- Вот он, - и протянула ключик Максиму. - Правда, чудной?
Максим взял ключик и стал внимательно его рассматривать. Через минуту он сказал:
- Действительно… На нём надпись. Ну, Натали…
- Наталья, - поправила писателя, превратившегося в частного детектива, работница по дому.
- Наталья… Вставляю, поворачиваю… Раз, два, три…
- О! Открылась! – удивилась Наталья и добавила: – Он!
Максим открыл дверцу и осмотрел сейф. Среди всего, что в нём находилось, его внимание привлекла тетрадь в чёрном кожаном переплёте. Он вынул её из сейфа, полистал и сел за стол.
- Это то, что вы искали, надеюсь? – спросила Наталья. – Мне пора. Изучайте чужие тайны. Погружайтесь. Только не на всю глубину, чтобы мы могли вас вытащить. И… Я никому ничего не скажу. Обещаю.
- Спасибо. Приятно иметь с вами дело, - сказал Максим.
Наталья ушла. Максим положил тетрадь на стол и открыл её на сто первой странице.
И вот что он вычитал:
«… Пришло время написать обо всём. Иначе подумают, что я вор и убийца. Спланировал разбой и осуществил его. Но это далеко не так. Всё обстояло иначе. Я чувствую, они… идут по моему следу и скоро найдут меня и здесь. А эти… церемониться не станут. Боюсь за девочек. Эти ублюдки способны на всё, не пощадят даже детей.
Я не писатель, но постараюсь изложить события, или как их назвать-то… События, произошедшие со мной в тот вечер, как можно понятнее и точнее. Короче, как получится. Итак, я шёл по улице домой с тренировки, вечером. Пять дней стояли холода, мела снежная метель. Поэтому я оставил машину в гараже. На улице было минус двадцать градусов. До остановки оставалось метров двести. Прохожих, можно сказать, почти не было. Люди предпочли укрыться от непогоды дома, в тепле. А те немногие, отважившиеся выйти на улицу, закрывали ладонями лица и спешили домой. Вдруг я увидел лежащего на тротуаре мужчину. Я подошёл ближе и попытался помочь ему подняться. Но мужчина застонал. Я спросил его, что с ним? «Я, наверное, сломал бедро или что-то… Резкая боль в пояснице. Осторожно!» - с трудом ответил он.
Внимательно посмотрев на мужчину, освещение было слабым, я всё же понял – это был старик.
«Я вызову скорую помощь. Не то вы простудитесь», - предложил я.
Он наотрез отказался. Я удивился его решению.
«Чем же вам помочь? Нельзя терять ни минуты, если вы чувствуете, что сломали…»
Он не дал мне договорить и сказал: «Если можете, помогите мне… Доведите до квартиры. Я живу в этом доме, на втором этаже. Прошу, только не вызывайте «скорую»… Начнутся поиски родственников, друзей… Я не хотел бы… Вы крепкий мужчина. Занесите меня в квартиру. Я хорошо заплачу вам».
