Люди думали — это ветер.
Скробы знали, что ветер здесь ни при чём.
— Слушай, Можжи… Кто его так обидел? Ты помнишь?
Дуб и Можжи пили компот допоздна, глядя на море и слушая Иво. Накрапывал мелкий-примелкий дождь.
— Не помню, друг мой. Только дело совсем не в этом…
— Не в этом? А в чём же?
Можжи сунул в рот ложку варенья и ответил, жуя.
— Разве… можно… вспоминать об этом так долго?
Дуб задумался.
— И правда, Можжи, — согласился он и тоже сунул ложку варенья в рот. — Столько лет он плачет о том, что давненько произошло!
Можжи и Дуб отпили ещё из чашек. И даже ещё.
— Хорошо, что Шипуля поделилась со всеми компотом, — заметил Можжи.
— Хорошо! — опять согласился Дуб. — Старина Иво пропускает всё самое вкусное!
— Это точно… Старина Иво пропускает целую жизнь.
И под завывания, под грустный осенний плач, Можжи и Дуб чокнулись (но не совсем, а кружками) — это они подсмотрели, когда с Юлькой ходили в кино.
Бежали по небу тучи, бежали навстречу плакучей иве, словно кружевные платки для слёз. Чайка летела над морем почти на месте, не в силах побороть ветер и дождь. Устав, она опустилась на белые гребни волн. Прохладная морось залепила окно, как плотная паутинка.
И Плакучий Иво не смолкал до утра, пока не закончился в кружке компот.
Контрольная
Юлька пришла к морю очень расстроенная.
Скробы видели это с горы — по тому, как она сгорбилась, хотя рюкзак казался пустым.
— Чего это она? — удивился Дуб, глядя в бинокль.
— Давай подождём немного.
И они действительно подождали, глядя на Юльку, которая села у моря на одну из коряг. Но Юлька не говорила. Она просто смотрела на море и иногда вздыхала.
Даже когда скробы спустились, она вяло сказала:
— Здрас-сте…
И даже не прибавила «дядя».
— Дурной это знак, — буркнул Дуб.
— Что-то не то, мой друг…
Скробы сели с разных сторон от Юльки и стали ждать дальше, только уже не свысока — рядом. Так лучше для близких друзей.
— Нормально, — соврала Юлька.
И все знали, что она соврала. Даже море.
Никто не спрашивал ни о чём.
— Да ладно, дядя… — чуть позже обманула Юлька опять и вздохнула.
— Ладно?
— Ладно.
— Хорошо. Мы просто сидим, как обычно, тут.
Хотя всем было ясно, что вовсе не как обычно, но скробы сидели с Юлькой. Дул северный ветерок.
— Я просто что думаю, дядя… Ненормально!
— Правда? — уточнил Можжи.
— Угу, — согласился без споров Дуб.
Юлька тем временем снова вздохнула, прогнулась под пустым своим рюкзаком.
— Существуют контрольные по математике и литературе… экзамены всякие… но нет ничего для родителей. Даже опроса какого-нибудь идиотского! Глупо. Ведь что важнее, да, дядя? А получается… Самое важное — без экзаменов, просто так. Там и отличники, и двоечники — все в куче. Никого не оставили на второй год. Ненормально ведь, правда?
— Так себе, — согласился с ней Можжи.
И поддакнул, как всегда, Дуб.
— Вот и я думаю… У меня всё нормально. А вот у мира — не очень, дядя.
— Ну-ну.
— К русалкам хочу. На юг.
Юлька вздохнула и замолчала.
Больше нечего ей было соврать…
Они посидели втроём немного, глядя на море. Оно повздыхало с Юлькой, поднимая волну за волной.
К берегу прибило ракушку — первую весточку в этом году.
Письмо
— Смотрите-ка, от русалки! — воскликнул Можжи.
Дуб и Юлька спрыгнули с коряги одновременно и встали, разглядывая ракушку. На внутренней стороне, нежно-розовой, были нацарапаны строчки.
— Как чувствовала! — повеселела Юлька.
И прочитала вслух:
«Привет, друзья! — писала русалка. — Холод собачий — я заболела! Пришлось остаться у Карадагской змеюки. У него тут вулкан как печка — пускай и потухший. Зато обнимешь — и хорошо!
А так: хвост в море сунешь — обледенеешь, заплакать хочется… Юльке скажите: пускай вовремя успевает — особенно уходить!
