- Во имя ортэс, братья, стойте!
Завопи он что-нибудь про свет, милосердие или иное абстрактное понятие, осточертевшее и извращенное сетью подчинения, эффекта бы не было, или, скорее, он оказался бы обратным. Но странное, едва знакомое слово «ортэс» заставило притормозить даже наиболее ретивых мстителей.
Мысленно попросив у Света помощи, Фалькор помчался к собратьям. Бедный, бедный рыцарь, он позабыл старинный постулат: всякое доброе дело наказуемо, и не обратил внимания на еще один, вульгарно близкий по смыслу: «инициатива имеет инициатора».
Одним словом, к середине безумного дня белая верхушка ордена целиком сменилась на одного единственного белого главу – рыцаря-спасителя Фалькора. И самым обидным было то, что сам спаситель этой славы и этого бремени ни на ломаную медяшку не жаждал. Но везет тот, на ком едут. И Фалькор взвалил на себя бремя со смиренным вздохом и смутной надеждой, что теперь-то никто из его соратников не вздумает поднять руку на ортэс, а сам он когда-нибудь еще посидит на милой кухоньке. Там, где так вкусно пахнет домашним печеньем, где так спокойно и уютно, что даже соседство за одним столом с черным рыцарем ни капли не раздражает.
Когда встал вопрос о каре для «кукловодов», Фалькор почти растерялся. Те, кто провоцировал такое, на его взгляд, лишились самого права именоваться рыцарями Света, погрузившись даже не во Тьму, а в грязь, не имеющую оттенка.
Машинально рыцарь, теперь уже официально именуемый спасителем, положил руку на бутыль с волшебной водой. И та толкнулась ему в руку, будто просилась наружу. Фалькор снова осторожно открутил крышечку, и весь замок, собравшийся на суд, замер в благоговейном изумлении. Светящиеся искры, вылетевшие из-под крышки, снова накрыли искристой светлой и живой радугой-куполом все вокруг. Те, кто пострадал от серой сети, получил исцеление, а те, кто был причиной чужих мук и ждал наказания, были ему подвергнуты.
Нет, их не казнили и не пытали. Их кара оказалась иной. Вместо восьмерки – счастливого числа света – братьев-советчиков, помятых «благодарными» жертвами, теперь стояли, лежали, сидели создания, опутанные светлой сетью контролирующего заклинания.
Среди них были почтовые птицы – из тех, которых посылают в те края, где послание не доставить магией, сторожевые ящеры, призываемые для охраны форпостов света в самых суровых землях, и боевые жеребцы, бросаемые хозяевами в гущу безнадежного боя, зачастую даже без седока, лишь с единственной целью – закрыть брешь в обороне, дать разумным двуногим шанс уцелеть.
Фалькор оценил иронию кары и кривовато усмехнулся. Дошел смысл наказания и до призывающих к расправе с предателями рыцарей. Они разразились ликующими криками, почему-то прославляющими не только справедливость Света, но и Фалькора.
Будто в ответ на эти крики радужный дождь не ограничился преобразованием виновных, он сформировал в подтверждение уже врученных взбудораженными массами полномочий медальон. Украшение чем-то походило на носимые прежде братьями-советчиками, но сияло как белая звезда, излучая квинтэссенцию света. Это артефакт неведомая сила поместила точно на грудь Фалькора и оставила там. Ни застежки, ни цепочки камень не имел, просто висел на груди рыцаря и все.
А ведь тот, по собственному глубочайшему убеждению, был совершенно не при чем. Вся вина или заслуга – тут уж каждый пусть судит сам – заключалась лишь в том, что он последовал совету Черного Властелина. Но разве ж кого-то в этом можно было убедить? Фанатики порой такие фанатики, а уж светлые втройне. Фалькор познал это на собственной шкуре.
