Эллирия быстро поняла, что у неё с новой знакомой много общего: Цтафа тоже была творческой, сложной натурой, переполненной тревогами относительно жизненного пути. Также мучили Цтафу и некоторые особенности организма, немощи и недуги… Что Эллирию особенно порадовало, Цтафа тоже тщательно обнюхивала угощения.
Возможно, жизнь Цтафы была ещё сложнее и несчастнее — по крайней мере, она нередко повторяла, что чувствует себя удивительной неудачницей… Однако порой Элли думала, что вообще-то у Цтафы всё замечательно. А в последние годы дела её и вовсе пошли в гору: одна из картин заняла первое место на всепланетном конкурсе, а другая висела аж в столичном Музее народного искусства. Вдобавок были и многочисленные выставки…
Цтафа просто любила жаловаться и сгущать краски. Она понятия не имела, что такое настоящие проблемы: когда долгие годы ушли на мохнатых червей (точнее, уползли), а после радикальной смены профессии закончить удалось всего три поэмы, да и те, кому сказать, — детские.
Хотя вообще-то Элли никогда не хотела сюсюкаться с подростками. Даже не думала о карьере воспитательницы или наставницы. К детям она была равнодушна. Но что поделать — одна на чужой планете… Надо было и быстро подзаработать, и набить руку на произведениях попроще.
В Сияющем доме творилась безумная суета. Все носятся, переговариваются, таскают сумки, аппаратуру… Роботесса-охранница начала деловито проверять у Элли приглашение… но вдруг выключилась. Глаза её замигали красным. Ну, ясно — села зарядка…
Эллирии оставалось только терпеливо выдохнуть, после чего самостоятельно покатить охранницу до ближайшего провода. Пару минут ждать, пока машина достаточно подкрепится, чтобы всё-таки проверить пропуск.
Эллирия одного не понимала — ну почему всё так? Сначала музыка в три утра, потом сыр, теперь охрана! Почему приходится брести по жизни, вечно спотыкаясь? Почему одним суждено порхать изо дня в день, а другим — только ползать? Кто вообще отвечает за качество роботесс? Эту старушку давно пора отправить на покой! Или хотя бы подлатать. К приезду лидерши управляющие могли бы и позаботиться об имидже города.
Но вот, все трудности были позади, и Эллирия (с изрядно подпорченным настроением) заторопилась переодеваться…
В гостевом зале оказалось всего несколько дам. Все уже нарядные: в серебряных костюмах, диадемах… Две высокие, подтянутые женщины молча смотрели в огромное круглое окно. Замерли будто статуи. Эллирия не разглядела их лица. Трое других, совсем ещё юницы, весело, но негромко беседовали на креслах у зеркал.
А вот и Цтафа. Эллирия узнала её со спины — настолько она выделялась. Хотя одеждой не отличалась от остальных: свободные брюки, серебряная рубашка без рукавов со строгим треугольным воротом, поблёскивающая тиара с искусственным розовым жемчугом. Но поза Цтафы — задумчивая, скорбная, усталая… о, сколько же в ней мудрости и горькой рассудительности!
Она сидела на кожаном табурете в уголке. Её худые хилые руки безвольно свисали. Взгляд был обращён в пол.
Элли подошла к подруге. Та не шевельнулась. Чёрные волосы обрамляли измождённое лицо. Смуглая кожа, обычно слегка золотистая, цветущая, сегодня почему-то казалась сероватой, словно охваченной неведомой болезнью.
Эта резкая перемена неприятно удивляла и даже пугала. Может, случилось нечто поистине ужасное?
Цтафа, заслуженная художница, чью картину приняли в народный музей, сегодня будет стоять перед камерами. В самом конце мероприятия госпожа председательница должна будет скидывать с башни цветы — прямо в фонтаны. Такова традиция (и очень красивая). Все взоры будут обращены к лидерше. Цтафа будет держать цветочное блюдо чуть поодаль — она должна выглядеть безупречно! Про неё наверняка немало напишут в местных новостях. Вдобавок кадры пойдут в исторические свитки…
Зачем она вообще пришла, когда настолько плоха? Надо было предупредить — управляющие подобрали бы замену!
