***
Черной бесконечной ночью, минуя погруженные во тьму северные полустанки, из Края Полярных морей прибежал в Москву закоптелый пассажирский поезд.
Когда он замер возле перрона, над столицей забрезжил рассвет. Пассажиры, выбиравшиеся из дверей вагонов, были сонными. Их измучило непредвиденно затянувшееся путешествие.
Когда поезд выехал с конечной станции - небольшого городка на севере России - в одной из точек его маршрута случилась катастрофа. Состав с цистернами столкнулся лоб в лоб с дизельной дрезиной. Цистерны повалились на бок, загорелись.
Это было «узкое» место железнодорожной системы. Чтобы объехать его, надо сделать крюк в несколько сотен километров.
Десятки поездов застряли на своих маршрутах. Тот, что подкатил к вокзалу, должен был прибыть в столицу еще вчера.
В одном из его купе в Москву приехал тот самый человек с чрезвычайно прямой спиной. Фамилия этого человека - Таборский. Правда, в последнее время Иннокентию Таборскому приходилось называться другими именами - он скрывался от правосудия.
Перед глазами Таборского все еще стояла станция, на которой они остановились примерно два часа назад. На ней их поезду пришлось задержаться на непредвиденных тридцать минут.
Из окна купе Иннокентия виднелся вагон другого поезда, - в отличие от поезда Таборского, он прибыл на эту станцию давно и был загнан на крайний путь подальше от маленького вокзала. Предназначался для перевозки заключенных.
Дверь того вагона находилась с той его стороны, что была не видна Таборскому. Но сбоку торчал «автозак». Виднелись солдаты с автоматами. Мелькали выбиравшиеся из вагона, чтобы тут же забраться в тюремный грузовик, заключенные.
Картина произвела на Иннокентия тяжкое впечатление. В «столыпине» он прежде не путешествовал, но тюремный опыт у Таборского был. Страшные воспоминания!
Тюрьмы Таборский боялся больше смерти. Такое чудовищное, неизгладимое впечатление она на него произвела.
При виде вагона, перевозившего заключенных, воспоминания о ней ожили. Впрочем, они никогда не оставляли его надолго.
Это случилось в молодости. Он был арестован по делу о мошенничестве при получении кредитов. Дело вскоре закрыли, Таборского выпустили. Но за неполных четверо суток, что провел в следственном изоляторе, Иннокентий испытал такой животный ужас перед тюремными реалиями, что в дальнейшем, стоило ему услышать где-нибудь слово «тюрьма», на лицо падала тень, настроение портилось. Он становился раздражительным. Одна мысль сверлила мозг в такие минуты: «Господи, только бы не попасть туда снова!»
Но он занимался такими делами, при которых вероятность очутиться за решеткой существовала постоянно.
И рад бы найти спокойное занятие. Но доходы, к которым привык, могли обеспечить Таборскому лишь его нынешние дела.
***
Иннокентий хорошо знал Жору-Людоеда, был его партнером в некоторых делах.
Жора-Людоед не разбирался в коммерции. Не умел вложить добытые деньги.Таборский выгодно размещал средства Людоеда. Вместо него и для него регистрировал коммерческие предприятия, следил за их работой, назначал людей. Контролировал по указке Жоры работу управляющих некоторых прибыльных столичных компаний. Большую часть доходов, само собой, отдавал Жоре. Но не забывал и о себе.
Людоед презирал занятия бизнесом. Если и удавалось Жоре путем угроз и вымогательства завладеть какими-нибудь ценными активами, предпочитал побыстрее продать их, а деньги поместить в надежное место: в тайник, сейф какого-нибудь особняка или в банковскую ячейку.
Таборский и в этих случаях получал, разумеется, немало. Но ему-то хотелось размаха! Стать настоящим крупным бизнесменом, - пусть и имеющим за своей спиной криминального «шефа»!
С Жорой-Людоедом такая карьера невозможна.
