Немного смазывала впечатление довоенная кепка на голове. Их шили частники, практически подпольно, продавали только своим и брали дорого.
Светлана напирала на Аглаю: - «Почему вы пошли на хлебозавод?» - «Место было» - «Почему попросились на приборостроительный?» - «На этом заводе работал мой сын. Хотелось быть ближе к людям, которые его знали и уважали.» - «Странно, что вас приняли. С грузовика на легковую? … - «Думаю из сочувствия. Водитель я хороший.» - «И как вам машина? Надежная?» - «Вполне.».
На этом Андреев решил прервать разговор. – «Светлана Сергеевна, Вас подвезти?» - «Нет.» буркнула следователь и пошла вдоль улицы. Аглая недобро смотрела ей в след. Михаилу Ильичу послышалось тихое: - «Сучка!».
«Известное дело, это нам мужикам женщина – существо непонятное. Зато другая разочтёт такую стерву «на раз»! (Парафраз из рассказа О.Генри)
Они ехали к дому Андреева. На этот раз он сел рядом с Аглаей. Женщина правильно расценила такое изменение, можно разговаривать и задавать вопросы.
- Михаил Ильич! Что мне этой отвечать, откуда у нас на заводе немецкая машина? – Со свалки Станколита. Туда свозят весь упокоенный и не очень металл, в основном железные сплавы. Но есть цветные металлы. На свалке этого завода можно найти что угодно. От покореженных самолетов и танков до автомобилей вермахта. Наш химик помогает им со сплавами, а они отбирают нужные нам уцелевшие детали агрегатов. Вот так и появился этот «Опель-кадет».
- Приехали, Михаил Ильич! Может я и лезу не в свое дело, но Светлана старается политическое дело состряпать. Против Вас и инженеров. А я точно знаю, Матвея убили местные уголовники. За форму. – Возможно Вы и правы. Я быстро. - Можно я в машине посижу? - Конечно.
Михаил Ильич ехал в лифте и думал о судьбе Аглаи. Он принял её в свою команду, также, как и ребята, с которыми она работала эти пять дней. Может быть бутерброды помогли, которыми она каждое утро снабжала сына? А теперь, по многолетней привычке, приносит товарищам. Надо будет ей подкинуть что-нибудь из продуктов.
Он зашел в запыленную квартиру, забрал пару чистых рубашек, еще кое-какие мелочи и отправился на свой завод. О том, как он будет противостоять этой Светлане, свет Сергеевне, подумает позже. Может быть к вечеру.
Андреев в принципе не читал романов, некогда. Но такова природа деятельных людей: - решать проблемы в порядке их поступления.
Ловите кусочек. Ваш автор.
День пятый. Продолжение.
Александр Леонидович Зотов удивлялся: - день с утра противоречил уже ставшему обычным привычному распорядку. Начать с того, что медсестры и санитарки двигались немного медленнее.
В отделении оказывается было гораздо больше народа, он просто не придавал значения, что здесь лечились и женщины. А мог бы! Видел же в столовой. И их обслуживали другие медсёстры и санитарки.
Строительство помещения госпиталя началось в конце 18 века по проекту Матвея Казакова, как изначально лечебное, а после Наполеоновского нашествия здание реконструировал Осип Бове. Это определило анфиладную композицию комнат первого этажа.
Человек, впервые попавший в госпиталь, мог и не заметить, что длинный коридор располагается в двух частях здания: - основном и флигеле. Анфилада тоже имела свои особенности. Довольно широкий коридор был разделён на три неравные части арками. В средней, меньшей двух других, располагались комнаты, где врачи и сёстры милосердия «колдовали» над болезными. Помещения имели выходы в палаты, где размещались госпитализированные. Собственно, это и была анфилада. Каждая палата освещалась парными сдвоенными высокими окнами, выходившими во двор флигеля. При реконструкции Бове заменил все открытые арочные проёмы дверями, верхняя часть которых представляла собой застеклённое частое плетение. У входа во флигель была комната врачей.