Вам поцелуи от Карадагской змеюки: чмок-чмок-чмок! Он вообще целоваться любит.
Напишу откуда-нибудь из Турции — раньше не ждите.
Пока, что ли!
Русалка».
— Это всё — на ракушке? — уточнил Можжи.
Юлька кивнула и сама удивилась, как вместилось такое большое письмо.
— Чудеса, — сказал Дуб.
И они покрутили ракушку, потрогали. У всех на лицах появились улыбки — не широкие. Задумчивые и нежные, может быть.
— Как чувствовала, — повторила Юлька, разглядывая рисунок Карадагской змеюки. — Хорошо, когда письма приходят вовремя. Да, дядя?
— Похоже, что так.
Дуб тоже разглядывал змеюку из-за Юлькиного плеча.
— Страшный какой… а целуется, — передёрнулся он.
— Русалка у нас не художница, друг мой.
— И что такого? — пожала плечами Юлька. — Страшный — это же не плохой! Вот приплывёт если, я его тоже в ответ поцелую.
— Можно и поцеловать, раз хороший, — согласился с ней Можжи.
— Ну уж нет… я лучше его обниму, — в кой-то веки не стал поддакивать Дуб.
Зона комфорта
В один очень погожий день, когда солнце светило тепло, но не ярко, а море было прозрачное и без волн, Юлька принесла видеокамеру.
— Вот, — сказала она. — Я буду снимать кино.
Можжи и Дуб переглянулись.
— Сама?
— Ну конечно! — вздёрнула Юлька нос. — Я уже поснимала горы. Хотите взглянуть?
Не дожидаясь ответа, Юлька втиснулась между скробами. Дуб выдернул усы из-под Юльки, Можжи — хвост, и они все начали смотреть на экран.
Не то чтобы это всё было в новинку для скробов (Можжи даже как-то звонил по телефону), но движущиеся картинки они раньше видели только в кинотеатре. Ещё — в телевизоре, подглядывая в окна домов, но до знакомства с Юлькой скробы думали, что это просто человечки в коробке.
Теперь они знали намного больше, а всё равно удивились, когда на маленьком экране появилась лесная тропа.
— Здорово, дядя?
— Да, здорово!
— Это я ходила на терренкур… Вот и вид.
На экране появился горный хребет, целая цепь, даже столпотворение гор, и они все были по-осеннему разноцветные: красно-жёлтые с зеленью, с чёрными стволами и чёрной землёй.
— Где же это?
— У нас. Там, со стороны молчунов…
— Красиво, — оценил Дуб. — Ни разу не видел.
Юлька остановила своё кино.
— Как же так, дядя? Вы долго живёте — а не бывали на терренкуре?
Вмешался и Можжи:
— Было время, когда скробы вообще не спускались с горы.
— Почему?
— Не полагалось, мой друг.
Юлька подумала, включила камеру снова, но пока Дуб и Можжи смотрели заворожённо на незнакомый, хотя и близкий пейзаж, она догадалась.
— Я знаю, — сказала она потом. — Скробы не выходили из зоны комфорта — так теперь говорят. А зона комфорта — это ваша гора.
— Точно, мой друг, — согласился с ней Можжи.
— Если так вспомнить, дядя… Я видела только вас, если не на горе.
— Ещё Болотина выходила из этой самой…
— Из зоны комфорта, — подсказала Юлька.
— Да. Так вышла, что больше и не зашла.
Юлька почему-то притихла, как притихли и скробы. Было чувство, что здесь — нерассказанная история.
— Болотина? — уточнила аккуратно Юлька.
— Наша подружка.
— Она, кстати, скоро всплывёт — как ты считаешь, мой друг?
— Самое время! — согласился Дуб.
По Юльке вдруг стало видно, что она вдохновилась — вновь загорелись её глаза. Она вскочила, включила камеру, сказала теперь:
— Снимаю!
Можжи и Дуб одновременно закрыли морды, словно сниматься — это немного больно.
— Дядя, возьмите меня с собой к Болотине.
— Возьмём, конечно, если ты хочешь…
— Сейчас я это сниму!
Юлька нажала на кнопку.
— Теперь вы — тоже моё кино!
Затем Юлька снова втиснулась между скробов, снова включила им видео, и они с удивлением посмотрели на себя со стороны — уж точно впервые в жизни. Можжи обрадовался, Дуб взгрустнул.
— Как енот!..
