Все, что составляло основу и суть Таси, ее природа анхелос и желание исцелять, нести утешение и надежду вспыхнуло в ответ на этот безмолвный крик о помощи. Она обвила демона руками за шею, прижалась щекой к щеке, отвечая даже не словами, а всем существом. Слова могут быть обманом, но чувства не лгут, а Мэл эмпат.
— Я не понимаю, как тебя можно не любить.
— Не верю, что ты простила меня, — так же тихо и глухо продолжал демон. — Не понимаю, как вообще можно простить все, что я делал.
— Ты ничего не делал.
Не бил, не связывал, не пугал, как Дэмиан. Не отдавал унизительных приказаний, как Раум. Напротив: заботился, помогал, утешал.
— Я принуждал тебя…
— Это было приятно, — она нежно поцеловала Мэла в щеку, предлагая перевести все в шутку, но тот упрямо продолжал гнуть свою линию.
— Ты бы согласилась спать со мной, если бы не контракт?
— Наверное нет, — со вздохом призналась Тася.
Нельзя солгать эмпату.
— Вот видишь!
— По крайней мере не сразу. Вот если бы ты поухаживал за мной немного…
Он глухо рассмеялся.
— Я никогда в жизни ни за кем не ухаживал. Не было времени и желания. Женщин, которые узнали мое имя, нет нужды уговаривать.
— Значит, у нас бы ничего не получилось, и хорошо, что все вышло так, как вышло, — она снова попыталась перевести все в шутку, но Мэл не поддался.
— Наверное, я казался тебе этаким рыцарем на фоне Раума и Дэмиана. Меньшее из зол…
— Хватит! — она положила ладонь ему на губы, прерывая поток самоуничижения. — Перестань. Трудно любить того, кто сам себя не любит.
Он тяжело выдохнул, накрыл ее пальцы своей рукой и принялся покрывать нежными поцелуями. Горячее дыхание щекотало кожу, от осторожных прикосновений по телу бежали мурашки. Обожание, почти преклонение вспыхнули в душе Мэла, оттесняя в сторону застарелую боль и муки совести. Тася ахнула и замерла в его объятиях, вглядываясь в своего мужчину широко раскрытыми глазами.
Ему не было нужды повторять вслух: “Я люблю тебя”. Она слышала это признание каждый день, каждый раз, когда они были вместе и взгляд Мэла останавливался на ней. Любовь, восхищение, счастье с оттенком тайного страха — он до сих пор не верил, что Тася с ним. До сих пор ждал каждый день, что она захочет уйти. Ждал и боялся.
Но она не уйдет. Разве можно уйти от него, после всего, что было? После невозможной близости, разделенных на двоих счастья и боли? Чувства, что она — самая важная, самая близкая и дорогая женщина для него?
Мэл не понимает этого, но он ее наркотик. Ничуть не в меньшей степени, чем Тася для него.
Он прошелся дорожкой из поцелуев по внутренней стороне руки, поднялся до чувствительного местечка на сгибе. Согрел дыханием, едва касаясь кожи. Вторая рука демона скользнула вдоль обтянутой чулком ножки, и в исступленную смесь любви и страха, заполнявшую сейчас его душу, вкралась нотка вожделения.
— Я хочу тебя, — прошептал он, добравшись с поцелуями до ушка. И чуть прикусил мочку, заставив Тасю застонать. — Можно, маленькая?
— Можно, — Тася хихикнула. — Раньше ты не спрашивал.
Она тоже хотела. Трудно не хотеть, когда кожей, всем естеством ощущаешь чужое желание, как свое собственное. А Мэл еще и знал ее тело лучше, чем она сама. Умел завести парой легких, почти случайных прикосновений.
Он вздрогнул. Возбуждение утихло, сменилось острым чувством вины.
— Прости…
Да что же это такое! Она сердито нахмурилась. Мэл не нравился ей таким. Он всегда был уверенным, немного властным, но заботливым. Брал на себя решение любых вопросов, часто не спрашивая ее мнения. Иногда они спорили из-за этого, но обычно Тасю все устраивало. А возвращение в родной дом и встреча с Наамой словно лишили демона стержня.
