В том, что победа будет за ними, Руаэллин не сомневалась. Но не могла она предвидеть ни того, когда это случится, ни даже того, с кем им предстоит вступить в противоборство. Одно ясно: нельзя оставаться в стороне, когда чувствуешь в себе силу изменить ситуацию, разорвав цепь случайных совпадений и трагических финалов.
— Ты так уверена, что это женщина?
Жрица вскинула голову, и этот резкий, стремительный жест словно подвёл черту под её словами:
— Уверена. Что хочешь со мной делай, это баба! Причём, психически неуравновешенная.
Руаэллин закрыла глаза. Её ленивое спокойствие контрастировало с энергичной напряжённостью Фроди, но это были лишь разные проявления одного чувства. Возмущение и растерянность, смутная тревога и желание немедленно вмешаться владели ими с тех пор, как стало ясно, что «ведьмина болезнь» — не обычное психическое заболевание, а проявление чьей-то злой воли.
— Не знаю… — пробормотала волшебница. — Я ведь тоже совершенно уверена в мужском аспекте энергии, положившей начало всем этим безобразиям. Тут, видимо, всё не так просто. Думаю, нам надо серьёзно заняться средневековой теософией.
Фроди рассмеялась. Сверкнули в улыбке белые зубы, жгучие тёмные глаза отразили золото предзакатного солнца.
— Инквизиция, что ли? Глупости! Какой анахронизм! Всех порядочных ведьм уже давно истребили, как класс. То, что осталось — дешёвые гадалки, годные только на обрубку кармических хвостов.
Руа улыбнулась: она была того же мнения о современных экстрасенсах. Но ведь существуют и иные силы, далеко не всегда поддающиеся людскому контролю. Есть и общие для всех космические законы, которые невозможно игнорировать…
— Кстати, есть ещё карма — закон причины и следствия. Сама напомнила.
Фроди скептически пожала плечами.
— Ну да, так я и поверю, что все средневековые ведьмы сразу воплотились в начале двадцать первого века от Рождества Христова. Большинство из них до сих пор тихонько сидит в Чистилище... Хотя, карма — хорошая мысль… Следует обдумать.
Подруги понимали, что это только одна из возможных ниточек, ведущих к решению проблемы. Ниточка тонкая и зыбкая, но им приходилось действовать наугад. К тому же они не знали, с какой силой вступают в противоборство. Судя по огромному числу пострадавших от «ведьминой болезни» людей в разных странах (планетарный масштаб — не шутка!), сила эта способна быстро вычислить и попытаться устранить всех, кто осмелится встать на её пути.
— Времени у нас мало, — вздохнула Фроди. — Надо сделать всё возможное до того, как нас обнаружат.
Руаэллин удивлённо вскинула на подругу лучистые глаза.
— Ты не уверена в защитных свойствах Лориэнского Плаща? Нас с тобой никогда не найдут, если мы сами не захотим!
— Не в этом дело, — возразила мудрая атани. — Мы имели глупость обзавестись учениками, и сейчас Итиль и Анариэ несут в мир вибрации нашей защитной оболочки. Они, пожалуй, единственное наше слабое место.
Руаэллин серьёзно задумалась. Действительно, открыв своё поле для учеников и распространив на них защитную силу Плащей, женщины тем самым признали равноправие Итиля и Ласа в магических вопросах. В обычной обстановке подобное сотрудничество было одинаково полезно обеим сторонам, раскрывая многогранные натуры Учителей и Учеников для позитивного, радостного творчества. Но в условиях напряжённой борьбы и опасности мальчики становились «слабым звеном», поскольку именно через их неокрепшие полевые структуры неизвестная сила могла вычислить источник угрозы и воздействовать с целью его уничтожения.
— Остаётся только одно: быть вместе, — сказала волшебница. — Мы намного уменьшим степень риска, как для них, так и для себя, если ребята выступят с нами на равных. К тому же, — она лукаво улыбнулась, — эти неугомонные эльфы давно просились в большое дело, вот и будет им возможность оценить свои силы и повысить квалификацию.
