Именно это, как предчувствовал телохранитель, и ожидало их по прибытии в гильдию: ссора с отцом и мрачное, нервное молчание господина Иннара ещё аукнется и неудачливым адептам, которые попадутся Сильнейшему под руку, и мастерам, и даже неповинной обстановке - в прошлый раз, помнится, вспыхнул балдахин на кровати стонгардского мага.
Унтерхолдская крепость встретила их привычной унылой серостью каменного ущелья и тонкой нитью горной тропы. Западный ветер в лицо сменился тёплыми порывами с юга, так что потяжелевшие от влаги плащи почти просохли, а мокрые пряди волос отлипли наконец от шеи и теперь лезли в глаза и губы. Это только усилило раздражение Илиана; сдавленно ругаясь, могущественный стонгардский самородок мотал головой, обещая сам себе отрезать отросшую гриву. Лишь когда ящеры накренились, обходя острые скалы по дуге, Сильнейший махнул рукой на непослушные волосы и перехватил поводья покрепче, чтобы не промахнуться мимо посадочной площадки у конюшен.
- С прибытием, - хрипло прокаркал старый оглум Оук, тяжёло подходя к небесным всадникам. – Вас ещё к обеду ждали.
Дагборн обменялся с зеленокожим быстрым взглядом, и оглум тотчас отошёл, свистнув помощнику, резвому молодому реттону. Илиан поморщился, разминая затёкшие суставы, и кивнул на кожаные мешки у седла:
- В кабинет доставьте.
Приглаживая на ходу растрепавшиеся волосы, Сильнейший прошёл по каменной дорожке в сторону внутреннего сада крепости. Илиан, как заметил ещё в первые дни службы Дагборн, никогда не выбирал кратчайшего пути, чтобы добраться к себе в главную башню: не имея свободного времени для обхода вверенной ему гильдии, господин Иннар использовал любую возможность, чтобы проверить, что изменилось или не изменилось за время его отсутствия. И второе его радовало всегда меньше.
Что и говорить, улучшения с приходом господина Иннара случились почти сразу. Илиан жил в гильдии ещё с девяти лет, как только бывшая Сильнейшая, Деметра Иннара, стала его приёмной матерью. Иммун Сибранд отпустил сына с тяжёлым сердцем: колдовской стези он не хотел ни для кого из своих детей.
- Ты и сам – маг третьего круга, - заметил юный Илиан и тем самым получил родительское благословение.
Чего не ожидала ни госпожа Иннара, ни мастера гильдии – так это того, что мальчишка, едва освоившись, примется за налаживание хозяйства: исподволь, через приёмную мать, вводил распоряжения; просьбами, похожими на приказы, добивался желаемых изменений. Вскоре в крепости появилась и немногочисленная прислуга.
- Тоже он придумал, - поделился как-то Оук. – На юге случились волнения, с Реттонских Островов народ в Сикирию побежал. Малец чего придумал: дать клич среди переселенцев, мол, есть кров и еда для желающих. Темнокожие и рады – им лишь бы войну пересидеть, так что и символической платы хватило.
Сейчас господин Иннар, которому насчитывалось уже три десятка зим, шагал по мощённым и ухоженным дорожкам внутреннего сада с правом хозяина, ступившего под сень родного дома. Адепты, замечавшие Сильнейшего издалека, сворачивали в сторону; адептки, напротив, будто случайно выходили из галерей, приветствуя Илиана и тщательно скрывая трепетные улыбки – стонгардский самородок не жаловал веселья без причины.
Дагборн, следовавший за молодым господином, тоже получал свою долю быстрых улыбок, но бывший легионер не обманывался: скорее, его задевало рикошетом женского внимания. Совсем не то, что с десяток зим назад, когда он ловил на себе заинтересованные девичьи взгляды повсюду, где бы ни появлялся. Разве что Велена стала в своё время исключением.
