Столичные интриги, между тем, увлекли князя с головой. Втайне от королевы и её разведки он вёл своё собственное параллельное исследование. Дело в том, что князь считал сектантов отчасти «своими», поскольку успел их слегка прикормить, поэтому ему казалось справедливым самому разобраться с этой проблемой.
Благо, у него тут было больше возможностей, чем у королевских разведчиков, ведь князь в своё время поработал связующим звеном между махийцами и сектой. Осталось воскресить некоторые контакты и осторожно прощупать почву.
Пока князь напропалую пропадал в покоях принцессы – надо сказать, в отсутствие этой самой принцессы, зато в присутствии её свиты, – Айде-Лин деловито следила за махийскими дипломатами. Да-да, князь счёл, что разбрасываться умениями пиратки по части подслушиваний не стоит, поэтому рачительно приставил её к делу.
Должны с грустью признать, что этот неординарный тандем сработал куда эффективнее внутренней разведки Райанци. Там, где разведка не смогла справиться и за две недели – выставка уже подходила к концу – князь и пиратка распутали весь клубок за два дня.
На стол королевы лёг гордый отчёт: кто, когда, как, что с махийской стороны, что с райанской, кто замешан, кто под подозрением.
– О! – только и смогла выдавить из себя Кая, в то время как князь надувал щёки и светился от гордости.
Со вздохом королева сложила отчёт.
– А где возмущения? – немного удивился князь.
Главным лазутчиком сектантов во дворце он подозревал вице-канцлера, и справедливо полагал, что эта идея не вызовет энтузиазма.
– У меня у самой были причины в нём сомневаться, – пожала плечами королева, с досадой вспоминая собственную небрежность в вопросе выбора этого человека, – передам разведке, пусть проработают, – кисло резюмировала она.
К её неудовольствию, троюродные всегда были хорошо осведомлены – слишком хорошо для небольшой группы людей, не опирающихся на целое министерство со всеми его широкими возможностями. Но заманить кого-то из клана в свою разведку ей так и не удавалось вот уже долгие годы. Троюродные работали только на себя, и даже текущий жест можно было расценивать чисто как извинения за предыдущие шашни.
Князь прекрасно понял, с чем связано выражение её лица, и с хмыканьем прибавил:
– Хочешь совет? – и, не дождавшись ответа, заявил: – Вербуйте Айде-Лин. Из девочки будет толк.
– Передам его величеству, – сдержанно повела плечом Кая.
Князь возвёл глаза к потолку:
– Мои сомнения оставить при мне? – без особой надежды уточнил он.
Поступки королевы ясно свидетельствовали о доверии к выбранному ею супругу. Троюродным это, безусловно, не нравилось, но и лезть поперёк её решений они не собирались – уважали её право самой выбирать, как строить свою судьбу.
Однако, поскольку речь шла не о простой супружеской паре и не о простой человеческой судьбе, а об управлении страной, оставить этот вопрос без внимания было невозможно.
– Рей, я приняла решение, – мягко, но непреклонно отметила Кая. – Как королева я никому не могу доверять, и это крайне выматывает меня. Я хочу хоть одну отдушину в этом море вечных сомнений и расчётов, – серьёзно посмотрела на него она. – Я выбрала доверять своему мужу. В конце концов, мы оба произносили клятвы перед Господом. Ты скажешь сейчас, что всё это прекрасно, но мне следует всё же держать в уме мысль… – она сжала пальцы, отвернулась, нахмурилась, снова посмотрела на него. – Не хочу, Рей. Никаких мыслей и подозрений. Пойми, в этом и состоит доверие. Знать, что человек может предать, но всё же верить, что он этого не сделает.
Князь ощутимо побледнел и сухо переспросил:
– А если всё же сделает?
Королева передёрнула плечом и твёрдо сказала:
– Что ж, если так, то пусть так. Я предпочту так, – повторила она. – Если он не достоин моего доверия, то пусть погубит меня. Это меня устраивает больше, чем вечно подозревать его.
Нервным движением князь потрепал бороду и с отчаянием воскликнул:
– Ты не можешь, Кайалерейни! Он ведь не только тебя погубит, но и всю страну!
Иронично улыбнувшись, Кая возразила:
– С чего бы это, Рей? Я – это всего лишь я, а вовсе не вся страна. И, если он меня погубит, уверена, ты станешь прекрасным королём, – заверила она его.
