Я все-таки села.
А все закипишили. Загудели, зашумели… Из собрания аристократичного магического общества превратились в пчелиный улей.
— Мы услышали все, что хотели, — сказала Кира достаточно громко, но расслышала ее слова только я. — И, в неимение доказательств, в том числе магических, принимаем клятву твоей души. Однако мы будем тебя отслеживать — согласись, после таких громких заявлений мы просто не можем этого не делать.
— А что насчет Матвея? Вы будете искать его?
— Сделаем все, что в наших силах.
— Но Софа…
Кира покачала головой, но ничего не сказала. Так что я так и не поняла, поверила она мне — или все-таки нет.
— И что теперь? Вы отпускаете меня? — уточнила я. Ведьма кивнула. — Так просто? — Кивок повторился.— Я уже понадеялась, что меня казнят прямо на месте…
— Что случилось полтора года назад? — спросила Кира вдруг, заглянув мне в глаза. А глаза у нее были темно-карими, настойчивыми — от таких не отвернешься.
— Казнили, — ответила я просто. — Правда, после задержания прошло какое-то время… Мою тетю. По материнской линии. Может, когда-то вы о ней слышали. Ее называли Янтарной. Но на самом деле она была Алиной.
— Алиной? — Кира вздрогнула.
— Именно… Вы были знакомы?
— Хорошо дружили, — призналась она, — много лет назад. Очень близко. Я даже не знала, что она умерла… — Кира поджала губы и покачала головой.
Я поднялась и призналась, глядя на нее сверху вниз:
— За ее смерть мне мстить некому. Только себе самой. Еще раз напомню насчет Матвея… У него глаза разного цвета, он довольно высок, лицо…
— С Матвеем мы разберемся, — перебила меня Кира. — Ты уверена, что ничего не перепутала?..
Я не стала ничего отвечать.
В самом деле ушла незамеченной. Ну, почти незамеченной.
Я так стремилась покинуть это ужасное белоснежное здание, чтобы ни с кем — а тем более с Софой — не столкнуться, что очень испугалась, когда на лестнице кто-то коснулся моего предплечья.
А это был Яр.
Всего лишь — и аж.
Нас разделяло три ступени.
— Спешишь? — уточнил он, заглядывая в мои глаза. Я не стала отворачиваться. Больше всего в тот момент мне хотелось утонкуть в этих озерах, покрытых трескающимся льдом. Залечь на серое песчаное дно, где моим одеялом станут пожухлые водоросли.
— Ты веришь мне?
Дурная привычка. Вопрос на вопрос. Помню.
— Я верю тебе.
Он спустился на одну ступень ниже. Продолжил:
— Я верю тебе больше всех на свете.
— Почему?
Яр слабо улыбнулся. Заметил:
— Что стоят слова какой-то ведьмы со странным именем… Дивана? Дианы? Софы, точно. Мебельный склад. Что стоят ее слова против твоих, Яна? Почему после ее невнятного лепета я должен засомневаться в тебе? Если я похож на человека, который так легко меняет свое мнение под воздействием чужого — значит, внешность в который раз оказалась обманчива.
— Но я же черная, — напомнила я. — Черная ведьма. Это клеймо, его не сотрешь с кожи, оно на душе. Почему я не могу творить зло? Черная магия создана для того, чтобы творить зло.
— Неважно, какая у тебя магия, Яна, — Яр покачал головой. — Важно, как ты ей пользуешься. Я… — Он сделал еще один шаг вниз, и теперь мы стояли на соседних ступеньках. Не удержавшись, я осторожно коснулась кончиками пальцев тыльной стороны его ладони. Яр вздохнул.
— Я должен отдать тебе одну вещь, — сказал он. — Я знаю, ты расстроилась, когда не увидела ее. Она… Елена… твоя мама обычно избегает общественных встреч. А в этот раз она попросту не успела вернуться вовремя. Но вчера вечером… незадолго до… она попросила передать тебе это, — и он протянул мне конверт из крафтовой бумаги. — А я забыл. Оно хранилось у меня некоторое время. Недолго. До указания.
От конверта пахло лавандой.
Я покорно забрала его и спрятала в карман рюкзака.