Эллирия помахала рукой прямо перед лицом Цтафы, и та, наконец, подняла голову. Слегка улыбнулась. Белки тёмных глаз оказались слегка красноваты.
Точно хворая… Не заразила бы какой-нибудь гадостью.
— Как чувствуешь себя? — поинтересовалась Эллирия с подчёркнутой заботой в тоне.
— Да нормально. Если бы не спазм…
— Какой спазм?
— Глазной, какой же… Почти ничего не вижу.
Эллирия подвинула ближайший табурет и уселась рядом.
— Опять? Почему это началось?
— Вчера задержалась в Заповедном парке. Рисовала в темноте.
— Тебе ведь нельзя!
— Надо было… Ничего, сейчас дам глазам отдохнуть. Всё пройдёт, — она снова уставилась в пол.
Эллирии, с одной стороны, стало жаль подругу. Но с другой — а сколько ей говорили не перенапрягать глаза! Почему она опять себя разрушает? Конечно, Эллирия понимала, что виновато прежде всего вдохновение. И её саму оно регулярно мучило. Но это точно не повод портить здоровье вот настолько. Порой надо решительно взять себя в руки и остановить полёт музы.
— Все уже разошлись, я осталась одна. Рисовала дымчатую лигрицу, — вымученно начала Цтафа. — Она весь день провалялась на спине, удалось проработать полоски на её пузе. Когда ещё будет такая удача?
— Лигрицы часто ложатся на спину.
— Было жарко, её разморило. Вот она и лежала. В другой день бегала бы. Я не смогла бы закончить картину! Послезавтра уже выставка. Завтра сдавать.
— Ты что, затянула до последнего?
— Да всё уже готово, — отмахнулась она беспечно. — Надо только доделать глаза. Зачем-то я стала изображать их зажмуренными. Но как ни стараюсь — они всё время почему-то кажутся опухшими.
— Хворающая лигрица лежит на траве в страданиях — назови картину так. Будь оригинальной.
— Я уже нашла выход. Повезло, — слегка улыбнулась она. — Когда все разошлись, лигрица стала забавно дрыгать задней лапкой. Это видела только я. Смогла и записать… У меня будет отдельный зал. Я представлю несколько работ на тему дикой природы. Лигрица на огромном холсте — главное «блюдо», но ещё я сделаю голограммы с разными животными. И когда все будут заходить, то сразу увидят запись — ту, где дрыганье лапкой. Да, заходя, все будут умиляться. А как увидят саму картину — будут рассматривать одни лапы. Это просто психология, — усмехнулась Цтафа хитроумно. — Лапка только что дёргалась — значит, именно к этим частям тушки и надо присматриваться. Опухшие глаза никто не заметит. А если картину купят — ну, пока её снять, завернуть… Я успею ещё денёк над ней поработать.
Цтафа выдохнула, умолкла и снова сгорбилась.
Эллирия только подивилась: ну как она может со спокойной душой отправить на выставку неоконченный шедевр? Действительно тревожная личность так не сумела бы! А не придумывает ли Цтафа часть своих недугов, просто чтобы привлечь внимание?
Цтафа всё молча смотрела в пол…
— Как спазм? — вежливо осведомилась Эллирия, чтобы поддержать беседу.
Цтафа подняла измученный взор. Красных прожилок на белках будто бы стало ещё больше.
— Немного лучше, — с несчастной улыбкой отозвалась она.
— Сбегай в медицинские комнаты. Пусть там чего-нибудь закапают.
— Уже не успею…
— Почему ты не взяла капли с собой?
— Только недавно началось. Когда я уже подлетала.
— И ты сама вела аэро? В таком состоянии?
— А что было делать — выпрыгнуть?
Эллирия не ответила. В конце концов она не воспитательница, чтобы разжёвывать элементарное. Но тут Цтафа прищурилась.
— Ты что, ещё не переоделась? — вдруг прозрела она. — Времени-то уже сколько! Девятый час!