Но в целом, им очень понравилось, что можно так просто — оказывается — обернуться назад, на пять минут, на час или больше. И что так просто — стать героем кино!
Весь день они сидели на коряге, помогая Юльке что-то снимать, смотря на море на экране видеокамеры и вживую, рассказывая о Болотине и собираясь в путь.
Ведь, и правда, ряска в болоте перестала сгущаться.
А значит — пора Болотине вздохнуть!..
Самое важное
Как обычно, скробы собрали для Болотины корзинку. В этот раз с печеньем, пирожными и шоколадом — все эти гостинцы принесла Юлька.
— А Болотина не будет против, что я приду? — запоздало спросила она.
Они уже шли по тропинке между берёз.
— Она тебя, может, и не заметит, — ответил Дуб.
— Болотина ничего не замечает, если на дне, — подтвердил Можжи, пропуская Юльку вперёд.
Она первая вышла к болоту и увидела большой зелёный пузырь.
— А что это? — удивилась Юлька, тут же достав камеру из рюкзака.
— О! — радостно воскликнули скробы и подбежали к болоту поближе.
— Всё по часам, друг мой, — заметил Можжи, а затем объяснил всё-таки Юльке, что её ждёт: — скоро пузырь лопнет, и ты познакомишься с Болотиной. По крайней мере, она не опоздала ни на одну осень.
— И что, она сможет выйти?
— Ну нет — это вряд ли! — вмешался Дуб, поставив корзинку у берега. — Она давно уже не выбирается из болота.
— Но она каждый раз пытается, милый друг!
Пузырь шевельнулся, стал надуваться, расти и расти, так что Юлька подошла к самому краю болота и даже нагнулась вперёд — лишь бы снять поближе, как возрождается Болотина.
— Не знаю даже, куда смотреть: в камеру или сюда! — с волнением заметила Юлька.
Тут пузырь наконец-то надулся до скрипа и лопнул. В скробов и Юльку полетели ошмётки тины, испачкав одежду, корзинку и — главное — объектив.
— Вот и ответ, мой друг, — улыбнулся Можжи, видя, как Юлька больше не может снимать кино. — Лучше всего — собственные глаза…
И не успел он договорить, как его прервала Болотина:
— Ура! — воскликнула она. — Друзья мои!
И потянулась, словно очнулась только что ото сна.
Болотина выглядела такой же, как и всегда — с ряской у носа, с глазами, позеленевшими от тоски.
Дуб и Можжи помахали ей лапами.
— Мы принесли тебе завтрак, обед и ужин.
— За все недели?
— Почти!
Болотина медленно поплыла к берегу, а Юлька сдалась — и посмотрела на неё, засунув камеру обратно в рюкзак.
Первым делом Болотина залезла в корзину и начала жевать.
— Это кто? — спросила она, откусив большой кусок шоколада.
— Я Юлька, — сама представилась Юлька.
— Нашли где-то?
— Нашлась! — ответил ворчливо Дуб.
А между тем, они все улыбнулись, радуясь каждый по-своему: Юлька — новой знакомой, Можжи и Дуб — старой подруге, а Болотина — просто тому, что смогла наконец-то всплыть.
Вот так, под чавкание Болотины, шелест листьев, падающих с деревьев, под далёкий шум моря… начался первый осенний пикник!
Ржавый корабль
В ноябре страшный случился шторм. Настолько, что Дуб сидел в норке Можжи, и чай они пили в прихожей — подальше от балконных дверей.
Воевал с кем-то ветер, бросались на окна волны. Скробы сидели тихо, пока скрипели над ними деревья, и не спали всю ночь.
К утру, когда море спустилось на место, в розово-серой дымке можно было увидеть берег. Коряги, морская капуста, чёрные водоросли и ракушки — всё это усеяло набережную, а кроме: большущий корабль сел на мель возле горы Молчунов.
Не сговариваясь, Можжи и Дуб нацепили дождевики и помчались туда.
— Вот так штука! — воскликнул Дуб.
Корабль — большой, настоящий, совсем не привычный всем катерок, — возвышался, словно ещё один горб у горы. Корма его проржавела, ракушки облепили дырявое дно.
— Он чуть не перекрыл всю реку, — заметил Можжи.
— Старый!
— Не очень, мой друг. Но всё-таки затонул.
Скробы не переходили через реку — больше не работали лодочники, так что Можжи и Дуб, как и некоторые из местных, глазели на корабль со стороны. И ничуточку не удивились, когда на том берегу показалась Юлька.