В сумасшедшей и по большей части самой ненавистной из всех - административной - круговерти для несчастного минуло несколько десятков дней. Когда рыцарь-спаситель понял, что еще одна папка с документами, еще один доклад брата-письмоводителя и еще одна исповедь-покаяние от очнувшихся рыцарей, и все – он станет не спасителем, а убийцей, рыцарь позорно бежал. Последней каплей стало вытряхнутое перед ним грязное белье гнусных деяний проспавшегося Серо и его команды. Этим, оказывается, такую гнусь, как уничтожение ортэс, поручали с мерзейшей систематичностью. Фалькор, мысленно кривясь от поступающей тошноты, выслушал всех с непроницаемым лицом и своей волей назначил бессрочное покаяние: служение в госпиталях, сиротских домах и приютах умирающих от неизлечимых болезней. Если уж смывать грязь с душ, то не затворничеством и не битвами с тьмой, а сражением с тьмой в собственных душах и милосердием.
Выпроводив захлебывающуюся восторгом и горящую жаждой немедленных действий команду, Фалькор сдался собственным желаниям. Ему даже не понадобился открытый портал, артефакт или помощь брата-открывающего пути. Медальон-кристалл на груди вспыхнул и переместил рыцаря к двери знакомой квартиры странного технического мира, служившего приютом ортэс.
Рыцарь потоптался, тщательно вытирая сапоги о влажный коврик, и неуверенно постучал. Вдруг Солнечная Дева дома? Замок щелкнул и дверь распахнулась. На пороге стоял осенний фэйри и с возмущением глядел на белого рыцаря. Вместо приветствия Фэб топнул ногой и капризно выпалил:
- Половина печенья моя, ортэс обещала! Уяснил?
- Э-м, - многозначительно ответил Фалькор и едва не поплатился за свою мудрую речь захлопнувшейся перед носом дверью, как к стоящему фэйри присоединились Зэр и Мария.
- Приветствую, белый, решил, наконец, возобновить тренировки с ортэс?
- Э-м, - теперь уже смущенно потупился рыцарь, у которого под гнетом многочисленных управленческих задач совершенно вылетела из головы необходимость обучения девушки элементарным правилам владения мечом. Он и о еде-то забыл напрочь и вспомнил только сейчас, когда пахнуло на него запахом печенья и… да, какого-то варева с мясом.
В животе у Фалькора не забурчало или заурчало, а хищно взрыкнуло столь громко, что Зэр осклабился, Фэб поморщился и буркнул: «Ладно, поделюсь», Маша же ухватила бедолагу за рукав и потащила на кухню, кормить.
Две тарелки странного, но ужасного вкусного красного и обжигающе горячего варева рыцарь сглотнул одним махом. Жареную картошку с котлетой ел уже медленнее, чувствуя, как приятная сонная сытость разливается по телу. А потом исчезло все, кроме ласковой тьмы, качавшей его, как в колыбели.
Очнулся Фалькор с блаженной улыбкой человека, впервые за несколько дней вкусно поевшего и толком выспавшегося. Весь такой счастливый он лежал в просторной мягкой кровати пару минут, пока до рыцаря не дошло, что собственная его узкая кровать подобными просторами и удобством никогда не отличалась. Проклятая аскеза и ограничение во всем. Следом мужчина вспомнил, где именно прошли его последние сознательные минуты, и подорвался, словно опаздывал на пожар.
Он был почти одет, лишь котта покоилась на стуле рядом и шнуровку рубашки кто-то распустил, облегчая дыхание спящему. Первые пару секунд рыцарю было немного стыдно, а потом он решил наплевать на правила приличия. Не голый же он с парой девиц на ложе проснулся, ничьей скромности не умалил. И вообще, если всяким черным дроу можно трескать печенье на кухне у ортэс, то и белым рыцарям вздремнуть поблизости тоже никто не запретит. Хотели бы помешать, разбудили. А его сон тревожить не стали, наоборот, накормили, позаботились и дали выспаться.
Судя по положению солнца за окном, спал рыцарь недолго, самое большее пару часов. Разрушая эту наивную уверенность, слева от ложа раздался мелодичный смешок и звонкий голос Древнего протянул:
- Ну и горазд же ты дрыхнуть! Более суток поваленным деревом в лесу лежал. Если б не черный, я бы тебя давно растормошил. И она запретила. Пожалела. Хотя… - Фэб сделал вид, что задумался, или в самом деле какая-то крупица сочувствия закралась в его буйное ледяное сердце. – Черный говорил, ты теперь владыка над рыцарями в своих мирах. А водить воинство – та еще морока. Умаялся с непривычки-то, особливо если о нуждах телесных забывал. Вы, люди, такие хрупкие порой, только поиграть соберешься, раз – и сломались.