В описываемое время там разместился кабинет Кононовой. Слева от него располагалась площадка небольшой лестницы: - три ступеньки вверх на первый этаж основного здания, и ступени вниз. Рядом с ними был устроен пандус, по которому Галя отвезла Зотова к сестре-хозяйке. Александр Леонидович тогда не обратил внимания на ступеньки, ведущие в женскую часть отделения.
Новый врач подтвердил запреты и отменил уколы. После обхода Саша остался в палате один. По привычке он стал анализировать события этого утра.
Гали не было. Коляски тоже. Сегодня вокруг него были незнакомые: - санитарка, сёстры, обход делал не профессор, а врач, которого Зотов видел в свите Мезенцева.
Санитарка, которая привозила ему завтрак, забирая поднос с грязной посудой, буркнула: - Не обессудь, милок! Мне еще тряпку показывать всему отделению. Помою, приду за тобой и отведу ко входу.
Всё это было необычно и тревожно. Где обслуживающий персонал? Такое впечатление, что его разогнали с поручениями, может на фронт отправили? Но сводка с фронтов ни о каких серьезных боях не сообщала. Голос Левитана был привычно суров. Размышлять при недостаточной информации? Это не для него! А получить не у кого. И его мысли снова устремились к жене.
Александр старался не думать о Любушке. Надо потерпеть четыре дня. Закончить порученное дело, поговорить с профессором и выписаться. Дома он избавится от этой слабости! Саша потихоньку, преодолевая головокружение, поднялся с кровати. Сделал шаг и понял без опоры упадёт. Показываться жене в таком состоянии? Нет, не стоит. Он сидел и дышал. Вдох, сильный выдох. Еще раз. Вдох – выдох. Перестала кружится голова. И Саша начал медленно, с паузами, сгибать и разгибать руки, поднимать согнутые в коленях ноги. Он быстро устал. Отдохнул и снова принялся за гимнастику.
Прототипами госпиталя послужили здания Голицынской, ныне одноименный корпус 1-й градской, а также Павловской больниц, ныне 4-я ГКБ. Отчасти использованы интерьеры самого старого строения Боткинской больницы, куда меня привели в январе 1951 года прощаться с мамой. В 1957 году отец привел меня на консультацию к профессору-фтизиатору. Это был другой корпус комплекса. Но некоторые детали сохранили характерные особенности построек и интерьера стиля Ампир. Позже там многое изменилось.
Юрий приехал за Зотовым раньше обычного. Он был взволнован.
- Александр Леонидович, сын Мезенцева у партизан. Надо ему это сказать. – Я его сегодня не видел. – Напишите ему записку. – У тебя есть бумага и карандаш? Здесь сегодня все незнакомые. Думаю, надо отдать охраннику у двери генерала. – Поторопитесь! Нам сегодня надо пораньше. Юрий Геннадьевич придет позже. А Ивана я не нашёл. У него дом сгорел. И где он, я не знаю.
Евлалий Хрисанфович сидел в палате Захарова. Генерал чувствовал себя неважно, операция была не простой и длилась без малого четыре часа. Сегодня в дрему Матвей Васильевич впадал значительно реже. Ясность его ума восстанавливалась довольно быстро!
- Как Вы себя чувствуете, Матвей Васильевич? - Мезенцев! Я себя хорошо чувствую, не надо меня караулить! – Не обижайтесь! Меня сюда сослали. И велели сидеть тихо. –
Они негромко спокойно разговаривали. Матвею Васильевичу громко говорить не хотелось, да и не особенно моглось. Делились мыслями и о войне, и довоенной жизни. Вспоминали дорогие им эпизоды, улыбались этим воспоминаниям, и посмеивались, смущаясь своей откровенности.
Иногда подолгу молчали. Врач давал своему пациенту отдохнуть. Мезенцев все больше и больше проникался доверием к человеку войны. Такие разные, они обретали друг в друге нечто такое, что можно было бы назвать дружбой, если бы нелюбовь обоих к пафосу и лозунгам.
Но настал момент, когда Захаров с шутливой интонацией спросил: - За что сослали, доктор? - Сын у меня в плену.