Она отбросила велосипед и побежала к кораблю, словно знала уже, для чего.
— Приехала, — буркнул Дуб, и скробы помахали Юльке, когда та заметила их и прокричала «Дядя!».
Юлька бегала вокруг корабля, как могла, пытаясь заглянуть внутрь через дыры. Кто-то отогнал её всё-таки и погрозил веслом:
— Не подходи близко — развалится!
— Да ладно вам, дядя!
— Кыш! Кыш!
Юлька нехотя, но подчинилась. Плечи её поникли, но далеко она всё же не отошла — просто перестала соваться в дыры. Сев на сырую корягу, она стала смотреть на корабль. Задрав головы, смотрели на него Можжи и Дуб.
Накрапывал дождик. Было зябко и влажно, но всё же — таинственно. Не оторваться!
Ржавый нос корабля торчал из опускающегося тумана, и все (и скробы, и люди, и молчуны) размышляли о том, где был этот корабль до шторма.
И где останется после него.
— Должно быть, утащат, — сказал Дуб, когда они с Можжи возвращались домой.
Брызги волн долетали до них, смешиваясь с дождём.
— Утащат, конечно, — согласился с ним Можжи. — Или сделают аттракцион.
Скробы представили это, представила это, наверное, Юлька, и с огорчением они трое вздохнули — пускай и не были вместе сейчас.
Потому что ржавый корабль, только выброшенный из моря, как история, которую не расскажут.
Вот так…
Чешуя
Однажды, когда Можжи и Дуб поднимались на гору после прогулки у моря, завязался такой разговор.
— Можжи, — спросил друга Дуб, — откуда ты знаешь, что русалочья чешуя исполняет желания?
— А что, пока ничего не выходит, мой друг? — спросил его в свою очередь Можжи.
Дуб смутился и подёргал себя за ус. Можжи с трудом перешагнул оголившийся корень дуба, и они двинулись дальше — вперёд.
— Когда-то, мой друг, здесь поселились скробы. Но знаешь ли ты, кто был самым первым из нас?
— Конечно же нет, — проворчал Дуб. — Кому вообще это нужно?
Можжи пропустил это мимо ушей, как делал со многим в жизни — из-за большого ума.
— Если бы ты побольше читал, то знал бы…
— Я что, сумасшедший?
— …что когда-то скроб, живущий не здесь, а далеко-далеко отсюда, пожелал жить в другом совершенно месте. Может, с севера перебраться на юг… а может, с юга на север. И этот скроб встретил русалку, и она дала ему чешую.
— Вечно эти русалки добрые, — вставил то ли с осуждением, то ли с нежностью Дуб.
— Точно-точно, — согласился с ним Можжи.
Они остановились чуть-чуть отдышаться. Стоя почти на вершине горы, скробы посмотрели на море — не вниз, а прямо, ведь море такое большое, что ни с какой вершины нельзя смотреть на него сверху вниз. Покачивались голые ветки деревьев, похожие на нарисованные карандашом. Похудевшая чайка летала над морем.
— Точно, русалки добрые, — повторил Можжи. — И скроб оказался здесь, на горе.
— Совершенно один?
— Да, мой друг.
Можжи присел на камешек и стал обмахиваться шляпой, чтобы немного остыть. Пускай гора была небольшой, но для скробов это был длинный путь. Хотя и стоил всегда того, чтобы его пройти.
Дуб остановился рядом, отираясь платком.
— Не знаю, как было раньше, Можжи. У этого первого скроба, — сказал он с одышкой. — А я понял сейчас, что мне без тебя было бы очень скучно.
— Вот как! — обрадовался Можжи. — Друг мой, так ты чувствуешь! Это работает чешуя…
— Да ну тебя, Можжи! Тьфу!
И Дуб направился дальше, домой. Можжи надел шляпу, которой обмахивался, и поспешил за ним — улыбаясь и подозревая. А может, прекрасно зная, что Дуб обманывает себя, а заодно — и его.
Получается ли?..
Кислый
В ноябре идут дожди — до тех пор, пока не прокисают все улицы.
Глина течёт с гор, не давая кому-то подняться, а кому-то спуститься. Юлька сидит в школе, глядя в окно, за которым — вязкий, непроходящий туман, и пустынные улицы, и вдалеке — девятиэтажные жилые дома. На макушке этих домов уже облака. Так низко!..
