…Я так хотела быть солнцем.
Я мечтала дарить свет и зажигать чьи-то глаза. Я надеялась приносить тепло и согревать души. Я верила, что кто-то, даже если всего один человек, вспомнит обо мне в холодную темную ночь, и ему станет хотя бы немного, но легче.
Но я была всего лишь тенью, бесправной тенью, которая не может никак себя защитить. И даже колдовство не в силах меня спасти.
Татьяна Валерьевна оказалась права, и уже на середине пути меня настигла метель.
Но, что удивительно, идти в сопровождении падающего снега было гораздо теплее, чем под слепящим солнцем. Небо затянулось светло-серыми тучами, так что мгновенно наступил вечер, но мне почему-то даже стало радостнее, и я сделала несколько лишних кругов в районе своего дома, пока не начало темнеть.
Правда, эта радость мгновенно рассеялась, когда я увидела дом моего отца. И мой дом тоже. А ещё Миланин.
На эту сторону выходило два окна — одно относилось к отцовскому кабинету, другое к кухне. В обоих горел свет (а я точно знала, что все выключила, когда выходила). Это значило, что одной мне точно никак не удастся побыть. И что снова придется вести беседы — а я, признаться честно, уже устала за сегодняшний день что-то кому-то объяснять.
Но нагуляться я успела вдоволь, поэтому ничего, кроме как войти внутрь дома и подняться по лестнице до седьмого этажа, мне не оставалось. И я вошла. И поднялась. Постучалась.
Мне снова открыл не отец.
Я вновь видела Милану. На ней был все тот же домашний костюм, только макияж она еще не успела смыть, и лисьи глаза поблескивали золотыми тенями.
Сразу вспомнился лежащий у меня в рюкзаке медальон.
Я никогда не решалась краситься так ярко. Может быть, и зря.
— Добрый вечер, Яна, — произнесла Милана. — Очень рада тебя видеть.
— Добрый вечер, — отозвалась я осторожно. — А отец… — слово непривычной горечью обожгло язык, — дома?
— Задерживается, — она вздохнула. — Дела. Как обычно. Да ты наверняка и сама знаешь. Зато я успела приготовить ужин. Пойдем?
И я почему-то согласилась.
Наверное, у меня просто не было сил спорить.
Ужин в самом деле получился неплохим — картошка, нарезанная ломтиками и потушенная вместе с грибами и зеленью. Я в общежитии чаще всего варю себе кашу — нет времени на кулинарные изыски. И на чистку картошки тоже. Но Милана все равно пообещала дать мне рецепт, а я даже заметила, что попытаюсь когда-нибудь его повторить.
Несмотря ни на что, она была неплохой, эта Милана.
Может быть, познакомься мы раньше, смогли бы вполне неплохо общаться. Тогда, ещё до Янтарной… Принять я бы навряд ли ее приняла, все-таки не так это просто делать. Но между нами — а вдруг? — вполне могло завязаться что-то вроде дружбы.
Впрочем, мы и сейчас взаимно друг друга уважали.
Точнее, мне хотелось ее уважать.
Попала я к себе в комнату только тогда, когда за окном давным-давно наступила темнота. И сразу удивилась — пахло внутри на удивление свежо и приятно.
Исчезла со шкафов пыль.
Постельное белье заменилось новым, будто бы даже хрустящим.
На комоде, рядом с кроватью, стояла стеклянная ваза с пятью белыми лилиями, истончающими тонкий невинный аромат. И как только выжили, в такой-то мороз?..
Я прекрасно знала, кто так обо мне позаботился.
Знала — но все равно улыбнулась.
Как будто так тщательно возведенная мной стена начинала рушиться. А мне очень этого не хотелось. По крайней мере, прежде чем внезапно уснуть уже во второй раз за день, я убеждала себя именно в этом.
Давно я не спала так долго. Уснула я около восьми вечера, а встала только через четырнадцать часов, в десять. То ли сессия вытянула из меня последние силы (а я и вправду спала весь месяц часов по четыре-пять), то ли так успокаивающе действовал на меня родной город.
Когда я встала, в квартире снова никого не обнаружилось, и это меня даже обрадовало.
