Я пожала плечами и вернула бумажку — вернее, то, что от нее осталось — на место.
— Ты зашла слишком далеко, Яна, — продолжил Влад. — Ты меня понимаешь? — Я молчала, и тогда он не выдержал: — Что ты от меня ждешь? Извинений?
— Нет, — ответила я наконец. — Всего лишь «здравствуй».
Влад рассмеялся.
Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся.
Влад прошел на кровать и сел, чтобы видеть меня. Предполагалось, что я повернусь, но я не стала поворачиваться. Сидела и разглядывала фотографию, пока ноутбук не погас. Тогда я вернулась к бумажке.
У меня были хорошие учителя.
И они научили меня сдерживать свои эмоции.
Отец, Наталья Заболоцкая, Янтарная, да даже сам Влад… И Кирилл. Самый главный учитель, за одну встречу показавший мне больше, чем все они за семнадцать лет.
— Ладно, — в итоге сказал Влад. Он продержался четыре минуты двадцать секунд — я засекала. В правом углу стола Влада стояли часы с острыми стрелками. — Ты не хочешь со мной разговаривать, верно?
Я молчала.
— Но мне от тебя ничего не нужно — этим займутся другие. Только один вопрос. Ответь мне на один вопрос, Яна. Прошу тебя. В знак нашей былой дружбы.
— Былой? — уточнила я, так и не повернувшись.
— Друзья не хранят секретов друг от друга, Яна, — сказал он с горечью. — Друзья не обманывают. Друзья не предают. Ведь ты всегда могла обратиться ко мне!..
— А ты всегда мог обратиться к моему отцу. Как будто я не знаю, что его слово для тебя — закон. А в выборе между законом и любовью… Ты порядочный человек, Влад, и я знаю, что бы ты выбрал.
Мне показалось, что он вздохнул.
Теперь не выдержала я. Напомнила:
— Я все ещё жду твой вопрос.
— Да, — отозвался он. — Вопрос. Кого тебе было приятнее целовать, Яна? Его — или меня?
И тут я поняла.
Поняла, что Влад стал свидетелем сцены, произошедшей между мной и Кириллом.
Поняла, что это он держал меня, когда я вернулась после разговора с Янтарной.
Поняла, что он знает — поцелуй ему не приснился.
Ощущения стереть сложнее, чем слова.
— Целовать? — я хмыкнула. — Я помню лишь об одном нашем с тобой поцелуе. Том самом, который тебе приснился. Увы…
— Можешь больше меня не обманывать, — отрезал Влад. — Я больше тебе этого не позволю. Я знаю, что это ты целовала меня тогда… Целовала, чтобы коснуться души, чтобы сбежать…
— Что ж, — отозвалась я равнодушно. — Радуйся.
Мне захотелось заплакать.
Вернуться на диван, уткнуться в подушку и реветь, как маленькой девочке, жаловаться на судьбу — и в первую очередь на себя.
За что? За что? За что?..
Мне кажется, Влад это почувствовал.
Я услышала, как скрипнула кровать. Учуяла его приближение. Заметила ладонь Влада, потянувшуюся к моему плечу, и сама отвела его в сторону, чтобы Влад меня не коснулся.
— Для тебя это все — игра, — заметил он. — Ты играешь со мной и моими чувствами. Играешь со своим отцом и мешаешь ему защитить тебя. Даже с тем твоим белым… играешь. Позволяешь приблизиться, чтобы потом резко выгнать. И смеешься. Над всеми нами смеешься.
— Я не смеюсь, — отозвалась равнодушно.
На этом терпение Влада закончилось. Кресло пришло в движение — он сам развернул меня, чтобы посмотреть в глаза.
И я посмотрела в ответ.
Подняла голову и посмотрела, если теперь я могу только смотреть.
Влад взялся за ручки кресла, перекрывая вход, и склонился ко мне.
— Смеешься, — повторил он.
Совсем близко.
— Не смеюсь, — стояла на своем я.
— И даже сейчас, — он на мгновение прикрыл глаза — темно-серые, грозовые глаза. — Даже сейчас ты со мной играешь. Ждешь, кто сдастся первым, ждешь, пока я сломаюсь… а я так близко, так близко к тому, чтобы сломаться.
Мне стало жалко его.