Но сейчас телохранитель сравнивал себя и подопечного, с долей здоровой самоиронии подмечая, что его расцвет, пожалуй, уже прошёл, в то время как Илиан Иннар сейчас находился на пике мужской силы и красоты. Высокий и подтянутый, Сильнейший отличался правильными чертами лица и внимательным взглядом ледяных глаз, который пробирал противников насквозь, а девиц сводил с ума таинственностью и глубиной. Волнистые смоляные пряди падали на плечи, теряясь в складках капюшона походного плаща; кожаный нагрудник всё ещё блестел от влаги.
Илиан пролетел мимо стайки адепток почти без задержки, скользнув быстрым взглядом по головам. Особенно смелая сикирийка рискнула задать вопрос о том, будут ли проведены обещанные лекции; получив отрицательный ответ, смуглая южанка разочарованно вздохнула, но удостоилась одобрительных взглядов подруг – по крайней мере, не побоялась.
Дагборн усмехнулся, отвешивая на ходу поклон – ему, в отличие от Илиана, сикирийки нравились. У господина Иннара же обнаружилась одна-единственная слабость и, как подозревал телохранитель, слабость эта проявилась давно. Вот только не приносила она молодому Сильнейшему ни радости, ни облегчения.
- Здравствуй, мастер Илиан.
Адепток за спиной Дагборна тотчас словно ветром сдуло, в то время как сам телохранитель едва не врезался носом в спину подопечного – так резко остановился господин Иннар.
- Почему голова не покрыта? – вместо ответного приветствия нахмурился Сильнейший. – Конец зимы – лучшее время, чтобы подхватить хворь.
В ответ мягко усмехнулись. Дагборн не удержался от того, чтобы пробежаться быстрым взглядом по каждому плавному изгибу девичьей фигурки и мысленно вздохнуть. Белые, словно свежий снег, волосы плащом укрывали спину, обрамляли нежное, почти детское лицо полуальдки. Больше от нелюдей девушка не унаследовала ничего – ни серебристой кожи, ни красных миндалевидных глаз – кроме, пожалуй, истинно альдского понимания любви и ненависти. Если нелюдь считает человека своей собственностью, то нет в мире силы, чтобы освободить несчастного от её притязаний.
- Я вышла наружу лишь затем, чтобы встретить тебя, мастер Илиан. Я бы не успела ни простыть, ни даже замёрзнуть.
И, не заботясь ответом, юная полуальдка взяла Сильнейшего за руку и потянула за собой, в открытые двери главной башни. Дагборн только вздохнул: грозный господин Иннар в этот раз не проронил ни звука, послушно следуя за своим наваждением.
***
Унтерхолд встретил его неприветливыми взглядами стражи – явился на ночь глядя, едва успев до закрытия ворот – отблесками факелов на покрытых ледяной коркой стенах и спешащими по домам горожанами. Дагборн не смотрел по сторонам – торговые ряды давно закрылись, тёмного народца в Унтерхолде особо не случалось, так что телохранитель Сильнейшего почти рысцой ехал по пустеющим улицам.
Садиться в седло коня после летучего ящера всегда казалось непривычным. Поводья обычные, кожаные, а вовсе не тонкие цепи, удерживающие мощную чешуйчатую морду; бока животного тёплые, гладкие. Скорость, опять же, значительно ниже – после стремительного полёта будто в киселе завяз. Ехать по обледеневшей горной тропе приходилось медленно и осторожно, что ещё более усиливало разницу в ощущениях. Пожалуй, только после портала он бы чувствовал себя ещё необычнее – но порталы не любил даже сам Сильнейший, унаследовав эту нелюбовь от приёмной матери и собственного многократного опыта. После каждого перемещения Илиан подолгу отходил, мучаясь мигренью и болезненной слабостью, и это, по словам стонгардского самородка, было не худшим из возможных последствий. Дагборн, хотя и не понимал сложностей магии седьмого круга, вполне разделял нежелание господина Иннара пользоваться порталами без острой на то необходимости.
Впрочем, сегодня телохранитель мог не торопиться: до утра он господину Иннару не пригодится. Даже поужинать не остался – этот вечер мог стать единственым в напряжённом расписании Сильнейшего, когда ему не потребуется ничья помощь. Хотя, видит Дух, помощь ему потребуется после.