Матвей Васильевич к такому заявлению отнесся очень серьёзно: - Докладывайте, профессор! Кто? Зачем? «Почему» не надо, понятно, у меня прекрасная охрана.
И Евлалий Хрисанфович рассказал и о записках, и о Галиных умозаключениях и умениях, и даже сон Зотова.
- Галя Ваша права, Вы попали под влияние агентов двух разных разведок. Кто из троих? Правильно ваш контрразведчик решил, потеряв вас они забеспокоятся. Тут-то и ясно станет, кто из картежников шпион. Поэтому сидим и разговоры разговариваем. Одно мне не понятно, почему вы подозреваете эту младшую медсестру?
– Не уверен, что она шпионка. Против неё мелочи. Документы у неё в порядке, по паспорту русская, а чувствую - врёт! Работает в отделении с осени 41-го, по очень весомой рекомендации. И ничего такого «шпионского» за эти месяцы! Записки появились недавно.
- Разволновал я вас! – Вы меня простите за ненужную экспрессию, Матвей Васильевич! Не полезно это Вам! – Нет, уж! Кость у меня крестьянская, выдержу. Разберемся. С военной и стратегической разведкой все относительно просто. Они работают с сетью подчиненных разведчиков. У каждого агента-исполнителя есть задание. Он докладывает ход работы и информацию своему старшему – резиденту. Вся информация идёт дальше через него. У резидента несколько таких исполнителей, которые не знают друг о друге в целях конспирации. Это называется резидентская сеть. Самое слабое звено в сети – связь.
Евлалий Хрисанфович внимательно слушал ликбез по работе разведок. Удивлялся, оказывается их несколько! Автоматически, врач в нем сидел крепко, отслеживал состояние пациента.
– Матвей Васильевич, отдохните, может быть немного поспите? – Какой спать! Вы моей голове такую хорошую задачку подкинули! Спасибо за неё. Чувствую себя замечательно. – Но, … - Я рекомендации выполняю?! Сказали лежать и меньше двигаться в ближайшие дни? Я и лежу, на спине, как положено! – Вот ведь упрямец! Болит ведь? – Пока задачку решаю, отвлекаюсь. – Тогда процедурную вызову, она обезболивающий укол поставит. - Вы мне лучше стакан воды, таблетку запить. – Разжуйте её хотя бы! Быстрее подействует!
Мезенцев смотрел, как принимает лекарство генерал. Грудь в бинтах, тугая повязка прижала левую руку к корпусу, глаза блестят, как будто усилием воли отогнал Матвей Захарович боль. Поильник в твердой руке доктора не дрожал, и генерал, морщась от горечи, маленькими глотками пил воду. Полежал, отдохнул и снова за свое.
- Но есть область разведки, в которой можно работать в одиночку. Такой агент может, получив задание, не выходить на связь до тех пор, пока не достигнет результата. Это – разведчики влияния. У них разнообразное поле деятельности. Они редко работают с простыми людьми, - рабочими, колхозниками, если только те, не отмеченная наградами элита. Эти агенты формируют мнение общественности в нужном ЕГО государству направлении! Их трудно вычислить, но еще труднее прижать. А арестовывать не за что! Нет у нас таких законов.
- Вы хотите сказать, что она не отвяжется, пока не добьется своего? Если не ехать? - У вас есть сомнения относительно этой персоны,- младшей медицинской сестры. Какие? Рассказывайте! Всё, как на духу.
- Уверен, она – англичанка, или выросла в англоязычной стране. Но я не понимаю, зачем ей надо, чтобы я поехал в Лондон?! В мирное время, да! Но война же! Я здесь нужен! – Дайте подумать. Возможно, … мне представляется такой вариант самым вероятным. Вы непросто врач с мировым именем, у вас много учеников, достаточно известных в медицинском мире. Они в вас верят и уважают. За границу в одиночку никого не выпускают. К Вам приставят «няньку» от НКВД.