Если бы матушка была здесь, она бы меня защитила?..
Я сделала то, чего сама от себя не ожидала — поднялась на одну ступеньку вверх и обняла Яра так крепко, будто пыталась отыскать в нем тепло, которое поможет мне воскреснуть.
Он обнял меня в ответ, не колеблясь.
— Прости, Яр.
— За то, что ты спасла мою сестру? Я буду благодарен тебе всю свою жизнь, Яна. Это ты меня прости…
— За то, что приношу неприятности тебе и твоей семье, — поправила его я. — А мне-то за что тебя прощать?
— За то, что не нашел в себе смелости защитить тебя.
— Спасибо, что не бросился защищать, — я не удержалась от смешка. — Только тебя вмешивать во все это не хватало. Ты и без того уже пережил многое. Зачем тебе еще осуждение от тех, кто мало что из себя представляет, но любит считать наоборот? Какие-то непонятные связи с непонятной черной ведьмой… Теперь еще и обвиненной…
Яр прижал меня к себе еще крепче, хотя мне казалось, что крепче уже не получится. Своим телом я ощущала его, и в этом было что-то волшебное.
— Я люблю тебя, — сказал Яр, словив мой взгляд.
— И как это? — спросила я, вместо того чтобы в ответ словить его губы.
Пару секунд Яр молчал. Потом произнес медленно:
— Это как звезды, вспыхнувшие над головой… когда ты уже отчаялся найти путь в непроглядной тьме. Ты следуешь за их сиянием, и тебе больше ничего не страшно. Идешь, точно зная, что этот путь — единственный верный…
Несколько секунд мы молчали.
— Ладно, — согласилась я, выскальзывая из его объятий. — Мне пора.
— Я провожу тебя до выхода.
— Ладно.
Когда я уже натягивала шапку, Яр заметил вдруг:
— Знаешь, а ты понравилась папе. Он сказал, что ты похожа на мою маму… Будь очень осторожна, Яна. Возвращайся к себе. Я уверен, они смогут его отыскать… Охотника, Матвея. Что-то мне подсказывает, что конец этой грустной истории совсем близок. За те страдания, что он принес, — глаза Яра стали холодными, — он скоро заплатит. А ты как считаешь?
Я улыбнулась, ничего не ответив.
И все-таки отвернулась, потому что мне очень хотелось плакать.
— Передай, пожалуйста, Весте, что я желаю ей скорейшего выздоровления.
И ушла.
Страх победила пустота.
И именно пустоту выбирает моя магия.
Но кто бы знал, что нужно мне самой?..
Матушка обещала поведать мне истину. И решила не медлить с этим. Почему? Тоже предчувствие? Интересно, у белых, возродившихся из черных, сохраняется способность предчувствовать?
Также любопытно, насколько долго это письмо ждало своего часа? Если учесть, что в нашу последнюю с матушкой встречу оно было уже написано. Сколько времени прошло с тех пор, как матушка, столкнувшись со взрослой мной, решила его написать?..
В нашей комнате было пусто.
Я сидела спиной к стене, укутавшись в плед. Ничего не хотелось. Хотя в теории я могла еще на две пары успеть…
Да, я сбежала, и да, остановить меня никто не смог. Но какой был в этом смысл? Разве от этого мне стало легче? Смелее? Где мои звезды, которые меня саму сделали бы смелой? Или истинная темнота все-таки не может быть совмещена со светом?..
Что будет дальше?
Со мной? С Яром? Со всем этим миром?
Я все же взяла в руки конверт, так невероятно пахнущий лавандой. Когда вернулась, положила его на край стола, не решаясь открыть в то же мгновение, но, кажется, время пришло.
Конверт был невесомым.
Значит ли это, что слова ничего не стоят? Как обычно…
Внутри лежал обычный белый лист, сложенный вчетверо. Я осторожно развернула его, на мгновение зажмурила глаза — а потом все же осмелилась посмотреть. Душа заныла. С первой же строчки я узнала этот подчерк. У матушки он всегда был очень красивым, таким тонким и изящным.
А первой строчкой было вот что: «Дорогая моя Яна».
