- Ну, это мы еще поглядим. Сейчас не царское время. Кто она такая, чтобы тебе указывать, что делать?
- Как – кто? Она мать моя, и…
- Зина, ты уже взрослая. Работаешь, сама себе госпожа. С чего тебе ее слушаться?
- Так я живу с ней, а…
- А ты уйди от нее. Улыбнулась Ольга: - Ну, в самом деле, чего тебе держаться за мамину юбку? Поговори на заводе, уходи в общежитие. И все.
- Как «уйди»?! Зина, как подкошенная, рухнула на лавочку, расплескав Олин кефир: - Просто так? Взять и …??? Оля, а как я буду, я… Оля. Я все придумала.
Она подняла глаза и решительно посмотрела на подругу: - Уеду я, Оля. Вот тогда точно начнется у меня другая жизнь. На новом месте меня никто знать не будет и там я точно буду себе хозяйка. И все мои беды в прошлом останутся. Что скажешь, Оля?
Оля, удивленно застыв на месте, пока Зина говорила, вдруг ожила и заулыбалась: - Знаешь.. а ведь ты, права, подруга. Уезжай-ка ты отсюда! Здесь столько всего на тебя навалилось.. здесь тебе новой жизни долго не начать. А, пожалуй, и я с тобой уеду. Стройка идет, далеко от нас, в Сибири, большой завод строят. Поедем?
- Поедем! Да только.. как мне из дома сбежать?
- А друзья у тебя на что? Значит, так: пиши заявление, бери расчет, кайся матери, что все осознала и готова замуж и хоть куда, что она прикажет. А я пока нам билеты куплю. А ты вещички тихонько собери.
- А если она их найдет?
- А если найдет, поедешь, в чем есть! В Сибири все купишь!
- Так там же холодно, Оля! А если... Саша очухается? Если ... снова захочет ко мне вернуться?
- Начало июня на дворе, Зина. И в Сибири тоже лето! Саша не очухается. Не трать свою жизнь на пустые ожидания.
Она подала заявление. Теперь приходилось целый день выслушивать охи и ахи знакомых: что она делает? Куда собралась? Зина упорно молчала. С подругами не ходила. Опять засела дома. Потихоньку отнесла кое-что Ольге, чтобы мать не хватилась. Ольга права: остальное купим на месте. Главное вырваться.
Марья Гавриловна не приставала. Дочь тихая, сидит дома, значит вняла материнскому слову. Вечерами Зина, открыв окно или шила или вязала.
Однажды в темноте ее кто-то тихо окликнул. Круг света выхватил знакомую рубашку… Саша! Сердце остановилось. Она еле нашла в себе силы, чтобы встать.
- Зина, выйди, поговорить надо.
От звуков родного голоса у нее на глазах появились слезы. Но она сдержалась, не заплакала.
- Не могу, мать не пустит.
- Да ты в окно. Она и не заметит. Две сильные руки взяли ее за талию и осторожно поставили на землю в палисаднике.
- Пойдем, тут у заборчика поговорим под яблоней. С улицы не видно.
Сашин голос был вежлив и бесцветен. Зря она надеялась. Он не за тем пришел. Видно, какое-то дело. Но она покорно пошла за ним. Встала поодаль, прислонившись к дереву:
- Говори.
- Я, это .. Зин.. как поживаешь?
- Ты за этим пришел? Спросить, как поживаю?
- Ну, не только за этим. Он смутился.. В темноте затлел красным огонек сигареты: - Еще спросить хотел. Как здоровье твое? А то ты тут в обморок упала, говорят.
- Все хорошо у меня со здоровьем.
- Это хорошо. Его голос потеплел: - А еще говорят, ты увольняться хочешь. Мать велит дома сидеть.
- Да. Хочу. Как видишь сижу уже.
- Не представляю себе, что ты такой покорной стала. Не в твоем это характере. Хотя… Зин, ты прости меня… слухи какие-то по поселку ходят.
- Что я беременна, да? Ты про это хотел спросить?
- Ну, да, хотя я-то не верю, но…
- А кто тебе это сказал, Саша?
- Так… все говорят… и
- И ты пришел свою бывшую подругу еще сильнее унизить? Хотя… какая я тебе подруга? Так… бегала за тобой, как собачонка… ты меня и за человека не считал.
