– Здесь, в театре, творят люди модной профессии, – пожилая женщина продолжала поучать впечатлительного школьника.
– Это курточки бывают модные и немодные! – возразил он ей. – А профессии не делятся на модные и не модные.
– Делятся, очень даже делятся! – продавщица буклетов оставалась невозмутима. – Чуешь здешнюю, театральную атмосферу?.. Тебя здесь развлекают, учат, делают мудрее… И делают это необыкновенно ярко, прекрасно. Так что не будь дураком – расслабься и наслаждайся. Не суетись, тебя все равно обманут. А обманутому зрителишке ничего делать не надо – оденься покрасивше, притащись в театр и смотри пьесу. Кстати, у тебя есть такой костюмчик… Ну знаешь, наверное, такой вот… Сейчас модно такие носить… Ах, да что у тебя спрашивать, наверняка, у тебя нет такого костюмчика!.. Советую тебе – наслаждайся актерами. Внимательно смотри на них. Особенность в их модной профессии следующая: в их модной профессии одной работой, одним трудолюбием ничего не добьешься. Кстати, я тоже отрицаю тупой монотонный труд. Например, такой, как продажа буклетов… Так вот, в модной актерской профессии нужно, кроме трудолюбия, еще кое-что… Я бы даже сказала не кроме, а вместо трудолюбия!.. Что конкретно? Никто не знает!.. Ха-ха!.. Наверное, талант, внешние данные, везение, связи… Ха-ха!. Какой же ты все-таки дикарь и какие на тебе ужасные штаны!.. Нет, у тебя никогда не будет модной профессии.
Беседа Жоры-Людоеда и Петро в «однушке», в которой они отсиживались после ограбления продолжалась.
- Мода эта давит страшно! - разглагольствовал Жора-Людоед. - Взрослые ей сопротивляться не могут. Они уже слишком подавлены и раздавлены жизнью, чтобы еще иметь силы моде этой ползучей сопротивляться.
- Кто же ей может что-нибудь противопоставить? - спросил Петро.
- Я бы сказал, что только подростки, - ответил Жора. - Потому, что дети - слишком маленькие чтобы тут что-то сделать, а у подростков уже есть какая-то сила, хоть какое-то, но понимание... Но только ведь подростки они тоже - слабаки, и все делают бестолково и не так, как надо... Так что и из их войны с модой получается всегда одна лишь глупость, чушь и неудача...
- А мы, воры, когда-нибудь с модой боремся? - спросил Петро.
- Никогда! Мы ей только следуем! - уверенно ответил Жора-Людоед. - Мы и ворами-то только для того, можно сказать, становимся, чтобы моде следовать.
- Нет ни у кого, Петро, в этом мире силы, чтобы такой страшной колдунье, как мода, что-либо противопоставить, воевать с ней! - сказал Людоед. - Всех своих противников эта мода унизит и убьет. Победит ее только другая мода. Моду на театр убьет мода на кино, моду на кино - мода на автомобили, моду на автомобили - мода на какие-нибудь прогулки на байдарке!..
- Чушь ты несешь, Жора! - проговорил Петро. - Ну какие еще, к чертовой матери, прогулки на байдарке!
- Такие, что если их нет, предпочтешь удавиться, а не жить дальше!.. Вот такие никчемные и никому не нужные прогулки на байдарке, про которые вслух, тем не менее, никто никогда не говорит.
- А ты уверен, что они нас не остановят дальше? – спросил Таборский сидевшего за рулем человека. Это был его приятель, известный в «узких кругах» коммерсант Гога.
- Да как они нас остановят? Кого? Станут тормозить все черные «Мерседесы»? Таких в Москве полно. Номер у меня грязный. Не то, что ночью, днем-то не прочитаешь.
Меньше минуты назад «Мерседес» сделал поворот с набережной на неширокую улочку, которая вела вверх, - в сторону центрального проспекта.
Улочка убегала в сторону моста, из под которого они выезжали. В момент поворота большая ее часть была у них за спиной.