В очередной раз поглядев на потолок, словно призывая в свидетели подобной безалаберности Господа Бога, князь повторил так, как повторяют азбучные истины:
– Ты – это не просто ты. Ты – королева.
– И что ж, плохая разве королева? – сухо переспросила Кая.
Он не ответил, но продолжил сверлить её мрачным и недовольным взглядом.
– Рей, – устало сказала она и с какой-то тоской в голосе, отвернув от него своё лицо, спросила: – Могу же я хоть раз в жизни выбрать что-то для себя?..
Её голос отчаянно прервался на этой жалобной ноте; выбирать что-то для себя она могла только и исключительно тогда, когда это не шло вразрез с интересами королевства.
Каким бы умелым политиком, хитрым интриганом и смелым воином ни был князь, порою родственные чувства становились для него важнее прочих соображений.
Так было и в этот раз.
– Сестрёнка… – со вздохом он обнял её покрепче. – Конечно же, можешь.
А про себя добавил: «А мы уж проследим, чтобы никаких накладок!»
С облегчённым вздохом Кая уткнулась в его плечо, чувствуя в кои-то веки мир с самой собой.
Ей всю её жизнь категорически не хватало этой возможности просто довериться кому-то всецело.
Конечно, у неё были отец и Бог.
Но отец умер, а Бог, знаете ли, это совсем не то.
Интерлюдия
«Хоть раз в жизни выбрать что-то для себя» – раз за разом вертелись в голове князя слова сестры.
Реамунд Се-Рол всегда был к трону гораздо ближе, чем ему бы хотелось.
У короля Виона и его жены долго не было детей. Так долго, что официальным наследником короля считался сын его родного брата – ровно до того момента, как юный принц не надумал посвятить себя духовному пути. Зная, что ему никто не позволит действовать по велению сердца, он сперва принял тайный постриг, а уж потом поставил короля и двор перед фактом.
Именно после этого наследником престола стал Реамунд – то есть, конечно же, его отец, двоюродный брат короля, но в таких ситуациях в Райанци зачастую пропускали более старшее поколение. Был специальный регламент официальных отречений, и все понимали, что отец Реамунда станет королём только в чрезвычайной ситуации – если сам Реамунд будет ещё ребёнком на момент смерти правителя.
Ему было девять, когда родилась Кая, тем самым «освободив» его от нежеланного титула. Тем не менее, этого хватило, чтобы напрочь лишить его детства: до девяти лет он воспитывался именно так, как и полагается наследнику престола.
Лишь только почувствовав вкус свободы, князь как с поводка сорвался, отметая любые границы и запреты, словно пытаясь этим компенсировать первые годы своей жизни. В детстве это выливалось в грубые и злые шалости, а позже он оторвался в бурной и наполненной кутежами юности и сполна вкусил опьянения вином, боем и женщинами.
Однако, несмотря на разгульный образ жизни, что-то внутри него, самая основа его существа, была заточена по тем же лекалам, что и душа королевы.
Реамунд, несмотря на всю свою внешнюю показную взбалмошность, обладал королевским характером и королевским взглядом на вещи.
К счастью, на своём месте – во главе клана троюродных родственников правящей королевы, хранителей юго-восточной границы, – он был не так уж связан не таким уж обременительным долгом. Да что там! Он был практически свободен, особенно, если сравнивать его положение с положением самой королевы.
Тем мучительнее ему давались те аспекты, в которых он всё же оставался связан.
И самым мучительным из этих аспектов оставался брак – когда ты так близок к трону, этот вопрос бывает регламентирован чрезвычайно жёстко.
Как и Кая, которая всю жизнь «готовилась» к договорному браку, Реамунд проделывал внутри своей головы нечто схожее, уже заранее придумывая, куда сплавить непременно неугодную супругу, как побыстрее и без потерь заделать ей необходимое количество детей и, желательно, поудачнее отстранить её от воспитания этих самых детей.
Свою будущую жену князь всегда представлял крайне скучной, глупой, крикливой и взбалмошной особой, и заранее презирал её всем сердцем.
Чуть не сосватанная ему махийская принцесса вполне отвечала таким ожиданиям: её достоинств Реамунд точно рассмотреть никак не мог.
Да, этот брак его, слава Богу, миновал; но впереди наверняка маячат перспективы не лучше. Он слишком ценное для государства лицо, чтобы его женитьба не была результатом тонкого политического расчёта.
