Мы были на прошлой премьере, и вот мы уже на новой премьере! Мы вновь будем смотреть великого Лассаля… – впечатлительный школьник успел увидеть говорившую лишь искоса, лишь краем глаза. От всей ее фигуры, от молитвенно сложенных рук исходили восторг и самозабвенное умиление.
Впечатлительному школьнику показалось, что она намеренно говорит все с эдаким-то молитвенным вдохновением и рассчитывает при этом именно на его внимание. Словно овевая его этими преувеличенными восторгами, – ведь она же понимала, что он все прекрасно слышит, – она хотела заморочить ему голову и утаить от него какую-то очень важную суть вещей, какое-то главное дело. Впечатлительный школьник тут же отошел от нее и встал в другом месте возле колонны.
Иннокентий «перепрятал» в надежное место - под полом старого полуразвалившегося деревенского дома, тайно купленного им несколько лет назад в дальнем Подмосковье на чужое имя, - огромную сумму принадлежавших Жоре-Людоеду наличных денег.
Тот тем временем сбежал из «Матросской Тишины» и, наверняка, нуждался в капитале, находившемся на попечении «придворного коммерсанта».
Таборский не стал искать встречи с Жорой. Пустился «в бега».
Исчезая из горда, Иннокентий становился недоступным как для полиции, так и для Людоеда.
«Людоед будет в ярости... - думал, уезжая из подмосковного дома отдыха, Таборский. - Если он будет».
От знакомых из «темного мира» (Жора-Людоед был не единственным знакомым Таборского среди уголовников), Иннокентий знал: ходят слухи, Людоед стал у МВД, как кость в горле. Долго на свободе ему не разгуливать.
Поначалу Таборский не испытывал сомнений, что поступил правильно, сбежав из Москвы.
Но время шло, Иннокентий начал тревожиться.
Он сидел в маленьком провинциальном городке на Севере России в снятой у хозяйки комнате и почти на выходил на улицу. Знал: долго «затворнического» образа жизни ему не выдержать. Да и насколько безопасно сидеть в этой норе?
Полиция может разыскивать его по всей России. Какое-нибудь случайное стечение обстоятельств - и все, его схватят, этапируют в Москву!
К тому же, как удалось узнать от одного знакомого из «темного мира» - звонок ему Таборский совершил со всеми мерами предосторожности - чтобы не поняли, откуда Иннокентий звонит и где скрывается - Жора-Людоед по-прежнему на свободе.
«Может, рано списал его со счетов? Поторопился!.. Жора-Людоед не простит бегства. И чем дольше я буду скрываться, тем суровее окажется расплата», - Таборский начал нервничать.
Можно было, конечно, вернуться в столицу, разыскать Жору-Людоеда или еще проще - дать Жоре самому найти Таборского. Но придется вернуть известному вору деньги. А Иннокентий уже придумал, как их потратит.
Он планировал перебраться за границу. Купить в какой-нибудь западноевропейской стране квартиру, маленький бизнес - кафе, бензоколонку или магазинчик одежды... «Это будет моя тихая гавань! А потом, когда все утрясется, можно и в Москву опять приехать. Посмотреть, какие здесь возможности», - размышлял Таборский, сидя в своей провинциальной дыре.
«Может, мне там, в Европе, заняться театральной деятельностью? Изучу язык, стану продюсировать спектакли. Приглашать известных артистов из России... Чем черт ни шутит!»
Но для того, чтобы оказаться за границей, надо было выбрать страну, получить визу, продумать, как перевести деньги в западный банк... Спешно покидая столицу, Таборский, само собой, не мог заниматься подобными приготовлениями.
В один из дней, выбравшись из квартиры в которой он скрывался в северном городке, Таборский случайно заметил на другой стороне улицы человека. Тот стоял к Иннокентию спиной, рассматривал витрину продуктового магазина.
Фигура показалась Таборскому знакомой. А занятие - разглядывание ничем не примечательной витрины - подозрительным. Таборский завернул за угол дома. Принялся следить оттуда за этим человеком.
