Ласточка взглянула на неё с недоумением.
— Елико показал? Что с тобою?
Тания ошарашенно переводила глаза то на серебристую книгу на полу, то на ведьму перед собой.
— Он так раньше не делал… Он и правда стал тенью?…
— Стал тенью? — насторожилась Ласточка. — О чём ты? Кто здесь стал тенью?
«Если бы ты знала, что получишь ответ лишь на единственный вопрос, что за вопрос бы это был?»
Тания с опаской подобрала серебристую книгу с пола, но видений более не последовало. Ни намёка. Она даже засомневалась, а книга ли в них была виновата?
— А ну, расскажи–ка поведай, — не отставала Ласточка. — Кто стал тенью? У меня здесь не должно быть никаких теней, покуда солнце не взошло!
Тания замялась.
— Это… Нет, это просто плохой сон мне раз приснился… Ерунда.
Ласточка вскинула одну бровь.
— Сон? Скверный? Вот как? Это во сне том были тени? А сейчас что с тобою было, тоже сон?
— Да нет… Просто голова вдруг закружилась, и я испугалась… Вся хижина куда–то улетела… Я думаю, это всё от той болотной настойки… Нельзя же постоянно пить только её!
— Так что там насчёт того сна? Причём здесь сон?
Тания поняла, что та от неё не отстанет. И рассказала про сон, который видела в первую свою ночь здесь, в ласточкиной хижине.
Юная ведьма призадумалась.
— Тень в зеркалах? Это скверно… Неужели он? Он и так теперь умеет?…
— Что–то не так? — осторожно поинтересовалась Тания. — Мне уже и сны тут нельзя смотреть?
Ласточка лишь хмуро на неё взглянула.
— Одно из двух. Либо сон тот всего лишь сон, и ничего там не кроется, либо…
— Либо?
— Либо тебе явился Искуситель… — прошептала Ласточка.
Прошептала так тихо, словно боялась собственных слов.
Она о чём–то крепко задумалась. Затем молча, как под гипнозом, подошла к окну и машинально забрала кружку бурого отвара, который Тания на этот раз отвергла.
— Тогда он научился вредить даже из спячки, — пробормотала она, уходя из комнаты. — И скверно это! Гораздо скверно! Тени во снах… хитёр… зело хитёр…
Вдруг Ласточка резко остановилась в самом дверном проёме. Она обернулась к Тании, и лицо её вновь воссияло беспечной радостью. На неё снизошло озарение.
— Придумала! Надо наделать ловцов снов! И скверные сны уйдут восвояси!
На следующее утро — вернее, после очередного пробуждения под алые лучи вечного рассвета — Тания уже не так боялась собственных вещей. Она вновь оделась в старую походную одежду, а под неё спрятала серебристую книгу. Всё как в былые времена.
Чтобы Ласточка не помешала ей и на этот раз, она вылезла из хижины уже испытанным не раз способом — через окно. Так ей было короче добираться до цветника на берегу, чем через ткацкую Ласточки. Пускай та думает, что Тания и сейчас просто пошла нарвать цветов, как прежде.
Тания прихватила также и старую скрипку. Как–то невольно она внушила самой себе, что скрипка — новое воплощение Реанны. Эта мысль так и крутилась у ней в голове, хотя разумом она понимала, что всё это полнейшая чушь. Но подсознание её упорно не хотело принимать того, что Реанны больше нет.
Найдя укромное местечко у реки — подальше от хижины — Тания уселась на каменистом берегу. Изучая потёртости на боках скрипки, она вдруг вспомнила один из старых разговоров. Тот, в котором Реанна гадала, где же находится мир мёртвой жизни, и существует ли он. Она очень хотела, чтобы мир мёртвой жизни всё–таки существовал, потому что её снедала тоска о давно погибшем брате. Это было одно из первых чувств, которые Реанна испытала, когда к ней вернулась её Тень.
Тания, как ей самой тогда казалось, попыталась Реанну тогда образумить, отвести от несбыточных мечтаний. Но только теперь она осознала, что просто не понимала её. Ведь нынче её и саму мучило такое же чувство. Она вдруг подумала: а может мир мёртвой жизни — он среди нас? Может души умерших просто вселяются в старые вещи, к которым были привязаны при жизни?
