отвернулись от него после заключения брата в лечебницу; как те, кто с ним дружил, возненавидели его; как посещал доктора Норвелла, как поругался с Далией, — Риккардо вывалил на Игоря наболевшее: терять ему было нечего. Он признался, что пришёл на праздник, чтобы не утонуть в страхе и одиночестве.
«Ну и ну! — Игорь почесал затылок. — Не думал, что у тебя жизнь не сахар. У меня тоже нет друзей, — хмыкнул он и, предупреждая вопрос Риккардо, сказал. — Я рыжий, ношу уродливые очки, — Игорь указал на переносицу, — да и вообще не вписываюсь в понятие «крутой парень». Неудачник, одним словом».
«Такой же, как и я», — пролепетал Риккардо и опустился на бортик фонтана.
Игорь присел рядом с ним.
Риккардо протянул Игорю руку.
«Неудачники должны держаться вместе, ведь так?».
Игорь усмехнулся и крепко пожал её.
Они просидели у фонтана, наблюдая за редкими голубями, до семи часов; после сделали круг по городу и расстались у «Крабового утёса».
Совет, необходимый для объяснения с Карлой, Риккардо получил всё же от мистера Бигля. И хотя фраза, предложенная смотрителем, напоминала цитату из любовного романа, утром на парковке Риккардо повторил её Карле точь-в-точь:
«Я не разобрался в своих чувствах».
Карла хлопала глазами.
«Что это значит?».
Риккардо напрягся. Он понятия не имел, как разъяснить Карле суть, чтобы не оставить ногу в капкане навечно.
Но Карла ответила на свой вопрос сама:
«Ты не знаешь, любишь ли меня?».
«Да».
Карла отвернулась. Она смотрела, как Чак цепляет замок на велосипед.
«Я понимаю».
Голос Карлы звучал глухо. Напряжение нарастало.
«Мне нужно время, — добавил Риккардо, — чтобы разобраться».
Она взяла его за руки: её пальцы были холодными, словно она только что вытащила их из сугроба. Риккардо дёрнулся и отстранился от неё.
«Я скажу, когда разберусь», — пробормотал он и вывернул с парковки.
Вопреки его предположению, Карла не обиделась, напротив: Риккардо едва справлялся с её навязчивостью. Из урока литературы, который вёл мистер Крамер, предпочитавший собственные монологи беседам с учениками, она запомнила лишь одно высказывание молодого преподавателя: «Чтобы решить проблему, в неё следует погрузиться полностью». Карла интерпретировала слова мистера Крамера по-своему: чтобы Риккардо разобрался в своих чувствах, им нужно видеться чаще. Разубедить её у Риккардо не получилось, как не получилось сказать твёрдое «нет», когда Карла призналась ему в любви.
Спасением для него стал отец Карлы. Недовольный учёбой дочери мистер Феррера посадил её на домашний арест, пока она не поправит оценки: он привозил и забирал Карлу из школы и следил, чтобы на образование она тратила больше времени, чем на телевизор, прогулки и настольные игры, что свело их контакты с Риккардо к минимуму. Они виделись на выходных, встречались на общих уроках, но даже эти несколько часов сводили Риккардо с ума: словно вампир Карла высасывала из него все силы и питалась ими до следующей встречи. Нехватку их общения она компенсировала бесперебойной болтовнёй вживую и по телефону и прикосновениями, которые выдавала за случайные.
Освободившееся от Карлы время Риккардо проводил с Игорем, несмотря на то, что отец не одобрял их дружбу. В единственный раз, когда Риккардо пригласил Игоря к себе, отец покачал головой: «С кем ты связался, Риккардо»; Игорь, робко поздоровавшийся с ним у ворот, извинился за беспокойство. Испытанный стыд за реакцию отца выразился у Риккардо в уже знакомых Игорю пятнах: «Ничего, ничего, — он похлопал Риккардо по плечу, — ты не виноват», приободрив Риккардо, Игорь позвал его в свой дом. Семья Игоря приняла Риккардо ласково, отчего ему стало ещё более неловко и тоскливо.