Когда тот, наконец, отвлекся от витрины, медленным шагом двинулся по улице, Иннокентий пошел следом.
Вскоре Таборский узнал его. Вспомнил, где видел.
Однажды Иннокентий встречался с Жорой-Людоедом в ресторане. После ужина Таборский и Жора вышли из дверей заведения на улицу. Там Людоеда поджидал Жак - его приятель. С Жаком был человек, рассматривавший сегодня витрину.
Жора-Людоед по-дружески поздоровался с обоими.
«Так это человек Жоры-Людоеда! - подумал теперь Таборский. - Но что он здесь делает? Болтается без цели по городку? А может, разыскивает меня?»
С этого момента в душе Иннокентия поселился страх.
Вскоре, связавшись из своего северного городка с Москвой, Таборский от одного знакомого получил сведения: Жак настойчиво разыскивает его. Рыскает по всей Москве и вдобавок привлек к поискам других, связанных с Жорой-Людоедом, уголовников. Те были «своими» во многих районах Подмосковья...
Таборский узнал: Жаку известно о его недавнем пребывании в доме отдыха на краю Московской области. Туда уже наведывался один из уголовников - подручных Людоеда.
«А что, если они уже определили, куда я направился после пансионата? - еще сильнее встревожился Таборский. - Нет, надо возвращаться в Москву! И там готовить отъезд в Европу! Если стану терять время, меня либо арестует полиция, либо разыщут дружки Жоры».
И вот Таборский - в поезде. Катит в Москву. Что ждет его там, не знает. Надеется, что ему удастся сбежать за границу. Но это непросто. Тем более, когда тебя ищут все: и полиция, и матерые уголовники.
А если его все же арестуют?! Иннокентий панически боится даже думать о тюрьме...
«Взять, к примеру, Жору-Людоеда... Совершил столько дерзких преступлений. А в тюрьме провел... Не намного больше времени, чем я!» - размышлял Таборский.
Испытывал такой страх перед стремительно надвигавшимся на него будущим, что готов был ухватиться за любую, самую призрачную и фантастическую надежду. Сейчас эта надежда была связана с одной историей, которая относилась к Жоре-Людоеду.
«Да, время от времени Людоед попадает в тюрьму. Но каждый раз через короткий срок оказывается на свободе. В чем секрет его везения?.. Может, и в самом деле в...»
Легенду о тюремном паспорте Иннокентий услышал от одного криминального предпринимателя – его вернее обозначить как профессионального авантюриста и мошенника…
ЛЕГЕНДА О ТЮРЕМНОМ ПАСПОРТЕ
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
– Осокин мне нравился всегда… Я покорен им еще с той первой роли. Помните?! Помните?!. – спрашивал мужчина, опять-таки непонятным образом косясь именно на впечатлительного школьника, словно и он рассчитывал в своем разговоре только на него. Но этот разговор доносился уже совсем с другой стороны, от большой группы людей, которые не имели никакого отношения к той первой, высокой и худой женщине.
«Неужели и здесь тоже?!. И здесь то же самое, что на улице?!. Осокин… Вот как!.. Мне кажется, ни разу не слышал», – промелькнула мысль в голове впечатлительного школьника. Но в этот момент его сердце еще не начинало бешено стучать. Чуточка спокойствия, которой он был обязан мечтам о своем «Трафальгарском сражении», еще оставалась в нем. Но хватить ее могло лишь совсем ненадолго.
– Но что бы я не пришел на премьеру?! Чтобы не засвидетельствовал своего почтения?!. Нет, Осокин – молодец!.. Появись этот спектакль пять лет тому назад, он бы был никому не нужен. Нет худа без добра! – говорил своей юной спутнице какой-то изысканно одетый мужчина справа. – Нет худа… Осокин… – дальше все очень бессвязно, неразличимо, перебиваемо шарканьем ног по ковровой дорожке, голосами, возгласами… Но все так же восторженно и без доли сомнения. Точно только для того, чтобы произвести страшное впечатление на нервного школьника.
