Вопрос был обращён к Ире. Вяземский явно не поэтические пристрастия Свешниковой имел в виду. Ксюше стало не по себе, словно нить разговора вдруг протянулась мимо неё.
– Не очень много, – Шаповалова сокрушённо покачала головой. – Меньше, чем вы.
– Это не относится к общественно опасным сведениям, – быстро сказал Вяземский, выразительно взглянув на Ксюшу. – В конце концов, теорию множественных миров изучают перед экзаменами на четвёртую категорию. И… и я никогда не был… Я почти не пользуюсь своим даром. Знаю только один приём. Лида меня научила, я… Это не затрагивает ничьи интересы, это вообще не опасно ни для кого, кроме меня. Просто помогает в работе…
– Вы умеете передавать жизненную силу через прикосновение, – Ира уверенно склонила голову.
– Да, именно. Вы всё же довольно много знаете, – Вяземский на миг улыбнулся и тут же вновь посерьёзнел. – Значит… я могу не объяснять всё начиная с азов, да?
– Можете не объяснять, – сказала Шаповалова прежде, чем Ксюша успела возразить.
– Свешникова была вашей наставницей? – ворчливо уточнила Тимофеева. Просто так, чтобы перехватить инициативу.
– Нет, нет, – Николай Геннадьевич энергично качнул головой. – У меня никогда не хватило бы духу, даже если бы Лида изменила своим принципам. Вы ведь наверняка знаете, как здесь важны личные качества. К обучению пригоден один на сотню, и я, разумеется, к таковым не отношусь, – он неловко рассмеялся. – Это если брать общие… критерии. Лида относилась ещё строже. Она как-то раз обмолвилась, что знает лишь одного подлинного волхва по обе стороны границы. Потом, ближе к концу жизни, сказала, что знает двоих…
Он вздохнул, снял с носа очки и рассеянно протёр полой халата. Без стёкол его немолодые светлые глаза казались беззащитными.
– Что же, вы назвали пароль, значит, я должен рассказать вам о мальчике… Хотя сколько лет прошло, он уже даже не юноша, – Вяземский натянуто хохотнул и водрузил очки обратно на нос. – Н-да… Мне кажется, Лида поначалу и помыслить не могла, что возьмёт его в обучение. Характер, знаете ли… Вздорный, запальчивый, чудовищно упрямый и своевольный. Она как-то раз в сердцах сказала мне, что при всех своих талантах мальчишка безнадёжен. Её тогда можно было понять. Люди с другой стороны границы вообще не слишком хорошо адаптируются к нашему миру, даже взрослые. О ребёнке и говорить нечего…
– Погодите-ка, – перебила Оксана, озадаченно хмуря брови. – Вы хотите сказать, что… что во время ясногорского инцидента…
– Нет-нет, исход случился годом позже, – Николай Геннадьевич заметно помрачнел. – Тульский процесс всё перевернул с ног на голову. Из-за него и пришлось в итоге искать эти непростые пути… По-моему, я вас запутал, – он оборвал сам себя; видимо, Ксюша, забывшись, совсем уж по-идиотски на него пялилась. – Наверное, лучше начать с начала.
– Да, пожалуйста, – проворчала Тимофеева. От витавшего в воздухе запаха медицинского спирта слегка ломило виски.
– Н-да… В общем-то, я не знаю точно, когда и где Лида встретила того человека, – Вяземский на миг отвёл взгляд, словно воспоминания причиняли ему боль. – Думаю, что скорее там, чем здесь. В молодости Лида охотно путешествовала, при тогдашних законах это почти ничем ей не грозило. По другую сторону в те времена тоже было спокойнее; по крайней мере, она без страха заводила знакомства и даже приглашала этих людей в свой дом. Удивительный опыт, скажу я вам…
– Вы имеете в виду какого-то конкретного человека? – перебила Ксюша, возвращая уплывающего в воспоминания Вяземского в конструктивное русло.