Она тут же отогнала эту мысль, как назойливую муху, но руки сами потянулись к скрипке.
А почему бы не попробовать на ней сыграть? Ведь любой вещи должно быть приятно служить по своему назначению, а не пылиться без дела. И если бы Реанна была этой скрипкой, то ей тоже стало бы от этого приятно.
Танию никто никогда не учил играть на скрипке, и она даже понятия не имела, правильно ли всё делает. Да и какую мелодию ей играть — толком не представляла. Но скрипка и сама знала, что ей играть. Когда Тания коснулась её струн смычком, та словно зарыдала. Словно бы всё, что прежде лежало у Тании тяжким грузом на душе, изливалось теперь наружу, заполняя весь ведьмин мир: от степной травы до самых небесных звёзд.
Но печальный скрипичный плач не приносил облегчения. Напротив, он отзывался в душе ещё большей грустью, становясь только горше. Тании вдруг показалось, что даже полевые цветы вокруг неё увядают. Словно музыка её убивала здесь всякую жизнь.
Она резко вскочила. В глазах стоял образ Реанны, как та тянет руку к звёздному небу.
— Да не умею я играть на скрипке и никогда не умела! — воскликнула Тания в сердцах. — Всё это полная чушь! Самообман и пустые грёзы!
Она гневно взглянула на злополучный музыкальный инструмент.
— С этим… С этим надо заканчивать! Скрипка это просто скрипка, а мёртвые мертвы.
Спустя короткое время на речном берегу красовался целый стог из сухой степной травы. На самой его макушке лежала скрипка, а поверх неё — венок из полевых васильков.
Теперь Тании оставалось лишь решиться исполнить задуманное.
— Реанна… — прошептала она. — Кроцин… Вы наконец снова вместе. Надеюсь, что так. Но мне нужно идти дальше. Всем мечтаниям… и всем грёзам… вопреки… Только простите меня, умоляю!…
Стиснув зубы, она достала кремень, который всегда таскала с собой, как амулет. Но чтобы разжечь огонь, потребовалась не одна судорожная попытка, не один корявый удар.
— Ты ведь тоже… — шептала Тания, беспорядочно чиркая камнем по кресалу, — я и тебя тоже приняла в своё войско! Как павшего Батериса, помнишь?… Он был первым… он попросил меня перед тем, как умер… Ты просто не успела попросить, а я не успела сказать… Но ты навсегда… ты останешься…
Разгоревшееся пламя лизнуло скрипку, и Тания не смогла сдержать слезы. Перед глазами проносились образы прошлого, и в каждом — лицо Реанны. А в ушах звенел её голос, мелодичный и в то же время нечеловечески бесстрастный.
«Но если ты не можешь победить даже себя, ты не победишь врага… Мотылёк сгорает, потому что тоже не может побороть своё желание».
«Я не боюсь смерти. Я уже мертва».
«Ненависть — источник зла. Эмоции вообще — зло. Я здесь, потому что это правильно».
«Но ты — настоящая. Мир, в котором живёт хоть кто–то настоящий, не может быть поддельным».
«Знаешь, все те годы без тени мне казалось, что я — это не я. И я не знала, кто я…»
«Звёзды — они все разные, совсем как люди. Когда человек умирает, его душа зажигается новой звездой в ночном небе».
Только теперь Тания вдруг осознала, что держит в руке. Это же тот самый кремень. Это подарок брата.
Это ведь сделал он! Он убил Реанну.
Она сжала кристаллический камень изо всех сил, так что острые грани врезались в ладонь до крови.
— Йед! — закричала она. — Что ты наделал! Я раньше хотела спасти тебя из лап Синода! Ты последний, кто у меня ещё оставался! За тебя я разгромила бы хоть все армии мира! Но теперь я желаю тебе смерти! Что мне делать?! Меня рвёт на части! Кто… зачем… сделал меня такой…
Она зло бросила окровавленный кремень в костёр Но это не дало ей и крупицы облегчения.
