«Надо выбираться. Надо идти дальше», - мысленно приказал себе Джон и начал копошиться среди мусора, пытаясь подняться. Вдруг – резкий удар. Чьи-то руки сцепились у него на горле. Они топят его в этой куче мусора. Это Коул:
- Что, Джонни, не нравится? А помнишь, как ты меня душил? Помнишь, как я просил тебя прекратить? Думаешь, я остановлюсь? Нет, Джонни, ты умрёшь. Ты скоро умрёшь, Джонни. Ты ведь не остановился тогда. Ведь я тебя просил, помнишь? Ты помнишь или нет?
- Да, задуши его, Ян, - прохрипел где-то рядом мистер Морган. Джон, насколько мог, повернул голову в сторону. Прямо из стенки бака торчала половина тела главы компании «Дримс Пикчерз». Он стоял полусогнувшись, держа одной рукой то место, куда Джон выстрелил. - Задуши эту тварь. И мы с ним поквитаемся на том свете.
Джон почувствовал, что сейчас потеряет сознание, но всё-таки каким-то совершенно невероятным образом ему удалось сделать вдох. Он вдохнул резко и полной грудью, и тут же всё исчезло. Он снова был один посреди мусорного бака. Тишина, отдалённый гул города, и только звёзды молчаливо мерцают где-то в высоте.
Дальше всё происходило будто во сне. Непонятно, кто управлял Джоном. Может быть, технология? Нет, она не имела доступа к его телу. Только лицо было ей подвластно. Но сознание почти не участвовало: оно насколько могло лишь фиксировало то, что происходит. Вспышка – асфальт под ногами. Нога неуклюже переступает бордюр. Вспышка – спрятался за углом от полицейской машины. Вспышка – яркий рекламный билборд с какой-то надписью. Не разобрать. Вспышка – какие-то лица людей. Среди них, кажется, Джиллиан. Джиллиан! Нет, не может быть. Это всего лишь очередная галлюцинация. Вспышка – очертания знакомых улиц. Да, здесь Джон однозначно бывал раньше. Вон тут за углом отличная мексиканская закусочная, где подают лучшие в Лос-Анджелесе тахо. Но откуда? Что это за место?
Неизвестно, что вело Джона и как работало его сознание. Совершенно непонятно каким образом, он оказался возле известных ему съемочных площадок. Тех самых съёмочных площадок, где он когда-то играл роль второго плана. И вдруг странная идея мелькнула в его голове. Неожиданная, смелая и вполне осуществимая. Здесь на территории был заброшенный павильон, тот самый павильон, где когда-то Джон репетировал свою первую главную роль, репетировал вместе с… Джиллиан. Павильон давно заброшен. Там точно никого не бывает, и это вполне может стать надёжным укрытием. Тогда, во время съемок, Джон хорошо изучил территорию и знал, как выйти за неё, минуя пропускной пункт. Работодатели слишком трепетно относились к самовольным отлучкам и жёстко пресекали их, поэтому приходилось искать другие способы, чтобы выбраться наружу незаметно. Слева был проход, а оттуда до павильона - рукой подать.
Около десяти минут потребовалось Джону, чтобы оказаться там, где когда-то он только начинал свой путь, свое восхождение. И вот он снова здесь, в исходной точке, только теперь совсем в ином состоянии и качестве. А вокруг ничего не изменилось. Он с лёгкостью нашёл то место, где признался Джиллиан в любви. В груди тут же стало тесно. Странная штука – память: весь временной отрезок, что ты прожил, всегда с тобой, в любую секунду. Прошлое, настоящее – всегда в одной точке, в твоей голове. И кажется, будто только сейчас стоял здесь, делал признание, а уже позади несколько лет и та, которую любишь, где-то далеко от тебя. Ради чего бежал? Зачем боролся? Столько надежд, столько самонадеянности. Вера в то, что всё получится, исполнится, что всё будет так, как задумал. И вот ты опять вернулся туда, откуда начинал идти, и весь твой мир превратился в руины. Взлёт до вершины Олимпа, лавры славы, свадьба, беременность Джиллиан – и снова репетируешь роль второго плана. Как быстро и просто можно всё сломать одним неверным решением… Как будто мир специально создан таким образом, чтобы мы всегда ходили у края пропасти: один неверный шаг – и ты уже летишь вниз с ускорением свободного падения.