«Почему Жора считает бизнес делом, недостойным воровского звания? - размышлял Таборский. - Недаром его считают человеком странным, чуть ли не психбольным... И вот такая личность - мой единственный «козырь». И то - бывший! Если б не он - я был бы лишь владельцем нескольких фирм, балансирующих на грани банкротства, злостным неплательщиком налогов, махинатором и комбинатором...»
Настроение Таборского, и без того подавленное, стало просто ужасным. Все прежние его провинности перед законом - ерунда по сравнению с историей, в которую в последний месяц угодил благодаря все тому же Людоеду.
Глава третья.
МОДА НА ТЕАТР
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Впечатлительный школьник уже было опять начал думать про «Трафальгарское сражение», самодельную раму для него, будущий успех художника-мариниста, но вдруг, вдогонку, еще разик представил, как только что держал дверь и при этом не испытывал совершенно никаких болезненных чувств из-за проходившего через нее богатого человека с удивительно прямой спиной.
«Странно!» – подумал впечатлительный школьник.
То, что человек обладал большими деньгами, не произвело на впечатлительного школьника никакого яркого впечатления. Он не отнес его к «заговорщикам».
«Нет, действительно, странно!» – впечатлительный школьник даже хмыкнул.В гардеробе он оказался следующим по очереди за человеком с удивительно прямой спиной. Впечатлительный школьник с наслаждением снял с себя куцонькую куртчонку. Вот когда ему стало полегче: ведь свитерок на впечатлительном школьнике был ему вполне по размеру, даже немного великоват.
Впечатлительный школьник краем уха расслышал, как гардеробщица говорит человеку с удивительно прямой спиной:
– Купила, все, Таборский, как ты велел. Твой букетик за приполком у меня стоит, вот!.. С тебя, значит, пятьсот долларов. Уж не знала, как и сказать… Но ты же сам велел денег не жалеть… Как мне денег не жалеть?.. Я ведь, в отличие от тебя, Таборский, к ним не привычная…
Впечатлительный школьник поразился: букет должен был быть очень шикарным, если он стоил целых пятьсот долларов!
– Вы себе-то накиньте,– добродушно проговорил Таборский. – Пусть будет шестьсот.
– Ой, да что ты! Я уже накинула вообще-то! – ответила гардеробщица неестественно жеманясь, отчего ее сморщенное личико приобрело комичное выражение. – Ну, уж если ты, Таборский, настаиваешь: шестьсот, так шестьсот!
Таборский, ничуть не огорчившись из-за того, что гардеробщица, похоже, вела себя с ним не совсем честно, полез во внутренний карман пиджака, но бумажник застрял в кармане, и Таборский принялся с усилием его оттуда вытаскивать.
К тому времени за завистливым школьником уже пристроились в очередь к гардеробу еще два человека. Наконец гардеробщица взяла его куртчонку.
Таборский, чертыхаясь, уронил на пол позолоченную, инкрустированную бриллиантами шариковую ручку, которую только что извлек из кармана.
– Чертов карман: слишком узок для моего бумажника! – самодовольно проговорил он и взглянул на гардеробщицу, явно ожидая прочитать на ее лице восхищение его туго набитой «мошной».
Тут же, вслед за ручкой, он выронил из кармана на пол еще и несколько сложенных вчетверо листов бумаги с какими-то записями и пять или шесть банкнот по пятьсот евро. Впечатлительный школьник, обернувшись, заметил, что взгляды, которые стоявшие в очереди люди бросали на обладателя плотно набитого бумажника, полны раздражения, а вовсе не восхищения его «богатством».
– Плотно я его сегодня набил!– сказал про бумажник Таборский и хохотнул. Стало ясно, что он пьян.
Гардеробщица сварливым голосом прикрикнула на него:
– Отошел бы уж лучше, Таборский, в сторонку, да там бы свое богатство тихонечко-то и вытащил!
Стоявшие в очереди к гардеробу люди стали смотреть на Таборского с нескрываемым презрением.
