И после короткой ночной близости - не секса, но разговоров, тепла - это злило.
- Радость, - спокойно ответила Мара. - Удовольствие. Чувство, что я не бесполезна. Вот, что получу я. Я хочу тебя, Габриэль. Ты знал это с самого начала. Я хочу заботиться о тебе не потому, что я герианка. А потому что ты стал мне дорог. Неужели земные женщины так не делают?
Как-то ей удавалось - выбесить его одной фразой, и обезоружить следующей. Может, потому что Мара не врала, не скрывала, что чувствует и не искала себе оправданий.
- Землянка не предложила бы меня пороть, - сказал Эйн, и выдохнул. - Но ты не землянка. И если уж ты сделала мне скидку, на то, что я человек, я могу закрыть глаза на твои герианские заморочки, - она хотела помочь. И очень страшно было признавать перед ней, что ее помощь, ее поддержка были ему нужны. - Я не знаю, что мне делать и это бесит. Я могу составить план, разделить обязанности. Но раз за разом я спотыкаюсь. Я не вижу общей картины. Продумываю ближайшие шаги, но не вижу дороги. С Сопротивлением всегда было просто. Я подчинялся Меррику, а после его смерти делал как он. Я знал, как буду воевать и знал с кем. А теперь все, абсолютно все изменилось буквально за сутки, и мне полагается как-то спасти целую планету.
Мара убрала еду, подошла к нему и опустилась на пол, напротив. Эйн ощущал ее присутствие, как невесомое прикосновение.
- Сейчас, прямо сейчас, - признал он, - я могу только думать. Искать выход, искать зацепки и попытаться понять. Сколько илирианцев на нас нападет, где и когда они начнут. На какие объекты нацелятся поначалу.
- У тебя мало информации. Ты не найдешь ответа, пока не узнаешь больше.
- Что, если я упустил что-то важное? - именно этого он боялся на самом деле. И потому боялся отвлекаться. - И ответ у нас перед глазами.
- Заметила бы я, - ровно и уверенно отозвалась Мара. - Или Леннер. Заметил кто-то из Сопротивления. Или Рьярра. Или Ойлер. Ты не один, Габриэль. Никто не промолчит, если ты поведешь нас на смерть. Поэтому береги силы, когда можешь.
Она протянула руку, помедлила, давая Эйну время отстраниться. Он остался на месте, и ладонь Мары прижалась к его щеке. Когти легонько царапнули кожу. Он выдохнул, прикрыл глаза и спросил:
- Ты правда можешь это сделать? Вытрахать из меня все мысли.
- Да, - просто отозвалась она.
- Нас могут прервать, - он сильно удивлялся, что Леннер до сих пор этого не сделал. Или Рьярра, или кто угодно еще.
- Тогда мы прервемся.
Эйн сделал долгий вдох, выдох, и открыл глаза:
- И это ни на что не повлияет. Ты не перестанешь мне подчиняться.
- Я обещала тебе помощь. Я сдержу слово. Габриэль, я хочу, чтобы ты подчинялся мне во время секса. И только во время секса.
- Хорошо, что мне делать.
Она отстранилась, встала:
- Доешь. Это важно.
Он снова подтянул к себе контейнер, и подумал, что теперь-то точно им кто-нибудь помешает.
Еда была горячая, но безвкусная, Эйн честно доел все, и отставил контейнер, глядя на то, как ест Мара - аккуратно, быстро. Экономно. Она не делала ни одного лишнего движения и не отвлекалась от еды.
- Вкусно? - спросил Эйн, глядя на ее губы. Внутри медленно разливалось тепло. Оно не имело никакого отношения к мыслям Мары. Это возбуждение было его собственное.
- Нет. Не разговаривай, Габриэль. Сходи и принеси мне веревку.
Он с шумом втянул воздух, коротко кивнул, и поднялся на ноги. Тело казалось чужим, и покалывало изнутри удовольствием и предвкушением.
Эйн не стал спрашивать, откуда Мара знала про веревку - может, просто догадалась. Веревки входили в стандартный набор снаряжения, которое всегда держали в убежищах, хранилось оно обычно за какой-нибудь панелью в сантех.блоке - за унитазом или сбоку от душевой кабины. В этой квартире выбор был небольшим - пара игольников, лазерный резак, аптечка, мобильный терминал и набор электронных отмычек. И веревка - тонкая и прочная.