Но нервному школьнику было неясно для чего и почему они так все старались?!
«Чушь!.. Дрянь!.. Эти восторги – чушь и дрянь… Но не могут же они быть пьяные?! И все сразу?!. Но тогда, в трезвом уме, чего ради можно так умиляться и восторгаться этими актерами?!. Что же говорящие – пьяные что ли?!.»
– Играет с колес… Лассаль… Осокин… Великолепно!.. Я с вами не согласен… Мартынов лучше… Он мог бы в этой роли лучше… Мартынов – гений!.. Десять лет – «кушать подано»… Какой талант!.. Ничтожество!.. Это Осокин гений!.. Да бросьте вы, они все прекрасны здесь!.. Нет уж, дудки!.. – уже было трудно различить, кто и откуда говорил, кругом были красивые лица, великолепные наряды, шик, феерическое впечатление. Точно на впечатлительного школьника враз обрушили все умное, блестящее, яркое, красивое и восторженное, что можно было собрать в этот вечер с целой Москвы: лица, наряды, разговоры… Да как обрушили – с вдохновенной силой, с исступлением!
Впечатлительный школьник было начал прогуливаться в фойе театра кругами, но вскоре остановился, окончательно пораженный тем, как разом раскраснелись, как были восторженны и возбуждены находившиеся вместе с ним в этом небольшом помещении люди, словно теперь был какой-то невероятный момент, когда экспромтом праздновалось всеобщее неожиданное везение: будто несколько минут тому назад что-то такое вдруг совершилось, что всем сразу стало очень хорошо. Вмиг все мозги ополоснуло неожиданным восторгом. Неужели же все это случилось только потому, что он, впечатлительный школьник, появился в этом фойе и теперь растерянно стоял на его середине, не зная, куда деть себя, свои руки, ноги?!.
Впечатлительный школьник и рад был бы не поверить этому предположению, но он до сих пор не избавился от своих недавних подозрений насчет заговора на улице перед театром, и у него вновь появилось сильное ощущение, что и здесь его пытаются одурачить. Здесь он опять был в роли того самого единственного зрителя, которого всем этим спектаклем и надо было обмануть, на которого-то и было рассчитано происходившее здесь действо!
Тут впечатлительный школьник отчетливо почувствовал: на него действует некое странное, судорожное напряжение, висевшее в воздухе. И оно действует не только на него. О, нет, не может быть!..
Не может быть, чтобы здесь всем угрожала какая-то опасность!.. Но есть же, есть же это тягостное, гробовое чувство, которое так и витает в воздухе среди смеющихся лиц, среди тяжелых портьер и золоченых банкеток, среди буфетного шампанского и шумных, возбужденных возгласов!.. Тяжко! Тяжко и неспокойно… Хоть и смех кругом, хоть и возбуждение – радость эта мимолетна, она только на какие-то краткие миги, только на секунды! Точно люди, прогуливающиеся в фойе театра, норовят одним рывком отскочить на шаг в сторону от охватывающего их ужаса. Находящимся сейчас в театре людям тяжко и неспокойно. Но именно от того, что это так, самое большое напряжение и самая величайшая опасность грозят именно ему - впечатлительному школьнику!.. Ему, а не кому-то другому, не им! Только впечатлительный школьник может оказаться здесь самой слабой жертвой, самой легкой добычей… И кругом – эти разговоры, бесконечные разговоры об актерах, кругом эти висящие на стенах актерские портреты, которые словно взяли все фойе в окружение. Взгляни направо – актерский портрет, посмотри налево – тоже портрет актера!.. Там – театральная афиша, здесь вот – рекламный плакат: лица актеров, их имена, названия спектаклей… Взвинченная торжественность, яркий свет люстр, стены – одно сплошное красное марево. Все это словно тонкой, мучительной струйкой выдавливало из впечатлительного школьника костный мозг, голова у него уже начинала болеть и кружиться, перед глазами прыгали мушки – это был уже не просто заговор, а покушение на здоровье и на саму жизнь. Еще немного – и ему уже будет не выдержать!.. Какие-то страшные, непривычные, прежде никогда с ним не случавшиеся слабость и неуверенность расплющивали его. Должно быть, это было с похмелья… Должно быть, это явилось следствием недосыпания…
– Откуда ты такой дикарь?! Откуда ты, господи?!. – вдруг раздалось у впечатлительного школьника за спиной.