В павильоне было темно и сама обстановка располагала ко сну. Поэтому, когда Джон пришёл в себя, луч солнца уже светил ему прямо в лицо из щели забитого досками окна. Снаружи был белый день. Суетились люди, ездили машины, актёры играли новые роли, режиссёры снимали новые фильмы, сценаристы создавали новые сюжеты, и только он, Джон Вайер, лежал среди этого никому не нужного хлама. Он и был этим хламом. Использованным, переваренным и выброшенным за ненадобностью. Просто старая, испорченная вещь. Кукла, которая больше не нужна ребёнку. И что же можно создать из этого хлама? Разве он уже не потерял свою ценность? Разве он может быть ещё чем-то интересен?
Джон встал. У него была небольшая бутылочка специально подготовленной воды, с помощью которой он увлажнил глаза. Раны обрезанных век тут же защипали, напоминая о содеянном. Иногда остатки век сокращались – это технология пыталась управлять его глазами. Чувствуя эти сокращения, Джон лишний раз убеждался, что решение избавиться от век было правильным.
Теперь Джон смотрел на это место совсем иным взглядом. Раньше его интересовала только новая роль, затем Джиллиан Фокс, которая каким-то чудом оказалась в этом павильоне вместе с ним. Разве тогда могло его волновать само место? Разве он мог смотреть куда-то ещё, когда рядом была такая прекрасная, чувственная девушка? Нет, остальной мир перестал существовать, как будто объектив камеры размыл его, сделав просто фоном. А между тем, место было довольно интересным. Несмотря на затхлость и пыль, была в нём своя атмосфера. Веяло стариной, настоящей историей.
Вот валяется старый костюм Пьеро. Мешковатый, тяжелый, бесформенный - словно с картины Поля Сезанна. Когда-то какой-нибудь, возможно, популярный актёр надевал его и выходил в нём на сцену, признавался в любви своей даме сердца, и ему рукоплескали от восторга зрители. Этот костюм способен рассказать свою историю. Взлёты, падения. Возможно, его продавали несколько раз, и у него менялся хозяин. А вот заплатка на рукаве. Возможно, однажды, в самый ответственный момент, например, перед премьерой, начинающий актёр случайно зацепился за гвоздь. Каким же дурным было это предзнаменование для него в тот момент. А сейчас он здесь и вряд ли кто-нибудь уже наденет его. Почему он ещё существует? Почему его не сожгли, не выбросили? Не использовали, как половую тряпку? Почему проявили к нему столько сострадания и оставили? Вероятно, посчитали, что он когда-нибудь ещё может пригодиться?
Павильон был набит всякого рода реквизитом. В основном это была одежда, костюмы и предметы интерьера. Были и более занятные вещи, вроде муляжей оружия, еды, реквизита фокусников. Они были выброшены, потому что мир изменился и им больше не было в нём места. Они стали частью прошлого. Какая палитра вкусов, творческих прозрений, изобретательности в этих вещах. Прогресс невероятным образом менял их, создавая новые причудливые формы, текстуры и интерпретации.
Здесь же, на примере старого кинооборудования, можно было проследить всю историю создания кино. Эти устройства выбросили не только потому, что они вышли из строя, но и потому, что они, как и всё остальное, устарели. Джону было интересно рыться в этом хламе. Он чувствовал себя духом этого места, задача которого – охранять и блюсти установленный порядок. Он нашёл старый штатив. Потом обнаружил и несколько видеокамер. Одна из них была в рабочем состоянии. Всё казалось таким громоздким и неуклюжим по сравнению с современными технологиями, но тем не менее какое-то время это оборудование послужило людям для создания шедевров. Очередная безумная мысль родилась в голове Джона:
«А что если…? Я же хотел что-то сказать, хотел попрощаться с Джиллиан. Я же актёр, а здесь есть всё необходимое: оборудование, реквизит, костюмы. Идеальнее места не найти».