– Да, конечно, – Николай Геннадьевич спохватился и мелко вздохнул. – Я никогда его не видел и мало о нём знаю, кроме того, что его звали Драганом и считали по ту сторону одним из лучших в волшбе. Лида… не вдавалась в подробности их отношений, – Вяземский болезненно дёрнул уголком рта. – Но в те дни она казалась по-настоящему счастливой. Связь по разные стороны границы они поддерживали через «путеводные звёзды»; вы ведь знаете, что это?
– Да, – тихо проронила Ира. Ксюша обернулась к ней; Шаповалова нервно теребила воротник блузки, будто ей не хватало воздуха.
– Тогда вы понимаете… Эти вещицы крайне чутки к привязанностям, они единственные из известных артефактов способны послать зов через границу – при условии, что адресат испытывает к вам чувства определённой силы, – Вяземский прерывисто вздохнул и печально улыбнулся. – Н-да, я отвлёкся. В общем, в какой-то момент пути Лиды и Драгана разошлись. Он наотрез отказался перебираться в наш мир, она, разумеется, не хотела бросать свои здешние дела… Мы все считали, что Лида забросила вылазки из-за того, что работа в Общественном собрании отнимала все её силы, но это не было правдой. Я думаю, дело обстояло с точностью до наоборот: она пыталась забыться в ежедневных трудах, хотя и продолжала носить «звёздочку». И вот однажды после долгого молчания сигнал сработал; это было через несколько лет после последнего её путешествия, примерно за год до тульской трагедии. Лида, разумеется, помчалась на зов.
– Через несколько лет? – переспросила Ира. – Но ведь время…
– Вы верно догадываетесь, – Николай Геннадьевич послал ей невесёлую улыбку. – Драган к тому моменту уже был глубоким стариком. Лиде едва минуло сорок. Не представляю, каково ей пришлось… Конечно, ни о каком воссоединении речи не шло. Он попросил её об услуге, довольно-таки незначительной по тогдашним понятиям: на пару месяцев приютить у себя его ученика, показать парнишке наш мир. Так частенько делали, пока это было возможно. Лида, само собой, согласилась. О делах, творившихся по ту сторону, она тогда знала мало; будь иначе, наверное, догадалась бы, что Драган предчувствовал недобрые времена.
– Угроза жизни? – предположила Ксюша, пытаясь приладить к рассказу Вяземского строгий трафарет закона. Не получалось. – Поясните, пожалуйста, подробнее.
– Угроза, как потом выяснилось, была, и нешуточная, – Николай Геннадьевич сцепил длинные пальцы. – Оговорённый срок ещё не истёк, когда друзья передали Лиде весть о смерти Драгана. По ту сторону началась война. Переходить границу стало опасно, и Лида, разумеется, не отпустила мальчика на верную гибель, хотя тот и рвался. Ума не приложу, как ей удавалось с ним сладить. Она, знаете, рассказывала, как Драган его нашёл… Случайно, в какой-то захолустной деревушке близ разлома. Паренёк по глупости сцепился со стражем границы. Чудом остался жив. Защищал то ли друга, то ли какого-то заблудившегося ребёнка. В пять лет от роду бросаться с голыми руками на высшую нежить – это даже не смелость, это чистой воды безрассудство…
– Это не имеет отношения к делу, – отрезала Ксюша. Время уходит, а дед так и не сказал ничего, что можно было бы бросить на весы правосудия.
– Да, простите… В общем, оставить столь опрометчивое создание на произвол судьбы Лида, само собой, не могла. И, разумеется, память о Драгане бередила ей душу. Мальчик остался у неё, под официальной опекой. Она чудовищно рисковала, пока справляла все нужные бумаги – сами понимаете, документы приходилось подделывать всеми правдами и неправдами. Внешне всё было обставлено так, будто она взяла к себе сына сестры, погибшей при пожаре. Конечно, додумайся кто-нибудь в госорганах копнуть глубже, легенда очень быстро рассыпалась бы. В огне погибло всё семейство без исключения, к тому же Лидиного племянника звали по-другому…
– Нельзя называться чужим именем, – прошептала Ира.