На плите, под крышкой, стоял омлет. Видимо, дожидался меня. Вот и зачем нужно было так беспокоиться… Как-то же я прожила пять месяцев, прокармливая сама себя. И даже не умерла от недостатка пищи. Разве что похудела на пять килограмм (я и так не была фигуристой, а сейчас стала совсем плоской). Но тут виноват не недостаток еды, а постоянный стресс. Стресс кого угодно заставит похудеть.
Я прошлась взглядом по кухне. Вчера было не до того — то в кухне находился кто-то, кроме меня, то я очень спешила уйти. А тут вдруг вспомнилось, что я так и не поздоровалась с домовым.
На столе стояла чашечка с печеньем, и я, схватив одно из них, открыла шкафчик под раковиной. Осторожно положила печенье поближе к стене, к специальному отверстию.
— Что-то ты совсем тихий, друг, — заметила я, обращаясь в пустоту. — Раньше постоянно давал о себе знать, а теперь молчишь. Отец говорит, что ты подружился с Миланой. Но я тебя не осуждаю — она, кажется, в самом деле неплохая.
Домовой ничем себя не выдавал, но я точно знала, что он здесь и внимательно меня слушает.
— Хорошо. Понимаю, что ты на меня чрезвычайно обижен. Ну и ладно, обижайся, пожалуйста.
Я последний раз посмотрела на печенье, прежде чем встать, и заметила лапку, подцепившую угощение. Обида обидой, а любовь к еде победила. И меня тоже — омлет, приготовленный Миланой, я все же съела. Неплохой оказался омлет. Надо бы тоже что-нибудь приготовить… Мне весной девятнадцать, я сама могу о себе позаботиться. Янтарная в девятнадцать лет ушла из дома, да так и не вернулась. А матушка вышла замуж за моего отца.
Планы на сегодняшний день у меня были примерно такие же, как и вчера — до одури нагуляться по знакомым улочкам. Правда, в этот раз я собиралась воспользоваться автобусом и уехать подальше. Туда. К тому месту, которое уже полтора года занимает мои мысли.
Отец сказал, что ее тело сожгли.
Ведьм сжигают. И это не просто красивая легенда из Средневековья. Раньше сжигали живых, теперь мертвых, если родня не выступает против. Ее кремации никто не противился.
Я пыталась спросить у отца, куда они дели прах, но он не ответил ничего дельного. Быть может, так и оставили, на том самом месте. И он сам разлетелся над городом, оседая на чьи-то окна. Или же они поступили благоразумнее и спрятали его в надежное место. Хотелось бы верить.
Для меня местом памяти в любом случае оставался тот самый парк, расположенный совсем неподалеку от белоснежного особняка, в котором обычно проходят черномагические суды. До сих пор проходят, насколько я знаю, хотя, конечно, в широких кругах об этом предпочитают не распространяться.
Я приехала в город, который стал последней обителью Янтарной, моей тети, так сильно на меня похожей.
Конечно, я не могу не заглянуть к ней.
Я была там перед отъездом в общежитие, решив наведаться к этому месту впервые спустя почти год после произошедшей трагедии. Но продержалась совсем недолго — максимум минуту. Листья на деревьях начинали желтеть, приближалась осень, и от этого было слишком больно.
Но ведь сейчас все должно быть по-другому?..
За сутки на улице потеплело. До весны, конечно, еще далеко, но температура установилась привычно-зимняя, и я даже осмелилась нанести тушь на ресницы, чего в мороз никогда не делаю. Вышла из квартиры ближе к полудню. Прежде чем сесть на автобус, почти за двадцать минут дошла до кофейни, в которую изредка заглядывала, прежде чем уехать. И взяла себе латте с ореховым сиропом, почти не жалея денег.
Кофе, казалось, обжигал все внутренности, но я чувствовала себя прекрасно.
И даже успела запрыгнуть в автобус, отыскав остановку поблизости — идти назад, к дому, большого желания не возникло. Прижалась к одному из окон, продолжая держать в руках теплый стаканчик, и рассматривала все вокруг, желая, чтобы автобус ехал как можно медленнее и я успела вдоволь наглядеться на все детали.
