Мысль о поездке в Америку не на шутку увлекла его. В порыве творческого вдохновения Семён уже представлял, как белый пароход везёт его к дальним неведомым берегам, где он — Сэм великолепный! — бесстрашно освобождает молодых суицидников от злых чар «ведьминой болезни».
— Туда самолётом добираются, — еле слышно заметил Итиль.
Занятый своими мыслями менестрель не обратил на эту фразу внимания, но Лас насторожился: снова Ярослав вёл какой-то отвлечённый внутренний диалог, далёкий от общего разговора. Наверняка он смог бы ответить на главный вопрос, интересующий сейчас Назара. Но как спросить? «Ты ведь знаешь, к чему это красное солнце! — думал эльфёнок, пристально глядя на друга. — Тогда почему молчишь? Отчего мне так тревожно, может, ты тоже это знаешь? И как спросить, чтобы ты мне ответил?» Итиль едва заметно вздрогнул. На мгновение их взгляды встретились, и Лас почувствовал, как лёгкий неприятный озноб пробежал по его спине. Ярослав отвёл глаза, звёздные искры в них погасли, и Назар облегчённо вздохнул: минутное наваждение растаяло. «Знает!» — только и успел подумать эльфёнок, прежде чем на него обрушился шквал вопросов менестреля.
— Лас, а ты бы поехал в Америку? К больным? Помощь оказывать?
— Не знаю, Сэм. Я в своих силах не уверен. Зачем ехать, если не сможешь ничего изменить?
— А если тебе Руа скажет или Фроди, что ты великий чародей? Им-то ты веришь?
— Им верю, — подтвердил Назар, но тут же с сомнением покачал головой. — Да только ведь не всё в нашем мире подчиняется власти волшебников! К тому же мне с трояком по логике никогда в супергерои не выбиться.
Наташа звонко рассмеялась. Семён вздохнул обречённо:
— Никто не хочет поддержать мой творческий порыв! — пожаловался он. — А ты, Ярик? Скажи, рванул бы в Америку? Помнится, ты рассказывал, что у твоего дяди в Бостоне пассия живёт?
Ярослав, улыбаясь, кивнул:
— Живёт. Звонит иногда, доводит дядю Валеру до истерики своей ревностью. Я теперь понимаю, почему он не хочет в Америку возвращаться. Но вообще-то Кейт добрая, и ко мне хорошо относится.
— Вот! — Семён многозначительно поднял брови. — Значит, жильё у тебя будет не казённое. Интересно, чем они там питаются?
— Фаст-фуд, в основном, — ответил Итиль небрежно.
Менестрель усмехнулся.
— Жрут что попало, а потом болеют. Вот тебе и корни всякого суицида… Зато какое приключение! Только представьте: белый пароход, лихо рассекающий голубые волны Атлантики. Чайки, дельфины…
— Акулы, — подсказала Алиэ.
Оторопевший на мгновение от столь практического вмешательства Семён вдруг рассмеялся:
— Нет, акул не будет. Давай так: далёкий берег Заокраинного Запада становится ближе. И наш белый пароход, несущий на борту бесстрашных воинов — освободителей от неведомой болезни, торжественно встречают стайки дельфинов. Не знаю, правда, водятся ли там дельфины? Но пусть будут ради такого случая… Крики белых чаек раздаются повсюду, птицы летят за нами, вьются вокруг судна. Их голоса протяжны и прекрасны. Белые крылья отливают серебром на фоне ярко-голубого неба. А потом вечер, закат. Не такой, конечно, как здесь… Берег в огнях всё ближе, но вокруг ещё много моря и неба в звёздной россыпи. И вот наконец мы ступаем на незнакомый берег чудесной земли, воспетой в легендах, и… Итиль, ты чего?
Лицо Ярослава действительно вдруг сделалось белым, словно крылья чаек, придуманных Сэмом. Юный принц стоял, прислонившись к стволу старой липы и, запрокинув голову, пристально вглядывался в небо, туда, где мерцали первые звёзды. Закат почти угас, парк окутали густые, уютные сумерки. Поймав на себе вопросительные взгляды друзей, Итиль попытался улыбнуться.
— Ничего, — ответил он тихо. — Просто… я бы поехал в Америку.