– Совершенно верно. Подлинного имени этого человека я не знаю, и никто уже, наверное, не знает, кроме него самого, – Николай Геннадьевич снова взялся протирать идеально чистые очки. – Это часть той защиты, которую Лида так кропотливо выстраивала в последующие годы. Вы, наверное, имеете представление: зов по имени расценивается как просьба о помощи, а отказывать в помощи запрещено… Да, несмотря на то, что мальчику к моменту, когда он здесь оказался, едва исполнилось десять лет, клятвы он уже принёс. Я думаю, это и подтолкнуло Лиду к наставничеству. Со стороны её решение выглядело вполне логично: единственный племянник, щедро одарённый магически, пусть и слегка неотёсанный из-за детства, проведённого вдали от благ цивилизации… Между тем она учила его жить в нашем мире, отзываться на выдуманное имя, скрывать своё происхождение и способности. Примерно полгода всё шло неплохо. Пока не случился исход.
– Свешникова, кажется, выступала в поддержку подсудимых, – припомнила Ксюша.
– Она очень скоро вынуждена была прекратить делать публичные заявления. Как только зазвучали первые обвинения в общественно опасном характере сведений, а в случае волхвов – ещё и способностей, которыми обладали беженцы, Лида перестала вмешиваться, чтобы не рисковать жизнью подопечного. Ход дела очень быстро засекретили, всё шло к ужесточению законов. Поправки в третью статью и расширенный текст присяги приняли как раз во время этого следствия. Мы все в той или иной степени оказались вне закона; кто-то, как я, отказывался от подсудных вариантов применения дара, кто-то полагался на коллизии с ранее принесёнными клятвами, кто-то прибегал к дару внушения, чтобы при переприсяге приняли старый текст вместо нового. Это всё при должной сноровке худо-бедно позволяло прятать способности и знания, хотя даже здесь, в Москве, случилось несколько смертей из-за сработавших клятв. Управа, сама того не зная, устроила нам жестокую чистку, загнала в глубокое подполье, разобщила, а кое-кого и озлобила.
– Вы могли подать прошение о легализации, – напомнила Ксюша.
Вяземский снисходительно улыбнулся – будто несмышлёнышу, только что ляпнувшему, что батоны растут на деревьях.
– Лишь для того, чтобы мы оказались под надзором, а наши способности – под запретом. Всё сообщество видело, как один за другим гибнут фигуранты тульского процесса; мы, в отличие от остальных, понимали, почему. Но если нас, рождённых в этом мире, новые законы всего лишь загоняли в вечный правовой сумрак, то для Лидиного ученика ловушка захлопнулась. Фальшивая биография, подтверждённая фальшивыми же документами, вызвала бы срабатывание пункта о тайнах однозначно и немедленно.
– В нём есть оговорка, – возразила Ира. – О ранее принесённых клятвах.
– Именно ею Лида и воспользовалась, – Николай Геннадьевич закивал, обрадованный догадливостью визитёрши. – Она взяла с ученика клятву, запрещающую ему раскрывать правду о своём происхождении.
– Лишив тем самым возможности оправдания по третьей статье, – фыркнула Ксюша. – Отличный план.
– Да, этот изъян она тоже учла. Именно поэтому я сейчас всё это вам рассказываю, – назидательно произнёс Вяземский. – Моих слов, возможно, под следственной присягой, или Лидиных записей должно быть достаточно. Но я думал, что если когда-нибудь и пригожусь, то… как бы это сказать…
– Он не пришёл бы сам, – резко сказала Ира. – Даже если бы знал.
Николай Геннадьевич вопросительно на неё посмотрел, но Шаповалова давать пояснений не пожелала. Ксюша сдержала вздох и взяла дело в свои руки.
– Вы сказали о записях.
– Да, они у меня, – Вяземский нервно поправил очки. – Дома, разумеется.
– В них изложено всё то, что вы рассказали?
Николай Геннадьевич замялся, виновато пожевал губами.
– Точно сказать не могу. Видите ли… Они хранятся в футляре, который я не могу вскрыть. Но, думаю, да, там именно это.
– Прекрасно, – Ксюша решительно встала. От медицинской вони голова болела немилосердно. – Значит, мы сейчас за ними поедем. Вам хватит пяти минут, чтобы собраться?