Семья Мишелсов была большой. Помимо Игоря и десятилетнего Джона в семье было ещё трое детей: восьмилетний Бен, шестилетняя Анна и пятилетняя Роуз, — все рыжие, в очках и отличались друг от друга исключительно ростом. «Особые имена только у первенцев», — напомнил Игорь, когда знакомил Риккардо с братом и сёстрами. Они облепили Риккардо, как лилипуты Гулливера, и задавали наивные, детские, но необычайно милые вопросы. Кем он хочет стать, когда вырастет? Есть ли у него кот? А собака? А он ловил рыбу? Не боится ли он Снежного человека? Вопросы сыпались быстрее, чем он соображал. «Ну всё, хватит», — Игорь приподнял Роуз и вынес её из круга, в центре которого находился Риккардо. Но, когда он проделывал то же самое с Анной, шустрая Роуз вернулась на место. Риккардо улыбался и отвечал: он хочет стать журналистом, ни кота, ни собаки у него нет, но у бабушки с дедушкой в Сицилии живут старая такса и дымчатый кот, рыбу он не ловил и Снежного человека он не боится. А Игорь продолжал оттаскивать сестёр. «Эй! — хохотнул Риккардо. — Ты срываешь моё первое интервью!». Дети смеялись и обнимали его. «Тяжело быть старшим братом», — подытожил Игорь. Он осёкся, вспомнив о брате Риккардо, но Риккардо притворился, что не слышал его.
Миссис Мишелс — высокая полная женщина, похожая на мужа, точно безусый безбородый близнец — настояла, чтобы Риккардо остался на ужин.
Когда все разместились за маленьким столом, тесно прижившись друг к другу, мистер Мишелс призвал домочадцев и гостя к молитве. Игорь закрыл глаза, сложил руки и полушёпотом произнёс: «Спасибо тебе, Господи, за эту курочку на нашем столе, — он толкнул локтем Риккардо. — Аминь». Риккардо прикусил губу, чтобы не рассмеяться, а мистер Мишелс приоткрыл один глаз: «Я накажу тебя за подобные шуточки». Игорь добавил: «Да будет так. Аминь», и единый смех наполнил комнату.
А потом Риккардо вернулся домой, где за длинным обеденным столом отец читал газету, мать ковырялась вилкой в листьях салата, а стул Моранди пустовал.
«Я не голоден», — Риккардо отодвинул тарелку и, громыхнув стулом, встал из-за стола.
Мать не отреагировала, а отец, не отрываясь от чтения, спросил:
«Риккардо, тебе не кажется, что ты водишься не с теми людьми?».
Риккардо проглотил едкий ответ «не кажется» и поинтересовался:
«Я могу пойти к себе?».
«Иди».
Поднявшись наверх, Риккардо задержался у комнаты брата: лист с кривым, написанным печатными буквами предупреждением «не входить», пожелтел. Риккардо вспомнил, с каким рвением выводил каждую букву, как высовывал кончик языка, когда грифель карандаша впивался в бумагу. В тот день Моранди учил его складывать бумажные кораблики, и Риккардо не хотел, чтобы их отвлекали.
Риккардо сорвал и смял лист бумаги, который когда-то брат повесил на дверь. «Тяжело быть старшим братом», — словно в усмешку подсказала память. «Да, Моранди?» — спросил Риккардо у голой двери. Он зашёл в свою комнату и убрал скомканный лист в ящик стола: когда Моранди выйдет из лечебницы (а Риккардо искренне в это верил), они прикрепят к двери новый.
Сближение с Игорем протекало быстро, поэтому Риккардо не составило труда подбить его на поход в «трясиновский» бар.
Они направлялись в «Крабовый утёс», когда встретили по дороге Саймона.
Он обратился к Риккардо:
«Ты Риккардо?».
Риккардо переглянулся с Игорем.
«Допустим».
Саймон улыбнулся, что сделало его квадратное лицо шире.
«Далия рассказывала о тебе. Я Саймон, работаю на ферме дядюшки Сэма, — он поочерёдно пожал им руки. — Ты можешь передать это Далии? — Саймон достал из-под куртки бумажник, почему-то перевязанный шпагатом, и отдал Риккардо доллар. — Я боюсь не застать её в «трясине», когда вернусь, а в должниках я ходить не люблю».
«В «трясине»?» — уточнил Риккардо, забрав купюру.
«Да, — простодушно ответил Саймон, угостив леденцом пробежавшего мимо них мальчишку, — она собиралась туда сегодня, и, судя по тому, что дома её нет и на ферму она не приходила, она уже в «трясине». Спасибо за помощь, Риккардо! Рад знакомству!» — Саймон вновь пожал их руки и побрёл в конец улицы.