Когда Эйн вернулся в комнату, Мара уже доела, и пустых контейнеров нигде не было. Она стояла у стола, опершись бедром, в спокойной, небрежной позе.
- Хорошо, Габриэль. Положи веревку на стол. И раздевайся. Не торопись, я хочу на тебя посмотреть.
- Так себе зрелище. Ничего особенного, - с усмешкой отозвался он, но сделал, как Мара сказала.
- Ты споришь со мной. Три удара ремнем за это, - спокойно заметила она, а Эйн замер. Возбуждение внутри всколыхнулось волной, смешалось с уколом страха.
Эйн медленно потянулся к футболке - взял ее в сантех.блоке чистую, вместе с остальной одеждой, должно быть Мара постирала, когда проснулась, потому что и сама теперь была в чистом. Эйн потянул низ футболки вверх, хотел изобразить сексапильность, но почувствовал себя глупо. И в результате просто снял, оглянулся, глядя, куда положить.
- На стол, - ровно сказала Мара.
- Если Леннер нас застанет, у него будет праздник.
- Не будет. Он нас не застанет. Теперь ремень, и отдай его мне.
Эйн расстегнул пряжку, вытащил ремень из шлевок, протянул ей. Мара сложила ремень вдвое, щелкнула, и звук сам по себе был как удар.
Эйн замер, чувствуя, как холодок прошелся вдоль позвоночника. И как тесно вдруг стало в штанах.
- Не боишься переборщить? Может, назначим стоп-слово? - предложил он, стараясь, чтобы прозвучало небрежно.
- Я не знаю, что это такое, - отозвалась Мара, потом потянулась к его сознанию и выцепила напрямую. Эйн только тогда понял, что подпустил ее ближе, чем обычно. Перестал закрываться. - Понимаю. Оно нам не понадобится, Габриэль. Если тебе будет плохо, я почувствую.
Она подошла к нему близко, так близко, что Эйн мог чувствовать тепло ее тела:
- Я причиню тебе боль. Сделаю тебя беспомощным. И тебе понравится. Но я никогда не причиню тебе вреда. Веришь мне?
- Да.
Да, он ей верил.
- Раздевайся полностью.
Она была полностью одета, и следила за каждым его движением. В квартире было прохладно, Эйн чувствовал, как обдувает разгоряченную кожу воздух, и казалось, что внутри разгорается огонь.
- Хорошо, - сказала Мара. - Ты очень красивый, Габриэль.
Он недоверчиво усмехнулся, и она добавила:
- Повтори это.
Он почувствовал, как слова застряли в горле. Молчал слишком долго.
- Еще два удара ремнем за непослушание, - сказала Мара. - Говори, пока их не стало пять.
Он облизал губы, голос казался чужим, когда Эйн произнес:
- Я... я не могу это сказать.
- Пять. И еще три. Уже восемь ударов, Габриэль. Говори, пока их не стало десять.
Он выдохнул, заставил себя кивнуть и сказал почему-то очень тихо:
- Я красивый.
- Ты сильный, и хрупкий. И я люблю тебя. Повтори.
Ее голос обволакивал, проникал глубже, чем любое прикосновение, стискивал сердце ласковой ладонью.
- Я сильный... - он запнулся, не смог сказать про слабость. И закончил. - И ты меня любишь.
Она запустила пальцы в его волосы, погладила ласково, улыбнулась:
- Так хорошо, Габриэль. Тебе будет так хорошо, ты даже не представляешь. Мой Габриэль.
Ее пальцы сжались у него в волосах, медленно, сильно, Мара потянула его вниз, и Эйн наклонился над столом. Уперся руками в столешницу. Мысли утекали, как вода в песок, растворялись в возбуждении и уверенности - можно отпустить себя, довериться Маре и принять все, что она собиралась делать.
Просто наслаждаться - ее уверенностью, лаской или болью. Всем, чем была для него Мара.
- Десять ударов, Габриэль, - она смаковала его имя, каждую букву ласкала голосом. - Но мы начнем не с них.
Ее ладонь с силой опустилась на его задницу, звонкий звук шлепка отразился от стен.
Эйн почувствовал, как внутри все сжимается от удовольствия и от стыда. Место удара горело. Жар разливался по всему телу.