Ведьмовской рассвет бил в глаза алой кровью с обеих сторон, а жар от костра обжигал лицо, но Тания ничего уже не видела и не ощущала. Перед ней плыл силуэт Реанны, пронзённый мечом Йеда. И солнце. Утреннее солнце над озером Трифир. Алое золото со вражеских знамён разлито на земле и по воздуху, сочится из ран павших. В алом золоте утонул весь мир.
И чтобы исторгнуть мучительные воспоминания, Тания испустила ужасный вопль.
Точно так кричала Реанна, когда Вион только вернул ей связь с подсознанием, и та вновь обрела способность желать и чувствовать. В тот миг Тания видела колдовским зрением Фамильяра, как тысячи чёрных игл проткнули душу Реанны изнутри. И теперь она поняла, что это были за иглы, потому что они пронзали теперь её саму.
Наконец, воздух в лёгких исчерпался, а крик сам собой задохнулся в гортани. Чувства вернулись к Тании, и она сразу же ощутила странное тепло на щеке. Не от костра — тот ещё догорал, тоже опаляя лицо — а откуда–то сбоку.
Она удивлённо открыла воспалённые глаза.
На прибрежной траве весёлыми жемчужинками сверкала роса. Радостно застрекотали кузнечики, хотя прежде они всегда молчали. А справа — над самым горизонтом — пылал ослепительный золотой шар.
Солнце взошло.
Утерев лицо, Тания обернулась — в той стороне небосклона привычно алела нескончаемая ведьмовская заря. Но напротив неё вовсю сияло солнце, обычное такое солнце, какое всегда и встаёт по утрам. Немного как бы сонное, не вполне ещё оправившееся от долгой ночи, но именно оно всегда наполняет мир утренней радостью.
Только Танию вместо радости стал одолевать безотчётный страх. Тихонько, еле дыша, она поднялась с колен. Степной воздух огласил звон стали, вынимаемой из ножен.
Слишком уж часто Ласточка с затаённым страхом твердила про неведомого Искусителя, который должен проснуться, как только солнце встанет. Её страх невольно передался и Тании, хотя она понятия не имела, кто таков этот Искуситель.
Она насторожённо озиралась по сторонам. Травяной костёр догорал. Мирно журчала речка, а вокруг берегов качалась высокая степная трава.
Далеко ли отсюда ведьмина хижина? В этом укромном месте Ласточка не сразу её найдёт, даже если хватится.
Тания хмуро повернулась в сторону оставшейся зари — той, что самым немыслимым образом алела напротив солнца, будто там, под горизонтом, готовилось пробудиться новое светило — уже второе.
Ну и где же тот страсть–какой–ужасный Искуситель, что внушал юной ведьме–ткачихе такой страх? Не пустая ли всё это выдумка?
Тания старалась концентрировать внимание, подмечая мелкие детали, тонкие перепады цвета и теней в траве — она припомнила, как Живан пытался дать ей начальные уроки по своему искусству следопыта–разведчика. Но ничего особенного не видела. Она ведь даже и не знала, что ей следует искать. Как вообще должен выглядеть этот Искуситель?
Наконец взгляд её упал ниже — на берег реки, совсем голый и каменистый. И глаза её расширились.
Вдоль всего берега простёрлась её собственная тень. Длинная, какой теням и положено быть поутру. Именно она появилась тут сразу же, как взошло солнце.
Но в отличие от хозяйки, у тени почему–то не было в руке меча.
Тания замерла и впилась в неё взглядом, боясь даже дышать. Она пыталась понять, не обман ли это зрения, не игра ли косых лучей на бугристых кочках.
И тень тоже не шевелилась. Только речка мирно журчала в тишине, накатываясь водой на мелкие камешки. Да кузнечики стрекотали вокруг, чествуя утреннее солнце.
Наконец, Тания решилась и быстро взмахнула свободной рукой. Дёрнула, и тут же спрятала за спиной.
Тень так и осталась неподвижна. Она была подделкой.
В ужасе Тания отпрянула назад, и тогда тень тоже двинулась — но сама, по собственной воле. Изогнула руку так, словно бы с её помощью хотела приподняться над землёй.
И действительно, вначале её чёрная ладонь, а затем и вся рука по локоть оторвались от речного берега.
