— Можжи! — возмутился Дуб.
— Что?
— Разве ты ешь конфеты?
— Я — и конфеты! — воскликнул Можжи. — Я просто сижу и читаю, мой друг!
«Как много я ем!» — удивился Дуб.
И закинул конфету в рот.
И ещё одну.
И ещё.
А потом снова пошли: фантики-фантики-фантики…
Дуб пошевелил своей лапой в корзине — и ухватился вдруг за лапу чью-то ещё.
«Ага! — подумал Дуб. — Вот и попался врунишка!»
— Ах ты, Можжи! Обманываешь старика!
— Что такое опять, мой друг?
— Я держу тебя за лапу, а ты даже не признаёшься!
Можжи положил на колени книгу и вытянул обе лапы вперёд:
— За какую из них ты меня держишь, старый безмозглый Дуб?
Но не успел Дуб ничему удивиться, как лапа в корзинке пошевелилась, и Дуб наконец догадался о том, куда исчезли конфеты.
— Ого, Можжи! — воскликнул он, взглянув за корзинку. — У нас тут воришка!
Можжи тоже привстал и глянул:
— Какой же это воришка! — начал он, но тут енот, схватив напоследок горсть фантиков, бросился наутек. Отбежав от скробов подальше, он начал искать в обертках конфеты и брать их тонкими пальчиками, прежде чем сунуть в рот.
Он сидел, любопытно глядя на Можжи и Дуба, а те любопытно глядели в ответ.
— Какой же это воришка! — повторил Можжи.
— А кто же он?
— Наш близкий родственник.
Дуб согласился, но пододвинул корзинку к себе поближе:
— Может, и так… Может, и так! А всё же енотам плохо от шоколадных конфет.
Можжи понял его верно и улыбнулся.
— А нам — нет, милый друг, — согласился он.
— А нам — нет.
Ведь скробы, конечно, похожи собой на енотов, но и человеческое им не чуждо.
* * *
Так Можжи и Дуб просидели у моря почти до заката.
А енот унёс всю корзинку к себе в кусты.
Дальний родственник
Пригожие деньки не заканчивались.
Можжи вытаскивал Дуба из норки чаще обычного:
— Пока не начались июньские грозы! — тянул он Дуба за воротник.
И они сидели у моря с утра до вечера, болтали, молчали, смотрели на тихую гладь воды.
Пока однажды не блеснуло что-то в волне.
Не успел Дуб опомниться, как русалка вынырнула на камень.
— Здравствуй-здравствуй!
— Привет! — поздоровался Можжи.
Дуб почувствовал себя третьим лишним и ничего не сказал.
— Ты что-то ищешь? — продолжил Можжи, отложив на колени книгу.
— Кого-то, — сказала русалка.
— Кого?
— Из океана приплыл ко мне родственник.
— О!
— И потерялся.
Можжи искренне удивился, а Дуб опять ничего не сказал.
— Он же не знает, каковы тихие воды! — вздохнула русалка, обмахиваясь хвостом. — Океан вечно бурлит и сбивает с пути: боюсь, он слишком привык сбиваться. Приплыл в тихое море — и растерялся…
— Как он выглядит? — участливо спросил Можжи.
— Такой… — невнятно описала русалка.
— Какой?
— Ну, с хвостом.
— Хорошо, — согласился Можжи и наконец-то вспомнил о Дубе: — поможем высматривать его с берега, милый друг?
— Я и без того вечно куда-то смотрю.
— Спасибо! — поблагодарила русалка, сползая в воду.
— Это я тебе должен — за чешую…
Можжи помахал ей лапой, русалка нырнула, а Дуб сообразил, кому обязан за волшебство.
После этого русалка то и дело появлялась где-то неподалёку. Дуб и Можжи выглядывали её родственника, приставив лапы ко лбу. Иногда они ходили туда-сюда вдоль берега, изо всех сил стараясь помочь.
В конце концов, когда наступил вечер, и скробы засобирались домой, показался из моря дельфин. У него был диковинный гребень, которого Дуб никогда не встречал.
— Эй, русалка! — крикнул он, не подумав. — Не его ли ты ищешь?
Русалка вынырнула у горизонта, а через минуту — уже словила дельфина за хвост.
— Как же вы заплутали! — донеслось до Можжи и Дуба.
И русалка захохотала, видимо, от облегчения.
— Ничего себе родственник, — сказал Дуб, глядя, как русалка и дельфин уплывают рядом друг с другом.