- Это унизительно.
- Нет, - спокойно, непривычно мягко отозвалась Мара. - Нет ничего унизительного в том, как ты открываешься мне. Ничего унизительного или постыдного между нами.
Она ударила снова. Звук был резким, как выстрел из старомодного оружия.
- Ничего постыдного, Габриэль. Только ты и я. И то, что я могу с тобой сделать. Повтори.
- Ты и я, - его голос прозвучал хрипло, низко. Показался чужим. - И то, что ты будешь со мной делать.
Мара наклонилась к самому его уху, прикусила совсем легко и выдохнула:
- Хороший мальчик.
Каждый новый удар был сильнее предыдущего, отдавался внутри, и Эйн не понимал, почему чувствовал их так остро. Задница горела, боль будто накапливалась, постепенно. Эйн привык терпеть, собирать волю в кулак, действовать, наплевав на раны. И только с Марой болью можно было наслаждаться. Она прошивала возбуждением насквозь, и стояло у Эйна до боли.
Мара чередовала удары - выше и ниже, делала паузы, и гладила следы ударов когтями, будто восхищалась своей работой. В такие моменты Эйн стонал, срывался на вскрики.
Метался между желанием попросить еще, и крикнуть "хватит".
- Мара... - он сам не знал, что сказал бы, но она ударила снова, намного сильнее, чем раньше, и Эйн содрогнулся, захлебнулся ее именем.
Она провела ладонью по его заднице, и даже простое прикосновение жгло как огнем:
- Тише, Габриэль. Ты решил мне подчиняться, и ты будешь подчиняться, пока я не закончу, - она наклонилась ниже, зарылась носом в его волосы, шепнула мягко, с угрозой. - Или я сниму с тебя шкуру.
Эйн почувствовал прикосновение когтей к спине, щекотное и острое, опасное. Зажмурился - казалось, он может кончить только от того, как Мара говорила. Низкий женский голос обволакивал, заполнял без остатка, вытесняя все остальное. В тот момент не существовало Сопротивления, и груза ответственности, под которым Эйн задыхался, и страха подвести остальных. Только боль, удовольствие и жар, горячка во всем теле.
- Повтори, Габриэль.
- Я буду подчиняться. Пока ты не закончишь.
Она погладила его по волосам, зарылась пальцами - приятное щекотное прикосновение успокаивало, давало передышку.
- Иногда мне кажется, я все это придумала. Ты так красив, Габриэль. Даже не верится. Хочешь быть моим?
Она уже спрашивала его - когда они впервые встретились. И тогда она была ему чужой, герианкой, чью жизнь он подсмотрел через метку. А теперь все изменилось.
И сейчас, когда все запреты не имели значения, признаться было легко:
- Да. Хочу.
Она наклонилась к нему, легко, дразняще провела губами по губам, Эйн потянулся навстречу, не зная - поцелует она в ответ или снова ударит. И был готов принять от нее, и поцелуй, и удар.
Она подалась навстречу, толкнулась языком ему в рот, жадно и жгуче. Не прося - требуя: уступи мне.
Эйн отозвался, впустил ее - чувствовал ее разум, ее похоть внутри, отвечал своей.
Мара целовала его долго, гладила по спине, по животу, задевала член - короткой дразнящей лаской. А потом отстранилась, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и взяла со стола ремень.
- Я обещала тебе десять ударов. Ты будешь считать каждый из них.
Она держала ремень за массивную пряжку, уверенно и привычно, а Эйн думал о том, что будет больно. И что-то сладко сжималось внутри от этой мысли.
- Сделай глубокий вдох.
Он втянул воздух, почувствовал его в легких. Первый же удар выбил из него этот воздух. Больно. Невыносимо.
- Говори, Габриэль. Я жду.
Он мог оттолкнуть ее от себя. Мог ударить в ответ или уйти.
Мог просто сказать, чтобы Мара остановилась - и она бы остановилась.
И Эйн даже себе не смог бы объяснить, почему боль - обезоруживающая, унизительная, острая - была такой сладкой.
Голос дрожал и отчаянно не хватало воздуха:
- Один.
- Хорошо, - шепнула Мара. - Так хорошо. Осталось девять.
Она стегнула снова, ремень просвистел в воздухе, впился в кожу ударом, как сотней крохотных игл.
