м-м-м... с тёти Пашиной они там косорезили, а с Настюлькой. У тёти Пашеньки нашей разлюбезной, чтоб ты понимал, в родственниках никаких Нинулек и в помине-то нет!
— Мне тут в голову пришло... Странноватая какая-то у Владимирыча фамилия: «На». Не находишь? Эдак с правой: н-н-н-н-на тебе!!!
— Да какой там с правой?! — не смешите мои стоптанные балетки, милейший! Он попросту больше двух букв ни чёрта не запоминает! Зато каков олень! Самец вачажный! Фамилие же его в натуре по пачпорту...
Звёздная догадка светом нетленным (по Ф. Хитруку) озарила затуманенное чертовски несвежим «Готье аж 1762!» Генино сознание:
— А не та ли это Настенька, извини, что перебиваю, которая типа «под нужной ёлкой» (то бишь в интернете. — Прим. ред.) посидела, баблища на халяву со всяких там лоховатых Морозков, прочих Дедов Морозов срубила да женишка... э-э-э-э... партнёра, скажем так, по рекламному бизнесу подцепила видного носорогого ?
— Да уж! Нос у Владимирыча моего — что надо нос! Это не просто нос, — это что надо ко лбу приросло! Это ж...!
Дык всё ж просто, аки сосиска молочная (только ГОСТ!) с горошком консервным! — он-то (Карлсон, не горошек!) большей частью на крыше ошивается, зато она (Бок) ни в одно чердачное (и даже мансардное!) окошко не пролазит! Соображаете? Короче, не надоедают оне друг дружке.
При этом, справедливости ради заметим, вышеуказанных леди, несмотря на пышность форм, бесформенными коровами, уж простите за алогизм, никакой язык не повернётся назвать! Даже суахили. Аппетитными — да, в самый раз!
И мордоличия ихние, хоть и имели некоторые признаки возрастной раскормленности, глаз не отвращали. Ввиду чего и та и другая пользовались вполне заслуженной (у некоторых категорий граждан даже повышенной!) популярностью. Причём, что интересно, у представителей обоих полов .
Пусть и хабалки. Есть в том, как многие считают, свой неповторимый секс-шарм! Их право, спорить не станем.
Потому-то, кстати, и Карлсон. И ещё мэни, мэни пипл, хе-хе!
Встречаются, бывает, у фрекен иногда вечерком за чайком с плюшками. Случается, и с продолжением. Интимным, да-с. Чего уж греха-то таить? Ну так ежели не часто, то и плюшки, согласитесь, не приедаются, и интимчик завсегда в кайф, хе-хе-хе! Процесс-то вельми дискретный: каждый раз — аки первый, понимать надобно.
Что в том такого? Не с Малышом же варакаться в кушерях? Тем паче ныне он и не малыш вовсе, а реально (в отличие от наших фрекен!) разожравшийся ещё с детства на высококалорийных Бокиных же харчах скандинав-русофоб. Он и дома-то теперь почти с женой не живёт, всё где-то в районе Северных потоков с аквалангом ошивается.
Опять же у гражданина Карлсона-который-живёт-на-крыше моторчик волшебный с передним ВОМ имеется. У него, вполне вероятно, и задний ВОМ есть, но об этом в другой раз в другом месте. Поелику тут и привлечь запросто могут. За пропаганду.
Нажал кнопочку козырную, обороты нужные настроил — и никаких проблем! Гуляй, рванина, от рубля и выше! Жужжит себе: туда-сюда, туда-сюда, и напрягаться-то особо без надобности. Даже не вспотеешь.
При этом главное ведь что?
«Главное — чтобы костюмчик сидел,
Непринуждённо, легко и вальяжно.
Всё остальное, поверьте, не важно,
Нет и не будет серьёзнее дел.
Главное — чтобы, главное — чтобы,
Главное — чтобы костюмчик сидел».
Л. Дербенёв, «Главное, чтобы костюмчик сидел»
Правильно! Главное — горючим вовремя дозаправиться, дабы оное в процессе не иссякло. Ибо так ведь и с подоконника звездануться недолго! Смекаете? Или в лестничный пролёт как бы невзначай упорхнуть. Раздосадованная дама в лёгком раже твёрдою рукою (иногда не менее твёрдою ногою!), уж поверьте, запросто может тому поспособствовать, хе-хе-хе!
А с заглохшим-то моторчиком, сами понимаете, и курица не птица! Особо долго не полетаешь. Крылышки дохловаты! Само собой разумеется, тот же костюмчик — отнюдь не последнее дело.
