Чёрная жижа летит в стороны. Но уже слишком поздно. Кровожадные лепестки смыкаются на человеческой плоти, впиваются остриями в кожу, принимаясь заживо переваривать свою добычу. Утаскивают истошно вопящего человечка под землю.
Зависший в сотне метров шестимоторный дрон Холдинга беспристрастно снимает всё это месиво. Очевидно, маркетинговый отдел всё-таки прогнул штабных — трансляции снова ведутся. Сейчас сотни тысяч зрителей наблюдают за представлением онлайн. Многие безошибочно узнают почерк Агнии. Ну, разумеется! Девушки любят цветы. Что по этому поводу писал Бодлер? Вряд ли фолловеры проведут аналогию. Просто поставят лайк.
Оставшийся вояка стоит остолбенев. Не моргая дико выпученными глазами, раз за разом жмёт на курок опустевшего автомата. Бессмысленно смотрит, как по тротуару к нему подползает бурлящая биомасса. Я действую по старинке. Мне даже отчасти жалко его… Что ж ты не бежишь, дурачок? Так ведь совсем неинтересно. Чёрная субстанция быстро обволакивает берцы, ползёт выше. Боец падает на асфальт, корчась от боли. Обе ноги по колено оказываются обглоданы до костей. Молодой парень — лет двадцать, не больше — с жёлто-голубым шевроном на рукаве наконец-то делает попытку отползти. Сучит коленями без мышц, но только скребёт костяными пятками, не в состоянии оттолкнуться, пока ризома неторопливо поглощает его снизу вверх.
Его приятелей, успевших удрапать дальше, беснующаяся биомасса настигает у подъезда раздолбанной хрущёвки. Тонкие ленты, похожие на плоских червей, вырываются из решётки для чистки обуви. Обездвиживают и шинкуют свой обед. Человеческие тела, с влажным хлюпанием, разъезжаются на тонкие слайсы. В дворовую пыль выпадают чьи-то сизые кишки. По сути всё уж кончено. Мне теперь тоже, в общем-то, некуда торопиться.
В клубке вьющихся нитей я подхожу к безногому солдату. Он источает запах страха и моего пищеварительного сока. Широко распахнутые глаза и рот застыли в жуткой гримасе. Крик сменился булькающим хрипом. Рука сжимается, силясь поднять запасной рожок. Я отталкиваю его подальше носком ботинка. Солдат разочарованно стонет. Смотрит на меня умоляюще.
«Застрелиться хотел?— спрашиваю, он слегка кивает в ответ.— Понимаю… Убивать веселее, чем умирать. Правда?»
Он уже не может мне ответить, но я знаю ответ. Присев на колено, я осторожно беру его за шею. Послушная ризома тонкой змейкой спускается по запястью, отделяется от пальцев, забирается в открытый окровавленный рот, быстро взрезая спинномозговой канал, проникает в голову. Теперь солдатик уже ничего не чувствует. Ни как опорожняется его череп. Ни как внутрь проваливаются глаза. Ни как из пустых глазниц на растворяющееся лицо выползают кровавые червеообразные отростки. Я уже вижу его оголившийся скальп, но не убираю руку, пока совсем не перестаю ощущать ладонью пульс. Всё. Теперь всё. Ризома продолжает обгладывать его тело, насыщая моё. Пищевая цепочка в очередной раз завершилась так, как ей положено.
Я оборачиваюсь на Агнию и разбросанные вокруг останки. Она уже начала вбирать свои щупальца, но всё ещё позирует на развалинах. Улыбаясь подписчикам, записывает очередной видос. Что-то щебечет со своим неподражаемым малороссийским акцентом.
Признаться, я испытываю лёгкое неудобство. Не за её «шо» и «хэ», конечно… А за то, с какой лёгкостью эта девчонка превратилась в кровожадное чудовище. Что это? Нечто социокультурное или психологическое? Дело в воспитании? В возрасте? Среде? Травмирующем опыте? В чём-то её — человеческом… Или всё-таки дело во мне? Всё-таки я её породил, и в ней есть моя часть. В каком-то смысле мы даже одно целое. Но делает ли это меня ответственным? Ну уж нет… Все эти человеческие вопросы пытается задавать человек, которым я перестал быть. Я просто живу. И ем. Чтобы жить, надо есть.