Эйн закричал, стиснул кулаки до боли:
- Д-два.
Она была рядом, поцеловала его в висок, в уголок глаза без слов обещая - я здесь, я не перейду черту.
- Мои метки. Мне нравится видеть их на тебе.
Она ударила снова, и еще раз. Эйн почувствовал, как жжет глаза. Хотел попросить о чем-то, но сам не знал, о чем. Выдохнул вместо этого:
- Три. Четыре.
Она поцеловала его снова, и целовала долго, будто утешала. Ее чувства - радость, удовлетворение, уверенность затапливали Эйна, поднимались изнутри океанской волной. Темной и ласковой.
Он попросил:
- Еще.
Она улыбнулась:
- Конечно. У нас еще шесть ударов.
Следующий взорвался болью поперек бедер.
- Пять... Больно.
- Больно, - эхом отозвалась она. - Но ты хочешь, чтобы я продолжала.
У него не было сил ответить. Но да, он хотел еще - боль смешивалась с удовольствием, удивительным, ни на что непохожим чувством легкости во всем теле. Эйн смог только кивнуть, закричал после следующего удара.
Долго не мог отдышаться, срываясь на всхлипы. Что-то отпускало внутри, напряжение, которое он так долго не замечал, и только теперь чувствовал, что все.
- Ше... шесть.
- Мой Габриэль.
Она скользнула ладонью по его животу вниз, обхватила ладонью член, провела медленно от головки к основанию, размазывая выступившую смазку. Эйн подался бедрами вперед.
- Хорошо, - шепнула Мара. Ее ладонь скользила неспешно, и ожидание, болезненное возбуждение было хуже ударов. Его невозможно было перетерпеть, от него нельзя было закрыться.
Она отстранилась, убрала ремень и взяла веревку.
- Сцепи руки за спиной. Ладони к локтям.
Он подчинился, лег на столешницу. Руки дрожали и ныли, и кончиками пальцев не удавалось коснуться локтя.
- Так хорошо, - сказала Мара, и Эйн почувствовал, как плотно обхватила его руки веревка. Он не видел ее, но ощущал каждый новый виток. Они его держали, дарили парадоксальное чувство защищенности.
Он не мог вырваться, не мог ничего сделать - и потому позволил себе просто принять и позволить все, что Мара хотела с ним сделать.
Ее сознание отозвалось удовольствием в ответ на эту мысль, и Эйн на мгновение увидел себя со стороны - причудливую вязь веревок, которые обвивали его руки, фиксировали жестко и надежно.
- Еще четыре удара, - сказала Мара, щелкнула ремнем в воздухе. Эйн почувствовал, что его колотит, и ожидание, предвкушение мучили сильнее боли.
В момент удара время будто замерло, и внутри расцвела агония - раскаленная добела.
- Семь!
- Еще три, Габриэль.
Она ударила снова. Ему хотелось разрыдаться, выплеснуть чувства, которые рвали его изнутри - эйфория и агония, смешанные друг с другом как краски.
- Восемь... Мара! Пожалуйста, Мара.
Он не понимал, о чем просит. Но понимала она.
- Еще два удара.
Воздуха не хватало, он весь выгорел, и Эйн делал беспомощные короткие вдохи. Кружилась голова.
Свистнул ремень в воздухе.
Было больно. Так больно и сладко.
- Девять!
Мара коснулась губами его плеча над веревкой.
- Всего один. Давай, Габриэль. Наш последний удар.
Боль впилась в тело, и в последний момент переплавилась в удовольствие. Такое острое, что им можно было захлебнуться.
И на какой-то момент все исчезло.
Эйн пришел в себя от того, что Мара целовала его. Мягко, ласково, гладила по волосам, касалась разумом разума - обволакивала нежностью, благодарностью, что он ей открылся, что доверился. Эйн чувствовал себя так, будто его вычистили изнутри. Все сомнения и грязь, и страхи. Он остался пустым и светлым внутри.
- Еще не все, - шепнула Мара. Увлекла его на матрас в углу, помогла лечь. Веревки удерживали его, и она гладила их когтями, улыбалась. Глаза сияли.
Мара скользнула ниже, коснулась члена губами, кончиком языка. Эйн застонал. Возбуждение и удовольствие вернулись. Она обхватила головку ртом, втягивая внутрь, мягко помассировала яйца ладонью.