Время - позднее. Машин на набережной мало. Подъехав к светофору, Гога, не дожидаясь зеленого, рванул на красный. Они благополучно пересекли полосу встречного движения, поехали к проспекту. И только тут Гога и Таборский, сидевший на переднем пассажирском кресле «Мерседеса», увидели справа у обочины - где-то посередине между съездом на набережную и пересечением с проспектом, - полицейский автомобиль. Рядом с ним - два сотрудника в форме с жезлами дорожно-постовой службы.
Оттуда, где стояли полицейские, прекрасно виден перекресток, который «Мерседес» проехал в нарушение правил. Сейчас остановят!
Гога - рисковый человек, - свернул, не доезжая полицейских, в арку большого дома.
«Мерседес» поехал вдоль подъездов.
- С другой стороны двора обязательно есть выезд. Попадем на какую-нибудь улочку... - Гога не мог разогнаться: двор дома, напоминавшего очертаниями букву «П», заставлен автомобилями. Того и гляди заденешь! Большую часть двора занимала просторная детская площадка.
Они проехали вдоль всего дома, но выезда со двора не нашли. Пришлось возвращаться к арке.
- Ничего, повернем обратно на набережную. Те полицейские давно забыли про нас, - пробормотал Гога.
- Ах, черт! Вот они! – вскричал Таборский. Он выбросил правую руку вперед, показывая пальцем туда, где из-за гаража, чей силуэт расплывался темным пятном посреди слабо освещенного двора, медленно выкатывалась белая машина. Она двигалась с погашенными фарами.
«Думают, мы не обратили на них внимания», - понял Иннокентий.
Гога резко надавил на педаль тормоза. Затем переключил рычаг «автомата» - коробки передач – на задний ход. Стремительно перекинул ногу на педаль газа. Двинул машину назад. Выкрутил руль – «Мерседес» понесся по полутемному двору прочь от полицейских.
Прежде, чем полицейский автомобиль развернулся и поехал обратно к арке, «Мерседес», обогнув по кругу всю детскую площадку, подкатил к ней с другой стороны. При этом Гога лишь чудом не задел ни одной припаркованной во дворе машины.
Выезд из двора - свободен. Между аркой и полицейским автомобилем съезжал с высокого тротуара большой джип. Он перегораживал узкую дорожку наискосок, по-прежнему оставаясь одним колесом на тротуаре...
«Мерседес» стремительно проскочил через арку.
- Эх, везет нам сегодня! – воскликнул Гога, едва они покатили по широкому, прекрасно освещенному проспекту. - Не иначе...
Гога осекся на полуслове, объезжая два столкнувшихся автомобиля, которые перегородили полосу движения.
- Что, Гога? Что, «не иначе»?! – нервно воскликнул Таборский.
Иннокентий чувствовал: сейчас его приятель заговорит про то, о чем обмолвился несколькими фразами, пока сидели в ресторане. Оттуда сейчас катили в один загородный дом - присоединиться к собиравшейся команде картежников.
То, о чем заговорил Гога в ресторане, показалось Иннокентию невероятно интересным. Как-то оно очень наложилось на страх, который Таборский испытывал в последнее время.
А больше всего в жизни Иннокентий боялся тюрьмы! Больше Жоры-Людоеда. Сильнее смерти.
Когда сидели в ресторане, Гога упомянул счастливую способность Жоры-Людоеда избегать казенного дома. Обмолвился и о том, что, по мнению некоторых людей из «темного мира», делало Людоеда везучим человеком.
Но тут к их столику подошел Гогин старый знакомый, - случайно оказался в этом ресторане одновременно с ними. Поприветствовал Гогу, отозвал его в небольшой холл, расположенный возле ресторанного гардероба.
Гоги не было минут двадцать. Вернувшись, был мрачен, некоторое время сидел за столом молча.
Потом, словно пытаясь подавить в себе неприятные ощущения, выпил подряд три рюмки водки, принялся рассказывать анекдоты. К удачливости Людоеда больше не возвращался.
То, что им повезло, и они спасались от полиции, заставило Гогу заговорить на эту тему опять.