Представьте, приехали на медицинский симпозиум, вас схватили и заперли где-нибудь в комфортном месте. Начали настаивать, мол останьтесь! У Вас будет прекрасная клиника с новейшим оборудованием, вам будут платить и платить много, как подобает человеку такого ранга в медицине и прочие «хорошести». – Я не соглашусь! – Это уже будет не важно. Они напишут в газетах, что вы остаётесь добровольно. «Невозвращенец». Вашего сопровождающего по - тихому снабдят газетёнкой и позволят вернуться в Союз.
Матвей Васильевич посмотрел на притихшего профессора. И добил.
- За невозвращение у нас по военному времени расстреливают. Связаться со своими не сможете. Даже с теми, кто поедет с Вами, кроме «няньки». В их глазах вы станете предателем Родины. – Вдруг удастся сбежать? – Прежнего доверия не будет.
Оба молчали. Потом Мезенцев заговорил. Тихие и спокойные слова шли из самой затаённой глубины души настрадавшегося отца: -
- Я – поморских кровей. Поморы не любят англичан на генетическом уровне. В 13 веке, может и раньше, лезли. Хотелось им всего,- рыбы, леса, сала и прочего за гроши. Не давали, так они серчали и пакостили. В 14 и 15 веках Новгороду и Пскову кланялись, а втихаря. недругам Руси помогали. При Иоанне IV Грозном торговали, везли металлы, очень царю нужные для победы над Казанью. Рано царь Иван умер. – Учёные недавно установили, - отравили его.
Снова в палате повисла тишина. – Эх, Русь матушка! Как в нас уживается? Один рубашку последнюю с себя снимет ради неё, а другой от этой рубашки норовит клок оторвать, чтобы на сапоги глянец навести! Да Западу чуть не в ножки кланяются, всё-то у них наилучшее Скажите, Матвей Васильевич, откуда такие берутся?!
- Страшно такое говорить, но война обнажила в одних всё лучшее, в других самые жлобские и эгоистические черты характера. Откуда такие берутся не знаю. Некогда в их психологии копаться, воевать надо. Иначе не сдюжим.
Тишина в палате, какая же она разная. Хрипловатое трудное дыхание Матвея Васильевича не могло перебить шорохов за дверью. Госпиталь жил своей жизнью. Евлалий Хрисанфович не тревожился за отделение. У него была сильная команда. Если с ним всё закончится арестом, есть кому продолжить … Он приказал себе не думать о таком исходе. Надо ждать. И коротать время. «Разговоры разговаривать», как сказал генерал.
- После смерти Иоанна, потом его сына Фёдора и Бориса Годунова в смутное время Английское подворье и соответственно Московская английская компания переехали в Вологду. В начале 17 века такую силу английские торговцы взяли! На Севере, в народе до сих пор считается, что в смерти самого Ивана IV, его жены Анастасии и царевича Дмитрия виновны не только продажные бояре, но и англичане. Смута дорого далась России.
Царь Алексей их с государства попёр, всё нажитое в Московии отобрал и велел не возвращаться. При императорах всяко бывало … Союзники они не надёжные, друзья вероломные … В Гражданскую на Севере такие расстрелы мирных людей учиняли … Да и потом! - Мезенцев взмахнул рукой и замолк. – Да погуляли британцы на Севере знатно. Народа у вас там немного. Англичане разведчиков через границу переправляли. Не только они, другие разведки тоже суетились. В 30-х, помните, открытый процесс был? Над одним нахальным «неуловимым» шпионом? Рейли, кажется? – Помню. Они не только по суше, морем тоже бегали. Пока финнам окорот не дали, наш Север чуть не проходным двором считали. Только не вышло!
В дверь осторожно постучали. Мезенцев чуть-чуть приоткрыл дверь. Охранник стоял спиной, загораживая проём. В заведенной назад руке белел небольшой треугольник. Профессор быстро взял письмо. Услышал шепот; - Просили передать.
- Это мне!? – Мезенцев раскрыл письмо, пробежал глазами и дрогнувшим голосом сказал Захарову: - Степан у партизан, а не в плену! Странно, подписано «Зотов»!
- Необходимо с ним поговорить. – Вы правы. Только вечером. Зотова уже увезли. – Куда? Не в теме. Официально на процедуру, а на самом деле что-то связанное с НКВД.
