***
Несколько часов спустя, уже стоя над провалом глубиной в четыре этажа, на дне которого шипел и рябил океан телевизионных помех, Антон склонялся к тому, чтобы поменять своё мнение. Денёк получался не очень. Паршивый, прямо скажем, выдался день.
Он проследил глазами, как от стены отвалился и канул в чёрно-белом мельтешении приличных размеров кусок бетона, коротко сверкнув вырванной с мясом проводкой. За ним последовала оставшаяся часть лестничного пролёта, по которой он в панике взбежал на верхний этаж всего минуту назад. То, что выглядело (и звучало) как пятно помех на экране телевизора, не настроенного ни на один канал, медленно расширялось во все стороны, ползло вверх по стенам и грозило со временем поглотить здание целиком.
Антон приподнял счётчик Гинзбурга и снова посмотрел на показатели отклонения. На экране упрямо светились три и шесть десятых. Бросил взгляд вниз: там новый кусок пола ухнул в бесформенную пустоту, утянув за собой ковровую дорожку, пару шкафов и чей-то письменный стол. Пути назад больше не существовало.
— Хм, — сказал он. — Необычно.
Парень отлепил электрод счётчика от мигом взмокшего виска, протёр контактную поверхность о спецовку и приклеил его на место. Прибор сразу же истерически запиликал, выдав честные пятнадцать единиц. Что было примерно в пятнадцать раз хуже, чем нужно, зато хотя бы объясняло происходящее. Антон тяжело вздохнул и принялся мысленно перечислять ошибки, которые допустил с момента пробуждения. И которые, похоже, могли сделать сделать этот его выезд последним. Начать следовало с котёнка.
Чумазого засранца он подобрал возле проходной. Ничего не мог с собой поделать, слишком уж жалостливо тот мяукал. Притащил его в каптёрку дежурных, вытерпел привычные подначки Стаса и перепоручил животное заботам Натальи Фёдоровны. Та, как обычно, вздохнула, но спорить не стала. Наверное, в душе ей тоже нравятся кошки. Или сам Антон. Вот Стаса с его шуточками немолодая суровая женщина на дух не переносила.
Как бы то ни было, когда пришёл вызов, котёнок уже был накормлен килькой и подвергался водным процедурам, так что Антон предложил подменить Наталью Фёдоровну. Вызов был в телецентр на Шаболовку, куда они катались не реже раза в пару месяцев. Ничего серьёзного как будто не намечалось: обычная проверка забарахлившего стабилизирующего оборудования, установленного на техническом этаже. Рутина. Это была его вторая ошибка.
Третья — вопреки регламенту оставить Стаса скучать в служебном пазике, пока он тут “быстренько разберётся, одна нога здесь, другая там”. Дур-рак. Четвёртая — неправильно подключить счётчик и проморгать момент, когда здание начало обваливаться в шипящий хаос. Пятая — удирая, порвать “оберег”, зацепившийся лямкой за перила лестницы. Шестая…
— Н-да, Антоха, — он с раздражением запустил пальцы в волосы и пару раз сильно дёрнул себя за вихры, — с такими косяками долго не живут. И поделом. Ну хоть людей успели вывести.
Шипение пульсировало в ушах, телевизионная рябь плескалась под ногами, жадно пожирая материю. Вроде бы стало громче. Или нет? Он нащупал кнопку рации и без особой надежды вызвал напарника.
— Стас, тут?
— Нет, уехал уже, — проскрипело в динамике. — Здесь рядом моя знакомая живёт. Решил, пока ты там возишься, мы с ней не только романтический ужин успеем, но и вместе состариться.
— Другим заливай. Тебе на романтический ужин и двух минут будет много, — Антон с опаской заглянул за край провала.
Там последний участок пола как раз обрушился в помехи. Вестибюля телецентра больше не существовало, из нависающих над пустотой огрызков колонн торчала арматура. Вид гипнотизировал. Складывался в символы и образы, вновь распадался, так что скоро Антону стало казаться, будто нечто огромное и чужое всплывает из глубин снежной пурги, проступая под её поверхностью. Он отшатнулся. Ещё немного, и сам полетел бы вниз.