И я пообещала себе, что дочитаю ее письмо до конца. Выслушаю матушку. Закрою этот гештальт. Не знаю, что будет дальше со мной, с нами и всем таким прочим, но знаю вот что — с матушкой мы увидимся еще нескоро, если это вообще когда-нибудь произойдет.
Я так любила тебя, матушка.
Знала бы ты, как я тебя любила. Как я ждала тебя. Каждую ночь просыпалась от любого шороха, уверенная, что это ты, именно ты, решила вернуться…
Если бы ты только знала.
«Дорогая моя Яна.
Прежде всего, я хочу, чтобы ты помнила: я горжусь тобой. Я горжусь твоей стойкостью, твоей целеустремленностью. Твоей смелостью. Мне потребовалось семь с половиной лет, чтобы собраться с мыслями, перебороть свой страх — и наконец-то тебе обо всем рассказать. Тебе потребовалось просто быть собой, чтобы поспешить на помощь незнакомым людям.
Я ужасно виновата перед тобой. И никогда не перестану это отрицать. Сейчас я знаю, что ты бы все поняла. Даже в том юном возрасте. Нам обеим все равно было бы тяжело, но мы делили бы тяжесть расставания на обеих. И обязательно справились бы. Но я вновь проявила слабость. Ушла, даже не обняв тебя на прощание. Ничего не сказав. Как будто можно так просто исчезнуть, точно меня никогда не существовало.
А люди ведь все помнят.
Как ни скрывайся.
Не знаю, как тебе объяснили мое исчезновение. Мы с твоим папой это не обсуждали. Не удивлюсь, если он вовсе промолчал. Леша никогда не умел красиво лгать. А правду мы с ним решили не сообщать. Глупые.
Но истина вот в чем: я ушла не потому, что моя с твоим папой любовь погасла (Леша был и остается единственным человеком, кого я смогла полюбить — но я пообещала себе, что отпущу его, и я правда рада тому, что теперь, спустя время, он больше не один).
И не потому, что я стремилась к неведомой лучшей жизни. Жизни лучшей, чем рядом с вами, и придумать было нельзя.
И тем более не потому, чтобы больше не видеть тебя! Ты была всем моим смыслом. Такой талантливой, такой красивой…
Я думала, со временем это пройдет, мне станет легче, я перестану чувствовать боль утраты… Я ошиблась, моя милая Яна, и тем вечером, когда я увидела тебя спустя столько времени… Я так сильно ошиблась, доченька.
Сейчас ты наверняка думаешь — как много слов, как мало правды. Но правда заключалась вот в чем, Яна: моя магия стала моей убийцей. Наша магия.
Такое бывает. Если ты сохранила гримуар, который я когда-то тебе дарила, то можешь почитать об этом умные слова. Там есть отдельная глава, совсем небольшая, посвященная влиянию черной магии на ее обладателя.
Это случается очень редко. Слишком редко, чтобы маги стали искать какой-либо другой способ от этого излечиться. Кроме перерождения.
Единожды, весной года, ознаменовавшего мой уход, во время очередного колдовства я почувствовала, как магия, вместо того чтобы покидать мое тело, направляется вглубь него и делает мне больно. С каждым днем становилось все хуже. И через пару недель после того случая я ощутила, что и ваша магия меня касается. Находящиеся поближе черные могли даже не колдовать, просто существовать, но моя душа, как черная воронка, пыталась подтянуть к себе чужую, это делало хуже и мне, и окружающим, и никакие амулеты не помогали…
Мое главное оружие стало моим врагом.
Бесконечно так не могло продолжаться.
Мы с Лешей приняли решение о перерождении. Осталось лишь дождаться, пока ты уедешь… Мы думали, так будет проще. Чтобы ты не видела мою боль. Этот ритуал прекрасен только на словах. На самом деле, тебя буквально выворачивает, вырывает из твоей груди то, с чем ты прожил так много времени, наполняет чем-то инородным, чужим, ослепляющим.
После ритуала ко мне подошел Леша, полный надежды, что теперь-то все будет хорошо, — но черная магия не отпустила меня.
Она, обиженная, все еще тянулась ко мне, пыталась забрать себе, и находиться рядом с черными я по-прежнему не могла.