- Не иначе, тюремный паспорт перекочевал от Жоры-Людоеда к тебе. Если бы ты сейчас мне в этом признался, я бы поверил. Если бы не этот джип... Сейчас бы мусора над нами покуражились. Прав-то у меня нет... К тому же, сколько я выпил? Бутылку, больше? - Гога расхохотался. - Веришь, нет: совершенно не чувствую себя пьяным... Я ведь могу выпить литр водки и через два часа быть совершенно трезвым.
Таборский нервным движением извлек из кармана пачку сигарет «Муратти», вытащил одну. Прикурил от пьезозажигалки.
- Гога, брось врать!.. Расскажи лучше, что это за тюремный паспорт? - Таборский выпустил изо рта струйку белого дыма. – Никак не могу понять, о чем идет речь.
- А ни о чем. Якобы тюремный паспорт помогает избежать тюрьмы... Ты, Иннокентий, боишься тюрьмы. Все про тебя это говорят. Странно, такими делами занимаешься... Первый раз встречаю среди нас такого человека! - Гога захохотал. - Не обижайся, Иннокентий, я тебя понимаю... Ты странный тип, как и твой Жора-Людоед. Только у него есть защита.
- Что ты несешь! - Таборский сделал несколько глубоких затяжек, неожиданно закашлялся. Нажав на кнопочку на подлокотнике двери, опустил боковое стекло на десяток сантиметров, выбросил сигарету. - Какая защита? В чушь какую-то поверили? Откуда он взялся, этот тюремный паспорт?!
- Не знаю, говорят, принадлежал первому в мире вору в законе. Вор этот был бывшим священником. И паспорт этот - намоленный. Оттого в нем особая сила! - Тон у Гоги был веселый, словно бы вся эта история – нечто несерьезное, над чем можно только посмеяться.
Они мчались по широкой улице...
Таборский думал о том, что «волшебный» способ избавиться от страха перед тюрьмой – иметь всегда гарантию, что быстро выйдет оттуда, даже если попадет за ее стены, - ему бы не помешал.
«А почему бы такому способу не существовать на самом деле? - продолжал размышлять Таборский. – Ведь люди прошлого верили в волшебство. Может, оно есть? Кто знает? Должна же быть какая-то разгадка у невероятной удачливости Жоры-Людоеда!»
За свою долгую карьеру вора Жора-Людоед попадал в тюрьму не раз. И всегда оставался за решеткой не больше двух недель. Дело, по которому был арестован, разваливалось...
«Может, тюремный паспорт - не только легенда?- задумался Таборский. - Может, это тайный знак, мандат воровского мира?.. Перед тем, у кого он есть, отчего-то в страхе отступают все - даже мусора, а свидетелей по его делам кто-то заставляет менять показания...»
ГЛАВНЫЕ ЗАГОВОРЩИКИ
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Впечатлительный школьник пытался вставить в ее тираду хоть слово, но, кажется, продавщицу буклетов уже было невозможно остановить. Она все говорила и говорила:
– Многие люди хотят пальцем дырку в столе провертеть, упорством взять, усидчивостью. А это сейчас самое презираемое. Я, например, сейчас восторгаюсь одной лишь модной актерской профессией. Актеры не тратят время на тупой монотонный труд, от которого, лично у меня, через пять минут начинается аллергия. Этот чертов монотонный труд не дает в яркой актерской профессии никакого эффекта. Для успеха в яркой актерской профессии нужен не занудный труд, а что-то другое. Что именно – точно никто не знает. Ха-ха!.. Я сейчас пью таблетки от аллергии. Одна таблетка – и нет аллергии, и все время хорошее настроение. Лично я восторгаюсь актерами. Все остальные люди имеют совсем немодные профессии. Все у них хуже. И сама жизнь – тоже хуже. Ты – дурак!.. Ты, судя по всему, не умеешь наслаждаться театром.
Впечатлительный школьник все-таки оборвал пожилую женщину – он начал говорить, не дожидаясь пока она закончит свою речь. Впечатлительный школьник говорил с жаром, с силой понимания, которое вдруг ему открылось:
– Но значит, вы не станете восторгаться успехом в той немодной профессии, где добиться чего-нибудь можно только одной лишь монотонной, самой каторжной, самой ломовой работой?! В той немодной профессии без сна и отдыха трудиться нужно, в ней нужно проявить железную волю, но восторгаться человеком, который добился успеха в такой неяркой профессии вы не станете, его портрета не повесите на стенку!..