Я сказал, что денег мне не нужно, и огляделся, в надежде на то, что кто-то поможет мне. Но никого не было. Я осторожно поднял старика, он оказался на удивление лёгким, и на руках донёс его до подъезда, открыл ногой дверь, прошёл по коридору до лестницы и поднялся на второй этаж. Спросил номер квартиры. Он ответил: сорок шестая, и что ключ у него в пальто, в левом кармане. Я с трудом достал ключи, открыл дверь и внёс его в прихожую, закрыв за собой дверь. Затем спросил, куда его положить. Он ответил: на диван в гостиной. Я так и сделал. Немного отдохнув, старик сказал, что в аптечке, в ванной комнате, есть анальгин в ампулах, и если я могу делать уколы, чтобы я сделал ему укол – три кубика анальгина, тогда, думал он, боль стихнет. Я сходил в ванную комнату, отыскал аптечку, взял лекарство, разовый шприц, стерильные салфетки и вернулся в гостиную. Увидев меня со шприцем и коробкой в руках, старик кивнул. Я снял с него пальто и повесил на вешалку. Он повернулся на бок, и я сделал ему укол. Затем он положил под язык таблетку и стал смотреть на меня, как будто хотел понять, что я за человек. Я немного смутился. Он это заметил. Через десять минут ему стало легче, но не настолько, чтобы он мог самостоятельно ходить по квартире. Я предположил, что мой невольный пациент сломал, вероятнее всего, шейку бедра. И это для него может плохо кончиться. Заметив, что я посмотрел на часы, он тихим голосом вымолвил: «Не бросайте меня. Пожалуйста. Я вам хорошо заплачу. Думаю, жить мне осталось немного… Позвоните своим близким и скажите, что задержитесь. Надеюсь, что супруга у вас не ревнивая», - он болезненно улыбнулся, кивнул и тут же почувствовал боль в пояснице. Я так и сделал. Не знаю, почему. Может, из жалости, сострадания?.. Я рассказал Марии о старичке. Она одобрила моё решение не бросать старичка, если он так просит, на что, возможно, есть свои причины, но посоветовала всё же вызвать скорую помощь. Я сказал ей, что он наотрез отказывается от помощи врачей. Вернувшись в гостиную, я нашёл старика спящим. Оглядев комнату, я поразился увиденным. На стенах висели картины. Либо они были оригиналами, либо профессиональными копиями. На комодах, на столиках, на тумбочках стояли статуэтки, некоторые из которых были, как мне показалось, из серебра и золота. Пока старик спал, я осмотрел две другие комнаты, включая его спальню. Вторая комната, судя по всему, была его рабочим кабинетом, потому что на столе лежали книги, точнее – каталоги, аукционные журналы, справочники, вырезки из газет, пожелтевшие от времени, и на всех вырезках были фотографии произведений искусства. Я подумал: старичок, возможно, коллекционер. Но всех коллекционеров в городе я хорошо знал, и был удивлён, что никто из моих знакомых (в коллекционном мире друзей не бывает) о нём никогда не упоминал. Я занимался, помимо всего прочего, перепродажей произведений искусства и античных предметов. На стенах кабинета висели сабли, кинжалы, кортики, африканские маски. Присмотревшись к одной из сабель, я увидел надпись на клинке, по-французски. Сабля, без сомнения, принадлежала офицеру наполеоновской армии. «Очень ценная», - подумал я. Меня бросило в жар после того, что я увидел на столе старика – коллекционера, афериста или скупщика. Это был… Я не верил своим глазам, ибо этот предмет был во всех каталогах и числился пропавшим из Лувра во время второй мировой войны, когда фашисты вывозили в Германию из музеев Европы всё ценное. Я хотел взять его в руки и хорошенько разглядеть, но услышав стоны старика, вернулся в гостиную. Старик, поняв, что я осмотрел его квартиру, уверенно сказал: «Я честный коллекционер. Поверьте. Всё приобретено честным путем. Не купил бы я – купил бы другой. Это моя страсть, ничего не могу поделать». Я резко произнёс: «Честным путём?! Некоторые предметы находятся в розыске!» Немного остыв и поняв, что нахожусь, случаем воли, в чужой квартире, я извинительным тоном добавил: «Это не моё дело». Улыбнувшись, старик кивнул головой в знак согласия, делая вид, что прощает мне моё любопытство, граничащее с наглостью, и спросил: «Вы видели его? Уникальная вещь, не правда ли?» Я ответил, что видел, и сильно удивлен тому, что этот бесценный предмет, разыскиваемый Интерполом, находится в его квартире. Он понял, что я тоже коллекционер, и поинтересовался: «У вас есть дети?» Я ответил: «Две дочки – Лорна и Лира. Близняшки». - «Замечательно. А я всю жизнь посвятил этому», - он показал рукой на картины, статуэтки, маски.