Фэйри скорчил недовольную гримаску капризного ребенка, у игрушечного солдатика которого «случайно» отвалилась нога. А ведь ничего не делал, только пару… десятков раз на пол уронил, пяток наступил и разочек сжечь попытался, когда утопить не получилось.
- Леди Мария в доме? – споро одевшись под сентенцию Фэба, справился Фалькор.
- Занимается науками, у нее испытания завтра поутру, - ответил фэйри, не вдаваясь в подробности, смысла которых не ведал, да и не особенно стремился вникать. Если скачки по мирам и всякие веселые приключения Древнего забавляли, заставляя смириться с противоестественной связкой человек-фэйри, то науки технического мира, как точные, так и гуманитарные, навевали откровенную скуку. Потому Фэб удалился от ортэс на максимальное, какое только мог себе позволить без ущерба для комфортного бытия, расстояние и нашел подходящее занятие.
Он развлекался наблюдением за дрыхнущим рыцарем. Ну, как развлекался. Непросто смотрел. Поначалу часа три или пять пытался навеять засоне кошмар поужаснее. Тщетно! Рыцарь беспечно улыбался во сне и шлепал губами, будто видел что-то очень вкусное. Поскольку ни многоглавое с тысячью зев чудовище, прозванное Поглотитель Бытия, ни туманные кошмары Бездны Двора на право именоваться вкусной и здоровой пищей претендовать не могли, Фэб признал личное бессилие в деле выкошмаривания толстокожих идиотов.
Его чарам твердолобый чурбан-рыцарь оказался не по зубам. То ли слишком тупой, то ли слишком белый. Эх! Потому Древний придумал другое развлечение и вот уж ему-то отдался всеми сердцем, вдохновением и душой, которой, как напропалую врали в иных мирах, у фэйри обоих Дворов не имелось. Идиоты! Без души невозможен полет вдохновения, фантазия, радость и смех. Жестокими, по скудному разумению людей, Древние были, но чтоб бездушными – никогда!
Одним словом, вдохновившись разлукой с родиной и созерцанием чуда у водопада, Фэб принялся творить. А кто скажет – вытворять – тому не грех и в физиономию плюнуть! И вообще Фэб Кнутовище всегда любил умиротворяющие пейзажи. Гобеленами в иных покоях Холма он мог любоваться часами.
Потому фэйри засучил рукава, достал из-за пояса свои прекрасные кисти и принялся творить, отключившись от реальности. О, этот полет фантазии и радость созидания – они были не чужды Древнему, разумеется, на свой манер.
Кажется, пока он творил, в комнату заходил черный рыцарь. Но препятствовать работе не стал, даже пытался выразить одобрение – похлопать по плечу. Фэйри рефлекторно оскалился и чуть не оттяпал фамильярному дроу протянутую руку. Тот внял предупреждению острых зубов и удалился, посмеиваясь. Вроде как и ортэс в комнату не пустил. И к лучшему, нечего ЕМУ мешать!
Взбодренный сном рыцарь вскочил с кровати, а фэйри почти нетерпеливо – как каждому выдающемуся мастеру ему не терпелось узреть реакцию на свое творение – посоветовал:
- У ортэс есть купальня. Освежись, прежде чем предстать перед девой!
И даже ткнул рукой в нужном направлении.
Фалькор смущенно кивнул и побрел туда, куда сказали. Там-то перед высоким зеркалом над раковиной его и ждало столкновение с художественной реальностью. Сказать, что рыцарь заорал, было бы сильным преувеличением, но его сдавленный шокированный вопль Маша все-таки услыхала и поспешила на помощь.
