Короче, Миша упал в шахту лифта, считая, будто шагает по обычному коридору. Феномен феноменом, а гравитация — беспощадная сволочь, и хорошо, что внизу лежали мешки с утеплителем.
После того выезда Антон выпросил у начальника склада и добавил к своим инструментам небольшой лазерный дальномер. Так, на всякий, чтобы проверять при случае, куда наступаешь. А что такое дальномер? Это какое-никакое объективное измерение, не зависящее от его бедного, поджариваемого Керштейном мозга.
Через минуту возни с молниями Антон трясущимися руками достал из сумки коробочку с тремя кнопками и экраном. Только бы не сели батарейки. Тени зрителей к этому времени обступили его плотным полукольцом, так что он навёл дальномер на ближайшую из них и нажал на кнопку. Есть! Создание зашипело, пошло пузырями и отпрянуло в темноту быстрее, чем мог уловить глаз. Эффект не сравнить было с табельным “чижом” (тот проделал бы в тени дыру размером с футбольный мяч), но это было уже что-то.
Одну за другой Антон “перестрелял” все тени, направил линзу на обрубки своих бёдер, принялся остервенело жать на кнопку. И засмеялся от облегчения, когда это сработало. Медленно, сантиметр за сантиметром, но всё же конечности отрастали вновь, обретали плотность, нитями сплетаясь из пустоты. Это было даже красиво. Как только на свет появились лодыжки, он отложил дальномер и взялся за ремонт “оберега”, изредка отвлекаясь, чтобы отпугнуть чересчур любопытного обитателя студии.
Спустя некоторое время, ушедшее на кропотливую работу и мрачную ругань сквозь зубы, он поднял перед собой результат своих усилий. Часть портупеи отсутствовала, так как растворилась вместе с ногами, а проводка в нескольких местах была перемотана изолентой, но для полевых условий вышло неплохо. Задержав дыхание, он щёлкнул переключателем на коробочке с выдавленной надписью “ОБЕРЕГ-1”. Застрекотали, настраиваясь, гирлянды сенсоров, начал тонко гудеть встроенный вентилятор охлаждения. Довольно раздражающий звук, но сейчас он был самой приятной музыкой на свете. Пискнул сигнал завершения диагностики, и Антон перекинул второй тумблер.
В тот же момент из воздуха соткались недостающие ремешки, как бы изъяли самих себя из небытия. Он быстро набросил сеть датчиков на колени, с трудом дождался, пока ступни не материализовались полностью, и тут же вскочил на ноги. Даже пару раз подпрыгнул на месте от удовольствия. До чего всё-таки здорово ходить на своих двоих. Надо бы — думал он, надевая и затягивая «оберег» — больше ценить простые радости жизни. Вполне вероятно, он сегодня ещё помрёт, зато хотя бы стоя. Это внушало некоторый оптимизм.
Выбираться из студии, едва не ставшей для него ловушкой, пришлось как таракану: по стене, цепляясь за прикрученные к ней динамики и кабель-каналы. От пола оставалось не так уж много, а сохранившиеся участки опасно кренились в гипнотизирующую рябь и не вызывали доверия. Монотонный белый шум начал время от времени прерываться концертной музыкой, голосами репортёров и другими ошмётками телеэфира. Вблизи Антон разглядел, что рябь состояла из крохотных полупрозрачных созданий, напоминавших переливающихся амёб, если бы у тех было по любопытному глазу на брата.
Всё здание, висящее в пустоте, состояло теперь из внешних стен и остатков четвёртого этажа. И чердака, конечно. Туда он и отправился.
В пятый раз чихнув от пыли (какая только скотина придумала размещать генераторы защитного контура в подвалах и на техэтажах), Антон выдернул из гнезда штекер программатора и захлопнул крышку “молитвенного барабана”. Всё было как обычно: сгнившая, расползающаяся в руках изоляция, перегрузка и, как следствие, вылетевшие автоматы. Сверху ящик был основательно засижен голубями, а несколько линз помутнели и потрескались, но, в целом, ничего серьёзного. Он подошёл к щитку и последовательно перевел переключатели в положение ВКЛ. Затем настала очередь основного рубильника. Пан или пропал. Скоро будет ясно, что его ждёт.