Не зная, как помешать творящейся бесовщине, Тания лишь беспомощно наблюдала, как её собственная тень отрывает от земли всё новые части своего длинного тела, одну за другой. Вот и чёрные ноги её отклеились от ступней перепуганной Тании и даже изогнулись в коленях. Вот и вся тень привстала на четвереньках — только брюхо никак не отлипнет от земли.
Тогда тень задрала чёрную голову к небесам и протяжно взвыла. И с боков её длинного туловища начали отрастать ещё две пары рук — таких же человеческих по форме, с пальцами и ладонями. Тень стала походить то ли на раздавленного паука, то ли на гигантскую уродливую многоножку, то ли на личинку невесть какой жуткой твари. Подобно плавкому воску, чёрный мрак обильными комками сваливался со всех восьми её конечностей, с червовидного туловища и с бесформенной головы.
Наконец, оторвавшись от земли целиком, восставшая тень издала новый тоскливый вопль.
Видя наяву весь этот горячечный бред, Тания пыталась мысленно себя убедить, что всё это какая–то галлюцинация. Верно результат злоупотребления ведьминым отваром.
Но в душе её не оставалось сомнений. Случилось ровно то, чего боялась Ласточка: Искуситель проснулся.
Искуситель приподнял бесформенную голову и хищно потянул носом воздух.
По счастью, голова его находилась на дальнем конце неимоверно длинного тела. То есть, стоял он по–прежнему на четвереньках, отвернувшись от Тании в противоположную сторону, чему та была несказанно рада. Она замерла, как каменная статуя, чтобы не выдать себя даже звуком дыхания.
Но Искуситель учуял. Злобно заурчал и захихикал. Голова его тотчас втянулась в плечи и пронеслась по всему телу стремительным комком, чтобы вылезти с обратной его стороны.
Увидев парализованную от страха Танию, демон чуть не захлебнулся звериным хихиканьем. Шея его тут же вытянулась вверх на несуразную длину, чтобы поднять голову на один с Танией уровень.
Искуситель заглянул ей в глаза своими бездонно чёрными очами, как двумя пустыми колодцами.
— Если бы ты знала, что получишь ответ лишь на единственный вопрос, что за вопрос бы это был? — прошипела зубастая рожа, вперившись в Танию жадной чернотой..
Тания ничего не ответила — она лишилась дара речи. Оцепенев от страха и отвращения она краем глаза наблюдала, как Искуситель доводит своё уродливое тело до ума. Две ближайших к Тании конечности, что прежде были ногами, преобразились в руки — такие же, как и шесть остальных. Затем он подтянул своё непрактично длинное тело, одновременно выводя его вертикально. Шея же, напротив, синхронно сократилась, так что голова не пошевелилась ни на волосок, будто подвешенная в воздухе.
На лице тоже постепенно проявились некие черты: огромный рот, полуоткрытый в овальной ухмылке, а в нём — множество мелких острых зубов, как у пилы. И ещё цилиндр. Голова зачем–то отрастила себе нелепый цилиндр с полями.
— Что… это… значит… — пролепетала наконец Тания.
— «Что это значит?» О, кажется это новое! Какой сложный вопрос, если подумать! Включает в себя много вопросов разом! А обычно меня спрашивают «Кто ты такой?» или «Что ты такое?» Или просто вопят, как резаные! Значит, бесовка притащила мне свежую кровь… Свежую кровь…
Существо снова захлебнулось хихиканьем. Оно стояло опершись двумя нижними парами ладоней на землю, используя их как ноги, которых у него больше не было.
— Ну что же, ты меня заинтриговала. Признаю–признаю. Тогда наша беседа продлится ещё какое–то время. Я позволю тебе задать несколько вопросов, а не один! В конце концов, хоть ты и не спросила меня, кто я такой, мне же всё равно нужно представиться!
— Я знаю, кто ты такой, — угрюмо ответила Тания. — Ты Искуситель.
Галантным движением существо сняло с головы цилиндр — одной из четырёх свободных конечностей.
— Собственной персоной. Но это всего лишь имя, точнее не имя даже, а прозвище… Та бесовка так меня назвала.