- Да, что ты, Зин, в самом деле! Когда я это так считал?! Почему ты обо мне такого мнения?
- Потому что ты Журченко поверил! Так кто ты после этого?
- Ну, так он друг мой был и…
- Так незаметно, что был! А мне твой бывший друг сказал, что ты ему меня за ненадобностью уступил. Как ненужную вещь. Сильные Сашины руки схватили ее за плечи и трясанули так сильно, что она чуть не упала.
- Ты что такое говоришь? Ты…
- Я правду говорю. Хоть свидетелей у этой правды нет. Ты же мне не поверишь. Ты ему поверишь.. уже поверил.
- Я убью эту гниду, я …Он почти хрипел от бешенства.
- Не кидайся словами. А то посадят и молодая жена останется. Твое счастье только начинается.
- Зин. Ты прости меня. Он подошел к ней поближе, она уловила родной, такой знакомый его запах… сердце опять защемило…
- Ты за этим пришел?
- Да. Я поговорить хотел. Извиниться. Что все так кончилось у нас с тобой. Но сердцу не прикажешь. Ты прости меня, Зин, если сможешь. Желаю тебе счастья. Верю, что скоро будешь ты счастлива с другим. И забудешь про меня.
- Спасибо на добром слове. Счастлива буду. Но тебя не забуду. Такое сложно забыть. Я тебе тоже желаю счастья. Прощай, Саша.
И она, не оглядываясь, пошла к дому.
Кажется, он все понял и не пытался с ней говорить больше. На проходной она с ним здоровалась, проверяла пропуск и брала пропуск у следующего. Кончено, так кончено. Чего уж...
Она видела как-то в магазине Татьяну. Сухо поздоровалась и пошла дальше. Она сильная и пусть все думают, что ей все равно.
- Что-то ты бледная стала, доченька. Иди-ка ты погуляй.
Марья Гавриловна, удивляясь покорности всегда строптивой дочери, сжалилась и отпустила ее из дома. Зина пошла одна в парк. Ушла в дальние аллеи, видеть никого не хотелось….
Она бесцельно бродила, когда в кустах, ее внимание привлек какой-то странный звук… кто-то то ли охал… то ли стонал… может, плохо кому? Она продираясь сквозь кусты, пролезла в чащу на небольшую полянку.
На траве лежала Юркина Тая. Одна из двух его самых закадычных подруг. Они с Лидкой не отходили от него не на шаг, смотрели ему в рот и все спорили на ком из них он женится.
Кофта на ней была расстегнута, юбка задралась. Босоножки и сумка валялись в стороне. По лицу была размазана яркая помада. Она тяжело дышала, взгляд был каким-то мутным…
- О, а вот и Зинуля! Какими судьбами? Забрела на огонек? Хочешь тоже? Давно пора! У березы стоял Юрка. Он смачно курил, сверля насмешливыми глазами Зину. Пиджак его валялся рядом с сумкой Таи. Расстегивая рубашку, он двинулся к Зине. Она заорала и сквозь кусты, не разбирая дороги, ломанулась назад.
Не помня себя, с диким криком, она неслась по аллее. И остановилась только, когда поняла, что убежала уже далеко. Здесь он ее не догонит. Да и не будет. Тая ревнива, она не отпустит.
Она тяжело плюхнулась на лавочку… пыталась отдышаться…
- Зина, это ты? Тихий голос ее окликнул. Федя.
- Федя, Слава Богу, а то я испугалась.
- Зина, тебя одну в парк опасно стало пускать. Чего ты орала? От ворот было слышно. Чего испугалась? Я на крик прибежал. Шел мимо. Ой, да ты поцарапалась вся, коса распустилась. Упала?
- Федя… это ужас такой.. Там Юрка.. с Таей в кустах.
- А ты не знала? Да он по очереди этих девиц туда таскает. А те делают вид, что не знают одна про другую. Совсем голову им заморочил. Ну, ничего, осень придет, вся любовь их закончится. Холодно будет.
- Это не любовь, Федя, это..
- Да знаю я, что это такое, Зин… оскорблять тебя не хотел… гадостью этой. Слово приличное подобрать пытался.
- Спасибо тебе, Феденька. За все спасибо.
Она благодарно погладила его по руке.
- Зин, я тебя спросить хочу… это правда, что ты увольняешься?
