Я огляделся. То же дымное мёрзлое утро, та же мозаика из разноцветных кубиков – окон, и под ладонями всё тот же слежавшийся снег. Я медленно поднялся на ноги и шатающейся неверной походкой направился куда глаза глядят. Не всё ли равно куда?.. Увиденное и пережитое никак не шло из головы.
Ну, спичка пока горит. Пускай и жжёт пальцы.
Глава 115. Метаморфоза
Одутловатый день вздыхал на разные голоса, привычно и даже как-то устало хрустя наледью под моими ногами. Неугомонные мысли кружили меня в хороводах, оплетая разум тугими бинтами будто опытные бальзамировщики послушную мумию.
Я прислонился спиной к старому клёну, молча уставившись в непроглядное марево туч. Пожалуй, в людях, если отбросить всё несущественное, наносное, меня больше всего восхищала эта невероятная возможность распалять искры новых костров. А мы – для чего нужны мы? Для Вечности мы, по определению, не годимся, – пришёл к неутешительному выводу я. – Только что в Бездну глядеть. Да слушать завывания чёрного ветра. Я стоял под раскидистым обелённым изморозью деревом со спиленными нижними ветвями и никоим образом не мог выразить всю ту боль, что выедала моё нутро.
Я тихонько вздохнул. Вздох этот, оледенев в зимнем воздухе, мнилось, овеществился в легионах порхающих снежинок, что вдруг сорвались с насиженных мест, наводнив город, заполонив его до самых крыш, а может, и выше.
Я должен добраться до Цитадели во что бы то ни стало. Я должен.. всё узнать у Него самого! И за всё спросить!.. Если уж Он желает, чтоб я раздобыл Ему сей разнесчастный ключ, так пусть потрудится и ответ держать!
Совершенно внезапно я вспомнил, куда вообще шёл эти утром. Портрет. Ну конечно.
Свёрток был припрятан на одной из крыш. Вот туда я и направился, надеясь на сей раз всё-таки дойти. Пока я угрюмо брёл по размеченному маршруту, обходя одну из школ, из-за ограды выскочили гомонящие, точно воинственные индейцы, мальчишки, перекидывая друг другу портфель. Молния разошлась и содержимое сумки высыпалось на снег. К моим ногам невзначай откатилась чёрная шариковая ручка. Я зачем-то поднял её, едва ли понимая, на кой чёрт она мне нужна. И невозмутимо направился дальше.
Добравшись до нужного дома, я обошёл его, так, чтоб с дороги меня не было видно, а после стремительно, аки ящерица, заправски бегающая по отвесным стенам, взобрался на крышу. Наверху было ветрено и снежно. На всякий случай удостоверившись в собственном одиночестве, я извлёк на свет божий заветный свёрток, словно вынимаю из тайника старинную карту сокровищ, на поиски которых как раз собирался отправиться. Однако разворачивать реликвию не спешил. Сжимая пергамент в руке, я, не торопясь, прошёлся по крыше, оставляя на снегу отметины узких стоп столбцами нерасшифрованных иероглифов. Дойдя до угла, я замер, оглядывая панораму города в объятиях зимних небес, обильно осыпавших его растрёпанными грузными хлопьями. Постояв немного в задумчивой отрешённости, я наконец решился и развязал шнурок, аккуратно перетягивавший скрученный рисунок, и неспешно расправил изогнутый лист, держа его обеими руками так, как когда-то читали старинные свитки в гулких залах с высокими сводами.
Моё лицо, тотчас представшее мне в линиях чёрной туши, по-прежнему загадочно улыбалось, глядя куда-то в сторону. Я стал внимательно всматриваться в свои же собственные черты и вдруг, отщёлкнув колпачок прикарманенной загодя ручки, поднёс стержень к бумаге, усевшись на рыхлый пушистый снег. Прижав лист к колену, я добавлял незавершённым очертаньям чёрточку за чёрточкой. Просто по наитию. И вдруг заметил, как плавно прямо на моих изумлённых глазах изображение меняется, обрастая всё новыми и новыми деталями. Как только метаморфоза перешла в ту стадию, когда лицо, насмешливо глядящее на меня с листа, сделалось узнаваемым, я, задрожав всем телом, смял листок и отшвырнул прочь. Ветер беспечно подхватил его в свои прозрачные ладони и, смеясь, понёс вдаль.