– Бывают разные стенки почета, – по-прежнему спокойно ответила пожилая женщина, продававшая театральные буклеты. – На одну из досок почета и твой портрет повесить могут. Но почет той доски будет не модный, не яркий, не такой, как почет портретной галереи актеров, которая есть здесь, в театральном фойе. Почет у тебя будет, да не тот. Не тот яркий почет, которого всем, и тебе в том числе, больше всего хочется. Ведь правильно же – хочется тебе эдакого-то, театрального почета, а?.. Нашего почета? Нашей модной профессии?.. Не может быть, чтобы тебе не было завидно!
– Как же вы смеете так говорить?! – впечатлительный школьник не унимался. – Вы мое «Трафальгарское сражение»... Ах, вы же ничего про мое «Трафальгарское сражение» не знаете!.. Вы всю живопись как отрасль человеческой деятельности пустили по второму сорту, зачислили в неяркие профессии. Значит, быть художником-маринистом хуже, чем актерствовать?! Я не согласен!.. Слышите, вы, непробиваемая тетка!.. Я с вами категорически не согласен! – он уже почти перешел на крик и только испугавшись собственного громкого голоса замолчал.
– Глупо сравнивать профессии друг с другом. Вот почему про это нигде и не пишут. Тема сравнения профессий щекотлива, тема ярких и неярких профессий в печати никогда не обсуждается. Хотя всем давно понятно, что наш театральный успех – это успех особенный, яркий и модный. И почет к нам тоже – особый, яркий, тот, которого всем хочется. Да не все его получат. Ну ладно, иди, не стой возле меня… Ты ничего не понимаешь… Я скажу им, что из-за тебя у меня ничего не купили… – она осеклась, словно враз образумившись, точно нечаянно проговорилась о чем-то и теперь жалеет об этом.
Калитка отворилась, двое прошли на участок. Парень, что впустил гостей, быстрым шагом обогнал их и через несколько мгновений исчез за дверью домика.
- Как видишь, он язык держит за зубами плотно! – сказал Петро и обернулся. Увидел: Жора-Людоед остановился и оглядывает участок, стоявшие на нем ветхие постройки.
- Отлично, иди в дом, - проговорил известный вор. - Побуду здесь, на воздухе. Так свежо! Знал бы, как воздух рвет душу... После того, который в камере.
Петро начал нервничать и озираться.
- Смотри, Людоед, как бы тебя не увидели. Я уезжаю...
- Не дрейфь, - известный вор был спокоен. - Возле сарайчика не увидят. Иди в дом!
Петро пожал плечами, развернулся, зашел в «избушку».
Оставшись один, Жора-Людоед тут же засунул руку в карман спортивных брюк. Вытащил оттуда сильно потрепанную темно-красную книжечку – паспорт.
- Тюремный паспорт! – прошептал вор, поднося старый документ ближе к лицу. – Ты не подвел меня и на этот раз! Я свободен. Спасибо тебе, тюремный паспорт. Если бы ты мог говорить, сказал бы, какую благодарность хочешь получить! За все волшебство, которое сделал. Но ты молчишь! – Жора-Людоед прижался к паспорту губами. – Не оставляй меня никогда. Ни в тюрьме, ни на воле.
Жора-Людоед расхохотался неприятным, каркающим смехом.
Затем он засунул темно-красную книжечку обратно в карман брюк. Торопливо зашел в дом.
Водитель «Мазды», измученный бессонной ночью, дремал, обхватив руками руль и положив на него голову.
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Но впечатлительный школьник остановиться уже не мог, хотя говорить стал чуточку потише:
– Но если совсем не хочу заниматься этим театром, этим актерством?!. Да, правильно, у меня нет отличных внешних данных и нет актерского таланта, но ведь мне и не нужно ни то, ни другое! Я будущий художник-маринист, у меня будет другая профессия, пусть и нет в ней ничего яркого… Тьфу ты, прилипло!..