Фроди покачала головой.
— Очень мало времени прошло, слаб ещё синдэ для больших дел. А бедовый: не удержишь — полезет в самое пекло! Кровь королевская, порода, будь ей не ладно!.. Твой эльфёнок покрепче будет, только опыта у него меньше. Не разглядит вовремя опасность — пропадёт мальчонка!
Руаэллин вздохнула. Она понимала, как велика опасность: Лас слишком неопытен, а душевные раны Итиля ещё не окончательно затянулись. Один неосторожный шаг — и любой из них способен погубить всё дело и погибнуть сам. Не исключено, что физически… Но на карту поставлена судьба множества людей — таких же студентов, школьников. Сколько их? Тысячи, миллионы? И если фея, жрица и двое юных эльфов имеют в сердце столько любви и веры, чтобы остановить страшную волну суицида среди молодёжи, то надо рисковать!
В ответ на мысли волшебницы Фроди сурово кивнула:
— Будем рисковать! Чего мы сами-то стоим без доверия? Да и не поймут они нас, коли попытаемся соломки подстелить…
2
Такого алого заката не было давно. Всё великолепное разнообразие красных, багряных, розовых и оранжевых тонов в одночасье обрушилось на город, спешно перекрасив дома, деревья, машины и даже людей. Закатный художник постарался, стушевав границы перехода ярких цветов призрачной полудымкой, отчего нереальность всего окружающего ощущалась с особенной силой. Небо — ярко-розовое, с ядовитыми кляксами рыжих облаков — опрокинулось над розовым же городом, и непонятно было, где кончается небо и начинается город. Но там, где должна была проходить эта граница, в дымчатом мареве, растворяющем и примиряющем все цвета, уверенно прокладывало себе дорогу сумасшедшее алое солнце. Четверо эльфов заворожено наблюдали, как опускается оно за кроны великанских лип прямо в реку.
Парк, где ребята облюбовали скамейку, назывался «Центральным», хотя находился на одной из окраин города и несколькими своими аллеями спускался прямо к Оке. Здесь было всё, что пожелает душа студента, уставшая от суматошной радости начала сентября: красивые виды и тихие тропинки, аллеи высоченных древних лип и молоденьких клёнов, только-только начинающих примерять на себя осеннюю позолоту. В парке работали разнообразные аттракционы, конный парк и даже террариум. Где-то в глубине, по слухам, располагался вольер с птицами, но где именно находилось их обиталище, проверить было как-то недосуг. Сейчас друзья просто отдыхали, обмениваясь впечатлениями первых дней учёбы и радуясь наступившим выходным.
— Сэм, про такое чудо можно песню сложить! — воскликнула Алиэ, вскакивая со скамейки и восхищённо раскинув руки, словно пытаясь обнять сразу и небо, и солнце, и весь розовый город.
Глядя на Наташу, Лас тоже беспричинно весело улыбнулся. «…Чертит рдяный закат небо узором рун…» — пришли на память стихи. Или он сам их только что сочинил? Впрочем, это так и осталось для эльфёнка загадкой, поскольку ехидный смешок менестреля тут же вернул его с небес на землю:
— Петров-Водкин. Купание красного коня. Это не моя тема.
— Вечно ты… — надулась Алиэ. — Но ведь неспроста же такой закат!
— Знак небес? — предположил Лас.
— Вроде того.
— «Красное солнце садится, значит, сегодня была пролита чья-то кровь…» — задумчиво процитировал Итиль.