- Думаешь, у тебя получится? Ты – больной псих, который убил двух человек и отрезал себе веки. Какой же ты актёр? – как всегда некстати появился Коул. И следом за ним мистер Морган:
- Джонни, согласись, без технологии ты - никто. Ты – пустое место. Только благодаря нам ты стал известным. Неужели ты думаешь, что без нас на что-то способен?
Джон делал вид, будто не слышит своих невидимых друзей, но на самом деле он их очень хорошо слышал.
- У тебя ещё есть надежды по поводу Джиллиан? Умоляю тебя, Джонни, она уже начала забывать тебя. Помнишь в больнице? Сколько раз она приходила к тебе? Всего один? Вот цена её любви! Никому ты такой не нужен: психопат с изуродованным лицом, сбежавший из больницы для душевнобольных, - продолжал Коул.
- Бездарность. Мы подняли тебя на такой уровень! И чем ты нам отплатил? Всего лишь очередной высокомерный болван, возомнивший себя самородком.
Слова Коула и мистера Моргана понемногу действовали, подтачивая тот хрупкий фундамент, на который опирался Джон. Казалось, вот-вот рухнет всё здание его идей, целей и надежд. В конце концов, Джон не выдержал. Он упал на колени. Голова и руки безжизненно повисли. Слёзы проступили сами собой.
- Они правы, у меня ничего не получится. Я неудачник. Всю жизнь им был. Посредственность, возомнившая себя звездой. Хотел войти в историю. И где я теперь? Где? Да, у меня почти получилось. Я действительно стал частью. Частью прошлого.
- Вот и хорошо, Джонни. Так-то лучше. Теперь ты понял, кто есть кто. Предоставь это нам, Джонни. Мы тебе поможем, - продолжал убеждать его мистер Морган, дружески положив руку ему на плечо. – Мы всё уладим. Как всегда…
- Скоро, совсем скоро, ты будешь с нами. Часы тикают. Осталось недолго, - шептал ему в это время на ухо Коул.
- Не надо сопротивляться, Джонни. Отпусти. Слышишь, отпусти себя, - продолжал мистер Морган.
Стоило Джону чуть-чуть поддаться уговорам воображаемого мистера Моргана, тут же включилась технология:
- Надо найти нож. Срочно. Нет, я не могу вернуться. Я должен покончить с этим навсегда. Будь смелым, Джонни. Это почти не больно. Один порез, а потом будто засыпаешь, - шептал Джон сам себе под нос.
– Нет, я не могу вот так, - вдруг пробился через технологию дрожащий голос настоящего Джона. – Не могу, слышите!
- Можешь, Джонни. Можешь, - вторил технологии мистер Морган. – Слышишь, тебе нужен нож.
- Нет, не могу, – Джон валялся на полу и рыдал. – Я не смогу! Я боюсь! Джиллиан! А как же Джиллиан?!
- Джиллиан уже давно забыла тебя. Ты больше никому не нужен, - продолжил наседать мистер Морган.
- Нет, отпустите меня! Уйдите! Прочь! Это грех! Нет, я не совершу ещё один грех. Ещё один грех. Нет, - Джон мотал головой. Его глаза были наполнены страхом.
- Вот именно, Джонни, ещё один. Он уже ничего не изменит. Предательство и обман. Лицемерие. Тщеславие. Два убийства! Ты хочешь это исправить? Думаешь, это можно искупить?! Тебе всё равно гореть в аду, Джонни… Гореть в аду! – кричал Коул.
- Оставь его. Он и так знает. У тебя один выход – пойти с нами, - произнёс мистер Морган, присев над измученным и обессилевшим от мук телом Джона Вайера.
- Тебе не убежать, Джонни, -продолжал давить Коул.
- Нет, нет, - Джон стал трясти головой в разные стороны. От этой тряски его воображаемые гости теряли резкость. Чем дольше он тряс, тем более расплывчатыми они становились, пока совсем не растворились, превратившись в облако пыли, сверкающей в лучах солнечного света. Снова стало тихо и пусто. Слова мистера Моргана глубоко засели в голову Джона. А этот возникший вокруг вакуум ещё сильнее их выдавливал наружу. Они становились яснее, мучительнее.