На одной из узких улиц Дагборн спешился, беря коня под уздцы. Это оказался тихий закуток: хотя большинство жилищ в горном Унтерхолде высекали прямо в скале, здесь встречались весёлые деревянные домики с разбитыми рядом крошечными огородами. Особенно рьяные хозяйки умудрялись даже цветы в кадках выращивать.
Калитка одного из двориков оказалась закрыта, но Дагборна это не смутило: заведя коня за угол и привязав у кормушки, бывший легионер перемахнул через забор, приземлившись на хромую ногу. От сверного словца сдержался, вспомнив недавний приступ ярости у господина Иннара, после которого даже у него уши едва трубой не свернулись, и постучал в деревянную дверь.
- Мэйовин, - позвал негромко.
Постучать пришлось несколько раз; в конце концов в окошке мелькнул огонёк свечи, и тотчас стукнул отворяемый засов. Изнутри пахнуло сушёными травами, влажным бельём, молоком и ни с чем не сравнимым детским запахом.
- Прости, что поздно, - шагнув внутрь, так же негромко проронил телохранитель. – Завтра можем вновь улететь. Думал – проверю, как вы тут.
На его шее замкнулось кольцо тёплых рук; Дагборн сдался сразу же. Верно, суровый исповедник на западной границе знал, что говорил, когда отказывал духовному сыну в принятии обетов – монах из бывшего легионера получился бы никудышный. Горячие губы коснулись его небритой щеки, и все мысли мигом испарились из головы.
Мэйовин встретила его в одной ночной рубашке. Сжать беззащитное, жаркое тело в объятиях показалось естественным, зарыться носом в копну волос, накрыть губами нежную шею – необходимым. А уж высвободить плечо из внезапно съехавшей ткани, прикусить гладкую кожу, добираясь до полной белой груди – стало и вовсе делом чести.
Остановился Дагборн лишь тогда, когда в штанах стало болезненно тесно, а кожаный нагрудник стал вдруг спирать тяжёлое дыхание.
- Я воды нагрею, - отстранившись, шепнула Мэйовин. – С дороги ведь...
Бывший легионер только кивнул, не сразу отпуская жену из жадных объятий. Кожаный доспех, конечно, мешал, но и расставаться с горячим женским телом казалось чем-то немыслимым.
- Я быстро, - задыхаясь, пообещала супруга.
Из глубины дома тотчас раздался сонный детский вздох. Пока Мэйовин разогревала воду в большом чане, Дагборн стянул с себя доспех и походную одежду, успев мельком заметить, как за перегородкой ворочается на постели свёрток из шкур да одеял. Малышке Ириссе исполнилось три зимы в этом году – срок его службы у Сильнейшего. Забавная, рыжеволосая, ещё совсем младенец, девочка была очень похожа на мать, и за этот простой факт Дагборн был всей душой благодарен Творцу. Это намного лучше, чем узнавать в девочке черты кого-то из бывших сослуживцев.
Дурная история случилась за год до окончания службы на западной границе. Мэйовин прислуживала в деревенской харчевне, там же развлекала легионеров, кому дали отгул, нехитрыми песнями. В сироте из пограничной стонгардской глуши явно текла и бруттская кровь тоже: как и большинство полукровок, Мэйовин оказалась несказанно, необыкновенно хороша. Ни платок на голове, ни грубое платье не могли скрыть роскошного тела, медных кудрей и сияющих изумрудных глаз. Когда Дагборн увидел её в первый раз, у него дух от восторга захватило – да что там, он почти ослеп от редкой красоты. И не он один.
Заступиться за Мэйовин оказалось некому: когда хозяин решил, что она может приносить больше денег и иным способом, никого, кто смог бы её защитить, рядом не оказалось. Зато судьба распорядилась так, что Дагборн стал единственным путником у переброшенного через пропасть моста, когда Мэйовин отпустила перила.