«Интересно, что Далия забыла в «трясине», — забеспокоился Риккардо. — Проверим? Вдруг ей нужна наша помощь? К тому же я должен отдать ей деньги. Я не могу подвести Саймона».
«Да ты спятил! — воскликнул Игорь. — Моя нога ни за что не ступит на…».
— Олм стрит, — Игорь громко сглотнул.
Они остановились на перекрёстке.
— Но почему, — возмутился Игорь, — почему «мёртвая дорога» проходит именно через Олм стрит?
Олм стрит пользовалась дурной славой. Вместе с Восьмой улицей они представляли своеобразное гетто, куда словно загнали всё нищее, необразованное население города. Они выделялись среди горожан, обосновавшихся в центре, застиранной до дыр одеждой и небрежными причёсками, бывшими когда-то аккуратными и модными стрижками, хотя местных с Олм стрит выдавала не только внешность.
Многие из них коверкали язык. Между собой они общались нормально, но при встрече с соседями по перекрёстку переставляли ударение и сокращали слова, придавая порой невообразимый смысл предложению, и с особым наслаждением они портили язык, разговаривая с жителями центральной части; дети, продолжавшие «языковую игру» взрослых в школе, срывали уроки. Их поведение раздражало, но всё же они были частью города, его «паршивой овцой», к загону которой запрещали приближаться из-за «мёртвой дороги» и жителей, вроде Лизы Хэмпфулл 2.
— О, Иисус! — возмущения Игоря продолжались. — Зачем я согласился? Эта дорога приведёт нас прямиков в ад!
Хриплый голос за их спинами добавил:
— В котором вас уже поджидают его демоны.
Вскрикнув, Игорь подпрыгнул.
Рэнсом поравнялся с ними.
— Потерялись, детишки?
— Мы идём в «трясину», — сказал Риккардо. — Проведёшь нас по «мёртвой дороге?».
Рэнсом ухмыльнулся.
— «Трясина» не предназначена для детей.
— Мы не дети, мы подростки, — сообщил Игорь.
Ухмылка Рэнсома переросла в кашляющее рычание.
— Только что ты чуть не обмочил штаны от моего голоса. Что с тобой будет, если из леса выскочат мои земляки? Твой дружок, снюхавшийся со старши?ми, не спасёт тебя, — он заковылял по Олм стрит.
— О чём он говорит? — прошептал Игорь, когда Риккардо подтолкнул его. Они шли за Рэнсомом.
— Я говорю, что твой приятель сдружился с теми, кого ты так отчаянно боишься.
Игорь вцепился в плечо Риккардо, требуя разъяснений. Риккардо приложил палец к губам, Игорь насупился.
— Хью поступил благородно. Не думаю, что ты, окажись на его месте, поступил бы так же.
— Я благодарен ему, — возразил Риккардо. Ложь об их дружбе, распространённая Хью, до сих пор действовал на Чака и его компанию как гипноз: они обходили Риккардо за милю.
Рэнсом постучал по карманам, забыв, что давно бросил курить.
— Благодарность. Вам городским не знакомо это слово…Что ж, добро пожаловать в «трясину», — Олм стрит переплелась с «мёртвой дорогой». Игорь прижался к Риккардо, который вёл его за руку вслед за Рэнсомом. — Эй! — крикнул Рэнсом в пустоту. — Я привёл вам гостей!
Игорь, чьё воображение рисовало огоньки — светящиеся глаза чудовищ, обитающих за забором, содрогался от каждого шороха густого леса. Рэнсом будто нарочно сбавил шаг: еле плёлся, оглядываясь на Игоря, готового в любую секунду запрыгнуть на руки Риккардо.
— Ты похож на ту трусливую собаку из мультфильма 3, — прохрипел Рэнсом. — «Трясиновцы» не съедят тебя, но порезать могут. Дальше сами, — он завернул к дому, который Риккардо принял за заброшенный.
— Спасибо, Рэнсом.
— Мне плевать на твою благодарность.
Остаток дороги Риккардо и Игорь преодолели вдвоём.
— Просто скажи, что у тебя есть план, — призвал Игорь.
— У меня нет плана.