Шестимоторный «серафим» Холдинга берёт средний план на Агнию, потом делает драматический художественный отлёт вверх и в сторону. Девчонка посылает воздушный поцелуй зрителям, машет удаляющейся камере. Из этого потом можно будет нарезать шортсов и подложить музыку. Что-то почти классическое. Вроде «Кабарэ» с Лайзой Минелли. Да… Всё-таки война поменялась. У этой войны теперь женское лицо…
* * *
«И всё-таки, Валерий Семёнович,— хитро улыбается ведущая научного-популярного подкаста.— Большинству наших слушателей и зрителей вы известны, как создатель Феномена. Расскажите о нём!»
«К сожалению… Хотя, наверное, это участь многих учёных».
Валерия Семёновича непривычно видеть без белого халата. А может всё дело в том, что он заметно поседел.
«Почему — к сожалению?»
«Потому что изначально я не хотел создавать оружие. Перед нашим коллективом стояла задача исцелить людей от рака. Но, увы, теперь я войду в историю, как очередной Оппенгеймер».
«Увы?»
«Да. Ведь такая слава не особенно должна радовать…— усмехается доктор.— Хотя радует».
«Давайте, я испорчу вам настроение. Вам не обидно? Ведь звезда теперь он, а не вы…»
«Ну, нет… У нас с Феноменом разные поля битвы. Кстати, вы сказали Он или Она?»
«А вы опасный человек!— иронично замечает девушка и поправляет свои большие круглые очки.— Теперь я не могу не задать этот вопрос… Тем более, что зрители его присылали очень часто… Феномен правда не один? Их официально двое?»
«Трудно сказать…»
«Ну, Валерий Семёнович, это ведь уже не военная тайна. Мы все давно наблюдаем за происходящим на трансляциях Холдинга. Мы видели этих… Персонажей. Просто поясните, как учёный…»
Гость ненадолго задумывается. Отпивает воду из высокого стакана.
«Дело не в тайнах… Просто ответ будет зависеть от нашего взгляда на биологическую жизнь. От того, что мы считаем организмом. Например, по некоторым подсчётам в наших телах, преимущественно в кишечнике, живёт около двух килограмм микрофлоры…»
«Те самые “полезные бактерии” из рекламы йогурта?»
«Вот-вот… Симбиотические организмы. Мы можем считать себя отдельными существами. Но им плохо без нас, а нам — без них. Наши иммунные клетки уже вряд ли могут вызывать такие сомнения. Ведь они — наши! Тем не менее, это весьма самостоятельные агенты, которые, к тому же несут в себе информацию о чужеродных генотипах, чтобы знать, кого атаковать. Есть и куда более древний пример… Примитивные безъядерные клетки — прокариоты — захватили внутрь своих оболочек бактерии, способные производить энергию. И те впоследствии стали митохондриями — органоидами, компонентами наших клеток, хотя всё ещё имеют собственную митохондриальную ДНК».
«Вы хотите сказать, что Феномен — это симбиотический организм? Или организмы…»
Доктор делает скептическое выражение и отрицательно качает головой.
«Не совсем так… Это сложнее. Ну, вот представьте… Что у вас и вашего оператора по два килограмма симбиотической кишечной микрофлоры на двоих. Но они не только участвуют в переваривании пищи, но и защищают, регенерируют, продуцируют стволовые клетки, обмениваются между собой информацией, и иногда могут составлять не два килограмма от вашей массы, а восемь, шестнадцать, тридцать два… Или даже больше.»
«Это довольно трудно представить…»
«А грибы представляете? Опята, к примеру».
«Конечно… Такие на ножке со шляпкой».
«Именно. Так вот в штате Орегон есть лес, где растут опята. И когда какой-нибудь грибник срывает один опёнок, потом другой, третий… Он ходит по лесу и тоже вряд ли может представить, что фактически это один организм, простирающийся в виде грибницы на девять квадратных километров».
«Удивительно...»
«И применительно к Феномену нельзя говорить ни о группе организмов, ни об одном организме, ни о колонии одноклеточных. Это и то, и другое, и третье. Поэтому лично я предпочитаю использовать термин — метаорганизм».