– Что?! – он резко, кажется, даже крутанувшись на каблуках, обернулся. Теперь он тоже был изрядно взвинчен и возбужден. Он вздрагивал от громких звуков.
Под галереей актерских фотопортретов прислонилась к стене пожилая женщина, ее седые волосы были завиты в кудряшки. В руках у нее была пачка театральных буклетов, которыми она торговала, как это обычно бывает в театрах перед спектаклями.
Буклетов у нее никто не покупал, и лицо у нее было уставшее и недоброе. Фигура пожилой женщины была напряжена, а поза, в которой она стояла, – неестественна: она выставила вперед правую ногу и по-балетному вывернула наружу стопу. Странно, откуда она здесь такая взялась?!. А впрочем, чего же тут было странного?.. Но впечатлительный школьник все же подумал, что пожилая женщина работает здесь чуть ли не первый день и, скорее всего, скоро из театра уволится. – Вот такая мысль, возникшая вроде бы не из чего, ни к чему не относившаяся и ни на какие выводы не наталкивавшая, появилась в его голове.
– Значит, тебе никто не объяснил, что сюда надо приходить в нарядных штанах?.. А ты в чем пришел? Посмотри, что на тебе надето!.. Где ты взял эти короткие портки?!. Ты разве не слышал, что театр – это церковь искусства?! Ты слышал такое выражение, глупый дикарь? – спросила продававшая театральные буклеты пожилая женщина у впечатлительного школьника.
- Но значит, это – иконы?! – отчего-то вдруг испытав приступ необъяснимого, едва ли не медвежьего страха тем не менее произнес впечатлительный школьник, и пальцем показал на фотопортреты актеров. От этого собственного жеста он испугался еще сильнее.
– Иконы! – уверенно и резко ответила ему пожилая женщина.
– А что же вы мой портрет здесь не повесили? – спросил впечатлительный школьник неожиданно для себя самого.
–Актеры на портретах многого в жизни добились. А ты – нет… – ответила пожилая женщина, продававшая театральные буклеты.
– Как же вы можете так говорить?.. Вы же не знаете, кто я. Может, я добьюсь в своей жизни даже большего, чем эти актеришки на портретах!.. – обиделся впечатлительный школьник. – Да, правильно, все дело именно в этом: вы же не знаете, чего я еще добьюсь! Я ведь еще школьник… Я ведь не могу чего-нибудь добиваться, пока я еще школьник, – добавил он.
Но на пожилую женщину с театральными буклетами в руках его слова не произвели ровным счетом никакого впечатления.
– К театру, к ярким театральным профессиям ты никогда не будешь иметь отношения! Никогда!.. Достаточно один раз взглянуть на тебя, чтобы это стало совершенно ясно, – отчеканила она. При этом в ее голосе звучала нержавеющая сталь.
Ох, как она заблуждалась!.. Впрочем, к театральным профессиям Сергей Кузнецов и в самом деле никакого отношения иметь не будет. Что же касается театра - будет в его жизни участие в самом необыкновенном в мире самодеятельном театральном коллективе «Хорин» - вот там нынешний нервный школьник будет и актером, и режиссером, и сочинителем монологов.
– Ах вот как?!. - воскликнул он теперь - Но почему, когда вы говорите про жизненные достижения, вы имеете в виду только лишь один театр и актеров?! Так нельзя!– Впечатлительный школьник чувствовал себя так, словно продавщица буклетов приперла его к стене, и с мгновения на мгновение ему настанет конец. Хотя, спроси его в тот момент, в чем этот конец будет выражаться, – он бы не смог ответить.