…
Я упрямо не понимал ни этих дурацких намёков, ни этих измывательских подсказок. Хоть кол на голове теши. Сиротливо прижав к груди колени, без малейшей пользы я провёл несколько утомительно долгих дней. Я чутко прислушивался к звукам падающего снега – звенящим и, совместно с тем, мягким – и хотел раствориться в этом умиротворяющем адажио. Тогда я и вовсе не слышал назойливого городского шума, сосредоточившись на том, что было намного тоньше и тише всех доступных ему тональностей.
Никто ни по делу, ни праздного любопытства ради, не вторгался в моё личное пространство, никто меня не замечал. Так мне, по крайней мере, казалось. Впрочем, и я сам сквозь сбитый прицел восприятия видел потустороннее довольно смутно. В итоге, утомившись от бездействия, неспешно поднявшись и отряхнув смёрзшиеся льдинки с плеч, я таки решил предпринять хоть что-нибудь. Я хотел быть один, буквально заставляя себя этого хотеть, но я не смог быть один. После встречи с братьями прийти в себя толком не получалось. Ещё и этот рисунок! Вот сдался он мне! Лучше б он и вовсе сгнил здесь, вымокши в снегу! А ведь его нарисовал Михаил. Задолго до меня. Как мог он знать о таком?! Просто случайное озаренье, прорицанье, предвиденье, что это?! Ну, его я спросить мог и напрямую. Хватило б смелости.
…
..И вновь передо мной сквозь пелену снегопада проступило облупившееся девятиэтажное здание, которое, на этот раз, отчего-то казалось мне средневековой крепостью, статно замершей в объятиях беснующейся метели. Старая парадная – сторожевой пост у врат. Домофон, как бравый неподкупный часовой. Недружелюбно запертая дверь. Нет, что-то не то в этой сказке. Скорее, тут у нас адские круги мытарствующего грешника, не иначе, возвращающие его к одной и той же исходной точке по тысяче раз к ряду, всякий такой раз даруя надежду и снова безжалостно отнимая её. Пытка изощрённая, а, главное, изнуряющая. До победного конца. Пока всё не поймёшь. Пока всё не исполнишь.
Когда я приблизился к крыльцу, один из жильцов как раз входил, позволив мне войти без лишних затруднений. Взор мимоходом приметил в стальном корпусе отворившейся навстречу двери зияющие дыры. Значит, не сон это. И не бред.
Я по традиции медленно поднялся на последний этаж, однако больше не чувствуя ни пульсирующей тревоги, ни снедающего душу волнения, как когда нёс портфель Михаилу. После встречи с Хранителем и Привратником все внутренние переживания во мне будто затормозились, приняв вялотекущий характер, как заболевание, перешедшее в хроническую форму. Привратника больше нет. А Страж.. просто оставил меня здесь. Живи, мол, ну что тебе ещё остаётся? Ни там, ни тут не у дел. Сам виноват: кто стремится к запретному.. кто желает недозволенного.. либо умирает героем, либо живёт дураком.
Глава 116. Алмаз
Я вновь стоял напротив известной обшарпанной двери, нерешительно ощупывая её корпус взглядом. Сколько уж раз перевидал я её! Что ж это тут у нас такое? – недоумевал я со всей надлежащей по случаю искренностью. – До чего странные вибрации, упругие и отталкивающие.
Несколько секунд я прислушивался к собственным ощущениям, которые, однако, едва ли что могли мне доподлинно прояснить. В самой же квартире в этот момент было пусто и тихо, не считая котов, заливисто храпящих на два голоса. Немного поразмышляв над феноменом, я наконец сообразил, расшевелив заржавленные шестерёнки обрюзгшего ума: на двери стояла магическая защита. Красиво и чётко выполненная работа, искусно сплетённое заклятье. Но ничего сверхъестественного. Но почему я не могу войти?! Раньше мне это не мешало.
С минуту я стоял недвижно, как замороженный. Неужели Мигель сделал это специально? Немного доработал и вот: от ворот поворот. Он что, правда думал, что я заявлюсь без спросу или чего похуже? Плохо же он меня знает. А, может, и хорошо, слишком хорошо, – тут же спохватился я, оценив ситуацию, – ведь заявился же! А если это из-за двойника? Столкнувшись впервые лицом к лицу, они не шибко поладили.