«Будем считать, что мы разобрались с этим…— деликатно прерывает ведущая.— Вернёмся к вашему сравнению с Оппенгеймером. Мы все помним, что его разработки вскоре повторили в нашей стране. Может ли такое случиться с Феноменом? И у наших западных оппонентов появится нечто подобное?»
«Это исключено!»— не задумываясь, отвечает учёный.
«Почему? Ведь все технологические секреты рано или поздно раскрываются…»— сомневается девушка, снова поправляя очки.
«Как я уже говорил прежде… Никаких секретов. Дело не в них. Повторить Феномена не так сложно. Но он не сводится к технологии своего создания. Это живая, динамическая, самоорганизующаяся система, которая постоянно эволюционирует на уровне каждой клетки... Как вся жизнь на нашей планете. Она явно зарождалась не один раз. Вероятно, даже зарождается прямо сейчас где-то на дне океана около “чёрных курильщиков”. Но выжить ей не суждено. Она будет сразу же поглощена господствующей формой. Именно поэтому мы имеем единое древо жизни. Все альтернативные формы подавляются. С Феноменом так же…»
По лицу Валерия Семёновича становится ясно, что он вошёл в своё неповторимое состояние восхищённо-благоговеющей экзальтации. Эта энергия. Эта увлечённость. Этот безумствующий энтузиазм. Эти образы, вырывающиеся прямиком из какой-то ницшеанской бездны. Я скучал по ним… Да, теперь мой добрый доктор абсолютно узнаваем.
«Это господствующая форма. Квинтэссенция биологических процессов. Явленный во плоти эволюционный бог. Вершина пищевой пирамиды. Консумент высшего порядка. Будучи однажды выпущен в биосферу, он уже не потерпит конкуренции. Это и делает его последним оружием, перед которым всё прочее оружие — бесполезно».
В студии возникает пауза. Ведущая подкаста, звучно проглатывает комок, подкативший к горлу. Натянуто улыбается.
«Что ж… Вы нас… Успокоили. Значит — прощай, оружие… А мы прощаемся с вами, уважаемые слушатели. Подписывайтесь на нас. До новых встреч! На волне науки».
* * *
«Ля! Да он просто крейзи!— комментирует улыбающаяся Агния, перегнувшись через моё плечо своей змеиной шеей и заглядывая в экран.— Но мужик крутой…. Батя наш?»
«Можно и так сказать…— нехотя отвечаю я и отдаю девчонке её смартфон.— Держи!»
Она деловито тычет по экрану своим пальцем.
«Подпишусь на них… Вдруг ещё чего интересного выпустят. Это прикольно. Наука, открытия, вся херня…»
Мы сидим в просторном помещении какого-то бывшего детского учреждения. Кажется, больница или интернат. Снаружи уже и не разберёшь. Весь фасад трёхэтажной коробки изъеден пулевыми отверстиями. Внутри почти всё вынесено или сломано. Коридорная система. Направо и налево в основном — то ли палаты, то ли комнатушки. На трёх-четырёх человек, судя по металлическим остовам кроватей. Вещей мало. Вероятно, персонал и всех жильцов всё-таки организованно эвакуировали. Валяются забытые игрушки. На одинаковых шкафчиках разные забавные наклейки. И стены вокруг нас расписаны сказочными персонажами. С каким-то непонятым щемящим чувством я оглядываюсь по сторонам. Что тут было? Столовая? Актовый зал? Скорее, какая-то игровая комната.
Противник любит располагаться в таких местах. Зачем вывозить мирняк, когда можно прикрываться им, как живым щитом? Потом всегда можно изобразить из себя славных защитников города. Показать кадры с окровавленным плюшевым мишуткой. Пустить слезу на камеру. Устроить плач из смайликов в соцсетях. Вот она поганая практика всех этих бесконечных «фортецей», которые нам приходилось брать.
Хорошо, что на этот случай есть мы. Те, кто, по словам нашего продюсера, «заходят громко и выходят эффектно». Но без единого выстрела. И что нам противопоставить никто не знает. И они не знали…
Нехотя провожу взглядом по тому, что полчаса назад было солдатами хунты, устроившими здесь свои позиции. Порванные части тел. Остатки формы на сухих пожелтевших костях. Целёхонькие броники и каски, которые ни от чего не смогли защитить. Разбросанное оружие, из которого не в кого было стрелять.