Но водитель автобуса плевать хотел на мои желания и мчался наравне с большинством легковых автомобилей, несмотря на габариты.
Дома, деревья, лавочки.
А ведь многие из этих мест я видела лишь мимолетом. Проходила по этим улочкам максимум три раза за всю свою жизнь. Так почему же при одном взгляде на них щемит сердце? Воет так, будто я когда-то имела, но теперь потеряла нечто важное?..
Кофе закончилось ещё в начале пути, поэтому оставшееся время я просто грела ладони. И слушала музыку — в последнее время я постоянно что-то слушаю. В этот раз выбор пал на зарубежный рок.
А потом мелькнул впереди величественный белый особняк, и мне пришлось подниматься, чтобы скоростной водитель не проехал мимо.
Я дрожала, хотя успела согреться, пока сидела в автобусе.
И едва не упала, спускаясь к остановке. Споткнулась, погрузившись в свои мысли. Благо, человек, выходящий следом, успел подхватить меня за локоть. Правда, его лицо я не увидела и поблагодарить не успела. Когда опомнилась и решила обернуться, за моей спиной уже никого не стояло. Зато от двери быстро удалялся высокий мужской силуэт...
Вот он, этот чудесный особняк.
Этот парк — стройные ряды деревьев, покрытых белоснежными шапками. И расчищенные тропинки, чтобы кому-то вроде меня можно было спокойно прогуливаться.
Любовь моя, моя боль.
Победа моя, мое поражение.
Я шла медленно.
И не потому, что отмечала детали.
Напротив, перед глазами все слилось в единое белоснежное пятно, в некоторых местах исчерченное темными ветвями деревьев и звучащими вдали голосами. Я шла и думала о том, что сейчас точно грохнусь, и в этот раз за спиной не окажется того, кто меня подхватит. Ни разу больше не окажется.
А ведь почти полтора года назад (правда, особняк на фоне был другой, ужасающе-черный) меня словили, когда я летела. В прямом смысле летела, с неба. Или, точнее, портала. Это был Кирилл, и я тогда ещё не знала, что он служит Янтарной. Настоящий черный колдун. Предавший меня и мной преданный.
Это было так давно и в то же время, кажется, мгновение назад.
Я хранила в своей душе все воспоминания, и в нужный момент душа одаривала меня ими, заботливо напоминая, кто я такая и в чем виновата. Но даже за полтора года я так и не смогла понять, чем заслужила всю эту муку.
Я осознала, что слезы застилают мне глаза, только когда дошла до места.
Остановилась и поняла, что вот-вот расплачусь. И меня совсем не волновало то, что двадцать минут я потратила, чтобы нарисовать относительно ровные стрелки. Производитель подводки обещал мне стойкость, — так почему бы мне ее не проверить?..
Янтарная.
Кирилл.
Отца можно понять. Несмотря ни на что. Он поверил в то, что говорят другие, но не услышал меня, — а это, в общем-то, за всю мою жизнь происходило так часто, что даже не удивило. Отец решил, что я глупая и никчемная, а Янтарная жестокая и злая, и что меня можно уберечь, только избавившись от нее. А меня следовало оберегать — как-никак, отец вложил в меня столько ресурсов…
Но ведь и меня понять было можно.
Правда, никто не попытался это сделать. Разве что Яр. Яр, связь с которым с самого начала была неправильный. Черная ведьма и белый маг. Зачем он вообще попался мне на глаза? Зачем подарил надежду? Чтобы после навсегда исчезнуть?..
Я скучала.
Я так по всем скучала, но никому не могла в этом признаться. Даже сама себя не одобряла. Ты предала. Тебя предали. Так зачем цепляться за прошлое? Иди вперед, гордо расправив плечи. Иди вперед, они не достойны твоей печали. А ты не достойна занимать место в их жизни.
Янтарная.
Здесь она тогда лежала, совсем недалеко от места, где я остановилась, и пряди ее волос были точно раскинувшиеся корни дерева, пытающегося дотянуться до воды — и жизни.