Он успел её поймать в последний миг. Изношенное платье порвалось по шву, так что обнажились исхудавшие белые плечи – но девушка не обратила на наготу ни малейшего внимания. Привыкнув к череде посетителей мужского пола, она попросту смотрела на него пустыми глазами и ждала. Мэйовин не сопротивлялась и тогда, когда Дагборн набросил на неё свой плащ и забрал в казармы.
С начальством разговор вышел коротким: блудную девку, да ещё и в тягости, среди служебного состава держать не полагалось, а вот жениться легионеру не мог бы запретить даже иммун. Их повенчали в местной часовне – акт спасения человеческой души, жалость, а не любовь – а уже на следующий день пришёл приказ о переводе легионера по имени Дагборн в Унтерхолд. В бумаге говорилось о высшей чести служения Сильнейшему, но он не обманывался – к приказу прилагалась короткая личная записка, в которой бывший начальник, иммун Сибранд, просил его присмотреть за сыном и по возможности уведомлять о новостях.
Соглядатаем Дагборну служить ещё не приходилось. Впрочем, раз его назначили телохранителем Сильнейшего – явно по тайной просьбе иммуна Сибранда, который пытался хотя бы так удержать связь со средним сыном, отбившимся от семьи – то, верно, бывший начальник больше никого не мог попросить о помощи. Или же Илиан знал всех нынешних приближённых отца – и не подпустил бы к себе никого. А вот к Дагборну господин Иннар питал определённую симпатию – обряд прошлого, общая история на двоих – и телохранитель уже три года успешно нёс службу, работая на два фронта сразу.
- Голодный? – Мэйовин подкралась сзади, поцеловала за ухом, будя в расслабленном теле сладкую дрожь. – Я кашу в печи подогрела.
- М-м-м... – Дагборн попытался ухватить жену за руку, но Мэйовин разгадала его манёвр и вовремя вывернулась: падать в заполненную уже остывшей водой лохань ей не захотелось. – Голодный, - не расстроившись, признался бывший легионер.
- Жду, - почти строго отозвалась Мэйовин, подавая полотенце и отходя к столу.
Дагборн проводил аппетитную фигуру взглядом и со вздохом поднялся. Со дня скоропалительной свадьбы прошёл целый год, прежде чем он прикоснулся к супруге. «Это жалость, а не любовь», - напоминал он себе. – «И девица в тягости. Под другими была, от чужого понесла – тебе там места нет». Позже духовник в Унтерхолде разъяснил, что он оскорблял жену подобным отношением похуже, чем те, которые пользовались. Будто брезговал.
Вначале бывший легионер оправдывался тем, что даже спустя много лет заноза по имени Велена крепко сидела в сердце. «Оскорблённая гордость отвергнутого мужчины», - отмахнулся старый и не слишком деликатный исповедник. Потом объяснял свою нерешительность частыми разъездами – с таким подопечным, как Сильнейший, на месте и впрямь засидеться не получалось, а в унтерхолдской гильдии они и вовсе не бывали более нескольких дней кряду. «Много ли времени нужно для исполнения супружеского долга?» - сварливо поражался духовник. Лишь затем Дагборн признался сам себе: да, брезговал. Смотрел на жену и младенца чужими глазами, не впускал в холодное сердце даже мысли о возможной связи.
Мэйовин всё понимала, но ни разу не попеняла своему спасителю. Только с каждым его визитом становилась всё грустнее. И прекраснее. Когда в очередной раз Дагборн вернулся, чтобы проверить их с Ириссой благополучие, он буквально застыл на пороге. Жена уже полностью оправилась от последствий родов, ребёнок не выматывал, как прежде, и его встретила та роскошная красавица, которая когда-то, целую вечность назад, поразила его взор в Духом забытой пограничной деревне.
Ему стало стыдно, как никогда в жизни. С той первой ночи изменилось всё – словно мозаика сложилась, и куски сами встали на места. Он сорвался тогда так же, как и сегодня – жадно забирая своё, боясь и одновременно торопясь сломить недолгое сопротивление.