Он стоял, облокотившись на спинку скамейки, и внимательно изучал какую-то газетную статью. Друзья давно привыкли, что для Ярослава «отдыха» в общепринятом значении не существует. Он мгновенно переключался с одного дела на другое и мог в одно и то же время поддерживать беседу на отвлечённо философскую тему, обдумывать план очередного исторического доклада и сочинять стихи. В рюкзаке его в самый, с точки зрения культурного отдыха, неподходящий момент мог обнаружиться томик Шекспира или Данте, а то и чего похуже — Конституция Российской Федерации, например…
Лас искренне восхищался способностью друга думать сразу о нескольких вещах. Но, несмотря на свои отчаянные попытки приобрести столь ценный навык, он всегда с большой долей разочарования признавал своё поражение. «Ты на верном пути, — утешил его как-то менестрель. — Мудрые китайцы говорят: «Когда моешь чашку — мой чашку». А на Ярика не смотри: таких идиотов один-два на тысячу!» Однако сейчас Лас многое отдал бы за то, чтобы проследить ход мыслей Итиля — эльфёнок смутно чувствовал, что думают они об одном и том же. Спрашивать напрямую было бесполезно: Ярослав, конечно, промолчит, по своему обыкновению — он никого не пускает в свой внутренний мир, даже Алиэ. Оставалось только догадываться и анализировать собственные ощущения, которые совершенно не поддавались анализу.
Всё мысленное пространство Ласа без остатка заполнял этот алый солнечный диск, медленно исчезающий за липовыми кронами. Назар вздохнул. Как там Руа учила? — если не знаешь, о чём думаешь, надо прибегнуть к помощи ассоциаций. В памяти возник образ волшебницы, такой, какой она была на празднике Перуна этим летом — одетой в длинное алое платье, окутанной золотым сиянием силы и тайны. «Сейчас я думаю о тебе, Руа, — тоскливо констатировал эльфёнок. — И о том, какой я неспособный ученик! Напрасно, наверное, ты так веришь в меня…» Красное закатное солнце… Что на него похоже? Бантики Ники, его детской подружки! Лас невольно улыбнулся, вспомнив, как восьмилетняя девочка, шустрая и забавная, словно комнатный зверёк, стащила у мамы из сумочки помаду только для того, чтобы раскрасить бантики на своей чёрно-белой фотографии. «Зачем тебе это?» — спросил тогда Назар. «Не мне — тебе, серый волк!» — ответила Ника и протянула фотографию ему. Они не виделись с тех самых пор… Не прекращая попыток разобраться в стихийно возникших ощущениях, Лас безотчётно повторил:
— Красное солнце садится… Сэм, я чувствую себя полным идиотом. Не знаешь отчего?
Менестрель сочувственно фыркнул.
— Знаю, — заявил он, посмеиваясь. — У дураков мысли сходятся! Держу пари, ты сейчас думал о том, что же Ярик такое читает, и отчего ему в голову лезут столь странные сравнения? На фоне его вездесущей сущности мы выглядим просто одноклеточными амёбами. Не так ли, пан профессор?
Последний вопрос был уже обращён к великому лучнику и окрашивался более в тона любопытства, нежели язвительности. Ярослав всё с той же неподражаемой серьёзностью протянул ему газету.
— «Ведьмина болезнь», — прочёл Семён заголовок статьи. — Ты что, Ярик, рехнулся? С каких это пор тебя медицинские темы стали интересовать?
Итиль терпеливо указал на какой-то столбец.
— «…один из бостонских санаториев на побережье Атлантики, уже около десяти лет поддерживающий самые тесные и дружественные отношения с российским гуманитарным университетом города…» Чёрт! Это же наш вуз! Пожалуй, статья действительно интересная. — И Сэм углубился в её изучение.
Лас и Алиэ переглянулись.
— Ну-ка поподробнее, пожалуйста, — попросил эльфёнок.
— Извольте. — Итиль задумчиво прищурился на исчезающее солнце. — Среди молодого населения планеты стремительно распространяется неизвестное, но очень опасное психическое заболевание, вызывающее приступы суицида. Условно врачи называют его «ведьмина болезнь», поскольку одним из симптомов является самоотождествление больного с ведьмой или колдуном. Общая тема суицида такова: я — злодей, погубивший множество невинных жертв, а следовательно, недостойный жить на этом свете. И тут все подручные средства хороши. Печальнее всего, что такие самоубийцы действуют, как запрограммированные зомби и в любом случае добиваются своей цели.