Вот только уже полтора года прошло с тех пор, как Янтарной не стало, а я все ещё здесь — и до сих пор не поумнела.
Я — это и есть она.
Яна — Янтарная.
Она, и моя матушка, и моя бабушка, и моя прабабушка, и вся вереница лиц — одно сменяет другое, но круг не замыкается. По крайней мере, не замыкался прежде. Быть может, я его замкну.
Кирилл покинул меня раньше, ближе к особняку. Он был предателем, и тетя решила, что он недостоин жить. Но почему тогда достойна я?..
Я сделала глубокий вздох, из груди вылетело непроизвольное рыдание.
Почему же мы так любим сами себя убивать?..
Почему убиваем других?
Я всхлипнула ещё раз, не в силах себя сдерживать. Я всегда так хотела быть сильной и гордой. Настолько устойчивой, что никто и никогда не смог бы меня сломать. Я мечтала отвечать на оскорбления ухмылкой. Я надеялась, что смогу постоять за себя сама, и никто, никто и никогда больше не сможет меня обидеть.
Но сама приехала в этот парк.
И именно я сейчас стою, разглядываю неясное пятно перед глазами и не смогу сдержать рыдания.
— С вами все в порядке? — раздался голос справа от меня.
Я повернулась и попыталась проморгаться. Секунд через пять мне удалось разглядеть стоящую передо мной девушку. Примерно мой возраст, выглядывающие из-под шапки темные волосы, милое лицо, на котором застыло беспокойное выражение.
И душа.
И душа, отливающая чернильно-черными искрами.
Мою душу эта ведьма не видела. Или же, если она вдруг смогла заглянуть под все охранки и поняла, что я тоже колдую, то не подала виду.
Впрочем, у нее самой душа не закрывалась ничем, кроме так называемой «заслонки», под которую очень легко заглянуть, приложив одно лишь желание. Для меня такие заслонки давно уже не являются проблемой.
— Да, — ответила я наконец.
Она покачала головой:
— Так и не скажешь. Не поделишься, что случилось? Обещаю никому не рассказывать.
Я смотрела на нее — родинка на правой щеке, карие глаза — и не могла понять, зачем она вообще ко мне подошла. Неравнодушие? Сочувствие? Сопереживание?
Но ведь все знают, что черным ведьмам эти чувства несвойственны.
— А какая тебя разница? — не выдержала я.
Она поправила прядь волос.
— Просто интересно. Нет, не так… Не знаю, как объяснить. Шла и заметила тебя, и чутье мне подсказало, что нужно подойти.
— Чутье, — повторила я.
Мы пересеклись глазами, и в ведьме начали зарождаться догадки.
Конечно. Не зря же я постоянно упоминаю чутье. В сведущем обществе даже ходят шутки о черномагической интуиции. Насмешки над тем, что в отличие от белых, которые знают точно, мы постоянно опираемся лишь на собственные домыслы.
Впрочем, ничем догадки этой девушки я подтверждать не собиралась.
— Ира, — представилась ведьма, протянув мне руку.
Прежде, кажется, мы в самом деле не пересекались.
— Приятно познакомиться, — отозвалась я, не пожав ее. И имя свое называть не стала. Когда-то история с Янтарной гремела на весь наш город, пусть меня и пытались оградить от всяких сплетен. А имя у меня не такое и частое. Не так сложно соотнести факты.
— И все-таки? — не выдержала Ира.
— Да так, — я пожала плечами. — Вспомнила некоторые события.
— С парнем гуляли в этом парке?
Я удивленно взглянула на нее.
И все-таки, почему-то черные ведьмы в большинстве случаев считают, что простые девушки плачут только из-за отношений. Я сама когда-то так думала, что скрывать. Со временем перестала, и тем не менее.
— Можно и так сказать, — не стала я спорить.
— Не грусти, — Ира улыбнулась, — ты обязательно ещё встретишь человека, который тебе предназначен. Понимаешь… если он твой, а ты — его, вы обязательно будете вместе. Даже если из-за какого-то недоразумения расстались. А если он — так, пустышка, то и жалеть нечего. Главное — верить в любовь. И помнить, что ты — самое дорогое, что у тебя есть.