Они спустились к бару.
— Нас выгонят, — сказал Игорь, когда Риккардо потянулся к ручке двери.
Он замешкался. Все деловые встречи — и запланированные, и спонтанные — отец назначал в «трясине», после которых с иронией отмечал, что его партнёры по бизнесу не вылезают из местного бара. Риккардо сомневался, что эти мужчины в строгих костюмах запомнили, как он выглядит, однако, дёргать ручку не спешил.
— С чего ты взял, что Далия в баре?
Риккардо перевёл встревоженный взгляд с двери бара на окна мотеля.
— Кроме бара и мотеля в «трясине» нет мест, где можно задержаться.
— Как насчёт мотеля?
От Оскара Риккардо знал, что городские парни заманивали в мотель своих подружек из центра или приводили в него «трясиновских» девушек, с которыми развлекались до утра.
<Далия не такая>
Риккардо открыл дверь.
По размерам бар не уступал «Крабовому утёсу». Бо?льшую часть занимала барная стойка, растянувшаяся почти на всю ширину помещения, стулья рядом с ней не предполагались. Все восемь деревянных столов — четыре у входа по обе стороны двери и ещё четыре по углам — были заняты местными, курившими без перерыва. Молодые хихикающие девушки крутились возле рослых зрелых мужчин, распивавших крепкий алкоголь. Красивых «трясиновцы» усаживали к себе на колени и девушки игрались с их бородами, почёсывали их щетины или гладили их гладко выбритые подбородки. Те, кто не привлекал мужчин внешне, толпились у столов. Городские, а в баре присутствовали как старшеклассники, так и ровесники Оскара и даже несколько человек, годившихся Риккардо в родители, лавировали между столами, примыкая то к одной компании, то к другой.
Риккардо внимательно всматривался в посетителей. Кроме Фионы, разместившейся в углу, он никого не знал.
— Вот она! — прошептал Риккардо. Игорь незаметно проскользнул вглубь бара.
У стойки Далия разговаривала с Генри. Он слушал её с безэмоциональным лицом и катал винную пробку, которую седой бармен, отвлечённый юной красоткой, кокетничавшей с ним за бесплатную выпивку, оставил на стойке.
Далия ткнула его кулаком в плечо. Генри замахнулся на неё.
Риккардо пробрался сквозь гудящую толпу и заслонил собой Далию.
— Опять ты, — Генри опустил руку.
— Риккардо, что происходит? — Далия рассердилась.
Риккардо толкнул Генри. То ли он, одержимый злостью, приумножил силы, то ли Генри не рассчитывал на драку и расслабился, но Генри завалился на стоявшего позади него парня. Тот выронил стакан, на который Генри, не удержавшись и упав, напоролся ладонью. Кровь потекла к запястью.
— Тебе конец, щенок, — Генри поднялся на ноги и ударил Риккардо в лицо.
Риккардо вытер рот: Генри разбил ему нижнюю губу.
Присутствующие жаждали продолжения и скандировали: «Бей! Бей! Бей!».
— Никаких драк в моём баре! — заверещал бармен и подлетел к ним. — Хотите драться — идите на улицу!
Мужчины свистели, женщины топали и кричали «ууу!».
— Господи, Генри, — Фиона отпихнула парня выронившего стакан. Она поднесла окровавленную руку Генри к своему виску и уткнулась носом в его плечо.
— Мне не больно, не больно, — прошептал Генри, наклонившись к ней.
Фиона беззвучно плакала. Злость Риккардо вытесняло сожаление.
Генри посмотрел на Риккардо и сжал кулак.
— Уходи отсюда, — Риккардо оттолкнул Далию.
— Какие-то проблемы, Генри? — из темноты угла выступил Оскар. За его спиной выросли Лось, Маэстро и Игорь. — Снова ты защищаешь свою потас…
Далия выволокла Риккардо на улицу.
— Что ты тут устроил?
— Он хотел ударить тебя! — оправдывался Риккардо. — Он замахнулся!
— Он изображал Дракулу! Мы обсуждали фильм!
Риккардо затих. Он не видел, чтобы Генри шевелил губами.
— Прости, я испортил тебе вечер, — буркнул он.
Далия приложила руку к его лицу.
— Болит?
Большим пальцем она коснулась его губ.
Риккардо припал к нему губами.
— Нет.