Фэйри, разумеется, тоже ринулся в нужном направлении. Рыцарь стоял в ванной и палился в зеркало на свой торс, где играл всеми красками радуги водопад. Тот самый, у которого он давеча наполнял бутыль. А на спине, Фэб не был уверен, успел ли Фалькор разглядеть диво – простирались два зеленых холма Древних. Удачно получилось! Грудь и спина у рыцаря широкими оказались, а сон беспробудным.
Если касательно причин чудесного явления водопада на груди рыцаря у Маши могли быть какие-то сомнения, то Холмы на спине Фалькора, отраженные в зеркале, однозначно указывали на творца картинок.
Девушка только тихо вздохнула и спросила у проказника:
- Зачем?
- Красиво, - светло и безумно улыбнулся фэйри, пожимая плечами. Но все-таки опустился до чуть более развернутых пояснений: - Было скучно. Черный учит тебя и принес бумажки, на которые ты покупаешь еду, этот лишь спал и ел. Я взял плату.
Фалькор стал свеколько-красным, а Маша поспешила успокоить беднягу:
- Я не беру денег с друзей, Фэб! И шутка хороша лишь тогда, когда радует и того, над кем пошутили. Как смыть картинки?
- Никак, - оскалился обиженный фэйри, - или вместе с кожей. Содрать?
- Не надо, - поспешно отказалась девушка, уже немного зная своего вынужденного безумного соседа и то, что у него слово (любое, даже самое невозможное на первый взгляд) с делом не расходится.
Мария обратилась к рыцарю, фактически уволакивая фэйри за дверь:
- Прими душ, я тебе пока покушать разогрею. Гречку с тушенкой будешь? Поешь, и подумаем, как быть.
Фалькор покорно склонил голову. Живописные объемные картинки, неизвестно как оказавшиеся на теле, его, разумеется, волновали, но замечания проклятого фэйри кололи посильнее двух пейзажей на коже. Плоть - это всего лишь плоть. Как же так, он не думал ни о чем, принимая заботу ортэс, угощение и приют, думая в первую очередь о тепле душевном. А черный, именно черный, отплатил деве за заботу звонкой монетой.
То ли реальность решила посмеяться над рыцарем, то ли у Зэра имелась магическая возможность определить, что творится в доме ортэс. Когда Фалькор после поспешного омовения явился на кухню, там еще не было Марии, вероятно, разбирающейся с манерой фэйри шутить над спящими. Зато уже был проклятый черный.
- Кстати, поздравляю, рыцарь-спаситель, - отсалютовал белому чашкой с чаем дроу и не преминул глумливо ухмыльнуться, намекая на истинную ценность своих славословий. Небось, уже знал обо всем и не только о новом статусе Фалькора, но и о проделке фэйри и о муках совести белого рыцаря.
Потому в ответ на ехидные поздравления рыцарь лишь кивнул и спросил:
- Деньги мира ортэс, как их достать?
- Тебе мой способ не подойдет, - усмехнулся серокожий. – Я продал в лавке несколько камешков под туманным мороком и подложил деньги в шкатулку, где ортэс хранит сбережения.
Зэр говорил, а сам искоса посматривал на тощий кошель рыцаря, где едва ли сыщется десяток монет серебром. У белых, истинно белых, с деньгами всегда туго – не умеют ни грабить, ни торговать толком. Похоже, повышение в должности Фалькору достатка не прибавило. Этот блаженный о собственном благосостоянии как не думал прежде – есть где голову для сна преклонить, чем перекусить имеется – и ладно, - так не озаботился деньгами и теперь.
Фалькор же вздохнул, соглашаясь с мнением дроу: в том, что Мария примет оплату, рыцарь сильно сомневался. Выход, изобретенный хитроумным дроу, оценил не без зависти и одновременно согласился: он так не сможет. Ложь даже ради призрака выгоды недопустима. Подложить же в ту шкатулку, о которой говорит Зэр, монеты из собственного кошеля – не выход. Раскроют, обидятся и вернут. Придется, видно, просить дроу обменять его деньги на местные ради помощи ортэс. Унизительно, но ловкачом рыцарь отродясь не был и становиться не собирался. Дроу, конечно, не упустит случая подколоть, но, скорее всего, поможет. Он ведь не для себя, для Марии просить будет.