– Да, – Вяземский самоотверженно дёрнул головой. – Минутку, я сейчас… Вы не могли бы…
– Разумеется. Ир, идём, – Оксана толкнула дверь. В просторном кабинете хоть и пахло всё тем же вонючим спиртом, воздуха всё же было побольше.
Шаповалова бесшумным призраком выскользнула из комнатушки. Ксюша притворила пластиковую створку, предоставляя старика своим делам, и прислонилась спиной к прохладной стене.
– Ну? Что теперь скажешь? – слабо усмехнулась она, из-под ресниц наблюдая за спутницей.
– Это всё объясняет, – уверенно сказала Ира. – Безопасности не к чему придраться. Да?
– Вроде да. Больше тебя ничего не волнует?
– А что меня должно волновать?
Ксюша насмешливо хмыкнула.
– Действительно.
Ирка, судя по выражению лица, наверняка сказала бы ей что-нибудь резкое, но, на счастье не в меру осмелевшей секретарши, Ксюшин телефон мелодично звякнул. Писал Макс. Безопасность дала отмашку. Началось.
– Меняем планы, – сумрачно сообщила Тимофеева мигом подобравшейся Ире. – Деда берём с собой вместе с записками и дуем к месту событий. Викентьев посреди штурма чужие дневники читать не будет.
– Штурма?
– Да, Ир, мы не только нежить обнаглевшую гоняем, – огрызнулась Ксюша, пряча телефон в карман. – Лучше я тебя у метро высажу, нефиг тебе там делать…
– Я с тобой поеду, – упрямо сказала секретарша, сверля Тимофееву пристальным взглядом.
Ксюша слегка опешила от подобной наглости. Перенервничала девочка… Хочет любоваться на грязную работу – пусть любуется, может, в голове прояснеет. Тимофеева сверилась со временем; если поторопиться, они могут успеть, хоть и не к началу.
– Да пожалуйста. Под ногами не путайся только, – снисходительно бросила она и требовательно постучала в запертую дверь: – Николай Геннадьевич, вы готовы?
Дедок почти сразу открыл и предстал в дверном проёме, как в портретной раме – эдакий аристократ, вынужденный по нынешним скучным временам рядиться в скромный пиджак вместо горностаевой мантии.
– Да, – торжественно подтвердил он. – Да, я готов.
– Миша!
Старов вздрогнул и обернулся. Натянутые нервы играли с ним злые шутки. Через полупустой вестибюль к нему спешила широко улыбающаяся Аня; в руках у неё была пухлая канцелярская папка. Мишка поспешно махнул коллегам:
– Идите, ребят, сейчас догоню.
В другой раз Макс не упустил бы случая сострить, но не сегодня. Все трое, не говоря ни слова, двинулись к дверям. Старов шагнул Ане навстречу. У них едва ли было больше минуты.
– Анют, – он заставил себя улыбнуться, спрятал за спину похолодевшие руки. – Я сегодня никак. Работа…
– Жалко, – расстроенно проронила Аня. – Серьёзное что-то?
– Да так, – Мишка деланно небрежно дёрнул плечом. – Провозимся долго.
– Сегодня же пятница…
– Ну, дела-то делать надо.
Не смущаясь снующих вокруг служащих, Аня порывисто поцеловала его в щёку. Послать бы всё к лешему и уехать с ней вместе куда-нибудь на край света, где никто не найдёт и не достанет… Он с сожалением отстранился, позволил себе приобнять её за плечи.
– Завтра не обещаю, – осторожно сказал Старов, прикидывая мрачные перспективы, – но в воскресенье обязательно увидимся. Хорошо?
– Ловлю на слове, – заявила Аня. – Удачи тебе.
Да ему-то зачем? Он при самом худшем раскладе проведёт недельку в больнице под надзором травматолога и специалиста по проклятиям. Как раз у Донских освободилось местечко… Тришину перевели вчера в палату для реабилитации, отсыпаться и приходить в себя. Разговор с ней вышел долгим; нехитрые вопросы, брошенные вскользь фразы, осторожные просьбы по одной выплетали из плотного узора чар отдельные нити, пока истончившееся кружево не развеялось окончательно. Опрашивал свидетельницу уже Мишка; вымотанный этим последним усилием Ярослав молча слушал, изредка кивая своим мыслям.