«Никому не нужен. Всеми брошен. В забытом Богом павильоне. И шансов почти нет».
Джон закричал что было сил, захлёбываясь слезами:
- Помогите! Помогите мне! Прошу! Кто-нибудь! Меня слышит кто-нибудь? Помогите! Ну пожалуйста! Спасите меня!
Момент, когда внутри всё останавливается. Мысли больше не создают красивого фона со сладким ощущением, что всё будет хорошо. Есть только остро осознаваемая реальность: злая, жестокая и убогая. Иллюзии сняты, словно обои со стен, и под ними - только горькая правда. Джона никто не слышал, потому что здесь никого не было. День неумолимо катился к своему завершению: съёмочные площадки были пусты, поэтому никто даже случайно не мог пройти мимо заброшенного павильона и услышать крики о помощи. Полностью обессилевший, он остался лежать на полу, свернувшись калачиком. Он смотрел в никуда, думал ни о чём, позабыв о времени и о своём существовании. Возможно, он бы так и остался лежать, если бы не голос:
- С куклой можно сделать всё что угодно: можно её выбросить, можно сломать, можно сжечь или спрятать, но лучше всего - заставить её играть то, что захочешь.
Джон повернулся. Поодаль сидел человек. С виду он казался будто бы знакомым, но Джон никак не мог вспомнить, откуда знает его. Этот фиолетовый галстук. Где-то он уже видел точно такой же.
- Кто Вы? – спросил Джон.
- Разве ты не звал о помощи? Я слышал, как ты кричал.
- Вы настоящий?
- Всё зависит от тебя. Вот твои друзья, к примеру, настоящие?
- Кто именно?
- Те двое, которых ты убил.
- Откуда Вы знаете про них?
- Допустим, я слышал, как ты с ними общаешься.
Возникла небольшая пауза. Джон так и не понял, является ли этот незнакомец плодом его больного сознания или он и вправду забрался к нему в павильон.
- Так что ты скажешь по поводу их существования? Они реальны? – продолжил незнакомец.
- Я не знаю. Возможно, моё воображение проделывает это со мной? – Джон будто спросил сам себя.
- Воображение? Разве воображение не подчиняется человеку? – возразил незнакомец. - Разве не с помощью воображения человек создаёт восхитительные миры, бесстрашных героев, необычных животных, верных друзей? Разве не благодаря воображению человек получает всё, о чем может только мечтать: путешествия, сверхспособности, драгоценности, волшебные артефакты, богатство, статус, - сделал многозначительную паузу, - свою роль…
- Я… болен, - ответил Джон.
- И поэтому воображение больше не служит тебе... Что ж, хорошее оправдание.
- А что прикажете делать?
- Может, стоит заглянуть за ширму? Кукла не двигается сама по себе – кто-то ведь управляет ею?
- Не совсем понимаю, о чём идёт речь.
- Главное, понять, как управлять куклой и заставить её делать то, что нужно, - продолжил рассуждать старик, не обращая внимания на замечание Джона. – Помнишь? Мысли, - старик коснулся указательным пальцем виска. - Только искусно владеющий механизмом сможет сделать так, что кукла оживёт и зрители будут слушать её, а не того, кто управляет ею.
- Кажется, я понял Вашу аллегорию. А вдруг механизм сломан или, того хуже, находится в чужих руках?
- Кукла - всего лишь острие сознания, продолжение чистой воли. Она – выразитель и пересказчик. Она не существует сама по себе. Как змея сбрасывает старую кожу. Слой за слоем, снимая шелуху до самой сердцевины. Обнажить всё нутро, не боясь новой боли. Жгучей, шокирующей, душераздирающей, вызывающей страх, апатию, лишающей всякой попытки желать и верить. Бороться бескомпромиссно и самоотверженно, с головой окунаясь в каждую схватку. Только там жизнь, только там чистое ощущение сути. Это и есть механизм.
- Но что я могу сделать? Посмотрите на меня. Я один в этом заброшенном павильоне. Пачками употребляю лекарства, чтобы хоть как-то управлять собой. Глаза. Посмотрите на мои глаза. Видите? Веки. Их нет. Их пришлось отрезать, потому что они не слушались. Я никому больше не нужен такой. Я слишком слаб.