Завопи он что-нибудь про свет, милосердие или иное абстрактное понятие, осточертевшее и извращенное сетью подчинения, эффекта бы не было, или, скорее, он оказался бы обратным. Но странное, едва знакомое слово «ортэс» заставило притормозить даже наиболее ретивых мстителей.
Мысленно попросив у Света помощи, Фалькор помчался к собратьям. Бедный, бедный рыцарь, он позабыл старинный постулат: всякое доброе дело наказуемо, и не обратил внимания на еще один, вульгарно близкий по смыслу: «инициатива имеет инициатора».
Одним словом, к середине безумного дня белая верхушка ордена целиком сменилась на одного единственного белого главу – рыцаря-спасителя Фалькора. И самым обидным было то, что сам спаситель этой славы и этого бремени ни на ломаную медяшку не жаждал. Но везет тот, на ком едут. И Фалькор взвалил на себя бремя со смиренным вздохом и смутной надеждой, что теперь-то никто из его соратников не вздумает поднять руку на ортэс, а сам он когда-нибудь еще посидит на милой кухоньке. Там, где так вкусно пахнет домашним печеньем, где так спокойно и уютно, что даже соседство за одним столом с черным рыцарем ни капли не раздражает.
Когда встал вопрос о каре для «кукловодов», Фалькор почти растерялся. Те, кто провоцировал такое, на его взгляд, лишились самого права именоваться рыцарями Света, погрузившись даже не во Тьму, а в грязь, не имеющую оттенка.
Машинально рыцарь, теперь уже официально именуемый спасителем, положил руку на бутыль с волшебной водой. И та толкнулась ему в руку, будто просилась наружу. Фалькор снова осторожно открутил крышечку, и весь замок, собравшийся на суд, замер в благоговейном изумлении. Светящиеся искры, вылетевшие из-под крышки, снова накрыли искристой светлой и живой радугой-куполом все вокруг. Те, кто пострадал от серой сети, получил исцеление, а те, кто был причиной чужих мук и ждал наказания, были ему подвергнуты.
Нет, их не казнили и не пытали. Их кара оказалась иной. Вместо восьмерки – счастливого числа света – братьев-советчиков, помятых «благодарными» жертвами, теперь стояли, лежали, сидели создания, опутанные светлой сетью контролирующего заклинания.
Среди них были почтовые птицы – из тех, которых посылают в те края, где послание не доставить магией, сторожевые ящеры, призываемые для охраны форпостов света в самых суровых землях, и боевые жеребцы, бросаемые хозяевами в гущу безнадежного боя, зачастую даже без седока, лишь с единственной целью – закрыть брешь в обороне, дать разумным двуногим шанс уцелеть.
Фалькор оценил иронию кары и кривовато усмехнулся. Дошел смысл наказания и до призывающих к расправе с предателями рыцарей. Они разразились ликующими криками, почему-то прославляющими не только справедливость Света, но и Фалькора.
Будто в ответ на эти крики радужный дождь не ограничился преобразованием виновных, он сформировал в подтверждение уже врученных взбудораженными массами полномочий медальон. Украшение чем-то походило на носимые прежде братьями-советчиками, но сияло как белая звезда, излучая квинтэссенцию света. Это артефакт неведомая сила поместила точно на грудь Фалькора и оставила там. Ни застежки, ни цепочки камень не имел, просто висел на груди рыцаря и все.
А ведь тот, по собственному глубочайшему убеждению, был совершенно не при чем. Вся вина или заслуга – тут уж каждый пусть судит сам – заключалась лишь в том, что он последовал совету Черного Властелина. Но разве ж кого-то в этом можно было убедить? Фанатики порой такие фанатики, а уж светлые втройне. Фалькор познал это на собственной шкуре.