– Не очень много, – Шаповалова сокрушённо покачала головой. – Меньше, чем вы.
– Это не относится к общественно опасным сведениям, – быстро сказал Вяземский, выразительно взглянув на Ксюшу. – В конце концов, теорию множественных миров изучают перед экзаменами на четвёртую категорию. И… и я никогда не был… Я почти не пользуюсь своим даром. Знаю только один приём. Лида меня научила, я… Это не затрагивает ничьи интересы, это вообще не опасно ни для кого, кроме меня. Просто помогает в работе…
– Вы умеете передавать жизненную силу через прикосновение, – Ира уверенно склонила голову.
– Да, именно. Вы всё же довольно много знаете, – Вяземский на миг улыбнулся и тут же вновь посерьёзнел. – Значит… я могу не объяснять всё начиная с азов, да?
– Можете не объяснять, – сказала Шаповалова прежде, чем Ксюша успела возразить.
– Свешникова была вашей наставницей? – ворчливо уточнила Тимофеева. Просто так, чтобы перехватить инициативу.
– Нет, нет, – Николай Геннадьевич энергично качнул головой. – У меня никогда не хватило бы духу, даже если бы Лида изменила своим принципам. Вы ведь наверняка знаете, как здесь важны личные качества. К обучению пригоден один на сотню, и я, разумеется, к таковым не отношусь, – он неловко рассмеялся. – Это если брать общие… критерии. Лида относилась ещё строже. Она как-то раз обмолвилась, что знает лишь одного подлинного волхва по обе стороны границы. Потом, ближе к концу жизни, сказала, что знает двоих…
Он вздохнул, снял с носа очки и рассеянно протёр полой халата. Без стёкол его немолодые светлые глаза казались беззащитными.
– Что же, вы назвали пароль, значит, я должен рассказать вам о мальчике… Хотя сколько лет прошло, он уже даже не юноша, – Вяземский натянуто хохотнул и водрузил очки обратно на нос. – Н-да… Мне кажется, Лида поначалу и помыслить не могла, что возьмёт его в обучение. Характер, знаете ли… Вздорный, запальчивый, чудовищно упрямый и своевольный. Она как-то раз в сердцах сказала мне, что при всех своих талантах мальчишка безнадёжен. Её тогда можно было понять. Люди с другой стороны границы вообще не слишком хорошо адаптируются к нашему миру, даже взрослые. О ребёнке и говорить нечего…
– Погодите-ка, – перебила Оксана, озадаченно хмуря брови. – Вы хотите сказать, что… что во время ясногорского инцидента…
– Нет-нет, исход случился годом позже, – Николай Геннадьевич заметно помрачнел. – Тульский процесс всё перевернул с ног на голову. Из-за него и пришлось в итоге искать эти непростые пути… По-моему, я вас запутал, – он оборвал сам себя; видимо, Ксюша, забывшись, совсем уж по-идиотски на него пялилась. – Наверное, лучше начать с начала.
– Да, пожалуйста, – проворчала Тимофеева. От витавшего в воздухе запаха медицинского спирта слегка ломило виски.
– Н-да… В общем-то, я не знаю точно, когда и где Лида встретила того человека, – Вяземский на миг отвёл взгляд, словно воспоминания причиняли ему боль. – Думаю, что скорее там, чем здесь. В молодости Лида охотно путешествовала, при тогдашних законах это почти ничем ей не грозило. По другую сторону в те времена тоже было спокойнее; по крайней мере, она без страха заводила знакомства и даже приглашала этих людей в свой дом. Удивительный опыт, скажу я вам…
– Вы имеете в виду какого-то конкретного человека? – перебила Ксюша, возвращая уплывающего в воспоминания Вяземского в конструктивное русло.
– Да, конечно, – Николай Геннадьевич спохватился и мелко вздохнул. – Я никогда его не видел и мало о нём знаю, кроме того, что его звали Драганом и считали по ту сторону одним из лучших в волшбе. Лида… не вдавалась в подробности их отношений, – Вяземский болезненно дёрнул уголком рта. – Но в те дни она казалась по-настоящему счастливой. Связь по разные стороны границы они поддерживали через «путеводные звёзды»; вы ведь знаете, что это?