И я ушла.
Какое-то время я побыла рядом с тобой. Рядом с вами. Наблюдала со стороны, не в силах приблизиться. Только меня теперь уже не магия убивала — безысходность. Я пряталась ото всех, и от сборищ людей, боясь встретить там ведьм и колдунов. Вскоре я перестала приближаться к нашему старому дому, к тебе. Взяла ученика — ты сама знаешь, о ком идет речь. А полтора года назад уехала.
К сегодняшнему дню черная магия почти смирилась.
Я уже могу спокойно находиться рядом с черными, если их немного. Чувствую ее излучение, но научилась с ним бороться. Возможно, когда-нибудь я стану белой по-настоящему. В белой магии есть своя эстетика. Хотя я, черная, думала, что никогда не смогу с этой белизной примириться.
А теперь у тебя наверняка возник вопрос — почему же мы не могли общаться на расстоянии? Но, Яна, если черной магии и не удалось меня победить, то от глупости вообще нет никаких лекарств. Я думала, что, отдаленные друг от друга, мы с тобой легче сможем друг друга отпустить.
Мне нет прощения, Яна.
И все же — я так хочу, чтобы у тебя все складывалось хорошо, лучше, чем у меня, я знаю, что тебя впереди ждет множество всего, неизведанный мир открытий. Пожалуйста, не позволь никому и ничему — и в том числе мне и моей трусости, — тебя сломить.
Я всегда рядом. Даже когда ты не ощущаешь этого.
И ни одна из моих глупостей не сможет убить во мне всю мою любовь к тебе.
Твоя мама».
Я отложила письмо. Руки дрожали. Из глаз катились слезы. Зачем я плачу?.. Матушка ведь не рассказала ничего, что могло бы вызвать слезы. Просто поделилась своей историей. Нашей историей.
Заслуживают ли прощения чужие ошибки?
И если нет, то почему меня постоянно прощают?..
Софе, пожалуй, стоит выписать отдельную благодарность. И подписать ее от моего имени. После ее выступления домыслы о моей причастности к творящемуся в городе хаосу начали распространяться и разрастаться со скоростью света. Как капля черной краски, упавшая в стакан с водой, начинает расползаться внутри. И воду приходится менять. Но магическое общество этого городка так просто в раковину не выльешь.
Помнится, в своем прекрасном детстве я создала палитру, состоящую целиком из черных красок. Я тогда вообще-то еще совсем ничего не смыслила в магии, но черный показался мне самым важным цветом из предложенных. Я продемонстрировала эту палитру маме. Она не оценила. И я украсила черной краской всю белую раковину. Отмывали потом вместе с мамой…
А самое страшное заключалось вот в чем (и я сейчас не про раковину).
Маги, знавшие Софу, но ни разу не видевшиеся со мной, верили ей. Соглашались, не требуя никаких доказательств. И это было так странно. Мне начали писать сообщения — по номеру телефона и ВКонтакте. Несколько я прочитала, потом стала игнорировать. Звонили… Я бы и вовсе отключили телефон, но боялась пропустить нечто важное. Хотя что важное мне могли сообщить? Вы, дорогая Яна, отправляетесь на казнь в связи с обвинениями ведьмы, которая не помнит, с кем праздновала день рождения?..
Даже не знаю, что пугало меня больше.
Эти обвинения, или внезапная смена отношения Софы ко мне, или осознание того, что истинный убийца еще на свободе, и вместо травли магическому обществу неплохо было бы предпринять хоть что-нибудь, пока не случился очередной инцидент.
Но они даже Матвея не восприняли всерьез.
Зато я будто чувствовала его дыхание. Он наверняка обо всем знает. Может, даже предполагает, что не все в этом городе глупы настолько. На его месте я была бы очень осторожной… или, напротив, перестала бы чего-либо бояться и оторвалась по полной, пока я еще на свободе… Это и пугало.
А примерно через час после того как я дочитала письмо матушки (слезы как раз успели высохнуть) мне позвонил отец.
После недавних событий я поставила на его звонок специальный звук. Красивую меланхоличную мелодию. Чтобы точно знать, кому отвечать.
Ведь он тоже наверняка все знает.