Они смотрели друг на друга, и Риккардо гадал, ощущает ли Далия пульсацию его губ так же чётко, как он слышит сейчас стук её сердца.
«Ну и ну! — Игорь почесал затылок. — Не думал, что у тебя жизнь не сахар. У меня тоже нет друзей, — хмыкнул он и, предупреждая вопрос Риккардо, сказал. — Я рыжий, ношу уродливые очки, — Игорь указал на переносицу, — да и вообще не вписываюсь в понятие «крутой парень». Неудачник, одним словом».
«Такой же, как и я», — пролепетал Риккардо и опустился на бортик фонтана.
Игорь присел рядом с ним.
Риккардо протянул Игорю руку.
«Неудачники должны держаться вместе, ведь так?».
Игорь усмехнулся и крепко пожал её.
Они просидели у фонтана, наблюдая за редкими голубями, до семи часов; после сделали круг по городу и расстались у «Крабового утёса».
Совет, необходимый для объяснения с Карлой, Риккардо получил всё же от мистера Бигля. И хотя фраза, предложенная смотрителем, напоминала цитату из любовного романа, утром на парковке Риккардо повторил её Карле точь-в-точь:
«Я не разобрался в своих чувствах».
Карла хлопала глазами.
«Что это значит?».
Риккардо напрягся. Он понятия не имел, как разъяснить Карле суть, чтобы не оставить ногу в капкане навечно.
Но Карла ответила на свой вопрос сама:
«Ты не знаешь, любишь ли меня?».
«Да».
Карла отвернулась. Она смотрела, как Чак цепляет замок на велосипед.
«Я понимаю».
Голос Карлы звучал глухо. Напряжение нарастало.
«Мне нужно время, — добавил Риккардо, — чтобы разобраться».
Она взяла его за руки: её пальцы были холодными, словно она только что вытащила их из сугроба. Риккардо дёрнулся и отстранился от неё.
«Я скажу, когда разберусь», — пробормотал он и вывернул с парковки.
Вопреки его предположению, Карла не обиделась, напротив: Риккардо едва справлялся с её навязчивостью. Из урока литературы, который вёл мистер Крамер, предпочитавший собственные монологи беседам с учениками, она запомнила лишь одно высказывание молодого преподавателя: «Чтобы решить проблему, в неё следует погрузиться полностью». Карла интерпретировала слова мистера Крамера по-своему: чтобы Риккардо разобрался в своих чувствах, им нужно видеться чаще. Разубедить её у Риккардо не получилось, как не получилось сказать твёрдое «нет», когда Карла призналась ему в любви.
Спасением для него стал отец Карлы. Недовольный учёбой дочери мистер Феррера посадил её на домашний арест, пока она не поправит оценки: он привозил и забирал Карлу из школы и следил, чтобы на образование она тратила больше времени, чем на телевизор, прогулки и настольные игры, что свело их контакты с Риккардо к минимуму. Они виделись на выходных, встречались на общих уроках, но даже эти несколько часов сводили Риккардо с ума: словно вампир Карла высасывала из него все силы и питалась ими до следующей встречи. Нехватку их общения она компенсировала бесперебойной болтовнёй вживую и по телефону и прикосновениями, которые выдавала за случайные.
Освободившееся от Карлы время Риккардо проводил с Игорем, несмотря на то, что отец не одобрял их дружбу. В единственный раз, когда Риккардо пригласил Игоря к себе, отец покачал головой: «С кем ты связался, Риккардо»; Игорь, робко поздоровавшийся с ним у ворот, извинился за беспокойство. Испытанный стыд за реакцию отца выразился у Риккардо в уже знакомых Игорю пятнах: «Ничего, ничего, — он похлопал Риккардо по плечу, — ты не виноват», приободрив Риккардо, Игорь позвал его в свой дом. Семья Игоря приняла Риккардо ласково, отчего ему стало ещё более неловко и тоскливо.