И, может, князь бы ничего и не имел против этих нерадужных перспектив – в конце концов, ещё в детстве его прочно сломали, приучив безропотно склоняться перед велениями долга, – но неожиданный бунт сестры ранил его гораздо глубже, чем он был готов признать.
Много дней он только ходил и бормотал: «Хоть раз в жизни выбрать что-то для себя» – и вспоминал горящие глаза Каи, отвергнувшей всяческие разумные аргументы и понятия о долге.
Не то чтобы Реамунд всерьёз подозревал Канлара в государственной измене.
Не то чтобы он забыл, что брак сестры был вызван теми самыми политическими соображениями, а вовсе не любовью.
Но сама эта её позиция – позволить себе любовь – была для него пронзительно болезненна.
Потому что он тоже хотел – вот так.
Верить безоговорочно.
Ввериться вполне.
Видеть рядом с собой не досужую клушу, о которой только и думаешь, как бы спровадить её с глаз, – не эту досадную помеху жизни, а женщину, которой восхищаешься, которая стала твоей подругой и разделила твою жизнь с тобой.
Реамунд ещё не знал о себе, что влюблён, но уже понимал, что у него, определённо, появилась в жизни такая женщина – та, с которой он, совершенно точно, никак не мог сочетаться браком, и дело было вовсе не в религиозных различиях.
Реамунд не знал всей истории Айде-Лин, но со свойственным влюблённому мужчине проницательным взглядом подмечал то, что другим было не так заметно, и внутри себя уже почти реконструировал её жизненный путь – пусть и неточно, пусть с ошибками, но всё же удивительно близко к реальности.
Он догадывался и о том, что она не махийка, и даже предполагал, как должно звучать её настоящее имя, и среди тех гипотез, которые он внутри себя выдвигал по поводу её прошлого, одна была и в самом деле частично верна.
Но даже самая мистическая проницательность влюблённого взгляда не смогла бы открыть ему её историю полностью – а сама она о ней рассказывать не собиралась.
Потому что у неё были свои причины полагать, что будущего у их отношений нет.
Снова перебрав внутри своей головы аргументы против вице-канцлера, королева вздохнула.
Уже завтра разведка закончит свои расследования и даст чёткий ответ на вопрос, является ли вице-канцлер агентом сектантов или нет.
Было совершенно очевидно, что является, но Кая никак не могла заснуть, продолжая вертеть внутри себя так и сяк различные соображения.
Кая знала, что оппозиция её власти будет всегда. Что она, при всём желании, не сможет принимать решения, которые удовлетворят всех, и всегда найдутся недовольные даже самым мудрым её указом. А ещё Кая знала, что в человеческой природе – искать своей выгоды, и ради этого не останавливаться ни перед чем.
Но всё же ей всякий раз было ужасно обидно, когда на её пути вставал человек умный, приятный во всех отношениях, имеющий возможности реализовать свои амбиции законным путём, приближенный к трону, – и при всём этом начавший плести свои интриги против власти.
Вице-канцлер был как раз таким.
Королева лежала и раз за разом прокручивала: что, когда, как пошло не так? Когда-то не заметили какие-то его нужды? Чем-то обидели родственников? Не повысили вовремя жалование? Не оказали каких-то важных знаков уважения?
Как и у всякого человека, привычного к власти, у Каи был тот недостаток, что она полагала себя ответственной за то, что от неё никак не зависело. Ей и в голову не приходила мысль, что вице-канцлер связался с сектантами только и исключительно ради желания повысить свой статус и иметь влияние как среди официальной власти, так и в среде оппозиции. Кае всё казалось, что это она, персонально она виновата в его выборе, что это она где-то что-то когда-то сделала не так: не то сказала, неправильно посмотрела, не тем тоном высказалась. Это давало ей иллюзию контроля над ситуацией: будто бы она и в самом деле могла как-то повлиять на свободный выбор другого человека.
Её вздохи и ёрзанья не остались незамеченными, потому что размышлениям она предавалась, лежа на животе у мужа.
– Какие заботы так тебя тревожат? – нежно спросил он, проводя пальцами по её лбу, разглаживая его.
После недавней ссоры у них возникла взаимная потребность быть бережнее друг к другу. С каким-то даже ужасом каждый из них осознал, насколько уязвим второй, и страх ранить друг друга заставил их стать особо осторожными. Повышенная деликатность неожиданно выразилась в потребность переходить время от времени на неформальное обращение – прямо скажем, серьёзный прорыв для вечно скованной этикетом Каи.