– Это курточки бывают модные и немодные! – возразил он ей. – А профессии не делятся на модные и не модные.
– Делятся, очень даже делятся! – продавщица буклетов оставалась невозмутима. – Чуешь здешнюю, театральную атмосферу?.. Тебя здесь развлекают, учат, делают мудрее… И делают это необыкновенно ярко, прекрасно. Так что не будь дураком – расслабься и наслаждайся. Не суетись, тебя все равно обманут. А обманутому зрителишке ничего делать не надо – оденься покрасивше, притащись в театр и смотри пьесу. Кстати, у тебя есть такой костюмчик… Ну знаешь, наверное, такой вот… Сейчас модно такие носить… Ах, да что у тебя спрашивать, наверняка, у тебя нет такого костюмчика!.. Советую тебе – наслаждайся актерами. Внимательно смотри на них. Особенность в их модной профессии следующая: в их модной профессии одной работой, одним трудолюбием ничего не добьешься. Кстати, я тоже отрицаю тупой монотонный труд. Например, такой, как продажа буклетов… Так вот, в модной актерской профессии нужно, кроме трудолюбия, еще кое-что… Я бы даже сказала не кроме, а вместо трудолюбия!.. Что конкретно? Никто не знает!.. Ха-ха!.. Наверное, талант, внешние данные, везение, связи… Ха-ха!. Какой же ты все-таки дикарь и какие на тебе ужасные штаны!.. Нет, у тебя никогда не будет модной профессии.
***
Беседа Жоры-Людоеда и Петро в «однушке», в которой они отсиживались после ограбления продолжалась.
- Мода эта давит страшно! - разглагольствовал Жора-Людоед. - Взрослые ей сопротивляться не могут. Они уже слишком подавлены и раздавлены жизнью, чтобы еще иметь силы моде этой ползучей сопротивляться.
- Кто же ей может что-нибудь противопоставить? - спросил Петро.
- Я бы сказал, что только подростки, - ответил Жора. - Потому, что дети - слишком маленькие чтобы тут что-то сделать, а у подростков уже есть какая-то сила, хоть какое-то, но понимание... Но только ведь подростки они тоже - слабаки, и все делают бестолково и не так, как надо... Так что и из их войны с модой получается всегда одна лишь глупость, чушь и неудача...
- А мы, воры, когда-нибудь с модой боремся? - спросил Петро.
- Никогда! Мы ей только следуем! - уверенно ответил Жора-Людоед. - Мы и ворами-то только для того, можно сказать, становимся, чтобы моде следовать.
- Нет ни у кого, Петро, в этом мире силы, чтобы такой страшной колдунье, как мода, что-либо противопоставить, воевать с ней! - сказал Людоед. - Всех своих противников эта мода унизит и убьет. Победит ее только другая мода. Моду на театр убьет мода на кино, моду на кино - мода на автомобили, моду на автомобили - мода на какие-нибудь прогулки на байдарке!..
- Чушь ты несешь, Жора! - проговорил Петро. - Ну какие еще, к чертовой матери, прогулки на байдарке!
- Такие, что если их нет, предпочтешь удавиться, а не жить дальше!.. Вот такие никчемные и никому не нужные прогулки на байдарке, про которые вслух, тем не менее, никто никогда не говорит.
***
- А ты уверен, что они нас не остановят дальше? – спросил Таборский сидевшего за рулем человека. Это был его приятель, известный в «узких кругах» коммерсант Гога.
- Да как они нас остановят? Кого? Станут тормозить все черные «Мерседесы»? Таких в Москве полно. Номер у меня грязный. Не то, что ночью, днем-то не прочитаешь.
Меньше минуты назад «Мерседес» сделал поворот с набережной на неширокую улочку, которая вела вверх, - в сторону центрального проспекта.
Улочка убегала в сторону моста, из под которого они выезжали. В момент поворота большая ее часть была у них за спиной.