— Наверное, дальний, — предположил Можжи.
И они постояли ещё немного, наблюдая за исчезающим в море солнцем, за хвостами, выныривающими из воды, и за тем, как бывают непохожи члены одной семьи.
Подул северный ветерок.
Якорь
Это случилось в полночь: исчезла с неба луна.
Такое бывало в июне, когда небо заплывало ковром из туч. Дуб выглянул с балкона, но увидел одну черноту, словно окунулся в корзинку с тутовником.
«Плохо будет, если Юлька вздумает снова плавать», — машинально подумал Дуб.
И вдруг услышал, как внизу, прямо на пляже, кто-то шуршит камнями. Дуб хотел уже испугаться (вдруг Юлька иль дикий зверь?), но потом распознал знакомое «шурх».
«Чего это он вылез в такую темень?» — озадачился Дуб.
Несколько ярких звёзд выглянуло из-за туч и осветило фигуру Можжи. Он шёл вдоль пляжа, как будто бы одинокий, и было заметно, как топорщится его ус.
«Со сна…»
А Можжи, не зная, что за ним наблюдают, шёл вдоль берега, пока не наткнулся на якорь. Тот стоял на одном месте уже много лет, зарывшись в песок, и бока его поржавели, а длинная цепь утонула в воде.
Никто из скробов не знал, с какого он корабля. Говорили, что его вообще притащили русалки, поэтому он изредка светится в темноте. И всё же якорь стал частью пляжа, как ракушки, песок и камни.
Всё ещё не догадываясь, что же задумал Можжи, Дуб приставил бинокль к глазам. Можжи вёл себя странно, даже учитывая все его штучки: очистив цепь от водорослей, он стал аккуратно тянуть её, и тянуть, и тянуть, пока на берегу не возникла горка в три раза больше него.
— Фух! — выдохнул Можжи.
А Дуб и не подозревал, что цепь эта такая длинная.
Но стоило Можжи справиться с цепью, как он покряхтел от натуги, куда-то приметился, а затем бросил её в небо — и замер, ожидая, что будет потом. И когда потом наступило, Дуб опустил бинокль просто от удивления: выкатилась луна. Она была месяцем, острым и тонким, и цепь обхватила один из её краёв.
Можжи потрогал якорь: он крепко сидел в земле.
— Теперь ты не уплывёшь за тучи, — услышал Дуб голос Можжи. — Свети на небе, как положено, до утра!
И Можжи замер, постоял под луной мечтательно, повдыхал запах моря и только потом побрёл по пляжу обратно — должно быть, в норку.
Всё ещё топорщился его ус, а хвост переворачивал мелкие камни.
«Шурх-шурх-шурх», — слышал Дуб, не придя до сих пор в себя...
* * *
Поздно ночью, забравшись в кровать, всё ещё не веря своим глазам, Дуб громко сказал:
— Дочитался!
И не смог в эту ночь заснуть.
Георг
— Можжи!
— А?
— Зайди ко мне на минутку!
И Дуб снова исчез в норе.
— Смотри, — сказал он, когда Можжи послушался и пришёл.
— Куда?
— Вон туда же… Туда!
И тогда Можжи увидел большущего попугая, сидевшего в кресле-качалке. Оно было ему как раз, и попугай качался туда-сюда, будто бы так и надо.
— Полундра! — поприветствовал он.
Можжи снял шляпу и поклонился.
— Кто это, друг мой? — спросил он растерянно, таращась на птицу.
— Понятия не имею, — признался Дуб. — Только он залетел сегодня утром и решил, кажется, здесь остаться…
— Ого! — восхитился Можжи.
— Полундра! — выкрикнул опять попугай.
Скробы переглянулись. Не то чтобы они не любили гостей, но всё же предпочитали быть с ними знакомы. Хотя Можжи был в этом куда попроще — всё из-за чтения книг.
Поэтому он первым прокашлялся и сказал:
— Друг мой любезный!
— Георг, — важно представился попугай, — благородных кровей.
И протянул Можжи когтистую лапу. С волнением, но Можжи её пожал.
— Друг мой Георг! — продолжил вежливо он.
— Георг, — подтвердил попугай.
— Что привело тебя к нам, дивная птица?
— Полундра!
— Может, мы чем-то тебе полезны?
— Полундра!
— Какой ужас, всё утро это твердит! — схватился за уши Дуб.