Глава 27. Право на отдых и подарки
В сумасшедшей и по большей части самой ненавистной из всех - административной - круговерти для несчастного минуло несколько десятков дней. Когда рыцарь-спаситель понял, что еще одна папка с документами, еще один доклад брата-письмоводителя и еще одна исповедь-покаяние от очнувшихся рыцарей, и все – он станет не спасителем, а убийцей, рыцарь позорно бежал. Последней каплей стало вытряхнутое перед ним грязное белье гнусных деяний проспавшегося Серо и его команды. Этим, оказывается, такую гнусь, как уничтожение ортэс, поручали с мерзейшей систематичностью. Фалькор, мысленно кривясь от поступающей тошноты, выслушал всех с непроницаемым лицом и своей волей назначил бессрочное покаяние: служение в госпиталях, сиротских домах и приютах умирающих от неизлечимых болезней. Если уж смывать грязь с душ, то не затворничеством и не битвами с тьмой, а сражением с тьмой в собственных душах и милосердием.
Выпроводив захлебывающуюся восторгом и горящую жаждой немедленных действий команду, Фалькор сдался собственным желаниям. Ему даже не понадобился открытый портал, артефакт или помощь брата-открывающего пути. Медальон-кристалл на груди вспыхнул и переместил рыцаря к двери знакомой квартиры странного технического мира, служившего приютом ортэс.
Рыцарь потоптался, тщательно вытирая сапоги о влажный коврик, и неуверенно постучал. Вдруг Солнечная Дева дома? Замок щелкнул и дверь распахнулась. На пороге стоял осенний фэйри и с возмущением глядел на белого рыцаря. Вместо приветствия Фэб топнул ногой и капризно выпалил:
- Половина печенья моя, ортэс обещала! Уяснил?
- Э-м, - многозначительно ответил Фалькор и едва не поплатился за свою мудрую речь захлопнувшейся перед носом дверью, как к стоящему фэйри присоединились Зэр и Мария.
- Приветствую, белый, решил, наконец, возобновить тренировки с ортэс?
- Э-м, - теперь уже смущенно потупился рыцарь, у которого под гнетом многочисленных управленческих задач совершенно вылетела из головы необходимость обучения девушки элементарным правилам владения мечом. Он и о еде-то забыл напрочь и вспомнил только сейчас, когда пахнуло на него запахом печенья и… да, какого-то варева с мясом.
В животе у Фалькора не забурчало или заурчало, а хищно взрыкнуло столь громко, что Зэр осклабился, Фэб поморщился и буркнул: «Ладно, поделюсь», Маша же ухватила бедолагу за рукав и потащила на кухню, кормить.
Две тарелки странного, но ужасного вкусного красного и обжигающе горячего варева рыцарь сглотнул одним махом. Жареную картошку с котлетой ел уже медленнее, чувствуя, как приятная сонная сытость разливается по телу. А потом исчезло все, кроме ласковой тьмы, качавшей его, как в колыбели.
Очнулся Фалькор с блаженной улыбкой человека, впервые за несколько дней вкусно поевшего и толком выспавшегося. Весь такой счастливый он лежал в просторной мягкой кровати пару минут, пока до рыцаря не дошло, что собственная его узкая кровать подобными просторами и удобством никогда не отличалась. Проклятая аскеза и ограничение во всем. Следом мужчина вспомнил, где именно прошли его последние сознательные минуты, и подорвался, словно опаздывал на пожар.
Он был почти одет, лишь котта покоилась на стуле рядом и шнуровку рубашки кто-то распустил, облегчая дыхание спящему. Первые пару секунд рыцарю было немного стыдно, а потом он решил наплевать на правила приличия. Не голый же он с парой девиц на ложе проснулся, ничьей скромности не умалил. И вообще, если всяким черным дроу можно трескать печенье на кухне у ортэс, то и белым рыцарям вздремнуть поблизости тоже никто не запретит. Хотели бы помешать, разбудили. А его сон тревожить не стали, наоборот, накормили, позаботились и дали выспаться.
Судя по положению солнца за окном, спал рыцарь недолго, самое большее пару часов. Разрушая эту наивную уверенность, слева от ложа раздался мелодичный смешок и звонкий голос Древнего протянул:
- Ну и горазд же ты дрыхнуть! Более суток поваленным деревом в лесу лежал. Если б не черный, я бы тебя давно растормошил. И она запретила. Пожалела. Хотя… - Фэб сделал вид, что задумался, или в самом деле какая-то крупица сочувствия закралась в его буйное ледяное сердце. – Черный говорил, ты теперь владыка над рыцарями в своих мирах. А водить воинство – та еще морока. Умаялся с непривычки-то, особливо если о нуждах телесных забывал. Вы, люди, такие хрупкие порой, только поиграть соберешься, раз – и сломались.