И, не прощаясь, побрёл в глубину тёмной аллеи. Растерянные эльфы с недоумением смотрели ему вслед, не решаясь ни окликнуть, ни броситься вдогонку. Лас украдкой вздохнул: перед его мысленным взором всё ещё стояло красное солнце и синее море, а крики чаек из воображаемой дали слышались протяжными и прекрасными.
3
Принц сумеречных эльфов бесцельно бродил по тёмному парку. Мысли и предчувствия, долго тлевшие в самой глубине его души, словно прогоревшие, но не остывшие ещё угли, сегодня взметнулись разом, оглушили своей внезапно осознанной ясностью. Всё сводилось к тому, что лететь в Америку должен именно он. Несомненно, узнав о «ведьминой болезни» Руаэллин и Фроди не останутся в стороне. Они, конечно, попытаются остановить волну суицида. Как? Итиль не мог и не хотел ничего предполагать: волшебники живут и думают иначе; наверняка они уже выработали какую-то стратегию. Но Ярослав давал клятву верности Фроди, потому он не вправе оставить её сейчас, в минуты опасности. Точно так же, как и она не может не призвать его на служение. Они связаны клятвой! И это уже не игра…
Сегодня, в огненном закате, разлитом над городом, он видел свою кровь, вытекшую до последней капли. Как это будет? Когда? Во имя чего? Какая разница… «Я рыцарь, — думал Итиль, чувствуя, как ледяной озноб обдаёт его изнутри, — значит, буду сражаться. Только бы скорее! Без долгих прощаний… Одно твоё слово, Фроди, и я немедленно отправлюсь в путь! Вещие Пряхи уже сплели нити наших судеб — можно ли изменить предначертанное?»
Сэм всё верно угадал… Он часто сердцем чувствует то, чего объяснить не в силах. Такой искренний, преданный, настоящий. Но всё-таки в эльфов менестрель только играет. Даже отчаянная любовь его — любовь эдайн, а не Перворожденных. Он не слышит мыслей Фроди так, как слышит их Итиль. Сэм… Свободный певец, не связанный обетами, живущий одним днём и следующий порывам своего сумасшедшего сердца… Как расстаться с ним?
Море, чайки… Дальний берег в огнях… Нет, Семён, всё намного проще: суета аэропорта, самолёт. И горечь воспоминаний, смертоносным ядом вливающаяся в сердце. Не будет рядом прекрасных глаз Алиэ, их ясная голубизна растворится в небе. Её жаркий шёпот не отгонит тяжёлых мыслей, тихая песня не навеет волшебных снов. Им предстоит разлука. Надолго ли? Возможно, навсегда… Ярослав невесело усмехнулся. «Сэм бы сейчас поднял меня на смех, — подумал он. — Да и Лас удивился бы: подумаешь, разлука! Полгода в Америке. А я просто боюсь одиночества. Как глупо! И признаться в этом нет сил…»
Итиль давно уже бежал, задыхаясь, чувствуя, как горят в груди невысказанные мысли и невыплаканные слёзы. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его слабым. В глубине парка, куда не проникал свет с главных аллей, было темно и безлюдно. Ясное звёздное небо скрывали густые кроны деревьев, незнакомые тропинки спутывались под ногами, уводя всё дальше и дальше от плеска реки и людских голосов.
«Истина и чистота — это твой девиз, эльфёнок! Пожалуй, ты смог бы меня понять, ведь ты так же клялся Руа, как я — Фроди. Ты сильный, очень сильный — и отважный. Если бы из всех, кого я люблю, рядом остался только ты, одиночество не казалось бы таким безысходным. Если бы выпало нам сражаться вместе, я стал бы твоим ангелом-хранителем — за эти годы жрица научила меня многому! Ты так смотрел сегодня, Лас… Знаю, ждал и не решился спросить. Ты получишь ответ! Сам всё увидишь», — лихорадочно думал юный принц, почти ощупью пробираясь по тёмной аллее. Как неистово колотится сердце! Что же ты медлишь, Фроди? Одно слово… Только одно слово…
Впереди приветливо замигал жёлтый огонёк, и Итиль с разбегу вылетел на ярко освещённый пятачок моста. По обе стороны невысоких перил колыхалась блестящая водная гладь. Птичье озеро! Громко гоготали, хлопая крыльями, потревоженные гуси, в небо взвилась стайка уток, криком оглашая окрестности. А в небольшом кругу света, который отбрасывал на воду ближайший фонарь, не обращая внимания на общий гам и суматоху, спокойно покачивался на воде чёрный лебедь. Схватившись за перила и судорожно хватая ртом воздух, Ярослав без сил опустился на деревянный настил моста. Он не мог оторвать зачарованного взгляда от царственной птицы — это был знак, и принц сумеречных эльфов понял его.