Я спросил его, как он себя чувствует? Он ответил, что в области поясницы ощущает сильную боль. Я предложил ему сделать еще укол и лежать, не двигаясь, он согласился. Я принёс ему стакан с водой. Он выпил полстакана и вымолвил: «Я, по всей вероятности, одной ногой уже в могиле. После такого… старики долго не живут. Понимаете?..» Я сказал ему, что современная медицина лечит переломы и… Он не дал мне договорить и продолжил: «А сейчас слушайте меня внимательно… Во-первых, уверен, что вы разбираетесь в искусстве. И, возможно, являетесь коллекционером. Поэтому, думаю, уже сумели оценить стоимость предметов, которые увидели. Что в вашей коллекции ценного?» - спросил он. Я ответил: «Людовик Четырнадцатый». Старик улыбнулся и однозначно сказал: «Подделка. Отличная копия. Их десять… Но не беспокойтесь – 160 тысяч долларов она стоит». Взглянув на меня пронзительным взглядом, он продолжил: «Вы, не знаю уж почему, вызываете у меня симпатию. Может, я и ошибаюсь, но у меня нет выбора, кроме как полностью довериться вам. Поэтому внимательно слушайте, что я вам поведаю, и что вы ни при каких обстоятельствах никому не расскажите, включая ваших дочерей. Дайте слово». Я кивнул. Он продолжил: «Мои предки родом из Праги. В те далекие времена в Прагу съезжалось много евреев-иудеев со всей Европы. В Праге они занимались астрологией, магией, гаданием, предсказанием будущего и, разумеется, давали деньги под проценты. Ростовщики, лекари, аптекари… Самый богатый иудей того времени похоронен на пражском иудейском кладбище. Его могила до сих пор является местом паломничества… В Праге и разбогатели мои предки. В Первую мировую они иммигрировали в Швецию. Занимались там тем же, чем и в Праге – скупкой произведений искусства, античных предметов и так далее. В Швеции родился я. Перед началом Второй мировой войны они перебрались в Советский Союз. Я рассказываю вам главные события из моей жизни. Мне почти восемьдесят четыре года. Остальное вам будет неинтересно». Он выпил ещё воды и продолжил: «Переехав в Советский Союз, они поселились в Одессе. На войне они не воевали. Закончилась война. Солдаты вернулись домой с трофеями, цену которым они даже не представляли себе. Поверьте, на две бутылки самогонки они меняли орден наполеоновского офицера 1802 года. Да что там говорить… Многие мои братья хорошо заработали на этом. Сперва фашисты вывезли всё ценное из европейских музеев, потом советские солдаты разграбили все старинные родовые замки в Германии, в Чехословакии, в Польше, в Латвии, в Литве – странах, помогавших фашистам. Чёрный рынок в Одессе был похож на римский базар времён Римской Империи. Обменять можно было всё… Советские руководители, узнав о таком беспределе, решили покончить с ним. Сажали всех, у кого найдут хоть какую-нибудь ценную вещь… О картинах и античном оружии я уже не говорю. Девятерых из нашего рода отправили на Колыму… Там они и… Отец, предвидя такой конец, упаковал свою коллекцию, и мы переехали в Тверскую область. Знакомств он не заводил ни с кем. Держался подальше от коллекционеров. Время шло. Родители умерли. Я остался один. Отец посвятил меня в своё дело. Правда, иногда он всё же ездил в Москву и Одессу… Я женился. У нас родилась дочь Ревекка, в переводе на русский – «привязывающая». Ася, моя жена, умерла от воспаления легких. Ревекке было тогда всего пять лет. Я остался с дочерью. От греха подальше, я переехал в глухую тверскую деревню. Дочь выросла, пошла в школу, стала комсомолкой… Активисткой… Я не разрешал ни жене, ни дочери, ставшей красавицей, заходить в большой подвал… В подвале я сделал три комнаты… Я часто спускался в подвал и любовался картинами, масками, оружием. Ревекка после средней школы без труда поступила в Институт международных отношений и с отличием окончила его. Говорила на трех языках, только не на иврите… Даже учить не хотела наш язык. Однажды, даже не прислав телеграммы, что едет навестить меня, она неожиданно приехала… Я находился в подвале, в большой комнате, и читал книгу моего предка, к которому, в своё