..А ведь окна наверняка тоже не исключение из общего правила безопасности – молодой маг ведь не глуп, отнюдь.
Немного разозлившись, не скажу точно, на что именно, я попытался ударить по дерматиновой поверхности двери, но мою руку мигом отбросило назад. Это вывело меня из себя окончательно, и я ударил в стену рядом, преодолев-таки неподатливый барьер и раскрошив и без того вздутую штукатурку. Однако, вот и всё, чего я достиг.
Спонтанный порыв эмоций быстро улёгся на почве полной безрезультатности, и я неспешно опустился на пол у злокозненной двери, раздумывая над тем, что же мне делать дальше. Среди своих чужой. И среди чужих, выходит, тоже. А как иначе? Нет, всё-таки надо было податься в нижние миры, когда звали, вот честное слово, а не изображать оскорблённого таким-то унизительным предложением ангела. В конце-то концов живут же и там, неужто я бы не приспособился? Если не в столице, так на выселках уж подыскал бы себе местечко.
Скрестив руки на коленях, я немигающим взором уставился на оконный проём над лестницей. Не знаю, сколько времени я так просидел, час или два или больше.. изображая сосредоточенную медитацию, а на деле так от безысходности просто тупея. Но вот двери старого лифта со скрежетом разъехались, и на площадке появилась Хлоя в усыпанном поблёскивающими бусинками талой воды полупальто. Я даже не двинулся с места, хотя в прежние времена кинулся бы ей навстречу вприпрыжку. Но после гибели Привратника.. после всего произошедшего.. разум затопило ледяное безразличие, захлестнуло всё моё существо до самых до окраин, утащив последние светлые порывы дно, не оставив и крохотного островка надежды.
В свою очередь Хлоя вскрикнула, выронила сумку из рук, а затем едва слышно прошептала: «Так ты.. всё-таки живой?! Но ведь Миша сказал, что…» Тут она запнулась на полуслове, что и немудрено: люди часто спотыкаются при упоминании о смерти, точно цепляясь носком за кочку, каверзно выскочившую на ровной дороге.
Чуть помешкав, моя «русалка» осторожно приблизилась ко мне. Опустившись на колени на грязный бетонный пол, совершенно притом не заботясь о чистоте собственной одежды, Хлоя обхватила моё холодное безучастное лицо руками в пушистых перчатках и прижалась мокрым от талого снега лбом к моему лбу, улыбаясь. Вот, чудилось, совсем недавно я так мечтал о чём-то подобном, так жаждал тепла, участия и заботы. Однако ныне всё это напрочь утратило смысл. Я перевёл на девушку неподвижный взор. Те же большие выразительные серо-голубые глаза с чуть поблескивающими в уголках капельками слёз. Ну эта волнующая трогательная красота скоротечна: слезы высохнут, всё позабудется. Я позабудусь. Запросто. Стоит разок не угодить. Вот как Мигелю…
Видя мою полнейшую отрешённость, Хлоя ласково и осторожно поинтересовалась: «Ну что опять приключилось-то, горюшко ты луковое? На тебе лица нет… Ну живой ведь! Живой! Радоваться надо!»
Побезмолвствовав некоторое время, я едва слышно ответил, что произошло слишком много всего, чтоб поведать о том в двух словах.
«Ой, да ладно тебе! Опять драматизируешь поди! А мы-то тут.. пятый угол искали, блин, пока тебя не было! Просто места себе не находили!»
Я лишь сардонически усмехнулся в ответ, поднявшись с пола и скрестив руки на груди. «А знаешь, что было на самом деле?» – спросил вдруг я, прищурившись.
«Даже знать не хочу!» – отмахнулась Хлоя.
«А я всё равно скажу, – не унимался я. – Я хотел спасти Михаилу жизнь и.. убил человека, да представь, ещё одного! Про это он тебе не рассказывал? Ну а потом он меня прогнал – видите ли, всё не так я делаю, как ему угодно! Мол из-за меня он это проклятье схлопотал!» Не знаю, куда это меня понесло и почему я так разошёлся.. нервы сдали, наверное, если б они у меня были.