Фэйри скорчил недовольную гримаску капризного ребенка, у игрушечного солдатика которого «случайно» отвалилась нога. А ведь ничего не делал, только пару… десятков раз на пол уронил, пяток наступил и разочек сжечь попытался, когда утопить не получилось.
- Леди Мария в доме? – споро одевшись под сентенцию Фэба, справился Фалькор.
- Занимается науками, у нее испытания завтра поутру, - ответил фэйри, не вдаваясь в подробности, смысла которых не ведал, да и не особенно стремился вникать. Если скачки по мирам и всякие веселые приключения Древнего забавляли, заставляя смириться с противоестественной связкой человек-фэйри, то науки технического мира, как точные, так и гуманитарные, навевали откровенную скуку. Потому Фэб удалился от ортэс на максимальное, какое только мог себе позволить без ущерба для комфортного бытия, расстояние и нашел подходящее занятие.
Он развлекался наблюдением за дрыхнущим рыцарем. Ну, как развлекался. Непросто смотрел. Поначалу часа три или пять пытался навеять засоне кошмар поужаснее. Тщетно! Рыцарь беспечно улыбался во сне и шлепал губами, будто видел что-то очень вкусное. Поскольку ни многоглавое с тысячью зев чудовище, прозванное Поглотитель Бытия, ни туманные кошмары Бездны Двора на право именоваться вкусной и здоровой пищей претендовать не могли, Фэб признал личное бессилие в деле выкошмаривания толстокожих идиотов.
Его чарам твердолобый чурбан-рыцарь оказался не по зубам. То ли слишком тупой, то ли слишком белый. Эх! Потому Древний придумал другое развлечение и вот уж ему-то отдался всеми сердцем, вдохновением и душой, которой, как напропалую врали в иных мирах, у фэйри обоих Дворов не имелось. Идиоты! Без души невозможен полет вдохновения, фантазия, радость и смех. Жестокими, по скудному разумению людей, Древние были, но чтоб бездушными – никогда!
Одним словом, вдохновившись разлукой с родиной и созерцанием чуда у водопада, Фэб принялся творить. А кто скажет – вытворять – тому не грех и в физиономию плюнуть! И вообще Фэб Кнутовище всегда любил умиротворяющие пейзажи. Гобеленами в иных покоях Холма он мог любоваться часами.
Потому фэйри засучил рукава, достал из-за пояса свои прекрасные кисти и принялся творить, отключившись от реальности. О, этот полет фантазии и радость созидания – они были не чужды Древнему, разумеется, на свой манер.
Кажется, пока он творил, в комнату заходил черный рыцарь. Но препятствовать работе не стал, даже пытался выразить одобрение – похлопать по плечу. Фэйри рефлекторно оскалился и чуть не оттяпал фамильярному дроу протянутую руку. Тот внял предупреждению острых зубов и удалился, посмеиваясь. Вроде как и ортэс в комнату не пустил. И к лучшему, нечего ЕМУ мешать!
Взбодренный сном рыцарь вскочил с кровати, а фэйри почти нетерпеливо – как каждому выдающемуся мастеру ему не терпелось узреть реакцию на свое творение – посоветовал:
- У ортэс есть купальня. Освежись, прежде чем предстать перед девой!
И даже ткнул рукой в нужном направлении.
Фалькор смущенно кивнул и побрел туда, куда сказали. Там-то перед высоким зеркалом над раковиной его и ждало столкновение с художественной реальностью. Сказать, что рыцарь заорал, было бы сильным преувеличением, но его сдавленный шокированный вопль Маша все-таки услыхала и поспешила на помощь.