- Радость, - спокойно ответила Мара. - Удовольствие. Чувство, что я не бесполезна. Вот, что получу я. Я хочу тебя, Габриэль. Ты знал это с самого начала. Я хочу заботиться о тебе не потому, что я герианка. А потому что ты стал мне дорог. Неужели земные женщины так не делают?
Как-то ей удавалось - выбесить его одной фразой, и обезоружить следующей. Может, потому что Мара не врала, не скрывала, что чувствует и не искала себе оправданий.
- Землянка не предложила бы меня пороть, - сказал Эйн, и выдохнул. - Но ты не землянка. И если уж ты сделала мне скидку, на то, что я человек, я могу закрыть глаза на твои герианские заморочки, - она хотела помочь. И очень страшно было признавать перед ней, что ее помощь, ее поддержка были ему нужны. - Я не знаю, что мне делать и это бесит. Я могу составить план, разделить обязанности. Но раз за разом я спотыкаюсь. Я не вижу общей картины. Продумываю ближайшие шаги, но не вижу дороги. С Сопротивлением всегда было просто. Я подчинялся Меррику, а после его смерти делал как он. Я знал, как буду воевать и знал с кем. А теперь все, абсолютно все изменилось буквально за сутки, и мне полагается как-то спасти целую планету.
Мара убрала еду, подошла к нему и опустилась на пол, напротив. Эйн ощущал ее присутствие, как невесомое прикосновение.
- Сейчас, прямо сейчас, - признал он, - я могу только думать. Искать выход, искать зацепки и попытаться понять. Сколько илирианцев на нас нападет, где и когда они начнут. На какие объекты нацелятся поначалу.
- У тебя мало информации. Ты не найдешь ответа, пока не узнаешь больше.
- Что, если я упустил что-то важное? - именно этого он боялся на самом деле. И потому боялся отвлекаться. - И ответ у нас перед глазами.
- Заметила бы я, - ровно и уверенно отозвалась Мара. - Или Леннер. Заметил кто-то из Сопротивления. Или Рьярра. Или Ойлер. Ты не один, Габриэль. Никто не промолчит, если ты поведешь нас на смерть. Поэтому береги силы, когда можешь.
Она протянула руку, помедлила, давая Эйну время отстраниться. Он остался на месте, и ладонь Мары прижалась к его щеке. Когти легонько царапнули кожу. Он выдохнул, прикрыл глаза и спросил:
- Ты правда можешь это сделать? Вытрахать из меня все мысли.
- Да, - просто отозвалась она.
- Нас могут прервать, - он сильно удивлялся, что Леннер до сих пор этого не сделал. Или Рьярра, или кто угодно еще.
- Тогда мы прервемся.
Эйн сделал долгий вдох, выдох, и открыл глаза:
- И это ни на что не повлияет. Ты не перестанешь мне подчиняться.
- Я обещала тебе помощь. Я сдержу слово. Габриэль, я хочу, чтобы ты подчинялся мне во время секса. И только во время секса.
- Хорошо, что мне делать.
Она отстранилась, встала:
- Доешь. Это важно.
Он снова подтянул к себе контейнер, и подумал, что теперь-то точно им кто-нибудь помешает.
Еда была горячая, но безвкусная, Эйн честно доел все, и отставил контейнер, глядя на то, как ест Мара - аккуратно, быстро. Экономно. Она не делала ни одного лишнего движения и не отвлекалась от еды.
- Вкусно? - спросил Эйн, глядя на ее губы. Внутри медленно разливалось тепло. Оно не имело никакого отношения к мыслям Мары. Это возбуждение было его собственное.
- Нет. Не разговаривай, Габриэль. Сходи и принеси мне веревку.
Он с шумом втянул воздух, коротко кивнул, и поднялся на ноги. Тело казалось чужим, и покалывало изнутри удовольствием и предвкушением.
Эйн не стал спрашивать, откуда Мара знала про веревку - может, просто догадалась. Веревки входили в стандартный набор снаряжения, которое всегда держали в убежищах, хранилось оно обычно за какой-нибудь панелью в сантех.блоке - за унитазом или сбоку от душевой кабины. В этой квартире выбор был небольшим - пара игольников, лазерный резак, аптечка, мобильный терминал и набор электронных отмычек. И веревка - тонкая и прочная.