время, за советами обращались вельможи, купцы, пражская знать, лекари, аптекари… «Черная магия», написанная на древнееврейском языке. В переводе…» Старик устал. Закрыл глаза и уснул. Я сидел и думал о его коллекции. Через пятнадцать минут он проснулся и продолжил свой рассказ: «Она, не застав меня в доме, не отыскав в саду, подумала, забыв о запрете, что я в подвале, спустилась по лестнице и открыв дверь тихо вошла в первую комнату. Увидев множество картин, масок, оружия, она громко изрекла: «Вот что ты скрывал от нас все эти годы! Это незаконно! Где ты всё это взял?» Я объяснил ей, что всё, что она видит, приобретено законным путём. Она, разумеется, не поверила. Словом, мы поругались. Ревекка предложила мне сдать всё государству. Я наотрез отказался. Утром, я решил поговорить с ней,
за завтраком, приготовленным ею... И лишь к вечеру убедил дочь, сказав – если я сдам всю коллекцию государству, в которой находятся предметы, разыскиваемые много лет Интерполом (я раньше этого сам не знал), она меня больше не увидит. Я, как и многие наши предки, сгину где-нибудь в Сибири и добавил: Я умру – ты станешь обладательницей редчайшей коллекции. «Времена меняются, поверь мне, - сказал я дочери. – А пока оставим всё, как есть. Ты у меня – единственная дочь». Тут она, вероятно, испугалась за меня. Всё же отец… Короче, через неделю она уехала, сказав, что в Праге, на практике, познакомилась с Леонидом и хочет стать его женой. Леонид нашей крови, и я дал своё согласие. Перед отъездом я предупредил дочь, чтобы о коллекции, до поры до времени, она никому не говорила. Они вступили в брак по нашим обычаям, в Праге. Там и живут… У них двое детей. Муж – банкир. Мы не общаемся. Лишь открытку на Новый год пришлёт и всё. Десять лет, как я живу в этом сибирском городке. У меня нет ни друзей, ни врагов, слава Богу. Никто не видел мою коллекцию, кроме Ревекки и… вас». Старик вздохнул и попросил меня принести ему таблетку «Норипрела», от давления. Приняв таблетку, он посмотрел на меня и добродушно произнёс: «Надеюсь, что свои тёмные мысли вы закрыли на надежный замок, в самой дальней комнате вашей души. Я верю вам. Вы – не вор. Вы будете навещать меня. Посоветуйтесь с врачом, что нужно делать в моем положении, какие лекарства пить… И приходите завтра. Откройте вон тот ящик слева…» Я открыл ящик и достал шкатулку. «Откройте», - сказал он. Я открыл её и вынул фотографию и лист бумаги, на котором был написан пражский адрес Ревекки и телефон, плюс – запечатанный конверт. «Это на всякий случай, И мне кажется, этот случай наступил. Если со мной что-то случится, вы понимаете, о чём я, сразу позвоните дочери и обо всём ей расскажите. После моей смерти можно… Пусть обо всём узнает… Дайте слово…» Немного подумав, я дал ему слово. Он продолжил: «Мы, иудеи, умеем щедро отблагодарить людей, помогающих нам. Проявляющих к нам доброту. И, чтобы вы помогали мне и дальше, то, что вы видели на столе, возьмите в знак благодарности. Для коллекционера она…» Я не дал ему договорить, сказав, что это слишком щедрый подарок. А я никому ничего не скажу и так. «Берите, он теперь ваш. Остальное…очевидно, дочь сдаст государству. Сажать ведь после моей смерти некого будет. Если время не изменило её, а жизнь не научила…» - он вздохнул и закрыл глаза.
Забегая вперед, скажу: Ревекка оказалась предприимчивой и деловой женщиной. К тому же умной и шустрой. Отец ошибался, думая в тот вечер, что дочь сдаст коллекцию государству, а жизнь ничему её не научила.
Вернусь к больному одинокому старику, с которым меня свела судьба. Он оглядел картины и снова забылся коротким, неспокойным сном. Пока он спал, я сварил ему бульон, сидел и не знал, что мне делать. Не скрою – чёрные мысли роились, словно осы, в моей голове. Некоторые из них были просто чудовищными, а именно: убеждали меня в том, что нужно дождаться смерти старика и потом вывезти всю коллекцию по-тихому в укромное местечко. Да и другие были одна гнусней другой… Но я справился с ними, подумав о дочерях, которых так сильно люблю.