Время - позднее. Машин на набережной мало. Подъехав к светофору, Гога, не дожидаясь зеленого, рванул на красный. Они благополучно пересекли полосу встречного движения, поехали к проспекту. И только тут Гога и Таборский, сидевший на переднем пассажирском кресле «Мерседеса», увидели справа у обочины - где-то посередине между съездом на набережную и пересечением с проспектом, - полицейский автомобиль. Рядом с ним - два сотрудника в форме с жезлами дорожно-постовой службы.
Оттуда, где стояли полицейские, прекрасно виден перекресток, который «Мерседес» проехал в нарушение правил. Сейчас остановят!
Гога - рисковый человек, - свернул, не доезжая полицейских, в арку большого дома.
«Мерседес» поехал вдоль подъездов.
- С другой стороны двора обязательно есть выезд. Попадем на какую-нибудь улочку... - Гога не мог разогнаться: двор дома, напоминавшего очертаниями букву «П», заставлен автомобилями. Того и гляди заденешь! Большую часть двора занимала просторная детская площадка.
Они проехали вдоль всего дома, но выезда со двора не нашли. Пришлось возвращаться к арке.
- Ничего, повернем обратно на набережную. Те полицейские давно забыли про нас, - пробормотал Гога.
- Ах, черт! Вот они! – вскричал Таборский. Он выбросил правую руку вперед, показывая пальцем туда, где из-за гаража, чей силуэт расплывался темным пятном посреди слабо освещенного двора, медленно выкатывалась белая машина. Она двигалась с погашенными фарами.
«Думают, мы не обратили на них внимания», - понял Иннокентий.
Гога резко надавил на педаль тормоза. Затем переключил рычаг «автомата» - коробки передач – на задний ход. Стремительно перекинул ногу на педаль газа. Двинул машину назад. Выкрутил руль – «Мерседес» понесся по полутемному двору прочь от полицейских.
Прежде, чем полицейский автомобиль развернулся и поехал обратно к арке, «Мерседес», обогнув по кругу всю детскую площадку, подкатил к ней с другой стороны. При этом Гога лишь чудом не задел ни одной припаркованной во дворе машины.
Выезд из двора - свободен. Между аркой и полицейским автомобилем съезжал с высокого тротуара большой джип. Он перегораживал узкую дорожку наискосок, по-прежнему оставаясь одним колесом на тротуаре...
«Мерседес» стремительно проскочил через арку.
- Эх, везет нам сегодня! – воскликнул Гога, едва они покатили по широкому, прекрасно освещенному проспекту. - Не иначе...
Гога осекся на полуслове, объезжая два столкнувшихся автомобиля, которые перегородили полосу движения.
***
- Что, Гога? Что, «не иначе»?! – нервно воскликнул Таборский.
Иннокентий чувствовал: сейчас его приятель заговорит про то, о чем обмолвился несколькими фразами, пока сидели в ресторане. Оттуда сейчас катили в один загородный дом - присоединиться к собиравшейся команде картежников.
То, о чем заговорил Гога в ресторане, показалось Иннокентию невероятно интересным. Как-то оно очень наложилось на страх, который Таборский испытывал в последнее время.
А больше всего в жизни Иннокентий боялся тюрьмы! Больше Жоры-Людоеда. Сильнее смерти.
Когда сидели в ресторане, Гога упомянул счастливую способность Жоры-Людоеда избегать казенного дома. Обмолвился и о том, что, по мнению некоторых людей из «темного мира», делало Людоеда везучим человеком.
Но тут к их столику подошел Гогин старый знакомый, - случайно оказался в этом ресторане одновременно с ними. Поприветствовал Гогу, отозвал его в небольшой холл, расположенный возле ресторанного гардероба.
Гоги не было минут двадцать. Вернувшись, был мрачен, некоторое время сидел за столом молча.
Потом, словно пытаясь подавить в себе неприятные ощущения, выпил подряд три рюмки водки, принялся рассказывать анекдоты. К удачливости Людоеда больше не возвращался.
То, что им повезло, и они спасались от полиции, заставило Гогу заговорить на эту тему опять.
- Не иначе, тюремный паспорт перекочевал от Жоры-Людоеда к тебе. Если бы ты сейчас мне в этом признался, я бы поверил. Если бы не этот джип... Сейчас бы мусора над нами покуражились. Прав-то у меня нет... К тому же, сколько я выпил? Бутылку, больше? - Гога расхохотался. - Веришь, нет: совершенно не чувствую себя пьяным... Я ведь могу выпить литр водки и через два часа быть совершенно трезвым.