— Ой! — смущённо прикрутила громкость продавщица. — Никак помер кто? Неужто бедолага Чебуран уши склеил?!! Прости меня, Геночка, дуру грешную! Не дотумкала! ...Может, Карлсон на крыше откувыркался? Вернее, кувыркнулся. ...Малыш? ...Шапокляк?!
В спёртой магазинской атмосфере, пронизанной миазмами перестоявшей бочковой квашеной капусты, ароматами иных залежалых солений и подгнивших овощей, воцарилось тягостное безмолвие. Лишь припозднившаяся (и оттого зело оборзелая!) осенняя муха, яростно жужжа, пыталась отгрызть, видимо впрок, изрядный кусман варёной, неопределённого цвета, возраста и происхождения, весьма уважаемой всеми гражданами Великой Страны «Докторской» колбасы.
Ясный пень, сей же момент кто-то где-то на планете Земля заупокоился. Вне всяческих сомнений. Без базара! (Допускаем, от той же подтухшей колбасы, не вопрос!) Что ж, земля пухом, как говорится, светлая память.
Но уж точно не опухший Чебуран! И вообще, какого хрена?!
— Да не помер у нас никто, типун тебе на язык! Тьфу, тьфу, тьфу!!! — Андреич трижды сплюнул через левое плечо, топнул лапой и зачем-то воровато перекрестился. — С чего такие мерехлюндии?! День рождения у нас, понимать надобно!
— Фу-у-у-у! — с облегчением выдохнула Маруся. — У кого? Чебуранчик, что ль, любезный народился? ...Реанимировали?! Передай мои наилучшие...!
— У меня днюха, радость моя, у меня-а-а-а! Я-то грешным делом думал, ты ещё помнишь.
Некоторое время глубокий мыслительный процесс бороздил складками ума озадаченное чело гражданочки Феофилактовны — там, внутре ея, всяки-разны противоположности боролись с весьма призрачной надеждой на хоть какое-то единство. Однако не всегда, оказывается, безнадёга столь очевидна. Случаются и, так сказать, довольно вариативные эксклюзии, как это ни странно!
— Н-н-н-нда? Гм... Разумеется, помню, дядь Ген! Просто запамятовала малость. ...Ну-ка лапищи убери свои шаловливые от продуктов! — дурниной взревела она на кого-то позади Гены, да так, знаете ли, хм... брутально рыкнула, по-львиному! — не побоимся этого слова, крокодил аж пригнулся опасливо, вдруг срикошетит?! — Хлеб — позавчерашний, и неча тут ш-ш-шупальцами своими грязными мацать его! Покудова этот не сожрёте, другого не будет! ...Жалобную книгу?! (Пип) тебе!!! ...Вот и вали отседова, старый хрен, походи по району, полазай в говне, поищи, где свежее, стручок ты задроченный!.. Гм... Ты... это... того... вот что, дорогой мой Андреич... Поди-ка погуляй минуточек несколько, покури. ...Авоську-то оставь, милый друг! Куда ж я харчи праздничные слаживать буду?
Курить Андреич не стал. Просто погулял. Что называется, сам, мля, без ансамбля! Да и как, скажите на милость, господа хорошие, благородную трубку в дождь на ветру набивать и курить? Тем паче на ходу. Ну или, скажем, на плаву.
Чай не капитан вам шнявы какой-нибудь, понимаешь, одноногий Джон Сильвер — отважный морской волк с прокуренной штормами, просоленной бурными морями-океянами, извечной «носогрейкой» в зубах, а всего лишь обычный пресноводный крокодил. Опять же обе ноги (лапы) в наличии — какой же это на хрен сорвиголовый капитан-то, кар-р-рамба?!
К тому ж родом оне с самого верховья речушки Лимпопо, весьма, должно отметить, в тех местах обмелевшей. Короче, глубины боится бедолага наш, ха-ха-ха! Виданное ли дело? Посему, к слову, и зимнюю рыбалку недолюбливает. Хм... Да что там недолюбливает! — ссытся попросту на лёд выползть!
И валенок на лапищи великоразмерные его днём со свечкой не сыскать. ...На работу? На работу Гена зимой поверх двух шерстяных носков галоши разношенные натягивает. Резиновые же!
Сии монументальные говноступы когда-то на легендарном «Красном богатыре» по спецзаказу зроблены. Ему и дяде Стёпе. Да-да, тому самому Стёпе. Милиционеру. У которого фуражка гвоздиком пришпилена.
Пропал нынче легендарный «Богатырь» со всей своей весьма любимой пиплами продукцией, как и всё в натуре скрепно-традиционное. Канул в лету. А галошам-то сносу нет. Внуков переживут!
