Глава 1
«Невежество рождает страх, страх — послушание, а послушание — основа власти!»
Ладонь, одетая в перчатку черного бархата с изящным вензелем «V», поднялась в воздух. Поднялась неспешно и до пафосного торжественно.
Шум–гам на Площади цветов тут же стих. И под гробовое молчание толпы зазвучал голос — приятный уху, даже притягательный, и такой же бархатистый, как перчатка его обладателя.
— Народ славной Атрии! Милостью Святой владычицы, мне, Посланнику Синода Виону, выпала наисчастливейшая из удач! Мне предстоит самолично открыть сие представление, театральную постановку никем ещё не виданную! Сердце моё трепещет в предвкушении, а нетерпение пожирает душу, подобно лютому зверю… Но разве должно мне, служителю Богини, быть таким своекорыстным? Ведь искусство принадлежит всем, и потому я разделю наслаждение с вами!
Служитель Вион опустил руку и надменно оглядел толпу. Народ безмолвствовал.
— Да, мне ведомо, что гнетёт вас! Тяжкие времена выпали на ваш век… В умах царит смятение, город заполонили преступники, колдуны и лжепророки всех мастей! Коварные подстрекатели рассказывают богохульные небылицы, очерняя то, что свято!!
Он протянул к мрачной толпе обе руки, словно в мольбе.
— Я знаю… — молвил он страдальческим тоном. — Я всё это знаю, дети мои. Знаю, что мучает вас… Чувствую ваше негодование сердцем. Вот почему я распорядился провести это зрелище! Так мы скажем врагу своё твёрдое «нет»! Коварному врагу, что проточил в людских умах червоточину уныния и взрастил сорняк сомнения! Скажем «нет» печали, отринем смятение и разлад! И да не покинет никто Площадь цветов несчастным!
Посланник Синода примолк, чтобы набрать воздуха в лёгкие, и, довольный собой и своей речью, едва заметно улыбнулся.
— Сегодня вы обретёте душевный мир и покой… Всенепременно! Так вам обещаю я, служитель Вион, покровитель чудесного нашего города Атрии!
Бархатная перчатка вновь торжественно поднялась.
— «Божественная трагедия»! — провозгласил он название представления.
Кончики пальцев сомкнулись и изящно разомкнулись, будто выпуская из ладони невидимую бабочку.
Актёрская труппа нервно засуетилась за кулисами, а один хмурый лицедей вышел на сцену. Натянуто улыбнувшись зрителям, он церемонно раскланялся, и начал декламировать вступление.
Божественная трагедия началась.
Никто позже не обсуждал содержания той пьесы, и даже не вспоминал её. Актёры регулярно фальшивили, путались в репликах. Их неприкрытый страх щедрыми потоками изливался на толпу.
Фальшивили и зрители — жидкие аплодисменты, что временами наполняли Площадь цветов, лишь усиливали тягостную атмосферу. Над городом, казалось, распростёрлись незримые щупальца жуткого чудища, спрута, что высасывал из людей жизнь и веселье.
Никто не понимал, зачем столько народу согнали сюда ради наспех организованного представления. Зачем Посланнику Синода весь этот фарс?
Один Вион оставался невозмутим, восседая на почётном возвышении. Невозмутим, и даже беспечен. Он нарочито не замечал плохой актёрской игры, а временами легонько похлопывал в ладоши. Тогда и толпа начинала хлопать — правда, выходило это так, словно бедняг провожали со сцены прямиком на кладбище.
Наконец, представление окончилось. Актёры раскланялись, прощаясь со зрителем, а заодно — и с миром живых. Они уже не чаяли, что их пощадят, хотя и понятия не имели, почему из–за одной хулиганской пьесы их сделали козлами отпущения.
Служитель Вион величественно поднялся, выпрямляясь во весь свой нечеловеческий рост полубога-Чтеца.
— Браво! — воскликнул он, повернувшись к сцене. — Браво!
Затем захлопал в ладоши, и толпа неуверенно начала вторить.
— Почему овации такие скудные? — покосился Вион, разыгрывая удивление. — Кому–то не понравилось представление? Разве вы не были счастливы его лицезреть? Вот я — просто в восторге! Пусть сюжет не нов, но какой потрясающей глубины замысел, свежий взгляд на старое! А игра! Столько эмоций! Воистину — божественная трагедия!