Попугай продолжил смотреть на них пристально и качаться туда-сюда.
Можжи подвинулся к Дубу и прошептал:
— Видимо, не особо он что понимает.
— Ничегошеньки не понимает, — согласился Дуб.
— Значит, нам нужно самим узнать, откуда он прилетел.
Но как это сделать, скробы не имели понятия. Они, конечно, покормили попугая печеньем, рассказали ему о себе, попытались разговорить его хорошенько, но попугай всё твердил и твердил: «Полундра!» и «Георг — благородных кровей!».
За несколько часов скробы устали, словно трудились весь этот день.
— Можжи, — не вытерпел Дуб, когда кончились все запасы печенья, — может, я поживу пока у тебя?
И так бы, наверное, и случилось, если бы на горизонте не показался корабль. Он был чуть больше яхты, деревянный, как в старину, и за рулём стоял капитан — загорелый и бородатый.
Стоило ему высадиться на берег, как скробы замахали ему с балкона:
— Эй!
— Эй!
— Это ваш попугай, милый друг?
Так всё и решилось. Вместе с креслом-качалкой скробы вытащили попугая из норки, а затем спустили прямиком к морю. Он не сопротивлялся, а получал удовольствие: блестели его глаза.
— Полундра! — вскричал он и взлетел на плечо капитана.
— А мы всё думали, откуда он взялся, — задыхаясь, объяснил капитану Дуб. — Важная птица — этот Георг!
— Какой Георг? — не понял капитан, поправляя свой кипенно-белый китель.
— Этот Георг, — пояснил скромно Можжи, указывая на попугая.
Тогда капитан зычно расхохотался:
— Да какой же это Георг!
Попугай тут же вмешался:
— Георг, — повторил он, — благородных кровей…
— Это Жора — портовая курица!
Попугай сразу надулся, как шарик, встопорщил перья и отвернулся от капитана: видно, он был не согласен с ним.
— Не знаю, чего ему не так, — поделился со скробами капитан. — На корабле — любимчик, имя вполне ничего… А он заучил себе: Георг да Георг! Ещё и сбегать удумал!
Можжи и Дуб потоптались на месте, не зная, что и сказать. Им стало понятно, отчего убегал Георг (но они уже отдали его капитану).
Как бы там ни было, они распрощались. Капитан сказал скробам спасибо, они разрешили Георгу иногда прилетать, и лишь напоследок Можжи вмешался:
— Берегите его! — посоветовал он капитану. — И не называйте, пожалуйста, курицей.
— Курица — разве плохо? — удивился капитан искренне.
Можжи сделался ещё деликатнее и сказал:
— Совсем нет, если ты курица. Другое дело, если ты попугай. Попугаев лучше называть попугаями — тогда они не будут сбегать с корабля.
Капитан снова расхохотался, блеснула на солнце его борода…
* * *
Скробы не стали дожидаться, пока отплывёт корабль. Они повернули домой, пошли по тропинке в гору, немного обиженные на мир.
Им обоим казалось, что не надо было отдавать попугая.
— Может быть, он ещё прилетит, — сказал Можжи грустно.
— Какие странные люди! — заметил Дуб.
И они поднимались, по очереди неся кресло, поднимались всё выше и выше — и думали о своём.
Чтение
Дуб проснулся от воя сирены.
«Кажется, это смерч».
Такое бывало, если от неба до моря протягивалась труба. Она вертелась, крутилась, ходила вдоль горизонта и порою сталкивалась с такой же трубой. Изредка у скробов сносило балконы: наверное, раз в пару лет.
Дуб выпутался из одеяла и глянул в окно: действительно, от неба к воде уже протянулась тёмно-серая нитка. Море взбешённо приподнималось.
— Всё-таки не очень хорошо — скатиться, — проговорил Дуб, приглядываясь к балконам внизу. — Даже если это престижно.
После этого он решил сходить к Можжи, потому что пережидать смерч вместе было спокойнее, чем одному.
Взяв свой погнутый зонтик, термос и одеяло, он вышел из норки, пробежал по горе, едва не взлетая от ветра, а когда оказался у Можжи, то понял: тут его заждались.
— Проходи-проходи, — сказал Можжи, обвязанный фартуком, — самое время, чтобы испечь пирог.
— Вот это погодка для пирогов! — по привычке укорил Дуб, а потом спросил: — как думаешь, городок смоет на этот раз?
Завыла вторая сирена, а значит, в бухте начался сильный шторм.