Скробы знали, что ветер здесь ни при чём.
— Слушай, Можжи… Кто его так обидел? Ты помнишь?
Дуб и Можжи пили компот допоздна, глядя на море и слушая Иво. Накрапывал мелкий-примелкий дождь.
— Не помню, друг мой. Только дело совсем не в этом…
— Не в этом? А в чём же?
Можжи сунул в рот ложку варенья и ответил, жуя.
— Разве… можно… вспоминать об этом так долго?
Дуб задумался.
— И правда, Можжи, — согласился он и тоже сунул ложку варенья в рот. — Столько лет он плачет о том, что давненько произошло!
Можжи и Дуб отпили ещё из чашек. И даже ещё.
— Хорошо, что Шипуля поделилась со всеми компотом, — заметил Можжи.
— Хорошо! — опять согласился Дуб. — Старина Иво пропускает всё самое вкусное!
— Это точно… Старина Иво пропускает целую жизнь.
И под завывания, под грустный осенний плач, Можжи и Дуб чокнулись (но не совсем, а кружками) — это они подсмотрели, когда с Юлькой ходили в кино.
Бежали по небу тучи, бежали навстречу плакучей иве, словно кружевные платки для слёз. Чайка летела над морем почти на месте, не в силах побороть ветер и дождь. Устав, она опустилась на белые гребни волн. Прохладная морось залепила окно, как плотная паутинка.
И Плакучий Иво не смолкал до утра, пока не закончился в кружке компот.
Контрольная
Юлька пришла к морю очень расстроенная.
Скробы видели это с горы — по тому, как она сгорбилась, хотя рюкзак казался пустым.
— Чего это она? — удивился Дуб, глядя в бинокль.
— Давай подождём немного.
И они действительно подождали, глядя на Юльку, которая села у моря на одну из коряг. Но Юлька не говорила. Она просто смотрела на море и иногда вздыхала.
Даже когда скробы спустились, она вяло сказала:
— Здрас-сте…
И даже не прибавила «дядя».
— Дурной это знак, — буркнул Дуб.
— Что-то не то, мой друг…
Скробы сели с разных сторон от Юльки и стали ждать дальше, только уже не свысока — рядом. Так лучше для близких друзей.
— Нормально, — соврала Юлька.
И все знали, что она соврала. Даже море.
Никто не спрашивал ни о чём.
— Да ладно, дядя… — чуть позже обманула Юлька опять и вздохнула.
— Ладно?
— Ладно.
— Хорошо. Мы просто сидим, как обычно, тут.
Хотя всем было ясно, что вовсе не как обычно, но скробы сидели с Юлькой. Дул северный ветерок.
— Я просто что думаю, дядя… Ненормально!
— Правда? — уточнил Можжи.
— Угу, — согласился без споров Дуб.
Юлька тем временем снова вздохнула, прогнулась под пустым своим рюкзаком.
— Существуют контрольные по математике и литературе… экзамены всякие… но нет ничего для родителей. Даже опроса какого-нибудь идиотского! Глупо. Ведь что важнее, да, дядя? А получается… Самое важное — без экзаменов, просто так. Там и отличники, и двоечники — все в куче. Никого не оставили на второй год. Ненормально ведь, правда?
— Так себе, — согласился с ней Можжи.
И поддакнул, как всегда, Дуб.
— Вот и я думаю… У меня всё нормально. А вот у мира — не очень, дядя.
— Ну-ну.
— К русалкам хочу. На юг.
Юлька вздохнула и замолчала.
Больше нечего ей было соврать…
Они посидели втроём немного, глядя на море. Оно повздыхало с Юлькой, поднимая волну за волной.
К берегу прибило ракушку — первую весточку в этом году.
Письмо
— Смотрите-ка, от русалки! — воскликнул Можжи.
Дуб и Юлька спрыгнули с коряги одновременно и встали, разглядывая ракушку. На внутренней стороне, нежно-розовой, были нацарапаны строчки.
— Как чувствовала! — повеселела Юлька.
И прочитала вслух:
«Привет, друзья! — писала русалка. — Холод собачий — я заболела! Пришлось остаться у Карадагской змеюки. У него тут вулкан как печка — пускай и потухший. Зато обнимешь — и хорошо!
А так: хвост в море сунешь — обледенеешь, заплакать хочется… Юльке скажите: пускай вовремя успевает — особенно уходить!