— Елико показал? Что с тобою?
Тания ошарашенно переводила глаза то на серебристую книгу на полу, то на ведьму перед собой.
— Он так раньше не делал… Он и правда стал тенью?…
— Стал тенью? — насторожилась Ласточка. — О чём ты? Кто здесь стал тенью?
Глава 3
«Если бы ты знала, что получишь ответ лишь на единственный вопрос, что за вопрос бы это был?»
Тания с опаской подобрала серебристую книгу с пола, но видений более не последовало. Ни намёка. Она даже засомневалась, а книга ли в них была виновата?
— А ну, расскажи–ка поведай, — не отставала Ласточка. — Кто стал тенью? У меня здесь не должно быть никаких теней, покуда солнце не взошло!
Тания замялась.
— Это… Нет, это просто плохой сон мне раз приснился… Ерунда.
Ласточка вскинула одну бровь.
— Сон? Скверный? Вот как? Это во сне том были тени? А сейчас что с тобою было, тоже сон?
— Да нет… Просто голова вдруг закружилась, и я испугалась… Вся хижина куда–то улетела… Я думаю, это всё от той болотной настойки… Нельзя же постоянно пить только её!
— Так что там насчёт того сна? Причём здесь сон?
Тания поняла, что та от неё не отстанет. И рассказала про сон, который видела в первую свою ночь здесь, в ласточкиной хижине.
Юная ведьма призадумалась.
— Тень в зеркалах? Это скверно… Неужели он? Он и так теперь умеет?…
— Что–то не так? — осторожно поинтересовалась Тания. — Мне уже и сны тут нельзя смотреть?
Ласточка лишь хмуро на неё взглянула.
— Одно из двух. Либо сон тот всего лишь сон, и ничего там не кроется, либо…
— Либо?
— Либо тебе явился Искуситель… — прошептала Ласточка.
Прошептала так тихо, словно боялась собственных слов.
Она о чём–то крепко задумалась. Затем молча, как под гипнозом, подошла к окну и машинально забрала кружку бурого отвара, который Тания на этот раз отвергла.
— Тогда он научился вредить даже из спячки, — пробормотала она, уходя из комнаты. — И скверно это! Гораздо скверно! Тени во снах… хитёр… зело хитёр…
Вдруг Ласточка резко остановилась в самом дверном проёме. Она обернулась к Тании, и лицо её вновь воссияло беспечной радостью. На неё снизошло озарение.
— Придумала! Надо наделать ловцов снов! И скверные сны уйдут восвояси!
***
На следующее утро — вернее, после очередного пробуждения под алые лучи вечного рассвета — Тания уже не так боялась собственных вещей. Она вновь оделась в старую походную одежду, а под неё спрятала серебристую книгу. Всё как в былые времена.
Чтобы Ласточка не помешала ей и на этот раз, она вылезла из хижины уже испытанным не раз способом — через окно. Так ей было короче добираться до цветника на берегу, чем через ткацкую Ласточки. Пускай та думает, что Тания и сейчас просто пошла нарвать цветов, как прежде.
Тания прихватила также и старую скрипку. Как–то невольно она внушила самой себе, что скрипка — новое воплощение Реанны. Эта мысль так и крутилась у ней в голове, хотя разумом она понимала, что всё это полнейшая чушь. Но подсознание её упорно не хотело принимать того, что Реанны больше нет.
Найдя укромное местечко у реки — подальше от хижины — Тания уселась на каменистом берегу. Изучая потёртости на боках скрипки, она вдруг вспомнила один из старых разговоров. Тот, в котором Реанна гадала, где же находится мир мёртвой жизни, и существует ли он. Она очень хотела, чтобы мир мёртвой жизни всё–таки существовал, потому что её снедала тоска о давно погибшем брате. Это было одно из первых чувств, которые Реанна испытала, когда к ней вернулась её Тень.
Тания, как ей самой тогда казалось, попыталась Реанну тогда образумить, отвести от несбыточных мечтаний. Но только теперь она осознала, что просто не понимала её. Ведь нынче её и саму мучило такое же чувство. Она вдруг подумала: а может мир мёртвой жизни — он среди нас? Может души умерших просто вселяются в старые вещи, к которым были привязаны при жизни?