— Мэл, что с тобой?! Ты же чувствуешь меня! Ты всегда меня чувствовал. И всегда знал, чего я хочу. Зачем ты пытаешься представить себя насильником и мерзавцем?
К вине прибавилась растерянность.
— Я пытаюсь?
— Еще как, — Тасю вдруг осенило. — Это из-за того, что сказала твоя мать, да?
Демон выпустил ее из объятий и сгорбился, пряча глаза. В его душе снова всколыхнулась застарелая боль, подсказывая, что Тася попала в цель.
— Но это же бред! Ты совсем не похож на отца! И на брата не похож. Ты — это ты.
— Я похож на отца, — глухо отозвался Мэл. — Ты же видела его.
— Только внешне.
Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и молчал. А в душе продолжали разворачиваться и звенеть тяжелыми минорными аккордами тоска, горечь, боль, гнев и вина. Погребенные в глубине памяти, он просыпались, чтобы напомнить о себе.
— Я видела вас рядом. Ты — совсем другой, — она начала сердиться. — Как ты вообще мог поверить в такую чушь?! Мэл?! Ты меня слышишь?!
Ответа не было. Тася в отчаянии стукнула кулачком по его плечу.
— Не могу с тобой таким! Хоть на миг перестань себя жалеть и посмотри на меня! По-настоящему посмотри.
Демон посмотрел. Не только глазами. Впервые за этот дурной день Тася ощутила, что Мэл ее слушает. И слышит. Она раскрылась, пытаясь передать свою тревогу за него, желание быть вместе с ним, вопреки его странным родителям, вопреки этому вызывающе богатому особняку и неприятным гостям, собравшимся в нем. И свою любовь к нему. Не к Армеллину ди Небиросу, будущему главе одного из самых влиятельных кланов. Просто к Мэлу, ее Мэлу.
Он со всхлипом глотнул воздух, стиснул девушку в объятиях и ткнулся лбом ей в плечо. Его трясло.
— Вот видишь, — она облегченно выдохнула и погладила его по голове. Не удержалась и взъерошила темные пряди.
Больно было видеть его таким. Сломленным. Какая бы тайна ни таилась в прошлом Мэла, она не несла в себе ничего хорошего.
— Я не заслуживаю тебя, — горько прошептал он.
— Неправда!
— Правда. Она всегда повторяла, что я похож на него. Всегда. Сколько я себя помню.
— Она — это Наама? — осторожно уточнила Тася, страшась спугнуть мгновение откровенности.
Мэл кивнул.
— Говорила, что я такой же. И поэтому она меня ненавидит. Потому, что я — это он… Я тогда думал, что это неправда. Мечтал доказать ей это. Даже убить его собирался, — он говорил отрывисто и тяжело, словно выталкивая из себя слова и делая долгие паузы между ними.
— Ты сейчас про то самое покушение? На Дне Отца?
Мэл рассказывал, что мать пыталась сделать из него убийцу, но он не справился.
— Да. А потом… Даже после того, что он сделал, Наама продолжала твердить, что я похож на него. А я ненавидел его так, что если бы моя ненависть стала огнем, она сожгла бы весь мир. Его и себя за то, что промахнулся.
— Что он сделал? — еле слышным шепотом спросила Тася.
Вот оно. Тайна, незаживающая рана, источник боли в его душе. Рядом с Тасей эта боль отступала, пряталась, но не исчезала. Стоило Мэлу снять очки, и девушка чувствовала ее незримое присутствие.
На этот раз демон молчал так долго, что она думала ответа уже не будет. Тикали стрелки часов, отсчитывая безвозвратно уходящие мгновения.
Когда его голос — до странности напряженный и неживой — зазвучал в тишине комнаты, Тася даже испугалась.
— По приказу Андроса мне отрезали крылья.
Шрамы на спине. Две белые, чуть выпуклые на ощупь полосы поперек лопаток. Она много раз спрашивала откуда они, но демон отшучивался или молчал.
Сердце пропустило удар.
— Зачем? — еле слышно спросила она. Но Мэл услышал.
— Он сказал, что это будет мне уроком. Научит не идти против тех, кто сильнее. Но я думаю, он просто хотел сделать больно Нааме.