Железо тихонько загудело и начало прогреваться. Один за другим загорались светодиоды: парочка жёлтых, но зелёные преобладали. Через минуту гудение стало на тон выше, включились ультразвуковые сонары и лидары, завращались поворотные камеры на выведенной наверх стальной штанге. Дежурная лампочка пригасла до бледного уголька, но разгорелась ярче прежнего, как только оборудование вышло на номинальный режим. Антон не спешил ликовать. Проблема заключалась в том, что он потерял слишком много времени.
Барабан этой модели был разработан для профилактики возникновения феномена, а не для экстренной стабилизации того беснующегося хаоса, что остался внизу. Он покрывал примерно пять тысяч квадратов в зависимости от застройки и мог спасти положение при Гинзбурге не выше тридцати, максимум сорока единиц. Сколько было сейчас, Антон не знал. Он так и не включил детектор, и причина была проста: все его усилия могли давно уже не иметь никакого смысла.
— Давай, родная, не подведи, — пробормотал он, стоя перед лестницей на четвёртый этаж, который, возможно, всё ещё был там, а может, уже нет.
В любом случае делать тут больше было нечего. Верующий человек на его месте, пожалуй, помолился бы. Приготовившись увидеть, как ступени лестницы обрываются в кипящее глазастое ничто, он стал медленно шагать вниз.
Снаружи, как ни в чём ни бывало, тренькали птицы, громыхали на стыках рельс ползущие по своим делам трамваи. Солнце то и дело выстреливало в просветы меж облаков, заставляя щуриться, но Антон не возражал, продолжая глазеть по сторонам, словно видел всё это в первый раз.
Когда медбригада оставила его в покое, он добрёл до узкой полоски тени у стены здания и с облегчением опустился там, вытянув ноги, прямо на бетон. Голова немилосердно болела, а в ушах до сих пор раздавался звук циркулярной пилы. В ожидании, когда подействуют две таблетки парацетамола, он рассматривал людей, выстроившихся у проходной: сотрудники телецентра возвращались на работу. Опасность, о которой никто из них не подозревал, миновала. Пока что.
Почему-то в местах, связанных с телевидением, инциденты случались чаще, а техника выходила из строя гораздо быстрее, до срока вырабатывая свой ресурс. Видимо, там, где внимание миллионов зрителей фокусируется в одной точке, плоть реальности особенно тонка на разрыв. Надо будет узнать у Максима из научного отдела, так ли это. Эти ребята в белых халатах знают про феномен не в пример больше полевых работяг. Правда, предпочитают помалкивать, сообщая только необходимое. А ещё становятся какие-то нервные и, по слухам, рано седеют. Но так уж вышло, что Макс любил потрепаться под пивко, не особенно переживая за уровни допуска. Хороший парень.
Антон потянулся и сорвал единственный пыльный одуванчик, пробившийся к свету через трещину в бетоне. Покрутил его в пальцах, испачкался липким соком, понюхал: цветок почему-то пах бензином. "А ведь я чуть не умер сегодня" — пришла в голову запоздалая мысль. Вот так вот запросто, ни за что, практически на ровном месте и по собственной исключительно глупости.
На спину будто плеснули ледяной воды, в кишках закрутился ком живых угрей. Получается, прошёл по краю. Сейчас грузили бы его на дно скорой, накрыв простынкой. Даму в беде спасать полез, глядите-ка. Спасатель сраный. И ладно бы в первый раз. Теряешь хватку, старина, пора уже заканчивать с геройством.
Впрочем, кого он обманывает. Заканчивать он не собирался, не мог себе такого позволить. Просто в следующий раз будет внимательнее. Будет ведь? Антон прислушался к себе. Да, будет непременно. Пальцы до сих пор мелко дрожали. Он в который раз ощупал лодыжки и даже задрал штанину, чтобы убедиться: самые обычные материальные ноги, чуток волосатые, никаких остаточных аномалий. Повезло. Не всем так везёт. Он поморщился и привычно отогнал мысли о брате.