Но и себя я тоже жалела.
А потому продолжила… ну да, пожалуй, все-таки играть.
— Татьяна Валерьевна дома? — спросила тихо.
Влад безнадежно улыбнулся и ответил:
— Нет. Только ты — и я. Скоро приедет твой отец, и он доставит тебя до дома.
— Насколько скоро?
— Совсем скоро.
Он все ещё нависал надо мной и читал по моим глазам меня же. И тогда же я попросила:
— Можешь, дашь мне выйти?
Влад послушно отступил назад, и я поинтересовалась будничным тоном, будто никаких признаний перед этим не было:
— А почему ты не отправил мне ту фотографию? — и кивнула на потухший ноутбук.
Влад ухмыльнулся.
— Должно же и у меня быть что-то, о чем ты не знаешь?..
Отец приехал минуты через три. По ощущениям. На часы я больше не смотрела. Подошла к окну, отодвинула шторку — темную сетку, отливающую лиловым и бордовым, и принялась смотреть в окно. Комната Влада находилась на южной стороне, и окно выходило в хорошо обустроенный двор. На улице, радуясь солнышку, тусовалась малышня. И я вдруг захотела стать очень маленькой и сбежать. Или хотя бы вернуться к той одиннадцатилетней Яне, которой я была на момент знакомства с Владом. Чтобы, когда отец его представил, я не улыбнулась (и этим дала Владу мотив), а отвернулась в сторону.
Может, тогда мы были бы сейчас лучшими врагами.
Так Влад хотя бы остался в моей жизни не просто бывшим другом.
Так он вообще бы в ней остался.
Три минуты.
Три минуты солнца, клонящегося к горизонту.
Три минуты дыхания Влада в разнобой с моим.
Три минуты безнадежности.
А после раздался звонок, и Влад пошел открывать, оставив дверь незакрытой, и я направилась следом, и меня преследовали страх, и предвкушение, и разочарование.
Дверь распахнулась. Отец вошел внутрь. Пожал руку Владу, как будто тот был не учеником, а сыном. И только потом посмотрел на меня и произнес всего лишь два слова:
— Ты готова?
— Пальто, — ответила я. — И сумка.
Отец посмотрел на Влада.
Влад кивнул, и отец кивнул в ответ. Потом обратился ко мне, даже на меня не взглянув:
— Я буду ждать тебя внизу.
Он не делал мне никаких предупреждений, но слова отца прозвучали так, что предупреждения не требовались.
Влад снял с крючка пальто, протянул мне. Подал ботинки. И даже подсказал, где (на пуфике) взять сумку. А потом указал мне на дверь. И все молча, молча, молча.
Я задержалась перед зеркалом, чтобы поправить волосы и завязать шарф. После этого и в самом деле взялась за ручку двери. Но, прежде чем уйти, спросила:
— Могу я дать себе совет? Как бывшему другу?
Влад медленно (молча) кивнул, и тогда я произнесла:
— Присмотрись к Вике. В самом деле, присмотрись. Она вспоминает о тебе всякий раз, когда мы оказываемся рядом…
Я опустила ручку и вышла в подъезд.
Но не успела дверь захлопнуться, как я призналась:
— Именно ради того, чтобы заполучить тебя, она активировала тот портал, самый первый, который перенес нас к Янтарной. Лишь ради тебя.
Последним, что я увидела, были глаза Влада, удивленные глаза, будто он только что проснулся.
Я толкнула ручку двери и побежала по лестнице.
Восемь этажей.
На секунду понадеялась, что физическая усталость выветрит из моей головы все мысли. Однако я спустилась вниз, почти не устав. И мысли все же остались.
Когда-то я чуть не сбежала из дома.
Мне тогда было лет тринадцать, и у отца случился последний на моей памяти отпуск. Он целыми днями сидел дома, и я тоже сидела. И однажды, где-то спустя неделю, отец заявил, что мне хватит просиживать свою жизнь, что лучше бы я занялась чем-нибудь более полезным, чем компьютерные игры, что скоро я совсем одичаю… И все в таком духе.
Я не выдержала — тогда ещё не постигла терпение. Закинула в рюкзак пару яблок, консервы и все свои сбережения — тысячи полторы рублей, что ли… Схватила велосипед, тот самый мой велосипед, первый и единственный. И выскочила наружу, помчалась куда-то далеко, за город, в начале этой поездки мечтая только об одном — никогда не возвращаться, никогда больше не выслушивать ничего подобного.