Я сижу на детском стульчике, сделанном добротно, кажется, ещё в середине 80-х. Агния свернулась рядом, прислонившись спиной к стеллажу с детскими книжками. Фрагмент ризомы тоненьким пульсирующим ручейком тянется к трупу, распластавшемуся у противоположной стены. Агния ещё ест, хотя уже погружена в свой смартфон.
«Тебе не говорили, что за обедом с телефоном сидеть нельзя?»
«Не-а… И потом это по делу»,— не поворачивая головы, отвечает девчонка.
«Ага, конечно… С подписчиками в комментах срёшься. Лучше скажи, когда с нами свяжется этот твой информатор?»
«Вот как раз с ним и пишусь! Вернее, с ней… И, кстати, это моя подписчица»,— отвечает Агния, корча победоносно-презрительную физиономию.
«Считаешь, ей можно доверять?»
«Не знаю…— напарница пожимает плечами, а потом со свойственной непосредственностью добавляет.— Если будет засада, то мы просто всех съедим. Включая её… Зачем нас обманывать?»
Я молча киваю. И вдруг замечаю что-то странное. Протягиваю руку, осторожно отведя волосы, касаюсь пальцами шеи девушки. Агния чуть вздрагивает. Прикрывает глаза, опускает руки с мобильником и мурчит:
«М-м-м… Неужели ты, наконец, обратил на меня внимание?…»
Моё внимание и правда сейчас полностью обращено на неё. Чешуйки на шее стали топорщится и сохнуть. Некоторые уже отпали, обнажив сухую сморщенную кожу, больше напоминающую корки. Человеческая кожа между ними сильно покраснела и выглядит заметно воспалённой. Местами на ней мелкой сыпью вздуваются тёмные пузырьки.
«Похоже, у тебя тут какой-то лишай…»
«Что?!»— Агния отдёргивает мою руку и смотрит с нескрываемым раздражением.
«Сама посмотри…»
Девушка принимается придирчиво рассматривать свою шею. А я — наблюдать за ней. Где-то год назад в подобной ситуации я поднял бы с пола осколок зеркала. Теперь мне проще отрастить лишний глаз на руке. Агния, конечно же, воспользовалась своим смартфоном. Воспринимать технологии в качестве самоочевидного инструмента, буквально, как продолжение себя — это ещё одна из тех человеческих черт, от которых ей придётся избавляться.
«Блин… Стрёмная херня!— наконец, подытоживает она с явным волнением в голосе.— И шо это?»
«Понятия не имею».
«Думаешь, зараза какая-то?»
«Мы способны переварить любой болезнетворный агент. Так устроены…»
«И ты ни разу не болел?»
«После того, как стал таким — ни разу. Но у тебя это появилось точно в том месте, куда попал снайпер… Жалко, что уже не глянешь на пулю…»— рассуждаю я вслух, пока девчонка снова принимается рассматривать себя через камеру телефона.
«Почему нет? Вот же она!»
Неожиданно Агния достаёт из кармана и протягивает на ладони пару металлических осколков.
«Ты зачем их таскала всё это время?»
«Я её из себя вытолкнула, как обычно… А она, похоже, в складки куртки завалилась. Я потом обнаружила. Ну и пихнула в карман. Типа, сувенир».
«Понятно…»— отвечаю я, уже погрузившись в изучение железок, покручивая их в пальцах.
Пуля явно не обычная. Развалилась, словно была чем-то наполнена. На кончике свинцовое утяжеление для улучшения баллистики. Внутри тонкая полость… Как у израильских патронов ЦС 7,62 со слезоточивым газом. И что было внутри налито? Лучше не пробовать и не нюхать.
Поднимаю с пола брошенную «укропами» аптечку. Нахожу целлофановый пакетик из-под бинта. Ссыпаю туда железки, прячу в карман и решаю пока что не волновать девчонку. Просто протягиваю йод для отвода глаз. Нахер он ей нужен, конечно…
«На! Прижги на всякий случай. Думаю, скоро пройдёт».
Она кивает. Вроде успокоилась. Я тоже прикрываю глаза.