– Вице-канцлер, – со вздохом выразила та свои терзания.
Объяснять, что именно она имела в виду, не потребовалось.
– Ого! – приподняв брови в удивлении, огорчился Канлар. – А мне он показался… – он не договорил, поморщившись.
Если королева тосковала из-за своей неспособности весь мир превратить в своих искренних сторонников, то Канлар, скорее, почувствовал себя уязвлённым с профессиональной точки зрения. Вице-канцлер ему понравился: умный, смыслящий дело мужчина с живым взглядом на вещи. Он легко влился в совет, остроумно поддерживал беседу, казался человеком открытым и честным.
«Теряю хватку», – грустно подумал Канлар, хотя, сказать по правде, он никогда не был силён именно как разведчик. Его дипломатический талант выражался в умении договориться с кем угодно о чём угодно, и где-то в другом месте и в другое время он едва ли оказался бы замешан в какой бы то ни было разведке. Конечно, за годы работы на своём специфическом поприще он существенно развил наблюдательность, внимание к деталям, отточил навыки логического мышления в применении к выявлению скрытых мотивов… но, признаем прямо, любой его агент «на местах» дал бы главе своего ведомства фору в умении замечать важное и видеть скрытую суть.
– Это князь раскопал, – призналась королева, чувствуя недовольство и собой как правительницей, и своей внутренней разведкой.
– Хм, может, хочет стрелки перевести? – лениво предположил Канлар, который ещё не простил родственничку прежние махинации с той же сектой.
– Мои проверят, – кисло резюмировала Кая и по ассоциации вспомнила: – Князь говорит, нужно вербовать Айде-Лин.
Канлар от неожиданности рассмеялся. Дерзкая пиратка, с его точки зрения, годилась разве что для саботирования любой работы, а никак не для секретных операций.
– Айде-Лин, кстати, ответ получила, – переключился он, перебирая пальцами распущенные волосы жены. – Пираты согласны с нашими условиями.
– Хоть где-то что-то идёт по плану! – закатила глаза королева.
– Когда это у меня что-то шло не по плану? – притворно возмутился король-консорт.
Хмыкнув, Кая демонстративно призадумалась – конечно, вовсе не для того, чтобы припомнить все оплошности министерства внешней разведки за последние десять лет, – после чего признала:
Благо, у него тут было больше возможностей, чем у королевских разведчиков, ведь князь в своё время поработал связующим звеном между махийцами и сектой. Осталось воскресить некоторые контакты и осторожно прощупать почву.
Пока князь напропалую пропадал в покоях принцессы – надо сказать, в отсутствие этой самой принцессы, зато в присутствии её свиты, – Айде-Лин деловито следила за махийскими дипломатами. Да-да, князь счёл, что разбрасываться умениями пиратки по части подслушиваний не стоит, поэтому рачительно приставил её к делу.
Должны с грустью признать, что этот неординарный тандем сработал куда эффективнее внутренней разведки Райанци. Там, где разведка не смогла справиться и за две недели – выставка уже подходила к концу – князь и пиратка распутали весь клубок за два дня.
На стол королевы лёг гордый отчёт: кто, когда, как, что с махийской стороны, что с райанской, кто замешан, кто под подозрением.
– О! – только и смогла выдавить из себя Кая, в то время как князь надувал щёки и светился от гордости.
Со вздохом королева сложила отчёт.
– А где возмущения? – немного удивился князь.
Главным лазутчиком сектантов во дворце он подозревал вице-канцлера, и справедливо полагал, что эта идея не вызовет энтузиазма.
– У меня у самой были причины в нём сомневаться, – пожала плечами королева, с досадой вспоминая собственную небрежность в вопросе выбора этого человека, – передам разведке, пусть проработают, – кисло резюмировала она.
К её неудовольствию, троюродные всегда были хорошо осведомлены – слишком хорошо для небольшой группы людей, не опирающихся на целое министерство со всеми его широкими возможностями. Но заманить кого-то из клана в свою разведку ей так и не удавалось вот уже долгие годы. Троюродные работали только на себя, и даже текущий жест можно было расценивать чисто как извинения за предыдущие шашни.
Князь прекрасно понял, с чем связано выражение её лица, и с хмыканьем прибавил:
– Хочешь совет? – и, не дождавшись ответа, заявил: – Вербуйте Айде-Лин. Из девочки будет толк.