Семья Мишелсов была большой. Помимо Игоря и десятилетнего Джона в семье было ещё трое детей: восьмилетний Бен, шестилетняя Анна и пятилетняя Роуз, — все рыжие, в очках и отличались друг от друга исключительно ростом. «Особые имена только у первенцев», — напомнил Игорь, когда знакомил Риккардо с братом и сёстрами. Они облепили Риккардо, как лилипуты Гулливера, и задавали наивные, детские, но необычайно милые вопросы. Кем он хочет стать, когда вырастет? Есть ли у него кот? А собака? А он ловил рыбу? Не боится ли он Снежного человека? Вопросы сыпались быстрее, чем он соображал. «Ну всё, хватит», — Игорь приподнял Роуз и вынес её из круга, в центре которого находился Риккардо. Но, когда он проделывал то же самое с Анной, шустрая Роуз вернулась на место. Риккардо улыбался и отвечал: он хочет стать журналистом, ни кота, ни собаки у него нет, но у бабушки с дедушкой в Сицилии живут старая такса и дымчатый кот, рыбу он не ловил и Снежного человека он не боится. А Игорь продолжал оттаскивать сестёр. «Эй! — хохотнул Риккардо. — Ты срываешь моё первое интервью!». Дети смеялись и обнимали его. «Тяжело быть старшим братом», — подытожил Игорь. Он осёкся, вспомнив о брате Риккардо, но Риккардо притворился, что не слышал его.
Миссис Мишелс — высокая полная женщина, похожая на мужа, точно безусый безбородый близнец — настояла, чтобы Риккардо остался на ужин.
Когда все разместились за маленьким столом, тесно прижившись друг к другу, мистер Мишелс призвал домочадцев и гостя к молитве. Игорь закрыл глаза, сложил руки и полушёпотом произнёс: «Спасибо тебе, Господи, за эту курочку на нашем столе, — он толкнул локтем Риккардо. — Аминь». Риккардо прикусил губу, чтобы не рассмеяться, а мистер Мишелс приоткрыл один глаз: «Я накажу тебя за подобные шуточки». Игорь добавил: «Да будет так. Аминь», и единый смех наполнил комнату.
А потом Риккардо вернулся домой, где за длинным обеденным столом отец читал газету, мать ковырялась вилкой в листьях салата, а стул Моранди пустовал.
«Я не голоден», — Риккардо отодвинул тарелку и, громыхнув стулом, встал из-за стола.
Мать не отреагировала, а отец, не отрываясь от чтения, спросил:
«Риккардо, тебе не кажется, что ты водишься не с теми людьми?».
Риккардо проглотил едкий ответ «не кажется» и поинтересовался:
«Я могу пойти к себе?».
«Иди».
Поднявшись наверх, Риккардо задержался у комнаты брата: лист с кривым, написанным печатными буквами предупреждением «не входить», пожелтел. Риккардо вспомнил, с каким рвением выводил каждую букву, как высовывал кончик языка, когда грифель карандаша впивался в бумагу. В тот день Моранди учил его складывать бумажные кораблики, и Риккардо не хотел, чтобы их отвлекали.
Риккардо сорвал и смял лист бумаги, который когда-то брат повесил на дверь. «Тяжело быть старшим братом», — словно в усмешку подсказала память. «Да, Моранди?» — спросил Риккардо у голой двери. Он зашёл в свою комнату и убрал скомканный лист в ящик стола: когда Моранди выйдет из лечебницы (а Риккардо искренне в это верил), они прикрепят к двери новый.
Сближение с Игорем протекало быстро, поэтому Риккардо не составило труда подбить его на поход в «трясиновский» бар.
Они направлялись в «Крабовый утёс», когда встретили по дороге Саймона.
Он обратился к Риккардо:
«Ты Риккардо?».
Риккардо переглянулся с Игорем.
«Допустим».
Саймон улыбнулся, что сделало его квадратное лицо шире.
«Далия рассказывала о тебе. Я Саймон, работаю на ферме дядюшки Сэма, — он поочерёдно пожал им руки. — Ты можешь передать это Далии? — Саймон достал из-под куртки бумажник, почему-то перевязанный шпагатом, и отдал Риккардо доллар. — Я боюсь не застать её в «трясине», когда вернусь, а в должниках я ходить не люблю».
«В «трясине»?» — уточнил Риккардо, забрав купюру.
«Да, — простодушно ответил Саймон, угостив леденцом пробежавшего мимо них мальчишку, — она собиралась туда сегодня, и, судя по тому, что дома её нет и на ферму она не приходила, она уже в «трясине». Спасибо за помощь, Риккардо! Рад знакомству!» — Саймон вновь пожал их руки и побрёл в конец улицы.