4
Проводив Алиэ и Сэма до остановки, Лас отправился домой пешком. Смутная тревога, зародившаяся в его душе ещё на закате, сейчас всё сильнее накатывала изнутри штормовыми волнами, билась о невидимую преграду и таяла, оставляя на пути отступления клочья пены — обрывки образов и предчувствий.
Причин для волнения вроде бы не было. Даже то, что Итиль ушёл столь поспешно, не слишком удивило друзей: он и раньше в самый разгар веселья убегал куда-нибудь один, чтобы поговорить со звёздами. Но сегодня всё было не так. Глядя вслед растворяющемуся в тёмной аллее лучнику, Алиэ взволнованно прошептала:
— Что-то случится скоро… Я чувствую. Он никогда таким не был!
Семён предложил проводить её. Наташа только растерянно кивнула. Но чуткое сердце Ласа уловило в этом мимолётном диалоге самое важное, несказанное. Потому эльфёнок деликатно оставил Сэма и Алиэ, догадываясь, о чём, или вернее, о ком, будет их разговор.
Домой Назар вернулся к полуночи. Его никто не встречал: папа уже третий день был в командировке, а мама, баюкая сестрёнок, наверное, сама уснула вместе с ними. Наскоро поужинав, эльфёнок поднялся к себе. На душе было нехорошо. Образ алого солнечного диска, медленно плывущего сквозь розовую дымку, никак не шёл из головы. Итиль, наверное, многое понял, глядя на этот закат… Что он знает?
Лас вздохнул, в который раз за сегодняшний вечер убедившись в своей неспособности к адекватной оценке ситуации. Но сдаваться эльфёнок не собирался. «Ладно, — решил он наконец. — Пойдём другим путём».
В нижнем ящике письменного стола, в коробке из-под печенья «октябрьское» жили детские воспоминания. Сейчас, в свете новой, яркой жизни, все они как-то отдалились, выцвели, став похожими на эти чёрно-белые фотографии. Назар долго, с отсутствующей улыбкой перебирал старые снимки, пока в его руках не оказалась маленькая карточка — та самая, ради которой он достал всю коробку. С фотографии глядело круглое весёлое личико, похожее на мордочку комнатного зверька. Чёрные, совершенно непрозрачные глаза. Алые ленточки в длинных цыганских косах… Более не в силах сопротивляться нахлынувшей волне ощущений, Лас решительно поднялся. Положив фото своей детской подружки в нагрудный карман куртки, он потихоньку выбрался из дома и зашагал к остановке, где ещё можно было поймать маршрутное такси, идущее в сторону центра.
На людном и шумном, несмотря на ночное время, центральном перекрёстке Лас ненадолго задержался: отсюда хорошо просматривался единственный в городе элитный дом с двухэтажными квартирами. Это была модная новостройка, очень красивая как снаружи, так и внутри. Квартиры в ней стоили бешеных денег. Но поскольку Назару всё равно был больше по душе собственный коттедж в тихом районе на окраине, в этот дом он обычно заходил без надлежащего почтения. Отыскав с перекрёстка знакомые окна, Лас удовлетворённо кивнул: в них было темно. «Подожду на улице», — решил он и зашагал по направлению к новостройке.
Не желая тревожить консьержку в столь поздний час, давая тем самым повод к настойчивым расспросам и ненужным разговорам, Назар устроился на одной из лавочек так, чтобы свет фонаря падал прямо на него, и погрузился в созерцание разноцветных огней перекрёстка. Ночной город завораживал, населяя сердце незнакомыми образами, которые вспыхивали и, подобно стёклышкам калейдоскопа, плавно перетекали один в другой. За этой игрой можно было следить бесконечно…
— Лас? Что ты тут делаешь?