— А при чём тут наш вуз? — удивилась Алиэ.
— В Америке удалось выявить и спасти несколько подобных больных. Их свезли в один санаторий для наблюдения и лечения. И санаторий этот…
Итиль многозначительно замолчал, но Алиэ тут же подхватила, изумлённо захлопав ресницами:
— О! Тот самый, что ли, куда наши инязовцы ездят каждую осень на трудовую и языковую практику?
Ярослав утвердительно кивнул.
— Отъездились, — подал голос Сэм, внимательно изучивший статью. — С этой осени санаторий закрывают на карантин. Неизвестно ещё, что будет с той группой, которая уже сформирована и готова к вылету. Может, вместо студентов преподы отправятся, да и то не из нашего вуза, а из медицинского… Вот Руа там, например, самое место, — помолчав, добавил менестрель.
Лас недоверчиво покачал головой:
— Она не поедет.
— Почему? Студентов жалко бросить?
— У неё в марте защита кандидатской, — пояснил Назар. — Нам по такому случаю годовой курс философии упаковали на семестр. В январе сдадим экзамен — и прощай навсегда, дедушка Кант!
Алиэ согласно кивнула:
— Точно. Нам тоже интереснейший спецкурс по психологии сняли, он как раз с марта должен был начаться.
— Один сняли, другой поставят, — усмехнулся Семён. — Свято место пусто не бывает. А вот в Америку я бы слетал…
Наташа вдруг прищурила свои огромные глаза, и из-под длинных ресниц в сторону менестреля сверкнули две голубых молнии.
— На больных посмотреть, себя показать? — поинтересовалась она строго. — Только боюсь, Сэм, ничего там весёлого нет. Суицидники — тяжёлый народ. С ними и сам умом тронешься.
Семён оглядел Алиэ с ног до головы так, словно видел её впервые. В число университетских красавиц Наташа не входила, но многие парни откровенно завидовали Итилю, а вместе с ним — Сэму и Ласу. Последним — за ту дружескую свободу, с которой гордая принцесса позволяла к себе обращаться. Действительно, было в этой девушке что-то от особы королевских кровей: то, с каким достоинством она держалась, не оставляло сомнений в её высокородном происхождении. Но вместе с характерной презрительной усмешкой, появлявшейся порой в уголках её губ и заставлявшей бесславно ретироваться непрошенных воздыхателей, свойственна ей была также лёгкость в общении, твёрдость и свобода в проявлениях собственной воли. Наташа обладала практически безупречным эстетическим вкусом. Вокруг неё всегда витал флёр лёгкой недосказанности, интриги, тайны, словно аромат французских духов. Семён безошибочно называл это магическое обаяние «шармом». И в то же время жизнь Алиэ практически ничем не отличалась от жизни других студентов гуманитарного университета.
Сейчас, окинув Наташу испытывающим взглядом, менестрель понял, что она догадалась о его честолюбивых целях в данном предприятии. Но сразу сдаться в словесном поединке было противно его натуре, а потому Сэм насмешливо заметил:
— Получается, наша смелая, безбашенная эльфа струсила? И не поехала бы? А как же — помощь нуждающимся? Где наши рыцарские принципы, воинское бесстрашие?
Итиль и Лас переглянулись, но промолчали. Алиэ трудно было сбить с толку, поймав «на слабо».
— Меня пока ещё туда никто не звал, — не растерялась она, — поскольку мой английский даже хуже твоей латыни.
Менестрель опустил голову, признавая поражение: крыть действительно было нечем. Ещё в прошлом году он похвалялся друзьям самостоятельно изучить латынь, но пока дело не двигалось даже к середине. Свою лень Сэм оправдывал то недостатком мотивации, то внезапно возникающими более важными делами. «Не все же такие трудоголики, как Ярик! — разводил руками Семён в ответ на насмешки друзей. — Это он у нас — самый способный, а мне чужой славы не надо! «В многой мудрости много печали» — я полностью согласен с этим великим утверждением!» Слыша косвенную критику в свой адрес, Ярослав только улыбался и неизменно повторял: «Лодырь ты, Сэм, и болтун хороший!»