Пора бы уже усвоить, что на их работе не случается простых вызовов. Хочешь, чтобы всё было предсказуемо — устройся в депо ремонтировать трамваи. Там если уж видишь ключ на двадцать четыре, то можешь быть уверен, это ключ и есть. И точно от тебя не уползёт. А здесь… Всё может исказиться до неузнаваемости в любой момент. Вот ты любуешься цветочком, а через минуту у него отросли суставчатые лапы и клюв, и он отгрыз тебе полпальца. Как, почему? Да пёс его знает. Ни почему, только в носу теперь придётся веточкой ковырять.
У Антона был такой знакомый, из ликвидаторов. Крепкий мужик. Попал в переделку: Гинзбург под сорок, вокруг творится чёрт-те что. Потерял руку и даже не пикнул. Вытащили, откачали. Рука на месте, совершенно нормальная, только болтается, как верёвка. Ему говорят, пальцами пошевели, а он смотрит на них, как на идиотов, и спрашивает: какими ещё пальцами, если у меня руки нет. Глядит на неё и не видит. Так и не убедили, что конечность на месте, списали в запас. Сейчас в Институте курс по работе в условиях экстремального отклонения преподаёт.
Какой-нибудь умник из научного, который на прикладной метафизике собаку съел, если ему голову отрубить, будет ещё сутки с солидным видом рассуждать про ноокристаллизацию с психоиндукцией. Про несуществующую границу между реальностью и её субъективным переживанием, и ещё фанероны сознания обязательно приплетёт. Наслушаешься такого, выдохнешь: ну, вроде во всём разобрались, всё выяснили. Но ведь на деле не выяснили же нихрена!
Прижми ты его к стенке, возьми за пуговицу: так, мол, и так, всё понятно, но почему у цветка — клюв? Клюв-то почему?! Поплывё-ёт. Бе, ме, прогнозирование результирующего вектора при наведении от нескольких архетипических инфоструктур затруднено… Такой вот каприз природы, браток, стихийное бедствие, прими это как факт и живи себе дальше. Тьфу, пакость. Антон отбросил в сторону смятый одуванчик.
Он так не мог. Ну вот не мог, и всё тут. И не хотел. У всего на свете бывает причина. Допустим, ты космонавт на орбите. Швырнёшь камень — упадёт на планету, потому что гравитация. Уравнения сложные, но они есть, всё можно рассчитать, вплоть до места приземления. Пальцы в розетку сунешь — больно, станешь частью электроцепи, вот тебе расчёт человеческого тела в качестве проводника с известным сопротивлением. И всё понятно.
Но когда речь заходит про феномен Керштейна, тут у рода людского не просто недостаточно данных. Это было бы как раз нормально. Сегодня недостаточно, а завтра, глядишь, уже вполне. Но пока всё выглядит так, будто при упоминании феномена наука просто встаёт и выходит за дверь. А так не бывает, Антон знал это точно. Что-то мы капитально упускаем из виду. Конечно, можно долго гоняться за своим хвостом, подчищать возникающие там и тут очаги распространения, игнорируя главный вопрос — что же, чёрт подери, происходит. Но добром это не закончится.
На землю перед ним легла тень. Подошедший произнёс что-то, но голос потонул в визге пилорамы, до сих пор заполнявшем череп Антона. Акустическая травма — это вам не шутки. Даже если получить её в “объективно” полной тишине. Он поднял голову и заслонил глаза ладонью, чтобы рассмотреть, кто там припёрся. И тут же поднялся на ноги, для верности хватаясь за стену.
— Здравия желаю, товарищ генерал. Говорите погромче, в ушах звенит.
— Звенит, да? — почти проревел пожилой, одетый в мундир и гладко выбритый мужчина, который и не собирался приглушать голос. — Это хорошо. Что ещё есть, в чём звенеть. Потому что дома я тебе уши-то пооткручиваю. Докладывай по форме, дежурный, как умудрился так обосраться, что брызги аж до меня долетели?