Это звучало бредово. Зачем делать больно своей рабыне таким странным образом, когда в его распоряжении кнут?
— Он любит ее, Таисия. Любит до сих пор. И ее ненависть сводит его с ума. А кнут… Физическую боль можно терпеть. Мы, демоны, вообще устойчивы к боли, — Мэл горько рассмеялся. — Только оказалось, что Нааме плевать на меня. Она давно не помнит и не видит ничего, кроме своей обиды. Тогда Андрос взялся учить меня.
— Учить? — непонимающе переспросила Тася.
Все, о чем рассказывал Мэл, казалось диким. Страшная сказка на ночь. Неужели это безумие происходило в реальной жизни? И не сто или тысячу лет назад, а совсем недавно, с ее мужчиной?
— Думаю, тоже для того, чтобы задеть ее. Он пришел проведать меня. Обо мне ведь заботились по его приказу. Перевязывали, кололи обезболивающее. Лишиться крыльев — это страшно, не все выживают после подобного. Раньше так карали за преступления против империи перед тем, как отослать на каторгу. Бескрылый — неполноценен. Он проиграет в дуэли любому крылатому, поэтому не может претендовать на женщину или высокое место.
…Андрос пришел на третий день, когда безумная боль уже отступила, оставив после себя только чувство невосполнимой и жуткой утраты. Мэл дернулся было навстречу в животном желании впиться клыками, зубами, порвать, уничтожить.
Но не смог даже сползти с кровати.
Холеный мужчина в дорогом костюме долго рассматривал тощего перевязанного мальчишку, а потом обронил: “Ты фонишь” с такой брезгливостью, словно сказал: “От тебя воняет”.
Мэл уже знал, что не держит в себе эмоции. Увечье сломало в нем что-то безвозвратно. Сделало проницаемым для всех вокруг и оттого особенно беззащитным. Но в тот миг, он даже обрадовался этому и, прожигая посетителя яростным взглядом, обрушил на него всю силу своей ненависти. Мысленно он сдирал с отца кожу и окунал в кипящее масло.
Тот только поморщился в ответ.
— Будешь носить это, — Андрос ди Небирос положил на тумбочку у кровати первый в жизни Мэла фризер…
-Так вот, он пришел меня проведать. А я сказал, что убью его. Тогда он ответил, что для этого мне надо вырасти сильным и хитрым, много чего узнать и много чему обучиться. И предложил учить меня. Я согласился.
Как он мог согласится? После того, что Андрос сделал с ним? Как вообще может общаться с отцом? Вежливо разговаривать, работать в его компании?
— Я подумал, что смерть — слишком простое наказание для него и поклялся сделать то же, что он со мной. А для этого надо было стать сильнее и лучше. Во всем. Первые несколько лет после увечья я жил только ради этого. Учился, тренировался, снова учился. Все остальное было неважным. Годы, как в туннеле, ничего, кроме цели. И чем больше я узнавал о нем, тем больше понимал, насколько он сильнее и могущественнее меня. Во всем.
Единственное, чему Наама меня учила — ремесло убийцы. Я должен был послужить орудием ее мести и остальное ее не волновало. К тому моменту, когда Андрос забрал меня и занялся воспитанием, я был дикарем. Едва умел читать. А еще в глазах общества я оставался бескрылым ублюдком и сыном рабыни. Мне приходилось выгрызать свое место. Доказывать, что достоин, что я лучший.
…— И откуда эта вонища? — Фуркас ди Саллос демонстративно зажал нос и закатил глаза. Стоявшие за его спиной две молоденькие демоницы тоненько хихикнули.
— А, тут же отродье ди Вине, — он сделал вид, будто только что заметил Мэла. — Дэмиан зачем ты притащил сюда этого бескрылого выродка?
Тот равнодушно пожал плечами:
— Отец сказал, что Армеллину пора обзаводиться полезными связями. И мне он не мешает.
— Но ведь отец не говорил, что ты должен защищать его всего и везде, верно? — в предвкушении потехи глаза Фуркаса радостно сверкнули. За спиной снова захихикали девчонки, вдохновляя на подвиги.