Я мечтала дарить свет и зажигать чьи-то глаза. Я надеялась приносить тепло и согревать души. Я верила, что кто-то, даже если всего один человек, вспомнит обо мне в холодную темную ночь, и ему станет хотя бы немного, но легче.
Но я была всего лишь тенью, бесправной тенью, которая не может никак себя защитить. И даже колдовство не в силах меня спасти.
***
Татьяна Валерьевна оказалась права, и уже на середине пути меня настигла метель.
Но, что удивительно, идти в сопровождении падающего снега было гораздо теплее, чем под слепящим солнцем. Небо затянулось светло-серыми тучами, так что мгновенно наступил вечер, но мне почему-то даже стало радостнее, и я сделала несколько лишних кругов в районе своего дома, пока не начало темнеть.
Правда, эта радость мгновенно рассеялась, когда я увидела дом моего отца. И мой дом тоже. А ещё Миланин.
На эту сторону выходило два окна — одно относилось к отцовскому кабинету, другое к кухне. В обоих горел свет (а я точно знала, что все выключила, когда выходила). Это значило, что одной мне точно никак не удастся побыть. И что снова придется вести беседы — а я, признаться честно, уже устала за сегодняшний день что-то кому-то объяснять.
Но нагуляться я успела вдоволь, поэтому ничего, кроме как войти внутрь дома и подняться по лестнице до седьмого этажа, мне не оставалось. И я вошла. И поднялась. Постучалась.
Мне снова открыл не отец.
Я вновь видела Милану. На ней был все тот же домашний костюм, только макияж она еще не успела смыть, и лисьи глаза поблескивали золотыми тенями.
Сразу вспомнился лежащий у меня в рюкзаке медальон.
Я никогда не решалась краситься так ярко. Может быть, и зря.
— Добрый вечер, Яна, — произнесла Милана. — Очень рада тебя видеть.
— Добрый вечер, — отозвалась я осторожно. — А отец… — слово непривычной горечью обожгло язык, — дома?
— Задерживается, — она вздохнула. — Дела. Как обычно. Да ты наверняка и сама знаешь. Зато я успела приготовить ужин. Пойдем?
И я почему-то согласилась.
Наверное, у меня просто не было сил спорить.
Ужин в самом деле получился неплохим — картошка, нарезанная ломтиками и потушенная вместе с грибами и зеленью. Я в общежитии чаще всего варю себе кашу — нет времени на кулинарные изыски. И на чистку картошки тоже. Но Милана все равно пообещала дать мне рецепт, а я даже заметила, что попытаюсь когда-нибудь его повторить.
Несмотря ни на что, она была неплохой, эта Милана.
Может быть, познакомься мы раньше, смогли бы вполне неплохо общаться. Тогда, ещё до Янтарной… Принять я бы навряд ли ее приняла, все-таки не так это просто делать. Но между нами — а вдруг? — вполне могло завязаться что-то вроде дружбы.
Впрочем, мы и сейчас взаимно друг друга уважали.
Точнее, мне хотелось ее уважать.
Попала я к себе в комнату только тогда, когда за окном давным-давно наступила темнота. И сразу удивилась — пахло внутри на удивление свежо и приятно.
Исчезла со шкафов пыль.
Постельное белье заменилось новым, будто бы даже хрустящим.
На комоде, рядом с кроватью, стояла стеклянная ваза с пятью белыми лилиями, истончающими тонкий невинный аромат. И как только выжили, в такой-то мороз?..
Я прекрасно знала, кто так обо мне позаботился.
Знала — но все равно улыбнулась.
Как будто так тщательно возведенная мной стена начинала рушиться. А мне очень этого не хотелось. По крайней мере, прежде чем внезапно уснуть уже во второй раз за день, я убеждала себя именно в этом.
Глава 3. Иначе
Давно я не спала так долго. Уснула я около восьми вечера, а встала только через четырнадцать часов, в десять. То ли сессия вытянула из меня последние силы (а я и вправду спала весь месяц часов по четыре-пять), то ли так успокаивающе действовал на меня родной город.
Когда я встала, в квартире снова никого не обнаружилось, и это меня даже обрадовало.