Но после столь внезапной вспышки энергии, Цтафа снова по-дедовски опустила голову… Эллирия промолчала, но подумала, что пора бы и впрямь пошевеливаться. Они со Цтафой пойдут с венками одними из последних, но подготовиться лучше заранее. Тем более можно пока выйти на улицу, полюбоваться торжеством. А то даже глупо выходит: просидеть весь праздник в гостевом зале, обсуждая спазмы.
— А у меня сегодня был плесневый сыр, — заявила Эллирия, натягивая рубашку. — Фэжа недосмотрела.
— Твою Фэжу давно пора сдать на переработку.
Эллирия ощутила неприятный укол. Цтафа была сейчас не очень вежлива! Да, понятно — роботесса уже старая. Но, во-первых, советы давать все умеют. А не хочет ли Цтафа дать ещё и денег, чтобы заменить ветошь на обновку? Во-вторых, это родная роботесса! Она приехала ещё с Д-504. Она уже больше сорока лет послушно служит одной семье. Цтафа не подумала, что иногда выбросить старую машину не так-то и просто? Сама же только говорила про психологию.
— Я бы лучше взяла ей помощницу, — только добавила Эллирия. — А сыр был вонюч. Надеюсь, я не отравилась. Хотя… чувствую странности в животе.
— А у меня болит пятка, — отозвалась Цтафа унылым, загробным тоном. — Почему эти ботинки такие неудобные? — повертела она ногой. — Подошва слишком ровная. Пятка должна слегка приподниматься. Я как её опустила в ботинок — так она сразу и заныла. В ту же секунду.
Но Эллирия только едва слышно фыркнула — о, ну сколько можно жалоб? Сегодня праздник, скоро получится увидеть саму председательницу! Ещё и некоторых других высокопоставленных дам. Такая возможность напитаться духом величия и успеха… Не пора ли создать торжественную атмосферу внутри себя?
— Я всегда кладу стельку с поддержкой в любой ботинок, — поделилась мудростью Элли. — Может, подложить под пятку хотя бы сложенный кусок ткани?
— Где взять его? — обвела Цтафа худощавыми руками зал. — Не обивку же отрывать. Нет, пожалуй, лучше пятку не трогать. Иначе она разболится ещё сильнее.
Эллирия не ответила. Вот в чём проблема: Цтафа не хочет ничего решать. Её устраивает и такая жизнь. Цтафа очень инертна, вяла. Конечно, Эллирия тоже не могла похвастаться большими запасами энергии или отменным здоровьем, но она хотя бы боролась с обстоятельствами, с невзгодами. Упорно боролась! Изо всех сил.
Вот если бы она недавно, увидев неисправную роботессу-охранницу, решила ничего не трогать, если бы села прямо на плиты и захныкала — одно дело! Но нет, она предпочла действовать — самостоятельно зарядила охранницу. И вот препятствие оказалось позади. Или если бы она съела утренний сыр, а потом развылась — одно дело! Но нет, она собрала волю в кулак и выкинула его. То препятствие тоже было преодолено…
Однако от внезапной мысли, что часть сыра всё-таки проглочена, подурнело…
Эллирия постаралась выбросить образ плесени из головы, но учащённое сердцебиение всё-таки поймало. Больше всего пугала картина, как вздутие, спазмы живота и прочие кошмары начнутся ровно в тот момент, когда она прямо под многочисленными камерами протянет председательнице венок.
Однако не в камерах было дело. Хоть перспектива прославиться отравлением на весь мир Эллирию и не прельщала, тут ещё были надежды на журналисток: не станут же они отправлять неудачные снимки. Небось, выберут только хорошие… Но председательница Наригаса всё увидит в любом случае. Всё услышит — каждое бульканье и все прочие утробные завывания…
Эллирия наконец переоделась и закрепила диадему. Разгладила рубашку, выпрямилась и присмотрелась к зеркалу.
Ну, в целом терпимо. Никаких пятен, измятости. Осанка гордая, в синих глазах — здоровый блеск. Короткие кудри слегка пушатся, но не топорщатся. Руки выглядят довольно сильными, крепкими, мышцы заметны. Если напрячь их получше, никто и не обратит внимание на некоторую их рыхлость, дряблость. Только кожа всё-таки чересчур белёсая, зеленоватая. Даже хуже обычного. Может, это всё-таки отравление?