Впечатлительному школьнику показалось, что она намеренно говорит все с эдаким-то молитвенным вдохновением и рассчитывает при этом именно на его внимание. Словно овевая его этими преувеличенными восторгами, – ведь она же понимала, что он все прекрасно слышит, – она хотела заморочить ему голову и утаить от него какую-то очень важную суть вещей, какое-то главное дело. Впечатлительный школьник тут же отошел от нее и встал в другом месте возле колонны.
***
Иннокентий «перепрятал» в надежное место - под полом старого полуразвалившегося деревенского дома, тайно купленного им несколько лет назад в дальнем Подмосковье на чужое имя, - огромную сумму принадлежавших Жоре-Людоеду наличных денег.
Тот тем временем сбежал из «Матросской Тишины» и, наверняка, нуждался в капитале, находившемся на попечении «придворного коммерсанта».
Таборский не стал искать встречи с Жорой. Пустился «в бега».
Исчезая из горда, Иннокентий становился недоступным как для полиции, так и для Людоеда.
«Людоед будет в ярости... - думал, уезжая из подмосковного дома отдыха, Таборский. - Если он будет».
От знакомых из «темного мира» (Жора-Людоед был не единственным знакомым Таборского среди уголовников), Иннокентий знал: ходят слухи, Людоед стал у МВД, как кость в горле. Долго на свободе ему не разгуливать.
Поначалу Таборский не испытывал сомнений, что поступил правильно, сбежав из Москвы.
Но время шло, Иннокентий начал тревожиться.
Он сидел в маленьком провинциальном городке на Севере России в снятой у хозяйки комнате и почти на выходил на улицу. Знал: долго «затворнического» образа жизни ему не выдержать. Да и насколько безопасно сидеть в этой норе?
Полиция может разыскивать его по всей России. Какое-нибудь случайное стечение обстоятельств - и все, его схватят, этапируют в Москву!
К тому же, как удалось узнать от одного знакомого из «темного мира» - звонок ему Таборский совершил со всеми мерами предосторожности - чтобы не поняли, откуда Иннокентий звонит и где скрывается - Жора-Людоед по-прежнему на свободе.
«Может, рано списал его со счетов? Поторопился!.. Жора-Людоед не простит бегства. И чем дольше я буду скрываться, тем суровее окажется расплата», - Таборский начал нервничать.
Можно было, конечно, вернуться в столицу, разыскать Жору-Людоеда или еще проще - дать Жоре самому найти Таборского. Но придется вернуть известному вору деньги. А Иннокентий уже придумал, как их потратит.
Он планировал перебраться за границу. Купить в какой-нибудь западноевропейской стране квартиру, маленький бизнес - кафе, бензоколонку или магазинчик одежды... «Это будет моя тихая гавань! А потом, когда все утрясется, можно и в Москву опять приехать. Посмотреть, какие здесь возможности», - размышлял Таборский, сидя в своей провинциальной дыре.
«Может, мне там, в Европе, заняться театральной деятельностью? Изучу язык, стану продюсировать спектакли. Приглашать известных артистов из России... Чем черт ни шутит!»
Но для того, чтобы оказаться за границей, надо было выбрать страну, получить визу, продумать, как перевести деньги в западный банк... Спешно покидая столицу, Таборский, само собой, не мог заниматься подобными приготовлениями.
В один из дней, выбравшись из квартиры в которой он скрывался в северном городке, Таборский случайно заметил на другой стороне улицы человека. Тот стоял к Иннокентию спиной, рассматривал витрину продуктового магазина.
Фигура показалась Таборскому знакомой. А занятие - разглядывание ничем не примечательной витрины - подозрительным. Таборский завернул за угол дома. Принялся следить оттуда за этим человеком.
Когда тот, наконец, отвлекся от витрины, медленным шагом двинулся по улице, Иннокентий пошел следом.