«Интересно, что Далия забыла в «трясине», — забеспокоился Риккардо. — Проверим? Вдруг ей нужна наша помощь? К тому же я должен отдать ей деньги. Я не могу подвести Саймона».
«Да ты спятил! — воскликнул Игорь. — Моя нога ни за что не ступит на…».
— Олм стрит, — Игорь громко сглотнул.
Они остановились на перекрёстке.
— Но почему, — возмутился Игорь, — почему «мёртвая дорога» проходит именно через Олм стрит?
Олм стрит пользовалась дурной славой. Вместе с Восьмой улицей они представляли своеобразное гетто, куда словно загнали всё нищее, необразованное население города. Они выделялись среди горожан, обосновавшихся в центре, застиранной до дыр одеждой и небрежными причёсками, бывшими когда-то аккуратными и модными стрижками, хотя местных с Олм стрит выдавала не только внешность.
Многие из них коверкали язык. Между собой они общались нормально, но при встрече с соседями по перекрёстку переставляли ударение и сокращали слова, придавая порой невообразимый смысл предложению, и с особым наслаждением они портили язык, разговаривая с жителями центральной части; дети, продолжавшие «языковую игру» взрослых в школе, срывали уроки. Их поведение раздражало, но всё же они были частью города, его «паршивой овцой», к загону которой запрещали приближаться из-за «мёртвой дороги» и жителей, вроде Лизы Хэмпфулл 2.
— О, Иисус! — возмущения Игоря продолжались. — Зачем я согласился? Эта дорога приведёт нас прямиков в ад!
Хриплый голос за их спинами добавил:
— В котором вас уже поджидают его демоны.
Вскрикнув, Игорь подпрыгнул.
Рэнсом поравнялся с ними.
— Потерялись, детишки?
— Мы идём в «трясину», — сказал Риккардо. — Проведёшь нас по «мёртвой дороге?».
Рэнсом ухмыльнулся.
— «Трясина» не предназначена для детей.
— Мы не дети, мы подростки, — сообщил Игорь.
Ухмылка Рэнсома переросла в кашляющее рычание.
— Только что ты чуть не обмочил штаны от моего голоса. Что с тобой будет, если из леса выскочат мои земляки? Твой дружок, снюхавшийся со старши?ми, не спасёт тебя, — он заковылял по Олм стрит.
— О чём он говорит? — прошептал Игорь, когда Риккардо подтолкнул его. Они шли за Рэнсомом.
— Я говорю, что твой приятель сдружился с теми, кого ты так отчаянно боишься.
Игорь вцепился в плечо Риккардо, требуя разъяснений. Риккардо приложил палец к губам, Игорь насупился.
— Хью поступил благородно. Не думаю, что ты, окажись на его месте, поступил бы так же.
— Я благодарен ему, — возразил Риккардо. Ложь об их дружбе, распространённая Хью, до сих пор действовал на Чака и его компанию как гипноз: они обходили Риккардо за милю.
Рэнсом постучал по карманам, забыв, что давно бросил курить.
— Благодарность. Вам городским не знакомо это слово…Что ж, добро пожаловать в «трясину», — Олм стрит переплелась с «мёртвой дорогой». Игорь прижался к Риккардо, который вёл его за руку вслед за Рэнсомом. — Эй! — крикнул Рэнсом в пустоту. — Я привёл вам гостей!
Игорь, чьё воображение рисовало огоньки — светящиеся глаза чудовищ, обитающих за забором, содрогался от каждого шороха густого леса. Рэнсом будто нарочно сбавил шаг: еле плёлся, оглядываясь на Игоря, готового в любую секунду запрыгнуть на руки Риккардо.
— Ты похож на ту трусливую собаку из мультфильма 3, — прохрипел Рэнсом. — «Трясиновцы» не съедят тебя, но порезать могут. Дальше сами, — он завернул к дому, который Риккардо принял за заброшенный.
— Спасибо, Рэнсом.
— Мне плевать на твою благодарность.
Остаток дороги Риккардо и Игорь преодолели вдвоём.
— Просто скажи, что у тебя есть план, — призвал Игорь.
— У меня нет плана.
Они спустились к бару.
— Нас выгонят, — сказал Игорь, когда Риккардо потянулся к ручке двери.