Вернулась.
Когда достигла окраины города и поняла, что ещё сотня метров — и силы меня покинут. Сходила в кафе, купила себе молочный коктейль. Успокоилась. И вернулась. А отец будто даже не заметил моего отсутствия. Лишь кивнул, завидев меня и велосипед…
Сейчас у меня с собой не было ни яблок, ни консервов. Ни даже денег. Только сумка, полная учебников и тетрадей, пенал с канцелярскими принадлежностями, ключи от моего — не моего — дома и новый телефон, на который я копила деньги последний год.
Да и куда мне было теперь бежать?..
Когда понятно, от кого, но не понятно, к кому?.. Если никто теперь не вызывает доверия? Никто. Лишь только Яр, но я даже не знаю, где он живет.
Яр.
Мне вдруг очень захотелось с ним увидеться, но я понимала, что в ближайшее время осуществить это не получится.
Покинув подъезд, я принялась искать взглядом машину отца — черную, с затонированными окнами. Но лишь только одна из машин возле подъезда показалась мне знакомой, и эта машина принадлежала… точно. Я разглядела его. Виктор. Белый маг. Давний тетин знакомый. И Пашкин папа.
Спереди вместе с ним сидела тетя. Теперь спереди.
Завидев меня, она махнула рукой, и я неуверенно двинулась их в сторону. Неужели у отца настолько мало времени, что он не пожелал даже завести собственный автомобиль? Неужели отец настолько ко мне равнодушен, что согласился мириться с белым? Он ведь тоже не любит белых…
Я села назад, справа, тогда как отец сидел слева.
Поприветствовала водителя — едва слышное «Здравствуйте» и отвернулась к окну.
Клетка.
Эта машина была для меня клеткой.
И я не знала, где сейчас Янтарная. Быть может, тоже задыхается от нехватки воздуха?
— Яна, — произнес тихий голос, когда мы отъехали от подъезда Влада.
Это была моя тетя. Когда-то моя настоящая тетя.
Я повернулась к ней, ожидая обвинений и нотаций, но тетя смотрела на меня с нежностью во взгляде, и на секунду мне даже показалось, что я была именно ее дочкой. Родители всегда прощают. Даже если ты совершил самый ужасный из поступков, если на тебя сыплются обвинения, если кажется, что ты попал в тупик — они все равно будут на твоей стороне. Они будут бороться вместе с тобой, даже если соперником окажется целый мир.
Когда я была маленькой, ощущала все именно так.
Но с возрастом спал плед иллюзий; и если в тете, моей тете, Наталье Заболоцкой, ещё теплился шанс когда-нибудь меня простить, то в отце я ничего такого не ощущала.
Я кивнула.
Не знаю, зачем, но я кивнула, глядя на нее, и тогда тетя отвернулась, будто я сделала ей больно. Не поворачиваясь ко мне, тетя сказала:
— Сначала мы отвезем Алексея, а потом доставим до дома тебя.
— Опять дела? — не удержалась я от вопроса.
— Решаю твои проблемы, — ответил отец, хотя вопрос предназначался и не ему.
Больше всего мне хотелось крикнуть, что единственная моя проблема — это мой отец, и утаить, что жизнь себе порчу именно я сама. Но я промолчала. И тогда отец продолжил, будто ему не терпелось похвастаться:
— Влад сообщил тебе, что сообщник Янтарной захвачен?
Кирилл.
У меня быстрее забилось сердце, но я постаралась ничем себя не выдать.
— И самое интересное… — протянул отец, будто хотел надо мной поиздеваться, — что мы узнали почти все сведения, в которых нуждались.
Быстро.
Такой была моя первая мысль.
А за ней последовала вторая. Так вот, почему ты задержался на три томительные минуты?
— И что же ты узнал? — я повернулась к отцу.
Но он будто бы не услышал мой вопрос — и вместо ответа произнес:
— Ученик Янтарной оказался послушным парнем. И рассказал нам все почти сразу, как только мы пообещали, что это поможет спасти тебя. Удивляюсь, откуда в таком юном молодом человеке такое желание спасать тех, кто, как оказалось, в спасении не нуждается.