Можжи зашторил окно поплотнее, чтобы не пугаться смерчей, которые выросли и стали кружиться по морю, кружиться и танцевать.
— Даже если смоет, то лишь немножко: их рынок да пару гостиниц, в которых сейчас никто не живёт.
— Значит, ярмарку нам не скоро увидеть!
— Пожалуй, что не видать…
Ветер свистел, волны бились, словно стучали в балконы скробов, а Можжи и Дуб катали тесто банками из-под варенья, взбивали крем, разогревали духовку и пили чай из термоса, что принёс с собой Дуб.
— Знаешь, ты сейчас всё испортишь, мой друг, — сказал Можжи, увидев, как у Дуба трясутся лапы. — Давай я доделаю сам, а ты почитаешь мне вслух.
— Я? — возмутился Дуб. — Почитаю? С ума сошёл, Можжи!
Но Можжи подсунул ему старую книгу.
— Ты же не забыл, как читать? — уточнил он.
— Не забыл, но не буду!
Тут смерч подошёл к берегу и выдернул несколько кустов у скалы.
Дуб вцепился в книгу, как в спасательный круг, забрался под своё одеяло на кровати у Можжи, и чтобы не слушать, не видеть и не признавать — начал читать.
— Громче! — попросил его Можжи. — На кухне не очень слышно!
И Дуб зачитал громко, иногда переходя на крик, так, что исчезал ветер, стихали волны, пропадала сирена:
— Но в сильных горестях, как и при сильных бурях, пропасть лежит между двумя гребнями волн; Дантес ужаснулся позорной смерти и вдруг перешел от отчаяния к неутолимой жажде свободы и жизни…
И они просидели до самого вечера, читая Дюма, поедая пирог и специально говоря громче, чем было нужно — чтобы перекрикивать шторм.
После этого Дубу пришлось признаться, что чтение может спасти.
(И его).
Буль-буль-буль
Пришла весточка от Болотины.
В ней значилось:
«Собираюсь уйти на дно. Приходите прощаться!»
Дуб показал весточку Можжи — тот глубоко вздохнул.
— Друг мой, и мы ведь не можем помочь, — сказал он.
— Не можем, — подтвердил Дуб, не готовый шевелить лапой.
— Давай хотя бы принесём ей спасательный круг: вдруг Болотина задержится на какое-то время, прежде чем совсем утонуть?
Так и решили: Можжи спустился в город, чтобы купить спасательный круг, Дуб тем временем собрал корзинку еды, и они отправились провожать Болотину, видимо, глубоко занырнувшую внутрь.
Действительно, когда скробы пришли, Болотина уже погрузилась настолько, что не могла говорить.
— Привет, дорогая подружка! — поздоровался Можжи.
— Буль-буль-буль.
— Мы пришли тебя проводить.
Дуб кинул в болото круг и попал прямо на Болотину.
— Буль-буль-буль?
— Это чтобы тебе держаться, если не захочешь совсем утонуть.
И как обычно, скробы расселись, выпили чаю, рассказали Болотине все новости, а Дуб даже осмелел — и сказал про Дюма. В глазах Болотины что-то мелькнуло (радость или, может быть, интерес), но исчезло.
— Буль-буль-буль, — слабо сказала она.
Скробы поняли, что здесь не поможет спасательный круг. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих: такая печальная правда.
Можжи и Дуб лишь могли наблюдать со стороны, как уходит на дно Болотина. Они оставили ей то, что долго хранится (шоколад, банку варенья, сгущёнку), положили это у кромки воды.
— Если что — выныривай перекусить, — посоветовал Дуб.
— Буль-буль-буль.
— Мы будем приходить к тебе, даже если ты — глубоко.
— Буль-буль-буль...
Вот и пришло время прощаться: скробы его не очень любили. Они просто сняли свои шляпы, смотря на уходящую Болотину, будто на корабль, опускающийся на дно.
Напоследок Можжи успел выкрикнуть ей:
— Думай об этом не как о болоте, а как о море! В море всегда приятней тонуть!
— Буль-буль-буль! — в последний раз ответила Болотина и… не схватилась за спасательный круг.
— Теперь уж не увидим её до осени, — сказал Можжи.
Они отправились домой, а Дуб спросил его любопытно:
— Откуда ты знаешь, где приятней тонуть?
— Не знаю, друг мой, — ответил Можжи с улыбкой. — Но Болотине станет легче, если она подумает, что не одна.