Вам поцелуи от Карадагской змеюки: чмок-чмок-чмок! Он вообще целоваться любит.
Напишу откуда-нибудь из Турции — раньше не ждите.
Пока, что ли!
Русалка».
— Это всё — на ракушке? — уточнил Можжи.
Юлька кивнула и сама удивилась, как вместилось такое большое письмо.
— Чудеса, — сказал Дуб.
И они покрутили ракушку, потрогали. У всех на лицах появились улыбки — не широкие. Задумчивые и нежные, может быть.
— Как чувствовала, — повторила Юлька, разглядывая рисунок Карадагской змеюки. — Хорошо, когда письма приходят вовремя. Да, дядя?
— Похоже, что так.
Дуб тоже разглядывал змеюку из-за Юлькиного плеча.
— Страшный какой… а целуется, — передёрнулся он.
— Русалка у нас не художница, друг мой.
— И что такого? — пожала плечами Юлька. — Страшный — это же не плохой! Вот приплывёт если, я его тоже в ответ поцелую.
— Можно и поцеловать, раз хороший, — согласился с ней Можжи.
— Ну уж нет… я лучше его обниму, — в кой-то веки не стал поддакивать Дуб.
Зона комфорта
В один очень погожий день, когда солнце светило тепло, но не ярко, а море было прозрачное и без волн, Юлька принесла видеокамеру.
— Вот, — сказала она. — Я буду снимать кино.
Можжи и Дуб переглянулись.
— Сама?
— Ну конечно! — вздёрнула Юлька нос. — Я уже поснимала горы. Хотите взглянуть?
Не дожидаясь ответа, Юлька втиснулась между скробами. Дуб выдернул усы из-под Юльки, Можжи — хвост, и они все начали смотреть на экран.
Не то чтобы это всё было в новинку для скробов (Можжи даже как-то звонил по телефону), но движущиеся картинки они раньше видели только в кинотеатре. Ещё — в телевизоре, подглядывая в окна домов, но до знакомства с Юлькой скробы думали, что это просто человечки в коробке.
Теперь они знали намного больше, а всё равно удивились, когда на маленьком экране появилась лесная тропа.
— Здорово, дядя?
— Да, здорово!
— Это я ходила на терренкур… Вот и вид.
На экране появился горный хребет, целая цепь, даже столпотворение гор, и они все были по-осеннему разноцветные: красно-жёлтые с зеленью, с чёрными стволами и чёрной землёй.
— Где же это?
— У нас. Там, со стороны молчунов…
— Красиво, — оценил Дуб. — Ни разу не видел.
Юлька остановила своё кино.
— Как же так, дядя? Вы долго живёте — а не бывали на терренкуре?
Вмешался и Можжи:
— Было время, когда скробы вообще не спускались с горы.
— Почему?
— Не полагалось, мой друг.
Юлька подумала, включила камеру снова, но пока Дуб и Можжи смотрели заворожённо на незнакомый, хотя и близкий пейзаж, она догадалась.
— Я знаю, — сказала она потом. — Скробы не выходили из зоны комфорта — так теперь говорят. А зона комфорта — это ваша гора.
— Точно, мой друг, — согласился с ней Можжи.
— Если так вспомнить, дядя… Я видела только вас, если не на горе.
— Ещё Болотина выходила из этой самой…
— Из зоны комфорта, — подсказала Юлька.
— Да. Так вышла, что больше и не зашла.
Юлька почему-то притихла, как притихли и скробы. Было чувство, что здесь — нерассказанная история.
— Болотина? — уточнила аккуратно Юлька.
— Наша подружка.
— Она, кстати, скоро всплывёт — как ты считаешь, мой друг?
— Самое время! — согласился Дуб.
По Юльке вдруг стало видно, что она вдохновилась — вновь загорелись её глаза. Она вскочила, включила камеру, сказала теперь:
— Снимаю!
Можжи и Дуб одновременно закрыли морды, словно сниматься — это немного больно.
— Дядя, возьмите меня с собой к Болотине.
— Возьмём, конечно, если ты хочешь…
— Сейчас я это сниму!
Юлька нажала на кнопку.
— Теперь вы — тоже моё кино!
Затем Юлька снова втиснулась между скробов, снова включила им видео, и они с удивлением посмотрели на себя со стороны — уж точно впервые в жизни. Можжи обрадовался, Дуб взгрустнул.
— Как енот!..