- Что, Джонни, не нравится? А помнишь, как ты меня душил? Помнишь, как я просил тебя прекратить? Думаешь, я остановлюсь? Нет, Джонни, ты умрёшь. Ты скоро умрёшь, Джонни. Ты ведь не остановился тогда. Ведь я тебя просил, помнишь? Ты помнишь или нет?
- Да, задуши его, Ян, - прохрипел где-то рядом мистер Морган. Джон, насколько мог, повернул голову в сторону. Прямо из стенки бака торчала половина тела главы компании «Дримс Пикчерз». Он стоял полусогнувшись, держа одной рукой то место, куда Джон выстрелил. - Задуши эту тварь. И мы с ним поквитаемся на том свете.
Джон почувствовал, что сейчас потеряет сознание, но всё-таки каким-то совершенно невероятным образом ему удалось сделать вдох. Он вдохнул резко и полной грудью, и тут же всё исчезло. Он снова был один посреди мусорного бака. Тишина, отдалённый гул города, и только звёзды молчаливо мерцают где-то в высоте.
Глава 80. Павильон
Дальше всё происходило будто во сне. Непонятно, кто управлял Джоном. Может быть, технология? Нет, она не имела доступа к его телу. Только лицо было ей подвластно. Но сознание почти не участвовало: оно насколько могло лишь фиксировало то, что происходит. Вспышка – асфальт под ногами. Нога неуклюже переступает бордюр. Вспышка – спрятался за углом от полицейской машины. Вспышка – яркий рекламный билборд с какой-то надписью. Не разобрать. Вспышка – какие-то лица людей. Среди них, кажется, Джиллиан. Джиллиан! Нет, не может быть. Это всего лишь очередная галлюцинация. Вспышка – очертания знакомых улиц. Да, здесь Джон однозначно бывал раньше. Вон тут за углом отличная мексиканская закусочная, где подают лучшие в Лос-Анджелесе тахо. Но откуда? Что это за место?
Неизвестно, что вело Джона и как работало его сознание. Совершенно непонятно каким образом, он оказался возле известных ему съемочных площадок. Тех самых съёмочных площадок, где он когда-то играл роль второго плана. И вдруг странная идея мелькнула в его голове. Неожиданная, смелая и вполне осуществимая. Здесь на территории был заброшенный павильон, тот самый павильон, где когда-то Джон репетировал свою первую главную роль, репетировал вместе с… Джиллиан. Павильон давно заброшен. Там точно никого не бывает, и это вполне может стать надёжным укрытием. Тогда, во время съемок, Джон хорошо изучил территорию и знал, как выйти за неё, минуя пропускной пункт. Работодатели слишком трепетно относились к самовольным отлучкам и жёстко пресекали их, поэтому приходилось искать другие способы, чтобы выбраться наружу незаметно. Слева был проход, а оттуда до павильона - рукой подать.
Около десяти минут потребовалось Джону, чтобы оказаться там, где когда-то он только начинал свой путь, свое восхождение. И вот он снова здесь, в исходной точке, только теперь совсем в ином состоянии и качестве. А вокруг ничего не изменилось. Он с лёгкостью нашёл то место, где признался Джиллиан в любви. В груди тут же стало тесно. Странная штука – память: весь временной отрезок, что ты прожил, всегда с тобой, в любую секунду. Прошлое, настоящее – всегда в одной точке, в твоей голове. И кажется, будто только сейчас стоял здесь, делал признание, а уже позади несколько лет и та, которую любишь, где-то далеко от тебя. Ради чего бежал? Зачем боролся? Столько надежд, столько самонадеянности. Вера в то, что всё получится, исполнится, что всё будет так, как задумал. И вот ты опять вернулся туда, откуда начинал идти, и весь твой мир превратился в руины. Взлёт до вершины Олимпа, лавры славы, свадьба, беременность Джиллиан – и снова репетируешь роль второго плана. Как быстро и просто можно всё сломать одним неверным решением… Как будто мир специально создан таким образом, чтобы мы всегда ходили у края пропасти: один неверный шаг – и ты уже летишь вниз с ускорением свободного падения.