Сейчас урок, преподанный Алиэ, не пошёл менестрелю на пользу.
— Ты так уверена, что это женщина?
Жрица вскинула голову, и этот резкий, стремительный жест словно подвёл черту под её словами:
— Уверена. Что хочешь со мной делай, это баба! Причём, психически неуравновешенная.
Руаэллин закрыла глаза. Её ленивое спокойствие контрастировало с энергичной напряжённостью Фроди, но это были лишь разные проявления одного чувства. Возмущение и растерянность, смутная тревога и желание немедленно вмешаться владели ими с тех пор, как стало ясно, что «ведьмина болезнь» — не обычное психическое заболевание, а проявление чьей-то злой воли.
— Не знаю… — пробормотала волшебница. — Я ведь тоже совершенно уверена в мужском аспекте энергии, положившей начало всем этим безобразиям. Тут, видимо, всё не так просто. Думаю, нам надо серьёзно заняться средневековой теософией.
Фроди рассмеялась. Сверкнули в улыбке белые зубы, жгучие тёмные глаза отразили золото предзакатного солнца.
— Инквизиция, что ли? Глупости! Какой анахронизм! Всех порядочных ведьм уже давно истребили, как класс. То, что осталось — дешёвые гадалки, годные только на обрубку кармических хвостов.
Руа улыбнулась: она была того же мнения о современных экстрасенсах. Но ведь существуют и иные силы, далеко не всегда поддающиеся людскому контролю. Есть и общие для всех космические законы, которые невозможно игнорировать…
— Кстати, есть ещё карма — закон причины и следствия. Сама напомнила.
Фроди скептически пожала плечами.
— Ну да, так я и поверю, что все средневековые ведьмы сразу воплотились в начале двадцать первого века от Рождества Христова. Большинство из них до сих пор тихонько сидит в Чистилище... Хотя, карма — хорошая мысль… Следует обдумать.
Подруги понимали, что это только одна из возможных ниточек, ведущих к решению проблемы. Ниточка тонкая и зыбкая, но им приходилось действовать наугад. К тому же они не знали, с какой силой вступают в противоборство. Судя по огромному числу пострадавших от «ведьминой болезни» людей в разных странах (планетарный масштаб — не шутка!), сила эта способна быстро вычислить и попытаться устранить всех, кто осмелится встать на её пути.
— Времени у нас мало, — вздохнула Фроди. — Надо сделать всё возможное до того, как нас обнаружат.
Руаэллин удивлённо вскинула на подругу лучистые глаза.
— Ты не уверена в защитных свойствах Лориэнского Плаща? Нас с тобой никогда не найдут, если мы сами не захотим!
— Не в этом дело, — возразила мудрая атани. — Мы имели глупость обзавестись учениками, и сейчас Итиль и Анариэ несут в мир вибрации нашей защитной оболочки. Они, пожалуй, единственное наше слабое место.
Руаэллин серьёзно задумалась. Действительно, открыв своё поле для учеников и распространив на них защитную силу Плащей, женщины тем самым признали равноправие Итиля и Ласа в магических вопросах. В обычной обстановке подобное сотрудничество было одинаково полезно обеим сторонам, раскрывая многогранные натуры Учителей и Учеников для позитивного, радостного творчества. Но в условиях напряжённой борьбы и опасности мальчики становились «слабым звеном», поскольку именно через их неокрепшие полевые структуры неизвестная сила могла вычислить источник угрозы и воздействовать с целью его уничтожения.
— Остаётся только одно: быть вместе, — сказала волшебница. — Мы намного уменьшим степень риска, как для них, так и для себя, если ребята выступят с нами на равных. К тому же, — она лукаво улыбнулась, — эти неугомонные эльфы давно просились в большое дело, вот и будет им возможность оценить свои силы и повысить квалификацию.
Фроди покачала головой.