Когда Эйн вернулся в комнату, Мара уже доела, и пустых контейнеров нигде не было. Она стояла у стола, опершись бедром, в спокойной, небрежной позе.
- Хорошо, Габриэль. Положи веревку на стол. И раздевайся. Не торопись, я хочу на тебя посмотреть.
- Так себе зрелище. Ничего особенного, - с усмешкой отозвался он, но сделал, как Мара сказала.
- Ты споришь со мной. Три удара ремнем за это, - спокойно заметила она, а Эйн замер. Возбуждение внутри всколыхнулось волной, смешалось с уколом страха.
Эйн медленно потянулся к футболке - взял ее в сантех.блоке чистую, вместе с остальной одеждой, должно быть Мара постирала, когда проснулась, потому что и сама теперь была в чистом. Эйн потянул низ футболки вверх, хотел изобразить сексапильность, но почувствовал себя глупо. И в результате просто снял, оглянулся, глядя, куда положить.
- На стол, - ровно сказала Мара.
- Если Леннер нас застанет, у него будет праздник.
- Не будет. Он нас не застанет. Теперь ремень, и отдай его мне.
Эйн расстегнул пряжку, вытащил ремень из шлевок, протянул ей. Мара сложила ремень вдвое, щелкнула, и звук сам по себе был как удар.
Эйн замер, чувствуя, как холодок прошелся вдоль позвоночника. И как тесно вдруг стало в штанах.
- Не боишься переборщить? Может, назначим стоп-слово? - предложил он, стараясь, чтобы прозвучало небрежно.
- Я не знаю, что это такое, - отозвалась Мара, потом потянулась к его сознанию и выцепила напрямую. Эйн только тогда понял, что подпустил ее ближе, чем обычно. Перестал закрываться. - Понимаю. Оно нам не понадобится, Габриэль. Если тебе будет плохо, я почувствую.
Она подошла к нему близко, так близко, что Эйн мог чувствовать тепло ее тела:
- Я причиню тебе боль. Сделаю тебя беспомощным. И тебе понравится. Но я никогда не причиню тебе вреда. Веришь мне?
- Да.
Да, он ей верил.
- Раздевайся полностью.
Она была полностью одета, и следила за каждым его движением. В квартире было прохладно, Эйн чувствовал, как обдувает разгоряченную кожу воздух, и казалось, что внутри разгорается огонь.
- Хорошо, - сказала Мара. - Ты очень красивый, Габриэль.
Он недоверчиво усмехнулся, и она добавила:
- Повтори это.
Он почувствовал, как слова застряли в горле. Молчал слишком долго.
- Еще два удара ремнем за непослушание, - сказала Мара. - Говори, пока их не стало пять.
Он облизал губы, голос казался чужим, когда Эйн произнес:
- Я... я не могу это сказать.
- Пять. И еще три. Уже восемь ударов, Габриэль. Говори, пока их не стало десять.
Он выдохнул, заставил себя кивнуть и сказал почему-то очень тихо:
- Я красивый.
- Ты сильный, и хрупкий. И я люблю тебя. Повтори.
Ее голос обволакивал, проникал глубже, чем любое прикосновение, стискивал сердце ласковой ладонью.
- Я сильный... - он запнулся, не смог сказать про слабость. И закончил. - И ты меня любишь.
Она запустила пальцы в его волосы, погладила ласково, улыбнулась:
- Так хорошо, Габриэль. Тебе будет так хорошо, ты даже не представляешь. Мой Габриэль.
Ее пальцы сжались у него в волосах, медленно, сильно, Мара потянула его вниз, и Эйн наклонился над столом. Уперся руками в столешницу. Мысли утекали, как вода в песок, растворялись в возбуждении и уверенности - можно отпустить себя, довериться Маре и принять все, что она собиралась делать.
Просто наслаждаться - ее уверенностью, лаской или болью. Всем, чем была для него Мара.
- Десять ударов, Габриэль, - она смаковала его имя, каждую букву ласкала голосом. - Но мы начнем не с них.
Ее ладонь с силой опустилась на его задницу, звонкий звук шлепка отразился от стен.
Эйн почувствовал, как внутри все сжимается от удовольствия и от стыда. Место удара горело. Жар разливался по всему телу.
- Это унизительно.