Фэйри, разумеется, тоже ринулся в нужном направлении. Рыцарь стоял в ванной и палился в зеркало на свой торс, где играл всеми красками радуги водопад. Тот самый, у которого он давеча наполнял бутыль. А на спине, Фэб не был уверен, успел ли Фалькор разглядеть диво – простирались два зеленых холма Древних. Удачно получилось! Грудь и спина у рыцаря широкими оказались, а сон беспробудным.
Если касательно причин чудесного явления водопада на груди рыцаря у Маши могли быть какие-то сомнения, то Холмы на спине Фалькора, отраженные в зеркале, однозначно указывали на творца картинок.
Девушка только тихо вздохнула и спросила у проказника:
- Зачем?
- Красиво, - светло и безумно улыбнулся фэйри, пожимая плечами. Но все-таки опустился до чуть более развернутых пояснений: - Было скучно. Черный учит тебя и принес бумажки, на которые ты покупаешь еду, этот лишь спал и ел. Я взял плату.
Фалькор стал свеколько-красным, а Маша поспешила успокоить беднягу:
- Я не беру денег с друзей, Фэб! И шутка хороша лишь тогда, когда радует и того, над кем пошутили. Как смыть картинки?
- Никак, - оскалился обиженный фэйри, - или вместе с кожей. Содрать?
- Не надо, - поспешно отказалась девушка, уже немного зная своего вынужденного безумного соседа и то, что у него слово (любое, даже самое невозможное на первый взгляд) с делом не расходится.
Мария обратилась к рыцарю, фактически уволакивая фэйри за дверь:
- Прими душ, я тебе пока покушать разогрею. Гречку с тушенкой будешь? Поешь, и подумаем, как быть.
Фалькор покорно склонил голову. Живописные объемные картинки, неизвестно как оказавшиеся на теле, его, разумеется, волновали, но замечания проклятого фэйри кололи посильнее двух пейзажей на коже. Плоть - это всего лишь плоть. Как же так, он не думал ни о чем, принимая заботу ортэс, угощение и приют, думая в первую очередь о тепле душевном. А черный, именно черный, отплатил деве за заботу звонкой монетой.
То ли реальность решила посмеяться над рыцарем, то ли у Зэра имелась магическая возможность определить, что творится в доме ортэс. Когда Фалькор после поспешного омовения явился на кухню, там еще не было Марии, вероятно, разбирающейся с манерой фэйри шутить над спящими. Зато уже был проклятый черный.
- Кстати, поздравляю, рыцарь-спаситель, - отсалютовал белому чашкой с чаем дроу и не преминул глумливо ухмыльнуться, намекая на истинную ценность своих славословий. Небось, уже знал обо всем и не только о новом статусе Фалькора, но и о проделке фэйри и о муках совести белого рыцаря.
Потому в ответ на ехидные поздравления рыцарь лишь кивнул и спросил:
- Деньги мира ортэс, как их достать?
- Тебе мой способ не подойдет, - усмехнулся серокожий. – Я продал в лавке несколько камешков под туманным мороком и подложил деньги в шкатулку, где ортэс хранит сбережения.
Зэр говорил, а сам искоса посматривал на тощий кошель рыцаря, где едва ли сыщется десяток монет серебром. У белых, истинно белых, с деньгами всегда туго – не умеют ни грабить, ни торговать толком. Похоже, повышение в должности Фалькору достатка не прибавило. Этот блаженный о собственном благосостоянии как не думал прежде – есть где голову для сна преклонить, чем перекусить имеется – и ладно, - так не озаботился деньгами и теперь.
Фалькор же вздохнул, соглашаясь с мнением дроу: в том, что Мария примет оплату, рыцарь сильно сомневался. Выход, изобретенный хитроумным дроу, оценил не без зависти и одновременно согласился: он так не сможет. Ложь даже ради призрака выгоды недопустима. Подложить же в ту шкатулку, о которой говорит Зэр, монеты из собственного кошеля – не выход. Раскроют, обидятся и вернут. Придется, видно, просить дроу обменять его деньги на местные ради помощи ортэс. Унизительно, но ловкачом рыцарь отродясь не был и становиться не собирался. Дроу, конечно, не упустит случая подколоть, но, скорее всего, поможет. Он ведь не для себя, для Марии просить будет.