Мэл подобрался, предчувствуя неприятности, но все равно не успел увернуться от выплеснутого в лицо вина. Рубиновые капли пропитали белую рубашку, стекли за шиворот, залепили стекла очков, почти лишая возможности разглядеть хоть что-то. Мэл потянулся было протереть их и замер.
Снять сейчас очки было все равно, что обнажиться.
— Ой, прости, — самодовольно протянул ди Саллос, покручивая в руках пустой бокал. — Я такой неловкий.
Нужно было смолчать, но Мэл не удержался и выругался сквозь зубы. Недруг обрадовался, словно только этого и ждал.
— Что?! Ты что-то сказал ди Вине? Может, ты хочешь вызвать меня на дуэль?
Хотел! Отчаянно, дико хотел. Ударить, вцепиться в шею и рвать врага клыками, как дикий зверь.
Но бескрылый не противник крылатому. Дуэль стала бы ничем иным, как узаконенным убийством, и Мэл понимал это уже тогда. Как понимал и что никто не станет мстить за него.
— Эй ты, рабский выродок! У тебя есть гордость? — с этими словами Фуркас довольно ловко плюнул в свою жертву косточкой из под оливки. Кто-то в глубине зала одобрительно заржал.
— Я не вызову тебя, ди Саллос, — он все-таки не удержался и заговорил, невольно копируя холодный и высокомерный тон Андроса. — Но я тебя уничтожу. Очень скоро и так, что никто не сможет доказать мою причастность. А пока просто знай, что ты жалок, потому что способен ощутить себя мужчиной, только задирая бескрылого.
— Что ты сказал?! — взревел Фуркас.
И мир взорвался болью.
Итогом стал сломанный нос, разбитые стекла фризера и осколок, вонзившийся в глаз. Как сказал целитель: еще чуть глубже, и последствия, даже с регенерацией демонов были бы необратимыми. Стоило промолчать, тогда удалось бы отделаться испорченным костюмом.
Всего три недели спустя, Фуркаса взяли с поличным при продаже огромной партии “Огненной пыли”. Бомонд ахал, охал и гадал, какая муха укусила беспутного юнца. Известно же, что законами Империи распространение “пыли” приравнено к государственной измене!
Суд, приняв в рассчет высокое положение семьи подсудимого и юный возраст, согласился заменить смертную казнь на отрезание крыльев и пожизненные каторжные работы. Мэл на слушанье не пошел, но через подкупленного тюремщика передал записку. В ней было только два слова “Я предупреждал”…
— И я сделал это. Меня били, как выскочку, устраивали “темную”. Я в ответ учился держать себя в руках, мстить не сразу, не показывать эмоций. Стал незаметным и полезным, Андрос все чаще поручал ответственную работу именно мне, потом сделал своей правой рукой…
…Это была первая сделка, которую Мэл подготовил и провел полностью сам, без отцовского контроля. С чувством тайной гордости он положил полностью подготовленный пакет документов на стол к Андросу. Старший ди Небирос долго вчитывался, словно надеясь поймать сына на небрежности. Мэл ждал, скрывая волнение за равнодушной маской, которая в последние годы словно приросла к его лицу.
Наконец, Андрос, скупо обронил: “Хорошо” и поставил размашистую роспись. Его задумчивый взгляд остановился на Мэле.
— Все еще ненавидишь меня?
Тот нервно поправил очки. К чему этот вопрос? Какой подвох он таит в себе?
— Да, сэр, — признался он после долгой паузы. Лгать было опасно. Андросу достаточно приказать снять фризер, чтобы узнать правду. К тому же отец никогда не наказывал за правду. А вот за ложь вполне мог.
— Почему не мстишь?
Мэл пожал плечами.
— Не думаю, что это хоть что-то изменит.
Месть поблекла с годами, утратила былую привлекательность, словно постаревшая красотка. Мечты о ней больше не доставляли наслаждения, куда больше Мэлу нравилось ставить цели и добиваться их. Наблюдать опасливое уважение на лицах других демонов. Знать, что он по праву занимает свое место.
Да, теперь, проникнув в самое сердце компании, будучи в курсе всех законных и не слишком законных делишек старшего ди Небироса, он мог уничтожить Андроса вместе с его империей. Вместе со всем, чему посвятил годы жизни, работая бок о бок рядом с отцом.