— Да тут я, тут, куда денусь, — судя по голосу, Стас отчаянно скучал. — Тебе долго ещё?
— Такое дело… Короче, я попал, здесь всё плохо. Пятнадцать на счётчике, выход отрезан. Вызывай кавалерию срочно, сам не суйся.
— Принял, только давай шустрей там, не задерживайся.
— Какой шустрей, вызывай ликвидаторов, говорю! Тут жопа полная, второго этажа уже нет!
— Ага, как скажешь. Только учти, если за пятнадцать минут не управишься, обратно поедешь на метро. Не переключайте канал. Отбой.
— Канал?.. — переспросил Антон, но рация уже умерла.
Повторять попытку он не стал, чтобы не тратить время: при таких показателях связь с внешним миром искажалась до неузнаваемости. Что бы там ни слышал на своей стороне Стас, стало ясно, что помощь не придёт. Оставалось только добраться до техэтажа, починить и перезапустить оборудование. Если процесс не зайдёт к тому времени слишком далеко, есть некоторый шанс на полную стабилизацию. Шанс — это же лучше, чем ничего?
Антон развернулся и побежал по коридору мимо одинаковых широких дверей с номерами студий. Разорванная сбруя бесполезного “оберега” хлестала его по ноге, словно подгоняя.
***
— Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь!
Голос был женский. Антон, пробегая мимо очередной студии, затормозил так резко, что ещё метр проскользил по плитам пола.
— Я застряла, помогите!
Он грязно выругался. Нужно было спешить на техэтаж, но даже если (если!) у него всё получится, для той, кто кричал, могло быть уже слишком поздно. Антон застыл, не зная, как поступить.
— Кто-нибудь!
— Сказали же, что всех вывели! Не первый раз ведь замужем, — Антону сильно захотелось кому-нибудь врезать.
Двери студии оказались не заперты. В дальнем углу просторного помещения без окон стояли ярко освещённые декорации: смутно знакомый Антону задник (он редко смотрел новости) и стойка для ведущих телепрограммы, напоминавшая барную. Остальное пространство, куда не добивали софиты, подвешенные под потолком, тонуло в тенях. Там громоздились восходящими рядами трибуны для зрителей и какой-то массивный реквизит, затянутый тряпками.
Трибуны были пусты, однако по залу волнами расходились звуки: тихий шёпот, покашливание, шарканье ног. Возня невидимой публики. На месте ведущего, сложив перед собой руки, с прямой как у статуи спиной сидела блондинка в строгом костюме с подбитыми ватой плечами. Тоже смутно знакомая и вконец перепуганная.
Несколько видеокамер, установленных на полукруглых рельсах вокруг сцены, смотрели прямо на неё. Время от времени какая-нибудь из камер сама по себе трогалась с места, проезжала по короткой дуге и замирала, выбрав новый угол для съёмки. На груди у техника тревожно пиликнул Гинзбург, сообщая о превышении порога в семнадцать единиц.
— Слава богу! Вы… вы мне поможете?
— Конечно, не волнуйтесь, — Антон начал двигаться в её сторону, далеко обходя трибуны, бормотание на которых усилилось. Его появление явно вызвало интерес, а без “оберега” и “чижа” (простенького карманного измерителя, который тоже остался в пазике, фатальная ошибка номер семь), он чувствовал себя всё равно что голым. — Всё будет хорошо, оставайтесь на месте. Как вас зовут?
— Я Арина, — несмотря на панику, поставленный голос почти не дрожал. — Все ушли, а я застряла. Я не могу покинуть кадр!
Это объясняло, почему до неё ещё не добрались. Должно быть, при эвакуации камеры забыли отключить, и теперь они создавали небольшой островок безопасности, продолжая беспристрастно снимать всё происходящее. “Обереги” и прочие игрушки Министерства работали по похожему принципу. Разум, как втолковывали им на лекциях, ненадёжен и податлив, словно пластилин. А в зоне инцидента — пластилин, закинутый в духовку. Но на приборы ты всегда можешь положиться. Это было первейшим правилом, и полюбуйтесь теперь на него. А ведь имел пятёрку в зачётке.