Антон глянул за спину генералу Потапову, для чего ему пришлось немного отклониться в сторону: габаритов товарищ генерал был не маленьких. Как и ожидалось, весь присутствующий персонал разрывался между инстинктом самосохранения, выраженном в потребности срочно где-нибудь потеряться, и желанием послушать устраиваемый незадачливому технику разнос. Их можно было понять. Не каждый день случалось, чтобы руководство Министерства лично выезжало в поле, дабы кого-то вздрючить.
— Докладываю. Ввиду допущенных по моей небрежности нарушений в работе со штатным снаряжением, а также преступного пренебрежения должностными инструкциями, пропустил начало инцидента первого порядка. Оказался в ловушке и подвергся воздействию феномена ниже порога необратимости. Благодаря выдающейся личной смекалке и находчивости справился с ситуацией, восстановил работоспособность защитного контура модели Хурдэ-16 (который у них тут, кстати, на ладан дышит) и добился полной стабилизации всего периметра. Потерь нет. Станислав Покровский, мой напарник по смене, на ситуацию повлиять не мог и ни в чём не в...
— Со Стасом я отдельно побеседую, не переживай. Вот что мне скажи, находчивый ты наш: на кой ляд тебя в самое пекло понесло? Почему отклонился от задачи, как это понимать? Жить надоело? А? Чего молчишь?
— Там женщина была, — буркнул Антон, отводя глаза. — Звала на помощь.
— Ах, же-енщина. Звала, значит. А тебя на станции проинструктировали, что всех людей из здания вывели?
— Ну проинструктировали.
— Какого же тогда хера ты полез с проекцией обниматься?! — от зычного крика прогуливавшийся по двору кот прижал уши и шмыгнул под машину.
— А что, надо бросить её было? У неё на лбу не написано, что она проекция!
Несколько минут мужчины, сжав кулаки, стояли вплотную, прожигая друг друга взглядом. Наступила такая тишина, что было слышно, как из чьего-то открытого окна доносится сигнал точного времени радио "Маяк". Наконец, Антон отвёл глаза, удивлённо посмотрел на свои руки и стал разминать затёкшие пальцы.
— Извините, дядь Борь. Буду осторожнее, правда. Мне тоже совсем не понравилось.
— Фу-ух, зараза, — тяжело выдохнул Потапов и упёрся руками в колени. — Доведёшь ты меня, пацан. До сердечного приступа доведёшь, я тебе обещаю.
— Простите, — повторил Антон. Он уже понял, что гроза миновала.
— Ладно. Как говорится, спасибо, что живой, — Борис Игнатьевич выпрямился, прочистил горло и доведённым до автоматизма движением одёрнул форму. — Подробный рапорт потом занесёшь. Как уши? Что медики говорят?
— Нормально. Недельку посижу, слух и вестибулярка восстановятся. Если не будете на меня так орать, — сверкнул улыбкой Антон.
— От тебя зависит.
Сбоку раздались быстрые шаги.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться, — на побледневшего Стаса больно было смотреть, но фразы он чеканил, и голос не дрожал. — Антон Сомов пострадал по моей халатности. Я должен был его сопровождать, а ещё он вызывал по рации, мне стоило догадаться...
— Должен, стоило, — дядя Боря отмахнулся от него, как от мухи. — Оба хороши. С тобой отдельный разговор будет. Сейчас бери этого глухого и вези в медблок на станцию. Нет, лучше в больницу — нашу, ведомственную. Скажешь, что от меня, проследишь, чтобы он все рекомендации врача выполнил. Понял?
— Так точно!
Стас подцепил сопротивляющегося друга под локоть и практически понёс к открытой дверце буханки.
— Да отстань, я сам могу.
— Заткнись, потом спасибо скажешь. Рыцарь на белом коне, — Стас мерзко захихикал.
— Это ещё что?