Эльфёнок открыл глаза. Сколько же времени прошло? Рядом с ним сидел Итиль, его лицо по-прежнему покрывала неестественная бледность, а всегда аккуратно причёсанные волосы растрепались. Но глаза друга блестели вполне живым, хотя немного лихорадочным блеском, и голос был спокоен. Лас улыбнулся про себя.
— Убедиться хотел, что с тобой всё в порядке, — сказал он, стараясь придать голосу выражение небрежной беспечности. — Ну, пока, что ли? Я пошёл.
И Назар поднялся, намереваясь отправиться домой. Итилю, верно, сейчас не до него…
— Постой! — Ярослав настойчиво потянул его за рукав, усаживая обратно. — Ты спросить меня хотел сегодня… Про закат, да?
Ласу показалось, что он даже дышать перестал, боясь спугнуть открывающуюся тайну. Вдруг Итиль передумает? Но внезапно сознание его осветилось одной догадкой, вспыхнувшей, словно молния.
— Я же никому не говорил, — удивлённо вытаращив глаза, проговорил он хриплым, срывающимся шёпотом. — Ты читаешь мысли?!
Великий лучник едва слышно рассмеялся:
— Нет, просто ты громко думаешь! — однако тут же снова стал серьёзен. — Ты мне доверяешь, Лас?
Эльфёнок только махнул рукой, не считая нужным отвечать. Глупый вопрос! Конечно, доверяет! Но Итиль был настойчив:
— Не так. Жизнь свою смог бы мне доверить?
Где-то в глубине существа Назара, на самой грани подсознания, зашевелилось странное чувство. Он не смог подобрать названия, но отметил, что оно не было неприятным. Словно искра мелькнула, словно сверкнула падающая звезда… а он не успел загадать желание!
— Зачем спрашиваешь? Знаешь ведь, я за тобой хоть к чёрту на рога полезу! А что, всё так серьёзно?
Итиль молча взял его за руку и заглянул в глаза. Ласу вдруг показалось, будто время и пространство вокруг расступаются. Нет уже огней перекрёстка, есть только выжженная, горькая степь — серая, пыльная. На губах противный привкус соли — не слёзы, не кровь, а словно морской воды наглотался. Вдалеке — костры, костры и безумные, исступлённые выкрики, сумасшедшие пляски в темноте. На чёрном небе ни звёздочки. Нет луны. Да и не ночь вокруг! Солнце никогда не освещало этих горьких, выжженных пустошей, по которым ему предстоит дойти до самого края, до пламени костров, и даже дальше — через пламя до криков боли, до ужаса, до самого НИЧТО.
Эльфёнок задрожал и отпрянул. Ощущения были реальными, но словно размытыми. То, что отражается в зеркале Галадриэль, не всегда правда… Помнится, однажды летом он уже видел это, или слышал песню? Да, да, всё было так!.. Только тогда он спал, а сейчас… лучше бы вообще ничего не знать!
В мою чашу льётся вода
Из кувшина цвета зари.
Что откроет тебе Звезда? —
Не противься судьбе, смотри!
Жуткая равнина исчезла, на него глядели печальные глаза рыцаря. Белый камень сверкал в серебряном венце, выхватывая из темноты узоры лунных рун на сером плаще. Рыцарь молчал, и невозможно было угадать, о чём он думает.
— Итиль, это — Мордор? Я не хочу туда! Не хочу!!!
Лас не сразу понял, что бьётся в руках друга и кричит вполне по-настоящему. Наваждение рассеивалось медленно. «Что будет с теми, кто попытается изменить предначертанное?» — это была последняя фраза, услышанная на грани видения. Ощущения таяли, и эльфёнок постепенно успокаивался, приходя в себя.
— Уф-ф! Что это было? — наконец спросил он.
Итиль сидел, откинувшись на спинку скамейки, скрестив руки на груди и устремив взор в ночное небо с едва видимыми отсюда звёздными точками.
— Ты сам сказал — Мордор, — пожал он плечами. — Только где? Меня эти костры давно преследуют, словно бы я сам в них горю… Но хуже всего, что дальше них ничего не видно.
Эльфёнок замотал головой, пытаясь вытрясти из памяти остатки кошмара.