На плите, под крышкой, стоял омлет. Видимо, дожидался меня. Вот и зачем нужно было так беспокоиться… Как-то же я прожила пять месяцев, прокармливая сама себя. И даже не умерла от недостатка пищи. Разве что похудела на пять килограмм (я и так не была фигуристой, а сейчас стала совсем плоской). Но тут виноват не недостаток еды, а постоянный стресс. Стресс кого угодно заставит похудеть.
Я прошлась взглядом по кухне. Вчера было не до того — то в кухне находился кто-то, кроме меня, то я очень спешила уйти. А тут вдруг вспомнилось, что я так и не поздоровалась с домовым.
На столе стояла чашечка с печеньем, и я, схватив одно из них, открыла шкафчик под раковиной. Осторожно положила печенье поближе к стене, к специальному отверстию.
— Что-то ты совсем тихий, друг, — заметила я, обращаясь в пустоту. — Раньше постоянно давал о себе знать, а теперь молчишь. Отец говорит, что ты подружился с Миланой. Но я тебя не осуждаю — она, кажется, в самом деле неплохая.
Домовой ничем себя не выдавал, но я точно знала, что он здесь и внимательно меня слушает.
— Хорошо. Понимаю, что ты на меня чрезвычайно обижен. Ну и ладно, обижайся, пожалуйста.
Я последний раз посмотрела на печенье, прежде чем встать, и заметила лапку, подцепившую угощение. Обида обидой, а любовь к еде победила. И меня тоже — омлет, приготовленный Миланой, я все же съела. Неплохой оказался омлет. Надо бы тоже что-нибудь приготовить… Мне весной девятнадцать, я сама могу о себе позаботиться. Янтарная в девятнадцать лет ушла из дома, да так и не вернулась. А матушка вышла замуж за моего отца.
Планы на сегодняшний день у меня были примерно такие же, как и вчера — до одури нагуляться по знакомым улочкам. Правда, в этот раз я собиралась воспользоваться автобусом и уехать подальше. Туда. К тому месту, которое уже полтора года занимает мои мысли.
Отец сказал, что ее тело сожгли.
Ведьм сжигают. И это не просто красивая легенда из Средневековья. Раньше сжигали живых, теперь мертвых, если родня не выступает против. Ее кремации никто не противился.
Я пыталась спросить у отца, куда они дели прах, но он не ответил ничего дельного. Быть может, так и оставили, на том самом месте. И он сам разлетелся над городом, оседая на чьи-то окна. Или же они поступили благоразумнее и спрятали его в надежное место. Хотелось бы верить.
Для меня местом памяти в любом случае оставался тот самый парк, расположенный совсем неподалеку от белоснежного особняка, в котором обычно проходят черномагические суды. До сих пор проходят, насколько я знаю, хотя, конечно, в широких кругах об этом предпочитают не распространяться.
Я приехала в город, который стал последней обителью Янтарной, моей тети, так сильно на меня похожей.
Конечно, я не могу не заглянуть к ней.
Я была там перед отъездом в общежитие, решив наведаться к этому месту впервые спустя почти год после произошедшей трагедии. Но продержалась совсем недолго — максимум минуту. Листья на деревьях начинали желтеть, приближалась осень, и от этого было слишком больно.
Но ведь сейчас все должно быть по-другому?..
За сутки на улице потеплело. До весны, конечно, еще далеко, но температура установилась привычно-зимняя, и я даже осмелилась нанести тушь на ресницы, чего в мороз никогда не делаю. Вышла из квартиры ближе к полудню. Прежде чем сесть на автобус, почти за двадцать минут дошла до кофейни, в которую изредка заглядывала, прежде чем уехать. И взяла себе латте с ореховым сиропом, почти не жалея денег.
Кофе, казалось, обжигал все внутренности, но я чувствовала себя прекрасно.
И даже успела запрыгнуть в автобус, отыскав остановку поблизости — идти назад, к дому, большого желания не возникло. Прижалась к одному из окон, продолжая держать в руках теплый стаканчик, и рассматривала все вокруг, желая, чтобы автобус ехал как можно медленнее и я успела вдоволь наглядеться на все детали.