— Что?
— Разве ты ешь конфеты?
— Я — и конфеты! — воскликнул Можжи. — Я просто сижу и читаю, мой друг!
«Как много я ем!» — удивился Дуб.
И закинул конфету в рот.
И ещё одну.
И ещё.
А потом снова пошли: фантики-фантики-фантики…
Дуб пошевелил своей лапой в корзине — и ухватился вдруг за лапу чью-то ещё.
«Ага! — подумал Дуб. — Вот и попался врунишка!»
— Ах ты, Можжи! Обманываешь старика!
— Что такое опять, мой друг?
— Я держу тебя за лапу, а ты даже не признаёшься!
Можжи положил на колени книгу и вытянул обе лапы вперёд:
— За какую из них ты меня держишь, старый безмозглый Дуб?
Но не успел Дуб ничему удивиться, как лапа в корзинке пошевелилась, и Дуб наконец догадался о том, куда исчезли конфеты.
— Ого, Можжи! — воскликнул он, взглянув за корзинку. — У нас тут воришка!
Можжи тоже привстал и глянул:
— Какой же это воришка! — начал он, но тут енот, схватив напоследок горсть фантиков, бросился наутек. Отбежав от скробов подальше, он начал искать в обертках конфеты и брать их тонкими пальчиками, прежде чем сунуть в рот.
Он сидел, любопытно глядя на Можжи и Дуба, а те любопытно глядели в ответ.
— Какой же это воришка! — повторил Можжи.
— А кто же он?
— Наш близкий родственник.
Дуб согласился, но пододвинул корзинку к себе поближе:
— Может, и так… Может, и так! А всё же енотам плохо от шоколадных конфет.
Можжи понял его верно и улыбнулся.
— А нам — нет, милый друг, — согласился он.
— А нам — нет.
Ведь скробы, конечно, похожи собой на енотов, но и человеческое им не чуждо.
* * *
Так Можжи и Дуб просидели у моря почти до заката.
А енот унёс всю корзинку к себе в кусты.
Дальний родственник
Пригожие деньки не заканчивались.
Можжи вытаскивал Дуба из норки чаще обычного:
— Пока не начались июньские грозы! — тянул он Дуба за воротник.
И они сидели у моря с утра до вечера, болтали, молчали, смотрели на тихую гладь воды.
Пока однажды не блеснуло что-то в волне.
Не успел Дуб опомниться, как русалка вынырнула на камень.
— Здравствуй-здравствуй!
— Привет! — поздоровался Можжи.
Дуб почувствовал себя третьим лишним и ничего не сказал.
— Ты что-то ищешь? — продолжил Можжи, отложив на колени книгу.
— Кого-то, — сказала русалка.
— Кого?
— Из океана приплыл ко мне родственник.
— О!
— И потерялся.
Можжи искренне удивился, а Дуб опять ничего не сказал.
— Он же не знает, каковы тихие воды! — вздохнула русалка, обмахиваясь хвостом. — Океан вечно бурлит и сбивает с пути: боюсь, он слишком привык сбиваться. Приплыл в тихое море — и растерялся…
— Как он выглядит? — участливо спросил Можжи.
— Такой… — невнятно описала русалка.
— Какой?
— Ну, с хвостом.
— Хорошо, — согласился Можжи и наконец-то вспомнил о Дубе: — поможем высматривать его с берега, милый друг?
— Я и без того вечно куда-то смотрю.
— Спасибо! — поблагодарила русалка, сползая в воду.
— Это я тебе должен — за чешую…
Можжи помахал ей лапой, русалка нырнула, а Дуб сообразил, кому обязан за волшебство.
После этого русалка то и дело появлялась где-то неподалёку. Дуб и Можжи выглядывали её родственника, приставив лапы ко лбу. Иногда они ходили туда-сюда вдоль берега, изо всех сил стараясь помочь.
В конце концов, когда наступил вечер, и скробы засобирались домой, показался из моря дельфин. У него был диковинный гребень, которого Дуб никогда не встречал.
— Эй, русалка! — крикнул он, не подумав. — Не его ли ты ищешь?
Русалка вынырнула у горизонта, а через минуту — уже словила дельфина за хвост.
— Как же вы заплутали! — донеслось до Можжи и Дуба.
И русалка захохотала, видимо, от облегчения.
— Ничего себе родственник, — сказал Дуб, глядя, как русалка и дельфин уплывают рядом друг с другом.