Из моей груди вылетел невольный вздох.
Я вернулась к дверце машины, прижимаясь к ней так, будто она — самая дорогая вещь в моей жизни. И просила ее: пожалуйста, пусть это окажется неправдой. Пусть отец придумал это специально, чтобы ещё больше вывести меня из равновесия. Я не настолько дорога Кириллу, чтобы он променял благо своей учительницы на мое спасение.
А даже если так.
Даже если так, значит, он ничего не понял. Он не поверил, что Янтарная — мое спасение. И погубил нас обеих? Не мог же он погубить нас обеих?
От ужасающих мыслей у меня разболелась голова, и я почувствовала, что начинаю постепенно уходить куда-то… вне…
Он солгал.
Отец ли, Кирилл. Не имеет значения. Не имеет значения, потому что не может быть правдой.
Вскоре отец вышел из машины. Я не знала места, к которому он направился. Это было двухэтажное здание, не такое масштабное, как особняк, в котором проводились шабаши, но по-своему красивое: светлое, с белыми колоннами, оно будто источало спокойствие.
А у меня спокойствие всегда ассоциировалась со смертью.
После ухода отца дышать в машине стало легче. Я наконец оторвалась от дверцы, откинулась на спинку и прикрыла глаза.
Домой.
Оказалось, я произнесла это слово вслух, потому что тетя ответила:
— Верно.
И тогда я, выпрямившись, покачала головой и призналась:
— Мне кажется, у меня больше нет дома.
Тетя повернулась ко мне и взглянула с удивлением во взгляде:
— Почему ты так считаешь, Яна?
— Дом — там, где тебя ждут, — я пожала плечами, повторив то, что уже говорила про себя. — Или хотя бы там, где ты никому не противна.
Я посмотрела на Виктора, его русые-белые волосы, точеный профиль и морщинки в уголках глаз. И выдала, не продумав ничего прежде — эти слова как будто созрели в сознании помимо моей воли и только ждали возможности вырваться, ведь и слова стремятся к свободе:
— Скала хранит тепло внутри… Но это не делает ее слабее, напротив, лишь укрепляет, затачивает камни, — я смотрела в глаза тети, мечтая увидеть в них отклик. — Но лед, растаяв единожды, навряд ли вернется к прежнему состоянию. Понимаешь? Тепло для льда слишком опасно.
Я вглядывалась в два черных колодца.
В них были нежность и беспокойство — но больше ничего.
— Что ты пытаешься сказать? — уточнила тетя.
Я покачала головой.
Теперь не пытаюсь.
Нет смысла говорить, если тебя не понимают.
Не знаю, сколько времени мы добирались до квартиры моего отца — я перестала ориентироваться в пространстве, потерявшись вне его. Но добрались, и это был факт. Машина остановилась, и я уже собиралась попрощаться с тетей, как она сообщила, что проводит меня.
Я сразу заподозрила подвох.
Будто она не верила, что я дойду.
И подозрительность моя только увеличилась, когда из машины вышел Виктор, такой высокий по сравнению с моей тетей.
— И вы желаете меня проводить?
— А вы имеете что-то против? — уточнил Виктор.
Видимо, все ещё обижался. Помнил наш первый-последний разговор. Но правда заключалась в другом: с тех пор я поменялась, чрезвычайно поменялась, с ног на голову, с головы на ноги… с бока на бок…
Он обошел машину, открыл багажник и достал из него большой наполненный продуктами пакет с логотипом известной сети магазинов. Захлопнул багажник — и подошел к нам.
Я посмотрела на пакет с сомнением.
— Это мне?
Тетя обеспокоенно кивнула, взяла меня за запястье, свободное от кандалы, и потянула к подъезду. И я, как слепой котенок, последовала за ней, все ещё доверяя. Доверие потерять сложнее, чем кажется. Тем более, если оно с годами лишь укреплялось. Одним ударом, даже метким, эту стену не разрушишь.
Мы вошли внутрь.
Остановились возле лифта. Молча.
В окружении тети и Виктора я чувствовала себя донельзя неуютно. И если белых магов я никогда не любила, то вот тетю… С тетей я всегда чувствовала себя в безопасности, даже когда она не обладала магией. А теперь это чувство испарилось.