— Твоё новое прозвище, нравится? Привыкай, уже пошло в народ. Спаситель тульп, покоритель сердец ментальных проекций.
После того выезда Антон выпросил у начальника склада и добавил к своим инструментам небольшой лазерный дальномер. Так, на всякий, чтобы проверять при случае, куда наступаешь. А что такое дальномер? Это какое-никакое объективное измерение, не зависящее от его бедного, поджариваемого Керштейном мозга.
Через минуту возни с молниями Антон трясущимися руками достал из сумки коробочку с тремя кнопками и экраном. Только бы не сели батарейки. Тени зрителей к этому времени обступили его плотным полукольцом, так что он навёл дальномер на ближайшую из них и нажал на кнопку. Есть! Создание зашипело, пошло пузырями и отпрянуло в темноту быстрее, чем мог уловить глаз. Эффект не сравнить было с табельным “чижом” (тот проделал бы в тени дыру размером с футбольный мяч), но это было уже что-то.
Одну за другой Антон “перестрелял” все тени, направил линзу на обрубки своих бёдер, принялся остервенело жать на кнопку. И засмеялся от облегчения, когда это сработало. Медленно, сантиметр за сантиметром, но всё же конечности отрастали вновь, обретали плотность, нитями сплетаясь из пустоты. Это было даже красиво. Как только на свет появились лодыжки, он отложил дальномер и взялся за ремонт “оберега”, изредка отвлекаясь, чтобы отпугнуть чересчур любопытного обитателя студии.
Спустя некоторое время, ушедшее на кропотливую работу и мрачную ругань сквозь зубы, он поднял перед собой результат своих усилий. Часть портупеи отсутствовала, так как растворилась вместе с ногами, а проводка в нескольких местах была перемотана изолентой, но для полевых условий вышло неплохо. Задержав дыхание, он щёлкнул переключателем на коробочке с выдавленной надписью “ОБЕРЕГ-1”. Застрекотали, настраиваясь, гирлянды сенсоров, начал тонко гудеть встроенный вентилятор охлаждения. Довольно раздражающий звук, но сейчас он был самой приятной музыкой на свете. Пискнул сигнал завершения диагностики, и Антон перекинул второй тумблер.
В тот же момент из воздуха соткались недостающие ремешки, как бы изъяли самих себя из небытия. Он быстро набросил сеть датчиков на колени, с трудом дождался, пока ступни не материализовались полностью, и тут же вскочил на ноги. Даже пару раз подпрыгнул на месте от удовольствия. До чего всё-таки здорово ходить на своих двоих. Надо бы — думал он, надевая и затягивая «оберег» — больше ценить простые радости жизни. Вполне вероятно, он сегодня ещё помрёт, зато хотя бы стоя. Это внушало некоторый оптимизм.
Выбираться из студии, едва не ставшей для него ловушкой, пришлось как таракану: по стене, цепляясь за прикрученные к ней динамики и кабель-каналы. От пола оставалось не так уж много, а сохранившиеся участки опасно кренились в гипнотизирующую рябь и не вызывали доверия. Монотонный белый шум начал время от времени прерываться концертной музыкой, голосами репортёров и другими ошмётками телеэфира. Вблизи Антон разглядел, что рябь состояла из крохотных полупрозрачных созданий, напоминавших переливающихся амёб, если бы у тех было по любопытному глазу на брата.
Всё здание, висящее в пустоте, состояло теперь из внешних стен и остатков четвёртого этажа. И чердака, конечно. Туда он и отправился.
***
В пятый раз чихнув от пыли (какая только скотина придумала размещать генераторы защитного контура в подвалах и на техэтажах), Антон выдернул из гнезда штекер программатора и захлопнул крышку “молитвенного барабана”. Всё было как обычно: сгнившая, расползающаяся в руках изоляция, перегрузка и, как следствие, вылетевшие автоматы. Сверху ящик был основательно засижен голубями, а несколько линз помутнели и потрескались, но, в целом, ничего серьёзного. Он подошёл к щитку и последовательно перевел переключатели в положение ВКЛ. Затем настала очередь основного рубильника. Пан или пропал. Скоро будет ясно, что его ждёт.