Толпа зааплодировала уверенней. Может, это всё, чего хочет Посланник Синода? Просто потешить своё властолюбие? Ну так почему бы ему не подыграть, если это поможет несчастным на сцене…
— Браво! — кричал Вион, не переставая хлопать. — Браво!
Актёры оживились и возобновили поклоны народу. В их сердцах забилась надежда.
Так люди стояли на площади и усердно хлопали. Вион всё кричал: «Браво! Браво!» Актёры наигранно кланялись.
— Теперь я вижу, как счастлив стал народ Атрии! — заговорил Посланник Синода, всё не прекращая аплодисментов. — Разве не я обещал сделать вас счастливыми? Я исполнил обещанное! Но всё же… среди вас, честных горожан, затесались и волки в овечьей шкуре. Им вечно всё не так! Всё не по ним! Смутьяны и бунтовщики, эти люди не разделяют нашей общей радости! Только и ждут момента, чтобы отравить чужое счастье!
Тут лицо Чтеца озарила зловещая улыбка, а синие глаза блеснули безумием.
— Так давайте мы вместе отыщем притворщиков и покараем их!
Толпа начала неуверенно замолкать. Люди почуяли неладное.
— Ну что же вы! — возмутился Вион. — Хлопаем! Хлопаем! Не останавливаемся! Первая дюжина, что перестанет аплодировать, они и есть наши враги! Бунтари и подстрекатели под личиной честных горожан! Совратители умов! Пусть только покажутся, и тотчас понесут справедливое наказание!
Теперь людям всё стало ясно. Площадь припустила хлопать актёрам так усердно, как никому прежде ещё не аплодировали.
— Вот так! — вскричал Вион, упиваясь собственной изощрённостью и хитроумием. — Браво!
Толпа невнятно зашумела — крики «браво» смешались с обречёнными стонами.
А актёры не знали, куда им деться. Они возобновили бессмысленные поклоны, радуясь хотя бы тому, что служитель Вион направил свой гнев не на них. Их здесь просто используют.
Первая жертва появилась быстро.
Вион впился глазами в центр толпы. Туда же указал его перст, обтянутый утончённым бархатом перчатки, а острие вензеля «V» обратилось к непокорному, подобно наточенному клинку перед атакой.
— Вот он! — разнёсся над головами шелковистый голос. — Предатель открылся сам!
На лице Чтеца отразился хищный оскал.
Несчастный сделал вид, что вовсе не прекращал хлопать, но слишком поздно. В тот же миг он дико закричал и замахал руками, будто пытаясь сбить невидимое пламя. Затем метнулся в сторону, не переставая вопить. а перепуганные люди отпрянули от него, как от прокажённого. Споткнулся, повалился на мостовую и скорчился в нестерпимой боли.
И вскоре затих. Он лежал мёртвым.
Площадь нестройно загудела и припустила хлопать усерднее. Никто более не думал хитрить.
Следующей жертвой стала женщина в годах. Она просто устала аплодировать.
Едва успев обратить на Виона взгляд, исполненный мольбы, она безумно завизжала, пытаясь что–то вытрясти из копны поседелых волос. Никто не мог точно знать, что именно — видимо то, чего она боялась сильнее всего на свете.
Её постигла судьба первого несчастного. А толпа продолжала стонать аплодисментами.
Третий попытался просто сбежать. Но едва вырвавшись из толчеи, он вдруг застыл на месте. Задрав голову в синие небеса, неестественно выгнул спину — и тоже рухнул замертво. Его гибель казалась самой лёгкой из трёх, хотя никто не знал наверняка, что он испытал в свой последний миг.
Актёры больше не кланялись. Виону, похоже, стало уже не до них, да и им его внимание обезразличело. Один за другим, они опускались на колени перед толпой, что захлёбывалась от аплодисментов в их честь. У одного из комедиантов на щеках блеснули слезы.
Не в силах ничего изменить, никому помочь, они не могли остановить происходящее. Ведь единственным сочинителем, постановщиком и актёром здесь был служитель Вион. И его Божественная трагедия не имела конца.