— Наверное, дальний, — предположил Можжи.
И они постояли ещё немного, наблюдая за исчезающим в море солнцем, за хвостами, выныривающими из воды, и за тем, как бывают непохожи члены одной семьи.
Подул северный ветерок.
Якорь
Это случилось в полночь: исчезла с неба луна.
Такое бывало в июне, когда небо заплывало ковром из туч. Дуб выглянул с балкона, но увидел одну черноту, словно окунулся в корзинку с тутовником.
«Плохо будет, если Юлька вздумает снова плавать», — машинально подумал Дуб.
И вдруг услышал, как внизу, прямо на пляже, кто-то шуршит камнями. Дуб хотел уже испугаться (вдруг Юлька иль дикий зверь?), но потом распознал знакомое «шурх».
«Чего это он вылез в такую темень?» — озадачился Дуб.
Несколько ярких звёзд выглянуло из-за туч и осветило фигуру Можжи. Он шёл вдоль пляжа, как будто бы одинокий, и было заметно, как топорщится его ус.
«Со сна…»
А Можжи, не зная, что за ним наблюдают, шёл вдоль берега, пока не наткнулся на якорь. Тот стоял на одном месте уже много лет, зарывшись в песок, и бока его поржавели, а длинная цепь утонула в воде.
Никто из скробов не знал, с какого он корабля. Говорили, что его вообще притащили русалки, поэтому он изредка светится в темноте. И всё же якорь стал частью пляжа, как ракушки, песок и камни.
Всё ещё не догадываясь, что же задумал Можжи, Дуб приставил бинокль к глазам. Можжи вёл себя странно, даже учитывая все его штучки: очистив цепь от водорослей, он стал аккуратно тянуть её, и тянуть, и тянуть, пока на берегу не возникла горка в три раза больше него.
— Фух! — выдохнул Можжи.
А Дуб и не подозревал, что цепь эта такая длинная.
Но стоило Можжи справиться с цепью, как он покряхтел от натуги, куда-то приметился, а затем бросил её в небо — и замер, ожидая, что будет потом. И когда потом наступило, Дуб опустил бинокль просто от удивления: выкатилась луна. Она была месяцем, острым и тонким, и цепь обхватила один из её краёв.
Можжи потрогал якорь: он крепко сидел в земле.
— Теперь ты не уплывёшь за тучи, — услышал Дуб голос Можжи. — Свети на небе, как положено, до утра!
И Можжи замер, постоял под луной мечтательно, повдыхал запах моря и только потом побрёл по пляжу обратно — должно быть, в норку.
Всё ещё топорщился его ус, а хвост переворачивал мелкие камни.
«Шурх-шурх-шурх», — слышал Дуб, не придя до сих пор в себя...
* * *
Поздно ночью, забравшись в кровать, всё ещё не веря своим глазам, Дуб громко сказал:
— Дочитался!
И не смог в эту ночь заснуть.
Георг
— Можжи!
— А?
— Зайди ко мне на минутку!
И Дуб снова исчез в норе.
— Смотри, — сказал он, когда Можжи послушался и пришёл.
— Куда?
— Вон туда же… Туда!
И тогда Можжи увидел большущего попугая, сидевшего в кресле-качалке. Оно было ему как раз, и попугай качался туда-сюда, будто бы так и надо.
— Полундра! — поприветствовал он.
Можжи снял шляпу и поклонился.
— Кто это, друг мой? — спросил он растерянно, таращась на птицу.
— Понятия не имею, — признался Дуб. — Только он залетел сегодня утром и решил, кажется, здесь остаться…
— Ого! — восхитился Можжи.
— Полундра! — выкрикнул опять попугай.
Скробы переглянулись. Не то чтобы они не любили гостей, но всё же предпочитали быть с ними знакомы. Хотя Можжи был в этом куда попроще — всё из-за чтения книг.
Поэтому он первым прокашлялся и сказал:
— Друг мой любезный!
— Георг, — важно представился попугай, — благородных кровей.
И протянул Можжи когтистую лапу. С волнением, но Можжи её пожал.
— Друг мой Георг! — продолжил вежливо он.
— Георг, — подтвердил попугай.
— Что привело тебя к нам, дивная птица?
— Полундра!
— Может, мы чем-то тебе полезны?
— Полундра!
— Какой ужас, всё утро это твердит! — схватился за уши Дуб.
Попугай продолжил смотреть на них пристально и качаться туда-сюда.