Спать… Как там? Одна из человеческих привычек, присущих телу. Забыться сном. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений… Это ли не цель? Уснуть… И видеть сны.
Зависший в сотне метров шестимоторный дрон Холдинга беспристрастно снимает всё это месиво. Очевидно, маркетинговый отдел всё-таки прогнул штабных — трансляции снова ведутся. Сейчас сотни тысяч зрителей наблюдают за представлением онлайн. Многие безошибочно узнают почерк Агнии. Ну, разумеется! Девушки любят цветы. Что по этому поводу писал Бодлер? Вряд ли фолловеры проведут аналогию. Просто поставят лайк.
Оставшийся вояка стоит остолбенев. Не моргая дико выпученными глазами, раз за разом жмёт на курок опустевшего автомата. Бессмысленно смотрит, как по тротуару к нему подползает бурлящая биомасса. Я действую по старинке. Мне даже отчасти жалко его… Что ж ты не бежишь, дурачок? Так ведь совсем неинтересно. Чёрная субстанция быстро обволакивает берцы, ползёт выше. Боец падает на асфальт, корчась от боли. Обе ноги по колено оказываются обглоданы до костей. Молодой парень — лет двадцать, не больше — с жёлто-голубым шевроном на рукаве наконец-то делает попытку отползти. Сучит коленями без мышц, но только скребёт костяными пятками, не в состоянии оттолкнуться, пока ризома неторопливо поглощает его снизу вверх.
Его приятелей, успевших удрапать дальше, беснующаяся биомасса настигает у подъезда раздолбанной хрущёвки. Тонкие ленты, похожие на плоских червей, вырываются из решётки для чистки обуви. Обездвиживают и шинкуют свой обед. Человеческие тела, с влажным хлюпанием, разъезжаются на тонкие слайсы. В дворовую пыль выпадают чьи-то сизые кишки. По сути всё уж кончено. Мне теперь тоже, в общем-то, некуда торопиться.
В клубке вьющихся нитей я подхожу к безногому солдату. Он источает запах страха и моего пищеварительного сока. Широко распахнутые глаза и рот застыли в жуткой гримасе. Крик сменился булькающим хрипом. Рука сжимается, силясь поднять запасной рожок. Я отталкиваю его подальше носком ботинка. Солдат разочарованно стонет. Смотрит на меня умоляюще.
«Застрелиться хотел?— спрашиваю, он слегка кивает в ответ.— Понимаю… Убивать веселее, чем умирать. Правда?»
Он уже не может мне ответить, но я знаю ответ. Присев на колено, я осторожно беру его за шею. Послушная ризома тонкой змейкой спускается по запястью, отделяется от пальцев, забирается в открытый окровавленный рот, быстро взрезая спинномозговой канал, проникает в голову. Теперь солдатик уже ничего не чувствует. Ни как опорожняется его череп. Ни как внутрь проваливаются глаза. Ни как из пустых глазниц на растворяющееся лицо выползают кровавые червеообразные отростки. Я уже вижу его оголившийся скальп, но не убираю руку, пока совсем не перестаю ощущать ладонью пульс. Всё. Теперь всё. Ризома продолжает обгладывать его тело, насыщая моё. Пищевая цепочка в очередной раз завершилась так, как ей положено.
Я оборачиваюсь на Агнию и разбросанные вокруг останки. Она уже начала вбирать свои щупальца, но всё ещё позирует на развалинах. Улыбаясь подписчикам, записывает очередной видос. Что-то щебечет со своим неподражаемым малороссийским акцентом.
Признаться, я испытываю лёгкое неудобство. Не за её «шо» и «хэ», конечно… А за то, с какой лёгкостью эта девчонка превратилась в кровожадное чудовище. Что это? Нечто социокультурное или психологическое? Дело в воспитании? В возрасте? Среде? Травмирующем опыте? В чём-то её — человеческом… Или всё-таки дело во мне? Всё-таки я её породил, и в ней есть моя часть. В каком-то смысле мы даже одно целое. Но делает ли это меня ответственным? Ну уж нет… Все эти человеческие вопросы пытается задавать человек, которым я перестал быть. Я просто живу. И ем. Чтобы жить, надо есть.