В павильоне было темно и сама обстановка располагала ко сну. Поэтому, когда Джон пришёл в себя, луч солнца уже светил ему прямо в лицо из щели забитого досками окна. Снаружи был белый день. Суетились люди, ездили машины, актёры играли новые роли, режиссёры снимали новые фильмы, сценаристы создавали новые сюжеты, и только он, Джон Вайер, лежал среди этого никому не нужного хлама. Он и был этим хламом. Использованным, переваренным и выброшенным за ненадобностью. Просто старая, испорченная вещь. Кукла, которая больше не нужна ребёнку. И что же можно создать из этого хлама? Разве он уже не потерял свою ценность? Разве он может быть ещё чем-то интересен?
Джон встал. У него была небольшая бутылочка специально подготовленной воды, с помощью которой он увлажнил глаза. Раны обрезанных век тут же защипали, напоминая о содеянном. Иногда остатки век сокращались – это технология пыталась управлять его глазами. Чувствуя эти сокращения, Джон лишний раз убеждался, что решение избавиться от век было правильным.
Теперь Джон смотрел на это место совсем иным взглядом. Раньше его интересовала только новая роль, затем Джиллиан Фокс, которая каким-то чудом оказалась в этом павильоне вместе с ним. Разве тогда могло его волновать само место? Разве он мог смотреть куда-то ещё, когда рядом была такая прекрасная, чувственная девушка? Нет, остальной мир перестал существовать, как будто объектив камеры размыл его, сделав просто фоном. А между тем, место было довольно интересным. Несмотря на затхлость и пыль, была в нём своя атмосфера. Веяло стариной, настоящей историей.
Вот валяется старый костюм Пьеро. Мешковатый, тяжелый, бесформенный - словно с картины Поля Сезанна. Когда-то какой-нибудь, возможно, популярный актёр надевал его и выходил в нём на сцену, признавался в любви своей даме сердца, и ему рукоплескали от восторга зрители. Этот костюм способен рассказать свою историю. Взлёты, падения. Возможно, его продавали несколько раз, и у него менялся хозяин. А вот заплатка на рукаве. Возможно, однажды, в самый ответственный момент, например, перед премьерой, начинающий актёр случайно зацепился за гвоздь. Каким же дурным было это предзнаменование для него в тот момент. А сейчас он здесь и вряд ли кто-нибудь уже наденет его. Почему он ещё существует? Почему его не сожгли, не выбросили? Не использовали, как половую тряпку? Почему проявили к нему столько сострадания и оставили? Вероятно, посчитали, что он когда-нибудь ещё может пригодиться?
Павильон был набит всякого рода реквизитом. В основном это была одежда, костюмы и предметы интерьера. Были и более занятные вещи, вроде муляжей оружия, еды, реквизита фокусников. Они были выброшены, потому что мир изменился и им больше не было в нём места. Они стали частью прошлого. Какая палитра вкусов, творческих прозрений, изобретательности в этих вещах. Прогресс невероятным образом менял их, создавая новые причудливые формы, текстуры и интерпретации.
Здесь же, на примере старого кинооборудования, можно было проследить всю историю создания кино. Эти устройства выбросили не только потому, что они вышли из строя, но и потому, что они, как и всё остальное, устарели. Джону было интересно рыться в этом хламе. Он чувствовал себя духом этого места, задача которого – охранять и блюсти установленный порядок. Он нашёл старый штатив. Потом обнаружил и несколько видеокамер. Одна из них была в рабочем состоянии. Всё казалось таким громоздким и неуклюжим по сравнению с современными технологиями, но тем не менее какое-то время это оборудование послужило людям для создания шедевров. Очередная безумная мысль родилась в голове Джона:
«А что если…? Я же хотел что-то сказать, хотел попрощаться с Джиллиан. Я же актёр, а здесь есть всё необходимое: оборудование, реквизит, костюмы. Идеальнее места не найти».