Но в целом, им очень понравилось, что можно так просто — оказывается — обернуться назад, на пять минут, на час или больше. И что так просто — стать героем кино!
Весь день они сидели на коряге, помогая Юльке что-то снимать, смотря на море на экране видеокамеры и вживую, рассказывая о Болотине и собираясь в путь.
Ведь, и правда, ряска в болоте перестала сгущаться.
А значит — пора Болотине вздохнуть!..
Самое важное
Как обычно, скробы собрали для Болотины корзинку. В этот раз с печеньем, пирожными и шоколадом — все эти гостинцы принесла Юлька.
— А Болотина не будет против, что я приду? — запоздало спросила она.
Они уже шли по тропинке между берёз.
— Она тебя, может, и не заметит, — ответил Дуб.
— Болотина ничего не замечает, если на дне, — подтвердил Можжи, пропуская Юльку вперёд.
Она первая вышла к болоту и увидела большой зелёный пузырь.
— А что это? — удивилась Юлька, тут же достав камеру из рюкзака.
— О! — радостно воскликнули скробы и подбежали к болоту поближе.
— Всё по часам, друг мой, — заметил Можжи, а затем объяснил всё-таки Юльке, что её ждёт: — скоро пузырь лопнет, и ты познакомишься с Болотиной. По крайней мере, она не опоздала ни на одну осень.
— И что, она сможет выйти?
— Ну нет — это вряд ли! — вмешался Дуб, поставив корзинку у берега. — Она давно уже не выбирается из болота.
— Но она каждый раз пытается, милый друг!
Пузырь шевельнулся, стал надуваться, расти и расти, так что Юлька подошла к самому краю болота и даже нагнулась вперёд — лишь бы снять поближе, как возрождается Болотина.
— Не знаю даже, куда смотреть: в камеру или сюда! — с волнением заметила Юлька.
Тут пузырь наконец-то надулся до скрипа и лопнул. В скробов и Юльку полетели ошмётки тины, испачкав одежду, корзинку и — главное — объектив.
— Вот и ответ, мой друг, — улыбнулся Можжи, видя, как Юлька больше не может снимать кино. — Лучше всего — собственные глаза…
И не успел он договорить, как его прервала Болотина:
— Ура! — воскликнула она. — Друзья мои!
И потянулась, словно очнулась только что ото сна.
Болотина выглядела такой же, как и всегда — с ряской у носа, с глазами, позеленевшими от тоски.
Дуб и Можжи помахали ей лапами.
— Мы принесли тебе завтрак, обед и ужин.
— За все недели?
— Почти!
Болотина медленно поплыла к берегу, а Юлька сдалась — и посмотрела на неё, засунув камеру обратно в рюкзак.
Первым делом Болотина залезла в корзину и начала жевать.
— Это кто? — спросила она, откусив большой кусок шоколада.
— Я Юлька, — сама представилась Юлька.
— Нашли где-то?
— Нашлась! — ответил ворчливо Дуб.
А между тем, они все улыбнулись, радуясь каждый по-своему: Юлька — новой знакомой, Можжи и Дуб — старой подруге, а Болотина — просто тому, что смогла наконец-то всплыть.
Вот так, под чавкание Болотины, шелест листьев, падающих с деревьев, под далёкий шум моря… начался первый осенний пикник!
Ржавый корабль
В ноябре страшный случился шторм. Настолько, что Дуб сидел в норке Можжи, и чай они пили в прихожей — подальше от балконных дверей.
Воевал с кем-то ветер, бросались на окна волны. Скробы сидели тихо, пока скрипели над ними деревья, и не спали всю ночь.
К утру, когда море спустилось на место, в розово-серой дымке можно было увидеть берег. Коряги, морская капуста, чёрные водоросли и ракушки — всё это усеяло набережную, а кроме: большущий корабль сел на мель возле горы Молчунов.
Не сговариваясь, Можжи и Дуб нацепили дождевики и помчались туда.
— Вот так штука! — воскликнул Дуб.
Корабль — большой, настоящий, совсем не привычный всем катерок, — возвышался, словно ещё один горб у горы. Корма его проржавела, ракушки облепили дырявое дно.
— Он чуть не перекрыл всю реку, — заметил Можжи.
— Старый!
— Не очень, мой друг. Но всё-таки затонул.
Скробы не переходили через реку — больше не работали лодочники, так что Можжи и Дуб, как и некоторые из местных, глазели на корабль со стороны. И ничуточку не удивились, когда на том берегу показалась Юлька.
