Первого из атакующих всадников младший Осонахи спешил, метнув кинжал, ловко поднырнув, вывел из игры другого, после чего схлестнулся сразу с тремя. Вскоре один из этих троих тоже покатился потраве колобком - орнелийский принц действовал быстро и жёстко, не собираясь давать противникам уроков фехтования. Впрочем, оставшиеся двое насели на него так, что даже Михе приходилось отступать. Несколько раз сталь сверкнула над белой чёлкой Лису.
"Вот это парень! - выпустив поводья, боящаяся закричать, Анечка зажала рот обеими руками. - Да как можно его сравнивать с кем-то из наших, рыхловатых московских ребят?.. Мамочки мои!..".
Оказалось, что младший Осонахи ещё и не глуп - и не собирается, подобно прижавшемуся к стене месье де Бюсси, в одиночку драться против полудюжины любовников Его Величества Генриха III. Поняла она, и почему остальные всадники не спешат на помощь товарищам, а расходятся справа и слева.
Гнусавые звуки рога, громкий клич: "та Кано и Орнели" слышались отовсюду. Не меньше двух десятков всадников, входивших в охотничий выезд орнелийского принца - пажей, молодых аристократов, приятелей Михи, и даже двое пожилых, исполненных собственного достоинства вельмож спешили на выручку. Вокруг закружилась пёстрая карусель, зазвенела сталь, послышались вопли и громкое хеканье. Оказавшиеся далеко не трусами "чёрно-белые" дрались отчаянно - из седла вывалился один юный шайо, затем другой... ((с) Atta, "Эльдамирэ, (Эльфийский талисман)", книга вторая, все права защищены). Вскоре и для одного из вельмож этот выезд на охоту оказался последним в жизни.
Восхищённую и испуганную, визжащую сразу от страха и от восторга Анечку в очередной раз подвела Лису и собственная неопытность. Испуганная кобылка занесла москвичку в самую гущу схватки. Срубивший обоих противников Миха бросился к ней... Именно в этот момент в глаза девушке ударил синий сноп света.
- Райса! - закричали вокруг. - Этельнэ-райса!..
Сражение разом прекратилось. Повернувшись, Анечка увидела чуть в стороне зажимавшего порезанную щёку Асно та Лари и потерявшего жёлтый парик горбуна. В левой руке горбун держал белый жезл со сложным витым навершием, а правой наводил похожее на блюдечко серебряное зеркальце. Налетевший с Реки ветер шевелил его длинные седые волосы.
"Блистательные" были готовы задать стрекоча - кто-то шептал под нос непонятные слова, кто-то чертил в воздухе сложные знаки. Но тут, отразившись в зеркальце, из витого навершия снова вырвался длинный тонкий луч - не долетев до участников сражения, он словно скользнул по невидимому куполу, рассыпавшись ворохом ярких, разноцветных, совершенно безвредных искр.
Удивлённый горбун потряс жезл и блюдечко - как будто в них что-то разладилось. Повернувшись, он выпустил новый луч в сторону оплетённой плющом башни - послышался крик, башня дрогнула, камни верхнего этажа с грохотом рухнули в воду. Та же участь постигла увенчанную антеннами башню в деревне, куда горбун пустил, один за одним, два луча. Третья и последовавшие попытки накрыть "блистательных" снова провалились. Казалось, участников сражения накрывает невидимый купол, центром которого были Миха и Анечка.
- Райсу! - перешёптывались молодые дворяне. - Апельи райсу. Мы под защитой. Она нас держит!..
К орнелийскому принцу и его спутнице подъехал весёлый дедок с перечёркнутой длинным уродливым шрамом физиономией. В своё время девушке его представляли - имя москвичка успела благополучно забыть, даром что дедок был колоритный - чего стоили хотя бы перевитые алыми ленточками длинные чёрно-серые усы. От девушки не укрылось, что орнелийский принц относится к дедку с большим уважением - тогда как тот, будучи лишь служилым дворянином, откровенно подтрунивает и над младшим Осонахи, и над его ухаживаниями за Анечкой. Впрочем, от молодёжи, с её охотами и танцами, дедок держался в стороне.