– Ну что, не завидуете вы мне? – пьяно хохотнул Таборский, неожиданно и прямо взглянув на людей в очереди. Как-то криво усмехнулся. – Не завидуете моим деньгам? Это плохо!
– Да презираем мы их! – с насмешкой сказал дядька, стоявший позади впечатлительного школьника в очереди. – А вам бы я, молодой человек, посоветовал протрезветь, прежде чем в театр-то приходить!
– Ладно, хватит!.. В мои молодые годы выпить чуть-чуть – не грех. И потом я уже совершенно трезв… Презирают они мои деньги… Надо же! Для чего же я тогда стараюсь?! – Таборский опять рассмеялся.
Таборский уронил на пол какую-то сложенную вчетверо бумаженцию.
Впечатлительный школьник подобрал с пола ручку и бумагу, протянул человеку с необыкновенно прямой спиной.
Таборский вытащил наконец свой бумажник из черной прекрасной кожи. Блестящий, большой, по всему было видно – туго набитый купюрами, небрежно вытащил из бумажника сразу большущую пачку денег, отсчитал шестьсот долларов, передал их гардеробщице. Та взяла их и тут же воровато посмотрела по сторонам. Очередь уже проявляла сильное и нескрываемое нетерпение.
Таборский небрежно скомкал остальные купюры и сунул их обратно в бумажник. Сделал он это крайне неловко, так что денежные билеты до половины остались торчать наружу и едва тут же не высыпались из бумажника на пол. Затем Таборский взял протянутую нервным школьником ручку и бумагу и впихнул их в узкий карман вместе с бумажником и номерком от пальто. Медленно пошел куда-то… Кажется, к двери на улицу, покурить в предбаннике – теперь следить за Таборским впечатлительному школьнику мешала колонна.
– Молодой какой, денежный, – сказали откуда-то сзади, из очереди.Впечатлительный школьник убрал свой номерок в карман, но от гардероба еще не отошел, так что продолжение разговора было ему слышно…
***
В тот день, когда Жора-Людоед и Петро отсиживались после ограбления в «однушке» и беседовали «за жизнь», Жора-Людоед сказал подельнику еще такую вещь:
- Так что деньги - это вроде бормашины, только инструмент. Но вот для добычи чего этот инструмент нужен - это вопрос очень сложный. Тут, как я думаю, существует что-то вроде моды. В каждый период времени она у людей разная. Знаешь, вот сейчас театр - не в очень большом почете. Никто туда особенно не ходит. Все фильмы из Интернета скачивают. А было время - все от этих театров с ума сходили, все норовили в них попасть, самые главные люди были актеры и режиссеры, оказаться в их компании было все равно что моему стоматологу пристрелить своего знакомого - главная цель жизни.
- Значит, Людоед, деньги ворам нужны, чтобы следовать моде! - вывел пьяным голосом свое заключение Петро.
- Что ж, можно и так сказать, - согласился Людоед. - И мода эта - страшная штука, потому, что она калечит. Потому, что если ты этой моде не соответствуешь, то ты как будто и не живешь вовсе, ты себя как будто ходячим мертвецом чувствуешь. И что самое страшное - никто никогда в существовании этой моды не признается. Как будто и нет ее вовсе, хотя только она и есть самое главное... К примеру, если модно кататься на велосипеде, а у тебя есть только самокат - то тебя как будто и нет вовсе. Или ты плывешь на лодке, а модно лететь на самолете, то ты тоже - вроде как живой труп...
- А кто же эту моду выдумывает? - спросил Петро.
- Люди, страшная человеческая толпа. К примеру, если мода на театр, то больше всего представителей этой толпы ты можешь встретить перед входом в театр, если мода на путешествия - то ищи эту банду модников в аэропорту... Они, падлы, сильны и влиятельны, кого угодно отравить своим ядом могут. Но никогда в том, что он есть и вся эта мода существует, не признаются. А чувствуют все это лучше всех, знаешь, кто?