- Правда. Тебе могу сказать, ты не выдашь, уезжаю я, Федь. Нечего мне здесь делать. Мать меня хочет дома посадить и насильно замуж выдать, на улице в меня уже пальцем тыкают. Хочу на простор, уехать и все забыть… мы с Ольгой уже билеты купили. Завтра едем. Прощай, Федя, счастливо оставаться.
Она поцеловала его в щеку, встала со скамейки и пошла, не оглядываясь. Федя печально смотрел ей вслед: - Прощай, любимая Зиночка.... прощай…
Оля взяла билеты на дневной поезд. Подгадали так специально, чтобы мать была на работе. Все знали, что Оля уезжает. Но что в ее чемоданах Зинины вещи – никто. Даже Ритка.
Зина пойдет ее провожать. А что такого? Лучшая подруга, надо проводить. Марья Гавриловна была рада, что Ольга уезжает, не любила «эту ученую».
- Как приехала непонятно откуда, так и уезжает неизвестно куда. Скатертью дорога.
- Ну, почему Вы, мама, так говорите! Хорошая девушка. И мне жаль. Лучшую подругу теряю.
Зина изо всех сил делала вид, что печалится о расставании и что она останется тут без подруги одна.
- Да потому что залетная она, не нашего поля ягода. У нас в поселке люди простые, рабочие. А тут приехала одна такая… рассуждает, как профессор. И тебя с толку сбивает. Все учит, как с парнями себя надо вести. А у самой-то ни одного ухажера, уж кто бы говорил! Завидно ей, что за тобой увиваются. Вот она и пытается от тебя женихов отвадить. Я ее насквозь вижу!
Оля, и правда, приехала к ним в поселок год назад. Поступила работать на завод, жила в общежитии. Симпатичная: светлые волосы, голубые глаза. Но парней как-то не привечала… Были такие, кто пытался за ней ухаживать. Но она посмотрит пристально, усмехнется да и… скажет что-то вроде « - день-то какой сегодня… хороший, солнечный». И все. Молчит и улыбается. От такого у кавалеров дар речи пропадал, да и желание ухаживать тоже. Так и жила с остальными девушками в комнате в общежитии. Со всеми была приветлива, вежлива, но про себя ничего не говорила.
Как-то пришла на вечеринку к Зине, она тогда еще с Сашей встречалась, и с тех пор началась их… Поначалу это дружбой было не назвать: Оля любила книжки читать, но с Зиной они на эту тему не говорили. Так... встречались вместе в компаниях. И как-то болтать стали больше, на обеде в заводском сквере на лавочке сидеть. И говорили. Но не про книжки, а вообще… про жизнь. Оля с книжками не лезла. Однажды только Зина ее спросила про Блока. Когда у Татьяны в комнате книгу нашла. Оля тогда сказала, что да, поэт, дореволюционный. Прекрасные стихи писал. И не только он один. Много на свете было хороших поэтов. А книги вообще это целый мир. И замолчала. Зина сложнее азбуки в школе и выкроек по шитью, да разных журнальчиков и не читала ничего. Дома не держали. Незачем.
Зине она нравилась. Умная, верная, никогда не обманет, всегда совет дельный даст. Это не Ритка с ее вечными тряпками и парнями. Больше и поговорить не о чем. Так они и сблизились. Но и ей Оля про себя ничего не говорила. Да Зине и не надо было. Она с ней просто дружила и все. За чем ей ее прошлое? Когда настоящее есть.
Вечером, накануне отъезда, Зина вся извелась. Она никогда не покидала родительский дом. А тут.. бросить все, уехать. От родной, пусть и строгой, матери… в чужие края. Как там будет, как сложится… Может, остаться? Поговорят и забудут, да и мамаша успокоится. Отца у нее не было. Мать сказала, что умер очень давно. И больше Зина о нем ничего не знала. Пока однажды, делая уборку, случайно не нашла за комодом завалившийся за него, пожелтевший от времени конверт. Это было письмо ее отца. Из колонии. В нем он спрашивал, как прошли роды и просил мать, если сын родится, назвать того Виктором в честь его отца, а если дочь - Зинаидой, в честь матери. Ведь сел он надолго, и теперь родителей своих живых вряд ли увидит.