А все закипишили. Загудели, зашумели… Из собрания аристократичного магического общества превратились в пчелиный улей.
— Мы услышали все, что хотели, — сказала Кира достаточно громко, но расслышала ее слова только я. — И, в неимение доказательств, в том числе магических, принимаем клятву твоей души. Однако мы будем тебя отслеживать — согласись, после таких громких заявлений мы просто не можем этого не делать.
— А что насчет Матвея? Вы будете искать его?
— Сделаем все, что в наших силах.
— Но Софа…
Кира покачала головой, но ничего не сказала. Так что я так и не поняла, поверила она мне — или все-таки нет.
— И что теперь? Вы отпускаете меня? — уточнила я. Ведьма кивнула. — Так просто? — Кивок повторился.— Я уже понадеялась, что меня казнят прямо на месте…
— Что случилось полтора года назад? — спросила Кира вдруг, заглянув мне в глаза. А глаза у нее были темно-карими, настойчивыми — от таких не отвернешься.
— Казнили, — ответила я просто. — Правда, после задержания прошло какое-то время… Мою тетю. По материнской линии. Может, когда-то вы о ней слышали. Ее называли Янтарной. Но на самом деле она была Алиной.
— Алиной? — Кира вздрогнула.
— Именно… Вы были знакомы?
— Хорошо дружили, — призналась она, — много лет назад. Очень близко. Я даже не знала, что она умерла… — Кира поджала губы и покачала головой.
Я поднялась и призналась, глядя на нее сверху вниз:
— За ее смерть мне мстить некому. Только себе самой. Еще раз напомню насчет Матвея… У него глаза разного цвета, он довольно высок, лицо…
— С Матвеем мы разберемся, — перебила меня Кира. — Ты уверена, что ничего не перепутала?..
Я не стала ничего отвечать.
В самом деле ушла незамеченной. Ну, почти незамеченной.
Я так стремилась покинуть это ужасное белоснежное здание, чтобы ни с кем — а тем более с Софой — не столкнуться, что очень испугалась, когда на лестнице кто-то коснулся моего предплечья.
А это был Яр.
Всего лишь — и аж.
Нас разделяло три ступени.
— Спешишь? — уточнил он, заглядывая в мои глаза. Я не стала отворачиваться. Больше всего в тот момент мне хотелось утонкуть в этих озерах, покрытых трескающимся льдом. Залечь на серое песчаное дно, где моим одеялом станут пожухлые водоросли.
— Ты веришь мне?
Дурная привычка. Вопрос на вопрос. Помню.
— Я верю тебе.
Он спустился на одну ступень ниже. Продолжил:
— Я верю тебе больше всех на свете.
— Почему?
Яр слабо улыбнулся. Заметил:
— Что стоят слова какой-то ведьмы со странным именем… Дивана? Дианы? Софы, точно. Мебельный склад. Что стоят ее слова против твоих, Яна? Почему после ее невнятного лепета я должен засомневаться в тебе? Если я похож на человека, который так легко меняет свое мнение под воздействием чужого — значит, внешность в который раз оказалась обманчива.
— Но я же черная, — напомнила я. — Черная ведьма. Это клеймо, его не сотрешь с кожи, оно на душе. Почему я не могу творить зло? Черная магия создана для того, чтобы творить зло.
— Неважно, какая у тебя магия, Яна, — Яр покачал головой. — Важно, как ты ей пользуешься. Я… — Он сделал еще один шаг вниз, и теперь мы стояли на соседних ступеньках. Не удержавшись, я осторожно коснулась кончиками пальцев тыльной стороны его ладони. Яр вздохнул.
— Я должен отдать тебе одну вещь, — сказал он. — Я знаю, ты расстроилась, когда не увидела ее. Она… Елена… твоя мама обычно избегает общественных встреч. А в этот раз она попросту не успела вернуться вовремя. Но вчера вечером… незадолго до… она попросила передать тебе это, — и он протянул мне конверт из крафтовой бумаги. — А я забыл. Оно хранилось у меня некоторое время. Недолго. До указания.
От конверта пахло лавандой.
Я покорно забрала его и спрятала в карман рюкзака.
Если бы матушка была здесь, она бы меня защитила?..