— Ты зашла слишком далеко, Яна, — продолжил Влад. — Ты меня понимаешь? — Я молчала, и тогда он не выдержал: — Что ты от меня ждешь? Извинений?
— Нет, — ответила я наконец. — Всего лишь «здравствуй».
Влад рассмеялся.
Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся.
Влад прошел на кровать и сел, чтобы видеть меня. Предполагалось, что я повернусь, но я не стала поворачиваться. Сидела и разглядывала фотографию, пока ноутбук не погас. Тогда я вернулась к бумажке.
У меня были хорошие учителя.
И они научили меня сдерживать свои эмоции.
Отец, Наталья Заболоцкая, Янтарная, да даже сам Влад… И Кирилл. Самый главный учитель, за одну встречу показавший мне больше, чем все они за семнадцать лет.
— Ладно, — в итоге сказал Влад. Он продержался четыре минуты двадцать секунд — я засекала. В правом углу стола Влада стояли часы с острыми стрелками. — Ты не хочешь со мной разговаривать, верно?
Я молчала.
— Но мне от тебя ничего не нужно — этим займутся другие. Только один вопрос. Ответь мне на один вопрос, Яна. Прошу тебя. В знак нашей былой дружбы.
— Былой? — уточнила я, так и не повернувшись.
— Друзья не хранят секретов друг от друга, Яна, — сказал он с горечью. — Друзья не обманывают. Друзья не предают. Ведь ты всегда могла обратиться ко мне!..
— А ты всегда мог обратиться к моему отцу. Как будто я не знаю, что его слово для тебя — закон. А в выборе между законом и любовью… Ты порядочный человек, Влад, и я знаю, что бы ты выбрал.
Мне показалось, что он вздохнул.
Теперь не выдержала я. Напомнила:
— Я все ещё жду твой вопрос.
— Да, — отозвался он. — Вопрос. Кого тебе было приятнее целовать, Яна? Его — или меня?
И тут я поняла.
Поняла, что Влад стал свидетелем сцены, произошедшей между мной и Кириллом.
Поняла, что это он держал меня, когда я вернулась после разговора с Янтарной.
Поняла, что он знает — поцелуй ему не приснился.
Ощущения стереть сложнее, чем слова.
— Целовать? — я хмыкнула. — Я помню лишь об одном нашем с тобой поцелуе. Том самом, который тебе приснился. Увы…
— Можешь больше меня не обманывать, — отрезал Влад. — Я больше тебе этого не позволю. Я знаю, что это ты целовала меня тогда… Целовала, чтобы коснуться души, чтобы сбежать…
— Что ж, — отозвалась я равнодушно. — Радуйся.
Мне захотелось заплакать.
Вернуться на диван, уткнуться в подушку и реветь, как маленькой девочке, жаловаться на судьбу — и в первую очередь на себя.
За что? За что? За что?..
Мне кажется, Влад это почувствовал.
Я услышала, как скрипнула кровать. Учуяла его приближение. Заметила ладонь Влада, потянувшуюся к моему плечу, и сама отвела его в сторону, чтобы Влад меня не коснулся.
— Для тебя это все — игра, — заметил он. — Ты играешь со мной и моими чувствами. Играешь со своим отцом и мешаешь ему защитить тебя. Даже с тем твоим белым… играешь. Позволяешь приблизиться, чтобы потом резко выгнать. И смеешься. Над всеми нами смеешься.
— Я не смеюсь, — отозвалась равнодушно.
На этом терпение Влада закончилось. Кресло пришло в движение — он сам развернул меня, чтобы посмотреть в глаза.
И я посмотрела в ответ.
Подняла голову и посмотрела, если теперь я могу только смотреть.
Влад взялся за ручки кресла, перекрывая вход, и склонился ко мне.
— Смеешься, — повторил он.
Совсем близко.
— Не смеюсь, — стояла на своем я.
— И даже сейчас, — он на мгновение прикрыл глаза — темно-серые, грозовые глаза. — Даже сейчас ты со мной играешь. Ждешь, кто сдастся первым, ждешь, пока я сломаюсь… а я так близко, так близко к тому, чтобы сломаться.
Мне стало жалко его.
Но и себя я тоже жалела.