- Поешь вначале, - без особой надежды позвала Мэйовин и тут же охнула, когда муж дёрнул ночную рубашку вниз, обнажая белые плечи.
Унтерхолдская крепость встретила их привычной унылой серостью каменного ущелья и тонкой нитью горной тропы. Западный ветер в лицо сменился тёплыми порывами с юга, так что потяжелевшие от влаги плащи почти просохли, а мокрые пряди волос отлипли наконец от шеи и теперь лезли в глаза и губы. Это только усилило раздражение Илиана; сдавленно ругаясь, могущественный стонгардский самородок мотал головой, обещая сам себе отрезать отросшую гриву. Лишь когда ящеры накренились, обходя острые скалы по дуге, Сильнейший махнул рукой на непослушные волосы и перехватил поводья покрепче, чтобы не промахнуться мимо посадочной площадки у конюшен.
- С прибытием, - хрипло прокаркал старый оглум Оук, тяжёло подходя к небесным всадникам. – Вас ещё к обеду ждали.
Дагборн обменялся с зеленокожим быстрым взглядом, и оглум тотчас отошёл, свистнув помощнику, резвому молодому реттону. Илиан поморщился, разминая затёкшие суставы, и кивнул на кожаные мешки у седла:
- В кабинет доставьте.
Приглаживая на ходу растрепавшиеся волосы, Сильнейший прошёл по каменной дорожке в сторону внутреннего сада крепости. Илиан, как заметил ещё в первые дни службы Дагборн, никогда не выбирал кратчайшего пути, чтобы добраться к себе в главную башню: не имея свободного времени для обхода вверенной ему гильдии, господин Иннар использовал любую возможность, чтобы проверить, что изменилось или не изменилось за время его отсутствия. И второе его радовало всегда меньше.
Что и говорить, улучшения с приходом господина Иннара случились почти сразу. Илиан жил в гильдии ещё с девяти лет, как только бывшая Сильнейшая, Деметра Иннара, стала его приёмной матерью. Иммун Сибранд отпустил сына с тяжёлым сердцем: колдовской стези он не хотел ни для кого из своих детей.
- Ты и сам – маг третьего круга, - заметил юный Илиан и тем самым получил родительское благословение.
Чего не ожидала ни госпожа Иннара, ни мастера гильдии – так это того, что мальчишка, едва освоившись, примется за налаживание хозяйства: исподволь, через приёмную мать, вводил распоряжения; просьбами, похожими на приказы, добивался желаемых изменений. Вскоре в крепости появилась и немногочисленная прислуга.
- Тоже он придумал, - поделился как-то Оук. – На юге случились волнения, с Реттонских Островов народ в Сикирию побежал. Малец чего придумал: дать клич среди переселенцев, мол, есть кров и еда для желающих. Темнокожие и рады – им лишь бы войну пересидеть, так что и символической платы хватило.
Сейчас господин Иннар, которому насчитывалось уже три десятка зим, шагал по мощённым и ухоженным дорожкам внутреннего сада с правом хозяина, ступившего под сень родного дома. Адепты, замечавшие Сильнейшего издалека, сворачивали в сторону; адептки, напротив, будто случайно выходили из галерей, приветствуя Илиана и тщательно скрывая трепетные улыбки – стонгардский самородок не жаловал веселья без причины.
Дагборн, следовавший за молодым господином, тоже получал свою долю быстрых улыбок, но бывший легионер не обманывался: скорее, его задевало рикошетом женского внимания. Совсем не то, что с десяток зим назад, когда он ловил на себе заинтересованные девичьи взгляды повсюду, где бы ни появлялся. Разве что Велена стала в своё время исключением.
Но сейчас телохранитель сравнивал себя и подопечного, с долей здоровой самоиронии подмечая, что его расцвет, пожалуй, уже прошёл, в то время как Илиан Иннар сейчас находился на пике мужской силы и красоты. Высокий и подтянутый, Сильнейший отличался правильными чертами лица и внимательным взглядом ледяных глаз, который пробирал противников насквозь, а девиц сводил с ума таинственностью и глубиной. Волнистые смоляные пряди падали на плечи, теряясь в складках капюшона походного плаща; кожаный нагрудник всё ещё блестел от влаги.