Железо тихонько загудело и начало прогреваться. Один за другим загорались светодиоды: парочка жёлтых, но зелёные преобладали. Через минуту гудение стало на тон выше, включились ультразвуковые сонары и лидары, завращались поворотные камеры на выведенной наверх стальной штанге. Дежурная лампочка пригасла до бледного уголька, но разгорелась ярче прежнего, как только оборудование вышло на номинальный режим. Антон не спешил ликовать. Проблема заключалась в том, что он потерял слишком много времени.
Барабан этой модели был разработан для профилактики возникновения феномена, а не для экстренной стабилизации того беснующегося хаоса, что остался внизу. Он покрывал примерно пять тысяч квадратов в зависимости от застройки и мог спасти положение при Гинзбурге не выше тридцати, максимум сорока единиц. Сколько было сейчас, Антон не знал. Он так и не включил детектор, и причина была проста: все его усилия могли давно уже не иметь никакого смысла.
— Давай, родная, не подведи, — пробормотал он, стоя перед лестницей на четвёртый этаж, который, возможно, всё ещё был там, а может, уже нет.
В любом случае делать тут больше было нечего. Верующий человек на его месте, пожалуй, помолился бы. Приготовившись увидеть, как ступени лестницы обрываются в кипящее глазастое ничто, он стал медленно шагать вниз.
Глава 2
Снаружи, как ни в чём ни бывало, тренькали птицы, громыхали на стыках рельс ползущие по своим делам трамваи. Солнце то и дело выстреливало в просветы меж облаков, заставляя щуриться, но Антон не возражал, продолжая глазеть по сторонам, словно видел всё это в первый раз.
Когда медбригада оставила его в покое, он добрёл до узкой полоски тени у стены здания и с облегчением опустился там, вытянув ноги, прямо на бетон. Голова немилосердно болела, а в ушах до сих пор раздавался звук циркулярной пилы. В ожидании, когда подействуют две таблетки парацетамола, он рассматривал людей, выстроившихся у проходной: сотрудники телецентра возвращались на работу. Опасность, о которой никто из них не подозревал, миновала. Пока что.
Почему-то в местах, связанных с телевидением, инциденты случались чаще, а техника выходила из строя гораздо быстрее, до срока вырабатывая свой ресурс. Видимо, там, где внимание миллионов зрителей фокусируется в одной точке, плоть реальности особенно тонка на разрыв. Надо будет узнать у Максима из научного отдела, так ли это. Эти ребята в белых халатах знают про феномен не в пример больше полевых работяг. Правда, предпочитают помалкивать, сообщая только необходимое. А ещё становятся какие-то нервные и, по слухам, рано седеют. Но так уж вышло, что Макс любил потрепаться под пивко, не особенно переживая за уровни допуска. Хороший парень.
Антон потянулся и сорвал единственный пыльный одуванчик, пробившийся к свету через трещину в бетоне. Покрутил его в пальцах, испачкался липким соком, понюхал: цветок почему-то пах бензином. "А ведь я чуть не умер сегодня" — пришла в голову запоздалая мысль. Вот так вот запросто, ни за что, практически на ровном месте и по собственной исключительно глупости.
На спину будто плеснули ледяной воды, в кишках закрутился ком живых угрей. Получается, прошёл по краю. Сейчас грузили бы его на дно скорой, накрыв простынкой. Даму в беде спасать полез, глядите-ка. Спасатель сраный. И ладно бы в первый раз. Теряешь хватку, старина, пора уже заканчивать с геройством.
Впрочем, кого он обманывает. Заканчивать он не собирался, не мог себе такого позволить. Просто в следующий раз будет внимательнее. Будет ведь? Антон прислушался к себе. Да, будет непременно. Пальцы до сих пор мелко дрожали. Он в который раз ощупал лодыжки и даже задрал штанину, чтобы убедиться: самые обычные материальные ноги, чуток волосатые, никаких остаточных аномалий. Повезло. Не всем так везёт. Он поморщился и привычно отогнал мысли о брате.