Светлана напирала на Аглаю: - «Почему вы пошли на хлебозавод?» - «Место было» - «Почему попросились на приборостроительный?» - «На этом заводе работал мой сын. Хотелось быть ближе к людям, которые его знали и уважали.» - «Странно, что вас приняли. С грузовика на легковую? … - «Думаю из сочувствия. Водитель я хороший.» - «И как вам машина? Надежная?» - «Вполне.».
На этом Андреев решил прервать разговор. – «Светлана Сергеевна, Вас подвезти?» - «Нет.» буркнула следователь и пошла вдоль улицы. Аглая недобро смотрела ей в след. Михаилу Ильичу послышалось тихое: - «Сучка!».
«Известное дело, это нам мужикам женщина – существо непонятное. Зато другая разочтёт такую стерву «на раз»! (Парафраз из рассказа О.Генри)
Они ехали к дому Андреева. На этот раз он сел рядом с Аглаей. Женщина правильно расценила такое изменение, можно разговаривать и задавать вопросы.
- Михаил Ильич! Что мне этой отвечать, откуда у нас на заводе немецкая машина? – Со свалки Станколита. Туда свозят весь упокоенный и не очень металл, в основном железные сплавы. Но есть цветные металлы. На свалке этого завода можно найти что угодно. От покореженных самолетов и танков до автомобилей вермахта. Наш химик помогает им со сплавами, а они отбирают нужные нам уцелевшие детали агрегатов. Вот так и появился этот «Опель-кадет».
- Приехали, Михаил Ильич! Может я и лезу не в свое дело, но Светлана старается политическое дело состряпать. Против Вас и инженеров. А я точно знаю, Матвея убили местные уголовники. За форму. – Возможно Вы и правы. Я быстро. - Можно я в машине посижу? - Конечно.
Михаил Ильич ехал в лифте и думал о судьбе Аглаи. Он принял её в свою команду, также, как и ребята, с которыми она работала эти пять дней. Может быть бутерброды помогли, которыми она каждое утро снабжала сына? А теперь, по многолетней привычке, приносит товарищам. Надо будет ей подкинуть что-нибудь из продуктов.
Он зашел в запыленную квартиру, забрал пару чистых рубашек, еще кое-какие мелочи и отправился на свой завод. О том, как он будет противостоять этой Светлане, свет Сергеевне, подумает позже. Может быть к вечеру.
Андреев в принципе не читал романов, некогда. Но такова природа деятельных людей: - решать проблемы в порядке их поступления.
Ловите кусочек. Ваш автор.
Прода от 26.03.2022, 17:06
День пятый. Продолжение.
Александр Леонидович Зотов удивлялся: - день с утра противоречил уже ставшему обычным привычному распорядку. Начать с того, что медсестры и санитарки двигались немного медленнее.
В отделении оказывается было гораздо больше народа, он просто не придавал значения, что здесь лечились и женщины. А мог бы! Видел же в столовой. И их обслуживали другие медсёстры и санитарки.
Строительство помещения госпиталя началось в конце 18 века по проекту Матвея Казакова, как изначально лечебное, а после Наполеоновского нашествия здание реконструировал Осип Бове. Это определило анфиладную композицию комнат первого этажа.
Человек, впервые попавший в госпиталь, мог и не заметить, что длинный коридор располагается в двух частях здания: - основном и флигеле. Анфилада тоже имела свои особенности. Довольно широкий коридор был разделён на три неравные части арками. В средней, меньшей двух других, располагались комнаты, где врачи и сёстры милосердия «колдовали» над болезными. Помещения имели выходы в палаты, где размещались госпитализированные. Собственно, это и была анфилада. Каждая палата освещалась парными сдвоенными высокими окнами, выходившими во двор флигеля. При реконструкции Бове заменил все открытые арочные проёмы дверями, верхняя часть которых представляла собой застеклённое частое плетение. У входа во флигель была комната врачей.