Можжи подвинулся к Дубу и прошептал:
— Видимо, не особо он что понимает.
— Ничегошеньки не понимает, — согласился Дуб.
— Значит, нам нужно самим узнать, откуда он прилетел.
Но как это сделать, скробы не имели понятия. Они, конечно, покормили попугая печеньем, рассказали ему о себе, попытались разговорить его хорошенько, но попугай всё твердил и твердил: «Полундра!» и «Георг — благородных кровей!».
За несколько часов скробы устали, словно трудились весь этот день.
— Можжи, — не вытерпел Дуб, когда кончились все запасы печенья, — может, я поживу пока у тебя?
И так бы, наверное, и случилось, если бы на горизонте не показался корабль. Он был чуть больше яхты, деревянный, как в старину, и за рулём стоял капитан — загорелый и бородатый.
Стоило ему высадиться на берег, как скробы замахали ему с балкона:
— Эй!
— Эй!
— Это ваш попугай, милый друг?
Так всё и решилось. Вместе с креслом-качалкой скробы вытащили попугая из норки, а затем спустили прямиком к морю. Он не сопротивлялся, а получал удовольствие: блестели его глаза.
— Полундра! — вскричал он и взлетел на плечо капитана.
— А мы всё думали, откуда он взялся, — задыхаясь, объяснил капитану Дуб. — Важная птица — этот Георг!
— Какой Георг? — не понял капитан, поправляя свой кипенно-белый китель.
— Этот Георг, — пояснил скромно Можжи, указывая на попугая.
Тогда капитан зычно расхохотался:
— Да какой же это Георг!
Попугай тут же вмешался:
— Георг, — повторил он, — благородных кровей…
— Это Жора — портовая курица!
Попугай сразу надулся, как шарик, встопорщил перья и отвернулся от капитана: видно, он был не согласен с ним.
— Не знаю, чего ему не так, — поделился со скробами капитан. — На корабле — любимчик, имя вполне ничего… А он заучил себе: Георг да Георг! Ещё и сбегать удумал!
Можжи и Дуб потоптались на месте, не зная, что и сказать. Им стало понятно, отчего убегал Георг (но они уже отдали его капитану).
Как бы там ни было, они распрощались. Капитан сказал скробам спасибо, они разрешили Георгу иногда прилетать, и лишь напоследок Можжи вмешался:
— Берегите его! — посоветовал он капитану. — И не называйте, пожалуйста, курицей.
— Курица — разве плохо? — удивился капитан искренне.
Можжи сделался ещё деликатнее и сказал:
— Совсем нет, если ты курица. Другое дело, если ты попугай. Попугаев лучше называть попугаями — тогда они не будут сбегать с корабля.
Капитан снова расхохотался, блеснула на солнце его борода…
* * *
Скробы не стали дожидаться, пока отплывёт корабль. Они повернули домой, пошли по тропинке в гору, немного обиженные на мир.
Им обоим казалось, что не надо было отдавать попугая.
— Может быть, он ещё прилетит, — сказал Можжи грустно.
— Какие странные люди! — заметил Дуб.
И они поднимались, по очереди неся кресло, поднимались всё выше и выше — и думали о своём.
Чтение
Дуб проснулся от воя сирены.
«Кажется, это смерч».
Такое бывало, если от неба до моря протягивалась труба. Она вертелась, крутилась, ходила вдоль горизонта и порою сталкивалась с такой же трубой. Изредка у скробов сносило балконы: наверное, раз в пару лет.
Дуб выпутался из одеяла и глянул в окно: действительно, от неба к воде уже протянулась тёмно-серая нитка. Море взбешённо приподнималось.
— Всё-таки не очень хорошо — скатиться, — проговорил Дуб, приглядываясь к балконам внизу. — Даже если это престижно.
После этого он решил сходить к Можжи, потому что пережидать смерч вместе было спокойнее, чем одному.
Взяв свой погнутый зонтик, термос и одеяло, он вышел из норки, пробежал по горе, едва не взлетая от ветра, а когда оказался у Можжи, то понял: тут его заждались.
— Проходи-проходи, — сказал Можжи, обвязанный фартуком, — самое время, чтобы испечь пирог.
— Вот это погодка для пирогов! — по привычке укорил Дуб, а потом спросил: — как думаешь, городок смоет на этот раз?
Завыла вторая сирена, а значит, в бухте начался сильный шторм.