— Я так рада, что кто-то пришёл! — продолжала болтать девушка. Людям в стрессовой ситуации часто нужно с кем-то поговорить, чтобы успокоиться. — Вы из съёмочной команды? Кажется, мы не встречались.
— Антон Сомов, — представился он. — Нет, я из другого ведомства. Можно сказать, мимо проезжал.
И всё же что-то здесь было не так. Неужели телевизионщики просто встали по тревоге и ушли, бросив свою коллегу одну?
— Арина, а вы давно тут сидите?
— О чём вы? Всегда сижу. Представляете, как глупо: зрители ждут новости, пора выходить в эфир, а вся команда где-то пропадает. Мы из графика выбились, — Арина ослепительно улыбнулась. — Вот бы кто помог и включил суфлёр.
Антон, который уже поднимался на съёмочную площадку, замер с занесённой ногой и начал внимательно осматриваться по сторонам. Софиты били в глаза, так что за пределами освещённого пятачка могло происходить что угодно. Гинзбург не показывал признаков какой-либо стабилизации, хотя он уже должен был войти в кадр. Так работали камеры или нет? Непонятно, как это определить, зато телесуфлёр действительно был погашен.
— Что-то не так? — улыбка очень ей шла, вот только словно приклеилась к лицу. Уголки губ оставались приподнятыми, даже когда девушка говорила, следя за ним взглядом. Она больше не казалась напуганной.
— Пока не знаю, — вместо того, чтобы направиться прямо к девушке, которая так и не сдвинулась с места, он принялся медленно обходить её вокруг, шаг за шагом. — Что вы здесь делаете, Арина?
— Вот глупыш. Снимаем передачу, разумеется. А вы — главный гость нашей программы. Не переключайте канал!
Антон дёрнулся, как от удара, когда под потолком с громким щелчком зажглась надпись “СМЕХ”. Невидимый зрительный зал расхохотался, практически завыл от смеха: так, что стало больно ушам. Спустя минуту надпись погасла, отрезав все звуки, кроме чуть слышного перешёптывания.
С того места, где теперь стоял Антон, он отчётливо разглядел две вещи. Во-первых, у ведущей не было ничего от пояса и ниже. Часть, что находилась под стойкой и не попадала в кадр, просто отсутствовала. Во-вторых, Арина оказалась плоской, как лист бумаги. Или, вернее, как изображение на экране. Она даже немного рябила. И продолжала улыбаться ему.
— Чё-ёрт, ну, конечно же. Вот почему ты не можешь покинуть кадр. Ты не человек, всего лишь проекция. А я — я идиот.
Зажглась табличка “ОВАЦИИ”, и зал взорвался аплодисментами. Антон упал на колени, раскрыв рот, зажимая ладонями уши. Хлопки миллионов рук казались закольцованными, записанными на плёнку. Они накладывались сами на себя раз за разом, пока не превратились в громоподобный гул, в рокот сходящей в горах лавины. Что-то влажно лопнуло в центре его головы, череп до самой шеи пронзило болью, а из ушей потекли струйки крови.
Когда (вечность спустя) упала тишина, Антон как сквозь вату продолжил слышать единственный звук — собственный пронзительный крик. Немного придя в себя, он обнаружил, что сидит перед камерами на месте телеведущей и не может встать. Его ноги ниже щиколоток стали прозрачными, распались на цветные пиксели, превратились в мерцание настроечной таблицы. Больно не было, только очень страшно наблюдать, как растворяется собственная плоть. Арины — а точнее, проекции, обычного порождения сконцентрированного коллективного внимания, материализованного феноменом Керштейна — нигде не было видно.
— Ну вот и всё, Антох, — севшим голосом сообщил он уставившимся на него мёртвым глазам объективов, и едва сам себя услышал. — Вот и всё. Отбегался. На этот раз уж точно.