Он замешкался. Все деловые встречи — и запланированные, и спонтанные — отец назначал в «трясине», после которых с иронией отмечал, что его партнёры по бизнесу не вылезают из местного бара. Риккардо сомневался, что эти мужчины в строгих костюмах запомнили, как он выглядит, однако, дёргать ручку не спешил.
— С чего ты взял, что Далия в баре?
Риккардо перевёл встревоженный взгляд с двери бара на окна мотеля.
— Кроме бара и мотеля в «трясине» нет мест, где можно задержаться.
— Как насчёт мотеля?
От Оскара Риккардо знал, что городские парни заманивали в мотель своих подружек из центра или приводили в него «трясиновских» девушек, с которыми развлекались до утра.
<Далия не такая>
Риккардо открыл дверь.
По размерам бар не уступал «Крабовому утёсу». Бо?льшую часть занимала барная стойка, растянувшаяся почти на всю ширину помещения, стулья рядом с ней не предполагались. Все восемь деревянных столов — четыре у входа по обе стороны двери и ещё четыре по углам — были заняты местными, курившими без перерыва. Молодые хихикающие девушки крутились возле рослых зрелых мужчин, распивавших крепкий алкоголь. Красивых «трясиновцы» усаживали к себе на колени и девушки игрались с их бородами, почёсывали их щетины или гладили их гладко выбритые подбородки. Те, кто не привлекал мужчин внешне, толпились у столов. Городские, а в баре присутствовали как старшеклассники, так и ровесники Оскара и даже несколько человек, годившихся Риккардо в родители, лавировали между столами, примыкая то к одной компании, то к другой.
Риккардо внимательно всматривался в посетителей. Кроме Фионы, разместившейся в углу, он никого не знал.
— Вот она! — прошептал Риккардо. Игорь незаметно проскользнул вглубь бара.
У стойки Далия разговаривала с Генри. Он слушал её с безэмоциональным лицом и катал винную пробку, которую седой бармен, отвлечённый юной красоткой, кокетничавшей с ним за бесплатную выпивку, оставил на стойке.
Далия ткнула его кулаком в плечо. Генри замахнулся на неё.
Риккардо пробрался сквозь гудящую толпу и заслонил собой Далию.
— Опять ты, — Генри опустил руку.
— Риккардо, что происходит? — Далия рассердилась.
Риккардо толкнул Генри. То ли он, одержимый злостью, приумножил силы, то ли Генри не рассчитывал на драку и расслабился, но Генри завалился на стоявшего позади него парня. Тот выронил стакан, на который Генри, не удержавшись и упав, напоролся ладонью. Кровь потекла к запястью.
— Тебе конец, щенок, — Генри поднялся на ноги и ударил Риккардо в лицо.
Риккардо вытер рот: Генри разбил ему нижнюю губу.
Присутствующие жаждали продолжения и скандировали: «Бей! Бей! Бей!».
— Никаких драк в моём баре! — заверещал бармен и подлетел к ним. — Хотите драться — идите на улицу!
Мужчины свистели, женщины топали и кричали «ууу!».
— Господи, Генри, — Фиона отпихнула парня выронившего стакан. Она поднесла окровавленную руку Генри к своему виску и уткнулась носом в его плечо.
— Мне не больно, не больно, — прошептал Генри, наклонившись к ней.
Фиона беззвучно плакала. Злость Риккардо вытесняло сожаление.
Генри посмотрел на Риккардо и сжал кулак.
— Уходи отсюда, — Риккардо оттолкнул Далию.
— Какие-то проблемы, Генри? — из темноты угла выступил Оскар. За его спиной выросли Лось, Маэстро и Игорь. — Снова ты защищаешь свою потас…
Далия выволокла Риккардо на улицу.
— Что ты тут устроил?
— Он хотел ударить тебя! — оправдывался Риккардо. — Он замахнулся!
— Он изображал Дракулу! Мы обсуждали фильм!
Риккардо затих. Он не видел, чтобы Генри шевелил губами.
— Прости, я испортил тебе вечер, — буркнул он.
Далия приложила руку к его лицу.
— Болит?
Большим пальцем она коснулась его губ.
Риккардо припал к нему губами.
— Нет.
Они смотрели друг на друга, и Риккардо гадал, ощущает ли Далия пульсацию его губ так же чётко, как он слышит сейчас стук её сердца.