– Передам его величеству, – сдержанно повела плечом Кая.
Князь возвёл глаза к потолку:
– Мои сомнения оставить при мне? – без особой надежды уточнил он.
Поступки королевы ясно свидетельствовали о доверии к выбранному ею супругу. Троюродным это, безусловно, не нравилось, но и лезть поперёк её решений они не собирались – уважали её право самой выбирать, как строить свою судьбу.
Однако, поскольку речь шла не о простой супружеской паре и не о простой человеческой судьбе, а об управлении страной, оставить этот вопрос без внимания было невозможно.
– Рей, я приняла решение, – мягко, но непреклонно отметила Кая. – Как королева я никому не могу доверять, и это крайне выматывает меня. Я хочу хоть одну отдушину в этом море вечных сомнений и расчётов, – серьёзно посмотрела на него она. – Я выбрала доверять своему мужу. В конце концов, мы оба произносили клятвы перед Господом. Ты скажешь сейчас, что всё это прекрасно, но мне следует всё же держать в уме мысль… – она сжала пальцы, отвернулась, нахмурилась, снова посмотрела на него. – Не хочу, Рей. Никаких мыслей и подозрений. Пойми, в этом и состоит доверие. Знать, что человек может предать, но всё же верить, что он этого не сделает.
Князь ощутимо побледнел и сухо переспросил:
– А если всё же сделает?
Королева передёрнула плечом и твёрдо сказала:
– Что ж, если так, то пусть так. Я предпочту так, – повторила она. – Если он не достоин моего доверия, то пусть погубит меня. Это меня устраивает больше, чем вечно подозревать его.
Нервным движением князь потрепал бороду и с отчаянием воскликнул:
– Ты не можешь, Кайалерейни! Он ведь не только тебя погубит, но и всю страну!
Иронично улыбнувшись, Кая возразила:
– С чего бы это, Рей? Я – это всего лишь я, а вовсе не вся страна. И, если он меня погубит, уверена, ты станешь прекрасным королём, – заверила она его.
В очередной раз поглядев на потолок, словно призывая в свидетели подобной безалаберности Господа Бога, князь повторил так, как повторяют азбучные истины:
– Ты – это не просто ты. Ты – королева.
– И что ж, плохая разве королева? – сухо переспросила Кая.
Он не ответил, но продолжил сверлить её мрачным и недовольным взглядом.
– Рей, – устало сказала она и с какой-то тоской в голосе, отвернув от него своё лицо, спросила: – Могу же я хоть раз в жизни выбрать что-то для себя?..
Её голос отчаянно прервался на этой жалобной ноте; выбирать что-то для себя она могла только и исключительно тогда, когда это не шло вразрез с интересами королевства.
Каким бы умелым политиком, хитрым интриганом и смелым воином ни был князь, порою родственные чувства становились для него важнее прочих соображений.
Так было и в этот раз.
– Сестрёнка… – со вздохом он обнял её покрепче. – Конечно же, можешь.
А про себя добавил: «А мы уж проследим, чтобы никаких накладок!»
С облегчённым вздохом Кая уткнулась в его плечо, чувствуя в кои-то веки мир с самой собой.
Ей всю её жизнь категорически не хватало этой возможности просто довериться кому-то всецело.
Конечно, у неё были отец и Бог.
Но отец умер, а Бог, знаете ли, это совсем не то.
Интерлюдия
«Хоть раз в жизни выбрать что-то для себя» – раз за разом вертелись в голове князя слова сестры.
Реамунд Се-Рол всегда был к трону гораздо ближе, чем ему бы хотелось.
У короля Виона и его жены долго не было детей. Так долго, что официальным наследником короля считался сын его родного брата – ровно до того момента, как юный принц не надумал посвятить себя духовному пути. Зная, что ему никто не позволит действовать по велению сердца, он сперва принял тайный постриг, а уж потом поставил короля и двор перед фактом.
Именно после этого наследником престола стал Реамунд – то есть, конечно же, его отец, двоюродный брат короля, но в таких ситуациях в Райанци зачастую пропускали более старшее поколение. Был специальный регламент официальных отречений, и все понимали, что отец Реамунда станет королём только в чрезвычайной ситуации – если сам Реамунд будет ещё ребёнком на момент смерти правителя.
Ему было девять, когда родилась Кая, тем самым «освободив» его от нежеланного титула. Тем не менее, этого хватило, чтобы напрочь лишить его детства: до девяти лет он воспитывался именно так, как и полагается наследнику престола.