В описываемое время там разместился кабинет Кононовой. Слева от него располагалась площадка небольшой лестницы: - три ступеньки вверх на первый этаж основного здания, и ступени вниз. Рядом с ними был устроен пандус, по которому Галя отвезла Зотова к сестре-хозяйке. Александр Леонидович тогда не обратил внимания на ступеньки, ведущие в женскую часть отделения.
Новый врач подтвердил запреты и отменил уколы. После обхода Саша остался в палате один. По привычке он стал анализировать события этого утра.
Гали не было. Коляски тоже. Сегодня вокруг него были незнакомые: - санитарка, сёстры, обход делал не профессор, а врач, которого Зотов видел в свите Мезенцева.
Санитарка, которая привозила ему завтрак, забирая поднос с грязной посудой, буркнула: - Не обессудь, милок! Мне еще тряпку показывать всему отделению. Помою, приду за тобой и отведу ко входу.
Всё это было необычно и тревожно. Где обслуживающий персонал? Такое впечатление, что его разогнали с поручениями, может на фронт отправили? Но сводка с фронтов ни о каких серьезных боях не сообщала. Голос Левитана был привычно суров. Размышлять при недостаточной информации? Это не для него! А получить не у кого. И его мысли снова устремились к жене.
Александр старался не думать о Любушке. Надо потерпеть четыре дня. Закончить порученное дело, поговорить с профессором и выписаться. Дома он избавится от этой слабости! Саша потихоньку, преодолевая головокружение, поднялся с кровати. Сделал шаг и понял без опоры упадёт. Показываться жене в таком состоянии? Нет, не стоит. Он сидел и дышал. Вдох, сильный выдох. Еще раз. Вдох – выдох. Перестала кружится голова. И Саша начал медленно, с паузами, сгибать и разгибать руки, поднимать согнутые в коленях ноги. Он быстро устал. Отдохнул и снова принялся за гимнастику.
Прототипами госпиталя послужили здания Голицынской, ныне одноименный корпус 1-й градской, а также Павловской больниц, ныне 4-я ГКБ. Отчасти использованы интерьеры самого старого строения Боткинской больницы, куда меня привели в январе 1951 года прощаться с мамой. В 1957 году отец привел меня на консультацию к профессору-фтизиатору. Это был другой корпус комплекса. Но некоторые детали сохранили характерные особенности построек и интерьера стиля Ампир. Позже там многое изменилось.
Юрий приехал за Зотовым раньше обычного. Он был взволнован.
- Александр Леонидович, сын Мезенцева у партизан. Надо ему это сказать. – Я его сегодня не видел. – Напишите ему записку. – У тебя есть бумага и карандаш? Здесь сегодня все незнакомые. Думаю, надо отдать охраннику у двери генерала. – Поторопитесь! Нам сегодня надо пораньше. Юрий Геннадьевич придет позже. А Ивана я не нашёл. У него дом сгорел. И где он, я не знаю.
Евлалий Хрисанфович сидел в палате Захарова. Генерал чувствовал себя неважно, операция была не простой и длилась без малого четыре часа. Сегодня в дрему Матвей Васильевич впадал значительно реже. Ясность его ума восстанавливалась довольно быстро!
- Как Вы себя чувствуете, Матвей Васильевич? - Мезенцев! Я себя хорошо чувствую, не надо меня караулить! – Не обижайтесь! Меня сюда сослали. И велели сидеть тихо. –
Они негромко спокойно разговаривали. Матвею Васильевичу громко говорить не хотелось, да и не особенно моглось. Делились мыслями и о войне, и довоенной жизни. Вспоминали дорогие им эпизоды, улыбались этим воспоминаниям, и посмеивались, смущаясь своей откровенности.
Иногда подолгу молчали. Врач давал своему пациенту отдохнуть. Мезенцев все больше и больше проникался доверием к человеку войны. Такие разные, они обретали друг в друге нечто такое, что можно было бы назвать дружбой, если бы нелюбовь обоих к пафосу и лозунгам.
Но настал момент, когда Захаров с шутливой интонацией спросил: - За что сослали, доктор? - Сын у меня в плену.