Своего труда было жалко. Мэл любил то, что делал. Ему нравилось ощущать, как функционирует огромный сложный механизм корпорации, заставляя людей и нелюдей двигаться в едином направлении.
— Я не понимаю, как тебя можно не любить.
— Не верю, что ты простила меня, — так же тихо и глухо продолжал демон. — Не понимаю, как вообще можно простить все, что я делал.
— Ты ничего не делал.
Не бил, не связывал, не пугал, как Дэмиан. Не отдавал унизительных приказаний, как Раум. Напротив: заботился, помогал, утешал.
— Я принуждал тебя…
— Это было приятно, — она нежно поцеловала Мэла в щеку, предлагая перевести все в шутку, но тот упрямо продолжал гнуть свою линию.
— Ты бы согласилась спать со мной, если бы не контракт?
— Наверное нет, — со вздохом призналась Тася.
Нельзя солгать эмпату.
— Вот видишь!
— По крайней мере не сразу. Вот если бы ты поухаживал за мной немного…
Он глухо рассмеялся.
— Я никогда в жизни ни за кем не ухаживал. Не было времени и желания. Женщин, которые узнали мое имя, нет нужды уговаривать.
— Значит, у нас бы ничего не получилось, и хорошо, что все вышло так, как вышло, — она снова попыталась перевести все в шутку, но Мэл не поддался.
— Наверное, я казался тебе этаким рыцарем на фоне Раума и Дэмиана. Меньшее из зол…
— Хватит! — она положила ладонь ему на губы, прерывая поток самоуничижения. — Перестань. Трудно любить того, кто сам себя не любит.
Он тяжело выдохнул, накрыл ее пальцы своей рукой и принялся покрывать нежными поцелуями. Горячее дыхание щекотало кожу, от осторожных прикосновений по телу бежали мурашки. Обожание, почти преклонение вспыхнули в душе Мэла, оттесняя в сторону застарелую боль и муки совести. Тася ахнула и замерла в его объятиях, вглядываясь в своего мужчину широко раскрытыми глазами.
Ему не было нужды повторять вслух: “Я люблю тебя”. Она слышала это признание каждый день, каждый раз, когда они были вместе и взгляд Мэла останавливался на ней. Любовь, восхищение, счастье с оттенком тайного страха — он до сих пор не верил, что Тася с ним. До сих пор ждал каждый день, что она захочет уйти. Ждал и боялся.
Но она не уйдет. Разве можно уйти от него, после всего, что было? После невозможной близости, разделенных на двоих счастья и боли? Чувства, что она — самая важная, самая близкая и дорогая женщина для него?
Мэл не понимает этого, но он ее наркотик. Ничуть не в меньшей степени, чем Тася для него.
Он прошелся дорожкой из поцелуев по внутренней стороне руки, поднялся до чувствительного местечка на сгибе. Согрел дыханием, едва касаясь кожи. Вторая рука демона скользнула вдоль обтянутой чулком ножки, и в исступленную смесь любви и страха, заполнявшую сейчас его душу, вкралась нотка вожделения.
— Я хочу тебя, — прошептал он, добравшись с поцелуями до ушка. И чуть прикусил мочку, заставив Тасю застонать. — Можно, маленькая?
— Можно, — Тася хихикнула. — Раньше ты не спрашивал.
Она тоже хотела. Трудно не хотеть, когда кожей, всем естеством ощущаешь чужое желание, как свое собственное. А Мэл еще и знал ее тело лучше, чем она сама. Умел завести парой легких, почти случайных прикосновений.
Он вздрогнул. Возбуждение утихло, сменилось острым чувством вины.
— Прости…
Да что же это такое! Она сердито нахмурилась. Мэл не нравился ей таким. Он всегда был уверенным, немного властным, но заботливым. Брал на себя решение любых вопросов, часто не спрашивая ее мнения. Иногда они спорили из-за этого, но обычно Тасю все устраивало. А возвращение в родной дом и встреча с Наамой словно лишили демона стержня.
— Мэл, что с тобой?! Ты же чувствуешь меня! Ты всегда меня чувствовал. И всегда знал, чего я хочу. Зачем ты пытаешься представить себя насильником и мерзавцем?
К вине прибавилась растерянность.