Максим взял ключик и стал внимательно его рассматривать. Через минуту он сказал:
- Действительно… На нём надпись. Ну, Натали…
- Наталья, - поправила писателя, превратившегося в частного детектива, работница по дому.
- Наталья… Вставляю, поворачиваю… Раз, два, три…
- О! Открылась! – удивилась Наталья и добавила: – Он!
Максим открыл дверцу и осмотрел сейф. Среди всего, что в нём находилось, его внимание привлекла тетрадь в чёрном кожаном переплёте. Он вынул её из сейфа, полистал и сел за стол.
- Это то, что вы искали, надеюсь? – спросила Наталья. – Мне пора. Изучайте чужие тайны. Погружайтесь. Только не на всю глубину, чтобы мы могли вас вытащить. И… Я никому ничего не скажу. Обещаю.
- Спасибо. Приятно иметь с вами дело, - сказал Максим.
Наталья ушла. Максим положил тетрадь на стол и открыл её на сто первой странице.
И вот что он вычитал:
«… Пришло время написать обо всём. Иначе подумают, что я вор и убийца. Спланировал разбой и осуществил его. Но это далеко не так. Всё обстояло иначе. Я чувствую, они… идут по моему следу и скоро найдут меня и здесь. А эти… церемониться не станут. Боюсь за девочек. Эти ублюдки способны на всё, не пощадят даже детей.
Я не писатель, но постараюсь изложить события, или как их назвать-то… События, произошедшие со мной в тот вечер, как можно понятнее и точнее. Короче, как получится. Итак, я шёл по улице домой с тренировки, вечером. Пять дней стояли холода, мела снежная метель. Поэтому я оставил машину в гараже. На улице было минус двадцать градусов. До остановки оставалось метров двести. Прохожих, можно сказать, почти не было. Люди предпочли укрыться от непогоды дома, в тепле. А те немногие, отважившиеся выйти на улицу, закрывали ладонями лица и спешили домой. Вдруг я увидел лежащего на тротуаре мужчину. Я подошёл ближе и попытался помочь ему подняться. Но мужчина застонал. Я спросил его, что с ним? «Я, наверное, сломал бедро или что-то… Резкая боль в пояснице. Осторожно!» - с трудом ответил он.
Внимательно посмотрев на мужчину, освещение было слабым, я всё же понял – это был старик.
«Я вызову скорую помощь. Не то вы простудитесь», - предложил я.
Он наотрез отказался. Я удивился его решению.
«Чем же вам помочь? Нельзя терять ни минуты, если вы чувствуете, что сломали…»
Он не дал мне договорить и сказал: «Если можете, помогите мне… Доведите до квартиры. Я живу в этом доме, на втором этаже. Прошу, только не вызывайте «скорую»… Начнутся поиски родственников, друзей… Я не хотел бы… Вы крепкий мужчина. Занесите меня в квартиру. Я хорошо заплачу вам».