— Очень мало времени прошло, слаб ещё синдэ для больших дел. А бедовый: не удержишь — полезет в самое пекло! Кровь королевская, порода, будь ей не ладно!.. Твой эльфёнок покрепче будет, только опыта у него меньше. Не разглядит вовремя опасность — пропадёт мальчонка!
Руаэллин вздохнула. Она понимала, как велика опасность: Лас слишком неопытен, а душевные раны Итиля ещё не окончательно затянулись. Один неосторожный шаг — и любой из них способен погубить всё дело и погибнуть сам. Не исключено, что физически… Но на карту поставлена судьба множества людей — таких же студентов, школьников. Сколько их? Тысячи, миллионы? И если фея, жрица и двое юных эльфов имеют в сердце столько любви и веры, чтобы остановить страшную волну суицида среди молодёжи, то надо рисковать!
В ответ на мысли волшебницы Фроди сурово кивнула:
— Будем рисковать! Чего мы сами-то стоим без доверия? Да и не поймут они нас, коли попытаемся соломки подстелить…
2
Такого алого заката не было давно. Всё великолепное разнообразие красных, багряных, розовых и оранжевых тонов в одночасье обрушилось на город, спешно перекрасив дома, деревья, машины и даже людей. Закатный художник постарался, стушевав границы перехода ярких цветов призрачной полудымкой, отчего нереальность всего окружающего ощущалась с особенной силой. Небо — ярко-розовое, с ядовитыми кляксами рыжих облаков — опрокинулось над розовым же городом, и непонятно было, где кончается небо и начинается город. Но там, где должна была проходить эта граница, в дымчатом мареве, растворяющем и примиряющем все цвета, уверенно прокладывало себе дорогу сумасшедшее алое солнце. Четверо эльфов заворожено наблюдали, как опускается оно за кроны великанских лип прямо в реку.
Парк, где ребята облюбовали скамейку, назывался «Центральным», хотя находился на одной из окраин города и несколькими своими аллеями спускался прямо к Оке. Здесь было всё, что пожелает душа студента, уставшая от суматошной радости начала сентября: красивые виды и тихие тропинки, аллеи высоченных древних лип и молоденьких клёнов, только-только начинающих примерять на себя осеннюю позолоту. В парке работали разнообразные аттракционы, конный парк и даже террариум. Где-то в глубине, по слухам, располагался вольер с птицами, но где именно находилось их обиталище, проверить было как-то недосуг. Сейчас друзья просто отдыхали, обмениваясь впечатлениями первых дней учёбы и радуясь наступившим выходным.
— Сэм, про такое чудо можно песню сложить! — воскликнула Алиэ, вскакивая со скамейки и восхищённо раскинув руки, словно пытаясь обнять сразу и небо, и солнце, и весь розовый город.
Глядя на Наташу, Лас тоже беспричинно весело улыбнулся. «…Чертит рдяный закат небо узором рун…» — пришли на память стихи. Или он сам их только что сочинил? Впрочем, это так и осталось для эльфёнка загадкой, поскольку ехидный смешок менестреля тут же вернул его с небес на землю:
— Петров-Водкин. Купание красного коня. Это не моя тема.
— Вечно ты… — надулась Алиэ. — Но ведь неспроста же такой закат!
— Знак небес? — предположил Лас.
— Вроде того.
— «Красное солнце садится, значит, сегодня была пролита чья-то кровь…» — задумчиво процитировал Итиль.