***
Юный паренёк ворвался в богато убранный зал, где уже беседовали двое.
— Бургомистр! — выкрикнул он, бросившись тому в ноги. — На Площади цветов беда! Служитель Вион рехнулся окончательно!
Усатый бургомистр хмуро взглянул на юношу.
— Что там случилось, Пьер? Какая ещё напасть?
— Прошу, сделайте что–нибудь! — продолжал причитать парень. — Спасите людей!
На последних словах он не сдержал слез.
Тут вперёд выступил другой собеседник — внушительных габаритов человек с клочкастой чёрной бородой, как у разбойничьего атамана.
— Успокойся, парень, — зарокотал он. — Рассказывай по порядку. Что там Вион затеял?
Пока Пьер рассказывал о «Божественной трагедии», лица слушателей делались все мрачней.
— Это безумие… — прошептал бургомистр. — Как может кровный служитель Шамины творить подобное? Неужели так требует сама Богиня? Или он считает, что произволом и жестокостью уймёт недовольство? Это просто расправа! Они же обычные мирные горожане, никакие не бунтовщики!
— Как там тебя звать… — забасил бородач. — Пьер? Будь добр, выйди пока за двери, да снаружи посторожи… вместе с моей падчерицей. А мы с Латаром всё обсудим.
Пьер поклонился и покорно вышел.
— Ты знаешь, что я думаю о Синоде и всей их братии, — заговорил бородач, когда двери затворились. — Может и Шамины никакой нет, а Чтецы просто придумали такой образ «всемогущей богини». А насчёт Виона… Ты не понимаешь образа его мыслей. Последние казни и перерождения, особенно того старика–художника, вызвали в народе гнев. Город и правда на грани бунта, но Вион не собирается недовольства «унимать». Он не раз при мне повторял: «Невежество рождает страх, страх — послушание, а послушание — основа власти!» Вот это и есть самая суть его убеждений. Он всегда опирается на страх, и страх царит теперь на Площади цветов. Вскоре страх расползётся по городу, и никто тогда не подумает пикнуть против Синода. Вот на что надеется Вион.
— Надеется? — переспросил бургомистр. — Считаешь, он ошибается?
— Ещё как! С этой «Божественной трагедией» он точно дал лиху. Я ведь немало лет тут прожил, пока командовал гарнизоном. И я знаю атрийцев. В ваших сердцах — напор и жизнестойкость!
— Нет, не знаешь, — отрезал бургомистр. — Ты всегда был солдатом и рассуждаешь как солдат. Это ты привык кидаться грудью навстречу погибели, но мы вовсе не солдаты.
Он шагнул к окну, за которым виднелось погожее море, а вдалеке — пристань с парусниками.
— Мы мастера и торговцы, а не воины. И всегда были приспособленцами. Вот откуда наша «жизнестойкость», как ты выразился.
— Правда твоя… — смутился бородач. — Простой люд не солдаты. Но рано иль поздно наступает момент, когда чаша терпения переполняется, и тогда бесстрашие просыпается даже в самом…
— Даже если начнётся бунт среди черни, — перебил его бургомистр, — его подавят. Вион безумен, но это не значит, что он глуп. Ему, по слухам, тысяча лет, и повидал он не одно восстание, даже не десяток. Если ты клонишь к тому, что нам пришла пора действовать, то это исключено. Мы не готовы, не все ключевые участники созрели…
— Да нас раскроют, пока мы зреем! Такова судьба всех заговоров, когда заговорщикам не достаёт решительности!
Бургомистр поднял руку, как бы отгораживаясь ладонью от неприятного разговора.
— Судьба тех заговорщиков, что не проявили должной осмотрительности, ничем не лучше. В любом случае…
Тут входная дверь приоткрылась, а из–за неё выглянула голубоглазая девушка, одетая в дорожное мужское платье.
— Опекун… — зазвучал негромкий мелодичный голос.
Бородач тут же обернулся.
— Да, Реанна? Они явились?
Та молча кивнула.
— Тогда пускай заходят. Как раз обсудим всё в полном составе. И сама тоже заходи, ты мне понадобишься. Пьер там за тебя останется.