Шестимоторный «серафим» Холдинга берёт средний план на Агнию, потом делает драматический художественный отлёт вверх и в сторону. Девчонка посылает воздушный поцелуй зрителям, машет удаляющейся камере. Из этого потом можно будет нарезать шортсов и подложить музыку. Что-то почти классическое. Вроде «Кабарэ» с Лайзой Минелли. Да… Всё-таки война поменялась. У этой войны теперь женское лицо…
* * *
«И всё-таки, Валерий Семёнович,— хитро улыбается ведущая научного-популярного подкаста.— Большинству наших слушателей и зрителей вы известны, как создатель Феномена. Расскажите о нём!»
«К сожалению… Хотя, наверное, это участь многих учёных».
Валерия Семёновича непривычно видеть без белого халата. А может всё дело в том, что он заметно поседел.
«Почему — к сожалению?»
«Потому что изначально я не хотел создавать оружие. Перед нашим коллективом стояла задача исцелить людей от рака. Но, увы, теперь я войду в историю, как очередной Оппенгеймер».
«Увы?»
«Да. Ведь такая слава не особенно должна радовать…— усмехается доктор.— Хотя радует».
«Давайте, я испорчу вам настроение. Вам не обидно? Ведь звезда теперь он, а не вы…»
«Ну, нет… У нас с Феноменом разные поля битвы. Кстати, вы сказали Он или Она?»
«А вы опасный человек!— иронично замечает девушка и поправляет свои большие круглые очки.— Теперь я не могу не задать этот вопрос… Тем более, что зрители его присылали очень часто… Феномен правда не один? Их официально двое?»
«Трудно сказать…»
«Ну, Валерий Семёнович, это ведь уже не военная тайна. Мы все давно наблюдаем за происходящим на трансляциях Холдинга. Мы видели этих… Персонажей. Просто поясните, как учёный…»
Гость ненадолго задумывается. Отпивает воду из высокого стакана.
«Дело не в тайнах… Просто ответ будет зависеть от нашего взгляда на биологическую жизнь. От того, что мы считаем организмом. Например, по некоторым подсчётам в наших телах, преимущественно в кишечнике, живёт около двух килограмм микрофлоры…»
«Те самые “полезные бактерии” из рекламы йогурта?»
«Вот-вот… Симбиотические организмы. Мы можем считать себя отдельными существами. Но им плохо без нас, а нам — без них. Наши иммунные клетки уже вряд ли могут вызывать такие сомнения. Ведь они — наши! Тем не менее, это весьма самостоятельные агенты, которые, к тому же несут в себе информацию о чужеродных генотипах, чтобы знать, кого атаковать. Есть и куда более древний пример… Примитивные безъядерные клетки — прокариоты — захватили внутрь своих оболочек бактерии, способные производить энергию. И те впоследствии стали митохондриями — органоидами, компонентами наших клеток, хотя всё ещё имеют собственную митохондриальную ДНК».
«Вы хотите сказать, что Феномен — это симбиотический организм? Или организмы…»
Доктор делает скептическое выражение и отрицательно качает головой.
«Не совсем так… Это сложнее. Ну, вот представьте… Что у вас и вашего оператора по два килограмма симбиотической кишечной микрофлоры на двоих. Но они не только участвуют в переваривании пищи, но и защищают, регенерируют, продуцируют стволовые клетки, обмениваются между собой информацией, и иногда могут составлять не два килограмма от вашей массы, а восемь, шестнадцать, тридцать два… Или даже больше.»
«Это довольно трудно представить…»
«А грибы представляете? Опята, к примеру».
«Конечно… Такие на ножке со шляпкой».
«Именно. Так вот в штате Орегон есть лес, где растут опята. И когда какой-нибудь грибник срывает один опёнок, потом другой, третий… Он ходит по лесу и тоже вряд ли может представить, что фактически это один организм, простирающийся в виде грибницы на девять квадратных километров».
«Удивительно...»
«И применительно к Феномену нельзя говорить ни о группе организмов, ни об одном организме, ни о колонии одноклеточных. Это и то, и другое, и третье. Поэтому лично я предпочитаю использовать термин — метаорганизм».
«Будем считать, что мы разобрались с этим…— деликатно прерывает ведущая.— Вернёмся к вашему сравнению с Оппенгеймером. Мы все помним, что его разработки вскоре повторили в нашей стране. Может ли такое случиться с Феноменом? И у наших западных оппонентов появится нечто подобное?»