— Держись, Итиль, прорвёмся! — сказал он, стараясь унять нервную дрожь. — Это сегодняшнее солнце, да?
— Туда самолётом добираются, — еле слышно заметил Итиль.
Занятый своими мыслями менестрель не обратил на эту фразу внимания, но Лас насторожился: снова Ярослав вёл какой-то отвлечённый внутренний диалог, далёкий от общего разговора. Наверняка он смог бы ответить на главный вопрос, интересующий сейчас Назара. Но как спросить? «Ты ведь знаешь, к чему это красное солнце! — думал эльфёнок, пристально глядя на друга. — Тогда почему молчишь? Отчего мне так тревожно, может, ты тоже это знаешь? И как спросить, чтобы ты мне ответил?» Итиль едва заметно вздрогнул. На мгновение их взгляды встретились, и Лас почувствовал, как лёгкий неприятный озноб пробежал по его спине. Ярослав отвёл глаза, звёздные искры в них погасли, и Назар облегчённо вздохнул: минутное наваждение растаяло. «Знает!» — только и успел подумать эльфёнок, прежде чем на него обрушился шквал вопросов менестреля.
— Лас, а ты бы поехал в Америку? К больным? Помощь оказывать?
— Не знаю, Сэм. Я в своих силах не уверен. Зачем ехать, если не сможешь ничего изменить?
— А если тебе Руа скажет или Фроди, что ты великий чародей? Им-то ты веришь?
— Им верю, — подтвердил Назар, но тут же с сомнением покачал головой. — Да только ведь не всё в нашем мире подчиняется власти волшебников! К тому же мне с трояком по логике никогда в супергерои не выбиться.
Наташа звонко рассмеялась. Семён вздохнул обречённо:
— Никто не хочет поддержать мой творческий порыв! — пожаловался он. — А ты, Ярик? Скажи, рванул бы в Америку? Помнится, ты рассказывал, что у твоего дяди в Бостоне пассия живёт?
Ярослав, улыбаясь, кивнул:
— Живёт. Звонит иногда, доводит дядю Валеру до истерики своей ревностью. Я теперь понимаю, почему он не хочет в Америку возвращаться. Но вообще-то Кейт добрая, и ко мне хорошо относится.
— Вот! — Семён многозначительно поднял брови. — Значит, жильё у тебя будет не казённое. Интересно, чем они там питаются?
— Фаст-фуд, в основном, — ответил Итиль небрежно.
Менестрель усмехнулся.
— Жрут что попало, а потом болеют. Вот тебе и корни всякого суицида… Зато какое приключение! Только представьте: белый пароход, лихо рассекающий голубые волны Атлантики. Чайки, дельфины…
— Акулы, — подсказала Алиэ.
Оторопевший на мгновение от столь практического вмешательства Семён вдруг рассмеялся:
— Нет, акул не будет. Давай так: далёкий берег Заокраинного Запада становится ближе. И наш белый пароход, несущий на борту бесстрашных воинов — освободителей от неведомой болезни, торжественно встречают стайки дельфинов. Не знаю, правда, водятся ли там дельфины? Но пусть будут ради такого случая… Крики белых чаек раздаются повсюду, птицы летят за нами, вьются вокруг судна. Их голоса протяжны и прекрасны. Белые крылья отливают серебром на фоне ярко-голубого неба. А потом вечер, закат. Не такой, конечно, как здесь… Берег в огнях всё ближе, но вокруг ещё много моря и неба в звёздной россыпи. И вот наконец мы ступаем на незнакомый берег чудесной земли, воспетой в легендах, и… Итиль, ты чего?
Лицо Ярослава действительно вдруг сделалось белым, словно крылья чаек, придуманных Сэмом. Юный принц стоял, прислонившись к стволу старой липы и, запрокинув голову, пристально вглядывался в небо, туда, где мерцали первые звёзды. Закат почти угас, парк окутали густые, уютные сумерки. Поймав на себе вопросительные взгляды друзей, Итиль попытался улыбнуться.
— Ничего, — ответил он тихо. — Просто… я бы поехал в Америку.