Реанна отворила высокие створки, и в комнату прошли двое. Судя по одежде — оба не из бедных.
Старая женщина с блёкло–рыжими волосами опиралась на руку статного молодого человека. Опиралась, правда, больше для вида, чем в силу преклонного возраста. Старушка демонстрировала не только приличествующее ей степенное достоинство, но и некую скрытую хватку, уверенность, которая проявлялась в каждом её движении.
— Госпожа Дефриз, — поклонился бургомистр. — Позвольте вас тепло поприветствовать. И вас, конечно, молодой господин Дефриз.
Он заботливо выдвинул рыжеволосой старушке кресло, а та учтиво наклонила широкий край богато вышитой шляпы.
— Доброго вам дня, господин Вентр, — заскрипел старческий голос. — Благодарствую. И вам не хворать, капитан Стужа.
Жвед Стужа уважительно поклонился в ответ, а госпожа Дефриз прошествовала через комнату так, словно была здесь хозяйкой. Молодёжь — Пьера и Реанну — она оставила безо всякого внимания.
Следом раскланялся и её спутник. Черноглазый мужчина, молодой, но уже явно не юный, таких часто называют «в расцвете сил». Он был одет в ослепительно–белый костюм делового покроя, а на груди красовался редкий цветок — чёрная хризантема, которая оттеняла белизну всего прочего.
— Лучше… сюда, — встрепенулся бургомистр, когда гость пожелал занять его собственное кресло. — Это место… Тут ножка расшаталась…
Латар Вентр неизменно тушевался перед наследником семьи Дефриз. Что–то странное в том таилось, нечто такое, что броская внешность только подчёркивала. Словно белый костюм служил ему сосудом, оболочкой для странной черноты, которая и составляла его внутреннюю суть. Только чернота эта всё равно просачивалась наружу — хотя бы через тот цветок на груди. Даже имя у него было необычное, какое–то демоническое, — Бельшазнавар. Да, он был сыном уважаемого купеческого семейства и — по слухам — мог стать опасным врагом, но бургомистр невольно выказывал его персоне куда больший пиетет, чем стоило бы. Тем более, что и возраста они были примерно одного.
— День, правда, вовсе не добр, — заявила госпожа Дефриз, тоже усевшись в кресло. — Мы с внуком уже знаем, что началось на Площади цветов. После пятой, кажется, смерти люди не перестают хлопать… вот уже третий час… По слухам, их родня и друзья собирают молодчиков, чтобы идти на Площадь цветов, вызволять своих. Но мы также знаем, что наместник уже выслал к ним свою гвардию. Предвидеть, что там вскоре случится, великого ума не надо.
— Площадь цветов… — выдохнул бургомистр, собираясь с мыслями. — Именно это нам и надо обговорить перво–наперво. Видите ли, госпожа, мой друг полагает…
— Обговорить? — перебила та. — Я догадываюсь, что вы с капитаном хотите обговорить, только говорить тут не о чем. Выбор у нас один из двух. Мы либо воплощаем наши планы, весьма сырые пока что, поддерживаем начинающееся восстание и спасаем тех несчастных на площади…
— Если сможем, — тихонько заметил её внук.
— Да, если вообще найдём способ их спасти. Либо продолжаем ждать лучшего момента. Я склоняюсь ко второму варианту. К первому мы не готовы всё равно.
— Я того же мнения, — кивнул бургомистр. — Не готовы. Но вот наш друг…
— Считает совершенно иначе, — вступил в разговор Жведень. — Вион совершил сегодня роковую ошибку, чем дал нам первый настоящий шанс. И наверняка последний. Поймите, события уже закрутились без нас. Город обречён на восстание, ведь люди не только в отчаянии, но и разозлены. Да, бунт начнётся с низов, но вам не удастся просто отсидеться. Если не выступить на стороне людей сейчас, то рано или поздно придётся выступить против. И что тогда будет? Богачей всегда в народе не любят, а теперь просто возненавидят. Вас, госпожа, вашего внука, и всё городское купечество. И тебя тоже, кстати, — он повернулся к Латару. — Горожане тебя любят за справедливость и честность, а будут считать предателем.