— Я пытаюсь?
— Еще как, — Тасю вдруг осенило. — Это из-за того, что сказала твоя мать, да?
Демон выпустил ее из объятий и сгорбился, пряча глаза. В его душе снова всколыхнулась застарелая боль, подсказывая, что Тася попала в цель.
— Но это же бред! Ты совсем не похож на отца! И на брата не похож. Ты — это ты.
— Я похож на отца, — глухо отозвался Мэл. — Ты же видела его.
— Только внешне.
Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и молчал. А в душе продолжали разворачиваться и звенеть тяжелыми минорными аккордами тоска, горечь, боль, гнев и вина. Погребенные в глубине памяти, он просыпались, чтобы напомнить о себе.
— Я видела вас рядом. Ты — совсем другой, — она начала сердиться. — Как ты вообще мог поверить в такую чушь?! Мэл?! Ты меня слышишь?!
Ответа не было. Тася в отчаянии стукнула кулачком по его плечу.
— Не могу с тобой таким! Хоть на миг перестань себя жалеть и посмотри на меня! По-настоящему посмотри.
Демон посмотрел. Не только глазами. Впервые за этот дурной день Тася ощутила, что Мэл ее слушает. И слышит. Она раскрылась, пытаясь передать свою тревогу за него, желание быть вместе с ним, вопреки его странным родителям, вопреки этому вызывающе богатому особняку и неприятным гостям, собравшимся в нем. И свою любовь к нему. Не к Армеллину ди Небиросу, будущему главе одного из самых влиятельных кланов. Просто к Мэлу, ее Мэлу.
Он со всхлипом глотнул воздух, стиснул девушку в объятиях и ткнулся лбом ей в плечо. Его трясло.
— Вот видишь, — она облегченно выдохнула и погладила его по голове. Не удержалась и взъерошила темные пряди.
Больно было видеть его таким. Сломленным. Какая бы тайна ни таилась в прошлом Мэла, она не несла в себе ничего хорошего.
— Я не заслуживаю тебя, — горько прошептал он.
— Неправда!
— Правда. Она всегда повторяла, что я похож на него. Всегда. Сколько я себя помню.
— Она — это Наама? — осторожно уточнила Тася, страшась спугнуть мгновение откровенности.
Мэл кивнул.
— Говорила, что я такой же. И поэтому она меня ненавидит. Потому, что я — это он… Я тогда думал, что это неправда. Мечтал доказать ей это. Даже убить его собирался, — он говорил отрывисто и тяжело, словно выталкивая из себя слова и делая долгие паузы между ними.
— Ты сейчас про то самое покушение? На Дне Отца?
Мэл рассказывал, что мать пыталась сделать из него убийцу, но он не справился.
— Да. А потом… Даже после того, что он сделал, Наама продолжала твердить, что я похож на него. А я ненавидел его так, что если бы моя ненависть стала огнем, она сожгла бы весь мир. Его и себя за то, что промахнулся.
— Что он сделал? — еле слышным шепотом спросила Тася.
Вот оно. Тайна, незаживающая рана, источник боли в его душе. Рядом с Тасей эта боль отступала, пряталась, но не исчезала. Стоило Мэлу снять очки, и девушка чувствовала ее незримое присутствие.
На этот раз демон молчал так долго, что она думала ответа уже не будет. Тикали стрелки часов, отсчитывая безвозвратно уходящие мгновения.
Когда его голос — до странности напряженный и неживой — зазвучал в тишине комнаты, Тася даже испугалась.
— По приказу Андроса мне отрезали крылья.
Шрамы на спине. Две белые, чуть выпуклые на ощупь полосы поперек лопаток. Она много раз спрашивала откуда они, но демон отшучивался или молчал.
Сердце пропустило удар.
— Зачем? — еле слышно спросила она. Но Мэл услышал.
— Он сказал, что это будет мне уроком. Научит не идти против тех, кто сильнее. Но я думаю, он просто хотел сделать больно Нааме.
Это звучало бредово. Зачем делать больно своей рабыне таким странным образом, когда в его распоряжении кнут?