Таборский нервным движением извлек из кармана пачку сигарет «Муратти», вытащил одну. Прикурил от пьезозажигалки.
- Гога, брось врать!.. Расскажи лучше, что это за тюремный паспорт? - Таборский выпустил изо рта струйку белого дыма. – Никак не могу понять, о чем идет речь.
- А ни о чем. Якобы тюремный паспорт помогает избежать тюрьмы... Ты, Иннокентий, боишься тюрьмы. Все про тебя это говорят. Странно, такими делами занимаешься... Первый раз встречаю среди нас такого человека! - Гога захохотал. - Не обижайся, Иннокентий, я тебя понимаю... Ты странный тип, как и твой Жора-Людоед. Только у него есть защита.
- Что ты несешь! - Таборский сделал несколько глубоких затяжек, неожиданно закашлялся. Нажав на кнопочку на подлокотнике двери, опустил боковое стекло на десяток сантиметров, выбросил сигарету. - Какая защита? В чушь какую-то поверили? Откуда он взялся, этот тюремный паспорт?!
- Не знаю, говорят, принадлежал первому в мире вору в законе. Вор этот был бывшим священником. И паспорт этот - намоленный. Оттого в нем особая сила! - Тон у Гоги был веселый, словно бы вся эта история – нечто несерьезное, над чем можно только посмеяться.
Они мчались по широкой улице...
Таборский думал о том, что «волшебный» способ избавиться от страха перед тюрьмой – иметь всегда гарантию, что быстро выйдет оттуда, даже если попадет за ее стены, - ему бы не помешал.
«А почему бы такому способу не существовать на самом деле? - продолжал размышлять Таборский. – Ведь люди прошлого верили в волшебство. Может, оно есть? Кто знает? Должна же быть какая-то разгадка у невероятной удачливости Жоры-Людоеда!»
За свою долгую карьеру вора Жора-Людоед попадал в тюрьму не раз. И всегда оставался за решеткой не больше двух недель. Дело, по которому был арестован, разваливалось...
«Может, тюремный паспорт - не только легенда?- задумался Таборский. - Может, это тайный знак, мандат воровского мира?.. Перед тем, у кого он есть, отчего-то в страхе отступают все - даже мусора, а свидетелей по его делам кто-то заставляет менять показания...»
Глава пятая.
ГЛАВНЫЕ ЗАГОВОРЩИКИ
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Впечатлительный школьник пытался вставить в ее тираду хоть слово, но, кажется, продавщицу буклетов уже было невозможно остановить. Она все говорила и говорила:
– Многие люди хотят пальцем дырку в столе провертеть, упорством взять, усидчивостью. А это сейчас самое презираемое. Я, например, сейчас восторгаюсь одной лишь модной актерской профессией. Актеры не тратят время на тупой монотонный труд, от которого, лично у меня, через пять минут начинается аллергия. Этот чертов монотонный труд не дает в яркой актерской профессии никакого эффекта. Для успеха в яркой актерской профессии нужен не занудный труд, а что-то другое. Что именно – точно никто не знает. Ха-ха!.. Я сейчас пью таблетки от аллергии. Одна таблетка – и нет аллергии, и все время хорошее настроение. Лично я восторгаюсь актерами. Все остальные люди имеют совсем немодные профессии. Все у них хуже. И сама жизнь – тоже хуже. Ты – дурак!.. Ты, судя по всему, не умеешь наслаждаться театром.
Впечатлительный школьник все-таки оборвал пожилую женщину – он начал говорить, не дожидаясь пока она закончит свою речь. Впечатлительный школьник говорил с жаром, с силой понимания, которое вдруг ему открылось:
– Но значит, вы не станете восторгаться успехом в той немодной профессии, где добиться чего-нибудь можно только одной лишь монотонной, самой каторжной, самой ломовой работой?! В той немодной профессии без сна и отдыха трудиться нужно, в ней нужно проявить железную волю, но восторгаться человеком, который добился успеха в такой неяркой профессии вы не станете, его портрета не повесите на стенку!..