Она отбросила велосипед и побежала к кораблю, словно знала уже, для чего.
— Приехала, — буркнул Дуб, и скробы помахали Юльке, когда та заметила их и прокричала «Дядя!».
Юлька бегала вокруг корабля, как могла, пытаясь заглянуть внутрь через дыры. Кто-то отогнал её всё-таки и погрозил веслом:
— Не подходи близко — развалится!
— Да ладно вам, дядя!
— Кыш! Кыш!
Юлька нехотя, но подчинилась. Плечи её поникли, но далеко она всё же не отошла — просто перестала соваться в дыры. Сев на сырую корягу, она стала смотреть на корабль. Задрав головы, смотрели на него Можжи и Дуб.
Накрапывал дождик. Было зябко и влажно, но всё же — таинственно. Не оторваться!
Ржавый нос корабля торчал из опускающегося тумана, и все (и скробы, и люди, и молчуны) размышляли о том, где был этот корабль до шторма.
И где останется после него.
— Должно быть, утащат, — сказал Дуб, когда они с Можжи возвращались домой.
Брызги волн долетали до них, смешиваясь с дождём.
— Утащат, конечно, — согласился с ним Можжи. — Или сделают аттракцион.
Скробы представили это, представила это, наверное, Юлька, и с огорчением они трое вздохнули — пускай и не были вместе сейчас.
Потому что ржавый корабль, только выброшенный из моря, как история, которую не расскажут.
Вот так…
Чешуя
Однажды, когда Можжи и Дуб поднимались на гору после прогулки у моря, завязался такой разговор.
— Можжи, — спросил друга Дуб, — откуда ты знаешь, что русалочья чешуя исполняет желания?
— А что, пока ничего не выходит, мой друг? — спросил его в свою очередь Можжи.
Дуб смутился и подёргал себя за ус. Можжи с трудом перешагнул оголившийся корень дуба, и они двинулись дальше — вперёд.
— Когда-то, мой друг, здесь поселились скробы. Но знаешь ли ты, кто был самым первым из нас?
— Конечно же нет, — проворчал Дуб. — Кому вообще это нужно?
Можжи пропустил это мимо ушей, как делал со многим в жизни — из-за большого ума.
— Если бы ты побольше читал, то знал бы…
— Я что, сумасшедший?
— …что когда-то скроб, живущий не здесь, а далеко-далеко отсюда, пожелал жить в другом совершенно месте. Может, с севера перебраться на юг… а может, с юга на север. И этот скроб встретил русалку, и она дала ему чешую.
— Вечно эти русалки добрые, — вставил то ли с осуждением, то ли с нежностью Дуб.
— Точно-точно, — согласился с ним Можжи.
Они остановились чуть-чуть отдышаться. Стоя почти на вершине горы, скробы посмотрели на море — не вниз, а прямо, ведь море такое большое, что ни с какой вершины нельзя смотреть на него сверху вниз. Покачивались голые ветки деревьев, похожие на нарисованные карандашом. Похудевшая чайка летала над морем.
— Точно, русалки добрые, — повторил Можжи. — И скроб оказался здесь, на горе.
— Совершенно один?
— Да, мой друг.
Можжи присел на камешек и стал обмахиваться шляпой, чтобы немного остыть. Пускай гора была небольшой, но для скробов это был длинный путь. Хотя и стоил всегда того, чтобы его пройти.
Дуб остановился рядом, отираясь платком.
— Не знаю, как было раньше, Можжи. У этого первого скроба, — сказал он с одышкой. — А я понял сейчас, что мне без тебя было бы очень скучно.
— Вот как! — обрадовался Можжи. — Друг мой, так ты чувствуешь! Это работает чешуя…
— Да ну тебя, Можжи! Тьфу!
И Дуб направился дальше, домой. Можжи надел шляпу, которой обмахивался, и поспешил за ним — улыбаясь и подозревая. А может, прекрасно зная, что Дуб обманывает себя, а заодно — и его.
Получается ли?..
Кислый
В ноябре идут дожди — до тех пор, пока не прокисают все улицы.
Глина течёт с гор, не давая кому-то подняться, а кому-то спуститься. Юлька сидит в школе, глядя в окно, за которым — вязкий, непроходящий туман, и пустынные улицы, и вдалеке — девятиэтажные жилые дома. На макушке этих домов уже облака. Так низко!..