— Он любит ее, Таисия. Любит до сих пор. И ее ненависть сводит его с ума. А кнут… Физическую боль можно терпеть. Мы, демоны, вообще устойчивы к боли, — Мэл горько рассмеялся. — Только оказалось, что Нааме плевать на меня. Она давно не помнит и не видит ничего, кроме своей обиды. Тогда Андрос взялся учить меня.
— Учить? — непонимающе переспросила Тася.
Все, о чем рассказывал Мэл, казалось диким. Страшная сказка на ночь. Неужели это безумие происходило в реальной жизни? И не сто или тысячу лет назад, а совсем недавно, с ее мужчиной?
— Думаю, тоже для того, чтобы задеть ее. Он пришел проведать меня. Обо мне ведь заботились по его приказу. Перевязывали, кололи обезболивающее. Лишиться крыльев — это страшно, не все выживают после подобного. Раньше так карали за преступления против империи перед тем, как отослать на каторгу. Бескрылый — неполноценен. Он проиграет в дуэли любому крылатому, поэтому не может претендовать на женщину или высокое место.
…Андрос пришел на третий день, когда безумная боль уже отступила, оставив после себя только чувство невосполнимой и жуткой утраты. Мэл дернулся было навстречу в животном желании впиться клыками, зубами, порвать, уничтожить.
Но не смог даже сползти с кровати.
Холеный мужчина в дорогом костюме долго рассматривал тощего перевязанного мальчишку, а потом обронил: “Ты фонишь” с такой брезгливостью, словно сказал: “От тебя воняет”.
Мэл уже знал, что не держит в себе эмоции. Увечье сломало в нем что-то безвозвратно. Сделало проницаемым для всех вокруг и оттого особенно беззащитным. Но в тот миг, он даже обрадовался этому и, прожигая посетителя яростным взглядом, обрушил на него всю силу своей ненависти. Мысленно он сдирал с отца кожу и окунал в кипящее масло.
Тот только поморщился в ответ.
— Будешь носить это, — Андрос ди Небирос положил на тумбочку у кровати первый в жизни Мэла фризер…
-Так вот, он пришел меня проведать. А я сказал, что убью его. Тогда он ответил, что для этого мне надо вырасти сильным и хитрым, много чего узнать и много чему обучиться. И предложил учить меня. Я согласился.
Как он мог согласится? После того, что Андрос сделал с ним? Как вообще может общаться с отцом? Вежливо разговаривать, работать в его компании?
— Я подумал, что смерть — слишком простое наказание для него и поклялся сделать то же, что он со мной. А для этого надо было стать сильнее и лучше. Во всем. Первые несколько лет после увечья я жил только ради этого. Учился, тренировался, снова учился. Все остальное было неважным. Годы, как в туннеле, ничего, кроме цели. И чем больше я узнавал о нем, тем больше понимал, насколько он сильнее и могущественнее меня. Во всем.
Единственное, чему Наама меня учила — ремесло убийцы. Я должен был послужить орудием ее мести и остальное ее не волновало. К тому моменту, когда Андрос забрал меня и занялся воспитанием, я был дикарем. Едва умел читать. А еще в глазах общества я оставался бескрылым ублюдком и сыном рабыни. Мне приходилось выгрызать свое место. Доказывать, что достоин, что я лучший.
…— И откуда эта вонища? — Фуркас ди Саллос демонстративно зажал нос и закатил глаза. Стоявшие за его спиной две молоденькие демоницы тоненько хихикнули.
— А, тут же отродье ди Вине, — он сделал вид, будто только что заметил Мэла. — Дэмиан зачем ты притащил сюда этого бескрылого выродка?
Тот равнодушно пожал плечами:
— Отец сказал, что Армеллину пора обзаводиться полезными связями. И мне он не мешает.
— Но ведь отец не говорил, что ты должен защищать его всего и везде, верно? — в предвкушении потехи глаза Фуркаса радостно сверкнули. За спиной снова захихикали девчонки, вдохновляя на подвиги.
Мэл подобрался, предчувствуя неприятности, но все равно не успел увернуться от выплеснутого в лицо вина. Рубиновые капли пропитали белую рубашку, стекли за шиворот, залепили стекла очков, почти лишая возможности разглядеть хоть что-то. Мэл потянулся было протереть их и замер.