Он стоял, облокотившись на спинку скамейки, и внимательно изучал какую-то газетную статью. Друзья давно привыкли, что для Ярослава «отдыха» в общепринятом значении не существует. Он мгновенно переключался с одного дела на другое и мог в одно и то же время поддерживать беседу на отвлечённо философскую тему, обдумывать план очередного исторического доклада и сочинять стихи. В рюкзаке его в самый, с точки зрения культурного отдыха, неподходящий момент мог обнаружиться томик Шекспира или Данте, а то и чего похуже — Конституция Российской Федерации, например…
Лас искренне восхищался способностью друга думать сразу о нескольких вещах. Но, несмотря на свои отчаянные попытки приобрести столь ценный навык, он всегда с большой долей разочарования признавал своё поражение. «Ты на верном пути, — утешил его как-то менестрель. — Мудрые китайцы говорят: «Когда моешь чашку — мой чашку». А на Ярика не смотри: таких идиотов один-два на тысячу!» Однако сейчас Лас многое отдал бы за то, чтобы проследить ход мыслей Итиля — эльфёнок смутно чувствовал, что думают они об одном и том же. Спрашивать напрямую было бесполезно: Ярослав, конечно, промолчит, по своему обыкновению — он никого не пускает в свой внутренний мир, даже Алиэ. Оставалось только догадываться и анализировать собственные ощущения, которые совершенно не поддавались анализу.
Всё мысленное пространство Ласа без остатка заполнял этот алый солнечный диск, медленно исчезающий за липовыми кронами. Назар вздохнул. Как там Руа учила? — если не знаешь, о чём думаешь, надо прибегнуть к помощи ассоциаций. В памяти возник образ волшебницы, такой, какой она была на празднике Перуна этим летом — одетой в длинное алое платье, окутанной золотым сиянием силы и тайны. «Сейчас я думаю о тебе, Руа, — тоскливо констатировал эльфёнок. — И о том, какой я неспособный ученик! Напрасно, наверное, ты так веришь в меня…» Красное закатное солнце… Что на него похоже? Бантики Ники, его детской подружки! Лас невольно улыбнулся, вспомнив, как восьмилетняя девочка, шустрая и забавная, словно комнатный зверёк, стащила у мамы из сумочки помаду только для того, чтобы раскрасить бантики на своей чёрно-белой фотографии. «Зачем тебе это?» — спросил тогда Назар. «Не мне — тебе, серый волк!» — ответила Ника и протянула фотографию ему. Они не виделись с тех самых пор… Не прекращая попыток разобраться в стихийно возникших ощущениях, Лас безотчётно повторил:
— Красное солнце садится… Сэм, я чувствую себя полным идиотом. Не знаешь отчего?
Менестрель сочувственно фыркнул.
— Знаю, — заявил он, посмеиваясь. — У дураков мысли сходятся! Держу пари, ты сейчас думал о том, что же Ярик такое читает, и отчего ему в голову лезут столь странные сравнения? На фоне его вездесущей сущности мы выглядим просто одноклеточными амёбами. Не так ли, пан профессор?
Последний вопрос был уже обращён к великому лучнику и окрашивался более в тона любопытства, нежели язвительности. Ярослав всё с той же неподражаемой серьёзностью протянул ему газету.
— «Ведьмина болезнь», — прочёл Семён заголовок статьи. — Ты что, Ярик, рехнулся? С каких это пор тебя медицинские темы стали интересовать?
Итиль терпеливо указал на какой-то столбец.
— «…один из бостонских санаториев на побережье Атлантики, уже около десяти лет поддерживающий самые тесные и дружественные отношения с российским гуманитарным университетом города…» Чёрт! Это же наш вуз! Пожалуй, статья действительно интересная. — И Сэм углубился в её изучение.
Лас и Алиэ переглянулись.
— Ну-ка поподробнее, пожалуйста, — попросил эльфёнок.
— Извольте. — Итиль задумчиво прищурился на исчезающее солнце. — Среди молодого населения планеты стремительно распространяется неизвестное, но очень опасное психическое заболевание, вызывающее приступы суицида. Условно врачи называют его «ведьмина болезнь», поскольку одним из симптомов является самоотождествление больного с ведьмой или колдуном. Общая тема суицида такова: я — злодей, погубивший множество невинных жертв, а следовательно, недостойный жить на этом свете. И тут все подручные средства хороши. Печальнее всего, что такие самоубийцы действуют, как запрограммированные зомби и в любом случае добиваются своей цели.
— А при чём тут наш вуз? — удивилась Алиэ.