- Думаешь, у тебя получится? Ты – больной псих, который убил двух человек и отрезал себе веки. Какой же ты актёр? – как всегда некстати появился Коул. И следом за ним мистер Морган:
- Джонни, согласись, без технологии ты - никто. Ты – пустое место. Только благодаря нам ты стал известным. Неужели ты думаешь, что без нас на что-то способен?
Джон делал вид, будто не слышит своих невидимых друзей, но на самом деле он их очень хорошо слышал.
- У тебя ещё есть надежды по поводу Джиллиан? Умоляю тебя, Джонни, она уже начала забывать тебя. Помнишь в больнице? Сколько раз она приходила к тебе? Всего один? Вот цена её любви! Никому ты такой не нужен: психопат с изуродованным лицом, сбежавший из больницы для душевнобольных, - продолжал Коул.
- Бездарность. Мы подняли тебя на такой уровень! И чем ты нам отплатил? Всего лишь очередной высокомерный болван, возомнивший себя самородком.
Слова Коула и мистера Моргана понемногу действовали, подтачивая тот хрупкий фундамент, на который опирался Джон. Казалось, вот-вот рухнет всё здание его идей, целей и надежд. В конце концов, Джон не выдержал. Он упал на колени. Голова и руки безжизненно повисли. Слёзы проступили сами собой.
- Они правы, у меня ничего не получится. Я неудачник. Всю жизнь им был. Посредственность, возомнившая себя звездой. Хотел войти в историю. И где я теперь? Где? Да, у меня почти получилось. Я действительно стал частью. Частью прошлого.
- Вот и хорошо, Джонни. Так-то лучше. Теперь ты понял, кто есть кто. Предоставь это нам, Джонни. Мы тебе поможем, - продолжал убеждать его мистер Морган, дружески положив руку ему на плечо. – Мы всё уладим. Как всегда…
- Скоро, совсем скоро, ты будешь с нами. Часы тикают. Осталось недолго, - шептал ему в это время на ухо Коул.
- Не надо сопротивляться, Джонни. Отпусти. Слышишь, отпусти себя, - продолжал мистер Морган.
Стоило Джону чуть-чуть поддаться уговорам воображаемого мистера Моргана, тут же включилась технология:
- Надо найти нож. Срочно. Нет, я не могу вернуться. Я должен покончить с этим навсегда. Будь смелым, Джонни. Это почти не больно. Один порез, а потом будто засыпаешь, - шептал Джон сам себе под нос.
– Нет, я не могу вот так, - вдруг пробился через технологию дрожащий голос настоящего Джона. – Не могу, слышите!
- Можешь, Джонни. Можешь, - вторил технологии мистер Морган. – Слышишь, тебе нужен нож.
- Нет, не могу, – Джон валялся на полу и рыдал. – Я не смогу! Я боюсь! Джиллиан! А как же Джиллиан?!
- Джиллиан уже давно забыла тебя. Ты больше никому не нужен, - продолжил наседать мистер Морган.
- Нет, отпустите меня! Уйдите! Прочь! Это грех! Нет, я не совершу ещё один грех. Ещё один грех. Нет, - Джон мотал головой. Его глаза были наполнены страхом.
- Вот именно, Джонни, ещё один. Он уже ничего не изменит. Предательство и обман. Лицемерие. Тщеславие. Два убийства! Ты хочешь это исправить? Думаешь, это можно искупить?! Тебе всё равно гореть в аду, Джонни… Гореть в аду! – кричал Коул.
- Оставь его. Он и так знает. У тебя один выход – пойти с нами, - произнёс мистер Морган, присев над измученным и обессилевшим от мук телом Джона Вайера.
- Тебе не убежать, Джонни, -продолжал давить Коул.
- Нет, нет, - Джон стал трясти головой в разные стороны. От этой тряски его воображаемые гости теряли резкость. Чем дольше он тряс, тем более расплывчатыми они становились, пока совсем не растворились, превратившись в облако пыли, сверкающей в лучах солнечного света. Снова стало тихо и пусто. Слова мистера Моргана глубоко засели в голову Джона. А этот возникший вокруг вакуум ещё сильнее их выдавливал наружу. Они становились яснее, мучительнее.
«Никому не нужен. Всеми брошен. В забытом Богом павильоне. И шансов почти нет».