- Хе! Ну что, слопали? - громко, чтобы все слышали, крикнул дедок. - Отлились кошке мышкины слёзки, клянусь печёнкой. Сволочи кошкоглазые!..
И, ни капельки не смущаясь москвички, дополнил слова откровенно неприличным жестом, встреченным собравшимися громким презрительным хохотом.
- Знаешь, Юр! - наморщила лоб Надя. - Только ты, пожалуйста, не расстраивайся и не обижайся. Не верится мне, что мы здесь Аню найдём. Слишком уж тут всё чужое...
Поставив на землю сумку и сбросив с плеч рюкзак, Юра посмотрел по сторонам, а затем, уже в который раз, задрал голову. Они с Надей стояли на запруженной народом набережной - в ста метрах слева лежала огороженная волноломом гавань, а метрах в двадцати справа начинался настоящий лабиринт скальных выходов, расселин и узких проходов.
Нижний город был не столь уж велик - двигаясь неспешным шагом, с сумкой в руке и рюкзаком за плечами, его можно было обойти за час. Казалось, какой-то чудак насыпал посреди Реки груду камней, окружив их кольцевым волноломом с приземистыми башнями по сторонам узких проходов, прорубил в скалах кольцевые же улицы - каждая следующая лежала намного выше предыдущей, соединив их поднимающимися переулками-лесенками с вырубленными прямо в скале ступеньками. В расселинах между скалами были устроены лабазы и склады - из распахнутых ворот тянуло незнакомыми, в большинстве случаев приятными запахами. Кое-где верхние этажи стоявших в переулках домов соединялись друг с другом - было немного странно видеть нависающие над головой балконы с цветами и сушащимся бельём.
А в самом центре этого невозможного города, за лабиринтом скал и расселин, каменных и деревянных стен, балконов и черепичных крыш в небо вонзались три исполинских, столь же невероятно высоких, сколь и невероятно тонких утёса. Издали они казались единым целым, каждый поднимался выше облаков - казалось чудом, что подобные громады не обрушиваются под собственной тяжестью.
Утёсы покрывала зелень - в трещинах среди камней росли кусты и маленькие деревца. Кое-где, наполовину скрытые ветками, проступали белые стены и красные крыши возведённых на скальной стене домов. Москвичи не поверили собственным глазам, увидев скользящие в расселине между утёсами двух-, а то и трёхэтажные кабины подъёмников. От вершин утёсов к ленте протянулись три тоненькие ниточки - переброшенные на головокружительной высоте мосты.
Вблизи висящая в небе лента оказалась неровной, делающейся то шире, то уже. В среднем её ширина составляла около километра - казалось, над головой нависла целая страна. На левом берегу она подходила к вершине находящегося довольно далеко от Реки холма, к которому вела петляющая среди полей дорога - на правом, пройдя над равниной с лесами и полями, и вовсе уходила за горизонт. Матушка Ругу ни капли не солгала - последний час плавания москвичи проглядели все глаза, рассматривая растущие на ленте леса и сады, среди которых тут и там виднелись белые домики. Непосредственно над Рекой был возведён целый город с кажущимися крошечными многоэтажными домами, дворцами и храмами. Из-под напоминающих мосты конструкций в Вех извергались могучие водопады - именно их издали москвичи приняли за тонкие серебряные ниточки.
- Да, Надь!.. э-э... приехали! - вздохнул Юра, впрягаясь в лямки рюкзака.
Москвичи затерялись в шумной, пёстрой, говорливой, занятой делами толпе. По сходням бесчисленных судов спускались и поднимались пассажиры, спорили, торговались и умасливали портовых чиновников купцы, у дверей харчевен и лавок надрывали горло зазывалы. Тройками проходила стража - крепкие бородатые мужики в бело-синих кафтанах и железных шапках, при мечах и коротких дубинках с обмотанными тряпками концами. То и дело попадались караваны носильщиков и местных ослико-верблюдов - с одним из караванов, с братом и матерью ушла Дану Этанар. "Только обязательно навестите нас, госпожа райсу! - помахала она на прощание. - Я очень-очень буду вас ждать!..".
Для повозок и фургонов над набережной, на высоте второго этажа были устроены ведущие к портовым кранам дороги - к одному из кранов, высадив пассажиров, попрощавшись с уважаемыми купцами и Надей, увёл судно на разгрузку господин Эсванар.
- Надо найти гостиницу... - задумалась Надя.
- Респати Киро предупреждал... э-э... прежде надо одежду сменить... - не согласился Юра.
- А как этим платить, ты знаешь? - ответила Надя вопросом на вопрос.
В её руках оказались три листа здешней плотной, желтоватой бумаги, исписанных витиеватыми коробочками-буквами, скреплённых размашистыми подписями и разноцветными печатями. Среди затейливой местной вязи можно было угадать лишь цифры, немного напоминающие арабские.
- Похоже, это какой-то... э-э... чек или расписка... - предположил Юра. - А значит, существует и банк, либо контора, в которую её можно предъявить...
- Да, предъявить расписку на шестьдесят мешков пшеницы, - хмыкнула Надя. - Которые следует получать вон там... - она посмотрела на висящую над облаками ленту. - А туда, между прочим, ещё нужно подняться. Но хороши же мы будем, если по этой расписке нам и в самом деле выдадут шестьдесят мешков...
Налетевший ветер унёс окончание фразы. Стало темнее и холоднее - утёсы и лента закрыли нависшее над холмами солнце. Зажглись огни на башнях пирса-волнолома, из воды в проходах между башнями поднялись тяжёлые цепи. Из текущей навстречу толпы вынырнул давешний белобрысый парень с нагловатым взглядом.
- Руах и Гоэрл! - завопил он, срывая шапочку-колпачок. - Святые брат и сестра Ансари и Ансару! Ну почему, почему, почему мне всегда, всю жизнь не везёт?..
Продолжая мять шапку, парень рассказывал, ни к кому вроде бы не обращаясь - но при этом ухитрившись загородить москвичам путь.
- Вот это и называется, съездил повидать тётушку... - жаловался он, не позволяя ни отойти, ни вставить слово. - Она у меня, между прочим, одна-единственная, одной ногой в могиле... Ещё неизвестно, увижу ли я её или нет... А у неё, между прочим, домик и виноградник. Так, сперва я опаздываю на судно - ну да, посидели с ребятами, выпили, с кем не бывает. На следующем судне попадаю под летучий огонь... Хвала Крылатой Заступнице, что всё обошлось - непременно воскурю в её рамуве. Но в результате мы простояли целую стражу - долгую летнюю стражу. И, пока мы стояли, мой милый дядюшка Ресо Кевихи, не дождавшись, укатил наверх...
В продолжение речи парень теребил и мял шапку, то и дело собираясь, но так и не решившись швырнуть её снова. Юре показалось, что он вот-вот расплачется.
- Ресо Кевихи, мой двоюродный дядя по матери, - продолжал он жаловаться. - Мастер подъёмника. Ещё до отъезда договорился, что он меня бесплатно поднимет. И что бы вы думали? Именно сегодня ему попался выгодный груз. Норму выполнил, налог заплатил, сдал кабину сменщику... Сидит, небось, в кабачке, в полумиле над Рекой, винцо попивает, на меня, дурака сверху вниз поглядывает... А ведь у меня завтра экзамен, по результатам которого я мог бы стать "достойным". Не "мальчиком, подай, принеси", а настоящим мастером, с мастерской под собственной вывеской, с налогом, голосом в собрании... Руах и Гоэрл! Ну, неужели мне ещё год ходить в подмастерьях?..
- Не расстраивайтесь так, - попыталась утешить парня ничего не понявшая Надя.
Умолкший на полуслове парень уставился на москвичей, словно только что их увидел. У Юры упало сердце - этот тип с лисьей мордочкой и нагловатым взглядом, так непонравившийся ещё на судне господина Эсванара, ещё меньше нравился ему здесь. И уж тем более, ему не хотелось, чтобы Надя с ним разговаривала.
- Ребята! - продолжал распинаться парень, окидывая взглядом Надю. - Вижу, народ вы не бедный... Сделайте доброе дело, выручите! Одолжите "жёлтенькую". Я - Ратки Юстахи Малинар, старший подмастерье в цирюльне Арсо Исмахи Витахира, левая набережная, пятьсот тридцать седьмой дом на закат. Меня там все знают. Даже в руки не давайте, просто заплатите мастеру подъёмника. Мне сегодня, до захода солнца, наверх попасть вот так надо!..
- У нас... - попытался перехватить ситуацию Юра.
- Простите, а это много? - опередила его Надя, протягивая самый большой из исписанных листов.
- "Шестьдесят мешков белой пшеницы... - вчитался парень в витиеватый текст на листке. - Получить до тридцатого числа месяца Листопада на складе господина Дони Ресихи Итанара, метли. Правая набережная, сто двадцать седьмой дом на закат". Ребята, да вы богачи, клянусь святыми Ансари и Ансару! Иные за эти шестьдесят мешков полгода горбатятся....
- Только мы не совсем понимаем, что с этим делать... - улыбнулась Надя.
- О, никаких проблем, красавица! - рассмеялся парень. - Гляди веселей, за дело берётся Ратки. Подожди-ка здесь, я сейчас всё устрою. Впрочем, нет - ты ведь не доверишь такое сокровище незнакомцу. Пойдём - сейчас я покажу, как это делается...
Свиснув несколько раз, он повелительно поднял руку - не прошло и пяти минут, как рядом остановились крытые одноместные носилки. Ратки принялся торговаться - старшина носильщиков, дюжий сорокалетний мужик в безрукавке на голое тело не желал нести в долг. Суматохи добавила и Надя, заявившая, что носилки - это лишнее. После непродолжительных препирательств её всё же удалось усадить, поставив в ноги рюкзак и обе сумки. Юра расправил плечи - новый знакомый ему откровенно не нравился, но было приятно, что не нужно тащить тяжёлый груз.
- А нам с тобой, приятель! - продолжал Ратки, положив руку Юре на плечо. - Придётся хорошенько пошевелить ножками...
Проплутав минут сорок по шумным, полным народа улицам, поднявшись по каменным лестницам на два яруса наверх, носилки остановились перед складом под черепичной крышей, с распахнутыми настежь воротами. Здесь и в самом деле лежали друг на друге мешки, достававшие до пересекающихся балок. На широкой деревянной скамье резались в кости двое работников. Маленький лысоватый хозяин в белом фартуке не успел вскочить из-за столика, как Ратки бросил перед ним слегка помявшуюся Надину бумагу.
- Три пшеничных "коричневых"! - коротко бросил он.
- Полторы! - не моргнув глазом, ответил вчитавшийся в текст хозяин.
- Дядя! - возмутился Ратки. - Ты сегодня утром, случаем, с крыши не падал? Это же чистая белая пшеничка, клянусь святым Гунташем. На складе "достойного" метли из Верхнего Города, даже поднимать не надо. Грузи на барку и вези хоть к Семи Сёстрам, хоть в Енотово Море...
- Вот сам и вези её в Енотово Море, - не меняя тона, ответил хозяин. - Умник, молокосос, сопля паршивая, какие слова знает!.. Две...
Ничего не понявший Юра переводил взгляд то на Ратки, то на хозяина. Надя тоже тревожилась - их вещи остались на носилках в качестве залога. За спиной хозяина в качестве поддержки встали два его работника, за спиной Ратки - скрестивший руки на груди старший носильщик.
- Две с половиной! - не полез за словом в карман Ратки.
"Вот это парень! - выпустив поводья, боящаяся закричать, Анечка зажала рот обеими руками. - Да как можно его сравнивать с кем-то из наших, рыхловатых московских ребят?.. Мамочки мои!..".
Оказалось, что младший Осонахи ещё и не глуп - и не собирается, подобно прижавшемуся к стене месье де Бюсси, в одиночку драться против полудюжины любовников Его Величества Генриха III. Поняла она, и почему остальные всадники не спешат на помощь товарищам, а расходятся справа и слева.
Гнусавые звуки рога, громкий клич: "та Кано и Орнели" слышались отовсюду. Не меньше двух десятков всадников, входивших в охотничий выезд орнелийского принца - пажей, молодых аристократов, приятелей Михи, и даже двое пожилых, исполненных собственного достоинства вельмож спешили на выручку. Вокруг закружилась пёстрая карусель, зазвенела сталь, послышались вопли и громкое хеканье. Оказавшиеся далеко не трусами "чёрно-белые" дрались отчаянно - из седла вывалился один юный шайо, затем другой... ((с) Atta, "Эльдамирэ, (Эльфийский талисман)", книга вторая, все права защищены). Вскоре и для одного из вельмож этот выезд на охоту оказался последним в жизни.
Восхищённую и испуганную, визжащую сразу от страха и от восторга Анечку в очередной раз подвела Лису и собственная неопытность. Испуганная кобылка занесла москвичку в самую гущу схватки. Срубивший обоих противников Миха бросился к ней... Именно в этот момент в глаза девушке ударил синий сноп света.
- Райса! - закричали вокруг. - Этельнэ-райса!..
Сражение разом прекратилось. Повернувшись, Анечка увидела чуть в стороне зажимавшего порезанную щёку Асно та Лари и потерявшего жёлтый парик горбуна. В левой руке горбун держал белый жезл со сложным витым навершием, а правой наводил похожее на блюдечко серебряное зеркальце. Налетевший с Реки ветер шевелил его длинные седые волосы.
"Блистательные" были готовы задать стрекоча - кто-то шептал под нос непонятные слова, кто-то чертил в воздухе сложные знаки. Но тут, отразившись в зеркальце, из витого навершия снова вырвался длинный тонкий луч - не долетев до участников сражения, он словно скользнул по невидимому куполу, рассыпавшись ворохом ярких, разноцветных, совершенно безвредных искр.
Удивлённый горбун потряс жезл и блюдечко - как будто в них что-то разладилось. Повернувшись, он выпустил новый луч в сторону оплетённой плющом башни - послышался крик, башня дрогнула, камни верхнего этажа с грохотом рухнули в воду. Та же участь постигла увенчанную антеннами башню в деревне, куда горбун пустил, один за одним, два луча. Третья и последовавшие попытки накрыть "блистательных" снова провалились. Казалось, участников сражения накрывает невидимый купол, центром которого были Миха и Анечка.
- Райсу! - перешёптывались молодые дворяне. - Апельи райсу. Мы под защитой. Она нас держит!..
К орнелийскому принцу и его спутнице подъехал весёлый дедок с перечёркнутой длинным уродливым шрамом физиономией. В своё время девушке его представляли - имя москвичка успела благополучно забыть, даром что дедок был колоритный - чего стоили хотя бы перевитые алыми ленточками длинные чёрно-серые усы. От девушки не укрылось, что орнелийский принц относится к дедку с большим уважением - тогда как тот, будучи лишь служилым дворянином, откровенно подтрунивает и над младшим Осонахи, и над его ухаживаниями за Анечкой. Впрочем, от молодёжи, с её охотами и танцами, дедок держался в стороне.
- Хе! Ну что, слопали? - громко, чтобы все слышали, крикнул дедок. - Отлились кошке мышкины слёзки, клянусь печёнкой. Сволочи кошкоглазые!..
И, ни капельки не смущаясь москвички, дополнил слова откровенно неприличным жестом, встреченным собравшимися громким презрительным хохотом.
Глава двенадцатая. Рву цветы над облаками...
- Знаешь, Юр! - наморщила лоб Надя. - Только ты, пожалуйста, не расстраивайся и не обижайся. Не верится мне, что мы здесь Аню найдём. Слишком уж тут всё чужое...
Поставив на землю сумку и сбросив с плеч рюкзак, Юра посмотрел по сторонам, а затем, уже в который раз, задрал голову. Они с Надей стояли на запруженной народом набережной - в ста метрах слева лежала огороженная волноломом гавань, а метрах в двадцати справа начинался настоящий лабиринт скальных выходов, расселин и узких проходов.
Нижний город был не столь уж велик - двигаясь неспешным шагом, с сумкой в руке и рюкзаком за плечами, его можно было обойти за час. Казалось, какой-то чудак насыпал посреди Реки груду камней, окружив их кольцевым волноломом с приземистыми башнями по сторонам узких проходов, прорубил в скалах кольцевые же улицы - каждая следующая лежала намного выше предыдущей, соединив их поднимающимися переулками-лесенками с вырубленными прямо в скале ступеньками. В расселинах между скалами были устроены лабазы и склады - из распахнутых ворот тянуло незнакомыми, в большинстве случаев приятными запахами. Кое-где верхние этажи стоявших в переулках домов соединялись друг с другом - было немного странно видеть нависающие над головой балконы с цветами и сушащимся бельём.
А в самом центре этого невозможного города, за лабиринтом скал и расселин, каменных и деревянных стен, балконов и черепичных крыш в небо вонзались три исполинских, столь же невероятно высоких, сколь и невероятно тонких утёса. Издали они казались единым целым, каждый поднимался выше облаков - казалось чудом, что подобные громады не обрушиваются под собственной тяжестью.
Утёсы покрывала зелень - в трещинах среди камней росли кусты и маленькие деревца. Кое-где, наполовину скрытые ветками, проступали белые стены и красные крыши возведённых на скальной стене домов. Москвичи не поверили собственным глазам, увидев скользящие в расселине между утёсами двух-, а то и трёхэтажные кабины подъёмников. От вершин утёсов к ленте протянулись три тоненькие ниточки - переброшенные на головокружительной высоте мосты.
Вблизи висящая в небе лента оказалась неровной, делающейся то шире, то уже. В среднем её ширина составляла около километра - казалось, над головой нависла целая страна. На левом берегу она подходила к вершине находящегося довольно далеко от Реки холма, к которому вела петляющая среди полей дорога - на правом, пройдя над равниной с лесами и полями, и вовсе уходила за горизонт. Матушка Ругу ни капли не солгала - последний час плавания москвичи проглядели все глаза, рассматривая растущие на ленте леса и сады, среди которых тут и там виднелись белые домики. Непосредственно над Рекой был возведён целый город с кажущимися крошечными многоэтажными домами, дворцами и храмами. Из-под напоминающих мосты конструкций в Вех извергались могучие водопады - именно их издали москвичи приняли за тонкие серебряные ниточки.
- Да, Надь!.. э-э... приехали! - вздохнул Юра, впрягаясь в лямки рюкзака.
Москвичи затерялись в шумной, пёстрой, говорливой, занятой делами толпе. По сходням бесчисленных судов спускались и поднимались пассажиры, спорили, торговались и умасливали портовых чиновников купцы, у дверей харчевен и лавок надрывали горло зазывалы. Тройками проходила стража - крепкие бородатые мужики в бело-синих кафтанах и железных шапках, при мечах и коротких дубинках с обмотанными тряпками концами. То и дело попадались караваны носильщиков и местных ослико-верблюдов - с одним из караванов, с братом и матерью ушла Дану Этанар. "Только обязательно навестите нас, госпожа райсу! - помахала она на прощание. - Я очень-очень буду вас ждать!..".
Для повозок и фургонов над набережной, на высоте второго этажа были устроены ведущие к портовым кранам дороги - к одному из кранов, высадив пассажиров, попрощавшись с уважаемыми купцами и Надей, увёл судно на разгрузку господин Эсванар.
- Надо найти гостиницу... - задумалась Надя.
- Респати Киро предупреждал... э-э... прежде надо одежду сменить... - не согласился Юра.
- А как этим платить, ты знаешь? - ответила Надя вопросом на вопрос.
В её руках оказались три листа здешней плотной, желтоватой бумаги, исписанных витиеватыми коробочками-буквами, скреплённых размашистыми подписями и разноцветными печатями. Среди затейливой местной вязи можно было угадать лишь цифры, немного напоминающие арабские.
- Похоже, это какой-то... э-э... чек или расписка... - предположил Юра. - А значит, существует и банк, либо контора, в которую её можно предъявить...
- Да, предъявить расписку на шестьдесят мешков пшеницы, - хмыкнула Надя. - Которые следует получать вон там... - она посмотрела на висящую над облаками ленту. - А туда, между прочим, ещё нужно подняться. Но хороши же мы будем, если по этой расписке нам и в самом деле выдадут шестьдесят мешков...
Налетевший ветер унёс окончание фразы. Стало темнее и холоднее - утёсы и лента закрыли нависшее над холмами солнце. Зажглись огни на башнях пирса-волнолома, из воды в проходах между башнями поднялись тяжёлые цепи. Из текущей навстречу толпы вынырнул давешний белобрысый парень с нагловатым взглядом.
- Руах и Гоэрл! - завопил он, срывая шапочку-колпачок. - Святые брат и сестра Ансари и Ансару! Ну почему, почему, почему мне всегда, всю жизнь не везёт?..
Продолжая мять шапку, парень рассказывал, ни к кому вроде бы не обращаясь - но при этом ухитрившись загородить москвичам путь.
- Вот это и называется, съездил повидать тётушку... - жаловался он, не позволяя ни отойти, ни вставить слово. - Она у меня, между прочим, одна-единственная, одной ногой в могиле... Ещё неизвестно, увижу ли я её или нет... А у неё, между прочим, домик и виноградник. Так, сперва я опаздываю на судно - ну да, посидели с ребятами, выпили, с кем не бывает. На следующем судне попадаю под летучий огонь... Хвала Крылатой Заступнице, что всё обошлось - непременно воскурю в её рамуве. Но в результате мы простояли целую стражу - долгую летнюю стражу. И, пока мы стояли, мой милый дядюшка Ресо Кевихи, не дождавшись, укатил наверх...
В продолжение речи парень теребил и мял шапку, то и дело собираясь, но так и не решившись швырнуть её снова. Юре показалось, что он вот-вот расплачется.
- Ресо Кевихи, мой двоюродный дядя по матери, - продолжал он жаловаться. - Мастер подъёмника. Ещё до отъезда договорился, что он меня бесплатно поднимет. И что бы вы думали? Именно сегодня ему попался выгодный груз. Норму выполнил, налог заплатил, сдал кабину сменщику... Сидит, небось, в кабачке, в полумиле над Рекой, винцо попивает, на меня, дурака сверху вниз поглядывает... А ведь у меня завтра экзамен, по результатам которого я мог бы стать "достойным". Не "мальчиком, подай, принеси", а настоящим мастером, с мастерской под собственной вывеской, с налогом, голосом в собрании... Руах и Гоэрл! Ну, неужели мне ещё год ходить в подмастерьях?..
- Не расстраивайтесь так, - попыталась утешить парня ничего не понявшая Надя.