Элли пригляделась к животу. Он у неё с давних пор немного выступал — не очень заметно, не то что бы свисал. И если втянуть его и выпрямить плечи, то фигура покажется вполне статной.
Впрочем, сегодня пузико выпирало больше обычного… Неужели это вздутие? И болезненная кожа, и пузо… Неужели сыр сделал своё грязное дело?
Эллирия попыталась спокойно выдохнуть. В конце концов она могла просто разволноваться и трагично наглотаться воздуха. Неудивительно — скоро получится переглянуться с самой лидершей Наригасой! А то и вдобавок улыбнуться ей — многозначительно, мудро. Дескать: да, мы-то с вами часто бываем на всевозможных праздниках. Нас уже ничем не удивишь. Годы как-никак. Но молодёжь-то пусть порадуется, чего. Да, годы… Вам уже девяноста восемь. А мне целых тридцать пять. Тоже вообще-то немало. О, жизнь… Куда летишь ты так стремительно?
И Наригаса ответит не менее мудрой улыбкой, после чего тихо обронит: «Сегодня изумительно тепло, вы не находите?». И завяжется короткая непринуждённая беседа…
— Посмотри, у меня не вздут живот? — поинтересовалась Эллирия.
— Есть немного, — вяло подняла Цтафа раскрасневшиеся глаза.
Элли нахмурилась. Цтафа должна была ответить иначе — надо было успокоить! А теперь… теперь тахикардия поистине разбушевалась.
— Не так сильно он и вздут, — нервно погладила себя по пузу Элли.
— Да как обычно, — пожала плечами Цтафа. — Просто свисает.
О, иногда говорить с ней — ещё хуже, чем с Фэжей! Эллирия только в очередной раз выдохнула…
Нет, ей решительно надоела обитель унылых звуков и тоски. Ну сколько можно сидеть с кислой мордой? За дверью полно чудесных развлечений, а Цтафа смотрит в пол — и всё потому, что не взяла с собой капли. А не взяла, потому что наивно надеялась, что спазмы в прошлом. Да, они были бы в прошлом! Если бы Цтафа меньше таращилась на лигрицу, которая дрыгает лапкой…
— Пойдём к фонтанам. А то всё самое интересное пропустим.
— Сейчас… Ещё немного… — скорбно отозвалась Цтафа. — Вторая пятка, кажется, тоже начинает болеть.
— Может, попросить у кого-нибудь стельки?
— Противно брать чужие, — только поморщилась она.
Эллирия терпеливо выдохнула…
— Дамы! — вдруг воскликнула одна из юниц, поднимаясь с кресла. — Пора.
— Нас будут показывать по всему миру! — добавила другая радостно.
Элли устало улыбнулась: о, эта юность. Наивная, резвая юность…
Две высокие, подтянутые женщины, которые до того неподвижно смотрели в окно будто изваяния, поставленные, чтобы пугать прохожих, теперь одновременно развернулись и молча, величественно направились к дверям. Элли бы усмехнулась из-за этой неуместной торжественности, но тут с удивлением узнала в одной из дам старую знакомую.
Ну да, это она, с курсов по съёмкам пейзажей. Эллирия изредка наведывалась туда из-за темперамента ведущей. Та очень сочно описывала природу, и Эллирия запоминала самые оригинальные выражения, чтобы нагло украсть их и использовать в творчестве. Но уже почти год Эллирия туда не заглядывала… Дама остановилась, присмотрелась, и тут её бледные губы озарила невозможно-сладкая улыбка.
— Эллирия! Как дела? Давно вас не видела!
— Всё отлично, — засияла и она. — Работаю пока над новым шедевром. Времени ни на что не остаётся.
— Опять про мальчиков история будет?
— Не совсем… Произведение более взрослое.
— А мне нравится ваш озорной детский слог. Ту историю, где на пансион нападают огромные ядовитые черви, я даже дочитала. Хотя под конец… стало жалко червей.
Вот это комплимент — одну из трёх работ «даже дочитала».
— Я перенесла туда собственные переживания, связанные с прежней специальностью. Черви — это символ прошлого. Мальчикам надо раздавить их всех, чтобы уничтожить вместе с ними наивные ожидания от жизни. Чтобы повзрослеть и найти смысл собственного существования.