Зина тогда так испугалась, что запрятала письмо туда же, где и нашла. Матери ничего не сказала. Но думала иногда: дом этот им остался от деда с бабкой по материнской линии. Жили они с ними хорошо, те внучку любили. Но ни разу даже словом не обмолвились про отца и его родню. Как и не было их. И даже в поселке Зине не намекали на отца. Как будто и не знал никто. Вот как мать все устроила.
- Ты что-то грустная, Зиночка. Что с тобой?
- Да ничего, мама, голова болит. Пойду лягу спать пораньше.
И она ушла к себе, но еще долго лежала без сна, забывшись коротким тревожным сном почти на рассвете.
Летний рассвет в этот раз был хмурым – собирался дождь. Зина слышала, как встала мать, как ходила по дому, собираясь на работу. Ее не будила. Она теперь безработная. Пусть спит. Слезы наворачивались на глаза, капали на подушку. Зина кусала одеяло, чтобы не зарыдать. Прощай мама, прощай прошлая жизнь… Наконец, хлопнула дверь, мать ушла.
К обеду собралась и Зина. Расставание разрывало сердце. Она быстро оделась, накинула плащ с капюшоном, взяла сумку с документами. Закрыла входную дверь и, не оглядываясь, быстро, чтобы не передумать, пошла на автостанцию. Заморосил, кстати, дождь, она накинула капюшон на голову. В такую погоду на улицах никого, а если кого и встретит, кто разберет что у нее на лице: слезы или вода.
Сели в автобус с Ольгой. Зина молчала, кусая губы. Держалась. Оля не приставала, все понимая.
И только в вагоне, когда, качнувшись, тронулся поезд, она зарыдала, завыла в голос. Ольга взяла два билета в купе, других не было и пока они были в купе вдвоем.
- Господи, что я наделала, Оля! Зачем, куда я еду?! От родимой матери, от Сашеньки ненаглядного?! Что я на чужбине буду делать? Умру, я умру там!
- Зина, да ты что? Успокойся, соседей перепугаешь! Ну, нельзя же так!
- Что за шум? В купе заглянул проводник: - Девушка, случилось что?
- Вы нас извините, она впервые из дому уезжает, страшно ей. Она успокоится. Сейчас водички попьет и все хорошо будет.
- Ну, по такому случаю я ей чай принесу. Горячий, сладкий. Чтоб не так горевала. А то так рыдает, что, того гляди, стоп-кран срывать побежит.
Зина вдруг внезапно замолчала. Вскочила и, оттолкнув проводника, бросилась в коридор.
- Зина, ты куда?! Сумасшедшая!
- Девушка, ты что творишь?!
Из дверей купе выглядывали перепуганные пассажиры. Благо народу в вагоне пока было мало. Шустрый проводник, быстро догнав бежавшую в тамбур Зину, схватил ее за руки, не дав посягнуть на стоп-кран.
Крепко взяв за локоть, отвел ее обратно в купе. И с силой толкнул на диван.
- Вы что творите, гражданочка?! Под суд захотели?! Мне в милицию, может, Вас сдать?!
- Не надо, товарищ проводник! Она успокоится. Вот она и успокоилась уже.
После истерики силы Зины иссякли. Она молча сидела на своем месте, покачиваясь, глядя пустыми глазами в пол. Слез уже не было.
- Ладно. Пойду за чаем. А Вы тут ... следите за ней. Но если она еще раз такой фортель выкинет – ссажу на первой же станции!
Зина держала стакан, хрустела печеньем, Оля с сожалением следила за ней.
- Зина, чай глотни. Что ты сухое печенье ешь.
Зина подняла глаза на Олю… они были как у побитой собаки, такая в них была боль. Оля быстро полезла в пачку за печеньем: нестерпимо было смотреть на это, самой хотелось рыдать. Если она сейчас заплачет, что будет с Зиной…
- Здравствуйте, красавицы! Соседа пустите?
Вошедший новый пассажир, добродушный пухленький мужчина, в солидном пальто и шляпе, быстро заполонил собой маленькое купе. Начал размещать багаж под сидением, вешать пальто на вешалку, одновременно прося у проводника чай.
В купе замельтешила совсем другая жизнь и Ольга вдохнула с облегчением. Сейчас Зина совсем отвлечется и успокоится. При посторонних она уже так рыдать не будет.
- Меня Сергей Сергеич звать, красавицы, а вас как звать-величать? Ну, как командировка у меня отлично заканчивается, с такими барышнями еду!