Между тем второй свой козырно-запасный «Данхилл» Геныч втихарца от дружка детства — Чандра — таки набил, сучок малосольный! Не избегнул искуса, бессовестная рептилия! Да и не больно-то, положа руку на сердце, совесть его терзала, ручонки загребущие тормозила!
А вас бы терзала, дорогие читатели / читательницы наши? В большинстве случаев не шибко, отчего-то сдаётся нам. Хотелось бы, конечно, по сему поводу маненько заблуждаться, однако, к превеликому нашему сожалению, по жизни именно так. Не шибко, и всё тут!
Совесть нынче вообще штука довольно замшелая и немодная. Туда же и стыд. К Нах-Наху.
Он бы и в карман изрядно курева сгрёб себе, кабы Львович весьма своевременно табачок с глаз завидущих долой не сныкал! Теперь вот хоть и малюсенький, а минус в карму. На ровном месте. Аки прыщ. Э-э-э-эх, зря!
«...Да, мир и любовь — это вам не хухры-мухры.
Вот сам Джордж Харрисон то ж самое говорил.
А ну-ка все хором затянули: «Харе Кришна!»
И взлюбили друг дружку со всех сил!
Харе Кришна, харя Кришны,
Кришны-Кришны харя-харя…»
М. Науменко, «Зоопарк», «Песня гуру»
Вернувшись в магазин, Гена вновь (что, собственно, и ожидалось!) застал Марусю Феофилактовну кручинящейся в гордом одиночестве. Редкие покупатели разбрелись по району, надо полагать, в поисках свежего мягкого вкусного пшеничного хлеба (оксюморон советско-соловецкого времени, не правда ли?).
Или же чутка подальше. Куда их, судя по всему, императивненько так, скажем мягко, отослала не шибко-то куртуазная продавщица.
Простим же милой безыскусной Машеньке лёгкую маргинально-классовую делинквентность в поведенциях, да будет так! Возможно, врождённую (как нынче модно умоблудствовать — генетическую. — Прим. ред.), а посему вполне себе привычную, даже в чём-то непредосудительную.
И не такие ведь опорожнения, согласитесь, вечерами (даже воскресными вечерами спасу от него, охальника, нет!) на шоу главного зомбоящикового Гуимплена случаются! Берегите себя, не пачкайтесь. А главное, берегите детей!
Уау! Геннадий-то наш, гляньте-ка, до сих пор под мухой, от же фрукт экзотский! — бодрячка, однако, словил опосля изрядной паечки «Готье». Да уж, словил так словил, ему нынче всё в кайф! Вот и не заткнёт никак фонтан, не даёт продыху ему. А стоило б хоть изредка!
— Чего такая грустная, радость моя? Хорошо ль Димон (Владимирович На. — Прим. авт.) поживает? Здоров ли, бодр? Ноги-руки-голова целы? Как новые татушки?
— Почём мне знать, дядь Ген? Эхе-хе-хе-хе-е-е-е! Выгнала я его... — весёлости при этом в Феофилактовне не наблюдалось совсем уже вот ну нисколечко! — Вместе с татушками похабными его да потаскушками!
Андреич вдруг сообразил, что сморозил виктимнейшую бестактность! И теперь надо бы хоть как-нибудь сложившуюся аховую ситуасьён спешно разруливать:
— Дык как же ж это ж?! Столько лет вместе! Столько лет! Ай-яй-яй-яй-яй! — запричитал он, словно дьячок, гундяво. — Ты уж извини, Машуль, не знал-с! Бес попутал-с!
Должно отметить, вопреки вполне презумптивным опасениям, удивительным образом никакой агрессии в обратку не последовало. Скорее, напротив — ещё большее уныние девушку обуяло. Прямо-таки затужило и пригорюнило!
— Ладноте, дружок, откуда ж Вам знать-то? — опечаленная Маруся сосредоточенно ковырялась в ухе стержнем от шариковой ручки (а Гена-то всё никак в толк взять не мог: с чего у неё ухи завсегда чёрные? Думал-думал, гадал-гадал — не нагадал. Ларчик-то, оказывается, вона как запросто открывается! — Прим. авт.). — Хотя, честно говоря, кое-кому не мешало б чаще появляться. (А кое-кому — ухи мыть! — Прим. ред.) Всё за хлебушком изредка да за хлебушком! Ну... Иногда за пивком. За водочкой, да... Цветочек бы хоть какой занюханный на праздник пролетарский поднёс! Поболтали б за жизнь, о том о сём. Глядишь, был бы в курсе. Но всем плевать. А-а-а-а, кстати, послушать не желаете? — я расскажу. Нет повести печальнее на свете...