Лишь только почувствовав вкус свободы, князь как с поводка сорвался, отметая любые границы и запреты, словно пытаясь этим компенсировать первые годы своей жизни. В детстве это выливалось в грубые и злые шалости, а позже он оторвался в бурной и наполненной кутежами юности и сполна вкусил опьянения вином, боем и женщинами.
Однако, несмотря на разгульный образ жизни, что-то внутри него, самая основа его существа, была заточена по тем же лекалам, что и душа королевы.
Реамунд, несмотря на всю свою внешнюю показную взбалмошность, обладал королевским характером и королевским взглядом на вещи.
К счастью, на своём месте – во главе клана троюродных родственников правящей королевы, хранителей юго-восточной границы, – он был не так уж связан не таким уж обременительным долгом. Да что там! Он был практически свободен, особенно, если сравнивать его положение с положением самой королевы.
Тем мучительнее ему давались те аспекты, в которых он всё же оставался связан.
И самым мучительным из этих аспектов оставался брак – когда ты так близок к трону, этот вопрос бывает регламентирован чрезвычайно жёстко.
Как и Кая, которая всю жизнь «готовилась» к договорному браку, Реамунд проделывал внутри своей головы нечто схожее, уже заранее придумывая, куда сплавить непременно неугодную супругу, как побыстрее и без потерь заделать ей необходимое количество детей и, желательно, поудачнее отстранить её от воспитания этих самых детей.
Свою будущую жену князь всегда представлял крайне скучной, глупой, крикливой и взбалмошной особой, и заранее презирал её всем сердцем.
Чуть не сосватанная ему махийская принцесса вполне отвечала таким ожиданиям: её достоинств Реамунд точно рассмотреть никак не мог.
Да, этот брак его, слава Богу, миновал; но впереди наверняка маячат перспективы не лучше. Он слишком ценное для государства лицо, чтобы его женитьба не была результатом тонкого политического расчёта.
И, может, князь бы ничего и не имел против этих нерадужных перспектив – в конце концов, ещё в детстве его прочно сломали, приучив безропотно склоняться перед велениями долга, – но неожиданный бунт сестры ранил его гораздо глубже, чем он был готов признать.
Много дней он только ходил и бормотал: «Хоть раз в жизни выбрать что-то для себя» – и вспоминал горящие глаза Каи, отвергнувшей всяческие разумные аргументы и понятия о долге.
Не то чтобы Реамунд всерьёз подозревал Канлара в государственной измене.
Не то чтобы он забыл, что брак сестры был вызван теми самыми политическими соображениями, а вовсе не любовью.
Но сама эта её позиция – позволить себе любовь – была для него пронзительно болезненна.
Потому что он тоже хотел – вот так.
Верить безоговорочно.
Ввериться вполне.
Видеть рядом с собой не досужую клушу, о которой только и думаешь, как бы спровадить её с глаз, – не эту досадную помеху жизни, а женщину, которой восхищаешься, которая стала твоей подругой и разделила твою жизнь с тобой.
Реамунд ещё не знал о себе, что влюблён, но уже понимал, что у него, определённо, появилась в жизни такая женщина – та, с которой он, совершенно точно, никак не мог сочетаться браком, и дело было вовсе не в религиозных различиях.
Реамунд не знал всей истории Айде-Лин, но со свойственным влюблённому мужчине проницательным взглядом подмечал то, что другим было не так заметно, и внутри себя уже почти реконструировал её жизненный путь – пусть и неточно, пусть с ошибками, но всё же удивительно близко к реальности.
Он догадывался и о том, что она не махийка, и даже предполагал, как должно звучать её настоящее имя, и среди тех гипотез, которые он внутри себя выдвигал по поводу её прошлого, одна была и в самом деле частично верна.
Но даже самая мистическая проницательность влюблённого взгляда не смогла бы открыть ему её историю полностью – а сама она о ней рассказывать не собиралась.
Потому что у неё были свои причины полагать, что будущего у их отношений нет.
Глава четырнадцатая
Снова перебрав внутри своей головы аргументы против вице-канцлера, королева вздохнула.
Уже завтра разведка закончит свои расследования и даст чёткий ответ на вопрос, является ли вице-канцлер агентом сектантов или нет.
Было совершенно очевидно, что является, но Кая никак не могла заснуть, продолжая вертеть внутри себя так и сяк различные соображения.