А потому продолжила… ну да, пожалуй, все-таки играть.
— Татьяна Валерьевна дома? — спросила тихо.
Влад безнадежно улыбнулся и ответил:
— Нет. Только ты — и я. Скоро приедет твой отец, и он доставит тебя до дома.
— Насколько скоро?
— Совсем скоро.
Он все ещё нависал надо мной и читал по моим глазам меня же. И тогда же я попросила:
— Можешь, дашь мне выйти?
Влад послушно отступил назад, и я поинтересовалась будничным тоном, будто никаких признаний перед этим не было:
— А почему ты не отправил мне ту фотографию? — и кивнула на потухший ноутбук.
Влад ухмыльнулся.
— Должно же и у меня быть что-то, о чем ты не знаешь?..
Отец приехал минуты через три. По ощущениям. На часы я больше не смотрела. Подошла к окну, отодвинула шторку — темную сетку, отливающую лиловым и бордовым, и принялась смотреть в окно. Комната Влада находилась на южной стороне, и окно выходило в хорошо обустроенный двор. На улице, радуясь солнышку, тусовалась малышня. И я вдруг захотела стать очень маленькой и сбежать. Или хотя бы вернуться к той одиннадцатилетней Яне, которой я была на момент знакомства с Владом. Чтобы, когда отец его представил, я не улыбнулась (и этим дала Владу мотив), а отвернулась в сторону.
Может, тогда мы были бы сейчас лучшими врагами.
Так Влад хотя бы остался в моей жизни не просто бывшим другом.
Так он вообще бы в ней остался.
Три минуты.
Три минуты солнца, клонящегося к горизонту.
Три минуты дыхания Влада в разнобой с моим.
Три минуты безнадежности.
А после раздался звонок, и Влад пошел открывать, оставив дверь незакрытой, и я направилась следом, и меня преследовали страх, и предвкушение, и разочарование.
Дверь распахнулась. Отец вошел внутрь. Пожал руку Владу, как будто тот был не учеником, а сыном. И только потом посмотрел на меня и произнес всего лишь два слова:
— Ты готова?
— Пальто, — ответила я. — И сумка.
Отец посмотрел на Влада.
Влад кивнул, и отец кивнул в ответ. Потом обратился ко мне, даже на меня не взглянув:
— Я буду ждать тебя внизу.
Он не делал мне никаких предупреждений, но слова отца прозвучали так, что предупреждения не требовались.
Влад снял с крючка пальто, протянул мне. Подал ботинки. И даже подсказал, где (на пуфике) взять сумку. А потом указал мне на дверь. И все молча, молча, молча.
Я задержалась перед зеркалом, чтобы поправить волосы и завязать шарф. После этого и в самом деле взялась за ручку двери. Но, прежде чем уйти, спросила:
— Могу я дать себе совет? Как бывшему другу?
Влад медленно (молча) кивнул, и тогда я произнесла:
— Присмотрись к Вике. В самом деле, присмотрись. Она вспоминает о тебе всякий раз, когда мы оказываемся рядом…
Я опустила ручку и вышла в подъезд.
Но не успела дверь захлопнуться, как я призналась:
— Именно ради того, чтобы заполучить тебя, она активировала тот портал, самый первый, который перенес нас к Янтарной. Лишь ради тебя.
Последним, что я увидела, были глаза Влада, удивленные глаза, будто он только что проснулся.
Я толкнула ручку двери и побежала по лестнице.
Восемь этажей.
На секунду понадеялась, что физическая усталость выветрит из моей головы все мысли. Однако я спустилась вниз, почти не устав. И мысли все же остались.
Когда-то я чуть не сбежала из дома.
Мне тогда было лет тринадцать, и у отца случился последний на моей памяти отпуск. Он целыми днями сидел дома, и я тоже сидела. И однажды, где-то спустя неделю, отец заявил, что мне хватит просиживать свою жизнь, что лучше бы я занялась чем-нибудь более полезным, чем компьютерные игры, что скоро я совсем одичаю… И все в таком духе.
Я не выдержала — тогда ещё не постигла терпение. Закинула в рюкзак пару яблок, консервы и все свои сбережения — тысячи полторы рублей, что ли… Схватила велосипед, тот самый мой велосипед, первый и единственный. И выскочила наружу, помчалась куда-то далеко, за город, в начале этой поездки мечтая только об одном — никогда не возвращаться, никогда больше не выслушивать ничего подобного.