Я сделала то, чего сама от себя не ожидала — поднялась на одну ступеньку вверх и обняла Яра так крепко, будто пыталась отыскать в нем тепло, которое поможет мне воскреснуть.
Он обнял меня в ответ, не колеблясь.
— Прости, Яр.
— За то, что ты спасла мою сестру? Я буду благодарен тебе всю свою жизнь, Яна. Это ты меня прости…
— За то, что приношу неприятности тебе и твоей семье, — поправила его я. — А мне-то за что тебя прощать?
— За то, что не нашел в себе смелости защитить тебя.
— Спасибо, что не бросился защищать, — я не удержалась от смешка. — Только тебя вмешивать во все это не хватало. Ты и без того уже пережил многое. Зачем тебе еще осуждение от тех, кто мало что из себя представляет, но любит считать наоборот? Какие-то непонятные связи с непонятной черной ведьмой… Теперь еще и обвиненной…
Яр прижал меня к себе еще крепче, хотя мне казалось, что крепче уже не получится. Своим телом я ощущала его, и в этом было что-то волшебное.
— Я люблю тебя, — сказал Яр, словив мой взгляд.
— И как это? — спросила я, вместо того чтобы в ответ словить его губы.
Пару секунд Яр молчал. Потом произнес медленно:
— Это как звезды, вспыхнувшие над головой… когда ты уже отчаялся найти путь в непроглядной тьме. Ты следуешь за их сиянием, и тебе больше ничего не страшно. Идешь, точно зная, что этот путь — единственный верный…
Несколько секунд мы молчали.
— Ладно, — согласилась я, выскальзывая из его объятий. — Мне пора.
— Я провожу тебя до выхода.
— Ладно.
Когда я уже натягивала шапку, Яр заметил вдруг:
— Знаешь, а ты понравилась папе. Он сказал, что ты похожа на мою маму… Будь очень осторожна, Яна. Возвращайся к себе. Я уверен, они смогут его отыскать… Охотника, Матвея. Что-то мне подсказывает, что конец этой грустной истории совсем близок. За те страдания, что он принес, — глаза Яра стали холодными, — он скоро заплатит. А ты как считаешь?
Я улыбнулась, ничего не ответив.
И все-таки отвернулась, потому что мне очень хотелось плакать.
— Передай, пожалуйста, Весте, что я желаю ей скорейшего выздоровления.
И ушла.
Страх победила пустота.
И именно пустоту выбирает моя магия.
Но кто бы знал, что нужно мне самой?..
Глава 17. Гирлянда из звезд
Матушка обещала поведать мне истину. И решила не медлить с этим. Почему? Тоже предчувствие? Интересно, у белых, возродившихся из черных, сохраняется способность предчувствовать?
Также любопытно, насколько долго это письмо ждало своего часа? Если учесть, что в нашу последнюю с матушкой встречу оно было уже написано. Сколько времени прошло с тех пор, как матушка, столкнувшись со взрослой мной, решила его написать?..
В нашей комнате было пусто.
Я сидела спиной к стене, укутавшись в плед. Ничего не хотелось. Хотя в теории я могла еще на две пары успеть…
Да, я сбежала, и да, остановить меня никто не смог. Но какой был в этом смысл? Разве от этого мне стало легче? Смелее? Где мои звезды, которые меня саму сделали бы смелой? Или истинная темнота все-таки не может быть совмещена со светом?..
Что будет дальше?
Со мной? С Яром? Со всем этим миром?
Я все же взяла в руки конверт, так невероятно пахнущий лавандой. Когда вернулась, положила его на край стола, не решаясь открыть в то же мгновение, но, кажется, время пришло.
Конверт был невесомым.
Значит ли это, что слова ничего не стоят? Как обычно…
Внутри лежал обычный белый лист, сложенный вчетверо. Я осторожно развернула его, на мгновение зажмурила глаза — а потом все же осмелилась посмотреть. Душа заныла. С первой же строчки я узнала этот подчерк. У матушки он всегда был очень красивым, таким тонким и изящным.
А первой строчкой было вот что: «Дорогая моя Яна».