Вскоре Таборский узнал его. Вспомнил, где видел.
Однажды Иннокентий встречался с Жорой-Людоедом в ресторане. После ужина Таборский и Жора вышли из дверей заведения на улицу. Там Людоеда поджидал Жак - его приятель. С Жаком был человек, рассматривавший сегодня витрину.
Жора-Людоед по-дружески поздоровался с обоими.
«Так это человек Жоры-Людоеда! - подумал теперь Таборский. - Но что он здесь делает? Болтается без цели по городку? А может, разыскивает меня?»
С этого момента в душе Иннокентия поселился страх.
Вскоре, связавшись из своего северного городка с Москвой, Таборский от одного знакомого получил сведения: Жак настойчиво разыскивает его. Рыскает по всей Москве и вдобавок привлек к поискам других, связанных с Жорой-Людоедом, уголовников. Те были «своими» во многих районах Подмосковья...
Таборский узнал: Жаку известно о его недавнем пребывании в доме отдыха на краю Московской области. Туда уже наведывался один из уголовников - подручных Людоеда.
«А что, если они уже определили, куда я направился после пансионата? - еще сильнее встревожился Таборский. - Нет, надо возвращаться в Москву! И там готовить отъезд в Европу! Если стану терять время, меня либо арестует полиция, либо разыщут дружки Жоры».
И вот Таборский - в поезде. Катит в Москву. Что ждет его там, не знает. Надеется, что ему удастся сбежать за границу. Но это непросто. Тем более, когда тебя ищут все: и полиция, и матерые уголовники.
А если его все же арестуют?! Иннокентий панически боится даже думать о тюрьме...
«Взять, к примеру, Жору-Людоеда... Совершил столько дерзких преступлений. А в тюрьме провел... Не намного больше времени, чем я!» - размышлял Таборский.
Испытывал такой страх перед стремительно надвигавшимся на него будущим, что готов был ухватиться за любую, самую призрачную и фантастическую надежду. Сейчас эта надежда была связана с одной историей, которая относилась к Жоре-Людоеду.
«Да, время от времени Людоед попадает в тюрьму. Но каждый раз через короткий срок оказывается на свободе. В чем секрет его везения?.. Может, и в самом деле в...»
***
Легенду о тюремном паспорте Иннокентий услышал от одного криминального предпринимателя – его вернее обозначить как профессионального авантюриста и мошенника…
Глава четвертая.
ЛЕГЕНДА О ТЮРЕМНОМ ПАСПОРТЕ
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
– Осокин мне нравился всегда… Я покорен им еще с той первой роли. Помните?! Помните?!. – спрашивал мужчина, опять-таки непонятным образом косясь именно на впечатлительного школьника, словно и он рассчитывал в своем разговоре только на него. Но этот разговор доносился уже совсем с другой стороны, от большой группы людей, которые не имели никакого отношения к той первой, высокой и худой женщине.
«Неужели и здесь тоже?!. И здесь то же самое, что на улице?!. Осокин… Вот как!.. Мне кажется, ни разу не слышал», – промелькнула мысль в голове впечатлительного школьника. Но в этот момент его сердце еще не начинало бешено стучать. Чуточка спокойствия, которой он был обязан мечтам о своем «Трафальгарском сражении», еще оставалась в нем. Но хватить ее могло лишь совсем ненадолго.
– Но что бы я не пришел на премьеру?! Чтобы не засвидетельствовал своего почтения?!. Нет, Осокин – молодец!.. Появись этот спектакль пять лет тому назад, он бы был никому не нужен. Нет худа без добра! – говорил своей юной спутнице какой-то изысканно одетый мужчина справа. – Нет худа… Осокин… – дальше все очень бессвязно, неразличимо, перебиваемо шарканьем ног по ковровой дорожке, голосами, возгласами… Но все так же восторженно и без доли сомнения. Точно только для того, чтобы произвести страшное впечатление на нервного школьника.