Возможно, жизнь Цтафы была ещё сложнее и несчастнее — по крайней мере, она нередко повторяла, что чувствует себя удивительной неудачницей… Однако порой Элли думала, что вообще-то у Цтафы всё замечательно. А в последние годы дела её и вовсе пошли в гору: одна из картин заняла первое место на всепланетном конкурсе, а другая висела аж в столичном Музее народного искусства. Вдобавок были и многочисленные выставки…
Цтафа просто любила жаловаться и сгущать краски. Она понятия не имела, что такое настоящие проблемы: когда долгие годы ушли на мохнатых червей (точнее, уползли), а после радикальной смены профессии закончить удалось всего три поэмы, да и те, кому сказать, — детские.
Хотя вообще-то Элли никогда не хотела сюсюкаться с подростками. Даже не думала о карьере воспитательницы или наставницы. К детям она была равнодушна. Но что поделать — одна на чужой планете… Надо было и быстро подзаработать, и набить руку на произведениях попроще.
***
В Сияющем доме творилась безумная суета. Все носятся, переговариваются, таскают сумки, аппаратуру… Роботесса-охранница начала деловито проверять у Элли приглашение… но вдруг выключилась. Глаза её замигали красным. Ну, ясно — села зарядка…
Эллирии оставалось только терпеливо выдохнуть, после чего самостоятельно покатить охранницу до ближайшего провода. Пару минут ждать, пока машина достаточно подкрепится, чтобы всё-таки проверить пропуск.
Эллирия одного не понимала — ну почему всё так? Сначала музыка в три утра, потом сыр, теперь охрана! Почему приходится брести по жизни, вечно спотыкаясь? Почему одним суждено порхать изо дня в день, а другим — только ползать? Кто вообще отвечает за качество роботесс? Эту старушку давно пора отправить на покой! Или хотя бы подлатать. К приезду лидерши управляющие могли бы и позаботиться об имидже города.
Но вот, все трудности были позади, и Эллирия (с изрядно подпорченным настроением) заторопилась переодеваться…
В гостевом зале оказалось всего несколько дам. Все уже нарядные: в серебряных костюмах, диадемах… Две высокие, подтянутые женщины молча смотрели в огромное круглое окно. Замерли будто статуи. Эллирия не разглядела их лица. Трое других, совсем ещё юницы, весело, но негромко беседовали на креслах у зеркал.
А вот и Цтафа. Эллирия узнала её со спины — настолько она выделялась. Хотя одеждой не отличалась от остальных: свободные брюки, серебряная рубашка без рукавов со строгим треугольным воротом, поблёскивающая тиара с искусственным розовым жемчугом. Но поза Цтафы — задумчивая, скорбная, усталая… о, сколько же в ней мудрости и горькой рассудительности!
Она сидела на кожаном табурете в уголке. Её худые хилые руки безвольно свисали. Взгляд был обращён в пол.
Элли подошла к подруге. Та не шевельнулась. Чёрные волосы обрамляли измождённое лицо. Смуглая кожа, обычно слегка золотистая, цветущая, сегодня почему-то казалась сероватой, словно охваченной неведомой болезнью.
Эта резкая перемена неприятно удивляла и даже пугала. Может, случилось нечто поистине ужасное?
Цтафа, заслуженная художница, чью картину приняли в народный музей, сегодня будет стоять перед камерами. В самом конце мероприятия госпожа председательница должна будет скидывать с башни цветы — прямо в фонтаны. Такова традиция (и очень красивая). Все взоры будут обращены к лидерше. Цтафа будет держать цветочное блюдо чуть поодаль — она должна выглядеть безупречно! Про неё наверняка немало напишут в местных новостях. Вдобавок кадры пойдут в исторические свитки…
Зачем она вообще пришла, когда настолько плоха? Надо было предупредить — управляющие подобрали бы замену!
Эллирия помахала рукой прямо перед лицом Цтафы, и та, наконец, подняла голову. Слегка улыбнулась. Белки тёмных глаз оказались слегка красноваты.