И я пообещала себе, что дочитаю ее письмо до конца. Выслушаю матушку. Закрою этот гештальт. Не знаю, что будет дальше со мной, с нами и всем таким прочим, но знаю вот что — с матушкой мы увидимся еще нескоро, если это вообще когда-нибудь произойдет.
Я так любила тебя, матушка.
Знала бы ты, как я тебя любила. Как я ждала тебя. Каждую ночь просыпалась от любого шороха, уверенная, что это ты, именно ты, решила вернуться…
Если бы ты только знала.
***
«Дорогая моя Яна.
Прежде всего, я хочу, чтобы ты помнила: я горжусь тобой. Я горжусь твоей стойкостью, твоей целеустремленностью. Твоей смелостью. Мне потребовалось семь с половиной лет, чтобы собраться с мыслями, перебороть свой страх — и наконец-то тебе обо всем рассказать. Тебе потребовалось просто быть собой, чтобы поспешить на помощь незнакомым людям.
Я ужасно виновата перед тобой. И никогда не перестану это отрицать. Сейчас я знаю, что ты бы все поняла. Даже в том юном возрасте. Нам обеим все равно было бы тяжело, но мы делили бы тяжесть расставания на обеих. И обязательно справились бы. Но я вновь проявила слабость. Ушла, даже не обняв тебя на прощание. Ничего не сказав. Как будто можно так просто исчезнуть, точно меня никогда не существовало.
А люди ведь все помнят.
Как ни скрывайся.
Не знаю, как тебе объяснили мое исчезновение. Мы с твоим папой это не обсуждали. Не удивлюсь, если он вовсе промолчал. Леша никогда не умел красиво лгать. А правду мы с ним решили не сообщать. Глупые.
Но истина вот в чем: я ушла не потому, что моя с твоим папой любовь погасла (Леша был и остается единственным человеком, кого я смогла полюбить — но я пообещала себе, что отпущу его, и я правда рада тому, что теперь, спустя время, он больше не один).
И не потому, что я стремилась к неведомой лучшей жизни. Жизни лучшей, чем рядом с вами, и придумать было нельзя.
И тем более не потому, чтобы больше не видеть тебя! Ты была всем моим смыслом. Такой талантливой, такой красивой…
Я думала, со временем это пройдет, мне станет легче, я перестану чувствовать боль утраты… Я ошиблась, моя милая Яна, и тем вечером, когда я увидела тебя спустя столько времени… Я так сильно ошиблась, доченька.
Сейчас ты наверняка думаешь — как много слов, как мало правды. Но правда заключалась вот в чем, Яна: моя магия стала моей убийцей. Наша магия.
Такое бывает. Если ты сохранила гримуар, который я когда-то тебе дарила, то можешь почитать об этом умные слова. Там есть отдельная глава, совсем небольшая, посвященная влиянию черной магии на ее обладателя.
Это случается очень редко. Слишком редко, чтобы маги стали искать какой-либо другой способ от этого излечиться. Кроме перерождения.
Единожды, весной года, ознаменовавшего мой уход, во время очередного колдовства я почувствовала, как магия, вместо того чтобы покидать мое тело, направляется вглубь него и делает мне больно. С каждым днем становилось все хуже. И через пару недель после того случая я ощутила, что и ваша магия меня касается. Находящиеся поближе черные могли даже не колдовать, просто существовать, но моя душа, как черная воронка, пыталась подтянуть к себе чужую, это делало хуже и мне, и окружающим, и никакие амулеты не помогали…
Мое главное оружие стало моим врагом.
Бесконечно так не могло продолжаться.
Мы с Лешей приняли решение о перерождении. Осталось лишь дождаться, пока ты уедешь… Мы думали, так будет проще. Чтобы ты не видела мою боль. Этот ритуал прекрасен только на словах. На самом деле, тебя буквально выворачивает, вырывает из твоей груди то, с чем ты прожил так много времени, наполняет чем-то инородным, чужим, ослепляющим.
После ритуала ко мне подошел Леша, полный надежды, что теперь-то все будет хорошо, — но черная магия не отпустила меня.
Она, обиженная, все еще тянулась ко мне, пыталась забрать себе, и находиться рядом с черными я по-прежнему не могла.