«Это исключено!»— не задумываясь, отвечает учёный.
«Почему? Ведь все технологические секреты рано или поздно раскрываются…»— сомневается девушка, снова поправляя очки.
«Как я уже говорил прежде… Никаких секретов. Дело не в них. Повторить Феномена не так сложно. Но он не сводится к технологии своего создания. Это живая, динамическая, самоорганизующаяся система, которая постоянно эволюционирует на уровне каждой клетки... Как вся жизнь на нашей планете. Она явно зарождалась не один раз. Вероятно, даже зарождается прямо сейчас где-то на дне океана около “чёрных курильщиков”. Но выжить ей не суждено. Она будет сразу же поглощена господствующей формой. Именно поэтому мы имеем единое древо жизни. Все альтернативные формы подавляются. С Феноменом так же…»
По лицу Валерия Семёновича становится ясно, что он вошёл в своё неповторимое состояние восхищённо-благоговеющей экзальтации. Эта энергия. Эта увлечённость. Этот безумствующий энтузиазм. Эти образы, вырывающиеся прямиком из какой-то ницшеанской бездны. Я скучал по ним… Да, теперь мой добрый доктор абсолютно узнаваем.
«Это господствующая форма. Квинтэссенция биологических процессов. Явленный во плоти эволюционный бог. Вершина пищевой пирамиды. Консумент высшего порядка. Будучи однажды выпущен в биосферу, он уже не потерпит конкуренции. Это и делает его последним оружием, перед которым всё прочее оружие — бесполезно».
В студии возникает пауза. Ведущая подкаста, звучно проглатывает комок, подкативший к горлу. Натянуто улыбается.
«Что ж… Вы нас… Успокоили. Значит — прощай, оружие… А мы прощаемся с вами, уважаемые слушатели. Подписывайтесь на нас. До новых встреч! На волне науки».
* * *
«Ля! Да он просто крейзи!— комментирует улыбающаяся Агния, перегнувшись через моё плечо своей змеиной шеей и заглядывая в экран.— Но мужик крутой…. Батя наш?»
«Можно и так сказать…— нехотя отвечаю я и отдаю девчонке её смартфон.— Держи!»
Она деловито тычет по экрану своим пальцем.
«Подпишусь на них… Вдруг ещё чего интересного выпустят. Это прикольно. Наука, открытия, вся херня…»
Мы сидим в просторном помещении какого-то бывшего детского учреждения. Кажется, больница или интернат. Снаружи уже и не разберёшь. Весь фасад трёхэтажной коробки изъеден пулевыми отверстиями. Внутри почти всё вынесено или сломано. Коридорная система. Направо и налево в основном — то ли палаты, то ли комнатушки. На трёх-четырёх человек, судя по металлическим остовам кроватей. Вещей мало. Вероятно, персонал и всех жильцов всё-таки организованно эвакуировали. Валяются забытые игрушки. На одинаковых шкафчиках разные забавные наклейки. И стены вокруг нас расписаны сказочными персонажами. С каким-то непонятым щемящим чувством я оглядываюсь по сторонам. Что тут было? Столовая? Актовый зал? Скорее, какая-то игровая комната.
Противник любит располагаться в таких местах. Зачем вывозить мирняк, когда можно прикрываться им, как живым щитом? Потом всегда можно изобразить из себя славных защитников города. Показать кадры с окровавленным плюшевым мишуткой. Пустить слезу на камеру. Устроить плач из смайликов в соцсетях. Вот она поганая практика всех этих бесконечных «фортецей», которые нам приходилось брать.
Хорошо, что на этот случай есть мы. Те, кто, по словам нашего продюсера, «заходят громко и выходят эффектно». Но без единого выстрела. И что нам противопоставить никто не знает. И они не знали…
Нехотя провожу взглядом по тому, что полчаса назад было солдатами хунты, устроившими здесь свои позиции. Порванные части тел. Остатки формы на сухих пожелтевших костях. Целёхонькие броники и каски, которые ни от чего не смогли защитить. Разбросанное оружие, из которого не в кого было стрелять.