И, не прощаясь, побрёл в глубину тёмной аллеи. Растерянные эльфы с недоумением смотрели ему вслед, не решаясь ни окликнуть, ни броситься вдогонку. Лас украдкой вздохнул: перед его мысленным взором всё ещё стояло красное солнце и синее море, а крики чаек из воображаемой дали слышались протяжными и прекрасными.
3
Принц сумеречных эльфов бесцельно бродил по тёмному парку. Мысли и предчувствия, долго тлевшие в самой глубине его души, словно прогоревшие, но не остывшие ещё угли, сегодня взметнулись разом, оглушили своей внезапно осознанной ясностью. Всё сводилось к тому, что лететь в Америку должен именно он. Несомненно, узнав о «ведьминой болезни» Руаэллин и Фроди не останутся в стороне. Они, конечно, попытаются остановить волну суицида. Как? Итиль не мог и не хотел ничего предполагать: волшебники живут и думают иначе; наверняка они уже выработали какую-то стратегию. Но Ярослав давал клятву верности Фроди, потому он не вправе оставить её сейчас, в минуты опасности. Точно так же, как и она не может не призвать его на служение. Они связаны клятвой! И это уже не игра…
Сегодня, в огненном закате, разлитом над городом, он видел свою кровь, вытекшую до последней капли. Как это будет? Когда? Во имя чего? Какая разница… «Я рыцарь, — думал Итиль, чувствуя, как ледяной озноб обдаёт его изнутри, — значит, буду сражаться. Только бы скорее! Без долгих прощаний… Одно твоё слово, Фроди, и я немедленно отправлюсь в путь! Вещие Пряхи уже сплели нити наших судеб — можно ли изменить предначертанное?»
Сэм всё верно угадал… Он часто сердцем чувствует то, чего объяснить не в силах. Такой искренний, преданный, настоящий. Но всё-таки в эльфов менестрель только играет. Даже отчаянная любовь его — любовь эдайн, а не Перворожденных. Он не слышит мыслей Фроди так, как слышит их Итиль. Сэм… Свободный певец, не связанный обетами, живущий одним днём и следующий порывам своего сумасшедшего сердца… Как расстаться с ним?
Море, чайки… Дальний берег в огнях… Нет, Семён, всё намного проще: суета аэропорта, самолёт. И горечь воспоминаний, смертоносным ядом вливающаяся в сердце. Не будет рядом прекрасных глаз Алиэ, их ясная голубизна растворится в небе. Её жаркий шёпот не отгонит тяжёлых мыслей, тихая песня не навеет волшебных снов. Им предстоит разлука. Надолго ли? Возможно, навсегда… Ярослав невесело усмехнулся. «Сэм бы сейчас поднял меня на смех, — подумал он. — Да и Лас удивился бы: подумаешь, разлука! Полгода в Америке. А я просто боюсь одиночества. Как глупо! И признаться в этом нет сил…»
Итиль давно уже бежал, задыхаясь, чувствуя, как горят в груди невысказанные мысли и невыплаканные слёзы. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его слабым. В глубине парка, куда не проникал свет с главных аллей, было темно и безлюдно. Ясное звёздное небо скрывали густые кроны деревьев, незнакомые тропинки спутывались под ногами, уводя всё дальше и дальше от плеска реки и людских голосов.
«Истина и чистота — это твой девиз, эльфёнок! Пожалуй, ты смог бы меня понять, ведь ты так же клялся Руа, как я — Фроди. Ты сильный, очень сильный — и отважный. Если бы из всех, кого я люблю, рядом остался только ты, одиночество не казалось бы таким безысходным. Если бы выпало нам сражаться вместе, я стал бы твоим ангелом-хранителем — за эти годы жрица научила меня многому! Ты так смотрел сегодня, Лас… Знаю, ждал и не решился спросить. Ты получишь ответ! Сам всё увидишь», — лихорадочно думал юный принц, почти ощупью пробираясь по тёмной аллее. Как неистово колотится сердце! Что же ты медлишь, Фроди? Одно слово… Только одно слово…
Впереди приветливо замигал жёлтый огонёк, и Итиль с разбегу вылетел на ярко освещённый пятачок моста. По обе стороны невысоких перил колыхалась блестящая водная гладь. Птичье озеро! Громко гоготали, хлопая крыльями, потревоженные гуси, в небо взвилась стайка уток, криком оглашая окрестности. А в небольшом кругу света, который отбрасывал на воду ближайший фонарь, не обращая внимания на общий гам и суматоху, спокойно покачивался на воде чёрный лебедь. Схватившись за перила и судорожно хватая ртом воздух, Ярослав без сил опустился на деревянный настил моста. Он не мог оторвать зачарованного взгляда от царственной птицы — это был знак, и принц сумеречных эльфов понял его.