– Бывают разные стенки почета, – по-прежнему спокойно ответила пожилая женщина, продававшая театральные буклеты. – На одну из досок почета и твой портрет повесить могут. Но почет той доски будет не модный, не яркий, не такой, как почет портретной галереи актеров, которая есть здесь, в театральном фойе. Почет у тебя будет, да не тот. Не тот яркий почет, которого всем, и тебе в том числе, больше всего хочется. Ведь правильно же – хочется тебе эдакого-то, театрального почета, а?.. Нашего почета? Нашей модной профессии?.. Не может быть, чтобы тебе не было завидно!
– Как же вы смеете так говорить?! – впечатлительный школьник не унимался. – Вы мое «Трафальгарское сражение»... Ах, вы же ничего про мое «Трафальгарское сражение» не знаете!.. Вы всю живопись как отрасль человеческой деятельности пустили по второму сорту, зачислили в неяркие профессии. Значит, быть художником-маринистом хуже, чем актерствовать?! Я не согласен!.. Слышите, вы, непробиваемая тетка!.. Я с вами категорически не согласен! – он уже почти перешел на крик и только испугавшись собственного громкого голоса замолчал.
– Глупо сравнивать профессии друг с другом. Вот почему про это нигде и не пишут. Тема сравнения профессий щекотлива, тема ярких и неярких профессий в печати никогда не обсуждается. Хотя всем давно понятно, что наш театральный успех – это успех особенный, яркий и модный. И почет к нам тоже – особый, яркий, тот, которого всем хочется. Да не все его получат. Ну ладно, иди, не стой возле меня… Ты ничего не понимаешь… Я скажу им, что из-за тебя у меня ничего не купили… – она осеклась, словно враз образумившись, точно нечаянно проговорилась о чем-то и теперь жалеет об этом.
***
Калитка отворилась, двое прошли на участок. Парень, что впустил гостей, быстрым шагом обогнал их и через несколько мгновений исчез за дверью домика.
- Как видишь, он язык держит за зубами плотно! – сказал Петро и обернулся. Увидел: Жора-Людоед остановился и оглядывает участок, стоявшие на нем ветхие постройки.
- Отлично, иди в дом, - проговорил известный вор. - Побуду здесь, на воздухе. Так свежо! Знал бы, как воздух рвет душу... После того, который в камере.
Петро начал нервничать и озираться.
- Смотри, Людоед, как бы тебя не увидели. Я уезжаю...
- Не дрейфь, - известный вор был спокоен. - Возле сарайчика не увидят. Иди в дом!
Петро пожал плечами, развернулся, зашел в «избушку».
Оставшись один, Жора-Людоед тут же засунул руку в карман спортивных брюк. Вытащил оттуда сильно потрепанную темно-красную книжечку – паспорт.
- Тюремный паспорт! – прошептал вор, поднося старый документ ближе к лицу. – Ты не подвел меня и на этот раз! Я свободен. Спасибо тебе, тюремный паспорт. Если бы ты мог говорить, сказал бы, какую благодарность хочешь получить! За все волшебство, которое сделал. Но ты молчишь! – Жора-Людоед прижался к паспорту губами. – Не оставляй меня никогда. Ни в тюрьме, ни на воле.
Жора-Людоед расхохотался неприятным, каркающим смехом.
Затем он засунул темно-красную книжечку обратно в карман брюк. Торопливо зашел в дом.
Водитель «Мазды», измученный бессонной ночью, дремал, обхватив руками руль и положив на него голову.
За много лет до побега Жоры-Людоеда из тюрьмы «Матросская тишина»
Но впечатлительный школьник остановиться уже не мог, хотя говорить стал чуточку потише:
– Но если совсем не хочу заниматься этим театром, этим актерством?!. Да, правильно, у меня нет отличных внешних данных и нет актерского таланта, но ведь мне и не нужно ни то, ни другое! Я будущий художник-маринист, у меня будет другая профессия, пусть и нет в ней ничего яркого… Тьфу ты, прилипло!..