Но нервному школьнику было неясно для чего и почему они так все старались?!
«Чушь!.. Дрянь!.. Эти восторги – чушь и дрянь… Но не могут же они быть пьяные?! И все сразу?!. Но тогда, в трезвом уме, чего ради можно так умиляться и восторгаться этими актерами?!. Что же говорящие – пьяные что ли?!.»
– Играет с колес… Лассаль… Осокин… Великолепно!.. Я с вами не согласен… Мартынов лучше… Он мог бы в этой роли лучше… Мартынов – гений!.. Десять лет – «кушать подано»… Какой талант!.. Ничтожество!.. Это Осокин гений!.. Да бросьте вы, они все прекрасны здесь!.. Нет уж, дудки!.. – уже было трудно различить, кто и откуда говорил, кругом были красивые лица, великолепные наряды, шик, феерическое впечатление. Точно на впечатлительного школьника враз обрушили все умное, блестящее, яркое, красивое и восторженное, что можно было собрать в этот вечер с целой Москвы: лица, наряды, разговоры… Да как обрушили – с вдохновенной силой, с исступлением!
Впечатлительный школьник было начал прогуливаться в фойе театра кругами, но вскоре остановился, окончательно пораженный тем, как разом раскраснелись, как были восторженны и возбуждены находившиеся вместе с ним в этом небольшом помещении люди, словно теперь был какой-то невероятный момент, когда экспромтом праздновалось всеобщее неожиданное везение: будто несколько минут тому назад что-то такое вдруг совершилось, что всем сразу стало очень хорошо. Вмиг все мозги ополоснуло неожиданным восторгом. Неужели же все это случилось только потому, что он, впечатлительный школьник, появился в этом фойе и теперь растерянно стоял на его середине, не зная, куда деть себя, свои руки, ноги?!.
Впечатлительный школьник и рад был бы не поверить этому предположению, но он до сих пор не избавился от своих недавних подозрений насчет заговора на улице перед театром, и у него вновь появилось сильное ощущение, что и здесь его пытаются одурачить. Здесь он опять был в роли того самого единственного зрителя, которого всем этим спектаклем и надо было обмануть, на которого-то и было рассчитано происходившее здесь действо!
Тут впечатлительный школьник отчетливо почувствовал: на него действует некое странное, судорожное напряжение, висевшее в воздухе. И оно действует не только на него. О, нет, не может быть!..
Не может быть, чтобы здесь всем угрожала какая-то опасность!.. Но есть же, есть же это тягостное, гробовое чувство, которое так и витает в воздухе среди смеющихся лиц, среди тяжелых портьер и золоченых банкеток, среди буфетного шампанского и шумных, возбужденных возгласов!.. Тяжко! Тяжко и неспокойно… Хоть и смех кругом, хоть и возбуждение – радость эта мимолетна, она только на какие-то краткие миги, только на секунды! Точно люди, прогуливающиеся в фойе театра, норовят одним рывком отскочить на шаг в сторону от охватывающего их ужаса. Находящимся сейчас в театре людям тяжко и неспокойно. Но именно от того, что это так, самое большое напряжение и самая величайшая опасность грозят именно ему - впечатлительному школьнику!.. Ему, а не кому-то другому, не им! Только впечатлительный школьник может оказаться здесь самой слабой жертвой, самой легкой добычей… И кругом – эти разговоры, бесконечные разговоры об актерах, кругом эти висящие на стенах актерские портреты, которые словно взяли все фойе в окружение. Взгляни направо – актерский портрет, посмотри налево – тоже портрет актера!.. Там – театральная афиша, здесь вот – рекламный плакат: лица актеров, их имена, названия спектаклей… Взвинченная торжественность, яркий свет люстр, стены – одно сплошное красное марево. Все это словно тонкой, мучительной струйкой выдавливало из впечатлительного школьника костный мозг, голова у него уже начинала болеть и кружиться, перед глазами прыгали мушки – это был уже не просто заговор, а покушение на здоровье и на саму жизнь. Еще немного – и ему уже будет не выдержать!.. Какие-то страшные, непривычные, прежде никогда с ним не случавшиеся слабость и неуверенность расплющивали его. Должно быть, это было с похмелья… Должно быть, это явилось следствием недосыпания…
– Откуда ты такой дикарь?! Откуда ты, господи?!. – вдруг раздалось у впечатлительного школьника за спиной.