Хлоя, нахмурившись, недоумённо уставилась на меня, переваривая услышанное, а потом бросила возмущённо: «Вот вам бы обоим по шапке надавать, а, чтоб сидели смирно! Не живётся по-людски что ли?!»
«Надавали уже», – безразлично бросил я, и пошёл вниз.
Медленно спускаясь по обшарпанным скруглённым ступеням, я больше не заботился о том, куда пойду и что буду делать. В моей груди воцарился беспощадный холод – гулкий и звонкий. Ради чего я опять притащился сюда, что желал отыскать? Эти жалкие крупицы живого тепла мне не помогут.
Чуть погодя Хлоя всё же догнала меня, вынудив остановиться на одном из лестничных пролётов рядом с мутным от заскорузлой пыли окном. Я вопросительно и чуть свысока взглянул на неё. «Русалка» же скороговоркой затараторила: «Так, стой.. стоять-стоять! Выдох-вдох. Сейчас во всём разберёмся, всё будет хорошо, всё наладится, куда ж деваться, да?» Дрожь в её голосе, резковатые жесты, нервные смешки – она сама-то хоть себе верит? – мрачно подумал я, следя за неубедительной мимикой своей собеседницы.
«Арим, ну чего ты? Мы о тебе позаботимся, ты только не пропадай больше!..»
Вдруг на несколько мгновений ледяное безразличие, заполнявшее меня изнутри, сменилось едкой злостью – к чему ломать комедию? Позаботятся, да? Я ни слову не верил.
«Враньё!» – выдохнул я и поглядел ей прямо в глаза. Девушка смолкла. Для полновесности я сквозь зубы добавил: «Я ведь даже войти теперь не могу.. в ваш дом: вот так. Не очень-то и хотелось!»
«Чего ты несёшь такое?» – с недоуменьем приподняла бровь Хлоя. Я посмотрел себе под ноги, пытаясь успокоиться. Выходило скверно.
«Это ты у Михаила спроси», – наконец на силу высказал я.
Даже не поднимая глаз, я ощутил устремлённый на меня изумлённый взгляд. После чего Хлоя твёрдо объявила: «Да он?! Чтоб тебя не пустить?! Да ни в жизнь! Да скорее…»
Я прервал её жестом руки, с холодком отчеканив: «Ну, конечно! Он и ни в жизнь! Раз вы такие честные и прехорошие, счастливо оставаться!»
С этими словами я, не колеблясь, направился к лестничному пролёту. Однако «русалка», торопливо схватив меня за плечо, зачем-то попыталась меня остановить. Я небрежно сбросил её руку, и в этот момент тяжёлым занавесом на мой измождённый разум рухнула боль, словно обухом по голове огрели. Я судорожно сжал виски, тихо вскрикнув от неожиданности. Мне пришлось опуститься на колени, так как я едва устоял на ногах. Секунды превратились в суровых инквизиторов и каждое мгновение – в пытку. А потом.. движение, вечное, суетное, покорно остановилось, словно норовистая кобыла, взятая под уздцы рукой опытного наездника. В тот самый миг, когда вселенский маятник замер, сознание моё прояснилось – стало прозрачным, точно алмаз.
Я медленно поднялся на ноги. Передо мной вместо бетонной утробы дома раскинулось восточным ковром по всем направленьям нечто неописуемое: я видел сквозь стены и сквозь времена, ощущал каждый крохотный вздох каждого мельчайшего созданья, малейшее возмущение воздуха, градиенты вакуума. Все во всём. И всё и сразу. Как вообще я мог вместить это в себя?
Стоило мне задуматься чём-то подобном, как всё померкло. Я пошатнулся, словно меня обесточили, выдернув штепсель из розетки. Что это было?..
Качнувшись, будто бетонный пол вдруг пошёл в пляс, я едва не упал. Хорошо, рядом была Хлоя, обхватив такого холодного меня такими тёплыми руками. Мои глаза тем не менее оставались открытыми. Могу поспорить, я даже не моргал. Ощущение реальности постепенно стало возвращаться. Я припомнил оборвавшуюся беседу, и тяжёлые чувства навалились с прежней силой, легко вытеснив все эти трансцендентные непонятности.