Точно хворая… Не заразила бы какой-нибудь гадостью.
— Как чувствуешь себя? — поинтересовалась Эллирия с подчёркнутой заботой в тоне.
— Да нормально. Если бы не спазм…
— Какой спазм?
— Глазной, какой же… Почти ничего не вижу.
Эллирия подвинула ближайший табурет и уселась рядом.
— Опять? Почему это началось?
— Вчера задержалась в Заповедном парке. Рисовала в темноте.
— Тебе ведь нельзя!
— Надо было… Ничего, сейчас дам глазам отдохнуть. Всё пройдёт, — она снова уставилась в пол.
Эллирии, с одной стороны, стало жаль подругу. Но с другой — а сколько ей говорили не перенапрягать глаза! Почему она опять себя разрушает? Конечно, Эллирия понимала, что виновато прежде всего вдохновение. И её саму оно регулярно мучило. Но это точно не повод портить здоровье вот настолько. Порой надо решительно взять себя в руки и остановить полёт музы.
— Все уже разошлись, я осталась одна. Рисовала дымчатую лигрицу, — вымученно начала Цтафа. — Она весь день провалялась на спине, удалось проработать полоски на её пузе. Когда ещё будет такая удача?
— Лигрицы часто ложатся на спину.
— Было жарко, её разморило. Вот она и лежала. В другой день бегала бы. Я не смогла бы закончить картину! Послезавтра уже выставка. Завтра сдавать.
— Ты что, затянула до последнего?
— Да всё уже готово, — отмахнулась она беспечно. — Надо только доделать глаза. Зачем-то я стала изображать их зажмуренными. Но как ни стараюсь — они всё время почему-то кажутся опухшими.
— Хворающая лигрица лежит на траве в страданиях — назови картину так. Будь оригинальной.
— Я уже нашла выход. Повезло, — слегка улыбнулась она. — Когда все разошлись, лигрица стала забавно дрыгать задней лапкой. Это видела только я. Смогла и записать… У меня будет отдельный зал. Я представлю несколько работ на тему дикой природы. Лигрица на огромном холсте — главное «блюдо», но ещё я сделаю голограммы с разными животными. И когда все будут заходить, то сразу увидят запись — ту, где дрыганье лапкой. Да, заходя, все будут умиляться. А как увидят саму картину — будут рассматривать одни лапы. Это просто психология, — усмехнулась Цтафа хитроумно. — Лапка только что дёргалась — значит, именно к этим частям тушки и надо присматриваться. Опухшие глаза никто не заметит. А если картину купят — ну, пока её снять, завернуть… Я успею ещё денёк над ней поработать.
Цтафа выдохнула, умолкла и снова сгорбилась.
Эллирия только подивилась: ну как она может со спокойной душой отправить на выставку неоконченный шедевр? Действительно тревожная личность так не сумела бы! А не придумывает ли Цтафа часть своих недугов, просто чтобы привлечь внимание?
Глава 4. Вздутие живота
Цтафа всё молча смотрела в пол…
— Как спазм? — вежливо осведомилась Эллирия, чтобы поддержать беседу.
Цтафа подняла измученный взор. Красных прожилок на белках будто бы стало ещё больше.
— Немного лучше, — с несчастной улыбкой отозвалась она.
— Сбегай в медицинские комнаты. Пусть там чего-нибудь закапают.
— Уже не успею…
— Почему ты не взяла капли с собой?
— Только недавно началось. Когда я уже подлетала.
— И ты сама вела аэро? В таком состоянии?
— А что было делать — выпрыгнуть?
Эллирия не ответила. В конце концов она не воспитательница, чтобы разжёвывать элементарное. Но тут Цтафа прищурилась.
— Ты что, ещё не переоделась? — вдруг прозрела она. — Времени-то уже сколько! Девятый час!
Но после столь внезапной вспышки энергии, Цтафа снова по-дедовски опустила голову… Эллирия промолчала, но подумала, что пора бы и впрямь пошевеливаться. Они со Цтафой пойдут с венками одними из последних, но подготовиться лучше заранее. Тем более можно пока выйти на улицу, полюбоваться торжеством. А то даже глупо выходит: просидеть весь праздник в гостевом зале, обсуждая спазмы.