Но водитель автобуса плевать хотел на мои желания и мчался наравне с большинством легковых автомобилей, несмотря на габариты.
Дома, деревья, лавочки.
А ведь многие из этих мест я видела лишь мимолетом. Проходила по этим улочкам максимум три раза за всю свою жизнь. Так почему же при одном взгляде на них щемит сердце? Воет так, будто я когда-то имела, но теперь потеряла нечто важное?..
Кофе закончилось ещё в начале пути, поэтому оставшееся время я просто грела ладони. И слушала музыку — в последнее время я постоянно что-то слушаю. В этот раз выбор пал на зарубежный рок.
А потом мелькнул впереди величественный белый особняк, и мне пришлось подниматься, чтобы скоростной водитель не проехал мимо.
Я дрожала, хотя успела согреться, пока сидела в автобусе.
И едва не упала, спускаясь к остановке. Споткнулась, погрузившись в свои мысли. Благо, человек, выходящий следом, успел подхватить меня за локоть. Правда, его лицо я не увидела и поблагодарить не успела. Когда опомнилась и решила обернуться, за моей спиной уже никого не стояло. Зато от двери быстро удалялся высокий мужской силуэт...
Вот он, этот чудесный особняк.
Этот парк — стройные ряды деревьев, покрытых белоснежными шапками. И расчищенные тропинки, чтобы кому-то вроде меня можно было спокойно прогуливаться.
Любовь моя, моя боль.
Победа моя, мое поражение.
Я шла медленно.
И не потому, что отмечала детали.
Напротив, перед глазами все слилось в единое белоснежное пятно, в некоторых местах исчерченное темными ветвями деревьев и звучащими вдали голосами. Я шла и думала о том, что сейчас точно грохнусь, и в этот раз за спиной не окажется того, кто меня подхватит. Ни разу больше не окажется.
А ведь почти полтора года назад (правда, особняк на фоне был другой, ужасающе-черный) меня словили, когда я летела. В прямом смысле летела, с неба. Или, точнее, портала. Это был Кирилл, и я тогда ещё не знала, что он служит Янтарной. Настоящий черный колдун. Предавший меня и мной преданный.
Это было так давно и в то же время, кажется, мгновение назад.
Я хранила в своей душе все воспоминания, и в нужный момент душа одаривала меня ими, заботливо напоминая, кто я такая и в чем виновата. Но даже за полтора года я так и не смогла понять, чем заслужила всю эту муку.
Я осознала, что слезы застилают мне глаза, только когда дошла до места.
Остановилась и поняла, что вот-вот расплачусь. И меня совсем не волновало то, что двадцать минут я потратила, чтобы нарисовать относительно ровные стрелки. Производитель подводки обещал мне стойкость, — так почему бы мне ее не проверить?..
Янтарная.
Кирилл.
Отца можно понять. Несмотря ни на что. Он поверил в то, что говорят другие, но не услышал меня, — а это, в общем-то, за всю мою жизнь происходило так часто, что даже не удивило. Отец решил, что я глупая и никчемная, а Янтарная жестокая и злая, и что меня можно уберечь, только избавившись от нее. А меня следовало оберегать — как-никак, отец вложил в меня столько ресурсов…
Но ведь и меня понять было можно.
Правда, никто не попытался это сделать. Разве что Яр. Яр, связь с которым с самого начала была неправильный. Черная ведьма и белый маг. Зачем он вообще попался мне на глаза? Зачем подарил надежду? Чтобы после навсегда исчезнуть?..
Я скучала.
Я так по всем скучала, но никому не могла в этом признаться. Даже сама себя не одобряла. Ты предала. Тебя предали. Так зачем цепляться за прошлое? Иди вперед, гордо расправив плечи. Иди вперед, они не достойны твоей печали. А ты не достойна занимать место в их жизни.
Янтарная.
Здесь она тогда лежала, совсем недалеко от места, где я остановилась, и пряди ее волос были точно раскинувшиеся корни дерева, пытающегося дотянуться до воды — и жизни.