Частенько, уверяем вас, так бывает: чем внешне разухабистей особа, тем тоньше ея душевные построения. Мимикрия в натуре рулит, ёж ихнюю хамелеоновую медь! Или хамелеоновскую?
Геннадий же свет наш Андреевич, как и большинство уважающих себя рептилоидов, зело, знаете ли, был охоч до всякого рода-племени мелодраматизмов. Так охоч — кушать иной раз без этих самых «-измов» не садился! Кусок парной буйволиной печени в пасть не лез! Представляете себе?!
И даже рёбрышки только что законно добытой на водопое молодой косули совершенно не тревожили изголодавшееся по свежатинке обоняние. Мазафака! О как охоч, прифигеть можно!
Однако заинтересованность почти что болезненную эту свою старался в подобных случаях особо не выпячивать, дабы, значится, чьи-либо душевные излияния по неосторожности на полуслове не прервать. Ибо чертовски, смеем вас уверить, иной раз хочется послушать, поелику себе-то завсегда бальзам на душу, коли другим хреново!
Посему товарищ Гай-Лимпоповский состроил ужасно чувствительное выражение обширной зелёной своей крокодильей морды, утёр засморканным платочком крокодильи же слезу с соплёй, напялил для пущей убедительности очки и эдак проникновенно-вкрадчиво осведомился как бы нехотя, как бы невзначай:
— Хочешь со мной об этом поговорить? Ты выговорись, выговорись, Машенька, душа моя! Поплачь дяденьке в жилетку, авось полегчает!
Никого ещё не тошнит, дорогие читатели? А нас уже! От одной лишь фразы: «Хочешь со мной об этом поговорить?» Тьфу ты, ёшкин зверь, пакость-то кака слюнявая!
Согласитесь, все эти доморощенные сеансы типа психотерапии особой пользы в большинстве случаев не приносят, зато интимно-персонифицированные данные, прочий задушевный компромат тут же всенепременно сливаются в окружающий макрокосм, и тогда, как поётся:
«...словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
Их разносят по умам!..»
В. Высоцкий, «Песенка о слухах»
Машенька, разумеется, в жилетку плакаться никаковским дяденькам, тем паче пресмыкающимся, никоим образом не подписывалась, даже Гене. Хоть и испытывала к последнему с детства смутное безотчётное влечение.
Стоп! Никакой зоофилии, дорогие товарищи! И не мечтайте! Здесь вам не тут, ять вашу етить! Не Эуропы, понимаешь, мегатолерантные, где ёжики с курочками почём зря совокупляются на досуге! Холодновато у нас, осмелимся предположить, как-то вот не до межвидовых девиаций с перверсиями.
Попросту характер золотой у крокодяши. В хомах сапиенсах ничего подобного и металлодетектором не обнаружить! Оттого и влечение у всех к рептилиям. Однако потрындеть мадаме иногда очень даже охота. Особливо со скуки зверчайшей.
— А чё тут говорить-то, выговариваться?
«Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с Нинулькою гулял с тёти Пашиной,
И в «Пекин» её водил, и в Сокольники...»
А. Галич, «Красный треугольник»
— Гм... Я, вне всяческих сумлений, Александра Аркадиевича (Галича! — не Кувшинова! — Прим. ред.) очень даже люблю и уважаю, — сумеречно продолжила Маруся Феофилактовна, — но то скорее не обо мне, то скорее об нём, о Дмитрии Владимирыче, да-а-а-а... И не с Нинулькой... м-м-м-м... с тёти Пашиной они там косорезили, а с Настюлькой. У тёти Пашеньки нашей разлюбезной, чтоб ты понимал, в родственниках никаких Нинулек и в помине-то нет!
— Мне тут в голову пришло... Странноватая какая-то у Владимирыча фамилия: «На». Не находишь? Эдак с правой: н-н-н-н-на тебе!!!
— Да какой там с правой?! — не смешите мои стоптанные балетки, милейший! Он попросту больше двух букв ни чёрта не запоминает! Зато каков олень! Самец вачажный! Фамилие же его в натуре по пачпорту...
Звёздная догадка светом нетленным (по Ф. Хитруку) озарила затуманенное чертовски несвежим «Готье аж 1762!» Генино сознание:
— А не та ли это Настенька, извини, что перебиваю, которая типа «под нужной ёлкой» (то бишь в интернете. — Прим. ред.) посидела, баблища на халяву со всяких там лоховатых Морозков, прочих Дедов Морозов срубила да женишка... э-э-э-э... партнёра, скажем так, по рекламному бизнесу подцепила видного носорогого ?
— Да уж! Нос у Владимирыча моего — что надо нос! Это не просто нос, — это что надо ко лбу приросло! Это ж...!