— А у меня сегодня был плесневый сыр, — заявила Эллирия, натягивая рубашку. — Фэжа недосмотрела.
— Твою Фэжу давно пора сдать на переработку.
Эллирия ощутила неприятный укол. Цтафа была сейчас не очень вежлива! Да, понятно — роботесса уже старая. Но, во-первых, советы давать все умеют. А не хочет ли Цтафа дать ещё и денег, чтобы заменить ветошь на обновку? Во-вторых, это родная роботесса! Она приехала ещё с Д-504. Она уже больше сорока лет послушно служит одной семье. Цтафа не подумала, что иногда выбросить старую машину не так-то и просто? Сама же только говорила про психологию.
— Я бы лучше взяла ей помощницу, — только добавила Эллирия. — А сыр был вонюч. Надеюсь, я не отравилась. Хотя… чувствую странности в животе.
— А у меня болит пятка, — отозвалась Цтафа унылым, загробным тоном. — Почему эти ботинки такие неудобные? — повертела она ногой. — Подошва слишком ровная. Пятка должна слегка приподниматься. Я как её опустила в ботинок — так она сразу и заныла. В ту же секунду.
Но Эллирия только едва слышно фыркнула — о, ну сколько можно жалоб? Сегодня праздник, скоро получится увидеть саму председательницу! Ещё и некоторых других высокопоставленных дам. Такая возможность напитаться духом величия и успеха… Не пора ли создать торжественную атмосферу внутри себя?
— Я всегда кладу стельку с поддержкой в любой ботинок, — поделилась мудростью Элли. — Может, подложить под пятку хотя бы сложенный кусок ткани?
— Где взять его? — обвела Цтафа худощавыми руками зал. — Не обивку же отрывать. Нет, пожалуй, лучше пятку не трогать. Иначе она разболится ещё сильнее.
Эллирия не ответила. Вот в чём проблема: Цтафа не хочет ничего решать. Её устраивает и такая жизнь. Цтафа очень инертна, вяла. Конечно, Эллирия тоже не могла похвастаться большими запасами энергии или отменным здоровьем, но она хотя бы боролась с обстоятельствами, с невзгодами. Упорно боролась! Изо всех сил.
Вот если бы она недавно, увидев неисправную роботессу-охранницу, решила ничего не трогать, если бы села прямо на плиты и захныкала — одно дело! Но нет, она предпочла действовать — самостоятельно зарядила охранницу. И вот препятствие оказалось позади. Или если бы она съела утренний сыр, а потом развылась — одно дело! Но нет, она собрала волю в кулак и выкинула его. То препятствие тоже было преодолено…
Однако от внезапной мысли, что часть сыра всё-таки проглочена, подурнело…
Эллирия постаралась выбросить образ плесени из головы, но учащённое сердцебиение всё-таки поймало. Больше всего пугала картина, как вздутие, спазмы живота и прочие кошмары начнутся ровно в тот момент, когда она прямо под многочисленными камерами протянет председательнице венок.
Однако не в камерах было дело. Хоть перспектива прославиться отравлением на весь мир Эллирию и не прельщала, тут ещё были надежды на журналисток: не станут же они отправлять неудачные снимки. Небось, выберут только хорошие… Но председательница Наригаса всё увидит в любом случае. Всё услышит — каждое бульканье и все прочие утробные завывания…
Эллирия наконец переоделась и закрепила диадему. Разгладила рубашку, выпрямилась и присмотрелась к зеркалу.
Ну, в целом терпимо. Никаких пятен, измятости. Осанка гордая, в синих глазах — здоровый блеск. Короткие кудри слегка пушатся, но не топорщатся. Руки выглядят довольно сильными, крепкими, мышцы заметны. Если напрячь их получше, никто и не обратит внимание на некоторую их рыхлость, дряблость. Только кожа всё-таки чересчур белёсая, зеленоватая. Даже хуже обычного. Может, это всё-таки отравление?
Элли пригляделась к животу. Он у неё с давних пор немного выступал — не очень заметно, не то что бы свисал. И если втянуть его и выпрямить плечи, то фигура покажется вполне статной.