Илиан пролетел мимо стайки адепток почти без задержки, скользнув быстрым взглядом по головам. Особенно смелая сикирийка рискнула задать вопрос о том, будут ли проведены обещанные лекции; получив отрицательный ответ, смуглая южанка разочарованно вздохнула, но удостоилась одобрительных взглядов подруг – по крайней мере, не побоялась.
Дагборн усмехнулся, отвешивая на ходу поклон – ему, в отличие от Илиана, сикирийки нравились. У господина Иннара же обнаружилась одна-единственная слабость и, как подозревал телохранитель, слабость эта проявилась давно. Вот только не приносила она молодому Сильнейшему ни радости, ни облегчения.
- Здравствуй, мастер Илиан.
Адепток за спиной Дагборна тотчас словно ветром сдуло, в то время как сам телохранитель едва не врезался носом в спину подопечного – так резко остановился господин Иннар.
- Почему голова не покрыта? – вместо ответного приветствия нахмурился Сильнейший. – Конец зимы – лучшее время, чтобы подхватить хворь.
В ответ мягко усмехнулись. Дагборн не удержался от того, чтобы пробежаться быстрым взглядом по каждому плавному изгибу девичьей фигурки и мысленно вздохнуть. Белые, словно свежий снег, волосы плащом укрывали спину, обрамляли нежное, почти детское лицо полуальдки. Больше от нелюдей девушка не унаследовала ничего – ни серебристой кожи, ни красных миндалевидных глаз – кроме, пожалуй, истинно альдского понимания любви и ненависти. Если нелюдь считает человека своей собственностью, то нет в мире силы, чтобы освободить несчастного от её притязаний.
- Я вышла наружу лишь затем, чтобы встретить тебя, мастер Илиан. Я бы не успела ни простыть, ни даже замёрзнуть.
И, не заботясь ответом, юная полуальдка взяла Сильнейшего за руку и потянула за собой, в открытые двери главной башни. Дагборн только вздохнул: грозный господин Иннар в этот раз не проронил ни звука, послушно следуя за своим наваждением.
***
Унтерхолд встретил его неприветливыми взглядами стражи – явился на ночь глядя, едва успев до закрытия ворот – отблесками факелов на покрытых ледяной коркой стенах и спешащими по домам горожанами. Дагборн не смотрел по сторонам – торговые ряды давно закрылись, тёмного народца в Унтерхолде особо не случалось, так что телохранитель Сильнейшего почти рысцой ехал по пустеющим улицам.
Садиться в седло коня после летучего ящера всегда казалось непривычным. Поводья обычные, кожаные, а вовсе не тонкие цепи, удерживающие мощную чешуйчатую морду; бока животного тёплые, гладкие. Скорость, опять же, значительно ниже – после стремительного полёта будто в киселе завяз. Ехать по обледеневшей горной тропе приходилось медленно и осторожно, что ещё более усиливало разницу в ощущениях. Пожалуй, только после портала он бы чувствовал себя ещё необычнее – но порталы не любил даже сам Сильнейший, унаследовав эту нелюбовь от приёмной матери и собственного многократного опыта. После каждого перемещения Илиан подолгу отходил, мучаясь мигренью и болезненной слабостью, и это, по словам стонгардского самородка, было не худшим из возможных последствий. Дагборн, хотя и не понимал сложностей магии седьмого круга, вполне разделял нежелание господина Иннара пользоваться порталами без острой на то необходимости.
Впрочем, сегодня телохранитель мог не торопиться: до утра он господину Иннару не пригодится. Даже поужинать не остался – этот вечер мог стать единственым в напряжённом расписании Сильнейшего, когда ему не потребуется ничья помощь. Хотя, видит Дух, помощь ему потребуется после.