4
Проводив Алиэ и Сэма до остановки, Лас отправился домой пешком. Смутная тревога, зародившаяся в его душе ещё на закате, сейчас всё сильнее накатывала изнутри штормовыми волнами, билась о невидимую преграду и таяла, оставляя на пути отступления клочья пены — обрывки образов и предчувствий.
Причин для волнения вроде бы не было. Даже то, что Итиль ушёл столь поспешно, не слишком удивило друзей: он и раньше в самый разгар веселья убегал куда-нибудь один, чтобы поговорить со звёздами. Но сегодня всё было не так. Глядя вслед растворяющемуся в тёмной аллее лучнику, Алиэ взволнованно прошептала:
— Что-то случится скоро… Я чувствую. Он никогда таким не был!
Семён предложил проводить её. Наташа только растерянно кивнула. Но чуткое сердце Ласа уловило в этом мимолётном диалоге самое важное, несказанное. Потому эльфёнок деликатно оставил Сэма и Алиэ, догадываясь, о чём, или вернее, о ком, будет их разговор.
Домой Назар вернулся к полуночи. Его никто не встречал: папа уже третий день был в командировке, а мама, баюкая сестрёнок, наверное, сама уснула вместе с ними. Наскоро поужинав, эльфёнок поднялся к себе. На душе было нехорошо. Образ алого солнечного диска, медленно плывущего сквозь розовую дымку, никак не шёл из головы. Итиль, наверное, многое понял, глядя на этот закат… Что он знает?
Лас вздохнул, в который раз за сегодняшний вечер убедившись в своей неспособности к адекватной оценке ситуации. Но сдаваться эльфёнок не собирался. «Ладно, — решил он наконец. — Пойдём другим путём».
В нижнем ящике письменного стола, в коробке из-под печенья «октябрьское» жили детские воспоминания. Сейчас, в свете новой, яркой жизни, все они как-то отдалились, выцвели, став похожими на эти чёрно-белые фотографии. Назар долго, с отсутствующей улыбкой перебирал старые снимки, пока в его руках не оказалась маленькая карточка — та самая, ради которой он достал всю коробку. С фотографии глядело круглое весёлое личико, похожее на мордочку комнатного зверька. Чёрные, совершенно непрозрачные глаза. Алые ленточки в длинных цыганских косах… Более не в силах сопротивляться нахлынувшей волне ощущений, Лас решительно поднялся. Положив фото своей детской подружки в нагрудный карман куртки, он потихоньку выбрался из дома и зашагал к остановке, где ещё можно было поймать маршрутное такси, идущее в сторону центра.
На людном и шумном, несмотря на ночное время, центральном перекрёстке Лас ненадолго задержался: отсюда хорошо просматривался единственный в городе элитный дом с двухэтажными квартирами. Это была модная новостройка, очень красивая как снаружи, так и внутри. Квартиры в ней стоили бешеных денег. Но поскольку Назару всё равно был больше по душе собственный коттедж в тихом районе на окраине, в этот дом он обычно заходил без надлежащего почтения. Отыскав с перекрёстка знакомые окна, Лас удовлетворённо кивнул: в них было темно. «Подожду на улице», — решил он и зашагал по направлению к новостройке.
Не желая тревожить консьержку в столь поздний час, давая тем самым повод к настойчивым расспросам и ненужным разговорам, Назар устроился на одной из лавочек так, чтобы свет фонаря падал прямо на него, и погрузился в созерцание разноцветных огней перекрёстка. Ночной город завораживал, населяя сердце незнакомыми образами, которые вспыхивали и, подобно стёклышкам калейдоскопа, плавно перетекали один в другой. За этой игрой можно было следить бесконечно…
— Лас? Что ты тут делаешь?