Впрочем, сегодня пузико выпирало больше обычного… Неужели это вздутие? И болезненная кожа, и пузо… Неужели сыр сделал своё грязное дело?
Эллирия попыталась спокойно выдохнуть. В конце концов она могла просто разволноваться и трагично наглотаться воздуха. Неудивительно — скоро получится переглянуться с самой лидершей Наригасой! А то и вдобавок улыбнуться ей — многозначительно, мудро. Дескать: да, мы-то с вами часто бываем на всевозможных праздниках. Нас уже ничем не удивишь. Годы как-никак. Но молодёжь-то пусть порадуется, чего. Да, годы… Вам уже девяноста восемь. А мне целых тридцать пять. Тоже вообще-то немало. О, жизнь… Куда летишь ты так стремительно?
И Наригаса ответит не менее мудрой улыбкой, после чего тихо обронит: «Сегодня изумительно тепло, вы не находите?». И завяжется короткая непринуждённая беседа…
— Посмотри, у меня не вздут живот? — поинтересовалась Эллирия.
— Есть немного, — вяло подняла Цтафа раскрасневшиеся глаза.
Элли нахмурилась. Цтафа должна была ответить иначе — надо было успокоить! А теперь… теперь тахикардия поистине разбушевалась.
— Не так сильно он и вздут, — нервно погладила себя по пузу Элли.
— Да как обычно, — пожала плечами Цтафа. — Просто свисает.
О, иногда говорить с ней — ещё хуже, чем с Фэжей! Эллирия только в очередной раз выдохнула…
Нет, ей решительно надоела обитель унылых звуков и тоски. Ну сколько можно сидеть с кислой мордой? За дверью полно чудесных развлечений, а Цтафа смотрит в пол — и всё потому, что не взяла с собой капли. А не взяла, потому что наивно надеялась, что спазмы в прошлом. Да, они были бы в прошлом! Если бы Цтафа меньше таращилась на лигрицу, которая дрыгает лапкой…
— Пойдём к фонтанам. А то всё самое интересное пропустим.
— Сейчас… Ещё немного… — скорбно отозвалась Цтафа. — Вторая пятка, кажется, тоже начинает болеть.
— Может, попросить у кого-нибудь стельки?
— Противно брать чужие, — только поморщилась она.
Эллирия терпеливо выдохнула…
— Дамы! — вдруг воскликнула одна из юниц, поднимаясь с кресла. — Пора.
— Нас будут показывать по всему миру! — добавила другая радостно.
Элли устало улыбнулась: о, эта юность. Наивная, резвая юность…
Глава 5. Постыдный звездолёт
Две высокие, подтянутые женщины, которые до того неподвижно смотрели в окно будто изваяния, поставленные, чтобы пугать прохожих, теперь одновременно развернулись и молча, величественно направились к дверям. Элли бы усмехнулась из-за этой неуместной торжественности, но тут с удивлением узнала в одной из дам старую знакомую.
Ну да, это она, с курсов по съёмкам пейзажей. Эллирия изредка наведывалась туда из-за темперамента ведущей. Та очень сочно описывала природу, и Эллирия запоминала самые оригинальные выражения, чтобы нагло украсть их и использовать в творчестве. Но уже почти год Эллирия туда не заглядывала… Дама остановилась, присмотрелась, и тут её бледные губы озарила невозможно-сладкая улыбка.
— Эллирия! Как дела? Давно вас не видела!
— Всё отлично, — засияла и она. — Работаю пока над новым шедевром. Времени ни на что не остаётся.
— Опять про мальчиков история будет?
— Не совсем… Произведение более взрослое.
— А мне нравится ваш озорной детский слог. Ту историю, где на пансион нападают огромные ядовитые черви, я даже дочитала. Хотя под конец… стало жалко червей.
Вот это комплимент — одну из трёх работ «даже дочитала».
— Я перенесла туда собственные переживания, связанные с прежней специальностью. Черви — это символ прошлого. Мальчикам надо раздавить их всех, чтобы уничтожить вместе с ними наивные ожидания от жизни. Чтобы повзрослеть и найти смысл собственного существования.