Я сказал, что денег мне не нужно, и огляделся, в надежде на то, что кто-то поможет мне. Но никого не было. Я осторожно поднял старика, он оказался на удивление лёгким, и на руках донёс его до подъезда, открыл ногой дверь, прошёл по коридору до лестницы и поднялся на второй этаж. Спросил номер квартиры. Он ответил: сорок шестая, и что ключ у него в пальто, в левом кармане. Я с трудом достал ключи, открыл дверь и внёс его в прихожую, закрыв за собой дверь. Затем спросил, куда его положить. Он ответил: на диван в гостиной. Я так и сделал. Немного отдохнув, старик сказал, что в аптечке, в ванной комнате, есть анальгин в ампулах, и если я могу делать уколы, чтобы я сделал ему укол – три кубика анальгина, тогда, думал он, боль стихнет. Я сходил в ванную комнату, отыскал аптечку, взял лекарство, разовый шприц, стерильные салфетки и вернулся в гостиную. Увидев меня со шприцем и коробкой в руках, старик кивнул. Я снял с него пальто и повесил на вешалку. Он повернулся на бок, и я сделал ему укол. Затем он положил под язык таблетку и стал смотреть на меня, как будто хотел понять, что я за человек. Я немного смутился. Он это заметил. Через десять минут ему стало легче, но не настолько, чтобы он мог самостоятельно ходить по квартире. Я предположил, что мой невольный пациент сломал, вероятнее всего, шейку бедра. И это для него может плохо кончиться. Заметив, что я посмотрел на часы, он тихим голосом вымолвил: «Не бросайте меня. Пожалуйста. Я вам хорошо заплачу. Думаю, жить мне осталось немного… Позвоните своим близким и скажите, что задержитесь. Надеюсь, что супруга у вас не ревнивая», - он болезненно улыбнулся, кивнул и тут же почувствовал боль в пояснице. Я так и сделал. Не знаю, почему. Может, из жалости, сострадания?.. Я рассказал Марии о старичке. Она одобрила моё решение не бросать старичка, если он так просит, на что, возможно, есть свои причины, но посоветовала всё же вызвать скорую помощь. Я сказал ей, что он наотрез отказывается от помощи врачей. Вернувшись в гостиную, я нашёл старика спящим. Оглядев комнату, я поразился увиденным. На стенах висели картины. Либо они были оригиналами, либо профессиональными копиями. На комодах, на столиках, на тумбочках стояли статуэтки, некоторые из которых были, как мне показалось, из серебра и золота. Пока старик спал, я осмотрел две другие комнаты, включая его спальню. Вторая комната, судя по всему, была его рабочим кабинетом, потому что на столе лежали книги, точнее – каталоги, аукционные журналы, справочники, вырезки из газет, пожелтевшие от времени, и на всех вырезках были фотографии произведений искусства. Я подумал: старичок, возможно, коллекционер. Но всех коллекционеров в городе я хорошо знал, и был удивлён, что никто из моих знакомых (в коллекционном мире друзей не бывает) о нём никогда не упоминал. Я занимался, помимо всего прочего, перепродажей произведений искусства и античных предметов. На стенах кабинета висели сабли, кинжалы, кортики, африканские маски. Присмотревшись к одной из сабель, я увидел надпись на клинке, по-французски. Сабля, без сомнения, принадлежала офицеру наполеоновской армии. «Очень ценная», - подумал я. Меня бросило в жар после того, что я увидел на столе старика – коллекционера, афериста или скупщика. Это был… Я не верил своим глазам, ибо этот предмет был во всех каталогах и числился пропавшим из Лувра во время второй мировой войны, когда фашисты вывозили в Германию из музеев Европы всё ценное. Я хотел взять его в руки и хорошенько разглядеть, но услышав стоны старика, вернулся в гостиную. Старик, поняв, что я осмотрел его квартиру, уверенно сказал: «Я честный коллекционер. Поверьте. Всё приобретено честным путем. Не купил бы я – купил бы другой. Это моя страсть, ничего не могу поделать». Я резко произнёс: «Честным путём?! Некоторые предметы находятся в розыске!» Немного остыв и поняв, что нахожусь, случаем воли, в чужой квартире, я извинительным тоном добавил: «Это не моё дело». Улыбнувшись, старик кивнул головой в знак согласия, делая вид, что прощает мне моё любопытство, граничащее с наглостью, и спросил: «Вы видели его? Уникальная вещь, не правда ли?» Я ответил, что видел, и сильно удивлен тому, что этот бесценный предмет, разыскиваемый Интерполом, находится в его квартире. Он понял, что я тоже коллекционер, и поинтересовался: «У вас есть дети?» Я ответил: «Две дочки – Лорна и Лира. Близняшки». - «Замечательно. А я всю жизнь посвятил этому», - он показал рукой на картины, статуэтки, маски.