Вернулась.
Когда достигла окраины города и поняла, что ещё сотня метров — и силы меня покинут. Сходила в кафе, купила себе молочный коктейль. Успокоилась. И вернулась. А отец будто даже не заметил моего отсутствия. Лишь кивнул, завидев меня и велосипед…
Сейчас у меня с собой не было ни яблок, ни консервов. Ни даже денег. Только сумка, полная учебников и тетрадей, пенал с канцелярскими принадлежностями, ключи от моего — не моего — дома и новый телефон, на который я копила деньги последний год.
Да и куда мне было теперь бежать?..
Когда понятно, от кого, но не понятно, к кому?.. Если никто теперь не вызывает доверия? Никто. Лишь только Яр, но я даже не знаю, где он живет.
Яр.
Мне вдруг очень захотелось с ним увидеться, но я понимала, что в ближайшее время осуществить это не получится.
Покинув подъезд, я принялась искать взглядом машину отца — черную, с затонированными окнами. Но лишь только одна из машин возле подъезда показалась мне знакомой, и эта машина принадлежала… точно. Я разглядела его. Виктор. Белый маг. Давний тетин знакомый. И Пашкин папа.
Спереди вместе с ним сидела тетя. Теперь спереди.
Завидев меня, она махнула рукой, и я неуверенно двинулась их в сторону. Неужели у отца настолько мало времени, что он не пожелал даже завести собственный автомобиль? Неужели отец настолько ко мне равнодушен, что согласился мириться с белым? Он ведь тоже не любит белых…
Я села назад, справа, тогда как отец сидел слева.
Поприветствовала водителя — едва слышное «Здравствуйте» и отвернулась к окну.
Клетка.
Эта машина была для меня клеткой.
И я не знала, где сейчас Янтарная. Быть может, тоже задыхается от нехватки воздуха?
— Яна, — произнес тихий голос, когда мы отъехали от подъезда Влада.
Это была моя тетя. Когда-то моя настоящая тетя.
Я повернулась к ней, ожидая обвинений и нотаций, но тетя смотрела на меня с нежностью во взгляде, и на секунду мне даже показалось, что я была именно ее дочкой. Родители всегда прощают. Даже если ты совершил самый ужасный из поступков, если на тебя сыплются обвинения, если кажется, что ты попал в тупик — они все равно будут на твоей стороне. Они будут бороться вместе с тобой, даже если соперником окажется целый мир.
Когда я была маленькой, ощущала все именно так.
Но с возрастом спал плед иллюзий; и если в тете, моей тете, Наталье Заболоцкой, ещё теплился шанс когда-нибудь меня простить, то в отце я ничего такого не ощущала.
Я кивнула.
Не знаю, зачем, но я кивнула, глядя на нее, и тогда тетя отвернулась, будто я сделала ей больно. Не поворачиваясь ко мне, тетя сказала:
— Сначала мы отвезем Алексея, а потом доставим до дома тебя.
— Опять дела? — не удержалась я от вопроса.
— Решаю твои проблемы, — ответил отец, хотя вопрос предназначался и не ему.
Больше всего мне хотелось крикнуть, что единственная моя проблема — это мой отец, и утаить, что жизнь себе порчу именно я сама. Но я промолчала. И тогда отец продолжил, будто ему не терпелось похвастаться:
— Влад сообщил тебе, что сообщник Янтарной захвачен?
Кирилл.
У меня быстрее забилось сердце, но я постаралась ничем себя не выдать.
— И самое интересное… — протянул отец, будто хотел надо мной поиздеваться, — что мы узнали почти все сведения, в которых нуждались.
Быстро.
Такой была моя первая мысль.
А за ней последовала вторая. Так вот, почему ты задержался на три томительные минуты?
— И что же ты узнал? — я повернулась к отцу.
Но он будто бы не услышал мой вопрос — и вместо ответа произнес:
— Ученик Янтарной оказался послушным парнем. И рассказал нам все почти сразу, как только мы пообещали, что это поможет спасти тебя. Удивляюсь, откуда в таком юном молодом человеке такое желание спасать тех, кто, как оказалось, в спасении не нуждается.