Джон закричал что было сил, захлёбываясь слезами:
- Помогите! Помогите мне! Прошу! Кто-нибудь! Меня слышит кто-нибудь? Помогите! Ну пожалуйста! Спасите меня!
Момент, когда внутри всё останавливается. Мысли больше не создают красивого фона со сладким ощущением, что всё будет хорошо. Есть только остро осознаваемая реальность: злая, жестокая и убогая. Иллюзии сняты, словно обои со стен, и под ними - только горькая правда. Джона никто не слышал, потому что здесь никого не было. День неумолимо катился к своему завершению: съёмочные площадки были пусты, поэтому никто даже случайно не мог пройти мимо заброшенного павильона и услышать крики о помощи. Полностью обессилевший, он остался лежать на полу, свернувшись калачиком. Он смотрел в никуда, думал ни о чём, позабыв о времени и о своём существовании. Возможно, он бы так и остался лежать, если бы не голос:
- С куклой можно сделать всё что угодно: можно её выбросить, можно сломать, можно сжечь или спрятать, но лучше всего - заставить её играть то, что захочешь.
Джон повернулся. Поодаль сидел человек. С виду он казался будто бы знакомым, но Джон никак не мог вспомнить, откуда знает его. Этот фиолетовый галстук. Где-то он уже видел точно такой же.
- Кто Вы? – спросил Джон.
- Разве ты не звал о помощи? Я слышал, как ты кричал.
- Вы настоящий?
- Всё зависит от тебя. Вот твои друзья, к примеру, настоящие?
- Кто именно?
- Те двое, которых ты убил.
- Откуда Вы знаете про них?
- Допустим, я слышал, как ты с ними общаешься.
Возникла небольшая пауза. Джон так и не понял, является ли этот незнакомец плодом его больного сознания или он и вправду забрался к нему в павильон.
- Так что ты скажешь по поводу их существования? Они реальны? – продолжил незнакомец.
- Я не знаю. Возможно, моё воображение проделывает это со мной? – Джон будто спросил сам себя.
- Воображение? Разве воображение не подчиняется человеку? – возразил незнакомец. - Разве не с помощью воображения человек создаёт восхитительные миры, бесстрашных героев, необычных животных, верных друзей? Разве не благодаря воображению человек получает всё, о чем может только мечтать: путешествия, сверхспособности, драгоценности, волшебные артефакты, богатство, статус, - сделал многозначительную паузу, - свою роль…
- Я… болен, - ответил Джон.
- И поэтому воображение больше не служит тебе... Что ж, хорошее оправдание.
- А что прикажете делать?
- Может, стоит заглянуть за ширму? Кукла не двигается сама по себе – кто-то ведь управляет ею?
- Не совсем понимаю, о чём идёт речь.
- Главное, понять, как управлять куклой и заставить её делать то, что нужно, - продолжил рассуждать старик, не обращая внимания на замечание Джона. – Помнишь? Мысли, - старик коснулся указательным пальцем виска. - Только искусно владеющий механизмом сможет сделать так, что кукла оживёт и зрители будут слушать её, а не того, кто управляет ею.
- Кажется, я понял Вашу аллегорию. А вдруг механизм сломан или, того хуже, находится в чужих руках?
- Кукла - всего лишь острие сознания, продолжение чистой воли. Она – выразитель и пересказчик. Она не существует сама по себе. Как змея сбрасывает старую кожу. Слой за слоем, снимая шелуху до самой сердцевины. Обнажить всё нутро, не боясь новой боли. Жгучей, шокирующей, душераздирающей, вызывающей страх, апатию, лишающей всякой попытки желать и верить. Бороться бескомпромиссно и самоотверженно, с головой окунаясь в каждую схватку. Только там жизнь, только там чистое ощущение сути. Это и есть механизм.
- Но что я могу сделать? Посмотрите на меня. Я один в этом заброшенном павильоне. Пачками употребляю лекарства, чтобы хоть как-то управлять собой. Глаза. Посмотрите на мои глаза. Видите? Веки. Их нет. Их пришлось отрезать, потому что они не слушались. Я никому больше не нужен такой. Я слишком слаб.