Она тут же отогнала эту мысль, как назойливую муху, но руки сами потянулись к скрипке.
А почему бы не попробовать на ней сыграть? Ведь любой вещи должно быть приятно служить по своему назначению, а не пылиться без дела. И если бы Реанна была этой скрипкой, то ей тоже стало бы от этого приятно.
Танию никто никогда не учил играть на скрипке, и она даже понятия не имела, правильно ли всё делает. Да и какую мелодию ей играть — толком не представляла. Но скрипка и сама знала, что ей играть. Когда Тания коснулась её струн смычком, та словно зарыдала. Словно бы всё, что прежде лежало у Тании тяжким грузом на душе, изливалось теперь наружу, заполняя весь ведьмин мир: от степной травы до самых небесных звёзд.
Но печальный скрипичный плач не приносил облегчения. Напротив, он отзывался в душе ещё большей грустью, становясь только горше. Тании вдруг показалось, что даже полевые цветы вокруг неё увядают. Словно музыка её убивала здесь всякую жизнь.
Она резко вскочила. В глазах стоял образ Реанны, как та тянет руку к звёздному небу.
— Да не умею я играть на скрипке и никогда не умела! — воскликнула Тания в сердцах. — Всё это полная чушь! Самообман и пустые грёзы!
Она гневно взглянула на злополучный музыкальный инструмент.
— С этим… С этим надо заканчивать! Скрипка это просто скрипка, а мёртвые мертвы.
Спустя короткое время на речном берегу красовался целый стог из сухой степной травы. На самой его макушке лежала скрипка, а поверх неё — венок из полевых васильков.
Теперь Тании оставалось лишь решиться исполнить задуманное.
— Реанна… — прошептала она. — Кроцин… Вы наконец снова вместе. Надеюсь, что так. Но мне нужно идти дальше. Всем мечтаниям… и всем грёзам… вопреки… Только простите меня, умоляю!…
Стиснув зубы, она достала кремень, который всегда таскала с собой, как амулет. Но чтобы разжечь огонь, потребовалась не одна судорожная попытка, не один корявый удар.
— Ты ведь тоже… — шептала Тания, беспорядочно чиркая камнем по кресалу, — я и тебя тоже приняла в своё войско! Как павшего Батериса, помнишь?… Он был первым… он попросил меня перед тем, как умер… Ты просто не успела попросить, а я не успела сказать… Но ты навсегда… ты останешься…
Разгоревшееся пламя лизнуло скрипку, и Тания не смогла сдержать слезы. Перед глазами проносились образы прошлого, и в каждом — лицо Реанны. А в ушах звенел её голос, мелодичный и в то же время нечеловечески бесстрастный.
«Но если ты не можешь победить даже себя, ты не победишь врага… Мотылёк сгорает, потому что тоже не может побороть своё желание».
«Я не боюсь смерти. Я уже мертва».
«Ненависть — источник зла. Эмоции вообще — зло. Я здесь, потому что это правильно».
«Но ты — настоящая. Мир, в котором живёт хоть кто–то настоящий, не может быть поддельным».
«Знаешь, все те годы без тени мне казалось, что я — это не я. И я не знала, кто я…»
«Звёзды — они все разные, совсем как люди. Когда человек умирает, его душа зажигается новой звездой в ночном небе».
Только теперь Тания вдруг осознала, что держит в руке. Это же тот самый кремень. Это подарок брата.
Это ведь сделал он! Он убил Реанну.
Она сжала кристаллический камень изо всех сил, так что острые грани врезались в ладонь до крови.
— Йед! — закричала она. — Что ты наделал! Я раньше хотела спасти тебя из лап Синода! Ты последний, кто у меня ещё оставался! За тебя я разгромила бы хоть все армии мира! Но теперь я желаю тебе смерти! Что мне делать?! Меня рвёт на части! Кто… зачем… сделал меня такой…
Она зло бросила окровавленный кремень в костёр Но это не дало ей и крупицы облегчения.