На одной из узких улиц Дагборн спешился, беря коня под уздцы. Это оказался тихий закуток: хотя большинство жилищ в горном Унтерхолде высекали прямо в скале, здесь встречались весёлые деревянные домики с разбитыми рядом крошечными огородами. Особенно рьяные хозяйки умудрялись даже цветы в кадках выращивать.
Калитка одного из двориков оказалась закрыта, но Дагборна это не смутило: заведя коня за угол и привязав у кормушки, бывший легионер перемахнул через забор, приземлившись на хромую ногу. От сверного словца сдержался, вспомнив недавний приступ ярости у господина Иннара, после которого даже у него уши едва трубой не свернулись, и постучал в деревянную дверь.
- Мэйовин, - позвал негромко.
Постучать пришлось несколько раз; в конце концов в окошке мелькнул огонёк свечи, и тотчас стукнул отворяемый засов. Изнутри пахнуло сушёными травами, влажным бельём, молоком и ни с чем не сравнимым детским запахом.
- Прости, что поздно, - шагнув внутрь, так же негромко проронил телохранитель. – Завтра можем вновь улететь. Думал – проверю, как вы тут.
На его шее замкнулось кольцо тёплых рук; Дагборн сдался сразу же. Верно, суровый исповедник на западной границе знал, что говорил, когда отказывал духовному сыну в принятии обетов – монах из бывшего легионера получился бы никудышный. Горячие губы коснулись его небритой щеки, и все мысли мигом испарились из головы.
Мэйовин встретила его в одной ночной рубашке. Сжать беззащитное, жаркое тело в объятиях показалось естественным, зарыться носом в копну волос, накрыть губами нежную шею – необходимым. А уж высвободить плечо из внезапно съехавшей ткани, прикусить гладкую кожу, добираясь до полной белой груди – стало и вовсе делом чести.
Остановился Дагборн лишь тогда, когда в штанах стало болезненно тесно, а кожаный нагрудник стал вдруг спирать тяжёлое дыхание.
- Я воды нагрею, - отстранившись, шепнула Мэйовин. – С дороги ведь...
Бывший легионер только кивнул, не сразу отпуская жену из жадных объятий. Кожаный доспех, конечно, мешал, но и расставаться с горячим женским телом казалось чем-то немыслимым.
- Я быстро, - задыхаясь, пообещала супруга.
Из глубины дома тотчас раздался сонный детский вздох. Пока Мэйовин разогревала воду в большом чане, Дагборн стянул с себя доспех и походную одежду, успев мельком заметить, как за перегородкой ворочается на постели свёрток из шкур да одеял. Малышке Ириссе исполнилось три зимы в этом году – срок его службы у Сильнейшего. Забавная, рыжеволосая, ещё совсем младенец, девочка была очень похожа на мать, и за этот простой факт Дагборн был всей душой благодарен Творцу. Это намного лучше, чем узнавать в девочке черты кого-то из бывших сослуживцев.
Дурная история случилась за год до окончания службы на западной границе. Мэйовин прислуживала в деревенской харчевне, там же развлекала легионеров, кому дали отгул, нехитрыми песнями. В сироте из пограничной стонгардской глуши явно текла и бруттская кровь тоже: как и большинство полукровок, Мэйовин оказалась несказанно, необыкновенно хороша. Ни платок на голове, ни грубое платье не могли скрыть роскошного тела, медных кудрей и сияющих изумрудных глаз. Когда Дагборн увидел её в первый раз, у него дух от восторга захватило – да что там, он почти ослеп от редкой красоты. И не он один.
Заступиться за Мэйовин оказалось некому: когда хозяин решил, что она может приносить больше денег и иным способом, никого, кто смог бы её защитить, рядом не оказалось. Зато судьба распорядилась так, что Дагборн стал единственным путником у переброшенного через пропасть моста, когда Мэйовин отпустила перила.