Кая знала, что оппозиция её власти будет всегда. Что она, при всём желании, не сможет принимать решения, которые удовлетворят всех, и всегда найдутся недовольные даже самым мудрым её указом. А ещё Кая знала, что в человеческой природе – искать своей выгоды, и ради этого не останавливаться ни перед чем.
Но всё же ей всякий раз было ужасно обидно, когда на её пути вставал человек умный, приятный во всех отношениях, имеющий возможности реализовать свои амбиции законным путём, приближенный к трону, – и при всём этом начавший плести свои интриги против власти.
Вице-канцлер был как раз таким.
Королева лежала и раз за разом прокручивала: что, когда, как пошло не так? Когда-то не заметили какие-то его нужды? Чем-то обидели родственников? Не повысили вовремя жалование? Не оказали каких-то важных знаков уважения?
Как и у всякого человека, привычного к власти, у Каи был тот недостаток, что она полагала себя ответственной за то, что от неё никак не зависело. Ей и в голову не приходила мысль, что вице-канцлер связался с сектантами только и исключительно ради желания повысить свой статус и иметь влияние как среди официальной власти, так и в среде оппозиции. Кае всё казалось, что это она, персонально она виновата в его выборе, что это она где-то что-то когда-то сделала не так: не то сказала, неправильно посмотрела, не тем тоном высказалась. Это давало ей иллюзию контроля над ситуацией: будто бы она и в самом деле могла как-то повлиять на свободный выбор другого человека.
Её вздохи и ёрзанья не остались незамеченными, потому что размышлениям она предавалась, лежа на животе у мужа.
– Какие заботы так тебя тревожат? – нежно спросил он, проводя пальцами по её лбу, разглаживая его.
После недавней ссоры у них возникла взаимная потребность быть бережнее друг к другу. С каким-то даже ужасом каждый из них осознал, насколько уязвим второй, и страх ранить друг друга заставил их стать особо осторожными. Повышенная деликатность неожиданно выразилась в потребность переходить время от времени на неформальное обращение – прямо скажем, серьёзный прорыв для вечно скованной этикетом Каи.
– Вице-канцлер, – со вздохом выразила та свои терзания.
Объяснять, что именно она имела в виду, не потребовалось.
– Ого! – приподняв брови в удивлении, огорчился Канлар. – А мне он показался… – он не договорил, поморщившись.
Если королева тосковала из-за своей неспособности весь мир превратить в своих искренних сторонников, то Канлар, скорее, почувствовал себя уязвлённым с профессиональной точки зрения. Вице-канцлер ему понравился: умный, смыслящий дело мужчина с живым взглядом на вещи. Он легко влился в совет, остроумно поддерживал беседу, казался человеком открытым и честным.
«Теряю хватку», – грустно подумал Канлар, хотя, сказать по правде, он никогда не был силён именно как разведчик. Его дипломатический талант выражался в умении договориться с кем угодно о чём угодно, и где-то в другом месте и в другое время он едва ли оказался бы замешан в какой бы то ни было разведке. Конечно, за годы работы на своём специфическом поприще он существенно развил наблюдательность, внимание к деталям, отточил навыки логического мышления в применении к выявлению скрытых мотивов… но, признаем прямо, любой его агент «на местах» дал бы главе своего ведомства фору в умении замечать важное и видеть скрытую суть.
– Это князь раскопал, – призналась королева, чувствуя недовольство и собой как правительницей, и своей внутренней разведкой.
– Хм, может, хочет стрелки перевести? – лениво предположил Канлар, который ещё не простил родственничку прежние махинации с той же сектой.
– Мои проверят, – кисло резюмировала Кая и по ассоциации вспомнила: – Князь говорит, нужно вербовать Айде-Лин.
Канлар от неожиданности рассмеялся. Дерзкая пиратка, с его точки зрения, годилась разве что для саботирования любой работы, а никак не для секретных операций.
– Айде-Лин, кстати, ответ получила, – переключился он, перебирая пальцами распущенные волосы жены. – Пираты согласны с нашими условиями.
– Хоть где-то что-то идёт по плану! – закатила глаза королева.
– Когда это у меня что-то шло не по плану? – притворно возмутился король-консорт.
Хмыкнув, Кая демонстративно призадумалась – конечно, вовсе не для того, чтобы припомнить все оплошности министерства внешней разведки за последние десять лет, – после чего признала:
