Этот секрет, возникший между ними, мучал его. Он разрастался, словно пропасть, увеличивая расстояние, опустошал и осквернял их близость, их родство душ.
- А помнишь, как я готовился к роли Энтони? Там, в павильоне?
- Да, конечно помню. Разве такое можно забыть? Я до сих пор вспоминаю твоё признание. Это было так искренне, Джон.
- Хотела бы там снова оказаться? – Джон обнял её за талию.
- Для меня это одно из самых ярких мгновений нашего с тобой прошлого. Зарождение чувства. Ты мне понравился сразу после нашей первой встречи, поэтому я пришла туда снова. Но я боялась. Боялась вновь испытать это, а потом вдруг потерять. Почему меня это так беспокоило тогда? Ведь всё давно в прошлом. И ты… Ты совсем другой. Ты ведь не грабишь магазины. Что может случиться? Любовь – это то, к чему нужно стремиться всегда и несмотря ни на что, а не отталкивать её.
- Может, как-нибудь сходим туда? Почитаем что-нибудь друг другу? Вспомним приятные моменты, - не успокаивался Джон.
- Знаешь, боюсь, многое изменилось. Мы изменились, Джонни. Ты уже давно не тот начинающий актёр, и я не такая уж наставница для тебя, как раньше. Возможно, это сказочное место, которое сейчас существует в наших головах, покажется нам жутко неинтересным. Может, мы обратим внимание, что оно сильно грязное, что там пыльно и затхло, что там много всякого хлама и неприятно пахнет? Боюсь, это может разрушить тот красивый мир, который мы создали тогда. Я думаю, не стоит проверять реальность нашего воспоминания…
- Думаешь, не стоит? – Джон, притянул Джилл к себе, усадив на колени.
- Нееет, - засмеялась она.
Оказавшись совсем рядом, Джилл стала похожа на маленькую девочку, которая нуждается в защите. Их глаза встретились. Некоторое время они просто молчали, наслаждаясь этим прикосновением взглядами.
- Почему ты вдруг вспомнил об этом? – лёгким шёпотом нарушила молчание Джилл.
- Не знаю, - Джон откинулся назад. - Там было всё так по-настоящему. Та роль. Я действительно работал над ней. Выжимал из себя всё, что можно. Почему я так боялся трудностей? Ведь в преодолении себя столько прекрасного. В некоторых репликах даже коленки тряслись, понимаешь? А сейчас немного не то: деньги, статус, известность. Боишься лишний шаг сделать. Наступишь куда-нибудь не туда, вляпаешься в какое-нибудь дерьмо, и тут же все начнут об этом говорить, обсуждать размер этого дерьма, как оно пахнет, насколько ты в нём испачкался, и один неосторожный шаг моментально превратится в хороший повод для огромного количества насмешек.
- Раньше это тоже было, Джонни. Ты и тогда к этому слишком серьёзно относился. Впрочем, как и я… Такова участь всех публичных людей.
- Знаю. Просто не думал, что это будет мне так мешать. Знаешь, многое могло быть по-другому, если бы не это стремление остаться на плаву.
- Успокойся, Джонни, ты всё равно прекрасно играешь. Последняя роль – это просто шедевр.
Джону вдруг захотелось расплакаться. Только сейчас он осознал, что в этой гениальной роли, за которую его все так боготворят, было слишком мало от него самого. Все эти похвалы и высокие оценки следовало бы адресовать технологии, а не ему. За что он в итоге получил статуэтку? За то, чего не делал? Разве это правильно? Он - лжец. Он не развил таланта, не приумножил его, а просто использовал заменитель. Заменитель дешевле, выгоднее и очень часто во многом превосходит оригинал, но никогда им не станет. Он так и будет всего лишь заменителем, всего лишь имитацией, и рано или поздно в нём будут проявляться какие-то недостатки, которые никак не могли возникнуть в оригинале. И они не заставили себя долго ждать. Добровольно отказываясь проявлять себя в полной мере, развивать свою игру, создавать свой неповторимый образ на экране, Джон отказался ещё от кое-чего, от чего-то очень важного - он отказался от свободы. Протез лишил его возможности быть собой. Единственное, что продолжало его мучать: что будет с ним без этого протеза? Сможет ли он снова ходить? Сможет ли доказать всем, что и сам способен быть гением?
- А если так будет не всегда, Джилл? Что если я когда-нибудь перегорю и вдруг, в один миг, утрачу то, чем все так восхищаются во мне? Что тогда?
- Джонни, ты говоришь глупости, - Джилл рассмеялась, - талант не может просто взять и исчезнуть. Как такое может быть?
- Знаешь, как будто высох, как будто что-то… Не знаю, как подобрать правильные слова… Как будто что-то животворящее взяли и… просто изъяли, и внутри осталось пустое, которое нечем заполнить.
- Бывают кризисы. Но это не пустота, а… скорее, сосуд. Ты как будто держал это в себе. Оно наполнялось и зрело, наполнялось и зрело, а потом в один миг сорвало крышку, и оно выплеснулось через край. И возникла новая волна, ещё более стремительная, ещё более захватывающая, бурная и энергичная.
- Я знаю, о чём ты говоришь, Джилл, но это немного не то. Я немного о другом. Не знаю, поймёшь ли ты? Вдруг тебя лишили чего-то такого? И ты… Ты уже не будешь прежним…
- Какие-то странные у тебя разговоры, Джонни. Чего тебя могут лишить? По-моему, ты сейчас болеешь тем же страхом, что и я тогда в павильоне. Не бойся, никто не отнимет нас друг у друга. Никто и никогда, слышишь? Никто и никогда не разрушит нашу любовь, - чувствуя какую-то странную тревогу, Джилл приподнялась и обняла мужа так, будто на долю секунды ощутила всю зыбкость их счастья, будто поняла, что это не навсегда.
Джон сидит в кабинете Рейнольда Моргана. Перед ним бумаги. Он берёт ручку и, не читая, подписывает их, решив, что не стоит заниматься буквоедством и изучать подробности контракта: жизнь не раз доказывала, что это бесполезно, а в его случае – практически бессмысленно. Он в ловушке, и нужно искать другие пути, чтобы выбраться из неё. Вряд ли кто-то захочет отпустить его по доброй воле – ни для того ловили. Мысли вились вокруг плана хэшбрейкеров – это был хороший шанс избавиться от оков, которые он сам добровольно надел на себя.
- Отлично, Джонни. Я знал, что ты проявишь благоразумие. Поверь, это хорошее решение. Эта роль, которой ты так стыдишься, принесёт тебе ещё одну статуэтку, я это точно говорю.
- Я делаю это не ради статуэтки, и не очень хочется получать её за такое, - с презрением ответил Джон.
- Понимаю, Джонни. Понимаю твоё недовольство. Ты оказался, вроде бы, в неприятной ситуации. Но задумайся: скольким людям приходится делать то, что им не нравится, то, чего они не хотят делать. Ради денег им приходится поступаться принципами, даже отказываться от собственного достоинства, если придётся, ради того, чтобы им было чем накормить себя и своих детей. Многие из них вообще не видят никаких радостей жизни, вечно пропадая на работе, впахивая по двенадцать часов подряд. Тебе же выпала куда более завидная роль. Несмотря на кое-какие ограничения, ты всё же можешь себе позволить очень многое: хороший отдых, дорогие машины, костюмы, известность, интересная работа. Это же лучше, чем мыть полы или туалеты в какой-нибудь дешёвой забегаловке.
Относись к этому проще. У нас к тебе всего два требования: смирение и запрет.
- Смирение и запрет? – переспросил Джон. В его глазах читалось удивление.
- Да, именно, - мистер Морган подозрительно посмотрел на Вайера, - Вам что, знакомо это словосочетание?
- Нет, не думаю, - замялся Джон. На самом деле словосочетание было ему, конечно же, знакомо: он неоднократно его слышал от Роберта Шаферза, который повторял эту фразу, словно безумный. - Смирение – это принятие, - продолжал лекцию глава компании «Дримс Пикчерз», с важным видом расхаживая по кабинету, - принятие своей роли или, если угодно, своей участи. Ты, Джонни, должен принять своё призвание. А призвание - это что такое?
Джон промолчал, не желая участвовать в этой дискуссии.
- Правильно, призвание – это то, к чему тебя призвали. Мы тебя призвали исполнить миссию, и ты должен принять её и сделать то, о чём тебя просят. А запрет… Ты и сам знаешь, что это такое. Самое главное – не болтай лишнего языком, и всё будет хорошо. Вам понятно, мистер Вайер? – закончил мистер Морган, перейдя на официоз. Он посмотрел на Джона максимально надменно, давая понять, кто сейчас хозяин положения.
- Понятно, - произнёс Джон, понимая, что сейчас бодаться с ними нет никакого смысла.
- Хорошо. Вижу, и смирение Вы уже тоже начали осваивать. Можете быть свободны. Пока…
Джон молча поднялся и покинул кабинет.
В этот же день ему позвонил ещё один из сотрудников «Дримс Пикчерз» - глава технического отдела Майкл Папедж.
«Стервятники слетелись на свежую падаль», - подумал Джон.
- Здравствуйте, мистер Вайер. Хотели предупредить Вас. Вчера мы наблюдали сильную активность Вашей системы безопасности. Это говорит о том, что Вы намеренно пытались её нарушить – рассказать то, о чём не следовало бы говорить.
- Я вчера был сам не свой. Сильно нервничал и поэтому немного сорвался. Просто хотелось выговориться, выпустить пар, так сказать. Понимаете?
- Понимаем, мистер Вайер. И, тем не менее, настоятельно просим не болтать лишнего, иначе мы будем вынуждены установить более жёсткий контроль. Не усложняйте себе жизнь. Помните, соблюдение главного принципа – залог Вашей спокойной жизни. Смирение и запрет.
- Да, помню. Смирение и запрет, - повторил Джон, демонстрируя тем самым видимую готовность соблюдать их требования.
- Отлично, мистер Вайер. До свидания, - в телефоне прозвучали короткие гудки.
- Какие новости, Майкл? - спросил мистер Морган. Рабочий день почти закончился. Солнце уже спряталось за горизонт. Основное освещение было отключено. Настольная лампа и стоящий в углу торшер вместе с потрескивающим камином создавали уютный полумрак. Мистер Морган, несмотря на свой задор и энергетику, выглядел очень уставшим. Но если бы ему вдруг нужно было выступить, например, на пресс-конференции, в течение нескольких минут преобразился бы до неузнаваемости: выглядел бы свежим, бодрым и весёлым. Сейчас не было смысла изображать успешного бизнесмена. Он вяло ходил вокруг стола и наводил там порядок, не обращая внимания на гостя.
- Общался с мистером Вайером сегодня, - ответил Папедж.
- А… - безразлично промычал мистер Морган, продолжая заниматься своими делами. – И как он?
- Кривляется.
- Да, парнишка непростой. Он ещё что-нибудь выкинет. Это я тебе точно говорю.
- Решили навести порядок? – поинтересовался Папедж.
- Да нет. Куда-то я подевал блокнот. Не могу найти. Сегодня весь день как без рук.
- Помочь?
- Да, если можешь. Разбери нижний ящик. Я туда редко лажу, но вдруг.
Папедж вынул нижний ящик стола и стал копошиться в бумажках.
- Вот что я тебе скажу, Майкл, пора бы нам прищучить этого Джона. Пусть твои ребята займутся этим.
- Перевести его в третью категорию?
- Да он уже не относится ни к благосклонным, ни к нейтральным. Только враждебный. За ним теперь надо хорошенько следить и контролировать каждый шаг. Боюсь, эти «Грани любви» нам ещё выйдут боком.
- Смотрите, тут какие-то бумаги на Шаферза.
- Что за бумаги?
Папедж передал найденное Моргану. Тот внимательно изучил документы. Затем подошёл к камину и небрежно бросил их в огонь. Бумага быстро схватилась пламенем. Титульный лист, на котором помимо всего прочего значилось имя Роберт Шаферз, быстро таял. Вместе с ним таяли и другие секреты деятельности «Дримс Пикчерз», связанные с этим именем.
За работу над новой крупномасштабной картиной компании «Дримс Пикчерз» снова взялся Питер Уоллберг. Непонятно, почему именно он был локомотивом подобных проектов? То ли из-за умения работать с такими серьёзными картинами и большими бюджетами, то ли из-за таланта, то ли из-за громадного опыта использования «Эмоушен Диджитал» в кинопроизводстве, который, по всей видимости, у него был. Уоллберг достаточно быстро организовал весь процесс. Под его руководством все люди, причастные к съёмкам, бегали по павильону как заведённые. Актёры уже вовсю репетировали роли. Шли пробные дубли на камеру. Необходимо было посмотреть, на что способны актёры сами, а где потребуется грубое вмешательство технологии. Уже обладая достаточным количеством информации, Джон довольно чётко видел общую картину происходящего.
У него самого не было никакого желания подробно читать сценарий и изучать роль. Он всеми фибрами отвергал Питера Гэлта, не желая его играть. Не хотелось никакого триумфа, связанного с этой ролью – он мечтал, чтобы она провалилась. И пусть он будет причастен к этому падению, пусть критики будут бросать в него камни, но он будет знать, что сделал всё, что мог, чтобы этот фильм не состоялся. В этом он видел определённый элемент борьбы и своеобразного противостояния системе, хотя и прекрасно понимал, что это мало на что повлияет, так как технология вытянет всё, даже если он будет абсолютно бездействовать.
Через пару недель начались уже реальные съёмки. Джиллиан часто расспрашивала о них, но Джон либо каким-то образом отшучивался, либо говорил общими фразами, избегая излишних подробностей и конкретики. Всё происходящее его ужасно мучило, но он не подавал виду, надеясь на помощь энтузиастов, называющих себя хэшбрейкерами. Его грела мысль, что где-то сейчас разрабатывается компьютерный вирус, который разрушит стены его одиночной камеры и он вырвется на свободу. И даже нескольких минут этой свободы будет вполне достаточно, чтобы пробить брешь в идеальном плане «Дримс Пикчерз» и утопить его навсегда. Он жил этой мыслью, и только это спасало от абсолютного безразличия ко всему происходящему или даже глубокой депрессии. Несмотря на то что собственное лицо ему не принадлежало, он даже сохранил некоторую способность радоваться и не падать духом.
- Плохо, Джон, очень плохо, - постоянно возмущался Уоллберг несобранностью и неподготовленностью Джона к съёмкам, так как тот выходил на съёмочную площадку, совершенно не представляя, что сейчас будет играть.
Однажды ему снова позвонил Папедж.
- Мистер Вайер, Питер Уоллберг жалуется: Вы совершенно не готовитесь к съёмкам.
- Не знаю, я делаю, что могу. Может, эта роль просто не подходит мне? Почему-то никак не могу совладать ни с текстом, ни с игрой. Но я делаю всё возможное, не сомневайтесь, - Джон пожал плечами и сделал вид, что старается.
- Учтите, что мистер Морган очень недоволен. И будет хорошо, если Вы начнёте больше стараться.
- Так, знаете что, - не выдержал Джон, - вы меня выбрали и сейчас предлагаете играть роль, которую я играть не хочу. Не я просился на неё, а вы меня заставляете. А значит, я вам для чего-то нужен. Именно я, а не кто-то другой. Поэтому мы сейчас сделаем так: я пошлю Вас, мистер Папедж, с Вашими угрозами куда подальше, и делайте, что хотите. Вы потратили на меня кучу денег и времени, и, видимо, Ваш проект очень упирается в меня. У вас есть технология, так вот пусть она и играет эту роль, чтобы мне не нужно было затрачивать усилий. Так что делайте свою работу! Вам ясно? – Джон сделал небольшую паузу и затем, не дожидаясь ответа, добавил:
- И мне плевать, что по этому поводу думает мистер Морган, - и тут же положил трубку.
Больше подобных звонков со стороны Папеджа не поступало, и даже Уоллберг стал меньше возмущаться, а значит, Джон нашёл правильную точку воздействия: для этой роли нужен именно он, а не кто-то другой.
- А помнишь, как я готовился к роли Энтони? Там, в павильоне?
- Да, конечно помню. Разве такое можно забыть? Я до сих пор вспоминаю твоё признание. Это было так искренне, Джон.
- Хотела бы там снова оказаться? – Джон обнял её за талию.
- Для меня это одно из самых ярких мгновений нашего с тобой прошлого. Зарождение чувства. Ты мне понравился сразу после нашей первой встречи, поэтому я пришла туда снова. Но я боялась. Боялась вновь испытать это, а потом вдруг потерять. Почему меня это так беспокоило тогда? Ведь всё давно в прошлом. И ты… Ты совсем другой. Ты ведь не грабишь магазины. Что может случиться? Любовь – это то, к чему нужно стремиться всегда и несмотря ни на что, а не отталкивать её.
- Может, как-нибудь сходим туда? Почитаем что-нибудь друг другу? Вспомним приятные моменты, - не успокаивался Джон.
- Знаешь, боюсь, многое изменилось. Мы изменились, Джонни. Ты уже давно не тот начинающий актёр, и я не такая уж наставница для тебя, как раньше. Возможно, это сказочное место, которое сейчас существует в наших головах, покажется нам жутко неинтересным. Может, мы обратим внимание, что оно сильно грязное, что там пыльно и затхло, что там много всякого хлама и неприятно пахнет? Боюсь, это может разрушить тот красивый мир, который мы создали тогда. Я думаю, не стоит проверять реальность нашего воспоминания…
- Думаешь, не стоит? – Джон, притянул Джилл к себе, усадив на колени.
- Нееет, - засмеялась она.
Оказавшись совсем рядом, Джилл стала похожа на маленькую девочку, которая нуждается в защите. Их глаза встретились. Некоторое время они просто молчали, наслаждаясь этим прикосновением взглядами.
- Почему ты вдруг вспомнил об этом? – лёгким шёпотом нарушила молчание Джилл.
- Не знаю, - Джон откинулся назад. - Там было всё так по-настоящему. Та роль. Я действительно работал над ней. Выжимал из себя всё, что можно. Почему я так боялся трудностей? Ведь в преодолении себя столько прекрасного. В некоторых репликах даже коленки тряслись, понимаешь? А сейчас немного не то: деньги, статус, известность. Боишься лишний шаг сделать. Наступишь куда-нибудь не туда, вляпаешься в какое-нибудь дерьмо, и тут же все начнут об этом говорить, обсуждать размер этого дерьма, как оно пахнет, насколько ты в нём испачкался, и один неосторожный шаг моментально превратится в хороший повод для огромного количества насмешек.
- Раньше это тоже было, Джонни. Ты и тогда к этому слишком серьёзно относился. Впрочем, как и я… Такова участь всех публичных людей.
- Знаю. Просто не думал, что это будет мне так мешать. Знаешь, многое могло быть по-другому, если бы не это стремление остаться на плаву.
- Успокойся, Джонни, ты всё равно прекрасно играешь. Последняя роль – это просто шедевр.
Джону вдруг захотелось расплакаться. Только сейчас он осознал, что в этой гениальной роли, за которую его все так боготворят, было слишком мало от него самого. Все эти похвалы и высокие оценки следовало бы адресовать технологии, а не ему. За что он в итоге получил статуэтку? За то, чего не делал? Разве это правильно? Он - лжец. Он не развил таланта, не приумножил его, а просто использовал заменитель. Заменитель дешевле, выгоднее и очень часто во многом превосходит оригинал, но никогда им не станет. Он так и будет всего лишь заменителем, всего лишь имитацией, и рано или поздно в нём будут проявляться какие-то недостатки, которые никак не могли возникнуть в оригинале. И они не заставили себя долго ждать. Добровольно отказываясь проявлять себя в полной мере, развивать свою игру, создавать свой неповторимый образ на экране, Джон отказался ещё от кое-чего, от чего-то очень важного - он отказался от свободы. Протез лишил его возможности быть собой. Единственное, что продолжало его мучать: что будет с ним без этого протеза? Сможет ли он снова ходить? Сможет ли доказать всем, что и сам способен быть гением?
- А если так будет не всегда, Джилл? Что если я когда-нибудь перегорю и вдруг, в один миг, утрачу то, чем все так восхищаются во мне? Что тогда?
- Джонни, ты говоришь глупости, - Джилл рассмеялась, - талант не может просто взять и исчезнуть. Как такое может быть?
- Знаешь, как будто высох, как будто что-то… Не знаю, как подобрать правильные слова… Как будто что-то животворящее взяли и… просто изъяли, и внутри осталось пустое, которое нечем заполнить.
- Бывают кризисы. Но это не пустота, а… скорее, сосуд. Ты как будто держал это в себе. Оно наполнялось и зрело, наполнялось и зрело, а потом в один миг сорвало крышку, и оно выплеснулось через край. И возникла новая волна, ещё более стремительная, ещё более захватывающая, бурная и энергичная.
- Я знаю, о чём ты говоришь, Джилл, но это немного не то. Я немного о другом. Не знаю, поймёшь ли ты? Вдруг тебя лишили чего-то такого? И ты… Ты уже не будешь прежним…
- Какие-то странные у тебя разговоры, Джонни. Чего тебя могут лишить? По-моему, ты сейчас болеешь тем же страхом, что и я тогда в павильоне. Не бойся, никто не отнимет нас друг у друга. Никто и никогда, слышишь? Никто и никогда не разрушит нашу любовь, - чувствуя какую-то странную тревогу, Джилл приподнялась и обняла мужа так, будто на долю секунды ощутила всю зыбкость их счастья, будто поняла, что это не навсегда.
Глава 40. Согласие Джона
Джон сидит в кабинете Рейнольда Моргана. Перед ним бумаги. Он берёт ручку и, не читая, подписывает их, решив, что не стоит заниматься буквоедством и изучать подробности контракта: жизнь не раз доказывала, что это бесполезно, а в его случае – практически бессмысленно. Он в ловушке, и нужно искать другие пути, чтобы выбраться из неё. Вряд ли кто-то захочет отпустить его по доброй воле – ни для того ловили. Мысли вились вокруг плана хэшбрейкеров – это был хороший шанс избавиться от оков, которые он сам добровольно надел на себя.
- Отлично, Джонни. Я знал, что ты проявишь благоразумие. Поверь, это хорошее решение. Эта роль, которой ты так стыдишься, принесёт тебе ещё одну статуэтку, я это точно говорю.
- Я делаю это не ради статуэтки, и не очень хочется получать её за такое, - с презрением ответил Джон.
- Понимаю, Джонни. Понимаю твоё недовольство. Ты оказался, вроде бы, в неприятной ситуации. Но задумайся: скольким людям приходится делать то, что им не нравится, то, чего они не хотят делать. Ради денег им приходится поступаться принципами, даже отказываться от собственного достоинства, если придётся, ради того, чтобы им было чем накормить себя и своих детей. Многие из них вообще не видят никаких радостей жизни, вечно пропадая на работе, впахивая по двенадцать часов подряд. Тебе же выпала куда более завидная роль. Несмотря на кое-какие ограничения, ты всё же можешь себе позволить очень многое: хороший отдых, дорогие машины, костюмы, известность, интересная работа. Это же лучше, чем мыть полы или туалеты в какой-нибудь дешёвой забегаловке.
Относись к этому проще. У нас к тебе всего два требования: смирение и запрет.
- Смирение и запрет? – переспросил Джон. В его глазах читалось удивление.
- Да, именно, - мистер Морган подозрительно посмотрел на Вайера, - Вам что, знакомо это словосочетание?
- Нет, не думаю, - замялся Джон. На самом деле словосочетание было ему, конечно же, знакомо: он неоднократно его слышал от Роберта Шаферза, который повторял эту фразу, словно безумный. - Смирение – это принятие, - продолжал лекцию глава компании «Дримс Пикчерз», с важным видом расхаживая по кабинету, - принятие своей роли или, если угодно, своей участи. Ты, Джонни, должен принять своё призвание. А призвание - это что такое?
Джон промолчал, не желая участвовать в этой дискуссии.
- Правильно, призвание – это то, к чему тебя призвали. Мы тебя призвали исполнить миссию, и ты должен принять её и сделать то, о чём тебя просят. А запрет… Ты и сам знаешь, что это такое. Самое главное – не болтай лишнего языком, и всё будет хорошо. Вам понятно, мистер Вайер? – закончил мистер Морган, перейдя на официоз. Он посмотрел на Джона максимально надменно, давая понять, кто сейчас хозяин положения.
- Понятно, - произнёс Джон, понимая, что сейчас бодаться с ними нет никакого смысла.
- Хорошо. Вижу, и смирение Вы уже тоже начали осваивать. Можете быть свободны. Пока…
Джон молча поднялся и покинул кабинет.
Глава 41. Угрозы Майкла Папеджа
В этот же день ему позвонил ещё один из сотрудников «Дримс Пикчерз» - глава технического отдела Майкл Папедж.
«Стервятники слетелись на свежую падаль», - подумал Джон.
- Здравствуйте, мистер Вайер. Хотели предупредить Вас. Вчера мы наблюдали сильную активность Вашей системы безопасности. Это говорит о том, что Вы намеренно пытались её нарушить – рассказать то, о чём не следовало бы говорить.
- Я вчера был сам не свой. Сильно нервничал и поэтому немного сорвался. Просто хотелось выговориться, выпустить пар, так сказать. Понимаете?
- Понимаем, мистер Вайер. И, тем не менее, настоятельно просим не болтать лишнего, иначе мы будем вынуждены установить более жёсткий контроль. Не усложняйте себе жизнь. Помните, соблюдение главного принципа – залог Вашей спокойной жизни. Смирение и запрет.
- Да, помню. Смирение и запрет, - повторил Джон, демонстрируя тем самым видимую готовность соблюдать их требования.
- Отлично, мистер Вайер. До свидания, - в телефоне прозвучали короткие гудки.
Глава 42. Мистер Морган общается с Папеджом по поводу Джона
- Какие новости, Майкл? - спросил мистер Морган. Рабочий день почти закончился. Солнце уже спряталось за горизонт. Основное освещение было отключено. Настольная лампа и стоящий в углу торшер вместе с потрескивающим камином создавали уютный полумрак. Мистер Морган, несмотря на свой задор и энергетику, выглядел очень уставшим. Но если бы ему вдруг нужно было выступить, например, на пресс-конференции, в течение нескольких минут преобразился бы до неузнаваемости: выглядел бы свежим, бодрым и весёлым. Сейчас не было смысла изображать успешного бизнесмена. Он вяло ходил вокруг стола и наводил там порядок, не обращая внимания на гостя.
- Общался с мистером Вайером сегодня, - ответил Папедж.
- А… - безразлично промычал мистер Морган, продолжая заниматься своими делами. – И как он?
- Кривляется.
- Да, парнишка непростой. Он ещё что-нибудь выкинет. Это я тебе точно говорю.
- Решили навести порядок? – поинтересовался Папедж.
- Да нет. Куда-то я подевал блокнот. Не могу найти. Сегодня весь день как без рук.
- Помочь?
- Да, если можешь. Разбери нижний ящик. Я туда редко лажу, но вдруг.
Папедж вынул нижний ящик стола и стал копошиться в бумажках.
- Вот что я тебе скажу, Майкл, пора бы нам прищучить этого Джона. Пусть твои ребята займутся этим.
- Перевести его в третью категорию?
- Да он уже не относится ни к благосклонным, ни к нейтральным. Только враждебный. За ним теперь надо хорошенько следить и контролировать каждый шаг. Боюсь, эти «Грани любви» нам ещё выйдут боком.
- Смотрите, тут какие-то бумаги на Шаферза.
- Что за бумаги?
Папедж передал найденное Моргану. Тот внимательно изучил документы. Затем подошёл к камину и небрежно бросил их в огонь. Бумага быстро схватилась пламенем. Титульный лист, на котором помимо всего прочего значилось имя Роберт Шаферз, быстро таял. Вместе с ним таяли и другие секреты деятельности «Дримс Пикчерз», связанные с этим именем.