- Нет, - спокойно, непривычно мягко отозвалась Мара. - Нет ничего унизительного в том, как ты открываешься мне. Ничего унизительного или постыдного между нами.
Она ударила снова. Звук был резким, как выстрел из старомодного оружия.
- Ничего постыдного, Габриэль. Только ты и я. И то, что я могу с тобой сделать. Повтори.
- Ты и я, - его голос прозвучал хрипло, низко. Показался чужим. - И то, что ты будешь со мной делать.
Мара наклонилась к самому его уху, прикусила совсем легко и выдохнула:
- Хороший мальчик.
Глава 24
***
Каждый новый удар был сильнее предыдущего, отдавался внутри, и Эйн не понимал, почему чувствовал их так остро. Задница горела, боль будто накапливалась, постепенно. Эйн привык терпеть, собирать волю в кулак, действовать, наплевав на раны. И только с Марой болью можно было наслаждаться. Она прошивала возбуждением насквозь, и стояло у Эйна до боли.
Мара чередовала удары - выше и ниже, делала паузы, и гладила следы ударов когтями, будто восхищалась своей работой. В такие моменты Эйн стонал, срывался на вскрики.
Метался между желанием попросить еще, и крикнуть "хватит".
- Мара... - он сам не знал, что сказал бы, но она ударила снова, намного сильнее, чем раньше, и Эйн содрогнулся, захлебнулся ее именем.
Она провела ладонью по его заднице, и даже простое прикосновение жгло как огнем:
- Тише, Габриэль. Ты решил мне подчиняться, и ты будешь подчиняться, пока я не закончу, - она наклонилась ниже, зарылась носом в его волосы, шепнула мягко, с угрозой. - Или я сниму с тебя шкуру.
Эйн почувствовал прикосновение когтей к спине, щекотное и острое, опасное. Зажмурился - казалось, он может кончить только от того, как Мара говорила. Низкий женский голос обволакивал, заполнял без остатка, вытесняя все остальное. В тот момент не существовало Сопротивления, и груза ответственности, под которым Эйн задыхался, и страха подвести остальных. Только боль, удовольствие и жар, горячка во всем теле.
- Повтори, Габриэль.
- Я буду подчиняться. Пока ты не закончишь.
Она погладила его по волосам, зарылась пальцами - приятное щекотное прикосновение успокаивало, давало передышку.
- Иногда мне кажется, я все это придумала. Ты так красив, Габриэль. Даже не верится. Хочешь быть моим?
Она уже спрашивала его - когда они впервые встретились. И тогда она была ему чужой, герианкой, чью жизнь он подсмотрел через метку. А теперь все изменилось.
И сейчас, когда все запреты не имели значения, признаться было легко:
- Да. Хочу.
Она наклонилась к нему, легко, дразняще провела губами по губам, Эйн потянулся навстречу, не зная - поцелует она в ответ или снова ударит. И был готов принять от нее, и поцелуй, и удар.
Она подалась навстречу, толкнулась языком ему в рот, жадно и жгуче. Не прося - требуя: уступи мне.
Эйн отозвался, впустил ее - чувствовал ее разум, ее похоть внутри, отвечал своей.
Мара целовала его долго, гладила по спине, по животу, задевала член - короткой дразнящей лаской. А потом отстранилась, сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и взяла со стола ремень.
- Я обещала тебе десять ударов. Ты будешь считать каждый из них.
Она держала ремень за массивную пряжку, уверенно и привычно, а Эйн думал о том, что будет больно. И что-то сладко сжималось внутри от этой мысли.
- Сделай глубокий вдох.
Он втянул воздух, почувствовал его в легких. Первый же удар выбил из него этот воздух. Больно. Невыносимо.
- Говори, Габриэль. Я жду.
Он мог оттолкнуть ее от себя. Мог ударить в ответ или уйти.
Мог просто сказать, чтобы Мара остановилась - и она бы остановилась.
И Эйн даже себе не смог бы объяснить, почему боль - обезоруживающая, унизительная, острая - была такой сладкой.
Голос дрожал и отчаянно не хватало воздуха:
- Один.
- Хорошо, - шепнула Мара. - Так хорошо. Осталось девять.
Она стегнула снова, ремень просвистел в воздухе, впился в кожу ударом, как сотней крохотных игл.
Эйн закричал, стиснул кулаки до боли:
- Д-два.