Ведьмовской рассвет бил в глаза алой кровью с обеих сторон, а жар от костра обжигал лицо, но Тания ничего уже не видела и не ощущала. Перед ней плыл силуэт Реанны, пронзённый мечом Йеда. И солнце. Утреннее солнце над озером Трифир. Алое золото со вражеских знамён разлито на земле и по воздуху, сочится из ран павших. В алом золоте утонул весь мир.
И чтобы исторгнуть мучительные воспоминания, Тания испустила ужасный вопль.
Точно так кричала Реанна, когда Вион только вернул ей связь с подсознанием, и та вновь обрела способность желать и чувствовать. В тот миг Тания видела колдовским зрением Фамильяра, как тысячи чёрных игл проткнули душу Реанны изнутри. И теперь она поняла, что это были за иглы, потому что они пронзали теперь её саму.
Наконец, воздух в лёгких исчерпался, а крик сам собой задохнулся в гортани. Чувства вернулись к Тании, и она сразу же ощутила странное тепло на щеке. Не от костра — тот ещё догорал, тоже опаляя лицо — а откуда–то сбоку.
Она удивлённо открыла воспалённые глаза.
На прибрежной траве весёлыми жемчужинками сверкала роса. Радостно застрекотали кузнечики, хотя прежде они всегда молчали. А справа — над самым горизонтом — пылал ослепительный золотой шар.
Солнце взошло.
***
Утерев лицо, Тания обернулась — в той стороне небосклона привычно алела нескончаемая ведьмовская заря. Но напротив неё вовсю сияло солнце, обычное такое солнце, какое всегда и встаёт по утрам. Немного как бы сонное, не вполне ещё оправившееся от долгой ночи, но именно оно всегда наполняет мир утренней радостью.
Только Танию вместо радости стал одолевать безотчётный страх. Тихонько, еле дыша, она поднялась с колен. Степной воздух огласил звон стали, вынимаемой из ножен.
Слишком уж часто Ласточка с затаённым страхом твердила про неведомого Искусителя, который должен проснуться, как только солнце встанет. Её страх невольно передался и Тании, хотя она понятия не имела, кто таков этот Искуситель.
Она насторожённо озиралась по сторонам. Травяной костёр догорал. Мирно журчала речка, а вокруг берегов качалась высокая степная трава.
Далеко ли отсюда ведьмина хижина? В этом укромном месте Ласточка не сразу её найдёт, даже если хватится.
Тания хмуро повернулась в сторону оставшейся зари — той, что самым немыслимым образом алела напротив солнца, будто там, под горизонтом, готовилось пробудиться новое светило — уже второе.
Ну и где же тот страсть–какой–ужасный Искуситель, что внушал юной ведьме–ткачихе такой страх? Не пустая ли всё это выдумка?
Тания старалась концентрировать внимание, подмечая мелкие детали, тонкие перепады цвета и теней в траве — она припомнила, как Живан пытался дать ей начальные уроки по своему искусству следопыта–разведчика. Но ничего особенного не видела. Она ведь даже и не знала, что ей следует искать. Как вообще должен выглядеть этот Искуситель?
Наконец взгляд её упал ниже — на берег реки, совсем голый и каменистый. И глаза её расширились.
Вдоль всего берега простёрлась её собственная тень. Длинная, какой теням и положено быть поутру. Именно она появилась тут сразу же, как взошло солнце.
Но в отличие от хозяйки, у тени почему–то не было в руке меча.
Тания замерла и впилась в неё взглядом, боясь даже дышать. Она пыталась понять, не обман ли это зрения, не игра ли косых лучей на бугристых кочках.
И тень тоже не шевелилась. Только речка мирно журчала в тишине, накатываясь водой на мелкие камешки. Да кузнечики стрекотали вокруг, чествуя утреннее солнце.
Наконец, Тания решилась и быстро взмахнула свободной рукой. Дёрнула, и тут же спрятала за спиной.
Тень так и осталась неподвижна. Она была подделкой.
В ужасе Тания отпрянула назад, и тогда тень тоже двинулась — но сама, по собственной воле. Изогнула руку так, словно бы с её помощью хотела приподняться над землёй.
И действительно, вначале её чёрная ладонь, а затем и вся рука по локоть оторвались от речного берега.