Вот только уже полтора года прошло с тех пор, как Янтарной не стало, а я все ещё здесь — и до сих пор не поумнела.
Я — это и есть она.
Яна — Янтарная.
Она, и моя матушка, и моя бабушка, и моя прабабушка, и вся вереница лиц — одно сменяет другое, но круг не замыкается. По крайней мере, не замыкался прежде. Быть может, я его замкну.
Кирилл покинул меня раньше, ближе к особняку. Он был предателем, и тетя решила, что он недостоин жить. Но почему тогда достойна я?..
Я сделала глубокий вздох, из груди вылетело непроизвольное рыдание.
Почему же мы так любим сами себя убивать?..
Почему убиваем других?
Я всхлипнула ещё раз, не в силах себя сдерживать. Я всегда так хотела быть сильной и гордой. Настолько устойчивой, что никто и никогда не смог бы меня сломать. Я мечтала отвечать на оскорбления ухмылкой. Я надеялась, что смогу постоять за себя сама, и никто, никто и никогда больше не сможет меня обидеть.
Но сама приехала в этот парк.
И именно я сейчас стою, разглядываю неясное пятно перед глазами и не смогу сдержать рыдания.
— С вами все в порядке? — раздался голос справа от меня.
Я повернулась и попыталась проморгаться. Секунд через пять мне удалось разглядеть стоящую передо мной девушку. Примерно мой возраст, выглядывающие из-под шапки темные волосы, милое лицо, на котором застыло беспокойное выражение.
И душа.
И душа, отливающая чернильно-черными искрами.
Мою душу эта ведьма не видела. Или же, если она вдруг смогла заглянуть под все охранки и поняла, что я тоже колдую, то не подала виду.
Впрочем, у нее самой душа не закрывалась ничем, кроме так называемой «заслонки», под которую очень легко заглянуть, приложив одно лишь желание. Для меня такие заслонки давно уже не являются проблемой.
— Да, — ответила я наконец.
Она покачала головой:
— Так и не скажешь. Не поделишься, что случилось? Обещаю никому не рассказывать.
Я смотрела на нее — родинка на правой щеке, карие глаза — и не могла понять, зачем она вообще ко мне подошла. Неравнодушие? Сочувствие? Сопереживание?
Но ведь все знают, что черным ведьмам эти чувства несвойственны.
— А какая тебя разница? — не выдержала я.
Она поправила прядь волос.
— Просто интересно. Нет, не так… Не знаю, как объяснить. Шла и заметила тебя, и чутье мне подсказало, что нужно подойти.
— Чутье, — повторила я.
Мы пересеклись глазами, и в ведьме начали зарождаться догадки.
Конечно. Не зря же я постоянно упоминаю чутье. В сведущем обществе даже ходят шутки о черномагической интуиции. Насмешки над тем, что в отличие от белых, которые знают точно, мы постоянно опираемся лишь на собственные домыслы.
Впрочем, ничем догадки этой девушки я подтверждать не собиралась.
— Ира, — представилась ведьма, протянув мне руку.
Прежде, кажется, мы в самом деле не пересекались.
— Приятно познакомиться, — отозвалась я, не пожав ее. И имя свое называть не стала. Когда-то история с Янтарной гремела на весь наш город, пусть меня и пытались оградить от всяких сплетен. А имя у меня не такое и частое. Не так сложно соотнести факты.
— И все-таки? — не выдержала Ира.
— Да так, — я пожала плечами. — Вспомнила некоторые события.
— С парнем гуляли в этом парке?
Я удивленно взглянула на нее.
И все-таки, почему-то черные ведьмы в большинстве случаев считают, что простые девушки плачут только из-за отношений. Я сама когда-то так думала, что скрывать. Со временем перестала, и тем не менее.
— Можно и так сказать, — не стала я спорить.
— Не грусти, — Ира улыбнулась, — ты обязательно ещё встретишь человека, который тебе предназначен. Понимаешь… если он твой, а ты — его, вы обязательно будете вместе. Даже если из-за какого-то недоразумения расстались. А если он — так, пустышка, то и жалеть нечего. Главное — верить в любовь. И помнить, что ты — самое дорогое, что у тебя есть.