Она была рядом, поцеловала его в висок, в уголок глаза без слов обещая - я здесь, я не перейду черту.
- Мои метки. Мне нравится видеть их на тебе.
Она ударила снова, и еще раз. Эйн почувствовал, как жжет глаза. Хотел попросить о чем-то, но сам не знал, о чем. Выдохнул вместо этого:
- Три. Четыре.
Она поцеловала его снова, и целовала долго, будто утешала. Ее чувства - радость, удовлетворение, уверенность затапливали Эйна, поднимались изнутри океанской волной. Темной и ласковой.
Он попросил:
- Еще.
Она улыбнулась:
- Конечно. У нас еще шесть ударов.
Следующий взорвался болью поперек бедер.
- Пять... Больно.
- Больно, - эхом отозвалась она. - Но ты хочешь, чтобы я продолжала.
У него не было сил ответить. Но да, он хотел еще - боль смешивалась с удовольствием, удивительным, ни на что непохожим чувством легкости во всем теле. Эйн смог только кивнуть, закричал после следующего удара.
Долго не мог отдышаться, срываясь на всхлипы. Что-то отпускало внутри, напряжение, которое он так долго не замечал, и только теперь чувствовал, что все.
- Ше... шесть.
- Мой Габриэль.
Она скользнула ладонью по его животу вниз, обхватила ладонью член, провела медленно от головки к основанию, размазывая выступившую смазку. Эйн подался бедрами вперед.
- Хорошо, - шепнула Мара. Ее ладонь скользила неспешно, и ожидание, болезненное возбуждение было хуже ударов. Его невозможно было перетерпеть, от него нельзя было закрыться.
Она отстранилась, убрала ремень и взяла веревку.
- Сцепи руки за спиной. Ладони к локтям.
Он подчинился, лег на столешницу. Руки дрожали и ныли, и кончиками пальцев не удавалось коснуться локтя.
- Так хорошо, - сказала Мара, и Эйн почувствовал, как плотно обхватила его руки веревка. Он не видел ее, но ощущал каждый новый виток. Они его держали, дарили парадоксальное чувство защищенности.
Он не мог вырваться, не мог ничего сделать - и потому позволил себе просто принять и позволить все, что Мара хотела с ним сделать.
Ее сознание отозвалось удовольствием в ответ на эту мысль, и Эйн на мгновение увидел себя со стороны - причудливую вязь веревок, которые обвивали его руки, фиксировали жестко и надежно.
- Еще четыре удара, - сказала Мара, щелкнула ремнем в воздухе. Эйн почувствовал, что его колотит, и ожидание, предвкушение мучили сильнее боли.
В момент удара время будто замерло, и внутри расцвела агония - раскаленная добела.
- Семь!
- Еще три, Габриэль.
Она ударила снова. Ему хотелось разрыдаться, выплеснуть чувства, которые рвали его изнутри - эйфория и агония, смешанные друг с другом как краски.
- Восемь... Мара! Пожалуйста, Мара.
Он не понимал, о чем просит. Но понимала она.
- Еще два удара.
Воздуха не хватало, он весь выгорел, и Эйн делал беспомощные короткие вдохи. Кружилась голова.
Свистнул ремень в воздухе.
Было больно. Так больно и сладко.
- Девять!
Мара коснулась губами его плеча над веревкой.
- Всего один. Давай, Габриэль. Наш последний удар.
Боль впилась в тело, и в последний момент переплавилась в удовольствие. Такое острое, что им можно было захлебнуться.
И на какой-то момент все исчезло.
***
Эйн пришел в себя от того, что Мара целовала его. Мягко, ласково, гладила по волосам, касалась разумом разума - обволакивала нежностью, благодарностью, что он ей открылся, что доверился. Эйн чувствовал себя так, будто его вычистили изнутри. Все сомнения и грязь, и страхи. Он остался пустым и светлым внутри.
- Еще не все, - шепнула Мара. Увлекла его на матрас в углу, помогла лечь. Веревки удерживали его, и она гладила их когтями, улыбалась. Глаза сияли.
Мара скользнула ниже, коснулась члена губами, кончиком языка. Эйн застонал. Возбуждение и удовольствие вернулись. Она обхватила головку ртом, втягивая внутрь, мягко помассировала яйца ладонью.