– Да, – тихо проронила Ира. Ксюша обернулась к ней; Шаповалова нервно теребила воротник блузки, будто ей не хватало воздуха.
– Тогда вы понимаете… Эти вещицы крайне чутки к привязанностям, они единственные из известных артефактов способны послать зов через границу – при условии, что адресат испытывает к вам чувства определённой силы, – Вяземский прерывисто вздохнул и печально улыбнулся. – Н-да, я отвлёкся. В общем, в какой-то момент пути Лиды и Драгана разошлись. Он наотрез отказался перебираться в наш мир, она, разумеется, не хотела бросать свои здешние дела… Мы все считали, что Лида забросила вылазки из-за того, что работа в Общественном собрании отнимала все её силы, но это не было правдой. Я думаю, дело обстояло с точностью до наоборот: она пыталась забыться в ежедневных трудах, хотя и продолжала носить «звёздочку». И вот однажды после долгого молчания сигнал сработал; это было через несколько лет после последнего её путешествия, примерно за год до тульской трагедии. Лида, разумеется, помчалась на зов.
– Через несколько лет? – переспросила Ира. – Но ведь время…
– Вы верно догадываетесь, – Николай Геннадьевич послал ей невесёлую улыбку. – Драган к тому моменту уже был глубоким стариком. Лиде едва минуло сорок. Не представляю, каково ей пришлось… Конечно, ни о каком воссоединении речи не шло. Он попросил её об услуге, довольно-таки незначительной по тогдашним понятиям: на пару месяцев приютить у себя его ученика, показать парнишке наш мир. Так частенько делали, пока это было возможно. Лида, само собой, согласилась. О делах, творившихся по ту сторону, она тогда знала мало; будь иначе, наверное, догадалась бы, что Драган предчувствовал недобрые времена.
– Угроза жизни? – предположила Ксюша, пытаясь приладить к рассказу Вяземского строгий трафарет закона. Не получалось. – Поясните, пожалуйста, подробнее.
– Угроза, как потом выяснилось, была, и нешуточная, – Николай Геннадьевич сцепил длинные пальцы. – Оговорённый срок ещё не истёк, когда друзья передали Лиде весть о смерти Драгана. По ту сторону началась война. Переходить границу стало опасно, и Лида, разумеется, не отпустила мальчика на верную гибель, хотя тот и рвался. Ума не приложу, как ей удавалось с ним сладить. Она, знаете, рассказывала, как Драган его нашёл… Случайно, в какой-то захолустной деревушке близ разлома. Паренёк по глупости сцепился со стражем границы. Чудом остался жив. Защищал то ли друга, то ли какого-то заблудившегося ребёнка. В пять лет от роду бросаться с голыми руками на высшую нежить – это даже не смелость, это чистой воды безрассудство…
– Это не имеет отношения к делу, – отрезала Ксюша. Время уходит, а дед так и не сказал ничего, что можно было бы бросить на весы правосудия.
– Да, простите… В общем, оставить столь опрометчивое создание на произвол судьбы Лида, само собой, не могла. И, разумеется, память о Драгане бередила ей душу. Мальчик остался у неё, под официальной опекой. Она чудовищно рисковала, пока справляла все нужные бумаги – сами понимаете, документы приходилось подделывать всеми правдами и неправдами. Внешне всё было обставлено так, будто она взяла к себе сына сестры, погибшей при пожаре. Конечно, додумайся кто-нибудь в госорганах копнуть глубже, легенда очень быстро рассыпалась бы. В огне погибло всё семейство без исключения, к тому же Лидиного племянника звали по-другому…
– Нельзя называться чужим именем, – прошептала Ира.