Я спросил его, как он себя чувствует? Он ответил, что в области поясницы ощущает сильную боль. Я предложил ему сделать еще укол и лежать, не двигаясь, он согласился. Я принёс ему стакан с водой. Он выпил полстакана и вымолвил: «Я, по всей вероятности, одной ногой уже в могиле. После такого… старики долго не живут. Понимаете?..» Я сказал ему, что современная медицина лечит переломы и… Он не дал мне договорить и продолжил: «А сейчас слушайте меня внимательно… Во-первых, уверен, что вы разбираетесь в искусстве. И, возможно, являетесь коллекционером. Поэтому, думаю, уже сумели оценить стоимость предметов, которые увидели. Что в вашей коллекции ценного?» - спросил он. Я ответил: «Людовик Четырнадцатый». Старик улыбнулся и однозначно сказал: «Подделка. Отличная копия. Их десять… Но не беспокойтесь – 160 тысяч долларов она стоит». Взглянув на меня пронзительным взглядом, он продолжил: «Вы, не знаю уж почему, вызываете у меня симпатию. Может, я и ошибаюсь, но у меня нет выбора, кроме как полностью довериться вам. Поэтому внимательно слушайте, что я вам поведаю, и что вы ни при каких обстоятельствах никому не расскажите, включая ваших дочерей. Дайте слово». Я кивнул. Он продолжил: «Мои предки родом из Праги. В те далекие времена в Прагу съезжалось много евреев-иудеев со всей Европы. В Праге они занимались астрологией, магией, гаданием, предсказанием будущего и, разумеется, давали деньги под проценты. Ростовщики, лекари, аптекари… Самый богатый иудей того времени похоронен на пражском иудейском кладбище. Его могила до сих пор является местом паломничества… В Праге и разбогатели мои предки. В Первую мировую они иммигрировали в Швецию. Занимались там тем же, чем и в Праге – скупкой произведений искусства, античных предметов и так далее. В Швеции родился я. Перед началом Второй мировой войны они перебрались в Советский Союз. Я рассказываю вам главные события из моей жизни. Мне почти восемьдесят четыре года. Остальное вам будет неинтересно». Он выпил ещё воды и продолжил: «Переехав в Советский Союз, они поселились в Одессе. На войне они не воевали. Закончилась война. Солдаты вернулись домой с трофеями, цену которым они даже не представляли себе. Поверьте, на две бутылки самогонки они меняли орден наполеоновского офицера 1802 года. Да что там говорить… Многие мои братья хорошо заработали на этом. Сперва фашисты вывезли всё ценное из европейских музеев, потом советские солдаты разграбили все старинные родовые замки в Германии, в Чехословакии, в Польше, в Латвии, в Литве – странах, помогавших фашистам. Чёрный рынок в Одессе был похож на римский базар времён Римской Империи. Обменять можно было всё… Советские руководители, узнав о таком беспределе, решили покончить с ним. Сажали всех, у кого найдут хоть какую-нибудь ценную вещь… О картинах и античном оружии я уже не говорю. Девятерых из нашего рода отправили на Колыму… Там они и… Отец, предвидя такой конец, упаковал свою коллекцию, и мы переехали в Тверскую область. Знакомств он не заводил ни с кем. Держался подальше от коллекционеров. Время шло. Родители умерли. Я остался один. Отец посвятил меня в своё дело. Правда, иногда он всё же ездил в Москву и Одессу… Я женился. У нас родилась дочь Ревекка, в переводе на русский – «привязывающая». Ася, моя жена, умерла от воспаления легких. Ревекке было тогда всего пять лет. Я остался с дочерью. От греха подальше, я переехал в глухую тверскую деревню. Дочь выросла, пошла в школу, стала комсомолкой… Активисткой… Я не разрешал ни жене, ни дочери, ставшей красавицей, заходить в большой подвал… В подвале я сделал три комнаты… Я часто спускался в подвал и любовался картинами, масками, оружием. Ревекка после средней школы без труда поступила в Институт международных отношений и с отличием окончила его. Говорила на трех языках, только не на иврите… Даже учить не хотела наш язык. Однажды, даже не прислав телеграммы, что едет навестить меня, она неожиданно приехала… Я находился в подвале, в большой комнате, и читал книгу моего предка, к которому, в своё