Умолкший на полуслове парень уставился на москвичей, словно только что их увидел. У Юры упало сердце - этот тип с лисьей мордочкой и нагловатым взглядом, так непонравившийся ещё на судне господина Эсванара, ещё меньше нравился ему здесь. И уж тем более, ему не хотелось, чтобы Надя с ним разговаривала.
- Ребята! - продолжал распинаться парень, окидывая взглядом Надю. - Вижу, народ вы не бедный... Сделайте доброе дело, выручите! Одолжите "жёлтенькую". Я - Ратки Юстахи Малинар, старший подмастерье в цирюльне Арсо Исмахи Витахира, левая набережная, пятьсот тридцать седьмой дом на закат. Меня там все знают. Даже в руки не давайте, просто заплатите мастеру подъёмника. Мне сегодня, до захода солнца, наверх попасть вот так надо!..
- У нас... - попытался перехватить ситуацию Юра.
- Простите, а это много? - опередила его Надя, протягивая самый большой из исписанных листов.
- "Шестьдесят мешков белой пшеницы... - вчитался парень в витиеватый текст на листке. - Получить до тридцатого числа месяца Листопада на складе господина Дони Ресихи Итанара, метли. Правая набережная, сто двадцать седьмой дом на закат". Ребята, да вы богачи, клянусь святыми Ансари и Ансару! Иные за эти шестьдесят мешков полгода горбатятся....
- Только мы не совсем понимаем, что с этим делать... - улыбнулась Надя.
- О, никаких проблем, красавица! - рассмеялся парень. - Гляди веселей, за дело берётся Ратки. Подожди-ка здесь, я сейчас всё устрою. Впрочем, нет - ты ведь не доверишь такое сокровище незнакомцу. Пойдём - сейчас я покажу, как это делается...
Свиснув несколько раз, он повелительно поднял руку - не прошло и пяти минут, как рядом остановились крытые одноместные носилки. Ратки принялся торговаться - старшина носильщиков, дюжий сорокалетний мужик в безрукавке на голое тело не желал нести в долг. Суматохи добавила и Надя, заявившая, что носилки - это лишнее. После непродолжительных препирательств её всё же удалось усадить, поставив в ноги рюкзак и обе сумки. Юра расправил плечи - новый знакомый ему откровенно не нравился, но было приятно, что не нужно тащить тяжёлый груз.
- А нам с тобой, приятель! - продолжал Ратки, положив руку Юре на плечо. - Придётся хорошенько пошевелить ножками...
Проплутав минут сорок по шумным, полным народа улицам, поднявшись по каменным лестницам на два яруса наверх, носилки остановились перед складом под черепичной крышей, с распахнутыми настежь воротами. Здесь и в самом деле лежали друг на друге мешки, достававшие до пересекающихся балок. На широкой деревянной скамье резались в кости двое работников. Маленький лысоватый хозяин в белом фартуке не успел вскочить из-за столика, как Ратки бросил перед ним слегка помявшуюся Надину бумагу.
- Три пшеничных "коричневых"! - коротко бросил он.
- Полторы! - не моргнув глазом, ответил вчитавшийся в текст хозяин.
- Дядя! - возмутился Ратки. - Ты сегодня утром, случаем, с крыши не падал? Это же чистая белая пшеничка, клянусь святым Гунташем. На складе "достойного" метли из Верхнего Города, даже поднимать не надо. Грузи на барку и вези хоть к Семи Сёстрам, хоть в Енотово Море...
- Вот сам и вези её в Енотово Море, - не меняя тона, ответил хозяин. - Умник, молокосос, сопля паршивая, какие слова знает!.. Две...
Ничего не понявший Юра переводил взгляд то на Ратки, то на хозяина. Надя тоже тревожилась - их вещи остались на носилках в качестве залога. За спиной хозяина в качестве поддержки встали два его работника, за спиной Ратки - скрестивший руки на груди старший носильщик.
- Две с половиной! - не полез за словом в карман Ратки.