– Совершенно верно. Подлинного имени этого человека я не знаю, и никто уже, наверное, не знает, кроме него самого, – Николай Геннадьевич снова взялся протирать идеально чистые очки. – Это часть той защиты, которую Лида так кропотливо выстраивала в последующие годы. Вы, наверное, имеете представление: зов по имени расценивается как просьба о помощи, а отказывать в помощи запрещено… Да, несмотря на то, что мальчику к моменту, когда он здесь оказался, едва исполнилось десять лет, клятвы он уже принёс. Я думаю, это и подтолкнуло Лиду к наставничеству. Со стороны её решение выглядело вполне логично: единственный племянник, щедро одарённый магически, пусть и слегка неотёсанный из-за детства, проведённого вдали от благ цивилизации… Между тем она учила его жить в нашем мире, отзываться на выдуманное имя, скрывать своё происхождение и способности. Примерно полгода всё шло неплохо. Пока не случился исход.
– Свешникова, кажется, выступала в поддержку подсудимых, – припомнила Ксюша.
– Она очень скоро вынуждена была прекратить делать публичные заявления. Как только зазвучали первые обвинения в общественно опасном характере сведений, а в случае волхвов – ещё и способностей, которыми обладали беженцы, Лида перестала вмешиваться, чтобы не рисковать жизнью подопечного. Ход дела очень быстро засекретили, всё шло к ужесточению законов. Поправки в третью статью и расширенный текст присяги приняли как раз во время этого следствия. Мы все в той или иной степени оказались вне закона; кто-то, как я, отказывался от подсудных вариантов применения дара, кто-то полагался на коллизии с ранее принесёнными клятвами, кто-то прибегал к дару внушения, чтобы при переприсяге приняли старый текст вместо нового. Это всё при должной сноровке худо-бедно позволяло прятать способности и знания, хотя даже здесь, в Москве, случилось несколько смертей из-за сработавших клятв. Управа, сама того не зная, устроила нам жестокую чистку, загнала в глубокое подполье, разобщила, а кое-кого и озлобила.
– Вы могли подать прошение о легализации, – напомнила Ксюша.
Вяземский снисходительно улыбнулся – будто несмышлёнышу, только что ляпнувшему, что батоны растут на деревьях.
– Лишь для того, чтобы мы оказались под надзором, а наши способности – под запретом. Всё сообщество видело, как один за другим гибнут фигуранты тульского процесса; мы, в отличие от остальных, понимали, почему. Но если нас, рождённых в этом мире, новые законы всего лишь загоняли в вечный правовой сумрак, то для Лидиного ученика ловушка захлопнулась. Фальшивая биография, подтверждённая фальшивыми же документами, вызвала бы срабатывание пункта о тайнах однозначно и немедленно.
– В нём есть оговорка, – возразила Ира. – О ранее принесённых клятвах.
– Именно ею Лида и воспользовалась, – Николай Геннадьевич закивал, обрадованный догадливостью визитёрши. – Она взяла с ученика клятву, запрещающую ему раскрывать правду о своём происхождении.
– Лишив тем самым возможности оправдания по третьей статье, – фыркнула Ксюша. – Отличный план.
– Да, этот изъян она тоже учла. Именно поэтому я сейчас всё это вам рассказываю, – назидательно произнёс Вяземский. – Моих слов, возможно, под следственной присягой, или Лидиных записей должно быть достаточно. Но я думал, что если когда-нибудь и пригожусь, то… как бы это сказать…
– Он не пришёл бы сам, – резко сказала Ира. – Даже если бы знал.
Николай Геннадьевич вопросительно на неё посмотрел, но Шаповалова давать пояснений не пожелала. Ксюша сдержала вздох и взяла дело в свои руки.
– Вы сказали о записях.
– Да, они у меня, – Вяземский нервно поправил очки. – Дома, разумеется.
– В них изложено всё то, что вы рассказали?
Николай Геннадьевич замялся, виновато пожевал губами.
– Точно сказать не могу. Видите ли… Они хранятся в футляре, который я не могу вскрыть. Но, думаю, да, там именно это.
– Прекрасно, – Ксюша решительно встала. От медицинской вони голова болела немилосердно. – Значит, мы сейчас за ними поедем. Вам хватит пяти минут, чтобы собраться?
– Да, – Вяземский самоотверженно дёрнул головой. – Минутку, я сейчас… Вы не могли бы…
– Разумеется. Ир, идём, – Оксана толкнула дверь. В просторном кабинете хоть и пахло всё тем же вонючим спиртом, воздуха всё же было побольше.