время, за советами обращались вельможи, купцы, пражская знать, лекари, аптекари… «Черная магия», написанная на древнееврейском языке. В переводе…» Старик устал. Закрыл глаза и уснул. Я сидел и думал о его коллекции. Через пятнадцать минут он проснулся и продолжил свой рассказ: «Она, не застав меня в доме, не отыскав в саду, подумала, забыв о запрете, что я в подвале, спустилась по лестнице и открыв дверь тихо вошла в первую комнату. Увидев множество картин, масок, оружия, она громко изрекла: «Вот что ты скрывал от нас все эти годы! Это незаконно! Где ты всё это взял?» Я объяснил ей, что всё, что она видит, приобретено законным путём. Она, разумеется, не поверила. Словом, мы поругались. Ревекка предложила мне сдать всё государству. Я наотрез отказался. Утром, я решил поговорить с ней,
за завтраком, приготовленным ею... И лишь к вечеру убедил дочь, сказав – если я сдам всю коллекцию государству, в которой находятся предметы, разыскиваемые много лет Интерполом (я раньше этого сам не знал), она меня больше не увидит. Я, как и многие наши предки, сгину где-нибудь в Сибири и добавил: Я умру – ты станешь обладательницей редчайшей коллекции. «Времена меняются, поверь мне, - сказал я дочери. – А пока оставим всё, как есть. Ты у меня – единственная дочь». Тут она, вероятно, испугалась за меня. Всё же отец… Короче, через неделю она уехала, сказав, что в Праге, на практике, познакомилась с Леонидом и хочет стать его женой. Леонид нашей крови, и я дал своё согласие. Перед отъездом я предупредил дочь, чтобы о коллекции, до поры до времени, она никому не говорила. Они вступили в брак по нашим обычаям, в Праге. Там и живут… У них двое детей. Муж – банкир. Мы не общаемся. Лишь открытку на Новый год пришлёт и всё. Десять лет, как я живу в этом сибирском городке. У меня нет ни друзей, ни врагов, слава Богу. Никто не видел мою коллекцию, кроме Ревекки и… вас». Старик вздохнул и попросил меня принести ему таблетку «Норипрела», от давления. Приняв таблетку, он посмотрел на меня и добродушно произнёс: «Надеюсь, что свои тёмные мысли вы закрыли на надежный замок, в самой дальней комнате вашей души. Я верю вам. Вы – не вор. Вы будете навещать меня. Посоветуйтесь с врачом, что нужно делать в моем положении, какие лекарства пить… И приходите завтра. Откройте вон тот ящик слева…» Я открыл ящик и достал шкатулку. «Откройте», - сказал он. Я открыл её и вынул фотографию и лист бумаги, на котором был написан пражский адрес Ревекки и телефон, плюс – запечатанный конверт. «Это на всякий случай, И мне кажется, этот случай наступил. Если со мной что-то случится, вы понимаете, о чём я, сразу позвоните дочери и обо всём ей расскажите. После моей смерти можно… Пусть обо всём узнает… Дайте слово…» Немного подумав, я дал ему слово. Он продолжил: «Мы, иудеи, умеем щедро отблагодарить людей, помогающих нам. Проявляющих к нам доброту. И, чтобы вы помогали мне и дальше, то, что вы видели на столе, возьмите в знак благодарности. Для коллекционера она…» Я не дал ему договорить, сказав, что это слишком щедрый подарок. А я никому ничего не скажу и так. «Берите, он теперь ваш. Остальное…очевидно, дочь сдаст государству. Сажать ведь после моей смерти некого будет. Если время не изменило её, а жизнь не научила…» - он вздохнул и закрыл глаза.
Забегая вперед, скажу: Ревекка оказалась предприимчивой и деловой женщиной. К тому же умной и шустрой. Отец ошибался, думая в тот вечер, что дочь сдаст коллекцию государству, а жизнь ничему её не научила.
Вернусь к больному одинокому старику, с которым меня свела судьба. Он оглядел картины и снова забылся коротким, неспокойным сном. Пока он спал, я сварил ему бульон, сидел и не знал, что мне делать. Не скрою – чёрные мысли роились, словно осы, в моей голове. Некоторые из них были просто чудовищными, а именно: убеждали меня в том, что нужно дождаться смерти старика и потом вывезти всю коллекцию по-тихому в укромное местечко. Да и другие были одна гнусней другой… Но я справился с ними, подумав о дочерях, которых так сильно люблю.