Он успел её поймать в последний миг. Изношенное платье порвалось по шву, так что обнажились исхудавшие белые плечи – но девушка не обратила на наготу ни малейшего внимания. Привыкнув к череде посетителей мужского пола, она попросту смотрела на него пустыми глазами и ждала. Мэйовин не сопротивлялась и тогда, когда Дагборн набросил на неё свой плащ и забрал в казармы.
С начальством разговор вышел коротким: блудную девку, да ещё и в тягости, среди служебного состава держать не полагалось, а вот жениться легионеру не мог бы запретить даже иммун. Их повенчали в местной часовне – акт спасения человеческой души, жалость, а не любовь – а уже на следующий день пришёл приказ о переводе легионера по имени Дагборн в Унтерхолд. В бумаге говорилось о высшей чести служения Сильнейшему, но он не обманывался – к приказу прилагалась короткая личная записка, в которой бывший начальник, иммун Сибранд, просил его присмотреть за сыном и по возможности уведомлять о новостях.
Соглядатаем Дагборну служить ещё не приходилось. Впрочем, раз его назначили телохранителем Сильнейшего – явно по тайной просьбе иммуна Сибранда, который пытался хотя бы так удержать связь со средним сыном, отбившимся от семьи – то, верно, бывший начальник больше никого не мог попросить о помощи. Или же Илиан знал всех нынешних приближённых отца – и не подпустил бы к себе никого. А вот к Дагборну господин Иннар питал определённую симпатию – обряд прошлого, общая история на двоих – и телохранитель уже три года успешно нёс службу, работая на два фронта сразу.
- Голодный? – Мэйовин подкралась сзади, поцеловала за ухом, будя в расслабленном теле сладкую дрожь. – Я кашу в печи подогрела.
- М-м-м... – Дагборн попытался ухватить жену за руку, но Мэйовин разгадала его манёвр и вовремя вывернулась: падать в заполненную уже остывшей водой лохань ей не захотелось. – Голодный, - не расстроившись, признался бывший легионер.
- Жду, - почти строго отозвалась Мэйовин, подавая полотенце и отходя к столу.
Дагборн проводил аппетитную фигуру взглядом и со вздохом поднялся. Со дня скоропалительной свадьбы прошёл целый год, прежде чем он прикоснулся к супруге. «Это жалость, а не любовь», - напоминал он себе. – «И девица в тягости. Под другими была, от чужого понесла – тебе там места нет». Позже духовник в Унтерхолде разъяснил, что он оскорблял жену подобным отношением похуже, чем те, которые пользовались. Будто брезговал.
Вначале бывший легионер оправдывался тем, что даже спустя много лет заноза по имени Велена крепко сидела в сердце. «Оскорблённая гордость отвергнутого мужчины», - отмахнулся старый и не слишком деликатный исповедник. Потом объяснял свою нерешительность частыми разъездами – с таким подопечным, как Сильнейший, на месте и впрямь засидеться не получалось, а в унтерхолдской гильдии они и вовсе не бывали более нескольких дней кряду. «Много ли времени нужно для исполнения супружеского долга?» - сварливо поражался духовник. Лишь затем Дагборн признался сам себе: да, брезговал. Смотрел на жену и младенца чужими глазами, не впускал в холодное сердце даже мысли о возможной связи.
Мэйовин всё понимала, но ни разу не попеняла своему спасителю. Только с каждым его визитом становилась всё грустнее. И прекраснее. Когда в очередной раз Дагборн вернулся, чтобы проверить их с Ириссой благополучие, он буквально застыл на пороге. Жена уже полностью оправилась от последствий родов, ребёнок не выматывал, как прежде, и его встретила та роскошная красавица, которая когда-то, целую вечность назад, поразила его взор в Духом забытой пограничной деревне.
Ему стало стыдно, как никогда в жизни. С той первой ночи изменилось всё – словно мозаика сложилась, и куски сами встали на места. Он сорвался тогда так же, как и сегодня – жадно забирая своё, боясь и одновременно торопясь сломить недолгое сопротивление.
- Поешь вначале, - без особой надежды позвала Мэйовин и тут же охнула, когда муж дёрнул ночную рубашку вниз, обнажая белые плечи.