Я сижу на детском стульчике, сделанном добротно, кажется, ещё в середине 80-х. Агния свернулась рядом, прислонившись спиной к стеллажу с детскими книжками. Фрагмент ризомы тоненьким пульсирующим ручейком тянется к трупу, распластавшемуся у противоположной стены. Агния ещё ест, хотя уже погружена в свой смартфон.
«Тебе не говорили, что за обедом с телефоном сидеть нельзя?»
«Не-а… И потом это по делу»,— не поворачивая головы, отвечает девчонка.
«Ага, конечно… С подписчиками в комментах срёшься. Лучше скажи, когда с нами свяжется этот твой информатор?»
«Вот как раз с ним и пишусь! Вернее, с ней… И, кстати, это моя подписчица»,— отвечает Агния, корча победоносно-презрительную физиономию.
«Считаешь, ей можно доверять?»
«Не знаю…— напарница пожимает плечами, а потом со свойственной непосредственностью добавляет.— Если будет засада, то мы просто всех съедим. Включая её… Зачем нас обманывать?»
Я молча киваю. И вдруг замечаю что-то странное. Протягиваю руку, осторожно отведя волосы, касаюсь пальцами шеи девушки. Агния чуть вздрагивает. Прикрывает глаза, опускает руки с мобильником и мурчит:
«М-м-м… Неужели ты, наконец, обратил на меня внимание?…»
Моё внимание и правда сейчас полностью обращено на неё. Чешуйки на шее стали топорщится и сохнуть. Некоторые уже отпали, обнажив сухую сморщенную кожу, больше напоминающую корки. Человеческая кожа между ними сильно покраснела и выглядит заметно воспалённой. Местами на ней мелкой сыпью вздуваются тёмные пузырьки.
«Похоже, у тебя тут какой-то лишай…»
«Что?!»— Агния отдёргивает мою руку и смотрит с нескрываемым раздражением.
«Сама посмотри…»
Девушка принимается придирчиво рассматривать свою шею. А я — наблюдать за ней. Где-то год назад в подобной ситуации я поднял бы с пола осколок зеркала. Теперь мне проще отрастить лишний глаз на руке. Агния, конечно же, воспользовалась своим смартфоном. Воспринимать технологии в качестве самоочевидного инструмента, буквально, как продолжение себя — это ещё одна из тех человеческих черт, от которых ей придётся избавляться.
«Блин… Стрёмная херня!— наконец, подытоживает она с явным волнением в голосе.— И шо это?»
«Понятия не имею».
«Думаешь, зараза какая-то?»
«Мы способны переварить любой болезнетворный агент. Так устроены…»
«И ты ни разу не болел?»
«После того, как стал таким — ни разу. Но у тебя это появилось точно в том месте, куда попал снайпер… Жалко, что уже не глянешь на пулю…»— рассуждаю я вслух, пока девчонка снова принимается рассматривать себя через камеру телефона.
«Почему нет? Вот же она!»
Неожиданно Агния достаёт из кармана и протягивает на ладони пару металлических осколков.
«Ты зачем их таскала всё это время?»
«Я её из себя вытолкнула, как обычно… А она, похоже, в складки куртки завалилась. Я потом обнаружила. Ну и пихнула в карман. Типа, сувенир».
«Понятно…»— отвечаю я, уже погрузившись в изучение железок, покручивая их в пальцах.
Пуля явно не обычная. Развалилась, словно была чем-то наполнена. На кончике свинцовое утяжеление для улучшения баллистики. Внутри тонкая полость… Как у израильских патронов ЦС 7,62 со слезоточивым газом. И что было внутри налито? Лучше не пробовать и не нюхать.
Поднимаю с пола брошенную «укропами» аптечку. Нахожу целлофановый пакетик из-под бинта. Ссыпаю туда железки, прячу в карман и решаю пока что не волновать девчонку. Просто протягиваю йод для отвода глаз. Нахер он ей нужен, конечно…
«На! Прижги на всякий случай. Думаю, скоро пройдёт».
Она кивает. Вроде успокоилась. Я тоже прикрываю глаза.
Спать… Как там? Одна из человеческих привычек, присущих телу. Забыться сном. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук и тысячи лишений… Это ли не цель? Уснуть… И видеть сны.