Здание застонало, оседая. Сверху посыпались тонкие струйки пыли. Из дальней стены с грохотом вывалилась плита, и через пролом патокой полился, медленно стирая студию, всепоглощающий белый шум.
***
Под тяжестью навалившейся апатии мысли еле ворочались в голове. Замигал и погас блок софитов под потолком, только тогда Антон понял, что вот уже добрых пять минут созерцает, как один за другим валятся в подступающую пустоту этажи зрительского амфитеатра. Между стульями метались едва заметные тени: похоже, новое представление пришлось публике не по вкусу.
Некоторые из полупрозрачных силуэтов почти пересекли границу круга света, в котором он сидел, но пока не решались приблизиться вплотную. Каждый из них вытянул в направлении сцены руку, требовательно указывая на него. Возможно, ждали свой выпуск новостей? Антон заметил, что у зрителей не было голов, только плавающие в воздухе огромные глаза.
Он ещё раз оценил обстановку: ситуация по-прежнему казалась патовой. Можно было включить камеры и выиграть тем самым немного времени, но до пультовой ему без ног не добраться. Про рацию стоило просто забыть. Когда от здания останется пустая коробка, оно развалится окончательно, и люди снаружи это, конечно, заметят. Только для него будет слишком поздно. Он уже выключил детектор Гинзбурга, чтобы тот не отвлекал постоянным пиликаньем.
Антон пощёлкал тумблерами “оберега” — закоротившая железяка ожидаемо оставалась безжизненной. В поясницу, напоминая о себе, неудобно упиралась сумка с инструментами. Он наверняка смог бы починить прибор, будь у него в запасе немного времени, вот только взгляд вниз подтвердил, что уже и колени успели рассыпаться на цветные квадраты. Если так пойдёт дальше, через пару минут он в виде обрубка туловища свалится на пол, где будет ползать, пока не исчезнет совсем. Возможно, после этого бывший Антон Сомов присоединится к здешним безликим теням, как знать.
Но других вариантов один чёрт не оставалось. Антон принялся торопливо расстёгивать и стаскивать с себя сбрую “оберега”. Разложил на столе то, что от неё осталось, отцепил от ремня и бухнул рядом тяжело звякнувшую сумку. Сбруя представляла собой несколько массивов последовательно подключённых датчиков и микрокамер, питающихся от батареи: они непрерывно считывали и анализировали параметры среды вокруг пользователя, создавая небольшую зону безопасности. Примитивное, в сущности, устройство. Однако оно обеспечивало, в известных пределах, защиту от проявлений феномена Керштейна. Таких, как съеденные ноги, например.
В железной коробочке, крепящейся к поясу, находились, помимо аккумулятора, “мозги” (управляющий контроллер) и миниатюрная радиостанция, передающая показатели датчиков на ретранслятор в служебной буханке и далее в Центр. С этой частью на вид всё было в порядке. Наверняка где-то просто порвалась пара проводов. Достаточно будет прозвонить цепь тестером, срастить разрывы и убрать возможные замыкания. Увы, всё это требовало времени.
Антон потянулся к сумке и замер, не завершив движение. Было ведь ещё что-то… Смутная идея забрезжила на краю сознания. Месяца этак три назад пришёл вызов из недостроенной высотки в Измайлово. Явившийся на стройку прораб насчитал на своём объекте несколько лишних этажей, которых там не было даже по проекту. Сорок с чем-то этажей, если точнее, причём некоторые на вид были сделаны из мяса. Сперва начальство стройки решило, что прораб опять запил. Но тот, хотя и впрямь запил, твёрдо стоял на своём. Начальство приехало посмотреть на этакое чудо лично, слегка удивилось выросшему за ночь небоскрёбу и передало сигнал куда надо.
Стас в тот день был на отсыпном после суток дежурства, так что поехали Антон с Мишей Рябым. Рябой тогда чуть не сделался ещё и хромым, потому что конфигурация здания изрядно изменилась, местами даже неевклидовым образом.