Пора бы уже усвоить, что на их работе не случается простых вызовов. Хочешь, чтобы всё было предсказуемо — устройся в депо ремонтировать трамваи. Там если уж видишь ключ на двадцать четыре, то можешь быть уверен, это ключ и есть. И точно от тебя не уползёт. А здесь… Всё может исказиться до неузнаваемости в любой момент. Вот ты любуешься цветочком, а через минуту у него отросли суставчатые лапы и клюв, и он отгрыз тебе полпальца. Как, почему? Да пёс его знает. Ни почему, только в носу теперь придётся веточкой ковырять.
У Антона был такой знакомый, из ликвидаторов. Крепкий мужик. Попал в переделку: Гинзбург под сорок, вокруг творится чёрт-те что. Потерял руку и даже не пикнул. Вытащили, откачали. Рука на месте, совершенно нормальная, только болтается, как верёвка. Ему говорят, пальцами пошевели, а он смотрит на них, как на идиотов, и спрашивает: какими ещё пальцами, если у меня руки нет. Глядит на неё и не видит. Так и не убедили, что конечность на месте, списали в запас. Сейчас в Институте курс по работе в условиях экстремального отклонения преподаёт.
Какой-нибудь умник из научного, который на прикладной метафизике собаку съел, если ему голову отрубить, будет ещё сутки с солидным видом рассуждать про ноокристаллизацию с психоиндукцией. Про несуществующую границу между реальностью и её субъективным переживанием, и ещё фанероны сознания обязательно приплетёт. Наслушаешься такого, выдохнешь: ну, вроде во всём разобрались, всё выяснили. Но ведь на деле не выяснили же нихрена!
Прижми ты его к стенке, возьми за пуговицу: так, мол, и так, всё понятно, но почему у цветка — клюв? Клюв-то почему?! Поплывё-ёт. Бе, ме, прогнозирование результирующего вектора при наведении от нескольких архетипических инфоструктур затруднено… Такой вот каприз природы, браток, стихийное бедствие, прими это как факт и живи себе дальше. Тьфу, пакость. Антон отбросил в сторону смятый одуванчик.
Он так не мог. Ну вот не мог, и всё тут. И не хотел. У всего на свете бывает причина. Допустим, ты космонавт на орбите. Швырнёшь камень — упадёт на планету, потому что гравитация. Уравнения сложные, но они есть, всё можно рассчитать, вплоть до места приземления. Пальцы в розетку сунешь — больно, станешь частью электроцепи, вот тебе расчёт человеческого тела в качестве проводника с известным сопротивлением. И всё понятно.
Но когда речь заходит про феномен Керштейна, тут у рода людского не просто недостаточно данных. Это было бы как раз нормально. Сегодня недостаточно, а завтра, глядишь, уже вполне. Но пока всё выглядит так, будто при упоминании феномена наука просто встаёт и выходит за дверь. А так не бывает, Антон знал это точно. Что-то мы капитально упускаем из виду. Конечно, можно долго гоняться за своим хвостом, подчищать возникающие там и тут очаги распространения, игнорируя главный вопрос — что же, чёрт подери, происходит. Но добром это не закончится.
На землю перед ним легла тень. Подошедший произнёс что-то, но голос потонул в визге пилорамы, до сих пор заполнявшем череп Антона. Акустическая травма — это вам не шутки. Даже если получить её в “объективно” полной тишине. Он поднял голову и заслонил глаза ладонью, чтобы рассмотреть, кто там припёрся. И тут же поднялся на ноги, для верности хватаясь за стену.
— Здравия желаю, товарищ генерал. Говорите погромче, в ушах звенит.
— Звенит, да? — почти проревел пожилой, одетый в мундир и гладко выбритый мужчина, который и не собирался приглушать голос. — Это хорошо. Что ещё есть, в чём звенеть. Потому что дома я тебе уши-то пооткручиваю. Докладывай по форме, дежурный, как умудрился так обосраться, что брызги аж до меня долетели?