Можжи зашторил окно поплотнее, чтобы не пугаться смерчей, которые выросли и стали кружиться по морю, кружиться и танцевать.
— Даже если смоет, то лишь немножко: их рынок да пару гостиниц, в которых сейчас никто не живёт.
— Значит, ярмарку нам не скоро увидеть!
— Пожалуй, что не видать…
Ветер свистел, волны бились, словно стучали в балконы скробов, а Можжи и Дуб катали тесто банками из-под варенья, взбивали крем, разогревали духовку и пили чай из термоса, что принёс с собой Дуб.
— Знаешь, ты сейчас всё испортишь, мой друг, — сказал Можжи, увидев, как у Дуба трясутся лапы. — Давай я доделаю сам, а ты почитаешь мне вслух.
— Я? — возмутился Дуб. — Почитаю? С ума сошёл, Можжи!
Но Можжи подсунул ему старую книгу.
— Ты же не забыл, как читать? — уточнил он.
— Не забыл, но не буду!
Тут смерч подошёл к берегу и выдернул несколько кустов у скалы.
Дуб вцепился в книгу, как в спасательный круг, забрался под своё одеяло на кровати у Можжи, и чтобы не слушать, не видеть и не признавать — начал читать.
— Громче! — попросил его Можжи. — На кухне не очень слышно!
И Дуб зачитал громко, иногда переходя на крик, так, что исчезал ветер, стихали волны, пропадала сирена:
— Но в сильных горестях, как и при сильных бурях, пропасть лежит между двумя гребнями волн; Дантес ужаснулся позорной смерти и вдруг перешел от отчаяния к неутолимой жажде свободы и жизни…
И они просидели до самого вечера, читая Дюма, поедая пирог и специально говоря громче, чем было нужно — чтобы перекрикивать шторм.
После этого Дубу пришлось признаться, что чтение может спасти.
(И его).
Буль-буль-буль
Пришла весточка от Болотины.
В ней значилось:
«Собираюсь уйти на дно. Приходите прощаться!»
Дуб показал весточку Можжи — тот глубоко вздохнул.
— Друг мой, и мы ведь не можем помочь, — сказал он.
— Не можем, — подтвердил Дуб, не готовый шевелить лапой.
— Давай хотя бы принесём ей спасательный круг: вдруг Болотина задержится на какое-то время, прежде чем совсем утонуть?
Так и решили: Можжи спустился в город, чтобы купить спасательный круг, Дуб тем временем собрал корзинку еды, и они отправились провожать Болотину, видимо, глубоко занырнувшую внутрь.
Действительно, когда скробы пришли, Болотина уже погрузилась настолько, что не могла говорить.
— Привет, дорогая подружка! — поздоровался Можжи.
— Буль-буль-буль.
— Мы пришли тебя проводить.
Дуб кинул в болото круг и попал прямо на Болотину.
— Буль-буль-буль?
— Это чтобы тебе держаться, если не захочешь совсем утонуть.
И как обычно, скробы расселись, выпили чаю, рассказали Болотине все новости, а Дуб даже осмелел — и сказал про Дюма. В глазах Болотины что-то мелькнуло (радость или, может быть, интерес), но исчезло.
— Буль-буль-буль, — слабо сказала она.
Скробы поняли, что здесь не поможет спасательный круг. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих: такая печальная правда.
Можжи и Дуб лишь могли наблюдать со стороны, как уходит на дно Болотина. Они оставили ей то, что долго хранится (шоколад, банку варенья, сгущёнку), положили это у кромки воды.
— Если что — выныривай перекусить, — посоветовал Дуб.
— Буль-буль-буль.
— Мы будем приходить к тебе, даже если ты — глубоко.
— Буль-буль-буль...
Вот и пришло время прощаться: скробы его не очень любили. Они просто сняли свои шляпы, смотря на уходящую Болотину, будто на корабль, опускающийся на дно.
Напоследок Можжи успел выкрикнуть ей:
— Думай об этом не как о болоте, а как о море! В море всегда приятней тонуть!
— Буль-буль-буль! — в последний раз ответила Болотина и… не схватилась за спасательный круг.
— Теперь уж не увидим её до осени, — сказал Можжи.
Они отправились домой, а Дуб спросил его любопытно:
— Откуда ты знаешь, где приятней тонуть?
— Не знаю, друг мой, — ответил Можжи с улыбкой. — Но Болотине станет легче, если она подумает, что не одна.