И я ушла.
Какое-то время я побыла рядом с тобой. Рядом с вами. Наблюдала со стороны, не в силах приблизиться. Только меня теперь уже не магия убивала — безысходность. Я пряталась ото всех, и от сборищ людей, боясь встретить там ведьм и колдунов. Вскоре я перестала приближаться к нашему старому дому, к тебе. Взяла ученика — ты сама знаешь, о ком идет речь. А полтора года назад уехала.
К сегодняшнему дню черная магия почти смирилась.
Я уже могу спокойно находиться рядом с черными, если их немного. Чувствую ее излучение, но научилась с ним бороться. Возможно, когда-нибудь я стану белой по-настоящему. В белой магии есть своя эстетика. Хотя я, черная, думала, что никогда не смогу с этой белизной примириться.
А теперь у тебя наверняка возник вопрос — почему же мы не могли общаться на расстоянии? Но, Яна, если черной магии и не удалось меня победить, то от глупости вообще нет никаких лекарств. Я думала, что, отдаленные друг от друга, мы с тобой легче сможем друг друга отпустить.
Мне нет прощения, Яна.
И все же — я так хочу, чтобы у тебя все складывалось хорошо, лучше, чем у меня, я знаю, что тебя впереди ждет множество всего, неизведанный мир открытий. Пожалуйста, не позволь никому и ничему — и в том числе мне и моей трусости, — тебя сломить.
Я всегда рядом. Даже когда ты не ощущаешь этого.
И ни одна из моих глупостей не сможет убить во мне всю мою любовь к тебе.
Твоя мама».
Я отложила письмо. Руки дрожали. Из глаз катились слезы. Зачем я плачу?.. Матушка ведь не рассказала ничего, что могло бы вызвать слезы. Просто поделилась своей историей. Нашей историей.
Заслуживают ли прощения чужие ошибки?
И если нет, то почему меня постоянно прощают?..
***
Софе, пожалуй, стоит выписать отдельную благодарность. И подписать ее от моего имени. После ее выступления домыслы о моей причастности к творящемуся в городе хаосу начали распространяться и разрастаться со скоростью света. Как капля черной краски, упавшая в стакан с водой, начинает расползаться внутри. И воду приходится менять. Но магическое общество этого городка так просто в раковину не выльешь.
Помнится, в своем прекрасном детстве я создала палитру, состоящую целиком из черных красок. Я тогда вообще-то еще совсем ничего не смыслила в магии, но черный показался мне самым важным цветом из предложенных. Я продемонстрировала эту палитру маме. Она не оценила. И я украсила черной краской всю белую раковину. Отмывали потом вместе с мамой…
А самое страшное заключалось вот в чем (и я сейчас не про раковину).
Маги, знавшие Софу, но ни разу не видевшиеся со мной, верили ей. Соглашались, не требуя никаких доказательств. И это было так странно. Мне начали писать сообщения — по номеру телефона и ВКонтакте. Несколько я прочитала, потом стала игнорировать. Звонили… Я бы и вовсе отключили телефон, но боялась пропустить нечто важное. Хотя что важное мне могли сообщить? Вы, дорогая Яна, отправляетесь на казнь в связи с обвинениями ведьмы, которая не помнит, с кем праздновала день рождения?..
Даже не знаю, что пугало меня больше.
Эти обвинения, или внезапная смена отношения Софы ко мне, или осознание того, что истинный убийца еще на свободе, и вместо травли магическому обществу неплохо было бы предпринять хоть что-нибудь, пока не случился очередной инцидент.
Но они даже Матвея не восприняли всерьез.
Зато я будто чувствовала его дыхание. Он наверняка обо всем знает. Может, даже предполагает, что не все в этом городе глупы настолько. На его месте я была бы очень осторожной… или, напротив, перестала бы чего-либо бояться и оторвалась по полной, пока я еще на свободе… Это и пугало.
А примерно через час после того как я дочитала письмо матушки (слезы как раз успели высохнуть) мне позвонил отец.
После недавних событий я поставила на его звонок специальный звук. Красивую меланхоличную мелодию. Чтобы точно знать, кому отвечать.
Ведь он тоже наверняка все знает.