Матвей Васильевич к такому заявлению отнесся очень серьёзно: - Докладывайте, профессор! Кто? Зачем? «Почему» не надо, понятно, у меня прекрасная охрана.
И Евлалий Хрисанфович рассказал и о записках, и о Галиных умозаключениях и умениях, и даже сон Зотова.
- Галя Ваша права, Вы попали под влияние агентов двух разных разведок. Кто из троих? Правильно ваш контрразведчик решил, потеряв вас они забеспокоятся. Тут-то и ясно станет, кто из картежников шпион. Поэтому сидим и разговоры разговариваем. Одно мне не понятно, почему вы подозреваете эту младшую медсестру?
– Не уверен, что она шпионка. Против неё мелочи. Документы у неё в порядке, по паспорту русская, а чувствую - врёт! Работает в отделении с осени 41-го, по очень весомой рекомендации. И ничего такого «шпионского» за эти месяцы! Записки появились недавно.
- Разволновал я вас! – Вы меня простите за ненужную экспрессию, Матвей Васильевич! Не полезно это Вам! – Нет, уж! Кость у меня крестьянская, выдержу. Разберемся. С военной и стратегической разведкой все относительно просто. Они работают с сетью подчиненных разведчиков. У каждого агента-исполнителя есть задание. Он докладывает ход работы и информацию своему старшему – резиденту. Вся информация идёт дальше через него. У резидента несколько таких исполнителей, которые не знают друг о друге в целях конспирации. Это называется резидентская сеть. Самое слабое звено в сети – связь.
Евлалий Хрисанфович внимательно слушал ликбез по работе разведок. Удивлялся, оказывается их несколько! Автоматически, врач в нем сидел крепко, отслеживал состояние пациента.
– Матвей Васильевич, отдохните, может быть немного поспите? – Какой спать! Вы моей голове такую хорошую задачку подкинули! Спасибо за неё. Чувствую себя замечательно. – Но, … - Я рекомендации выполняю?! Сказали лежать и меньше двигаться в ближайшие дни? Я и лежу, на спине, как положено! – Вот ведь упрямец! Болит ведь? – Пока задачку решаю, отвлекаюсь. – Тогда процедурную вызову, она обезболивающий укол поставит. - Вы мне лучше стакан воды, таблетку запить. – Разжуйте её хотя бы! Быстрее подействует!
Мезенцев смотрел, как принимает лекарство генерал. Грудь в бинтах, тугая повязка прижала левую руку к корпусу, глаза блестят, как будто усилием воли отогнал Матвей Захарович боль. Поильник в твердой руке доктора не дрожал, и генерал, морщась от горечи, маленькими глотками пил воду. Полежал, отдохнул и снова за свое.
- Но есть область разведки, в которой можно работать в одиночку. Такой агент может, получив задание, не выходить на связь до тех пор, пока не достигнет результата. Это – разведчики влияния. У них разнообразное поле деятельности. Они редко работают с простыми людьми, - рабочими, колхозниками, если только те, не отмеченная наградами элита. Эти агенты формируют мнение общественности в нужном ЕГО государству направлении! Их трудно вычислить, но еще труднее прижать. А арестовывать не за что! Нет у нас таких законов.
- Вы хотите сказать, что она не отвяжется, пока не добьется своего? Если не ехать? - У вас есть сомнения относительно этой персоны,- младшей медицинской сестры. Какие? Рассказывайте! Всё, как на духу.
- Уверен, она – англичанка, или выросла в англоязычной стране. Но я не понимаю, зачем ей надо, чтобы я поехал в Лондон?! В мирное время, да! Но война же! Я здесь нужен! – Дайте подумать. Возможно, … мне представляется такой вариант самым вероятным. Вы непросто врач с мировым именем, у вас много учеников, достаточно известных в медицинском мире. Они в вас верят и уважают. За границу в одиночку никого не выпускают. К Вам приставят «няньку» от НКВД.