Шаповалова бесшумным призраком выскользнула из комнатушки. Ксюша притворила пластиковую створку, предоставляя старика своим делам, и прислонилась спиной к прохладной стене.
– Ну? Что теперь скажешь? – слабо усмехнулась она, из-под ресниц наблюдая за спутницей.
– Это всё объясняет, – уверенно сказала Ира. – Безопасности не к чему придраться. Да?
– Вроде да. Больше тебя ничего не волнует?
– А что меня должно волновать?
Ксюша насмешливо хмыкнула.
– Действительно.
Ирка, судя по выражению лица, наверняка сказала бы ей что-нибудь резкое, но, на счастье не в меру осмелевшей секретарши, Ксюшин телефон мелодично звякнул. Писал Макс. Безопасность дала отмашку. Началось.
– Меняем планы, – сумрачно сообщила Тимофеева мигом подобравшейся Ире. – Деда берём с собой вместе с записками и дуем к месту событий. Викентьев посреди штурма чужие дневники читать не будет.
– Штурма?
– Да, Ир, мы не только нежить обнаглевшую гоняем, – огрызнулась Ксюша, пряча телефон в карман. – Лучше я тебя у метро высажу, нефиг тебе там делать…
– Я с тобой поеду, – упрямо сказала секретарша, сверля Тимофееву пристальным взглядом.
Ксюша слегка опешила от подобной наглости. Перенервничала девочка… Хочет любоваться на грязную работу – пусть любуется, может, в голове прояснеет. Тимофеева сверилась со временем; если поторопиться, они могут успеть, хоть и не к началу.
– Да пожалуйста. Под ногами не путайся только, – снисходительно бросила она и требовательно постучала в запертую дверь: – Николай Геннадьевич, вы готовы?
Дедок почти сразу открыл и предстал в дверном проёме, как в портретной раме – эдакий аристократ, вынужденный по нынешним скучным временам рядиться в скромный пиджак вместо горностаевой мантии.
– Да, – торжественно подтвердил он. – Да, я готов.
Глава LXVII. Единственный вариант
– Миша!
Старов вздрогнул и обернулся. Натянутые нервы играли с ним злые шутки. Через полупустой вестибюль к нему спешила широко улыбающаяся Аня; в руках у неё была пухлая канцелярская папка. Мишка поспешно махнул коллегам:
– Идите, ребят, сейчас догоню.
В другой раз Макс не упустил бы случая сострить, но не сегодня. Все трое, не говоря ни слова, двинулись к дверям. Старов шагнул Ане навстречу. У них едва ли было больше минуты.
– Анют, – он заставил себя улыбнуться, спрятал за спину похолодевшие руки. – Я сегодня никак. Работа…
– Жалко, – расстроенно проронила Аня. – Серьёзное что-то?
– Да так, – Мишка деланно небрежно дёрнул плечом. – Провозимся долго.
– Сегодня же пятница…
– Ну, дела-то делать надо.
Не смущаясь снующих вокруг служащих, Аня порывисто поцеловала его в щёку. Послать бы всё к лешему и уехать с ней вместе куда-нибудь на край света, где никто не найдёт и не достанет… Он с сожалением отстранился, позволил себе приобнять её за плечи.
– Завтра не обещаю, – осторожно сказал Старов, прикидывая мрачные перспективы, – но в воскресенье обязательно увидимся. Хорошо?
– Ловлю на слове, – заявила Аня. – Удачи тебе.
Да ему-то зачем? Он при самом худшем раскладе проведёт недельку в больнице под надзором травматолога и специалиста по проклятиям. Как раз у Донских освободилось местечко… Тришину перевели вчера в палату для реабилитации, отсыпаться и приходить в себя. Разговор с ней вышел долгим; нехитрые вопросы, брошенные вскользь фразы, осторожные просьбы по одной выплетали из плотного узора чар отдельные нити, пока истончившееся кружево не развеялось окончательно. Опрашивал свидетельницу уже Мишка; вымотанный этим последним усилием Ярослав молча слушал, изредка кивая своим мыслям.