Снять сейчас очки было все равно, что обнажиться.
— Ой, прости, — самодовольно протянул ди Саллос, покручивая в руках пустой бокал. — Я такой неловкий.
Нужно было смолчать, но Мэл не удержался и выругался сквозь зубы. Недруг обрадовался, словно только этого и ждал.
— Что?! Ты что-то сказал ди Вине? Может, ты хочешь вызвать меня на дуэль?
Хотел! Отчаянно, дико хотел. Ударить, вцепиться в шею и рвать врага клыками, как дикий зверь.
Но бескрылый не противник крылатому. Дуэль стала бы ничем иным, как узаконенным убийством, и Мэл понимал это уже тогда. Как понимал и что никто не станет мстить за него.
— Эй ты, рабский выродок! У тебя есть гордость? — с этими словами Фуркас довольно ловко плюнул в свою жертву косточкой из под оливки. Кто-то в глубине зала одобрительно заржал.
— Я не вызову тебя, ди Саллос, — он все-таки не удержался и заговорил, невольно копируя холодный и высокомерный тон Андроса. — Но я тебя уничтожу. Очень скоро и так, что никто не сможет доказать мою причастность. А пока просто знай, что ты жалок, потому что способен ощутить себя мужчиной, только задирая бескрылого.
— Что ты сказал?! — взревел Фуркас.
И мир взорвался болью.
Итогом стал сломанный нос, разбитые стекла фризера и осколок, вонзившийся в глаз. Как сказал целитель: еще чуть глубже, и последствия, даже с регенерацией демонов были бы необратимыми. Стоило промолчать, тогда удалось бы отделаться испорченным костюмом.
Всего три недели спустя, Фуркаса взяли с поличным при продаже огромной партии “Огненной пыли”. Бомонд ахал, охал и гадал, какая муха укусила беспутного юнца. Известно же, что законами Империи распространение “пыли” приравнено к государственной измене!
Суд, приняв в рассчет высокое положение семьи подсудимого и юный возраст, согласился заменить смертную казнь на отрезание крыльев и пожизненные каторжные работы. Мэл на слушанье не пошел, но через подкупленного тюремщика передал записку. В ней было только два слова “Я предупреждал”…
— И я сделал это. Меня били, как выскочку, устраивали “темную”. Я в ответ учился держать себя в руках, мстить не сразу, не показывать эмоций. Стал незаметным и полезным, Андрос все чаще поручал ответственную работу именно мне, потом сделал своей правой рукой…
…Это была первая сделка, которую Мэл подготовил и провел полностью сам, без отцовского контроля. С чувством тайной гордости он положил полностью подготовленный пакет документов на стол к Андросу. Старший ди Небирос долго вчитывался, словно надеясь поймать сына на небрежности. Мэл ждал, скрывая волнение за равнодушной маской, которая в последние годы словно приросла к его лицу.
Наконец, Андрос, скупо обронил: “Хорошо” и поставил размашистую роспись. Его задумчивый взгляд остановился на Мэле.
— Все еще ненавидишь меня?
Тот нервно поправил очки. К чему этот вопрос? Какой подвох он таит в себе?
— Да, сэр, — признался он после долгой паузы. Лгать было опасно. Андросу достаточно приказать снять фризер, чтобы узнать правду. К тому же отец никогда не наказывал за правду. А вот за ложь вполне мог.
— Почему не мстишь?
Мэл пожал плечами.
— Не думаю, что это хоть что-то изменит.
Месть поблекла с годами, утратила былую привлекательность, словно постаревшая красотка. Мечты о ней больше не доставляли наслаждения, куда больше Мэлу нравилось ставить цели и добиваться их. Наблюдать опасливое уважение на лицах других демонов. Знать, что он по праву занимает свое место.
Да, теперь, проникнув в самое сердце компании, будучи в курсе всех законных и не слишком законных делишек старшего ди Небироса, он мог уничтожить Андроса вместе с его империей. Вместе со всем, чему посвятил годы жизни, работая бок о бок рядом с отцом.
Своего труда было жалко. Мэл любил то, что делал. Ему нравилось ощущать, как функционирует огромный сложный механизм корпорации, заставляя людей и нелюдей двигаться в едином направлении.