Не зная, как помешать творящейся бесовщине, Тания лишь беспомощно наблюдала, как её собственная тень отрывает от земли всё новые части своего длинного тела, одну за другой. Вот и чёрные ноги её отклеились от ступней перепуганной Тании и даже изогнулись в коленях. Вот и вся тень привстала на четвереньках — только брюхо никак не отлипнет от земли.
Тогда тень задрала чёрную голову к небесам и протяжно взвыла. И с боков её длинного туловища начали отрастать ещё две пары рук — таких же человеческих по форме, с пальцами и ладонями. Тень стала походить то ли на раздавленного паука, то ли на гигантскую уродливую многоножку, то ли на личинку невесть какой жуткой твари. Подобно плавкому воску, чёрный мрак обильными комками сваливался со всех восьми её конечностей, с червовидного туловища и с бесформенной головы.
Наконец, оторвавшись от земли целиком, восставшая тень издала новый тоскливый вопль.
Видя наяву весь этот горячечный бред, Тания пыталась мысленно себя убедить, что всё это какая–то галлюцинация. Верно результат злоупотребления ведьминым отваром.
Но в душе её не оставалось сомнений. Случилось ровно то, чего боялась Ласточка: Искуситель проснулся.
***
Искуситель приподнял бесформенную голову и хищно потянул носом воздух.
По счастью, голова его находилась на дальнем конце неимоверно длинного тела. То есть, стоял он по–прежнему на четвереньках, отвернувшись от Тании в противоположную сторону, чему та была несказанно рада. Она замерла, как каменная статуя, чтобы не выдать себя даже звуком дыхания.
Но Искуситель учуял. Злобно заурчал и захихикал. Голова его тотчас втянулась в плечи и пронеслась по всему телу стремительным комком, чтобы вылезти с обратной его стороны.
Увидев парализованную от страха Танию, демон чуть не захлебнулся звериным хихиканьем. Шея его тут же вытянулась вверх на несуразную длину, чтобы поднять голову на один с Танией уровень.
Искуситель заглянул ей в глаза своими бездонно чёрными очами, как двумя пустыми колодцами.
— Если бы ты знала, что получишь ответ лишь на единственный вопрос, что за вопрос бы это был? — прошипела зубастая рожа, вперившись в Танию жадной чернотой..
Тания ничего не ответила — она лишилась дара речи. Оцепенев от страха и отвращения она краем глаза наблюдала, как Искуситель доводит своё уродливое тело до ума. Две ближайших к Тании конечности, что прежде были ногами, преобразились в руки — такие же, как и шесть остальных. Затем он подтянул своё непрактично длинное тело, одновременно выводя его вертикально. Шея же, напротив, синхронно сократилась, так что голова не пошевелилась ни на волосок, будто подвешенная в воздухе.
На лице тоже постепенно проявились некие черты: огромный рот, полуоткрытый в овальной ухмылке, а в нём — множество мелких острых зубов, как у пилы. И ещё цилиндр. Голова зачем–то отрастила себе нелепый цилиндр с полями.
— Что… это… значит… — пролепетала наконец Тания.
— «Что это значит?» О, кажется это новое! Какой сложный вопрос, если подумать! Включает в себя много вопросов разом! А обычно меня спрашивают «Кто ты такой?» или «Что ты такое?» Или просто вопят, как резаные! Значит, бесовка притащила мне свежую кровь… Свежую кровь…
Существо снова захлебнулось хихиканьем. Оно стояло опершись двумя нижними парами ладоней на землю, используя их как ноги, которых у него больше не было.
— Ну что же, ты меня заинтриговала. Признаю–признаю. Тогда наша беседа продлится ещё какое–то время. Я позволю тебе задать несколько вопросов, а не один! В конце концов, хоть ты и не спросила меня, кто я такой, мне же всё равно нужно представиться!
— Я знаю, кто ты такой, — угрюмо ответила Тания. — Ты Искуситель.
Галантным движением существо сняло с головы цилиндр — одной из четырёх свободных конечностей.
— Собственной персоной. Но это всего лишь имя, точнее не имя даже, а прозвище… Та бесовка так меня назвала.