Глава 43. Съемки «Граней любви»
За работу над новой крупномасштабной картиной компании «Дримс Пикчерз» снова взялся Питер Уоллберг. Непонятно, почему именно он был локомотивом подобных проектов? То ли из-за умения работать с такими серьёзными картинами и большими бюджетами, то ли из-за таланта, то ли из-за громадного опыта использования «Эмоушен Диджитал» в кинопроизводстве, который, по всей видимости, у него был. Уоллберг достаточно быстро организовал весь процесс. Под его руководством все люди, причастные к съёмкам, бегали по павильону как заведённые. Актёры уже вовсю репетировали роли. Шли пробные дубли на камеру. Необходимо было посмотреть, на что способны актёры сами, а где потребуется грубое вмешательство технологии. Уже обладая достаточным количеством информации, Джон довольно чётко видел общую картину происходящего.
У него самого не было никакого желания подробно читать сценарий и изучать роль. Он всеми фибрами отвергал Питера Гэлта, не желая его играть. Не хотелось никакого триумфа, связанного с этой ролью – он мечтал, чтобы она провалилась. И пусть он будет причастен к этому падению, пусть критики будут бросать в него камни, но он будет знать, что сделал всё, что мог, чтобы этот фильм не состоялся. В этом он видел определённый элемент борьбы и своеобразного противостояния системе, хотя и прекрасно понимал, что это мало на что повлияет, так как технология вытянет всё, даже если он будет абсолютно бездействовать.
Через пару недель начались уже реальные съёмки. Джиллиан часто расспрашивала о них, но Джон либо каким-то образом отшучивался, либо говорил общими фразами, избегая излишних подробностей и конкретики. Всё происходящее его ужасно мучило, но он не подавал виду, надеясь на помощь энтузиастов, называющих себя хэшбрейкерами. Его грела мысль, что где-то сейчас разрабатывается компьютерный вирус, который разрушит стены его одиночной камеры и он вырвется на свободу. И даже нескольких минут этой свободы будет вполне достаточно, чтобы пробить брешь в идеальном плане «Дримс Пикчерз» и утопить его навсегда. Он жил этой мыслью, и только это спасало от абсолютного безразличия ко всему происходящему или даже глубокой депрессии. Несмотря на то что собственное лицо ему не принадлежало, он даже сохранил некоторую способность радоваться и не падать духом.
- Плохо, Джон, очень плохо, - постоянно возмущался Уоллберг несобранностью и неподготовленностью Джона к съёмкам, так как тот выходил на съёмочную площадку, совершенно не представляя, что сейчас будет играть.
Однажды ему снова позвонил Папедж.
- Мистер Вайер, Питер Уоллберг жалуется: Вы совершенно не готовитесь к съёмкам.
- Не знаю, я делаю, что могу. Может, эта роль просто не подходит мне? Почему-то никак не могу совладать ни с текстом, ни с игрой. Но я делаю всё возможное, не сомневайтесь, - Джон пожал плечами и сделал вид, что старается.
- Учтите, что мистер Морган очень недоволен. И будет хорошо, если Вы начнёте больше стараться.
- Так, знаете что, - не выдержал Джон, - вы меня выбрали и сейчас предлагаете играть роль, которую я играть не хочу. Не я просился на неё, а вы меня заставляете. А значит, я вам для чего-то нужен. Именно я, а не кто-то другой. Поэтому мы сейчас сделаем так: я пошлю Вас, мистер Папедж, с Вашими угрозами куда подальше, и делайте, что хотите. Вы потратили на меня кучу денег и времени, и, видимо, Ваш проект очень упирается в меня. У вас есть технология, так вот пусть она и играет эту роль, чтобы мне не нужно было затрачивать усилий. Так что делайте свою работу! Вам ясно? – Джон сделал небольшую паузу и затем, не дожидаясь ответа, добавил:
- И мне плевать, что по этому поводу думает мистер Морган, - и тут же положил трубку.
Больше подобных звонков со стороны Папеджа не поступало, и даже Уоллберг стал меньше возмущаться, а значит, Джон нашёл правильную точку воздействия: для этой роли нужен именно он, а не кто-то другой.