Антон глянул за спину генералу Потапову, для чего ему пришлось немного отклониться в сторону: габаритов товарищ генерал был не маленьких. Как и ожидалось, весь присутствующий персонал разрывался между инстинктом самосохранения, выраженном в потребности срочно где-нибудь потеряться, и желанием послушать устраиваемый незадачливому технику разнос. Их можно было понять. Не каждый день случалось, чтобы руководство Министерства лично выезжало в поле, дабы кого-то вздрючить.
— Докладываю. Ввиду допущенных по моей небрежности нарушений в работе со штатным снаряжением, а также преступного пренебрежения должностными инструкциями, пропустил начало инцидента первого порядка. Оказался в ловушке и подвергся воздействию феномена ниже порога необратимости. Благодаря выдающейся личной смекалке и находчивости справился с ситуацией, восстановил работоспособность защитного контура модели Хурдэ-16 (который у них тут, кстати, на ладан дышит) и добился полной стабилизации всего периметра. Потерь нет. Станислав Покровский, мой напарник по смене, на ситуацию повлиять не мог и ни в чём не в...
— Со Стасом я отдельно побеседую, не переживай. Вот что мне скажи, находчивый ты наш: на кой ляд тебя в самое пекло понесло? Почему отклонился от задачи, как это понимать? Жить надоело? А? Чего молчишь?
— Там женщина была, — буркнул Антон, отводя глаза. — Звала на помощь.
— Ах, же-енщина. Звала, значит. А тебя на станции проинструктировали, что всех людей из здания вывели?
— Ну проинструктировали.
— Какого же тогда хера ты полез с проекцией обниматься?! — от зычного крика прогуливавшийся по двору кот прижал уши и шмыгнул под машину.
— А что, надо бросить её было? У неё на лбу не написано, что она проекция!
Несколько минут мужчины, сжав кулаки, стояли вплотную, прожигая друг друга взглядом. Наступила такая тишина, что было слышно, как из чьего-то открытого окна доносится сигнал точного времени радио "Маяк". Наконец, Антон отвёл глаза, удивлённо посмотрел на свои руки и стал разминать затёкшие пальцы.
— Извините, дядь Борь. Буду осторожнее, правда. Мне тоже совсем не понравилось.
— Фу-ух, зараза, — тяжело выдохнул Потапов и упёрся руками в колени. — Доведёшь ты меня, пацан. До сердечного приступа доведёшь, я тебе обещаю.
— Простите, — повторил Антон. Он уже понял, что гроза миновала.
— Ладно. Как говорится, спасибо, что живой, — Борис Игнатьевич выпрямился, прочистил горло и доведённым до автоматизма движением одёрнул форму. — Подробный рапорт потом занесёшь. Как уши? Что медики говорят?
— Нормально. Недельку посижу, слух и вестибулярка восстановятся. Если не будете на меня так орать, — сверкнул улыбкой Антон.
— От тебя зависит.
Сбоку раздались быстрые шаги.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться, — на побледневшего Стаса больно было смотреть, но фразы он чеканил, и голос не дрожал. — Антон Сомов пострадал по моей халатности. Я должен был его сопровождать, а ещё он вызывал по рации, мне стоило догадаться...
— Должен, стоило, — дядя Боря отмахнулся от него, как от мухи. — Оба хороши. С тобой отдельный разговор будет. Сейчас бери этого глухого и вези в медблок на станцию. Нет, лучше в больницу — нашу, ведомственную. Скажешь, что от меня, проследишь, чтобы он все рекомендации врача выполнил. Понял?
— Так точно!
Стас подцепил сопротивляющегося друга под локоть и практически понёс к открытой дверце буханки.
— Да отстань, я сам могу.
— Заткнись, потом спасибо скажешь. Рыцарь на белом коне, — Стас мерзко захихикал.
— Это ещё что?
— Твоё новое прозвище, нравится? Привыкай, уже пошло в народ. Спаситель тульп, покоритель сердец ментальных проекций.