Эльфёнок открыл глаза. Сколько же времени прошло? Рядом с ним сидел Итиль, его лицо по-прежнему покрывала неестественная бледность, а всегда аккуратно причёсанные волосы растрепались. Но глаза друга блестели вполне живым, хотя немного лихорадочным блеском, и голос был спокоен. Лас улыбнулся про себя.
— Убедиться хотел, что с тобой всё в порядке, — сказал он, стараясь придать голосу выражение небрежной беспечности. — Ну, пока, что ли? Я пошёл.
И Назар поднялся, намереваясь отправиться домой. Итилю, верно, сейчас не до него…
— Постой! — Ярослав настойчиво потянул его за рукав, усаживая обратно. — Ты спросить меня хотел сегодня… Про закат, да?
Ласу показалось, что он даже дышать перестал, боясь спугнуть открывающуюся тайну. Вдруг Итиль передумает? Но внезапно сознание его осветилось одной догадкой, вспыхнувшей, словно молния.
— Я же никому не говорил, — удивлённо вытаращив глаза, проговорил он хриплым, срывающимся шёпотом. — Ты читаешь мысли?!
Великий лучник едва слышно рассмеялся:
— Нет, просто ты громко думаешь! — однако тут же снова стал серьёзен. — Ты мне доверяешь, Лас?
Эльфёнок только махнул рукой, не считая нужным отвечать. Глупый вопрос! Конечно, доверяет! Но Итиль был настойчив:
— Не так. Жизнь свою смог бы мне доверить?
Где-то в глубине существа Назара, на самой грани подсознания, зашевелилось странное чувство. Он не смог подобрать названия, но отметил, что оно не было неприятным. Словно искра мелькнула, словно сверкнула падающая звезда… а он не успел загадать желание!
— Зачем спрашиваешь? Знаешь ведь, я за тобой хоть к чёрту на рога полезу! А что, всё так серьёзно?
Итиль молча взял его за руку и заглянул в глаза. Ласу вдруг показалось, будто время и пространство вокруг расступаются. Нет уже огней перекрёстка, есть только выжженная, горькая степь — серая, пыльная. На губах противный привкус соли — не слёзы, не кровь, а словно морской воды наглотался. Вдалеке — костры, костры и безумные, исступлённые выкрики, сумасшедшие пляски в темноте. На чёрном небе ни звёздочки. Нет луны. Да и не ночь вокруг! Солнце никогда не освещало этих горьких, выжженных пустошей, по которым ему предстоит дойти до самого края, до пламени костров, и даже дальше — через пламя до криков боли, до ужаса, до самого НИЧТО.
Эльфёнок задрожал и отпрянул. Ощущения были реальными, но словно размытыми. То, что отражается в зеркале Галадриэль, не всегда правда… Помнится, однажды летом он уже видел это, или слышал песню? Да, да, всё было так!.. Только тогда он спал, а сейчас… лучше бы вообще ничего не знать!
В мою чашу льётся вода
Из кувшина цвета зари.
Что откроет тебе Звезда? —
Не противься судьбе, смотри!
Жуткая равнина исчезла, на него глядели печальные глаза рыцаря. Белый камень сверкал в серебряном венце, выхватывая из темноты узоры лунных рун на сером плаще. Рыцарь молчал, и невозможно было угадать, о чём он думает.
— Итиль, это — Мордор? Я не хочу туда! Не хочу!!!
Лас не сразу понял, что бьётся в руках друга и кричит вполне по-настоящему. Наваждение рассеивалось медленно. «Что будет с теми, кто попытается изменить предначертанное?» — это была последняя фраза, услышанная на грани видения. Ощущения таяли, и эльфёнок постепенно успокаивался, приходя в себя.
— Уф-ф! Что это было? — наконец спросил он.
Итиль сидел, откинувшись на спинку скамейки, скрестив руки на груди и устремив взор в ночное небо с едва видимыми отсюда звёздными точками.
— Ты сам сказал — Мордор, — пожал он плечами. — Только где? Меня эти костры давно преследуют, словно бы я сам в них горю… Но хуже всего, что дальше них ничего не видно.
Эльфёнок замотал головой, пытаясь вытрясти из памяти остатки кошмара.
— Держись, Итиль, прорвёмся! — сказал он, стараясь унять нервную дрожь. — Это сегодняшнее солнце, да?