Петро вопросительно вскинул брови.
- Маленькие дети, подростки и мы... воры! - ответил Жора-Людоед.
***
Жора был арестован по какому-то странному, выглядевшему «подставой» поводу. Какое-то идиотское хранение наркотиков, которые Людоед никогда не употреблял, предпочитая им алкоголь. Одновременно полиция принялась «трясти» всех, с кем Людоед был связан.
Незадолго до ареста Людоеда Таборский по его «просьбе» провернул серьезную операцию: поучаствовал в хищении из бюджета крупной суммы денег, перевел ее в заграничный банк.
При этом часть денег была в спешке (на сроках настаивал Людоед) обналичена по очень рискованной схеме. Финансовой операцией неминуемо должны были заинтересоваться проверяющие органы.
Но Иннокентию Жорой было сказано: другого выхода нет, на скорости настаивают люди из Министерства внутренних дел, с которыми Людоед имел дело. Они потом помогут выкрутиться. Начнется проверка,- спустят дело на тормозах...
Когда исполнение «схемы» оказалось в разгаре, Жору неожиданно арестовали, а за Таборским началась охота.
Иннокентий привык: все, чем он занимается, так или иначе входит в сферу интересов полиции. Все делал так, чтобы привлечь его к уголовной ответственности было невозможно.
Все проверки по делам, которые вел Табрский через свои коммерческие структуры, заканчивались ничем. Дела разваливались за отсутствием доказательств.
На этот раз оказалось по-другому. С самого начала был арестован юрист-консультант, работавший на Иннокентия. Таборский вовремя узнал о нагрянувшей в офис полиции, «залег на дно». Перестал появляться в помещениях компании, не приходил на свою московскую квартиру. Жил в доме отдыха на границе Московской области - почти в ста километрах от кольцевой дороги.
Тем временем, на все фирмы, которые были хоть как-то связаны с деятельностью Иннокентия и, само собой, Жоры-Людоеда, были проведены разгромные полицейские рейды - с изъятием документации и электронных носителей данных, с многочасовыми допросами сотрудников. Всем им, в числе других вопросов, задавали один - где находится Иннокентий Таборский?
Теперь человек с прямой спиной не сомневался: ему, а вернее, Жоре-Людоеду, который стоял за всеми его делами, объявлена тотальная война. На этот раз Иннокентию не миновать ареста, суда и длительного срока за хищения средств из госбюджета, отмывание денег, неуплату налогов и прочие экономические преступления.
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
– Знаете, это Таборский – бывший актер нашего театра. После театрального училища он играл на сцене совсем мало, потом бросил театр и теперь зашибает деньгу – организует эстрадные концерты, – затараторила гардеробщица, принимая очередное пальто у того самого дядьки, что выразил презрение к деньгам человека с удивительно прямой спиной. – Он к нам в последнее время каждый вечер приходит, смотрит на одну актрису: она совсем молоденькая, всего три месяца на театре, в сегодняшней премьере будет играть... Этот каждый раз велит мне купить для нее цветов… Наговорил тут всякой ерунды!.. Оно и понятно – выпивает постоянно, все время под хмельком. А выпьет, становится болтлив: заговаривает с каждым встречным, хвастается своими деньгами. Не ровен час, убьют его из-за этих денег какие-нибудь нехорошие люди!.. Страшно мне за него!
Впечатлительный школьник пошел от гардероба прочь. Краем глаза через дверь он увидел, что Таборский вышел на улицу и курит: клубы то ли дыма, то ли пара валили от него на морозе. До спектакля оставалась еще уйма времени.
А в вестибюле, где стоял впечатлительный школьник, прогуливалось много народа. До него доносились всевозможные восклицания и восторженные громкие фразы.
Вот он расслышал, что говорит слева от него высокая худая женщина:
– Ах!.. Мы были на прошлой премьере!.. Мы видели великого молодого актера Лассаля на прошлой премьере. Это было великолепно!..