Представьте, приехали на медицинский симпозиум, вас схватили и заперли где-нибудь в комфортном месте. Начали настаивать, мол останьтесь! У Вас будет прекрасная клиника с новейшим оборудованием, вам будут платить и платить много, как подобает человеку такого ранга в медицине и прочие «хорошести». – Я не соглашусь! – Это уже будет не важно. Они напишут в газетах, что вы остаётесь добровольно. «Невозвращенец». Вашего сопровождающего по - тихому снабдят газетёнкой и позволят вернуться в Союз.
Матвей Васильевич посмотрел на притихшего профессора. И добил.
- За невозвращение у нас по военному времени расстреливают. Связаться со своими не сможете. Даже с теми, кто поедет с Вами, кроме «няньки». В их глазах вы станете предателем Родины. – Вдруг удастся сбежать? – Прежнего доверия не будет.
Оба молчали. Потом Мезенцев заговорил. Тихие и спокойные слова шли из самой затаённой глубины души настрадавшегося отца: -
- Я – поморских кровей. Поморы не любят англичан на генетическом уровне. В 13 веке, может и раньше, лезли. Хотелось им всего,- рыбы, леса, сала и прочего за гроши. Не давали, так они серчали и пакостили. В 14 и 15 веках Новгороду и Пскову кланялись, а втихаря. недругам Руси помогали. При Иоанне IV Грозном торговали, везли металлы, очень царю нужные для победы над Казанью. Рано царь Иван умер. – Учёные недавно установили, - отравили его.
Снова в палате повисла тишина. – Эх, Русь матушка! Как в нас уживается? Один рубашку последнюю с себя снимет ради неё, а другой от этой рубашки норовит клок оторвать, чтобы на сапоги глянец навести! Да Западу чуть не в ножки кланяются, всё-то у них наилучшее Скажите, Матвей Васильевич, откуда такие берутся?!
- Страшно такое говорить, но война обнажила в одних всё лучшее, в других самые жлобские и эгоистические черты характера. Откуда такие берутся не знаю. Некогда в их психологии копаться, воевать надо. Иначе не сдюжим.
Тишина в палате, какая же она разная. Хрипловатое трудное дыхание Матвея Васильевича не могло перебить шорохов за дверью. Госпиталь жил своей жизнью. Евлалий Хрисанфович не тревожился за отделение. У него была сильная команда. Если с ним всё закончится арестом, есть кому продолжить … Он приказал себе не думать о таком исходе. Надо ждать. И коротать время. «Разговоры разговаривать», как сказал генерал.
- После смерти Иоанна, потом его сына Фёдора и Бориса Годунова в смутное время Английское подворье и соответственно Московская английская компания переехали в Вологду. В начале 17 века такую силу английские торговцы взяли! На Севере, в народе до сих пор считается, что в смерти самого Ивана IV, его жены Анастасии и царевича Дмитрия виновны не только продажные бояре, но и англичане. Смута дорого далась России.
Царь Алексей их с государства попёр, всё нажитое в Московии отобрал и велел не возвращаться. При императорах всяко бывало … Союзники они не надёжные, друзья вероломные … В Гражданскую на Севере такие расстрелы мирных людей учиняли … Да и потом! - Мезенцев взмахнул рукой и замолк. – Да погуляли британцы на Севере знатно. Народа у вас там немного. Англичане разведчиков через границу переправляли. Не только они, другие разведки тоже суетились. В 30-х, помните, открытый процесс был? Над одним нахальным «неуловимым» шпионом? Рейли, кажется? – Помню. Они не только по суше, морем тоже бегали. Пока финнам окорот не дали, наш Север чуть не проходным двором считали. Только не вышло!
В дверь осторожно постучали. Мезенцев чуть-чуть приоткрыл дверь. Охранник стоял спиной, загораживая проём. В заведенной назад руке белел небольшой треугольник. Профессор быстро взял письмо. Услышал шепот; - Просили передать.
- Это мне!? – Мезенцев раскрыл письмо, пробежал глазами и дрогнувшим голосом сказал Захарову: - Степан у партизан, а не в плену! Странно, подписано «Зотов»!
- Необходимо с ним поговорить. – Вы правы. Только вечером. Зотова уже увезли. – Куда? Не в теме. Официально на процедуру, а на самом деле что-то связанное с НКВД.