— В Америке удалось выявить и спасти несколько подобных больных. Их свезли в один санаторий для наблюдения и лечения. И санаторий этот…
Итиль многозначительно замолчал, но Алиэ тут же подхватила, изумлённо захлопав ресницами:
— О! Тот самый, что ли, куда наши инязовцы ездят каждую осень на трудовую и языковую практику?
Ярослав утвердительно кивнул.
— Отъездились, — подал голос Сэм, внимательно изучивший статью. — С этой осени санаторий закрывают на карантин. Неизвестно ещё, что будет с той группой, которая уже сформирована и готова к вылету. Может, вместо студентов преподы отправятся, да и то не из нашего вуза, а из медицинского… Вот Руа там, например, самое место, — помолчав, добавил менестрель.
Лас недоверчиво покачал головой:
— Она не поедет.
— Почему? Студентов жалко бросить?
— У неё в марте защита кандидатской, — пояснил Назар. — Нам по такому случаю годовой курс философии упаковали на семестр. В январе сдадим экзамен — и прощай навсегда, дедушка Кант!
Алиэ согласно кивнула:
— Точно. Нам тоже интереснейший спецкурс по психологии сняли, он как раз с марта должен был начаться.
— Один сняли, другой поставят, — усмехнулся Семён. — Свято место пусто не бывает. А вот в Америку я бы слетал…
Наташа вдруг прищурила свои огромные глаза, и из-под длинных ресниц в сторону менестреля сверкнули две голубых молнии.
— На больных посмотреть, себя показать? — поинтересовалась она строго. — Только боюсь, Сэм, ничего там весёлого нет. Суицидники — тяжёлый народ. С ними и сам умом тронешься.
Семён оглядел Алиэ с ног до головы так, словно видел её впервые. В число университетских красавиц Наташа не входила, но многие парни откровенно завидовали Итилю, а вместе с ним — Сэму и Ласу. Последним — за ту дружескую свободу, с которой гордая принцесса позволяла к себе обращаться. Действительно, было в этой девушке что-то от особы королевских кровей: то, с каким достоинством она держалась, не оставляло сомнений в её высокородном происхождении. Но вместе с характерной презрительной усмешкой, появлявшейся порой в уголках её губ и заставлявшей бесславно ретироваться непрошенных воздыхателей, свойственна ей была также лёгкость в общении, твёрдость и свобода в проявлениях собственной воли. Наташа обладала практически безупречным эстетическим вкусом. Вокруг неё всегда витал флёр лёгкой недосказанности, интриги, тайны, словно аромат французских духов. Семён безошибочно называл это магическое обаяние «шармом». И в то же время жизнь Алиэ практически ничем не отличалась от жизни других студентов гуманитарного университета.
Сейчас, окинув Наташу испытывающим взглядом, менестрель понял, что она догадалась о его честолюбивых целях в данном предприятии. Но сразу сдаться в словесном поединке было противно его натуре, а потому Сэм насмешливо заметил:
— Получается, наша смелая, безбашенная эльфа струсила? И не поехала бы? А как же — помощь нуждающимся? Где наши рыцарские принципы, воинское бесстрашие?
Итиль и Лас переглянулись, но промолчали. Алиэ трудно было сбить с толку, поймав «на слабо».
— Меня пока ещё туда никто не звал, — не растерялась она, — поскольку мой английский даже хуже твоей латыни.
Менестрель опустил голову, признавая поражение: крыть действительно было нечем. Ещё в прошлом году он похвалялся друзьям самостоятельно изучить латынь, но пока дело не двигалось даже к середине. Свою лень Сэм оправдывал то недостатком мотивации, то внезапно возникающими более важными делами. «Не все же такие трудоголики, как Ярик! — разводил руками Семён в ответ на насмешки друзей. — Это он у нас — самый способный, а мне чужой славы не надо! «В многой мудрости много печали» — я полностью согласен с этим великим утверждением!» Слыша косвенную критику в свой адрес, Ярослав только улыбался и неизменно повторял: «Лодырь ты, Сэм, и болтун хороший!»
Сейчас урок, преподанный Алиэ, не пошёл менестрелю на пользу.