Из моей груди вылетел невольный вздох.
Я вернулась к дверце машины, прижимаясь к ней так, будто она — самая дорогая вещь в моей жизни. И просила ее: пожалуйста, пусть это окажется неправдой. Пусть отец придумал это специально, чтобы ещё больше вывести меня из равновесия. Я не настолько дорога Кириллу, чтобы он променял благо своей учительницы на мое спасение.
А даже если так.
Даже если так, значит, он ничего не понял. Он не поверил, что Янтарная — мое спасение. И погубил нас обеих? Не мог же он погубить нас обеих?
От ужасающих мыслей у меня разболелась голова, и я почувствовала, что начинаю постепенно уходить куда-то… вне…
Он солгал.
Отец ли, Кирилл. Не имеет значения. Не имеет значения, потому что не может быть правдой.
Вскоре отец вышел из машины. Я не знала места, к которому он направился. Это было двухэтажное здание, не такое масштабное, как особняк, в котором проводились шабаши, но по-своему красивое: светлое, с белыми колоннами, оно будто источало спокойствие.
А у меня спокойствие всегда ассоциировалась со смертью.
После ухода отца дышать в машине стало легче. Я наконец оторвалась от дверцы, откинулась на спинку и прикрыла глаза.
Домой.
Оказалось, я произнесла это слово вслух, потому что тетя ответила:
— Верно.
И тогда я, выпрямившись, покачала головой и призналась:
— Мне кажется, у меня больше нет дома.
Тетя повернулась ко мне и взглянула с удивлением во взгляде:
— Почему ты так считаешь, Яна?
— Дом — там, где тебя ждут, — я пожала плечами, повторив то, что уже говорила про себя. — Или хотя бы там, где ты никому не противна.
Я посмотрела на Виктора, его русые-белые волосы, точеный профиль и морщинки в уголках глаз. И выдала, не продумав ничего прежде — эти слова как будто созрели в сознании помимо моей воли и только ждали возможности вырваться, ведь и слова стремятся к свободе:
— Скала хранит тепло внутри… Но это не делает ее слабее, напротив, лишь укрепляет, затачивает камни, — я смотрела в глаза тети, мечтая увидеть в них отклик. — Но лед, растаяв единожды, навряд ли вернется к прежнему состоянию. Понимаешь? Тепло для льда слишком опасно.
Я вглядывалась в два черных колодца.
В них были нежность и беспокойство — но больше ничего.
— Что ты пытаешься сказать? — уточнила тетя.
Я покачала головой.
Теперь не пытаюсь.
Нет смысла говорить, если тебя не понимают.
Не знаю, сколько времени мы добирались до квартиры моего отца — я перестала ориентироваться в пространстве, потерявшись вне его. Но добрались, и это был факт. Машина остановилась, и я уже собиралась попрощаться с тетей, как она сообщила, что проводит меня.
Я сразу заподозрила подвох.
Будто она не верила, что я дойду.
И подозрительность моя только увеличилась, когда из машины вышел Виктор, такой высокий по сравнению с моей тетей.
— И вы желаете меня проводить?
— А вы имеете что-то против? — уточнил Виктор.
Видимо, все ещё обижался. Помнил наш первый-последний разговор. Но правда заключалась в другом: с тех пор я поменялась, чрезвычайно поменялась, с ног на голову, с головы на ноги… с бока на бок…
Он обошел машину, открыл багажник и достал из него большой наполненный продуктами пакет с логотипом известной сети магазинов. Захлопнул багажник — и подошел к нам.
Я посмотрела на пакет с сомнением.
— Это мне?
Тетя обеспокоенно кивнула, взяла меня за запястье, свободное от кандалы, и потянула к подъезду. И я, как слепой котенок, последовала за ней, все ещё доверяя. Доверие потерять сложнее, чем кажется. Тем более, если оно с годами лишь укреплялось. Одним ударом, даже метким, эту стену не разрушишь.
Мы вошли внутрь.
Остановились возле лифта. Молча.
В окружении тети и Виктора я чувствовала себя донельзя неуютно. И если белых магов я никогда не любила, то вот тетю… С тетей я всегда чувствовала себя в безопасности, даже когда она не обладала магией. А теперь это чувство испарилось.