– Что?! – он резко, кажется, даже крутанувшись на каблуках, обернулся. Теперь он тоже был изрядно взвинчен и возбужден. Он вздрагивал от громких звуков.
Под галереей актерских фотопортретов прислонилась к стене пожилая женщина, ее седые волосы были завиты в кудряшки. В руках у нее была пачка театральных буклетов, которыми она торговала, как это обычно бывает в театрах перед спектаклями.
Буклетов у нее никто не покупал, и лицо у нее было уставшее и недоброе. Фигура пожилой женщины была напряжена, а поза, в которой она стояла, – неестественна: она выставила вперед правую ногу и по-балетному вывернула наружу стопу. Странно, откуда она здесь такая взялась?!. А впрочем, чего же тут было странного?.. Но впечатлительный школьник все же подумал, что пожилая женщина работает здесь чуть ли не первый день и, скорее всего, скоро из театра уволится. – Вот такая мысль, возникшая вроде бы не из чего, ни к чему не относившаяся и ни на какие выводы не наталкивавшая, появилась в его голове.
– Значит, тебе никто не объяснил, что сюда надо приходить в нарядных штанах?.. А ты в чем пришел? Посмотри, что на тебе надето!.. Где ты взял эти короткие портки?!. Ты разве не слышал, что театр – это церковь искусства?! Ты слышал такое выражение, глупый дикарь? – спросила продававшая театральные буклеты пожилая женщина у впечатлительного школьника.
- Но значит, это – иконы?! – отчего-то вдруг испытав приступ необъяснимого, едва ли не медвежьего страха тем не менее произнес впечатлительный школьник, и пальцем показал на фотопортреты актеров. От этого собственного жеста он испугался еще сильнее.
– Иконы! – уверенно и резко ответила ему пожилая женщина.
– А что же вы мой портрет здесь не повесили? – спросил впечатлительный школьник неожиданно для себя самого.
–Актеры на портретах многого в жизни добились. А ты – нет… – ответила пожилая женщина, продававшая театральные буклеты.
– Как же вы можете так говорить?.. Вы же не знаете, кто я. Может, я добьюсь в своей жизни даже большего, чем эти актеришки на портретах!.. – обиделся впечатлительный школьник. – Да, правильно, все дело именно в этом: вы же не знаете, чего я еще добьюсь! Я ведь еще школьник… Я ведь не могу чего-нибудь добиваться, пока я еще школьник, – добавил он.
Но на пожилую женщину с театральными буклетами в руках его слова не произвели ровным счетом никакого впечатления.
– К театру, к ярким театральным профессиям ты никогда не будешь иметь отношения! Никогда!.. Достаточно один раз взглянуть на тебя, чтобы это стало совершенно ясно, – отчеканила она. При этом в ее голосе звучала нержавеющая сталь.
Ох, как она заблуждалась!.. Впрочем, к театральным профессиям Сергей Кузнецов и в самом деле никакого отношения иметь не будет. Что же касается театра - будет в его жизни участие в самом необыкновенном в мире самодеятельном театральном коллективе «Хорин» - вот там нынешний нервный школьник будет и актером, и режиссером, и сочинителем монологов.
– Ах вот как?!. - воскликнул он теперь - Но почему, когда вы говорите про жизненные достижения, вы имеете в виду только лишь один театр и актеров?! Так нельзя!– Впечатлительный школьник чувствовал себя так, словно продавщица буклетов приперла его к стене, и с мгновения на мгновение ему настанет конец. Хотя, спроси его в тот момент, в чем этот конец будет выражаться, – он бы не смог ответить.
